XI

— Прощай, Балерина. Я буду по тебе скучать, — сказала Лизелл.

— Я бу ходить тебя похожий ма дочка, — поклялся новый владелец лошади на отвратительном вонарском.

— Она любит, когда ей чешут морду.

— Я бу чесать морду, овес давать, копыта полировать. Она бу звезда в небе.

Она ворованная, и ты, вероятно, догадываешься об этом. Лизелл кивнула с улыбкой и ничего не сказала.

— Иди теперь, моя каурка, — счастливый бизакиец увел гнедую.

Лизелл вздохнула. В глазах пощипывало. Конечно, с Балериной будут хорошо обращаться, но Лизелл ненавидела себя. Она опустила глаза на пачку бизакских денег — до смешного низкая цена за украденную лошадь, — которые она все еще держала в правой руке. Жилка на запястье дернулась, и от этого нервного импульса ей захотелось разжать кулак и пустить деньги по ветру. Какой дурацкий импульс! Есть более достойные способы потратить вырученную мелочь.

Она обвела взглядом пыльную площадь, рай для мух древнего Квинкевага. Особо смотреть было не на что. Величественная каменная стела возвышалась в центре площади; по преданию, именно на этом месте Преподобному Яктору привиделись Три Огня. В действительности же именно на этом месте в течение последних пятисот лет, а может, и больше, проводились ежегодные ярмарки коз. Несколько старых деревянных зданий выделялось своими куполообразными крышами и золотистыми стеклами окон, рядом притулились несколько некрашеных палаток уличных торговцев. Тут же наблюдалось: несколько бродячих собак, пара повозок, запряженных ослами, и довольно много прохожих. Все мужчины в широченных мешковатых брюках, все женщины в черных головных уборах, дети в коротких туниках без рукавов или попросту голые. Жанровая картинка повседневной суеты, которая, похоже, не особенно изменилась со времен Преподобного Яктора.

Хотя, пожалуй, была-таки одна перемена. В самом конце площади возвышалось во всем своем серовато-кирпичном великолепии не так давно построенное здание квинкевагского вокзала. Здесь, в Бизаке, ходили поезда, и, как было указано в одном из имевшихся у нее расписаний, ближайший поезд, идущий на восток, в Зуликистан, прибывает примерно через час. Это значит, что у нее не так уж много времени на то, чтобы потратить местную валюту. Что же купить? Еду? Сувениры? Может, собаку?

Одежду.

Она посмотрела на себя. После нескольких дней, проведенных в седле на дорогах Аэннорве, ее внешний вид едва ли можно было назвать приличным, ну или хотя бы сносным. Скромная темно-синяя юбка внизу была забрызгана грязью, жакет — в пыли и пятнах. А что касается белья, так она о нем даже и думать не хотела.

В одной из палаток продавалась бизакская одежда. Торговала рослая молодая женщина, которая не говорила ни по-вонарски, ни по-грейслендски, ни по-лантийски, в общем, ни на одном из доступных Лизелл западных языков.

Лизелл осмотрела экзотические костюмы и показала пальцем на то, что она хотела бы посмотреть. Торговка энергично кивнула и подала ей длинную юбку из тонкого черного хлопка. После более тщательного изучения вещи она обнаружила, что эту явно женскую юбку прошили посередине, в результате чего она превратилась в очень просторные брюки. Как умно придумано. Она улыбнулась и снова показала пальцем, на этот раз на свободную изумрудно-зеленого цвета тунику с полосками черной вышивки по краю широких рукавов. Для пробы она прикинула одежду на себя. Торговка растянула рот в широкой улыбке и потерла ладони, что, вероятно, у местных означало одобрение или положительную оценку. Вдобавок она предложила широкий черный пояс с бахромой и зеленой вышивкой. Лизелл взяла пояс, еще одну темно-красную хлопковую тунику, в тон к ней еще один пояс, что-то стеганое наподобие жакета и несколько комплектов белья, чей крой был, мягко говоря, странный, зато ясно отражал предназначение. Она протянула торговке пригоршню денег, та посмотрела с удивлением, пересчитала и отдала назад две купюры. Примечательно.

Лизелл аккуратно уложила покупки в саквояж и, перейдя площадь, укрылась в прохладной тени здания вокзала, предварительно взглянув на часы. До прихода поезда оставалось еще двадцать минут. Куча времени. Оглядевшись, она увидела дверь в женский туалет. Войдя внутрь, она быстро переоделась в черную юбку-брюки, зеленую тунику и подвязалась поясом, в то время как ее вонарская одежда отправилась в саквояж. Возможно, у нее еще найдется время до конца гонок постирать все эти вещи. Новая одежда была легкой и просторной, она чувствовала себя в ней удивительно комфортно и свободно. Эти бизакцы не такие уж и отсталые, как думают на западе.

Зеркала в туалете не было, поэтому она не знала, как выглядит в экзотической крестьянской одежде. Возможно, нелепо, но какое это имеет значение? Чувствовала она себя изумительно.

Быстро выскочив на свежий воздух, Лизелл поспешила к окошечку билетных касс. Выразительно тыкая пальцем в карту, висевшую на стене, она попыталась без слов объяснить, что ей нужно. В обмен на деньги она получила билет — грубо отпечатанную бумажку — и поток непонятных слов на бизакском. В ответ Лизелл улыбнулась и пожала плечами, показывая, что она не понимает языка. Мужчина за стеклом показал на огромные часы, висевшие на стене, замотал головой и что-то залопотал. Она обернулась и посмотрела на часы, потом снова на него, а он продолжал лопотать.

Как бы ей хотелось знать, что он говорит. Наградив его широкой дружелюбной улыбкой, она пошла, чтобы занять место на ближайшей к выходу на перрон деревянной лавке. Она протиснулась между двумя бизакскими матронами, обремененными мужьями и оравой детишек. Как и на всех местных женщинах, на них были черные головные уборы. Женщины не выразили особого удовольствия по поводу ее вторжения, наградили Лизелл откровенно злыми взглядами за неприкрытые золотисто-рыжие волосы и принялись возмущенно переговариваться.

Шт'ишкур.

— Фа кути.

Она не понимала, да и не хотела их понимать. Она стала сосредоточенно изучать серовато-коричневые плитки пола. Время шло, мысли в голове текли вяло.

Бой настенных часов вернул ее к реальности. В это время на квинкевагский вокзал должен был прибыть ее поезд. Вот именно в это время.

Но никаких объявлений не было. Казалось, прошло всего лишь несколько минут, но часы вновь пробили: на самом деле прошел еще один час. Поезд все не прибывал.

Она подняла голову и огляделась. В зале ожидания было довольно много народу, большую часть скамеек занимали обычные бизакские пассажиры, нагруженные чемоданами, сумками, рюкзаками, попадались клетки с курами и голубями, один бизакиец держал на веревке белого козла. Женщины вязали что-то и судачили, мужчины курили, дети, играя, носились по всему залу, младенцы пронзительно кричали. Люди вокруг поедали фрукты, орехи и еще какие-то местные соленые вкусности, и от всего этого у нее заурчало в желудке. Ничего необычного, но что-то настораживало Лизелл в этой картине. Через минуту она поняла, что именно: атмосфера всеобщей беспечности, никто не выказывал нетерпеливого ожидания, словно никто не ждал скорого отправления, напротив, все расположились надолго.

Восточная покорность судьбе. Помогает пищеварению. Учись у них. Лизелл закрыла глаза и заставила себя расслабиться. Сработало, и она уснула.

Ее разбудил бой часов, прошло еще два часа. И снова никаких признаков прибытия поезда, а было уже довольно поздно. Ну ничего, он обязательно приедет, убеждала себя Лизелл. В Бизаке нет стревьо, нечего бояться. И возможно, эта задержка, которая кажется ей такой длительной, здесь — обычное дело. Остальные же пассажиры ведут себя спокойно. Она вынула из саквояжа пакетик с изюмом и принялась жевать. Ее движения выбили опору из-под чьего-то локтя, за что она тут же получила тычок, за которым последовал злобное женское шипение:

Шт'ишкур.

Повернувшись лицом к обидчице, она смерила ее взглядом, оттолкнула назойливый локоть и холодно попросила:

— Пожалуйста, не прикасайтесь ко мне.

Вряд ли бизакская матрона понимала хотя бы слово по-вонарски, но ответила тирадой визгливой брани. Слово фа кути повторилось несколько раз, сжатый кулак многозначительно сотрясал воздух, оскорбленная матрона закончила свой экспрессивный выпад плевком на пол.

Мерзость. Лизелл поднялась со скамейки, и матроны тут же сдвинулись, их широкие зады заняли пространство, на котором она раньше сидела. Она показала им фьеннскую комбинацию из четырех пальцев, но та не вызвала никакой реакции. Высунув язык насколько было возможно, она повернулась спиной к своим обидчицам. Волна брани ударила ей вслед.

В любом случае она уже устала сидеть. Пора бы и ноги размять. С саквояжем в руке она прохаживалась по периметру зала ожидания. Не успела она пройти и несколько ярдов, как кто-то быстро вскочил с одной из скамеек.

— Мисс Д'вер?

— Меск Заван! — удивление и радость при виде знакомого дружелюбного лица, разочарование при виде соперника, который, как она думала, где-то отстал — все эти чувства смешались в ней. Ей нравился Заван, но она обрадовалась бы больше, если бы он оказался на сотню миль позади нее. Улыбаясь искренне, хоть и не от всего сердца, она отметила, что энорвийский биржевой спекулянт переживает те же чувства, что и она. Как он хорошо выглядит, подумала Лизелл. Отдохнувший и бодрый, с ясными глазами. И как же это ему удается? Вид у него был безупречный: одежда чистая, сам он аккуратно подстрижен, свежий маникюр, на его хорошо скроенном льняном костюме не было видно ни одной складки. В отличие от него она представляла собой забавное зрелище в бизакских одеждах и с вороньим гнездом на голове. К тому же она давно как следует не мылась.

Он осмотрел ее с ног до головы, и показалось, что в его улыбке присутствовала доля насмешки:

— Бизакская одежда эта вам очень хороша.

— Я дошла до ручки и вынуждена была приобрести хоть какую-нибудь чистую одежду. Понимаете, так случилось, что в Эшно я потеряла все вещи. Я совсем не хотела бросать там свой багаж, но у меня не оставалось иного выбора…

— Украсть багаж в Эшно?

— Не совсем так. Я лишилась своей сумки и поэтому в течение нескольких дней ехала, не меняя одежды. Я решила, что от этого только выиграю, но оказалось, что ничего хорошего — одежда начала пахнуть отвратительно, и я больше не могла этого переносить, так что я готова была схватить все, что попадется под руку, лишь бы это было чистым… — она оборвала свою речь на полуслове, понимая, что говорит лишнее.

Очевидно, Меск Заван не понял и половины из того, что она сказала, поскольку, нахмурив лоб, он уточнил:

— Было вам очень хорошо?

— Именно так, — она глубоко вдохнула и взяла себя в руки. — Вы великолепно выглядите, господин Заван. С тех пор как мы высадились в Эшно, у вас все складывалось хорошо.

— А, хорошо, да, — он кивнул. — В Аэннорве я дома, среди друзей. Много помощи мне делают. Мне дали в использование карету, хороших лошадей, чтобы везти меня комфортно до Квинкевага. Я имел легкое время в Аэннорве.

— Должно быть, было приятно оказаться дома.

— Много приятно. Правда, так много приятно, что я сам трудно заставить продолжать дальше путь.

— Вы хотите сказать, что вам было так хорошо дома в Аэннорве, что вы с трудом заставили себя отправиться дальше?

— Вы мне мозоль больной давить. Здесь, в Аэннорве, я моей мадам Заван, мои сыновья и маленькая дочка. Это хорошо, но коротко, так коротко. И когда я снова их видеть?

— Думаю, довольно скоро. Гонки идут быстро.

— Сегодня не быстро. Я здесь на вокзале сегодня утром, ровно в шесть, чтобы поехать поезд номер 344, «Летящий пастух», но он не приходить. Я жду. Поезд не приходить. Я жду. Поезд нет, кто-то отрезать этот пастух крылья. Я жду до полдня. И сейчас жду другой поезд номер 682, «Бизакская стрела», он по расписанию идет в час дня.

— Да, и я тоже жду «Бизакскую стрелу».

— И жду, и жду, и поезд нет.

Все это только к лучшему, подумала Лизелл. Если бы ты сел на утренний поезд, ты бы обогнал меня на сотню миль. Вслух она сказала:

— Нам придется сидеть тут и ждать, если не найдем другой вид транспорта.

— Нет, нет. Поезд лучший, когда он приезжает, если приезжает.

— Он приедет. Все эти люди, — она взмахом руки показала на пассажиров, заполнявших зал ожидания, — не могут ошибаться.

— Я надеюсь. Я надеюсь слишком что-нибудь покушать. Я с рассвета не ел, но я не осмелюсь уйти отсюда искать пищу. Что если «Бизакская стрела» прибудет на вокзал, пока я ушел?

— У меня есть изюм. Хотите?

— Мисс Д'вер, вы — богиня щедрость.

Дальше они продолжили прогулку по залу ожидания вместе, и Заван умял две пачки ее изюма и пригоршню орехов. Беседа была ни к чему не обязывающей и сводилась в основном к происшествиям последних дней. Она рассказала ему, как попала в засаду и была обстреляна комьями глины в якторской деревушке, он, в свою очередь, поведал ей о страшном горбатом хозяине гостиницы на Юго-Западном шоссе. Она постепенно привыкла к его сильному акценту, невозможному синтаксису и стала лучше понимать Завана. Чем лучше она его понимала, тем яснее чувствовала его тоску по дому и вновь подумала: «Бедняга, не надо было ему участвовать в этих гонках».

Они заплутали в клубах дыма чьей-то вонючей сигары, и она предложила хоть на минутку выйти на свежий воздух. Ее глаза метнулись к центральному входу и у нее перехватило дыхание. Меск Заван проследил за ее взглядом:

— А, — пробормотал он печально, — сюрприз.

Их нагнали еще два «эллипсоида». Гирайз в'Ализанте и Каслер Сторнзоф бок о бок вошли в зал ожидания Квинкевагского вокзала. Вошли как два закадычных друга.

Сторнзоф? Здесь? Он должен быть далеко впереди, на востоке. Что же задержало его, как он мог оказаться здесь? И почему с ним Гирайз, а не кто-то другой?

Они не могут ехать вместе. Гирайз, который не выносит грейслендцев, никогда не стал бы по собственному желанию проводить время в компании Каслера Сторнзофа. То, что они оказались здесь вместе, вероятно, просто совпадение.

Но это не походило на совпадение. Они направились прямо к окошку билетной кассы и при этом о чем-то оживленно болтали. Ей даже в голову не приходило, какую тему они могут обсуждать так непринужденно. Гирайз что-то говорил, а Каслер отвечал, кивал головой и улыбался. И со стороны это выглядело как вполне дружелюбный разговор.

Они, неожиданно подумала Лизелл, как небо и земля — такие разные, по крайней мере, внешне. Она заставила себя не таращиться на них.

— Мы подарим приветствия? — не то предложил, не то спросил Заван.

— Что? А… может, потом, — ответила Лизелл. Она чувствовала себя абсолютно растерянной. Она не раздумывая подошла бы и к Каслеру, и к Гирайзу, но только если бы они были отдельно, каждый сам по себе. Действительно, она была бы рада такой возможности. Но подойти к ним обоим, когда они вместе, ей казалось совершенно неловко. — Я немного устала от хождений, а вы? Может быть, присядем?

Он согласно кивнул, и они нашли место на одной из скамеек в дальнем конце зала ожидания. Она украдкой бросила взгляд на билетное окошко, где Гирайз и Каслер стояли и сосредоточенно расспрашивали кассира. Очевидно, он объяснял им на бизакском, что поезд безнадежно опаздывает, а они никак не могли понять его, ну ничего, скоро поймут. Они еще не знали о ее присутствии здесь, и она радовалась своему инкогнито, хотя бы временному.

Меск Заван что-то говорил, но без особой сосредоточенности его было не понять. Она повернулась к нему с улыбкой, дождалась, пока он с трудом закончит конструировать вежливый вопрос, касающийся ее последних лекций, и любезно ответила. Вновь завязался легкий разговор. Краем глаза она видела, как Гирайз и Каслер уселись на лавку. Вместе. Очень странно.

Сквозь пыльное окно вокзала было видно, как небо потемнело и на нем появились звезды. В зале ожидания зажегся свет, и большие часы на стене пробили восемь. Время ужинать. Она не просто хотела есть, а умирала от голода. Она принялась рыться в саквояже. Напрасно она искала пакетик с изюмом, орехи или хотя бы яблоко. Не было ничего съедобного.

— Я объесть ваши припасы? — верно определил причину ее расстройства Заван. — Как нехорошо я сделать.

— Да нет, что вы. Я не очень голодна, — солгала Лизелл. Противореча ей, в желудке заурчало.

— Как нехорошо я сделать, — повторил Заван. — Я должен пытаться исправиться.

— Да нет, правда…

— Подождите, пожалуйста, — он повернулся к соседке слева — еще одной тучной якторской матроне. Лизелл не поняла, что он говорил якторке. Вероятно, он вообще не знал бизакского, но это его не остановило, он что-то оживленно объяснял на пальцах. Никакой злобы или раздражения в его адрес она не заметила. Мужчинам разрешено путешествовать в одиночку, это не порочит их достоинства. Никому нет никакого дела до его неприкрытых волос. Напротив, якторка до ушей растянула рот в добродушной материнской улыбке — такой улыбкой обычно награждают обожаемых сорванцов или резвящихся щенков. Она полезла в плетеную корзину, стоявшую перед ней на полу, и достала оттуда пару узелков, которые сунула ему в руки. Когда он сделал попытку дать ей взамен деньги, она затрясла головой, протянула ему еще один маленький сверток и потрепала его по щеке. Отвратительно!

Заван повернулся к Лизелл лицом, развязал узелки и предложил ей отведать содержимое — долму, травяную лепешку и курагу. Она поужинала, и настроение у нее значительно улучшилось.

После ужина медленно потекла беседа, а вместе с ней и время. Полцарства она бы отдала за книгу или газету, но не было ни того ни другого. Наконец — устав ждать, устав сидеть, насладившись досыта всеми прелестями квинкевагского вокзала — она закрыла глаза на окружающую ее действительность и мгновенно уснула, сидя на жесткой деревянной скамейке.

Ее разбудила суета и гул голосов. Лизелл открыла глаза. Голова ее покоилась на плече Меска Завана. Он тоже спал, щекой прислонясь к ее волосам. Все пассажиры повскакивали со своих мест и заспешили к выходу. Очевидно, поезд прибыл. Она мельком взглянула на часы — 2:11 утра. Возмутительно.

Сдержав зевок, она встала. Заван последовал ее примеру. Она окинула взглядом зал ожидания — и будто угодила под ушат ледяной воды: на расстоянии каких-нибудь сорока футов маячила в толпе черная борода — Бав Чарный энергично проталкивался к выходу. Наверное, он появился на вокзале, когда она спала. Почти со страхом она посмотрела чуть в сторону и тут же наткнулась взглядом на фигуру Поба Джила Лиджилла, в чьих украшениях отражался, сверкая, свет ламп зала ожидания. Здесь был не только Лиджилл, но, еще и стрелианский врач — доктор Финеска, тот участник Великого Эллипса, чьи шансы на победу ей казались нулевыми еще в самом начале гонок. Тут как тут был и представитель кирентских голубых кровей: заикающийся, с оттопыренными ушами Фаун Гай-Фрин. Последний раз она видела его в Ланти Уме и думала, что он давным-давно выбыл из гонок. Но нет, он здесь. Эта ночь была полна неприятных сюрпризов.

Вздохнув, она взяла в руку саквояж и направилась к выходу. Заван шел рядом. Когда они вышли на платформу, там стоял поезд, осаждаемый толпой заждавшихся пассажиров. Давка была нешуточная, держа билеты в руках, народ яростно толкался и работал локтями.

Ужасные манеры, подумала Лизелл и тут же поспешила себя поправить: Другие традиции, иной взгляд на жизнь. Не обязательно худшие, просто другие. Но это вовсе не значит, что она обязана поступать так же.

Вместе с Заваном она деликатно пристроилась в хвост бесформенной очереди. Наконец они втиснулись в вагон — и тут стало ясно, откуда взялась такая давка. Поезд был набит под завязку — ни одного свободного места. Спотыкаясь, они пробирались по проходу, волоча за собой багаж, переходя из вагона в вагон, но мест нигде не было: дети спали, растянувшись на родительских коленях, тут же были втиснуты клетки с живностью. Ближе к хвосту поезда даже проходы были заняты несчастными, примостившимися на своих узлах и чемоданах. Когда паровоз хрипловато свистнул, и поезд, дернувшись, поспешил покинуть квинкевагский вокзал, двигаться дальше по вагонам стало проблематично. В третий раз Лизелл чуть не упала, споткнувшись о чье-то лежащее тело, и остановилась:

— Все, хватит.

— Что? — переспросил Заван.

— Шататься по вагонам, ясно же, что мест больше нет. Я остаюсь здесь, — она поставила саквояж на пол.

— Откажемся искать тогда?

— Я не буду больше ничего искать.

— Я пойду еще искать.

— Удачи, господин Заван, и спасибо за ужин.

— Не благодарите, мисс Д'вер. И вам удачи, — с чемоданом в руке Заван, шатаясь, побрел дальше.

Она смотрела ему вслед, пока он не исчез из виду. Подложив саквояж под спину, она оперлась на стену, облегченно вздохнув. Несмотря на импровизированную подушку, каждой косточкой она чувствовала вибрацию поезда. Пол, на который она опустилась, был грязный, к счастью, она купила юбку черного цвета. В вагоне царил полумрак, и в этом полумраке громко раздавался храп спящих. Счастливые люди, подумала про себя Лизелл. Она никогда не могла по-человечески спать в таких условиях. Вскоре она задремала и проснулась от голоса кондуктора. Что он говорил, понятно не было, но что хотел — ясно и без слов. Она сразу же протянула ему билет. Кондуктор оторвал часть билета, вернул ей корешок и пошел дальше. Лизелл снова прилегла на саквояж и закрыла глаза. Мысли текли вяло в неопределенном направлении, все медленнее и медленнее, погружаясь в беспокойный сон.

Поезд, пыхтя, тащился во мраке ночи на восток, в Зуликистан.

В следующий раз она проснулась уже на рассвете. Освещение в вагоне к этому времени уже выключили. Робкий утренний свет лился в окна. Несколько пассажиров позевывали, потягивались, покашливали. Тело Лизелл задеревенело и болело, глаза было не продрать, и вся она, с ног до головы, была припудрена паровозной копотью. Кулаками она протерла глаза, отряхнулась и кое-как поднялась на затекшие ноги. С трудом пройдя три вагона вперед, она смогла воспользоваться туалетом, к счастью, свободным в такой ранний час. Она причесала волосы пальцами за неимением расчески, прополоскала рот водой из собственной фляги, побрызгала на лицо, после чего продолжила свой путь по вагонам, аккуратно перешагивая через сонные тела, упорно пробираясь вперед в надежде найти вагон-ресторан, где можно перекусить.

Нашла и чуть не замурлыкала от удовольствия. Ей хотелось крепкого кофе, чтобы развеять сонную муть в голове, и хотелось прямо сейчас. Несколько бутербродов со свежим маслом тоже не помешают. Она вошла в ресторан, он был почти пустой. Были заняты только два столика, за одним из них сидела знакомая ей пара — Гирайз и Каслер. И снова вместе.

Она остановилась как вкопанная. В первую секунду она даже хотела повернуть назад, но Гирайз заметил ее в дверном проеме, и незаметное бегство стало невозможным. Он оглядел ее с ног до головы: от растрепанных волос до бизакской одежды, и при этом чуть скривил губы. Каслер оглянулся через плечо — она почти забыла, какие бездонно-голубые у него глаза — и улыбнулся ей. Чувство неловкости немного рассеялось. Ей ничего не оставалось, как подсесть к ним: по крайней мере, она узнает, почему молодой Сторнзоф потерял лидирующую позицию, обеспеченную вмешательством его дядюшки, который в данный момент… где? Улыбнувшись ему в ответ, она направилась прямо к их столику, они поздоровались, и Лизелл присела. Подошел официант и налил ей кофе. Нужно было начать веселую болтовню, но она будто лишилась дара речи.

— Вы не знаете, почему поезд так надолго опоздал? — наконец она нашла, что сказать.

— Думаю, это обычное явление для Бизака, — ответил Гирайз.

— Какой бы ни была причина, нам с в'Ализанте задержка на руку, — заметил Каслер. — Приди поезд вовремя, мы бы на него не успели.

— Тогда мы бы нашли еще одну двухместную дрезину, — усмехнулся Гирайз.

Мы? — удивилась Лизелл.

— Вы смеетесь, однако должны признать, что двухместная дрезина была не хуже тех вонючих лодок, что плавают по реке Арун, — защитил их транспортное средство Каслер.

— С чего вы взяли, что вонь исходит именно от лодок? По-моему, это воняют мулы.

— Думаю, вы ошибаетесь. В вашем суждении есть некоторое предубеждение. Ваша резкая антипатия к мулам возникла из-за того, что они вас покусали.

— Вовсе нет, она появилась еще до того, но это ничего не меняет. Признайте, у меня достаточно тонкий нюх, я ведь безошибочно вычислил мошенника, помните, того мошенника — билетного агента в Желтом Ноки.

— Ваша проницательность достойна похвалы, но обоняние тут ни при чем.

— Я образно выразился.

— А, понимаю. Должен ли я рассматривать ваше замечание по поводу мулов тоже как образное?

— Безусловно.

Похоже, они хорошо спелись, подумала Лизелл, и эта мысль была ей неприятна. Вряд ли она могла объяснить, почему. Она поджала губы и принялась рассматривать пейзаж за окном. Сделала первый глоток и заметила вслух:

— Очень хороший кофе.


Возьми меня с собой, — умолял Искусный Огонь.

— Только не в этот раз, моя прелесть, — ответил громко Невенской. — Тебя не вызывали.

Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста!

Не сегодня. Тебе не понравится сегодняшняя прогулка. Я иду навестить его величество, а ты не выносишь его общества.

Хочу ГУЛЯТЬ, гулять СЕЙЧАС, больше ПРОСТРАНСТВА, нужен ПРОСТОР! Гулять-гулять-гулять! ПОЖАЛУЙСТА-пожалуйста-пожалуйста!

Я действительно думаю, что…

ПОЖАЛУЙСТА-ПОЖАЛУЙСТА-ПОЖАЛУЙСТА! — Искусный Огонь, как безумный, скакал вверх-вниз.

— Ох, ну хорошо, — сдался Невенской.

А-а-а-ххх — я —большой, я — огромный, я — безбрежный.

— Нет, ты можешь пойти со мной только при одном условии: если спрячешься в моем кармане крошечной искрой. Никто не должен знать, что ты там.

Нет-нет-нет-нет-нет. Я большой-большой-большой!

— Ты маленький. Иначе ты сегодня не выйдешь из лаборатории. Выбирай.

Я маленький, — с этими словами Искусный Огонь мгновенно уменьшился, сжался до нужных размеров. Выпрыгнув из реактора, яркая искорка добежала по полу до ботинок Невенского, вскочила на подол его просторного платья, затем поднялась вверх до нагрудного кармана, в котором и исчезла.

— Ну, как ты там? — спросил Невенской.

Мне — отлично, мне — чудесно, я — Искусный Огонь. Пойдем.

— Помни, тебя никто не должен видеть.

Пламенное телепатическое согласие.

Выйдя из лаборатории, Невенской проделал свой обычный путь по подземному коридору, поднялся по секретной лестнице, далее через кладовку и хозяйственную комнату, по дворцовому коридору, ведущему прямо к личным апартаментам короля, мимо часовых, через переднюю с коллекцией дамасских клинков, и наконец — в личный кабинет короля.

Мильцин IX, облаченный в великолепный шелковый халат цвета ночного неба, расшитый золотыми созвездиями, сидел за письменным столом, на котором совсем недавно стоял макет города. Макет убрали, его место заняли карты, таблицы и замысловатые чертежи. Среди пергаментных свитков красовалась тарелка с остатками обеда Его Величества. Невенской отметил — голуби, фаршированные сливами, которые в свою очередь фаршированы трюфельным паштетом, салат из картофеля, свеклы и репы, зелень, приправленная маслом, и бутылка «Гранд Зорльхоф № 39». При виде всех этих кулинарных изысков в желудке у Невенского заурчало.

Голодный, — услышал Невенской из своего нагрудного кармана, — есть-есть-есть.

Не сейчас, — ответил он.

Король склонился над одной из таблиц, но поднял глаза когда в кабинет вошел Невенской.

— А, мой дорогой друг, — воскликнул Мильцин IX. — Входи и взгляни на это. Ты будешь поражен. Это — чудо. Она — чудо.

— Это? Она? — эхом повторил Невенской.

— У нее поистине замечательный талант, ее природное дарование под стать ее утонченному интеллекту. Никогда еще мне не приходилось встречать такое необычное существо. Она — ровня мне, Невенской, я не постесняюсь признать это — она мне ровня. Ты сам увидишь это, когда познакомишься с ней.

— Ваше величество, меня не нужно убеждать, — учтиво ответил Невенской, — я покорный слуга прекрасных дам.

— Если ты и сейчас так думаешь, подожди, что ты запоешь, когда услышишь, как она говорит!

— Сир? — Невенской попытался скрыть нетерпение. — Если вы помните, я уже был удостоен чести наслаждаться ораторским искусством юной леди не единожды.

— Получается, ты знал ее, еще будучи в Ниронсе?

— В Ниронсе?

— Да, там она провела два последних года, хотя родом она из Стреля. У нее такая необыкновенная жизнь! Когда ты с ней встретишься, тебе стоит умолять ее рассказать о своей жизни.

— Уважаемая мадам лиГрозорф родилась в Стреле? — Невенской растерялся.

— Кто? — Мильцин нахмурился, но секунду спустя его лицо просветлело. — Ты подумал, я говорю о малышке Ибби лиГрозорф?

— Сир, зная о вашей теплой дружбе с этой леди, я, естественно, думал…

— Ха-х! О, нет, лиГрозорф — это маленькое, славное создание, но она совсем не друг мне. Она просто маленькая девочка, почти ребенок, и при этом очень посредственного ума. Возможно, я был ослеплен на мгновение, но недавний приезд графини Ларишки открыл мне глаза.

— Графиня Ларишка?

— Да она женщина и к тому же мой друг. Она не зеленая девчонка, она — женщина, зрелая, утонченная, очаровательная — истинная леди. А какая умница, ты не представляешь, она — чистейший бриллиант. О, какое это удовольствие — общаться с женщиной, которая понимает тебя с полуслова. А ее образование, Невенской! Глубина и широта ее знаний поразят даже тебя! Тонкие замечания, широкий кругозор! Красивые лица и мягкие, гибкие тела — ничто. Только ум имеет значение, друг мой, ум — это все!

— Согласен.

— Ее ум похож на огромный, восхитительный пир…

Глаза Невенского непроизвольно скользнули по большому блюду, оставленному на письменном столе. Один из голубей так и остался нетронутым, и какая у него золотистая корочка! Он сглотнул слюну.

Есть-есть-есть-есть-есть-есть…

— …Где поток яств никогда не иссякает, — заключил Мильцин. — Ее мудрость успела напитать меня, и я надеюсь, что мой ум также ее обогатил.

— Обогатил? Сир? — Невенской направил внимание в нужное русло.

— Вот, взгляни на это, — Мильцин указательным пальцем ткнул в одну из таблиц, лежавших на его столе. — Порадуй глаз. Ты ничего подобного не видел.

Невенской сделал два маленьких шажка вперед, чтобы получше разглядеть предложенные ему пергамента. Он увидел наплывающие друг на друга круги, волнообразные линии, образующие сложные арки, какие-то знаки, символы, созвездия, прочерченные траектории движения планет, точки и линии пересечений, спирали вихрей, расхождения и схождения…

— Это астрологический прогноз, — высказал предположение Невенской.

— Это — прошлое, настоящее и будущее, изложенное языком ясным и понятным для образованного ума. Это научный факт, получивший научное же подтверждение. Здесь все изложено, Невенской! Все, что только нужно знать, все свои секреты вселенная открывает тем, кто понимает язык звезд! Графиня Ларишка набросала это своей рукой. Потрясающе, не правда ли?

— Очень впечатляет, сир.

— Слова здесь бессильны. Она сотворила это своими руками! Она собирается научить меня читать эти карты. Можешь себе представить?!

— Прекрасно, Ваше Величество.

— О, Невенской, когда я начинаю задумываться, сколько лет я потратил впустую, мне хочется плакать. Когда я вижу, сколько сил было потрачено впустую и сколько упущено возможностей, в то время когда все эти знания можно было бы получить, просто подними я глаза к звездам! Но сейчас я знаю, и спасибо ей, еще не поздно все изменить. И для тебя тоже не поздно, друг мой, приобщись к новым знаниям, они предназначены для всех! Вот, посмотри сюда, видишь вот это завихрение звезд… — Мильцин вонзил свой пухлый палец в карту звездного неба.

— Вижу, сир, — Невенской подавил вздох.

— Сейчас оно только набирает силу, а его смысл заключается… — Мильцин резко замолчал. Его кулаки сжались, и он, сложившись пополам, рухнул на колени, издав жалобный писк.

— Ваше величество, что с вами? — испуганно воскликнул Невенской.

Мильцин IX повалился на пол и остался лежать там, корчась от боли. Колени его были подтянуты к подбородку, он обеими руками обхватил живот, лицо исказили страдания.

Секунду Невенской стоял, как вкопанный, затем подбежал к звонку и нажал на него.

— Я позвал помощь, сир, — он не был уверен, что король слышит его. Встав на колени сбоку от лежащего Мильцина, он произнес: — Помощь сейчас подойдет.

Король сделал резкое движение, и его потная рука вцепилась в запястье магистра.

— Силой, — прошептал король. — Помоги мне своей силой, маг…

Магические способности Невенского не имели ничего общего с лечением. Он был совершенно не способен совладать с приступом короля или с любой иной телесной немощью, за исключением одной. От бабушки Нипер знал только, как делать припарки, чтобы облегчить зуд в случае определенного вида сыпи в области гениталий. Этим и ограничивались его познания в медицине, но это был не повод, чтобы разочаровывать своего патрона.

— Ну что вы, сир, — Невенской попытался непринужденно улыбнуться, — несварение желудка…

— Яд, — с трудом выдохнул король.

— Не может быть. — А вдруг правда? Глядя на позеленевшее, искаженное лицо короля, с ним можно было легко согласиться. На губах Мильцина IX выступила желтоватая пена. Мышцы судорожно дергались. Он действительно был похож на человека, принявшего яд, более того, на человека, умирающего от этого яда. А если он и правда умрет? Ужасные перспективы пронеслись в сознании Невенского: его всемогущий патрон и защитник покинет его. На трон садится бесчувственный преемник, изгнание из дворца Водяных Чар, потеря положения, престижа, жалованья, оборудованной лаборатории… катастрофа.

— Ваше величество, — воскликнул Невенской, — не умирайте!

Мильцин IX отвернулся, его стошнило. В исторгнутом содержимом желудка отчетливо была видна кровь. Где же слуги?

— Помогите! — Нипер завопил во всю мощь своих легких.

Что? Что? — проснулся Искусный Огонь.

Беда, — мысленно ответил Невенской.

Я съем все беды, съем.

Ты не можешь.

— Я могу съесть все что угодно. Давай покажу. Не будет тухлого мяса, не будет беды. Позволь мне.

Позволить ему? Невенской мешкал, колебался. Беда уйдет. Есть-есть-есть-есть. Хорошее решение.

Решение, неправильное в корне.

— Сюда, кто-нибудь! — закричал он.

Дверь кабинета открылась, в нее почтительно просунулась голова.

— Доктора сюда! Быстро! — приказал Невенской. Голова исчезла.

Он вновь остался наедине со страдающим королем. Тело Безумного Мильцина больше не дергалось, кровавая пена текла изо рта и носа короля.

У Ница Нипера, равно как и у Невенского, не было ни малейшего понятия, что надо делать в таких случаях. Годы тайных исследований не подготовили его к такому повороту событий. Похлопывая короля по ледяной руке, он бормотал бесполезные слова утешения.

Дверь снова открылась. Личный врач короля, всеведущий доктор Арнгельц, влетел в кабинет в сопровождении тройки лакеев. Он отшвырнул Невенского в сторону и рухнул на колени возле своего господина. Он мгновенно провел поверхностный осмотр пациента, включая извергнутое содержимое желудка, после чего щелкнул пальцами. Один из лакеев мгновенно подал ему кожаный медицинский саквояж, из которого доктор извлек стеклянную бутылку, содержимое которой влил в рот Мильцину.

Король подавился, и его живописно вырвало, через минуту приступ рвоты повторился, после чего король, тяжело дыша, остался лежать на полу.

Достав две новые бутылки из сумки, Арнгельц, хмуря лоб, плеснул жидкости из каждой бутылки в цилиндрический мерный стаканчик, взболтал и приподнял голову пациента. Мильцин захныкал и скорчил гримасу. Не утруждая себя уговорами, доктор плотно зажал королю нос и влил ему в рот свою микстуру. Мильцин судорожно сглотнул. Его мышцы расслабились, глаза закрылись, и он тихо опустился на пол.

Мильцина IX положили на носилки, и двое лакеев вынесли его из кабинета. Доктор окинул помещение взглядом, и его глаза остановились на остатках недавней королевской трапезы. Он щелкнул пальцами, третий лакей забрал блюдо, и они направились к выходу.

— Подождите, — окликнул доктора Невенской, — что вы скажете о состоянии Его Величества?

— Сейчас нет времени для разговоров, — не замедляя шага, бросил доктор Арнгельц.

— Он поправится?

— Если правильно лечить.

— Его отравили?

— Достаточно умело.

— Это…

— Отчет будет вам представлен.

Доктор и лакей удалились, дверь за ними закрылась. Невенской, совершенно потрясенный, остался один.

Что? Что? Что? — вопрошающий язычок пламени Искусного Огня высунулся из нагрудного кармана.

— Кто-то пытался убить короля, моя прелесть, — пояснил Невенской. — Отравить ядом.

Что такое яд?

Очень вредное вещество. Это как вылить на тебя очень много воды.

Плохо-плохо-плохо-плохо-плохо-плохо-плохо-плохо-плохо-плохо-плохо-плохо.

— Именно. Вот такое и хотели учинить с его величеством.

— Однако король спасен. Благодаря мне, — вдруг осенило Невенского, — потому что я был здесь, у меня хватило самообладания позвать на помощь, ему оказали эту помощь и сохранили жизнь. Я спас его, прелесть моя. Возможно, я и не герой, но, во всяком случае, заслуживаю благодарности. Хотя, — он вспомнил — доктор, по-видимому, так не считает. Он был так неуважителен, не правда ли?

— Доктор плохой человек?

— Ну, возможно, он просто был занят. Он не хотел меня обидеть, не было никакой личной неприязни, пока… — Невенского поразила внезапно пришедшая ему в голову мысль, — пока он не подумал, что это я мог покушаться на жизнь короля Мильцина. Его отрывисто-грубый ответ, который я воспринял как результат нетерпения и спешки, на самом деле — обычное подозрение. Но нет. Невозможно. Его величество всегда отлично ко мне относился. Кто может подумать, что я замыслил что-то против своего щедрого патрона? Кто может сомневаться в преданности Невенского?

Ниц. Ниц. НицНипер-НицНипер-НицНипер-НицНипер-НицНипер-НицНипе…

— Пожалуйста, прекрати. Я понимаю, что ты хочешь этим сказать. Ты намекаешь, что я выдаю себя за другого, что я не вполне откровенен даже с моим господином, что это компрометирует меня, и что я заслуживаю всеобщего порицания. Но это не так! Мое имя — это мое личное дело!

Плохо? — спросил Искусный Огонь.

— В любом случае, никто не должен этого знать, — настаивал Невенской. — Не должно быть повода, чтобы кто-то узнал или хотя бы начал догадываться.

Резкая боль скрутила Невенского, лишив его самообладания. Невенской схватился за живот, пот выступил на лбу крупными каплями.

Что-что-что-что? — требовал ответа Искусный Огонь.

— Меня отравили! — вырвалось у Невенского, он не успел договорить, как понял, что этого не может быть. Он не прикасался к королевскому обеду, у него нет врагов, это просто нервы, причин для паники нет…

— Причин нет, — пробормотал он и заставил себя глубоко вдохнуть. Он медленно успокаивался. Король должен выздороветь.

Истинный виновник случившегося будет наказан. И никакие несправедливые подозрения не падут на голову Ница Нипера.


Все три предсказания сбылись полностью. Король Мильцин оставался в течение семи дней в постели. Все это время народ регулярно оповещали о состоянии здоровья короля. В конце недели объявили о его полном выздоровлении. И в тот же вечер он предстал перед сидящими за игорным столом — бледный и заметно похудевший, но при этом веселый, аккуратно подстриженный и обильно напомаженный.

Все время королевского выздоровления активно работали сыщики, назначенные расследовать это дело, и их усилия не пропали даром. Остатки королевского обеда стали последней трапезой для двух несчастных собак. Обе они издохли, извергая пену, отведав слив, фаршированных трюфельным паштетом, которыми в свою очередь был нафарширован голубь. Поиск источника отравления привел детективов на кухню дворца Водяных Чар, где все до единого были подвергнуты строжайшему допросу. Личный повар короля, в чьи обязанности входило ежедневное составление меню и приготовление пищи для Его Величества, сам не наблюдал за приготовлением слив. Эту работу доверили недавно нанятому помощнику повара, представившему внушительные рекомендации.

Форгед — так его звали. В результате расследования были найдены доказательства, что рекомендации — фальшивки, но было уже поздно. Наведавшись в комнатушку, которую подозреваемый делил с двумя своими помощниками, обнаружили, что птичка улетела. Он исчез под покровом ночи, и шанс выжать из него правду растворился вместе с ним во тьме, но опрос его знакомых нарисовал портрет склонного к одиночеству молодого человека, питающего сострадание к покорному народу Разауля, запуганному грейслендским вторжением, и исполненного решимости помочь этим людям любой ценой.

Агенты разаульского правителя знают, как пользоваться подобными стремлениями. Те, кому известно о существовании Искусного Огня, полагали, что после устранения Мильцина IX его последователь может оказаться не таким уж приверженцем нейтралитета и, возможно, согласится продать секрет Разумного Огня осажденному Разаулю.

Место сбежавшего помощника повара немедленно занял проверенный гецианский буржуа, к тому же бесподобный мастер приготовления закусок, и жизнь во дворце Водяных Чар потекла своим чередом.

Мильцин IX вдохновился своей стычкой со смертью, поскольку теперь он знал, как защитить себя. Астрологический прогноз, составленный графиней Ларишкой, ясно указывал на опасности, подстерегающие его в будущем. Все они были здесь, на пергаментах, воплощенные в знаки и символы. Знать — значит победить, и таким образом трагедии можно избежать, если быть астрологически грамотным.

Загрузка...