Великий Эллипс

V

— Смотри, Невенской, я принес подарок для твоего умного зеленого друга, — воскликнул король Мильцин IX. Повернувшись к реактору, где скромно потрескивал Искусный Огонь, он бросил туда небольшую кипу бумаг. — Держи, господин… Э-э… Огонь. Пируй и радуйся.

— ЕстьЕстьЕстьЕстьЕсть? — раздался из котла пышущий зеленым пламенем голос.

— Наслаждайся, — чуть слышно произнес Невенской, и бумажный ворох исчез в мгновении ока. Он громко добавил: — Ваше Величество беспримерно добры и щедры. Мой Искусный Огонь выражает свою признательность.

— Наш Огонь несомненно умерил бы свою благодарность, если бы знал, что он потребляет. — Безумный Мильцин едва сдержал радостное хихиканье. — Эта макулатура, которую мы ему подсунули, на самом деле представляет собой около полусотни запросов о личной аудиенции, которые я получил от разных послов и дипломатов. Ты видел что-нибудь подобное? Я так и знал, что меня начнут преследовать. Вот оно — доказательство. Закружились, как помойные мухи, эти иностранцы. Спасу нет от их жужжания, а я должен являть собой неизменную любезность. Всем нужен наш бесценный господин Огонь, и они ни перед чем не остановятся, лишь бы добраться до него — через меня, как я и ожидал. Но у них это не пройдет, вот увидишь. Нижняя Геция всегда была и будет нейтральной. А, Невенской?

— Как пожелает Ваше Величество, — уныло кивнул Невенской.

— Я никого из них не принял. Я не позволю вовлечь себя в водоворот грязных иностранных дрязг. Они сами создали свои проблемы, и пусть не ищут теперь у меня спасения. Я отметаю их жалобные просьбы и завуалированные угрозы. Жалобы, аргументы, обвинения — все это пища для господина Огня, не более того. Понятно?

— Абсолютно, Ваше Величество. — Он не дает развернуться величайшему открытию современности. Невенской почтительно склонил голову. Лучше спрятать разочарование, которое туманит его глаза. Как всегда, ему пришлось стиснуть зубы в ответ на жизнерадостную глухоту своего сеньора, хотя внутри у него все кипело. Желудок исполнял танец, похожий на судорожные трепыхания пойманной на крючок рыбы. Знакомые приступы боли резали внутренности, но он не хотел сдаваться. Он слышал раскаты внутреннего грома и молился, чтобы их не услышал король. Великий маг превозмог дурноту.

— О, наш пламенный друг, похоже, получает истинное удовольствие от обильной пищи! Если эти иностранцы и дальше будут строчить эту чепуху… по правде говоря, Невенской, — король перебил сам себя, — это как-то неловко. Наш огонь имеет разум, следовательно, у него должно быть и имя, в противном случае нас можно обвинить в неучтивости. Знаешь, давай назовем его «Несравненный», потому что ему действительно нет равных. Или нет, подожди, что скажешь насчет… «Неугасимый»? Ха! Ты понимаешь…

— Конечно, сир, — поморщился Невенской, — но такое явно… остроумное… прозвище, возможно, слишком утонченно для моего творения. У меня есть другое предложение, попроще, но также из роскошного арсенала фантазии Вашего Величества. Искусный Огонь уже демонстрировал вам свое искусство, так пусть он и останется Искусным Огнем, мне кажется, ему это имя соответствует.

— Искусный Огонь, — Мильцин попробовал имя на слух, — Искусный Огонь. Просто, конкретно и осмысленно. Отлично. Мне нравится.

Невенской не предполагал, что он так скажет. Искусный Огонь. А почему не Искусное Пламя? Он не имеет представления, какого пола его творение и что больше отражает его природу. Однако на этот вопрос легко получить ответ.

— Тебе нравится имя, прелесть моя? — спросил он внутренним голосом. — Оно тебе подходит, оно хорошее?

— Хорошеехорошеехорошее!

Сладкое чувство удовлетворение запульсировало в голове Невенского:

— Искусный Огонь. Подходит. Добро пожаловать. Есть имя, и есть личность. Хорошохорошохорошо…

— Хорошо, — сказал Невенской.

— Ну так вот, я говорю, что… — продолжал Сумасшедший Мильцин, — у Искусного Огня в ближайшие дни, похоже, будет не просто обильная пища, а настоящий пир, поскольку твои соотечественники уже добрались до меня.

— Мои соотечественники, сир? — занятый внутренним диалогом со своим творением, Невенской потерял нить разговора.

— Твои соотечественники, народ Разауля, дружище!

— Добрались, Ваше Величество?

— Безжалостная атака, просто безжалостная. Это не значит, что я действительно читаю эти плаксивые официальные послания, не забывай, я думаю, что вполне ясно изложил свое мнение по этому поводу. Но я отличаю эти особые разаульские писульки, когда они попадаются мне на глаза, последнее время приходит столько, что все мусорные корзины переполнены. Я полагаю, это неудивительно, принимая во внимание происходящее. Думаю, что тебя это тоже касается.

— Именно так, Ваше Величество, — согласился Невенской, в то время как голова его напряженно работала. Не так-то легко было вырвать свои мысли из объятий Искусного Огня, но необходимость подстегивала. Он был немного сконфужен, немного растерян, но знал, что все встанет на свои места, как только он овладеет собой. Так о чем же это болтает Сумасшедший Мильцин?

— Кузен Огрон продвигается на север, — задумчиво произнес Мильцин. — Конечно, этого следовало ожидать. Но кто бы мог подумать, что это случится сейчас?

Кузен короля Огрон — Огрон III, император Грейсленда, движется на север, вероятно, через земли Разауля. Грейслендские войска рвутся на север, к Рильску, столице Разауля. Местные жители, которые пытаются сдержать их продвижение, уничтожаются, и Безумный Мильцин естественно ждет, что его разаульский волшебник «Невенской» должен продемонстрировать растущую обеспокоенность.

Ниц Нипер, прячущийся под именем Невенской, должен это продемонстрировать, и он это сейчас сделает, только…

— Большой! Большой! Хочу быть большой! — полыхало из реактора.

— Сейчас не время, — ответил Невенской.

— Большой! Сейчас! Большой! Пожалуйстапожалуйстапожалуйстапожалуй…

— Позже. Наберись терпения, — приказал он громко.

— Что такое, Невенской? — спросил король.

— Пришло время, когда силы судьбы должны соединиться и помочь Разаулю, сир. Момент настал. Спасение озаряет будущее.

— Будущее ближайшее или отдаленное?

— Позже. Наберись терпения.

— Ну что ж, это как-то вселяет уверенность, ну а что в настоящем? Ты заживо похоронил себя в этой лаборатории, но до тебя, конечно же, доходили россказни о грейслендских зверствах. Само собой разумеется, ты боишься за свою семью и друзей. Постой, напомни мне. Ты говорил как-то, но я не могу вспомнить название твоей родной деревни.

Невенской похолодел. Родной деревни? Несколько лет назад он наспех состряпал себе пеструю биографию, расцвеченную фантастическими деталями. Он придумал живописную глухую деревушку, где якобы появился на свет, но как же он ее назвал? Обычно он хранил в памяти такие подробности, но сейчас, когда он так сбит с толку и растерян…

Его память содрогалась в бессилии, а ладони стали холодными и влажными.

— Беда? Несчастье? Гибель? — вопрошал Искусный Огонь.

— Мне нужно что-то ответить королю.

— Съем его. И нет больше несчастья. СъемСъемСъемСъемСъем!

— Нет!

— Чтарнавайкуль, что ли? — вспомнил Мильцин. — Правильно я произнес?

— Абсолютно правильно, сир.

— Большим! Большим! Хочу большим!

— Не сейчас!

— Такие разаульские название может придумать только тот, у кого язык без костей, — пожаловался король.

— О, Ваше Величество, а для меня произносить их так же естественно, как дышать, — ответил Ниц Нипер.

— Я не умаляю достоинства твоего родного языка, дружище. Без сомнения, он обладает своей собственной грубоватой красотой. Позволь мне послушать его и оценить. Скажи что-нибудь на разаульском. Скажи, что хочешь.

Невенской чуть не вздрогнул. Он не знал ни слова по-разаульски. Сколько лет он себе говорил, что надо выучить хотя бы несколько фраз, так, на всякий случай, но у него никогда не хватало на это времени, а теперь уже поздно. От ужаса нервная дрожь побежала по спине, и как всегда от неприятных эмоций он почувствовал внутри пустоту.

— Ой! Больно! — закричал Искусный Огонь.

— Всего лишь несколько слов, — настаивал король.

Деваться некуда. Невенской глубоко вдохнул:

— Досщенска гога не восквхо, — только что придуманные слова произнеслись легко. — Алюсквайа тройин книг Мильциншвенскуль не Разаулевнитчелска.

— Ха, там и мое имя прозвучало! — воскликнул довольный король, видно, не ожидавший этого.

— Верно, Ваше Величество. — Пронесло. Тревога выпустила Невенского из своих железных объятий, отчего и в животе полегчало. — Я сказал: «Смиренный страх эмигранта по поводу находящихся в опасности его разаульских соотечественников найдет успокоение в мудрости Короля Мильцина».

— Очень славно сказано, Невенской. С чувством и искренне. Успокоение тебе гарантировано, и ты заслуживаешь его. Я свяжусь с кузеном Огроном. Я попрошу его о личном одолжении, пусть прикажет своим Северным экспедиционным войскам, чтобы они не трогали твою родную деревню Чтарнавайкуль. Ну что, тебя это вдохновляет? Мне нужен мой Невенской в здравом уме и хорошем расположении духа. Скажи мне, где точно эта Чтарнавайкуль находится? Должно быть, где-то на берегу реки Ганы.

— Не совсем, сир.

— В горах? В долине? Рядом с каким-нибудь большим городом? Ну, давай, подскажи мне.

— Дело в том, Ваше Величество, по правде говоря… — Невенской непроизвольно положил свою потную от страха ладонь на вновь взбунтовавшийся живот. Его голова заработала. Проверено: самое лучшее — разбавить очевидное невероятным. — Дело в том, что Чтарнавайкуля больше нет. Деревню нельзя пощадить, так как ее больше не существует.

— Как?

— Сама природа предвосхитила разрушительную силу грейслендских захватчиков, — печально заключил Невенской. — Это случилось двадцать лет тому назад, во время весенней оттепели. Толчки землетрясения — довольно частое явление в этой части света — низвергли сели невероятной разрушительной силы. Широким потоком сель с окрестных гор хлынул в долину и затопил, сравнял, стер с лица земли родину моих предков. Чтарнавайкуль исчезла, будто кто целиком проглотил ее. Те, кто выжил, в отчаянии покинули место трагедии. Как будто деревни никогда и не было, даже имя ее стерлось из памяти. — Глаза Невенского затуманились, словно он далеко ушел в прошлое и там растворился.

— Честное слово, грустная история, — король Мильцин тряхнул своей завитой головой. — Сожалею, дружище, искренне сожалею. — Он на секунду задумался, и вдруг новая мысль пришла ему в голову. — Ты сказал «те, кто выжил». Среди них, вероятно, были твои родственники и друзья?

У него была семья. Два родных брата, бесчисленное множество двоюродных, дяди, тети, армия племянников да племянниц. Все они жили в Нижней Геции, в городе Фленкуц и в его окрестностях. Он не общался с ними последние лет пятнадцать или более. Несомненно, все они считают никудышного малыша Ница давно мертвым, и у него не было ни малейшего желания разубеждать их в этом.

— Мы спасем их, — проявлял заботу Безумный Мильцин. — Мы уведем их с дороги, по которой продвигаются грейслендские войска, и вернем в Тольц, и ты будешь пировать в их компании день и ночь. Ну как, Невенской, здорово?

Бурление в животе возобновилось. С болью в голосе, которая как нельзя лучше подходила к случаю и реально отражала физические страдания, он ответил:

— Никого не осталось в живых, сир. Унесены чумой, умерли от голода или погибли от несчастного случая. Так много смерти вокруг!

— Что — все ?!

— Увы, сир, ваш слуга один как перст на всем белом свете.

— Ну что же, замечательно. Хотя, честно говоря, не верится.

Мильцин ему не верит. Железный кулак сжал его внутренности и начал крутить их. Невенской задохнулся. Он скрючился и схватился за ручки своего кресла. Перед ним на столе стояло пустое блюдо. Еще час назад оно доверху было наполнено кусочками угря в масле с перцем и острыми моллюсками. Лучше бы ему к ним не прикасаться.

— Что это с тобой? Отвечай, что случилось, парень? — глядя на него, потребовал король.

— Ничего, сир, просто секундная слабость, — смог процедить сквозь стиснутые зубы ослабевший магистр. — Воспоминания о потерянных дорогих мне людях всегда производят на меня удручающее впечатление.

— Ну… э-э… да, вы, иностранцы, такие эмоциональные, так ведь? Ну, скажи, чем тебя порадовать? Знаю. Мы разыщем тех, кто уцелел в Чтарнавайкуле, пусть даже они и не твои родственники, по крайней мере, они будут…

Боль разрывала внутренности Невенского, все силы жизни ушли в беззвучный стон.

— Ой! — заволновался и затрещал Искусный Огонь, выражая сострадание. — Что? Что?

— Ничего, прелесть моя, — внутренним голосом ответил ему Невенской. — Человеческие глупости, тебе не о чем беспокоиться.

— Я могу помочь, я сильный, я смелый, я большой, большой, БОЛЬШОЙ! — с этими словами Искусный Огонь вспыхнул.

С невероятной силой винтообразный столб зеленого пламени вырвался из реактора и уперся в потолок. Потрескивание маленькой искорки превратилось в рык огромного хищника, поплыл зеленоватый дымок, и щупальца поползли в сторону, отделившись от огненного столба, разветвляясь змеями.

— Что это случилось с нашим другом? — глаза Безумного Мильцина по-детски изумленно расширились.

— Действительно. Что ты делаешь? — из своей головы, полной растрепанных мыслей, телепатировал Невенской.

— Я — большой, я — сильный, я — великий, я — грандиозный, я — ИСКУСНЫЙ ОГОНЬ, я — большой, я расту, я больше всех…

— Нет. Вернись к своей исходной величине.

— НетНетНетНетНетНетНетНетНет!

— Я не разрешал тебе расти.

— Большой! Сильный! Голодный! Есть! Я огромный, я чудесный, я утонченный и прелестный, я победитель, я повсюду, я — ИСКУСНЫЙ ОГОНЫ

Невенской почувствовал необузданную энергию, наполнившую его, и это было великолепно, торжествующе, ненасытно. Он был громадный, он был чудесный, он был творец и разрушитель, император и жаждущий бог, голодный, и это было хорошо хорошохорошо, и он был великолепно БОЛЬШОЙ…

Но внутри себя Невенского ощущал и боль, которая пожирала его наряду с радостью, и боль ослабляла его волю, даже туманила его восприятие реальности.

— Нет, — даже в глубинах своего магического сознания ему не удавалось сформулировать четкую сдерживающую формулу. На элементарное «нет» ему пришлось потратить колоссальные усилия. И, похоже, впустую, поскольку Искусный Огонь проигнорировал его.

— Я все исправлю, я испепелю этот влажный мясной ком, который причиняет страдания твоему желудку. Он уменьшается, ЕмЕмЕм, уменьшается, тебе уже лучше, Ем.

— Великолепное зрелище, — восхищенно воскликнул его величество. — Наш умный зеленый друг кажется таким оживленным, полным восторга.

Даже путем чудовищного напряжения ему не удавалось восстановить контроль над ситуацией, конвульсия страха парализовала интеллект и силы Невенского, вытеснив физическую боль. Он господин, он должен управлять. Он должен. Он сделал спокойный, глубокий вдох и снова попытался внутренне сконцентрировать свои силы:

— Опустись. Прими свой изначальный размер.

Он ожидал мгновенного подчинения, но Искусный Огонь продолжал сопротивляться.

— Большой! Пожалуйстапожалуйстапожалуйстапожалуйстапожалуйста!

— Маленький. Немедленно. Подчиняйся. Не шути.

Неохотно, фыркнув облаком искр, пламенный столб начал спускаться вниз, сжимаясь и сморщиваясь, уменьшаясь в высоте и ширине, попутно выпуская щупальца и блестящие узкие длинные ленты. Вновь оказавшись в реакторе, он принял облик сердито потрескивающего зеленого пламени обычного домашнего камина.

— Придет день, мое сокровище, и ты снова станешь большим, — пообещал Невенской.

Похоже, обещание возымело желательный эффект, так как в котле довольно заурчало:

— ЕстьЕстьЕстьЕстьЕстьЕстьЕстьЕстьЕсть!

Магистр облегченно вздохнул. Его творение и его внутренности удалось на время усмирить. Ему бы хотелось, чтобы так оно и оставалось впредь.

— С чего это он вдруг активизировался? — спросил король.

— Просто выразил свой восторг, сир, — объяснил Невенской. — Естественным образом вызванный присутствием Вашего Величества. — Желая удержать контроль над ситуацией, пока капризная фантазия Безумного Мильцина не увела его в нежелательные дебри, он тут же как бы невзначай добавил: — Мне хотелось спросить, если вы позволите, какие последние новости о Великом Эллипсе?

— Конечно, мой дорогой друг, ты можешь спрашивать! Ха, какой сюрприз! — глаза Мильцина загорелись. — Как ты думаешь, кто из них лидирует? Если ты не сделал ставку на грейслендского военного героя, то ты потерял свой последний медяк! Поверишь ли, вначале вперед вырвалась женщина. Все говорили, что зарское пугало на своем диковинном драндулете ушло далеко вперед, что никому не оставило ни одного шанса на победу. Видишь, чего стоят технические достижения! Конечно — он задумался. — Газеты всегда сообщают о событиях с опозданием на один день. Тем временем, я думаю, не стоит гадать, что там происходит, так ведь?

Делай что-нибудь. Делай что-нибудь. Но что? Подскочить к столику главнокомандующего Браглойста, пасть перед ним на колени и взывать о помощи? Лить слезы в три ручья? Это сработает, или меня просто вышвырнут из ресторана? Соображай быстрее, пока он не ушел!

В то время как Лизелл подгоняла себя, главнокомандующий Браглойст поднялся из-за стола. Его подчиненные мгновенно повскакивали со своих мест, и вся компания молодцевато направилась к выходу.

Лизелл вскочила и понеслась следом, но не успела она сделать и нескольких шагов, как взволнованный лантийский голос остановил ее.

— Мадам, будьте добры, мадам!

Она неохотно обернулась и увидела официанта с ее дорожной сумкой.

— Мне кажется, мадам забыла…

— О, спасибо! — она быстро достала пару лантийских монет, коими ее снабдило министерство, и сунула чаевые официанту, схватила свою сумку и пустилась вдогонку. Браглойст и его свита уже вышли из зала ресторана. Вылетев в фойе, Лизелл заметила преследуемую ею добычу уже перед центральным выходом на улицу. Она выбежала вслед за ними прямо на безупречно чистый гостиничный причал и увидела, что Браглойст садится в маленький, надраенный до блеска катер, который в соответствии с его чином должен был доставить его к грейслендскому генштабу, а ведь генштаб находился всего лишь в двух минутах ходьбы от гостиницы.

— Обер-генерал! — что есть мочи закричала Лизелл. — Обер-генерал Браглойст! Пожалуйста, сэр, уделите мне минуту!

Несомненно, он услышал ее, и она быстрой походкой направилась к катеру. Не успела она приблизиться, как двое одетых в серую форму солдат, неизвестно откуда появившихся, преградили ей путь.

— Назад, — приказал один из грейслендцев.

— Мне нужно говорить с обер-генералом Браглойстом, — пыталась объяснить она на ломаном грейслендском.

— Нельзя.

— Но я должна…

— Ему это неинтересно. Может быть, вам больше повезет где-нибудь на улице, подальше от отеля.

— Пожалуйста, вы не поняли…

— Все поняли, круглая задница. Ты думаешь, ты первая такая? А теперь двигай отсюда, пока цела. Убирайся.

За приглашением последовал первый толчок, Лизелл почувствовала чужую руку на оскорбительно близком расстоянии от своей груди. Она сдержалась, чтобы не залепить пощечину по грейслендской роже: что толку. Только себе хуже сделаешь. Обер-генерал Браглойст уже уплыл, она упустила свой шанс.

— Все грейслендские идиоты воняют как козлы, или только ты? — отплатила она своем обидчику и ретировалась прежде, чем он ей ответил.

Не стоило такое ему говорить. Если бы он понимал вонарский, то разозлился бы. И чем бы все кончилось? Гадкой мерзостью.

Она огляделась. Сзади — гостиница «Прандиве», перед ней — умопомрачительная панорама Люрайского канала, но у нее пропало настроение наслаждаться красотой.

Что теперь?

На вокзал? Брать напрокат лошадей? Поезд или экипаж? Что лучше выбрать, чтобы побыстрее оказаться в ближайшем свободном от удушающих грейслендских лап порту на побережье Далиона?

Лучше все же поезд. Как же добраться до вокзала? Может, нанять знаменитую лантийскую гондолу-домбулис? Они всегда к услугам — и днем и ночью.

И сегодняшний день не исключение. Вон их сколько, снующих по Люрайскому каналу. Она двинулась к знаку «стоянка» у самой кромки причала. Пока она шла, какие-то неприметные нахалы грубо толкнули ее и еще больше оскорбили, схватив за локоть, когда она потеряла равновесие от толчка. Со злостью она дернулась назад, и рука нахала соскользнула вниз, на запястье, которое он плотно сжал: что-то чужеродное коснулось ее ладони. Она вывернула руку и повернулась, готовая разразиться бранью, но было поздно, неуклюжий хам уже исчез.

Лизелл нахмурилась, затем пожала плечами. Она обнаружив, что в ее сжатом кулаке остался клочок бумаги, втиснутый туда этим неловким хамом. Что это? Какая-нибудь реклама? Она уже хотела отшвырнуть ее в сторону, как ее внимание привлекли темно-синие размашистые строчки. Она остановилась. Записка — неважно, какого содержания — была не напечатана, а написана от руки. Любопытство пересилило, она развернула бумажку и прочитала:

Самый короткий путь в Аэннорве. Особняк Мораниз, последний этаж, сегодня, три часа.

Что за чудеса? Она еще дважды прочла записку, но так ничего и не поняла. Ни имени адресата, ни подписи. Но в записке содержалось решение ее самой животрепещущей проблемы, и записка попала ей прямо в руки. Должно быть, послание предназначалось именно ей, но она терялась в догадках, кто бы мог его послать, почему и что все это значит. Она даже не знала, что дальше с этим делать.

Какая-нибудь мистификация? Кому-то выгодно, чтобы она потеряла драгоценное время. Может быть, это даже ловушка, ведь нет подробностей, что это за место. С другой стороны, ей предлагают самый короткий путь, если действительно предлагают. В крайнем случае, у нее есть «Креннисов», чтобы защитить себя, если возникнут непредвиденные обстоятельства. Неважно, что она не умеет им пользоваться, ведь этого, кроме нее, никто не знает. В конце концов, она просто сгорает от любопытства. Если ей и не удастся разгадать эту тайну, будет, по крайней мере, что разгадывать оставшуюся часть жизни.

Часы на ближайшей башне пробили два, у нее не осталось времени на раздумья. Все равно она уже опоздала: до заката ей до соседнего города Хурбы экипажем не добраться. Даже если она отправится сию минуту, ей придется заночевать где-то посреди дороги в маленькой гостинице. Может быть, поезд и более удачный вариант, но лучше им не пользоваться. Сильно зависящий от своей великолепной гавани и привыкший пользоваться водными путями общения город Ланти Ума не уделял особого внимания развитию железнодорожного транспорта поскольку даже в ночных кошмарах лантийцам не могло привидеться, что их лишат выхода к морю.

Не так уж много она потеряет, играя в эту мистическую игру с запиской — час или два. Глупо будет с ее стороны не воспользоваться случаем. В конце концов, это ее долг.

Она остановилась на секунду, оторвала полоску от бумаги, в которую был завернут пистолет, покоящийся в ее боковом кармане, и помахала ею. Черный хрупкий домбулис с высоким загнутым носом в мгновенье ока оказался перед ней. Отклонив услугу гостиничного служащего, она забралась в лодку. Домбульер стрельнул в нее вопросительным взглядом, и она уверенно распорядилась:

— Особняк Мораниз.

Она приехала на пятнадцать минут раньше. Таким образом, у нее было время, чтобы изучить особняк снаружи. Она сразу поняла, что он очень старый, ей бы хотелось знать, как долго он стоит здесь, разглядывая свое отражение в воде окружающих его каналов. Не одно столетие, наверное. Отражение стоило того, чтобы им любоваться: закругленные стены из толстого красного стекла, бесконечные спирали лестниц, обвивающие внутренние изгибы стен. Какое-то время она стояла, рассматривая особняк, но его молчаливый фасад не открывал ей своих тайн.

Она купила на лотке кулечек слоеных ганзелей и, поглощая их, убила еще несколько минут. Над водой разнесся бой часов, знак, что пора входить внутрь. Она тронула карман, лишний раз убедившись, что он тяжел от присутствия в нем «Креннисова», расправила плечи и вошла в особняк Мораниз.

В фойе было пусто и тихо, вероятно, когда-то оно было более впечатляющим, но сейчас фойе казалось мрачным. Справа от нее находилась большая лестница, спиралью уходящая по изгибу стеклянной стены вверх. Слева виднелась пара дверей, одна из них была полуоткрыта. Она подошла к открытой двери и заглянула внутрь. Ее глазам предстала большая полуразрушенная гостиная, в которой никого не было. Печальное место.

Она мешкала, она чувствовала себя неловко, она трезво оценивала происходящее, она даже немного боялась. Еще было время уйти, но этот вариант она не рассматривала серьезно. Еще раз потрогав карман, она начала подниматься вверх по лестнице.

Полуденное солнце матовым светом проникало сквозь толстые красные стекла и омывало ступени. Сквозь стеклянные стены Лизелл видела Ланти Уму, распростертую внизу, ее двор казались неестественно алыми, вода в каналах как вино — бордовая.

Она долго поднималась по лестнице, уже тяжело дыша, когда добралась до последнего этажа и остановилась у двери. Лизелл постучала — и дверь тут же открылась. Она вытаращила глаза.

У нее не было никаких идей насчет того, кого она здесь увидит, но, тем не менее, она была удивлена, столкнувшись с седым, с вьющейся бородой мужчиной, одетым в длинное свободное черное платье с эмблемой в виде двуглавого дракона на плече. Она уже видела платье с точно таким же драконом несколько часов назад, на несчастном его превосходительстве Перифе Нине Сезини. Мужчина, стоявший перед ней, должно быть, еще один лантийский Просвещенный из Выбора.

— Мисс Дивер, добро пожаловать, — приветствовал он на хорошем вонарском. — Пожалуйста, входите.

Она секунду колебалась, затем осторожно вошла в комнату гигантских размеров, по форме напоминающую опрокинутую чашу. Огромные панели бесцветного стекла на стенах и потолке пропускали естественный свет. Вся мебель состояла из единственного очень большого стола со множеством стульев вокруг. На некоторых сидели люди. Ей бросились в глаза знакомые лица. Гирайз в'Ализанте, по выражению лица которого ничего нельзя было прочитать. Бав Чарный. Близнецы Фестинетти, выглядевшие непривычно подавленными. Меск Заван. Было еще несколько человек, ей незнакомых: двое одетых в черное платье Просвещенных и пара моложавых мужчин в неприметных костюмах. Ее тревога прошла.

— Кто вы? — спросила она у бородатого Просвещенного. — Зачем вы пригласили меня сюда таким странным образом?

— Пожалуйста, садитесь, и я расскажу вам все, что в моих силах.

Она спокойно посмотрела на него и решила расположиться за столом рядом с Заваном. Бородач также сел и начал:

— Традиция и правила приличия обязывают нас, прежде всего, познакомиться, но обстоятельства настолько необычны, что условности придется опустить.

«О чем он говорит?» — недоумевала Лизелл.

— Будет лучше для всех, — продолжал Просвещенный, — если наши имена останутся для вас, путешественников, неизвестными. Достаточно того, что вы знаете наверняка, что мы лантийцы, мы противостоим оккупировавшим нас грейслендцам, и мы сделаем все, что в наших силах, чтобы восстановить лантийскую автономию.

Они члены сопротивления, поняла Лизелл, все они будут казнены, попадись они грейслендцам в руки. А также их союзники и сочувствующие им, невзирая на их национальную принадлежность. Они подвергают жизнь участников гонок опасности, пригласив их сюда на это собрание, какую пользу они хотят извлечь из этого?

— Вас, конечно же, интересует, какими мотивами мы руководствовались, позвав вас сюда, — продолжал бородач. — Наши намерения просты и честны: мы хотим отравить каждую секунду пребывания грейслендских захватчиков на нашей земле, поскольку они нам здесь мешают, так же как и вам. Сегодня, например, порт Ланти Умы был закрыт по приказу обер-генерала Браглойста. Тем не менее, он разрешил отплыть из города единственному грейслендскому участнику Великого Эллипса, лишний раз подчеркнув, что они презирают все и вся. Мы решили, что грейслендцы не должны извлекать выгоду из лантийского «увольнения на берег», по этой причине мы сегодня пригласили остальных участников Великого Эллипса для того, чтобы предложить свою помощь и свести на нет все преимущества, которые грейслендцы сами себе обеспечивают.

— Как вы можете помочь нам? — на редкость отчетливо выговаривая слова, потребовал разъяснения Бав Чарный.

— Как? — подхватил Стециан Фестинетти. — Вы потрясающе добрые парни, и мы ценим вашу добрую волю, но…

— Что вы реально можете сделать? — помог ему выразить мысль Трефиан.

— Вы ведь не планируете потопить «Вдохновение» или что-нибудь в этом роде, не так ли? — спросила Лизелл. — Я хочу сказать, что на борту есть ни в чем не повинные люди…

Каслер.

— Есть одно серьезное упущение, — спокойно вступил в разговор Гирайз. — Поб Джил Лиджилл. Фаун Гай-Фрин. Доктор Финеска. Все они вместе с нами прибыли в Ланти Уму на борту «Карвайза», но я не вижу их здесь. Джил Лиджилл — единственный лантийский участник гонок, и естественно, в первую очередь вас должен волновать именно он. Если вы те, за кого себя выдаете, тогда почему вы не пригласили сюда своего соотечественника?

— Потому что нам не удалось разыскать его, как и остальных, кого вы назвали, — на не очень хорошем вонарском ответил один из неизвестных в неприметной одежде. — Мы приложили максимум усилий, чтобы разыскать их, но не нашли их нигде.

— Вполне вероятно, что господин Джил Лиджилл, хорошо зная свой родной город, самостоятельно решает свои дела, — произнес молчавший до этого второй Просвещенный.

— Может быть, — Гирайз скептически приподнял брови.

— Вы предложили свою помощь, джентльмены, и мы благодарны вам за это, — поспешила дипломатически сгладить шероховатость Лизелл. — В записке, которую я получила, говорится о самом коротком пути в Аэннорве. Не могли бы вы объяснить, что вы имели в виду?

— С удовольствием, мисс Дивер, — вернул себе роль спикера бородач. — Блокада порта не позволяет вам покинуть Ланти Уму морем. Вы должны искать другой порт, чтобы отправиться в Аэннорве. Ближайший — в Хурбе, а это отсюда по суше составляет два дня пути, и то если ехать очень быстро.

— Два дня?! — в ужасе воскликнула Лизелл. Она представила «Вдохновение», на всех парах плывущее к Эншо. — Так долго?!

— Дороги в это время года очень плохие, — последовал разочаровывающий ответ. — Ехать железной дорогой не очень надежно. Два дня пути до Хурбы по суше считается хорошей скоростью.

— В таком случае нам конец, — пожал плечами Трефиан Фестинетти, не выразив особого беспокойства. — Это надо отметить. Почему бы нам не полечиться в одном из превосходных местных ресторанчиков и не утешиться вонарским шампанским?

— Иди пей эту шипучую собачью бурду, мальчик, — посоветовал ему Бав Чарный, — а от меня отстань со своими предложениями.

— Я идти тоже продолжать, — заявил Меск Заван.

— У вас есть альтернатива? — спросил Гирайз хозяина гостиной.

— Да, — ответил бородач. — И очень хорошая — для тех из вас, кто готов ею воспользоваться.

— Вы так говорите, как будто думаете, что нас может что-то испугать, — рискнула заметить Лизелл.

— Может быть, вы и испугаетесь, выслушайте меня, а потом решайте, — посоветовал Просвещенный. — Вы все — иностранцы, но, вероятно, вы узнали эмблему двуглавого дракона, которую увидели сегодня, и отчасти знаете, что она означает. Вы поняли, что мои коллеги и я принадлежим к очень старой лантийской организации, занимающейся изучением таинственных явлений. Одним из таких явлений является перемещение больших объектов из одной точки пространства в другую. Гостиная, в которой мы собрались, всегда принадлежала тому или другому члену Выбора на протяжении всего времени существования особняка Мораниз. Доказательства нашей продолжительной аренды этого помещения заметны и именно о них и пойдет речь.

— Ради всего святого, о чем это он? — снова не поняла Лизелл.

— Пойдемте, и я покажу вам, — как будто услышав ее вопрос, ответил бородач. — Следуйте за мной. — Он встал со своего стула и направился в дальний конец комнаты, где лежал потертый, почти бесцветный круглый коврик старинной работы, прикрывавший щель в полу. Слушатели последовали за ним и с интересом наблюдали, как просвещенный отодвинул коврик в сторону и из-под него появилась на свет шестиугольная плита из черного стекла. Под полированной поверхностью мерцали золотые крапинки, нанесенные умелыми мастерами, чтобы предельно увеличить глубину стекла и создать ощущение, что смотрящий погружается в ночное звездное небо. — Вы видите перед собой древнее стекло перемещения, которое называется офелу, — пояснил хозяин. — Историю создания этого устройства вам не нужно знать, достаточно сказать, что Выбор в течение нескольких столетий хранит этот секрет. С помощью приемов, которые мы, лантийцы, называем «Познание», офелу может быть активизирован для осуществления отрицательно-временного скоростного перемещения груза.

— Отрицательно-временного? — переспросил заинтригованный Гирайз.

— Объект перемещения, — пояснил бородач, — достигает места назначения за секунду до того, как он туда отправится. Эта разница настолько мала и незначительна, что ей можно было бы пренебречь, но она весьма интересна.

— А как вы узнаете, что это перемещение произошло? Как вы измеряете продолжительность процесса во времени, и при каких обстоятельствах он осуществим? — продолжал расспрашивать Гирайз. — Что вы понимаете под «незначительным»? Что лежит в основе этого явления, и, когда оно осуществляется, следует ли нам признавать, что объект перемещения одновременно находится в двух разных местах? И далее, влияет ли каким-то образом природа объекта — я имею в виду, органическая или неорганическая, живая или мертвая, одноклеточная или человеческая, и так далее — на конечный результат, если да, то…

— Не могли бы вы на секунду ослабить свое давление, — прошипела Лизелл.

— Я не давлю. А вы не могли бы на секунду остановиться и подумать…

— На ваши вопросы можно ответить, господин в'Ализанте, — прервал Просвещенный, — но ценой потери драгоценного времени, которую вы не можете себе позволить. — Не согласитесь ли вы отложить расспросы?

Гирайз кивнул.

— Вы говорите, что это отправит нас в Хурбу раньше, чем мы тронемся в путь? — спросил Меск Заван.

— Представь, мгновение, бац, и мы все там! — Стециан Фестинетти задиристо толкнул своего брата локтем.

— Клянусь, Треф, это похлеще фокусов с дьявольским сборщиком налогов!

— Не в саму Хурбу, сэр, — поправил Завана бородач. — Вторая часть этого офелу находится в замке довольно далеко от Ланти Умы. Как только вы там окажетесь, один из наших людей проведет вас через Грейвал Уэйстленд ко второму стеклу, которое в свою очередь перенесет вас в пещеры Назара Син, чьи жители с испокон веков друзья Выбора, и вот они уже и переправят вас в Хурбу.

— Довольно сложное путешествие, — заключила Лизелл. — А не думаете ли вы, что для нас будет быстрее всего просто…

— Если все пойдет хорошо, вся ваша группа прибудет в место назначения сегодня до захода солнца.

— Вот это да! — остолбенел Трефиан.

— А не случится так, что мы возникнем внезапно в животе у коровы или еще в каком-нибудь экзотическом месте типа этого? — забеспокоился Стециан.

— Я никакого риска не боюсь, — заявил Бав Чарный. — только одно хочу понять, это вот… стекло, оно что, работает?

— Работает, — заверил его бородач.

— Тогда я попробую, — объявил Чарный. — Остальные как хотят, а я перемещусь.

— Я тоже, — подхватил Заван.

— Я с вами, — не отстала от них Лизелл. — Выбора ведь нет. — Боковым зрением она уловила неодобрительный взгляд Гирайза, но проигнорировала его. Пусть он знает теперь, что она не боится необычных способов путешествия. Пусть плетется в хвосте, если считает, что этот способ слишком опасен для него.

— Я согласен, — произнес Гирайз без особого энтузиазма. Фестинетти обменялись взглядами и затрясли головами в знак согласия.

— Отлично, — кивнул головой бородач, — чем многочисленнее незаконный исход противника, тем большее оскорбление мы нанесем грейслендской Империи. Но офелу не может отправить сразу всех шестерых, придется разбиться на две группы.

— Я в первой группе, — решительно заявил Чарный, будто кто-то оспаривал у него это право. — Мне без разницы, кто еще в первой группе, но я отправляюсь в первой. Когда вы будете перемещать меня?

— Сейчас.

— Хорошо. Что мне делать?

— Встаньте на стекло.

Чарный повиновался. Он улыбался так, как будто все они собирались на приятную увеселительную прогулку. Близнецы Фестинетти присоединились к нему. Когда они все трое встали на офелу, один из коллег бородача достал крошечный пузырек, наполненный белым кристаллическим веществом, и насыпал его небольшими кучками в вершины шестиугольника.

— Что это? — подозрительно спросил Чарный, но ему никто не ответил.

Бородач склонил голову и забормотал. По мере того как ритмические слоги слетали с его губ, шесть холмиков белого вещества воспламенились. Пламя поднялось и окружило офелу. Появился призрачный дымок. Просвещенный продолжал бормотать, и дым стал густым, белым и закрутился в мощную спираль.

Познание. Оно реально существует. Лизелл смотрела во все глаза, приоткрыв от изумления рот.

Чарный и Фестинетти сделались невидимыми, исчезли в мутном тумане, их крики, если таковые и были, потонули в ревущем урагане Познания. Лизелл закрыла уши руками, напрасно напрягая глаза, дабы прорваться через непроницаемую завесу. Она ничего не могла рассмотреть, ничего, кроме рокота, не было слышно, она лишь чувствовала физическое напряжение огромной силы.

И все закончилось. Белый ураган неожиданно стих, огромный напор чужеродной энергии себя исчерпал. Плотный туман мгновенно рассеялся, обнаружив сверкающий и пустой офелу. Чарный и Фестинетти исчезли.

Никто не шелохнулся; все стояли молча.

— С ними все в порядке, — наконец нарушил тягостное молчание бородач. Не дождавшись никакой реакции со стороны ошеломленных «эллипсоидов», он добавил: — Они сейчас под крышей замка Ио Уэта, за несколько лиг от Ланти Умы. Ну что, очень удивлены? Конечно, у вас были свои представления о том, как это произойдет. — Так и не получив ответа, он в конце концов спросил: — Вы трое все еще хотите последовать за ними?

Не говоря ни слова, Меск Заван встал на шестиугольную плиту. Также молча Лизелл и Гирайз встали с ним рядом. Ей очень хотелось, чтобы Гирайз взял ее за руку, но ей легче было бы умереть, чем сказать ему об этом. Она украдкой бросила взгляд в его сторону, отметила, что он плотно стиснул зубы, и неожиданно у нее в голове промелькнула мысль: а вдруг это последнее, что она видит на этом свете, а вдруг они двое стоят сейчас на пороге смерти.

Что, если мы просто исчезнем? Навсегда? Во рту у нее пересохло. Как жаль, она так много хотела сказать ему и так поздно поняла это, и может, уже никогда не будет больше такой возможности.

Слишком поздно.

Одна из фигур, одетых в черное, уже насыпала холмики кристаллического вещества в вершины шестиугольника. Бородач склонил голову и снова забормотал, нараспев произнося ритмические слоги, которые она не могла разобрать, но инстинктивно догадывалась, что Рейна никогда не поймет их истинного смысла.

Холмики воспламенились, и белый дымок ожил и закружился. Непроизвольно Лизелл, схватила Гирайза за руку и не только увидела, сколько почувствовала, как он повернулся и посмотрел на нее. Она же не спускала глаз с бородача. Его было почти не видно в тумане, но его непонятное бормотание еще долетало до ее слуха. Примешивался и еще один звук, что-то обыденное: где-то там, за пределами чашеобразной комнаты слышался грохот ног по лестнице, чей-то крик, настойчивый стук кулаками в закрытую дверь.

Дверь открылась — и грейслендские солдаты ворвались в комнату с револьверами в руках. Лантийцы отпрянули назад, один из них, не из Выбора, отчаянно рванулся к двери. Три из четырех револьверов выстрелили одновременно, и бегущий упал на полпути. Несколько пуль вместо цели попало в стену, обезобразив стекло особняка Мораниз паутиной свежих трещин.

Все это Лизелл неясно видела сквозь сгущающийся туман. Она увидела также, как один из одетых в черное Просвещенных сделал движение рукой, что должно было показаться солдатам угрозой или оскорблением, и они его тут же застрелили. Она видела, что бородач, полностью погруженный в свою практику Познания, казалось, не замечал происходящего. Его монотонная речь плавно изливалась, и хлопки выстрелов ни разу не сбили ритм.

— Мастер Познания Выбора Элло Фарни, — грейслендский сержант, командовавший солдатами, обратился к погруженному в заклинания бородачу, — от имени Грейслендской Империи я арестовываю тебя и твоих парней как врагов Империи.

Мастер Познания казался глухим. Его голос плавно звучал, и дым закручивался вокруг офелу с нарастающей скоростью и делался плотнее. Отдаленный гул колдовских вихрей проникал в туман.

— Руки за голову и не шевелиться, — приказал сержант. — Медленно поворачивайся и смотри прямо на меня.

Фарни продолжал читать заклинания. Колдовские завывания приближались, они были совсем рядом, и воронка из белого дыма вокруг шестиугольника стала почти непроницаемой.

— Молчать. Повернись. Сейчас же, — сержант взвел курок своего пистолета.

Если Элло Фарни слышал приказ, то он не обратил на него внимания. Поток магических энергий усилился, гул ветра превратился в вой, и сержант загорелся. Лизелл услышала выстрел, эхом унесенный под куполообразный потолок, и едва различила, как тело бородача свалилось на пол. Дым закрыл происходящее. Туман задрожал и забился в конвульсиях, затем на секунду поредел. В этот момент она увидела Просвещенного, лежащего ничком в луже крови. Ее глаза, полные ужаса, встретились с глазами сержанта.

— Вы трое… — начал он, но его слова потонули в возобновившемся реве бури. Элло Фарни был еще жив, сознание и воля работали, чтобы дотянуть до завершения действа.

Комната казалось, разлетелась на куски, и Лизелл почувствовала как ее выбросило вверх, головой вперед, в дикий белый хаос.