Ведьмы Алистера (СИ)

Не без труда они всё-таки установили в холле огромную ель, и, чтобы украсить ту большой золотой звездой, Терре пришлось даже залезть на стремянку. Спускаясь вниз, она чуть не рухнула, но Тони, преподающий лепку, успел её удержать.

Они даже украсили уголок для поцелуев, натянув самодельные гирлянды, которые представляли собой всего лишь скрученную верёвку с привязанными к ней веточками омелы. Терра так и не поняла, зачем на детской вечеринке нужна своеобразная будка для поцелуев, но спорить не стала, поддавшись атмосфере счастья и предвкушения, которая так и витала в воздухе.

Домой Терра уходила счастливая, прихватив с собой веточку омелы и несколько самодельных гирлянд, чтобы немного украсить и свой дом. Всю дорогу она мысленно составляла список покупок, неожиданно осознав, что в её новом-старом доме нет ничего, чем можно было бы его украсить, и список рос в геометрической прогрессии, с каждым шагом Терры прибавляя по два, а то и по три пункта.

В итоге, когда Терра уже достигла калитки, ей пришлось признаться себе, что на всё желаемое у неё просто не хватит денег, так что, поднимаясь по ступеням крыльца, она резво вычёркивала из списка то, что хотелось, но не так сильно, как всё остальное. Так пришлось отказаться симпатичного Санты чуть ли не в полный рост величиной — по типу того, что Джослин купила для студии и поставила на ступенях у входа. Санта, конечно, был потрясающим, но где Терра стала бы хранить его в остальное время года?

Раздеваясь в прихожей, Терра подумала, что стоит предложить Алистеру купить небольшую ель и поставить её в гостиной, а вместо огромного Санты купить маленького, которого как раз можно будет поставить под рождественским деревом, а затем отнести на хранение в подвал до следующего зимнего праздника.

Поглощённая своими мыслями, девушка не сразу заметила мягкий свет, льющийся из гостиной. На него она обратила внимание только тогда, когда проходила мимо распахнутых дверей, направляясь в свою спальню, чтобы переодеться в домашнее.

Терра так и застыла вполоборота в дверном проёме, не зная, бежать ей в спальню или в гостиную. В обоих направления бежать ей хотелось, визжа от счастья и смущения.

Алистер стоял возле разожжённого камина в неизменной рубашке и брюках, а в руках парень сжимал букет белых астр. Возможно, Терре стоило задуматься о том, сколько могли стоить цветы зимой или почему Алистер решился именно сейчас… Вот только в тот момент в голове девушки была лишь одна мысль:

«Я люблю тебя больше, чем ты меня!»

Именно такую характеристику дала белым астрам Джослин, когда они с Террой сушили эти цветы для заготовок.

Терра, не успев даже толком подумать о чём-то конкретном, вдруг громко и чётко выпалила одно-единственное слово, чувствуя, как сердце бешено колотится в груди:

— Неправда!

Алистер удивлённо вскинул брови и повернулся к ней.

— Что неправда? — спросил он.

Под его немигающим взглядом Терра стушевалась и отступила назад, как последняя трусиха. Ох, ну почему с ней всегда так? Неужели она не может просто взять себя в руки и принять неизбежное? Легко ей было рассуждать об Алистере и его чувствах, но стоило тому сделать шаг ей навстречу, как она готова бежать без оглядки вопреки своим желаниям.

— Терра, постой! — выпалил Алистер, явно понимая её намерения. — Я устал.

Он положил букет на каминную полку, а сам рухнул в кресло. Терра поджала губы, смотря на парня из мрака коридора и надеясь, что он не видит её глупого и испуганного выражения лица. Она была уверена, что выглядит, как последняя тупица, потому что внутри чувствовала себя именно так.

Алистер устало потёр лицо и посмотрел на девушку.

— Почему ты постоянно убегаешь? Я сделал что-то не так? Повёл себя неправильно? Чем-то обидел? Терра, я чертовски устал. Устал думать и просчитывать, устал нащупывать эту черту, которую мне нельзя пересекать. Почему ты смотришь на меня, словно затравленная олениха? Думаешь, я накинусь на тебя что ли? — в тихом голосе было столько обиды, что у Терры на глаза навернулись слёзы. Заметив это, Алистер печально усмехнулся: — О, чудесно, теперь я ещё и до слёз тебя довёл…

Терра шмыгнула носом и утёрла свободной рукой слёзы. Ей не хотелось плакать, но вид уставшего и потерянного Алистера, сидящего у камина и смотрящего на неё такими печальными глазами, заставлял сердце сжиматься от смеси счастья и жалости.

— Терра, — Алистер смотрел на девушку с мольбой. — Поговори со мной. Не жалей меня. Если я ошибся в нас… в тебе… Просто скажи об этом. Мы отпустим и… будем жить дальше, как ни в чём не бывало.

Терра ещё раз утёрла не желающие прекращаться слёзы и попыталась собрать себя в кучку. Она должна сказать всё, что думает. Сказать о том, как сильно любит его. Должна развеять его беспочвенные страхи. Вот только её глупый язык выдал что-то совсем невразумительное:

— Я принесла омелу, — она даже подняла веточку и потрясла ею в воздухе.

Глаза Алистера широко распахнулись, и в этом взгляде был немой вопрос. Неужели она насмехается над ним? Парень смотрел на Терру в полной тишине, нарушаемой лишь потрескиванием камина да стуком бушующего в груди девушки сердца.

— Зачем? — спросил он, и в том, как прозвучало это слово, Терре послышалась уязвлённая гордость.

— Традиция, — ответила девушка и всхлипнула. — Ну, знаешь… целоваться на Рождество.

Алистер глубоко вздохнул, прежде чем произнести:

— Я теряюсь в догадках: ты либо надо мной издеваешься, либо находишься в состоянии такого глубокого шока, что не понимаешь, что вообще происходит.

О, нет, Терра, к сожалению, прекрасно понимала, что происходит: ей признаются в любви, а она ведёт себя, как сумасшедшая!

— Второй вариант, — ответила она и вновь всхлипнула.

— Я, конечно, предполагал, что ты будешь шокирована, но и подумать не мог, что настолько, — устало улыбнулся Алистер, закрыв глаза и откинувшись на спинку кресла.

— Я… — Терра замялась. — Я… — глубокий вдох. — Люблю тебя. Очень сильно.

Стоило словам сорваться с губ, как Терра испытала невероятное облегчение, словно лопнула туго натянутая струна. Алистер тут же распахнул глаза и уставился на неё немигающим взглядом, в котором отражался такой спектр эмоций, что у Терры перехватило дыхание.

Но уже в следующее мгновение Алистер преодолел разделяющее их пространство, намереваясь, как показалось Терре, её поцеловать. Вот только он не сделал этого. Алистер положил свою горячую ладонь девушке на щёку, поглаживая, и Терра вздрогнула.

Парень забрал омелу из её рук и с нотками смеха, но не без страха, спросил:

— Я, конечно, понимаю, что ещё не Рождество… Но ты сказала, что это традиция, верно?

— Традиция, — подтвердила Терра и улыбнулась.

— А мы соблюдаем традиции?

— Точно, — кивнула Терра.

Алистер поднял маленькую веточку над их головами и наклонился к Терре. Он не напирал, давая ей возможность передумать. Когда их губы соприкоснулись в нежном, мягком, едва уловимом поцелуе, у Терры подогнулись колени. Она подалась навстречу, открываясь, а Алистер углубил поцелуй.

В этот момент Терра только и могла думать о том, как же это правильно. Их поцелуй — это правильно. Они вместе — это правильно. Они всегда были половинками единого целого, и ничто не могло бы изменить этого.

========== Глава 35. Магия с последствиями ==========

Страх буквально въелся в Джилс; засел где-то на подкорке и не хотел никуда уходить. Несмотря на то, что после того мужчины на заправке им никто не попадался в течение всего следующего дня, девушка никак не могла отделаться от мысли, что её преследуют. С чего вдруг охотникам преследовать её? Да и откуда они вообще могли узнать о ней?

Конечно, умом Джилс понимала, что все её мысли похожи на паранойю и разумнее было бы принять произошедшее лишь за странное стечение обстоятельств. Но интуиция, которая вопила во время коронации, требуя бежать, вопила и сейчас, требуя не останавливаться.

И ещё один вопрос не давал Джилс покоя: правильно ли ехать к Джослин, когда по её следу, возможно, идут охотники? Девушка пыталась найти ответ с той самой заправки, но никак не могла. Ей просто некуда больше идти. В Кровавых Водах её больше не примут, а Шарпу она даже не рассматривала, как возможный вариант — с чего им вообще принимать у себя королеву чужого ковена и защищать её?

Люциан, конечно, помог ей, но это был, скорее, единичный случай, который к тому же вышел мужчине боком: Джилс даже не знала, жив он или кровавые ведьмы убили его за вмешательство в их планы.

И чем дольше девушка думала о Люциане, тем больше переживала за Элиота. Ведь он тоже наверняка теперь числился в её «помощниках». Люциан был колдуном, и у него вполне могло получиться выбраться из Города Кровавых Вод. А Элиот? Он обычный добрый мужчина — что он сможет противопоставить ведьмам или охотникам? Они через него перешагнут и даже не заметят!

Джилс чувствовала себя последней дрянью от того, как поступает с ним. Мужчина ведь даже не представляет, в какой опасности находится. Был бы он с ней так же добр, улыбался бы ей так же широко и заразительно, зная всю правду?

Джилс боялась, что нет. И в то же время понимала, что для такого доброго и правильного человека, как Элиот, скрываемая ею правда могла не значить ровным счётом ничего, и от осознания этого становилось ещё горше.

Джилс понимала, что ей стоило бы оставить Элиота, чтобы не подвергать его опасности, но в душе была жалкой трусихой и не могла уйти от человека, который на каком-то невиданном — даже магическом — уровне излучал спокойствие. Несмотря ни на что, рядом с Элиотом она чувствовала себя в безопасности.

Джилс намотала ниточку от чайного пакетика на пластмассовую ложку, рассеянно смотря то на Элиота, то на ночную дорогу и змейку разделительной полосы. Элиот держался середины дороги, и у Джилс создавалось впечатление, что огромный красный «Рольф» ест маленькие белые полосочки.

Ехали они медленно: дорога настолько заледенела, что Элиот боялся не справиться с управлением и улететь в кювет.

— Джилс, а ты водить умеешь? — спросил Элиот, лишь слегка повернув к ней голову и не отрывая взгляда от дороги.

— Немного, — ответила Джилс и отхлебнула тёплого лимонного чая. — Прав у меня, конечно, нет, но как водить — я знаю.

— Родители научили?

— Нет, парень, — не задумываясь ни на секунду, ответила Джилс.

— У тебя есть парень? — с нотками сожаления спросил Элиот.

— Был, — протянула Джилс, чувствуя себя участницей того самого «сколько партнёров до меня у тебя было?» разговора парочек, который обычно заканчивается нелепыми ссорами и обидами. — Мы расстались довольно давно. У него был старенький — ещё от дедушки доставшийся — фольксваген «жук». Такая маленькая вечно ломающаяся машинка. У него ещё радио заедало и ловило только одну волну, где на повторе рассказывали о каких-то чрезвычайных ситуациях. До сих пор помню, как он сажает меня за руль, я выжимаю сцепление, готовлюсь тронуться, а в этот момент по радио начинают транслировать новости о жуткой аварии из семи машин.

— Удачненько, — усмехнулся Элиот. — Наверное, это был знак свыше, что тебе не стоит водить.

Джилс рассмеялась.

— Нет, знак свыше был после. Я отпустила сцепление, и жук поехал. Мы даже немного проехали, а потом нужно было переключить скорость. Я начинаю снова выжимать сцепление, дёргаю за рычаг — и в этот момент «жук» глохнет, а и из-под капота начинает валить дым. Не знаю, что там произошло, но в итоге мы полдня просидели на трассе, дожидаясь эвакуатора.

Элиот рассмеялся — громко, без малейшего стеснения.

— Да, вот это определённо знак свыше!

— Я думала, что после этого парень меня за руль не пустит, но Сэм вбил себе в голову, что просто обязан научить меня водить.

— И удачно?

Джилс выдала мученическую улыбку.

— Ну, как тебе сказать… Эвакуатор на трассе мы ждали ещё раз десять.

— Упорный парень этот твой Сэм, — протянул Элиот, присвистнув.

— После десятого эвакуатора он сдался. Сказал, что мне не суждено водить.

— Возможно, тебя просто недолюбливал жук, — пожал плечами Элиот.

— Всё может быть.

Джилс не заметила, как за беседой допила свой чай. С Элиотом было приятно разговаривать: он оказался из тех людей, которые с первого взгляда внушают доверие. В какой-то момент ей даже начало казаться, что она может говорить с ним абсолютно обо всём, и каждое её слово он примет на веру и не осмеёт.

Поэтому, поддавшись минутному порыву, Джилс спросила:

— А ты когда-нибудь ходил к гадалке?

Элиот оторвал взгляд от дороги и удивлённо посмотрел на девушку.

— Ты это серьёзно? — брови его взлетели вверх и скрылись под вьющейся чёлкой. — Я разве похож на человека, который ходит по гадалкам?

Возможно, и не похож, но Джилс не стала говорить ему о том, что в подобном вопросе полагаться на внешность не стоит. Перед её внутренним взором отчётливо стоял образ огромного, по-настоящему огромного, силовика, который внушает трепет и даже ужас, вот только этот пугающий мужчина сидел перед ней и рыдал, вопрошая, вернётся ли к нему жена. Долгая практика отучила Джилс судить по внешности, ведь никогда не знаешь, что творится у человека в голове.

— Это просто вопрос, — пожала она плечами. — Мне кажется, почти каждый человек в тот или иной промежуток своей жизни обращался к магии. Ладно, не бери в голову.

Элиот добродушно, без тени издёвки, усмехнулся и спросил:

— Если я скажу, что был, ты расскажешь, к чему был твой вопрос?

— А ты был?

— Лишь раз, — ответил Элиот. — Ещё когда в колледже учился — проспорил другу и в наказание пошёл к гадалке.

— Странное какое-то наказание, — хмыкнула Джилс, совсем не понимая, как подобное может быть наказанием.

— Странное — для меня, — подтвердил Элиот. — А вот для моего друга, истинного католика, оно стало бы настоящим испытанием его веры. Но увы, проспорил я — и к гадалке пришлось идти мне.

— Знаешь, если ты всё это выдумал только для того, чтобы добиться от меня ответа, то ты провалился. Хотя признаю, история очень даже занимательная.

— И в чём я прокололся? — искренне удивился мужчина.

— Не знаю, просто мне показалось, что ты врёшь — вот и всё, — ответила Джилс, не зная, стоит ли продолжать разговор или лучше свернуть на какую-нибудь другую, более удачную, тропинку.

— Да, лжец из меня всегда был никудышный, да и в покер я каждый раз с треском проигрывал, — Элиот запустил пятерню в волосы и взъерошил их. — И всё же расскажи, почему ты завела этот разговор? Неужели ты из тех женщин, которые верят в магию и единорогов?

Джилс не стала говорить, что она как раз-таки из таких женщин, и лишь коротко бросила:

— Я — гадалка.

— Ух ты!.. А это значит, что ты ведьма или я что-то путаю?

Джилс была обескуражена таким прямым вопросом. Она несколько раз медленно моргнула, прежде чем ответить:

— Что-то вроде того.

— Настоящая или шарлатанка?

— А ты веришь, что есть настоящие?

— Ну, это довольно сложный вопрос, — задумчиво протянул Элиот. — Понимаешь, Джилс, я человек немного другого склада ума. Я что к религии, что к магии отношусь с большим скепсисом.

Джилс поджала губы, уже жалея, что затеяла этот разговор. Но Элиот продолжил:

— Единственное, в чём я уверен, так это в том, что тебя ко мне послали какие-то высшие силы, — свободной рукой он сделал неопределённый жест, как бы показывая на небо. — Я не верю в Бога и уж тем более не придерживаюсь какой-либо религии, но как любитель английских романов верю в провидение.

Джилс рассмеялась.

— Не веришь в магию, но веришь в провидение?

— Определённо, — Элиот тоже ей улыбнулся. — Можешь называть это хоть судьбой, хоть злым роком, хоть провидением — главное не примешивай сюда религию, и мы непременно подружимся.

— Буду держать в голове, — одобрительно хмыкнула Джилс и встала со своего сидения. Несколько дней в «Рольфе» отучили её бояться передвигаться по нему, когда Элиот за рулём. — Я пойду заварю себе чаю. Ты будешь?

— Непременно. С сахаром.

— Я и не сомневалась.

Пока Джилс пробиралась к кухонному гарнитуру, она никак не могла сдержать смущённо-счастливой улыбки. Они с Элиотом словно были на одной волне, хотя частенько расходились во взглядах. Рядом с ним она чувствовала себя не просто защищённой — рядом с ним она была счастлива. Счастлива, как никогда прежде. И Джилс это нравилось.

***

Было уже за полночь, когда они въехали в небольшой городок, название которого Джилс не разобрала — настолько старой и потрёпанной была вывеска «Добро пожаловать в…» на въезде. То был типичный провинциальный городок, который разрастался не для чего-то, а вопреки всему. Такая мысль появилась в голове Джилс, когда через лобовое стекло она рассматривала разношёрстные улочки, утопающие в тёмной зимней ночи и грязном снеге. Невысокие многоэтажки перемешивались с одноэтажными домами и магазинчиками, закрытыми в столь поздний час. Казалось бы, обычный тихий городок — таких, как он, сотни, а то и тысячи. Они с Элиотом уже проезжали через парочку подобных, но конкретно этот почему-то внушал девушке тревожные чувства.

Джилс предложила проехать его напрямую и остановиться на ночь в следующем городке, но «Рольф» оказался голоден и вряд ли дотянул бы до другого населённого пункта или заправки где-нибудь по пути. Так что им в любом случае пришлось кататься по городу и искать бензоколонку, что оказалось задачей непростой, ведь в городке не было прямой центральной улицы: дороги здесь представляли собой смесь углов и поворотов.

В итоге, когда они наконец нашли заправку, «Рольф» был уже на последнем издыхании и ехал уже скорее на парах бензина, чем на нём самом.

Элиот пошёл заправлять «Рольфа», а Джилс, стараясь успокоить себя, взяла корону и уселась на ступеньки дома на колёсах, наблюдая взглядом за рождественскими гирляндами, которыми уже успели украсить городок. Глазами она смотрела на них, но сама погрузилась в себя и свою магию.

Джилс до боли сжимала корону, пытаясь почувствовать хоть одну кровавую ведьму. Но ни одной из них поблизости не чувствовалось. Почему же тогда её интуиция так нещадно вопила о том, что нужно покинуть этот город как можно скорее? Были бы у неё карты под рукой, она, может, и разложила бы их: только чтобы посмотреть будущее Элиота — может, тогда бы успокоилась, а не тряслась от страха.

Джилс настолько погрузилась в себя и в поиск кровавых ведьм, что не сразу заметила двух мужчин, стоящих в тени здания и не сводящих с неё взгляда. Красный свет гирлянд кидал замысловатые тени на их хмурые лица.

Джилс нервно сглотнула и резко вскочила на ноги, чуть не поскользнувшись на стянутой тонкой коркой льда нижней ступеньке. Мужчины в тот же миг подались вперёд, и один из них достал из кармана что-то очень сильно напоминающее пистолет.

Девушка подавила вопль ужаса, когда заметила вышедшего на парковку Элиота с двумя стаканчиками кофе в руках. Он шёл к ней, широко улыбаясь и совершенно не замечая двух мужчин, которые тоже направлялись к ним. Один из них прицеливался.

— Что вам нужно? — крикнула Джилс, надеясь перевести внимание на себя. Глаза жгло от слёз, а голос предательски сорвался.

— Ты о чём, Джилс? — спросил Элиот, удивлённо замерев в паре шагов от неё. — Бери кофе, а я вернусь за сэндвичами. Я взял тебе с копчёной курицей, а себе с ветчиной и грибами. Если не понравится — можем поменяться.

— Мисс Морт, — донёсся с ветром холодный голос. — Вам пора домой.

Элиот наконец-то заметил мужчин и, обернувшись, встал точнехонько между Джилс и нападавшими, что девушке совершенно не понравилось. Ей хотелось, чтобы Элиот немедленно зашёл в «Рольфа» и они уехали без оглядки на максимально возможной скорости. Вот только она понимала, что пуля, выпущенная из пистолета, будет быстрее, чем Элиот. Да и уехать они не смогут, ведь пулей можно и колеса пробить, а со спущенными колёсами далеко не уедешь.

Уж лучше бы они, как Вивьена, взяли мечи — тогда от преследователей ещё можно было бы убежать. Джилс судорожно соображала, медленно спускаясь в пучину отчаянья.

— Кто вы такие? — осведомился Элиот и, хотя выглядел он вполне спокойно и собрано, голос выдавал в нём ту же панику, что испытывала Джилс.

— Мы пришли, чтобы вернуть Её Величество Королеву Ведьм домой, — в холодном голосе прорезались ехидные нотки, от которых у Джилс на затылки волосы встали дыбом.

Они пришли не просто за ведьмой, они пришли за Королевой Ведьм. Новость поставила Джилс в тупик. До этой самой секунды она думала, что мужчины, пришедшие за ней, не кто иные, как охотники на ведьм. Но то, что они знали о новом статусе Джилс, натолкнуло её на мысль, что они просто не могут быть охотниками. Кровавые ведьмы ни за что не связались бы с охотниками. Или же?..

— Королеву Ведьм? — нервный смешок сорвался с губ Элиота. — Забавная шутка. Вы уж извините, но Джилс не пойдёт никуда с кучкой фанатиков. Да и даже если бы она и правда была вашей королевой, стали бы вы наставлять на неё оружие?

— Она не наша королева, — отрезал второй — тот, что сжимал в руках пистолет и целился прямо в Элиота. — У нас приказ: вернуть живой или мёртвой, если будет оказывать сопротивление.

Джилс всхлипнула, привлекая к себе внимание Элиота. Он ободряюще посмотрел на девушку через плечо, и от этого взгляда ей захотелось разрыдаться пуще прежнего, в то время как ей, наоборот, нужно было думать.

Сейчас, когда между ней и нападающими стоял Элиот, её принципы относительно магии крови пошатнулись. Она бы применила её, если бы смогла, но маловероятно, что ей дадут время, чтобы сварить парализующее зелье, а потом ещё и добровольно выпьют. На такую удачу Джилс просто не могла рассчитывать.

— Ваше величество, — в обращении пряталась злая насмешка: — вы пойдёте по собственной воле? Или вас придётся принудить?

— Джилс, — позвал Элиот сквозь зубы. — Если ты действительно ведьма, то наколдуй что-нибудь.

— Не могу, — сдавленно ответила девушка.

— Это плохо. Господа, давайте разойдёмся с миром? Мы же в публичном месте. Здесь повсюду камеры. Неужели вы думаете, что можете похитить девушку, и вам ничего за это не будет?

— Девушку? — удивлённо переспросил охотник с пистолетом. — Да где ты девушку увидел? Это ведьма! Они нам ещё и благодарны быть должны, что мы избавляем их от подобной мерзости.

— Сумасшедшие, — брезгливо сплюнул Элиот.

В следующее мгновение охотник, которому надоело ждать, ринулся вперёд и попытался скрутить Элиота, убрав его с пути. Они сцепились, и кофе, принесённый Элиотом, расплескался по дороге дымящимися лужами.

К удивлению Джилс, Элиот не уступал охотнику физически, потому что нападавшему так и не удалось сдвинуть его от дверного проёма. Всё происходящее больше напоминало мышиную возню, чем настоящую драку.

Однако, когда охотник ощутимо приложил Элиота о раскрытую металлическую дверь Рольфа, Джилс закричала во всю мощь своих лёгких. Возможно, она надеялась на то, что её услышит работник заправки и вызовет полицию или попытается помочь, но либо её никто не услышал, либо все проигнорировали её крик.

В морозном воздухе отчётливо почувствовался запах горящей хвои — той самой, на которой её обещала сжечь Вивьена. Красивой, наверное, будет хвойная подушка, на которой её сожгут. Элиота, увы, скорее всего, просто закопают в одиночной безымянной могиле.

Отвратительный исход, но к нему всё и придёт, если Джилс ничего не предпримет. Как жаль, что рядом нет Люциана и его стихийной магии! Уж он бы разбросал охотников по парковке, и они смогли бы беспрепятственно покинуть городок.

И почему Джилс не родилась у какой-нибудь ведьмы из Шарпы — глядишь, и проблем в жизни стало бы меньше.

Похоже, тому охотнику, что остался стоять в стороне, тоже надоело ждать, и он решил пустить своё оружие в ход. Первая пуля попала в «Рольфа», чуть не задев дерущихся у двери, вторая разбила стекло, и Джилс пригнулась, когда на неё посыпался град из мелких и не очень стёкол. Третья срикошетила об асфальт, и охотник, всё ещё пытавшийся отодвинуть Элиота от проёма, начал обильно материться и крыть своего товарища такой отборной бранью, что Джилс даже и не снилась. И как только не побоялся палить на заправке!

Четвёртая пуля, к ужасу Джилс, нашла свою цель, прошив плечо Элиота насквозь. Тот вскрикнул, продолжая отбиваться здоровой рукой.

Кровь пропитала рукав, и красные капли, стекая по непослушной руке, падали на асфальт. С таким едва уловим стуком, который в ушах Джилс был сравним с ударом в набат, от которого всё в ней напряглось: каждая жила, каждая мышца натянулась, как струна, — и, чуть не сложившись пополам, девушка завизжала, всё ещё сжимая в руках корону.

Джилс и не знала, что способна издавать подобные звуки. Кровь в ушах шумела, не давая ей услышать, что происходит вокруг, а корона в руках нагревалась. Она была, словно раскалённая обжигающая жидкая сталь. И, даже если бы Джилс хотела отпустить корону — а по какой-то неведомой причине не хотела — она просто не смогла бы, потому что ей начинало казаться, что корона вплавляется в её руки.

Джилс всё кричала, кричала и кричала. От боли в руках, от обиды, от страха за Элиота и себя. Ведь это она виновата, что его ранили — она и никто другой. Нескончаемый крик, который словно рвался из неведомого нутра, разрывал горло, но Джилс всё равно продолжала кричать.

Кричать — всё что она могла.

Чьи-то холодные сильные руки обхватили её и заставили уткнуться лицом в мужское плечо. Плечо, пахнущее клубникой и кофе. А ещё тем тропическим гелем для душа.

— Всё, всё, тише, всё хорошо. Теперь всё хорошо, — тихий голос прорвался сквозь шум крови, и Джилс, всхлипнув, всё-таки смогла остановиться. Корона выпала из её ослабевших пальцев и с тихим бряцаньем, которое Джилс тоже услышала, упала на ступени. — Поплачь. Станет полегче. Всё хорошо, девочка, всё хорошо.

Голос Элиота успокаивал, но Джилс, не в силах совладать с собой, разрыдалась. Хотя рыдания, сотрясающие её, теперь не имели ничего общего с минувшим визгом, они всё равно разрывали уже и так повреждённое горло. А Элиот продолжал гладить её спину и терпеливо повторять одну и ту же фразу, пытаясь успокоить.

— Охотники? — хриплым и каким-то не своим голосом спросила Джилс, когда её немного отпустило.

— Кажется, мертвы… Не знаю… Но они точно без сознания… — неуверенно ответил Элиот.

— Что?! — воскликнула Джилс, оторвав голову от его плеча и посмотрев в сторону нападавших.

Они лежали ничком: один чуть ли не у их ног, а второй в отдалении. И у того, кто был ближе всего, Джилс различила тоненькие струйки крови, вытекающие из носа и ушей. Девушка в ужасе зажала рот рукой, не в силах поверить, что она смогла совершить нечто подобное. И только когда рука коснулась её губ, пискнула от боли — поперёк ладони тянулся жуткий ожог.

— Так вот о какой силе говорила Демьяна, — рассеянно пробормотала Джилс, смотря то на свою руку, то на корону, то на охотника у её ног.

— Что ж… теперь я могу быть уверен, что ты не шарлатанка, — Элиот, может, и хотел казаться беззаботным, но Джилс слышала отголоски страха в его голосе. Да и кто не придёт в ужас после подобного? Девушка перевела взгляд на мужчину, словно наконец чётко начав осознавать произошедшее.

— Твоя рука! — опомнившись, воскликнула Джилс. — Её нужно зашить.

— Только не говори, что ты ещё и хирург, — нервный смешок сорвался с губ Элиота. Он обошёл Джилс и устало плюхнулся на диван.

— Не хирург, но зашивать раны умею. Правда, никогда не имела дела с огнестрельными…

— Нам сначала нужно убраться отсюда, а потом уже думать о моей руке, — перебил Джилс мужчина, устало потирая лоб здоровой рукой. Простреленной он старался не шевелить.

— Да ты с ума сошёл! — не поверила своим ушам Джилс. — Ты в таком состоянии не то что за руль не сядешь — ты и часа не проедешь, как истечёшь кровью.

— А что ты предлагаешь? Остаться здесь и ждать приезда полиции? О, или ждёшь, когда к нам заявится ещё парочка охотников — или как ты их там называешь — и предложат прогуляться до ближайшего кладбища? Сомневаюсь, что ты хочешь снова иметь с ними дело.

— Тогда выпей мою кровь, — предложила Джилс.

Элиот выпучил глаза и уставился на девушку так, словно у неё на лбу вырос рог единорога, за спиной — парочка крыльев, а сама она позвала его в полёт на розовых облаках.

— Джилс, послушай… То, что ты ведьма… Королева ведьм… Чёрт, ладно, это не значит, что я вампир! По крайней мере, в моём роду вампиров не было.

Джилс покачала головой, сдерживая улыбку.

— Я не считаю тебя вампиром! Просто я могу контролировать свою кровь. Если в тебе будет хотя бы пару капель, я смогу контролировать и твою кровь, чтобы не дать ей вытечь.

Элиот пару раз растерянно моргнул, пытаясь переварить услышанное.

— А что, так можно?

— Да.

— Вау. А я после этого точно вампиром не стану? Или колдуном? А то мало ли — после сегодняшнего и не в такое поверишь.

Джилс всё-таки улыбнулась.

— Точно.

— Ну, если ты так говоришь, — согласился Элиот, в голосе которого не было и намёка на уверенность.

Пока он не передумал, Джилс быстро нашла ножик и разрезала подушечку пальца, на которой тут же выступило несколько капель крови. Она подставила руку Элиоту, и он слизнул капли. При других обстоятельствах Джилс вполне могла бы найти что-то интригующее или даже сексуальное в данном действии. Но отголоски минувшего страха убивали всякое желание, даже не давая тому расцвести.

Джилс попыталась очистить сознание и сосредоточиться на Элиоте — точнее, на движении его крови и удержании её в теле.

— Сможешь сесть за руль? — спросила она, ощущая, как от натуги на лбу собирались капельки пота. — Я постараюсь притупить твою боль.

Элиот кивнул, и они, не теряя больше ни секунды, спешно начали готовить «Рольфа» к отъезду. Охотников им пришлось оставить там, где они лежали — брать их с собой в планы Джилс не входило. Она даже не стала проверять, живы они или нет. Ей было страшно узнать ответ на этот вопрос. Джилс и корону-то со ступеней убирала с огромной опаской, но та больше не была горячей.

Они с Элиотом стремились покинуть город как можно быстрее, и Джилс до последнего не могла поверить в то, что у них всё получится. Более или менее она смогла вздохнуть спокойно, только когда их от города стали отделять несколько напряжённых часов пути.

Элиот предложил остановиться где-нибудь на трассе, чтобы Джилс наконец смогла зашить его рану — на ближайшие заправки они оба боялись заезжать на случай, если там их тоже будут ждать засады. Благо, до Рупи им оставался всего день пути.

***

Худшее пробуждение, на которое мог рассчитывать Люциан — проснуться под гнусавое причитание госпожи Евы. Та ходила кругами вокруг него и собирала всё необходимое для зелья.

«Ох, Кетти, ну и задачку ты ей задала» — подумал Люциан. Ему хотелось рассказать госпоже Еве, что Кеторин испытала на нём не только сонное зелье, но ещё и парализующее. Но он не мог. Зелье, как и подразумевало название, парализовало все мышцы в теле. А язык такая же мышца, как и все остальные.

«Хоть не ослабляющее», — усмехнулся про себя Люциан. А ведь с Кетти станется — наверняка она и его думала замесить, только времени не хватило: то нужно почти час настаивать, прежде чем от него будет толк. «Ох, какое счастье, что ей не хватило времени. Подобного позора я бы не пережил», — подумал Люциан.

— Щепотка сушёного имбиря… так… кусочек оленьего мха. Где же душица? Я точно помню, что она была на четвёртой полке. А вот и ты!

Люциан не видел госпожи Евы, но слишком хорошо слышал. Настолько хорошо, что начинал жалеть о том, что парализующее зелье не лишает ещё и слуха вместе с осязанием. Он лежал на холодном каменном полу и внимательно изучал содержимое нижних полок. Благо, там действительно было, на что посмотреть, и у него нашлось вполне себе увлекательное занятие ещё на четверть часа. Оставалось только надеяться, что за отведённое время госпожа Ева успеет собрать зелье. Но та будто бы и не спешила вовсе, медленно прохаживаясь вдоль полок, очень тщательно — даже слишком тщательно — отбирая компоненты для зелья, которое Люциан, если бы смог подняться, собрал бы минут за пять.

«О, она определённо пытается меня наказать. И когда же начнётся лекция о здравом смысле и непозволительном поведении?»

Госпожа Ева не заставила себя долго ждать. Она никогда не заставляла себя ждать, когда вопрос стоял примерно следующим образом: тишина или долгая и нудная отповедь Люциана, во время которой она припоминает все его проступки чуть ли не с младенчества. Ответ очевиден.

— И о чём ты только думал? Что Кеторин, только завидев твою свистульку, бросится обратно в твои объятия и простит тебе всё на свете? — Обидное сравнение. Люциан поморщился бы, если бы мог. — О да, она ведь каждый раз так делает, а не сбегает от тебя, как от прокажённого!

«О, мадам, сегодня вы просто кладезь лестных сравнений!»

— Хоть раз с ней нормально поговорил бы. Хоть раз!

Вообще-то говорил — и не раз, даже умолял, но Кеторин не желала слушать. Когда доводы Люциана стояли на одной чаше весов, а её гордость — на другой, весы всегда перевешивали в её сторону. Удивительно, что Люциану вообще удавалось временами затащить эту женщину в постель — наверное, в эти моменты её гордость собирала вещички и уезжала в тёплые края, но где-то по пути её рейс отменяли, и она возвращалась как раз к концу и устраивала какую-нибудь феерическую вендетту.

Чего только Люциан не пережил за последние двадцать лет: и зелье огненной уретры, от которой поход в туалет превращался в извержение вулкана; и пачки парализующих зелий, к которым в ближайшем времени у него определённо выработается иммунитет; и проклятие не усваиваемости алкоголя, когда его рвало после каждого глотка; и трёхлетнюю импотенцию, которой Кеторин наградила его в их последнюю встречу. А ведь он действительно в какой-то момент начал думать, что его «свистулька», выражаясь невероятными эпитетами госпожи Евы, отпела свою последнюю серенаду. Он глазам своим не поверил, когда однажды проснулся и понял, что не всё потеряно.

Вот только эта женщина стоила всего этого, и Люциан ни разу не упрекнул её, потому что понимал: виноват. Но исправить уже ничего не мог.

Кеторин всегда била по больному, так что даже удивительно, что в этот раз он отделался малой кровью.

— …когда же это уже закончится? — продолжала причитать госпожа Ева, а Люциан понял, что пропустил какую-то часть её несравненного и красочного монолога, погрузившись в свои мысли.

Вот и Люциана тоже мучал этот вопрос, правда он не знал, что конкретно госпожа Ева подразумевала под «этим», но его абстрактное «это» нисколько не волновало. Он мог поставить любую свою проблему, и вопрос бы не изменился.

Госпожа Ева перевернула мужчину на спину и принялась вливать горячее зелье маленькими порциями. Делая первый глоток, Люциан чуть не захлебнулся, но уже со второго глотка его горло ожило и всё пошло как по маслу.

— Премного благодарен, — произнёс он, когда тело начало его слушаться, и принялся поправлять кусок ткани, который госпожа Ева накинула ему на бёдра.

— Ох, зла у меня на тебя не хватает! — возмущённо пыхтела госпожа Ева, подбоченившись. — Вещи там. Пришлось сходить к тебе домой за ними, твои были в плачевном состоянии.

Люциан посмотрел на разорванную кучу вещей на полу. Пуговицы его рубашки были вырваны с мясом, и он никак не мог вспомнить, сам ли оторвал их или всё-таки Кеторин постаралась. Хорошая была рубашка, качественная.

— Ох, как же я вас люблю, моя вы благодетельница. И зелье сварили, и тряпочкой накрыли, и даже вещи чистые принесли, — нахваливал старую женщину Люциан, застёгивая на себе чистые брюки. — Когда-нибудь вы непременно согласитесь выйти за меня замуж.

— Конечно. Я с радостью посмотрю, как ты будешь просить у Кеторин развод. И не думай, что после я соглашусь собирать тебя по кускам.

Люциан хмыкнул — и сам знал, что подобную выходку не переживёт.

— Свалились вы на мою голову. Что Кеторин, что ты, что твои дети. С вами всегда одни проблемы! Может, у вас кровь какая-то не такая?

— А что с детьми? — нахмурился Люциан.

— Рой сбежал, — потирая свой потерявшийся в складках кожи подбородок, ответила госпожа Ева. — Воспользовался моментом, когда мы проводили обряд, и никто не следил за входами. О том, что он сбежал, я узнала уже после того, как проводила Кеторин. Заметила слабое свечение его силы в портале.

— А чего вы ожидали, угрожая его сестре чуть ли не кровавой расправой? — устало спросил Люциан, облокотившись о крышку старого стола. Сейчас он бы с радостью сел в мягкое кресло и выпил бы чашечку самого крепкого кофе, но был вынужден стоять в подсобке амфитеатра и выслушивать нравоучения. — А всё из-за чего? Из-за того, что девочка влезла в ваши чуть ли не священные запасы! Боже мой, да я в её возрасте и похуже что вытворял и что-то не помню, чтобы меня за это обещали высечь розгами.

— Во-первых, не мы ей угрожали, а Брунгильда, — воспротивилась госпожа Ева. — Она всегда была быстра на расправу. А во-вторых, ты никогда не трогал пыль драконьих костей. Она же такая древняя!

— Сомневаюсь, что в этой пыли осталось хоть что-то от драконов, — продолжал защищать дочь Люциан. — А вы за что боролись — на то и напоролись! Взбаламутили в не самой послушной девочке юношеский максимализм, вот она и ускользнула у вас из рук. А вслед за ней её вечная припевала.

— И что, тебя это нисколько не волнует?

— А с чего меня это должно волновать? Они хоть и выросли физически, но в душе всё те же дети, и единственный человек, к которому они могут пойти в открытом мире — их тётя. Найдёте Кеторин — найдёте и моих детей.

— Легко тебе говорить. Ты хоть раз пробовал её искать? — не без иронии спросила госпожа Ева. — Я не знаю ни одной ведьмы, которая была бы сильнее Кеторин в установке покрова. Никто из нас её не найдёт, пока она сама не захочет.

Люциан лишь улыбнулся, и улыбка его была полна гордости. Кеторин была идеальна далеко не во всём, но то, что умела, доводила до недостижимого другим людям уровня. К примеру, она отвратительно готовила: её шарлотку с яблоками и тыквенный крем-суп Люциан до сих пор вспоминал с содроганием, а вот её кофе был просто божественный. Люциан и сейчас не отказался бы от чашечки крепкого-бодрящего с молотой корицей и капелькой молока. Вот только, зная Кеторин, она бы ему туда ещё и слабительного подлила, чтоб неповадно было.

— Это ещё не всё. Говорю только тебе — сомневаюсь, что Старейшины станут на её сторону в этом вопросе — Кеторин думает, что кровавые заключили какую-то сделку с охотниками. И не спрашивай меня — я не знаю, как она пришла к этим выводам. Вот только подобная мысль вполне разумна, — госпожа Ева сцепила пальцы в замок и положила их поверх живота.

— Почему?

— Помнишь нападение по лету? — Люциан кивнул, и госпожа Ева продолжила: — Ты, конечно, помнишь то время, когда перемирие с кровавыми было более прочным, и мы иногда пускали их в Шарпу.

— И пускали вы их? — решил уточнить мужчина, хотя пазл уже начал складываться.

— Через тот вход, которым воспользовались охотники.

Люциан со свистом втянул воздух.

— И ты говоришь об этом только сейчас? Полгода прошло. Полгода, Ева!

— Люциан, — спокойно одёрнула его госпожа Ева. — Я уже не так молода, и мой ум не такой цепкий, как раньше. Я просто забыла. Даже не подумала сложить известные мне факты в общую картину.

— Про какие ещё ходы может быть известно кровавым? — шестерёнки в голове Люциана вращались с бешеной скоростью.

— Сомневаюсь, что они знают о каких-либо других проходах. Тогда бы на нас уже напали — и не единожды.

Люциан отчаянно хотел закурить, в то время как его мозг пытался разгадать загадку.

— Их нападение — скорее всего, часть какого-то плана. Условие для заключения союза, проверка на верность или что-то подобное. Кеторин что-нибудь ещё говорила?

— Нет. Ты же знаешь, какая она тихушница.

— Прежде чем отпускать, ты должна была её хорошенько расспросить.

— И ты тоже, — не без издёвки парировала госпожа Ева.

Люциан умело проигнорировал едкий комментарий и принялся протирать заспанные глаза.

— Придётся теперь её искать и допрашивать.

— Тогда ещё и Клем поищи за компанию. А то ей уже пора бы вернуться в Шарпу, вот только она не выходит на связь, а заклятия поиска блокируются.

— Час от часу не легче, — буркнул Люциан и вышел из подсобки амфитеатра.

Вот почему у всех нормальные семьи, а у него — клубок непонятных нитей, который, даже если постараешься распутать — запутаешь лишь сильнее? Кеторин с её извечной обидой и возведённой на пьедестал гордостью. Джуди и её юношеский максимализм и всё та же уязвлённая гордость. Рой вот вроде был хорошим и послушным сыном, но, когда дело касалось сестры, даже в нём просыпались бунтарские нотки. А ещё Клем… Клем, которая из всего этого клубка производила впечатление самой разумной, но даже она умудрилась вляпаться во что-то сомнительное!

Люциан глубоко вздохнул и пошёл домой. Прежде чем браться за это дело, ему нужны были кофе и сигарета… Хотя нет, пожалуй, полпачки сигарет.

========== Глава 36. Пересечение ==========

Коул чувствовал себя тем самым листом бумаги, пропущенным через шредер по ошибке, а потом вновь склеенным по кускам. Только кусочки перепутались настолько, что воссоздать исходный документ никак не получалось. И вот в таком разбитом состоянии он плёлся за Мартой по рыхлому снегу, чуть ли не разваливаясь на каждом шагу.

В первый день он и дороги перед собой не разбирал, идя только благодаря девушке, которая время от времени поддерживала его, не давая свалиться в снег. Ночью стало ещё хуже: желудок крутило, перед глазами всё плыло, каждая мышца в теле ныла, бросало то в жар, то в холод. Конечно, госпожа Ева говорила, что в подобном состоянии нет ничего неожиданного — тело адаптируется, и вскоре все пройдёт. С другой стороны, Старейшина говорила ещё много такого, о чём Коул предпочёл бы даже не думать.

А вот что он действительно предпочёл бы — так это дождаться неясного «вскоре всё пройдёт», лёжа в кровати, а не таскаясь по лесам в тяжёлой одежде и загребая ногами снег. В какой-то момент захотелось просто лечь и умереть, вот только к тому времени он уже и так лежал в спальнике на брезентовом полу палатки. Примерно тогда рассудок его и покинул. Коулу снилась сестра. Красивая Ада: с высокой причёской, в подвенечном платье и фате, с крупными белыми цветами в руках. Смеющаяся, счастливая до чёртиков Ада, идущая к своему жениху.

А затем кровь. Кровь, растекающаяся по белоснежному платью. Кровь, заливающая мужскую рубаху. Кровь, всё ещё вытекающая из развороченных грудных клеток. Коул кричал. Коул звал. Коул просил прощения за то, что не смог помочь.

Тепло.

Он ощутил близкое тепло, которое отгоняло кошмары, даровав ему тяжкое забытьё без сновидений.

Проснулся же он задолго до пробуждения своих спутниц, да так и лежал, уткнувшись взглядом в оранжевый полог палатки. Марта в поисках тепла тесно прижималась к его боку, и, удивительное дело, у Коула это не вызывало отвращения. Чем больше он узнавал Марту, тем больше проникался к ней симпатией. Да, она была вспыльчивой — и даже очень. Она из тех людей, которые либо думают, либо делают. И уж точно никогда не думают, прежде чем делать. Чудная она, конечно, женщина, но, в отличие от Кеторин, понятная. Точнее, чем больше он узнавал Марту, тем более понятной она ему становилась. Стоило ему лишь на секунду позволить себе посмотреть на неё, как на обычную женщину, а не на жестокую ведьму, как он больше не мог отделаться от этого образа.

Тяжело вздохнув, Коул перевёл взгляд на Кеторин: та лежала на приличном расстоянии от них с Мартой и тихо сопела, завернувшись в свой спальник.

Коул ей не доверял и не понимал её. Он всегда опасался таких женщин, как Кеторин — женщин себе на уме. От них никогда не знаешь, чего ожидать. Такие, как Кеторин, могут улыбаться в лицо, но с той же вероятностью держать за спиной наточенный нож, чтобы убить тебя.

Так что Коулу оставалось только радоваться, что скоро их путешествие закончится и они пойдут разными путями. Он ещё не знал, что будет делать дальше: вернётся ли к охотникам или пойдёт своей дорогой. Его убеждения пошатнулись, и месть за сестру больше не была путеводной звездой его жизни. Раньше Коул думал, что ведьмы — зло во плоти. Теперь же знал, что ведьмы ничем не отличимы от людей, и по паршивой овце не стоит судить всё стадо.

И от этого на душе было смутно. Муторно. Неприятно. Хуже всего, когда встаёшь на распутье и сам толком не понимаешь, куда тебе идти.

Марта заворочалась во сне и что-то пробормотала ему в плечо, причмокнув губами, как ребёнок, поедающий вкусную конфету. Коул усмехнулся. Уж от кого, от кого, а от Марты Рудбриг подобных поступков, пусть и не осознанных, он не ожидал. И каждая подобная выходка раз за разом подрывала образ злобной ведьмы.

Коул так и лежал, смотря на Марту, пока не проснулась Кеторин — через четверть часа или около того — и заставила будить Марту, а затем выдвигаться в путь. Коулу вновь пришлось бороться с собой и своим телом, которое хотело лишь одного — чтобы его оставили в покое и дали отдохнуть.

Лежать, просто лежать. Разве он много хочет?

И тот факт, что день выдался ясный — такой ясный, что на небе не было ни единого облачка, заставлял чувствовать себя ещё хуже. Солнце не только палило и пригревало, а ещё и слепило, отражаясь от белоснежного снега. Глаза нещадно слезились, и приходилось идти, прикрывая их рукой. Коул вздохнул с облегчением, когда солнце, достигнув высшей точки, начало свой путь к другому концу горизонта.

На холодный ветер бывший охотник не обращал никакого внимания — ему и так всё время было то жарко, то холодно. В какой-то момент Марта, заметив, что он постоянно отстаёт, предложила ему руку, и он продолжил идти, опираясь на её плечо.

— Знаешь, — сипло начал он, — из тебя вышел бы отличный посох… Такая маленькая… женщина-костыль…

— Тебе же лучше, если это был неудачный комплимент, — едко ответила Марта и резко подалась вперёд, выскальзывая из-под его руки. Коулу пришлось сильно постараться, чтобы не рухнуть в снег лицом.

— Жестоко издеваться над калекой, — сказал он, когда Марта вновь подошла, подставив ему плечо.

— Тоже мне нашёл калеку. Я знаю, что ты чувствуешь. И с такими симптомами вполне можно жить. Развёл тут драму. Руки-ноги есть — считай, не калека.

— Злая ты девка, а я уже было начал проникаться к тебе симпатией, — с усмешкой произнёс Коул. — Но больше не буду!

— Больно мне нужна твоя симпатия, — усмехнулась Марта в ответ. — От такой грязи потом не отмоешься.

Коул уже собирался сказать что-то ещё, но тут подошла Кеторин и отчитала их, как нашкодивших котят, требуя, чтобы они прекратили болтать без толку и шли вперёд, если не хотят ещё ночь ночевать в палатке посреди леса. Такая вот воспитательница в детском саду или директор школы; ни тех, ни других Коул никогда не любил.

***

К машине они вышли в сумерках. Серо-сизых, безликих и темных, в которых, казалось бы, мир терял свои краски. И Коул мог бы, конечно, полюбоваться этими сумерками и уходящей вдаль дороге, худо-бедно напоминавшей хоть какой-то ориентир и намёк на цивилизацию. Но было кое-что другое, полностью завладевшее вниманием мужчины — машина. Если верить стереотипам, машины всегда привлекают внимание мужчин. Но тут была другая ситуация, которая не просто удивила, а ошарашила: их не было больше недели, а машину, стоящую в лесу, не завалило снегом. Совсем. Коул ожидал увидеть огромный сугроб и уже готовился к тому, что машину придётся откапывать и выталкивать их маленькой группировкой из калеки и двух не приспособленных к физическому труду женщин. Если это какая-то разновидность магии, то Коул ничего не имел против неё.

— Рой! — возмущённо воскликнула Кеторин, и Коул перевёл взгляд с машины на неё. Лицо женщины налилось краской и, как ему показалось, не только от холода. Она чуть ли зубами не скрежетала. Ну, один в один учительница, которую не слушаются дети. — Что-ты-здесь-забыл? — прорычала Кеторин без пауз между словами.

В этот момент Коул и заметил небольшую цветастую палатку, расписанную замысловатыми символами, притаившуюся за машиной, и паренька, с опаской высунувшего голову над капотом.

— Машину от снега чистил, — звенящем голосом ответил Рой.

«Ой, да такую лопатную магию и я могу использовать!» — с досадой подумал Коул и мысленно поблагодарил парня. Герой — не иначе. Паренёк спас его от тяжёлого рабского труда. Где тут купить награду?

— Прекрати паясничать и говори правду! — приказала Кеторин, и от этого приказа даже Коулу захотелось встать по стойке смирно, а Рой чуть ли не сжался, прячась за колесом. Одна Марта стояла перед Коулом, даже не дрогнув.

Парень что-то бурчал из-за машины, но из-за завывания ветра его слов было не разобрать.

— Рой, у меня нет слухового аппарата, чтобы разобрать твой скулёж, — грозно оборвала его невнятные попытки объясниться Кеторин. — Подойди и скажи, как есть. У меня нет ни малейшего желания отмораживаться, пока ты возьмёшь себя в руки.

В её словах и в том, как Кеторин себя держала, Коулу показалась недюжинная властность. И на парня она тоже подействовала. Рой поднялся из-за колёс и понуро побрёл в их сторону, очень сильно при этом смахивая на побитую псину.

Паренёк остановился в паре шагов от Кеторин. Если в нём и было хоть немного храбрости, то к этому моменту он её всю растерял: плечи поникшие, взгляд устремлён вниз — ни дать ни взять жертвенный агнец. А белая шуба на пару с меховой шапкой делали его ещё более нелепым. Себя в подобном виде Коул даже представить не мог.

— Ну? — выжидательно протянула Кеторин, но, так и не дождавшись ответа от паренька, произнесла: — Я не буду ждать тебя вечно — сяду в машину и уеду, даже не став слушать. Так что говори, пока моё терпение не лопнуло.

— Я… — промямлил Рой, заламывая руки. — Я видел вас у дома отца! — выпалил он на одном дыхании, вдобавок ещё и зажмурившись.

— И что? — вскинула бровь Кеторин. — Рой, не ходи вокруг да около. Говори, как есть. Неужели ты думаешь, что я тебя съем?

— Нет… нет, конечно, — замялся парень. — Я просто подумал… ох… подумал, что Джуди у вас… я же не дурак.

— Не дурак, — согласилась Кеторин. — И Джуди действительно у меня.

Паренёк облегчённо вздохнул и просиял счастливой улыбкой.

— Я могу поехать с вами, тётя? Я должен поговорить с Джуди. Возможно, если мы вместе отправимся к отцу, он защитит Джуди от Старейшин.

Коул слегка прибалдел. Такие вот семейные страсти его забавляли. Тётя Кеторин, племянничек Рой, Старейшины, и сбежавшие принцессы — мыльная опера, не иначе.

— Рой, возвращайся в деревню и не баламуть воду. Я уже говорила Джуди, что её поведение нелепо. Ещё никто не умирал от заслуженного наказания, — в голосе Кеторин отчётливо слышалась усталость и непонятная Коулу горечь.

— Но тётя… — начал было Рой, но Марта его перебила:

— Дай ключи от машины, — она протянула руку раскрытой ладонью вверх. — У меня нет ни малейшего желания слушать ваши семейные разборки, да и машину нужно прогреть.

На лице Кеторин лишь на секунду промелькнуло сомнение, прежде чем она запустила руку в карман своей зимней куртки и протянула Марте связку ключей — точнее, связку брелоков с одним-единственным ключом.

Полный облегчения, Коул последовал за Мартой. Он тоже не испытывал ни малейшего желания наблюдать за унижениями Роя, а ведь тот был готов чуть не на колени встать, лишь бы Кеторин отвезла его к сестре. Чувства старшего брата-близнеца Коулу хорошо знакомы: ради Ады он и не на такое пошёл бы. Вот только Ады больше не было, а Джуди, кем бы она ни была, жива и здорова, если верить словам ведьм.

Шагая за Мартой к машине, Коул испытывал желание вернуться к Кеторин и предложить той взять с собой мальчишку. Вреда от него никакого не будет. Вот только желание желанием, но умом Коул понимал, что его мнения и предложения не будут иметь для Кеторин никакого значения. Та поступит только так, как сама считает нужным.

Вещи они закинули в багажник, и Коул забрался на заднее сидение, блаженно вытянув ноги в ожидании, когда печка заработает на полную мощность.

— Забавный Рой паренёк, — рассеянно произнёс Коул, наблюдая за препираниями тёти и племянника через окно. — Вот вроде колени дрожат — глядишь, тут же и рухнет от страха — а нет, стоит себе и уговаривает мегеру.

— Это в тебе что, мужская солидарность говорит? — усмехнулась Марта, обернувшись к нему через спинку водительского кресла.

— Может, и она. — Пожал плечами Коул. — Рой — добрый парень, жалко будет, если его сомнут такие, как Кеторин. А она ведь пережуёт и не подавится.

Марта лишь загадочно улыбнулась и, достав зарядный провод из бардачка, поставила телефон заряжаться.

— Эй, почему улыбаешься? — спросил Коул, внимательно следя за девушкой.

Та лишь пожала плечами, смотря через немного запотевшее стекло за обильно жестикулирующими Роем и Кеторин, продолжая улыбаться. Коул потрепал девушку за плечо.

— Марта, ну-ка говори, почему улыбаешься? Мне твоя улыбка совсем не нравится.

— Я смотрю, ты просто кладезь интересных комплиментов, — хмыкнула девушка. — Когда-нибудь я соберу их все, и получится целая книга под названием «Как закадрить комплементала» с пометкой «для чайников».

— Ха-ха, — процедил сквозь зубы Коул. — Не верю я в эту чушь.

— Действительно чушь. Вот я не могу представить нас женатиками с детьми. Вот что бы ты сказал нашей дочери, если бы она когда-нибудь спросила, как мы познакомились? «Я выслеживал её, чтобы убить»?

— Ну, по крайней мере, это звучало бы оригинальнее, чем «познакомились вусмерть пьяными в баре».

Марта прыснула, и Коул опешил — он ещё ни разу не слышал от девушки такого искреннего смеха. Тот в ванной из-за кошачьей шерсти не в счёт. Тогда она смеялась над ним, а сейчас — вместе с ним; и этот смех ему нравился. Как и её улыбка, чтобы он ни говорил: тонкие, вечно грустные губы Марты в улыбке выглядели красиво.

Коула даже испугало, что в тот момент, когда Марта рассмеялась, так искренне улыбаясь, ему она показалась даже завораживающей. Но охотник отмахнулся от этой мысли, приписав её своему паршивому состоянию и обряду, связывающему их жизни.

Благо, в этот момент он смог переключиться, заметив, как Рой скатал шар из снега и запулил им в лицо Кеторин. Не задумываясь ни секунды, Коул ухватился за это событие как за повод перевести тему разговора. Он попытался открыть окно, но оно примёрзло, так что, резко распахнув дверь и высунувшись из неё, Коул принялся кричать:

— Давай, парень, покажи этой чокнутой!

Вот только Рой уже развернулся и припустил в сторону машины, стремясь оказаться как можно дальше от разъярённой ведьмы, которая медленно, очень медленно, счищала снег с лица. На скулах у неё играли желваки, и Коул начал опасаться за жизнь паренька.

— Рой, — проскрежетала Кеторин, — лучше тебе бежать в деревню, если не хочешь, чтобы я тебя высекла. Если бы у меня было время, я самолично оттащила бы тебя за ухо обратно, наглый глупый мальчишка!

— Ты этого не сделаешь! — звонко крикнул парень, прячась за машиной. — Кеторин, пожалуйста, возьми меня с собой. Старейшины ведь теперь точно выведают у меня о Джуди и о тебе, если я им попадусь.

— Может, определишься? Ты мне тут угрожаешь или умоляешь?

Коул усмехнулся и крикнул в поддержку Роя что-то не совсем культурное. Кеторин обожгла его таким взглядом, что если бы тот был кислотой, то растворил не только кожу, но и мясо до костей — возможно, даже вместе с костями.

— Март, может, уговоришь свою подружку взять с собой Роя? — продолжая улыбаться, Коул, обернувшись, обратился к Марте.

Девушка сидела вполоборота на водительском сиденье, сжимая в руках включённый телефон, и лицо её стало белее снега. Коул ещё никогда не видел на нём выражения такого смертельного ужаса; даже когда его руки сжимались на её шее, она не боялась. А сейчас Марту трясло.

— Эй, что случилось? — спросил Коул, потрепав девушку по плечу, которое показалось ему каменным.

Марта не ответила — она словно выпала из мира и не слышала его. Коул выхватил телефон из её рук, и девушка даже не сопротивлялась, не осознавая, что телефона в руках больше нет, и продолжала держать скрюченные пальцы в том же положении.

Коул посмотрел на экран. В чате мессенджера была открыта переписка с отцом. Коул даже отстранённо отметил, что рядом с названием контакта был зелёный смайлик, обозначающий тошноту. Переписка оказалось крайне редкой и сухой — только факты, ни тебе «привет», ни «как дела». Таким же было и последнее сообщение — чёткое и сухое, без эмоций, лишь факты.

«Мегги похитили. Бабушка в реанимации. Вероятно, не выкарабкается»

Смысл до Коула доходил медленно и налетел вместе с судорожным всхлипом Марты. Он поднял на девушку взгляд и увидел до крови закушенную губу и глаза, в которых стояли слёзы, хотя ни одна слезинка так и не скатилась по лицу.

Марта дёрнула ручку дверцы, чуть не выпав из машины, когда та распахнулась, и побежала к Кеторин, которая всё ещё стояла посреди полянки и препиралась со своим племянником, прячущимся где-то за машиной.

Марта вцепилась в руку ведьмы, привлекая к себе внимание. В голосе девушки отражалась несдерживаемая паника.

— Мегги похитили.

Кеторин медленно повернула к ней голову. Даже с расстояния, разделявшего их, Коул разглядел карусель эмоций, пронёсшихся по лицу ведьмы. Удивление, шок, неверие, а затем понимание и ужас, сменившиеся злостью.

— Вот чёрт, — выдала Кеторин и присовокупила парочку крепких словечек. — Это чертовски плохо.

— Мы должны ехать сейчас же. Мы должны попытаться… — Марта всё больше и больше поддавалась панике.

Коул посмотрел на дату сообщения. Даже если они выедут сейчас, не задерживаясь ни на секунду, и будут гнать, не останавливаясь, ничего не изменится — они уже опоздали. Сообщение пришло больше суток назад. Скорее всего, маленькую леди забрали, когда они с Мартой лежали в отключке или во время самого обряда. Вот только какой теперь резон гадать, когда Мегги похитили, если от этого ничего не изменится?

— Возьми себя в руки! — крикнула Кеторин и, схватив Марту за плечи, хорошенько встряхнула. — Мы сможем её найти. Слышишь меня? Сможем! Так что прекрати!

Кеторин устало потёрла переносицу и взглядом нашла своего племянника, который смотрел на них через капот машины.

— Если собрался ехать, то собирай свою палатку — у меня больше нет времени на твои глупые игры.

— Так ты берёшь меня с собой? — просиял парень.

— Беру, — процедила сквозь зубы Кеторин. — Мне нужно, чтобы ты забрал Джуди обратно в Шарпу. Теперь ей не безопасно в Рупи.

Коул заметил темноту, притаившуюся во взгляде Кеторин, и подумал, что та, наверное, опасается, что охотники, или кто они там, могли забрать не только Мегги, но и Джуди, а мистер Рудбриг об этом и не узнал бы.

— Иди в машину, — Кеторин легонько подтолкнула Марту. — Мы найдём кровавую, которая согласится нам помочь, и непременно отыщем твою сестру.

Марта упёрлась пятками в снег и ошалело уставилась на Кеторин.

— Кровавую? Но зачем? Чем нам вообще может помочь ведьма крови?

— Понимаешь, Марта, я совершила ошибку, — неохотно призналась Кеторин. — Тот хрусталик, который я ей отдала… Это защитный покров — пока он у Мегги, отследить её невозможно. Ни один поисковой кристалл не покажет её местонахождения. И наш единственный шанс — кровавая магия, как бы мне это ни претило.

Марта в отчаянии простонала.

— Да где мы возьмём кровавую ведьму? Неужели ты не можешь сама найти её по крови? Я же поставила тот барьер!

Коул не имел ни малейшего понятия, о каком барьере шла речь, но слушал внимательно, надеясь, что потом сможет понять.

Кеторин покачала головой.

— Ты его не поставила, а активировала. Это разные вещи. И я не могу использовать магию крови. Попроси меня сварить зелье, и я это сделаю. Если нужно — заговорю артефакт. Могу даже стихийную магию применить… чуть-чуть. Но в моей крови нет силы. Понимаешь, ставить мою кровь рядом с кровью кровавой — это всё равно что назвать воду вином и надеяться, что опьянеешь. Понятно?

Марта неуверенно кивнула.

— Но где нам взять кровавую ведьму?

— Джослин полукровка. Она может попытаться найти кровавую, а, может быть, если повезёт, и саму Мегги. Вариантов масса, но разбираться с этим мы будем уже в Рупи, — ответила Кеторин, вновь подталкивая Марту к машине. На этот раз Марта безропотно подчинилась.

***

Джилс посмотрела через лобовое стекло Рольфа на кирпичное здание художественной академии «Мария-Роза», стоящее через дорогу от них. Одной стороной оно выходило на парковку, а другой — на заснеженный парк, утопающий в жёлтых огоньках и детском смехе, доносившемся оттуда через приоткрытое окно «Рольфа».

Она никогда раньше не приезжала к Джослин, и им с Элиотом пришлось объехать практически весь небольшой городок, прежде чем они наконец нашли ту самую художественную академию, о которой Джилс только слышала. Несмотря на то, что Рупи был небольшим городком, они заблудились на его старых улицах с узкими дорогами и поворотами, и навигатор слабо помогал.

— Никогда не думал, что тётя-ведьма может быть обычной учительницей лепки или рисования, — произнёс Элиот.

Положив голову на руль, он усталым взглядом изучал «Марию-Розу», а Джилс изучала его, и то, что она видела, ей не нравилось. Лицо Элиота приобрело синеватую бледность, под глазами залегли синяки, а возле губ прорезались глубокие морщины, как и на лбу. Джилс не была лекарем, она не могла лечить своей кровью — даже попытка не дать ему истечь собственной аукнулась ей сильными мигренями и усталостью. Перед глазами всё плыло, и девушке стоило огромных усилий держать себя в сознании. Хотя, возможно, причина была в том, что она сотворила с охотниками, но об этом Джилс старалась не думать.

Однако, стоило закрыть глаза, как два тела, лежавших на льду, вновь всплывали в сознании. И от этого становилось страшно — она и подумать не могла, что способна на подобное. Джилс всегда считала себя среднестатистической, даже слабенькой ведьмой. А тут такое… И Джилс не могла не признать, что виновата во всём, вероятно, корона. Та оказалась мощнейшим артефактом, так что неудивительно, что Демьяна так сильно хотела её заполучить.

Но сейчас главной проблемой девушки была не Старейшина и не весь ковен кровавых ведьм с охотниками вместе взятыми, а слабый, словно бы уменьшившийся в размерах мужчина рядом с ней.

— Тебе нужно к врачу, — озвучила Джилс мысль, которая крутилась в её голове с прошлой ночи, когда ей пришлось зашивать Элиота при тусклом жёлтом свете одинокой лампочки.

Она, конечно, говорила ему, что умеет это делать. Ведь она действительно умела зашивать. Но одно дело зашить неглубокую рану, нанесённую в правильном месте, чтобы сцедить необходимое количество крови, и другое — зашивать огнестрельное ранение. У неё тряслись руки, и оставалось только надеяться, что Элиот этого не заметил. А ещё надеяться, что она не занесла ему никакой заразы, потому что иголку и нитки они нашли только в дорожном наборчике для шитья. А заехать в аптеку в каком бы то ни было городке по пути Элиот отказался, решив не трать время.

— Тебе тоже, — ответил он, покосившись на взмокший под повязкой ожог на руке девушки.

В аптечке Элиота была мазь от ожогов, но Джилс сомневалась, что та ей хоть чем-то помогла. Ожог постоянно болел и сочился кровью, разбавленной какой-то желтоватой жидкостью. Джилс тоже посмотрела на свою руку. При одной мысли о короне, из-за которой у неё появился этот ожог, пробирала нервная дрожь. А если бы та была у неё на голове? Да она бы в лучшем случае без волос осталась! А в худшем — без головы или с поджаренными мозгами.

Джилс поклялась, что никогда не наденет эту корону себе на голову и никогда не позволит никому другому её на себя надеть. Она бы с радостью утопила артефакт в ближайшей реке, если бы верила в шанс, что по весне её никто не выловит и никогда не найдёт. Джилс было страшно от того, что ещё может сотворить корона.

— Со мной всё хорошо, — улыбнулась Элиоту девушка, когда поняла, что он продолжает буравить её взглядом, а она молчит.

— Не похоже, что с тобой хоть что-то в порядке. Я слышал, как тебя рвало.

«Слышал, значит…»

— Просто нервное, — пожала плечами Джилс. Не говорить же ему, что её скручивает каждый раз, когда она вспоминает лица тех охотников. Убила она их или нет? Наверное, стоило проверить, возможно, тогда она бы не так мучалась сейчас. Хотя что ей дало бы знание? Она ведь даже не знала, что именно сделала и как конкретно. — Давай я схожу к тёте, а потом сразу поедем в больницу.

Округлившимися глазами Элиот посмотрел на Джилс и грустно улыбнулся:

— Вот смотрю я на тебя и не понимаю, как в тебе могут сочетаться ум и дурость. Вот скажи мне, что произойдёт, если я заявлюсь в больницу с огнестрельным ранением — к тому же зашитым? Первая же медсестра, которая меня увидит, позвонит в полицию. И когда та приедет, что я им скажу, Джилс? Если бы рана была свежая и открытая, я мог бы ещё сказать, мол, шёл по улице, никого не трогал, а тут выбежал мужик из-за угла, пальнул мне в руку и побежал дальше. Почему он это сделал? Не знаю, наверное, сумасшедший, — устало рассуждал Элиот. — Как он выглядел? Хм… простите, было темно, я не разглядел. И это сработало бы, но только в том случае, если работник той заправки не позвонил в полицию — а если позвонил, то у них наверняка есть наводки на нас и на малыша «Рольфа».

Обо всём этом Джилс даже и не думала. Её куда больше волновала рука Элиота и возможность развития воспаления. Ему нужна была помощь — и чем быстрее, тем лучше.

— Если ты не можешь наколдовать мне доктора, то даже не заикайся о нём, — устало ответил Элиот, когда Джилс уже собиралась что-то сказать. — И иди уже к своей тёте. Может, она сможет нам чем-то помочь. А я пока попробую поспать.

Элиот заглушил «Рольфа» и шатко пошёл к дивану, на котором лежали небольшая подушка и тонкое одеяло. Он буквально рухнул на него, застонав от боли, отозвавшейся в руке от резкого движения, а Джилс вздрогнула и ощутила, как желчь подкатывает к горлу. Она была виновата в том, что Элиот мучится. Виновата от и до. И потому её удивляло, что он ни разу не упрекнул её в случившемся. Даже её краткую ведьмину сводку принял, как нечто само собой разумеющееся, а не как россказни ополоумевший девицы, которой давно пора обосноваться в белых палатах с мягкими стенами.

Хотя, возможно, Элиот всё ещё не отошёл от шока и выскажет ей все, когда впечатления поутихнут.

Бросив на мужчину очередной полный страдания и жалости взгляд, Джилс натянула на себя его зимнюю куртку и вышла из «Рольфа». Она прекрасно знала, что зрелище из себя представляет, мягко говоря, плачевное. Все вещи были ей настолько велики, что она в них буквально утопала. Хотя Джилс никогда не считала себя маленькой девочкой, скорее наоборот — в детские годы она всегда была выше своих сверстниц на голову, а то и на две — но в вещах Элиота чувствовала себя чуть ли не крошечной, особенно в куртке. Ни дать ни взять малявочка, совершившая набег на родительский шкаф.

Стараясь не обращать внимания на косые взгляды, которыми награждали её мамочки с маленькими и не очень детьми, на которых одежды было столько, что хватило бы на троих, Джилс бежала через парк к парадному входу. Она бы с радостью зашла через чёрный, который выходил на парковку, но сомневалась, что её туда пустят.

В просторном фойе за небольшой стойкой сидела круглолицая девчонка околоподросткового возраста и с кем-то переписывалась, заговорщицки подхихикивая. Джилс тактично покашляла, привлекая к себе внимание девчонки, но та была настолько поглощена телефоном, что не заметила этого. Поэтому Джилс подошла к стойке и, постучав по крышке костяшками пальцев, произнесла:

— Извините, могу я увидеться с госпожой Джослин? — и, только когда применила принятое у ведьм обращение, поняла, как оно режет слух.

Девчонка подпрыгнула на месте и выронила телефон. Её огромные круглые, как у рыбы, глаза уставились на Джилс, не мигая.

— Хозяйки нет, — ответила девчонка и спряталась за стойкой, ища телефон. — Чёрт, разбила!

Сердце Джилс пропустило удар. Ведь и правда, Джослин могла быть где угодно — женщина не обязана сидеть на месте и ждать, когда к ней придёт Джилс с мольбой о помощи. Та может быть даже не в городе. И где тогда Джилс будет её искать?

— А где она? — спросила девушка, надеясь, что старая ведьма просто вышла выпить кофе с подружками. Хотя, зная Джослин, подруг у той явно нет.

Девчонка выпрямилась и упёрла в Джилс такой взгляд, словно та была виновата во всех смертных грехах и должна умолять о пощаде прямо сейчас, желательно ползая по полу брюхом.

— А вам зачем? — спросила девчонка, скользя взглядом по наряду Джилс и недовольно морща высокий лоб. — Вы вообще кто?

Джилс сглотнула едкий комментарий и принялась потчевать рыбоглазую девицу состряпанной на коленках ложью.

— Племянница. Мы здесь с мужем проездом, вот и решили навестить Джослин. Мы с ней уже лет шесть не виделись, всё как-то не до того было.

Джилс надеялась, что лет шесть назад девчонка пешком под стол ходила, и не станет задавать ненужных вопросов.

— Не вовремя вы в Рупи приехали, — куда миролюбивее произнесла девчонка, подперев круглую щёку кулачком. Похоже, приближённость Джилс к начальству слегка уменьшила количество её смертельных грехов.

— Почему? — Джилс попыталась улыбнуться, надеясь, что выглядит она скорее заинтересованной, чем нервной.

— Да весь Рупи на ушах стоит. Девчонку Рудбригов похитили, а миссис Рудбриг в реанимации лежит. Говорят, не выкарабкается, столько крови потеряла. Хозяйка, кстати, к ней и ушла.

Джилс не знала, кто такие эти Рудбриги, но тот факт, что Джослин в городе, её обрадовал. Они с Элиотом и не могли заявиться в больницу, но вполне могли покараулить Джослин у «Марии-Розы».

— А кто эти Рудбриги? — спросила Джилс для поддержания разговора, потому что просто уйти было бы подозрительно.

Девчонка выпятила губы, задумавшись.

— Бывшее самое богатое семейство города. Они разорились задолго до моего рождения, но их в городе все знают. Миссис Рудбриг, несмотря на свой почтенный возраст, до сих пор в городском совете сидит, хотя, наверное, больше не будет. Жалко её, конечно.

— А что произошло?

— Ну, я же сказала: девочку младшенькую похитили, Магдалина, кажется, а миссис Рудбриг застрелили. Хотя, если она жива, то не застрелили, а подстрелили — правильно? Мутная история. У моей подружки отец в полиции работает, и он сказал, что, когда мистер Рудбриг её нашёл, ну, мать свою, вот, у неё на ноге, той, в которую стреляли, был жгут наложен медицинский, — девчонка нагнулась вперёд и заговорщицким тоном произнесла: — Но наложен неправильно — так, что кровь всё равно сочилась. И, если бы мистер Рудбриг пришёл бы на пару минут позже, — девчонка всплеснула руками и откинулась на спинку стула, — старушка бы умерла!

— Да уж… — протянула Джилс, почему-то не сомневаясь в выводах девчонки. С чего бы похитители стали помогать старушке, в которую стреляли?

— А я о чём говорю! Мутная история! О мистере Рудбриге даже слухи пошли, что он сам мать и подстрелил. Глупый, конечно, слух. Когда всё это произошло, он сам в полиции был. У них одни неприятности в этом году. Он в конце осени в аварию попал, машина всмятку. А тут теперь ещё и это, — тараторила девушка без остановки. — Да и старшей дочери тоже нет, и никто не знает, куда она делась! Даже мистер Рудбриг не знает! Марта — она, кстати, тоже здесь работает — заходила недели полторы назад взять отгулы до конца года, а потом как в воду канула. Одни сплошные странности.

Девчонка взяла со стола ручку и покрутила её в руках.

— А ещё Стефи, сестра моя младшая, они с мелкой Рудбриг в одном классе учатся, — у Джилс уже мозг начинал закипать от обилия ненужных подробностей, — сказала, что с подругами видела, как Марта закупалась зимними костюмами перед тем, как пропала. И она покупала не только женские, но и мужские вещи. Но все в городе знают, что у Марты Рудбриг парня нет и не будет, поэтому странно: зачем это ей понадобились зимние мужские вещи? Мутная история!

— А почему «нет и не будет»? — спросила Джилс, поглядывая на входную дверь. Ввязалась же в разговор с этой болтушкой.

Девчонка рассмеялась.

— Да странная она. Парней от себя чуть ли не поганой метлой отгоняет. Смотрит на всех свысока, словно мы ей что-то должны. Мне бабушка рассказывала, что у миссис Рудбриг в школьные годы была кличка «Снежная Королева», вот и Марта такая же, а то и хуже. Сомневаюсь, что она вообще когда-нибудь замуж выйдет. Так и прослывёт городской сумасшедшей. Хотя есть тут у нас одна особа, которая и так этот статус носит. Представляете, церковь в бар переделала.

Джилс тяжело вздохнула. Девчонка была явно находкой для шпиона — расскажет всё, что знает, а что не знает — додумает и всё равно расскажет. Джилс таких людей не любила. Им лишь бы поговорить обо всём и обо всех.

— Я, пожалуй, пойду, — произнесла Джилс, молясь, чтобы девчонка не начала ещё что-нибудь рассказывать. — А то муж в машине уже, наверное, с ума сходит.

— А-а-а, — понимающе протянула девчонка. — У нас папа такой же. Каждые пять минут звонит, когда мы с мамой в магазин идём, а он в машине сидит.

Джилс собиралась уходить, но тут нащупала в кармане куртки телефон Элиота и, резко развернувшись, вернулась к стойке.

— А ты можешь дать мне телефон госпожи Джослин? А то я телефон старый разбила, и у меня нет больше номера.

— Так у хозяйки нет телефона, — выпучив глаза, произнесла девчонка. — Она же слепая и со смартфонами не ладит. Только стационарным пользуется. Таким допотопным с большими кнопками.

— А, точно, забыла. Тогда дай мне ручку и листочек, я напишу ей свой номер. Попросишь её мне набрать? Не буду же я её в самом деле по всему городу отлавливать?

Девчонка кивнула и протянула ей раскрытый блокнот с карандашом. Джилс быстро нашла в памяти телефона номер Элиота и переписала его на страничку, стараясь не кривиться, когда карандаш задевал повязку, и вернула блокнот со словами:

— Только не забудь, пожалуйста.

Девчонка скривилась и посмотрела на Джилс таким взглядом, словно мысленно добавила ещё один грех Джилс в свой список, который у неё, очевидно, был.

— Я что, похожа на скудоумную? — спросила она.

— Нет, конечно, — ответила Джилс, улыбаясь. — Я пойду.

— Идите, — кривя губы, процедила та.

Джилс вздохнула с облегчением, когда за ней закрылась дверь «Марии-Розы». Спускаясь по обледенелым порожкам, Джилс поняла, что так и не спросила имя девчонки, но то было и к лучшему. Та бы на подобный вопрос, скорее всего, рассказала всю свою жизнь, чуть ли не с момента зачатия. В её практике часто встречались такие клиенты, которым не столько погадать на будущее нужно, сколько послушать истории из их прошлого. После таких людей ей очень часто хотелось помыться с мылом, чтобы смыть с себя всё, что ей наговорили.

Вернувшись к «Рольфу», Джилс первым делом проверила Элиота. Тот спал, но выглядел ничуть не лучше. Он нуждался во врачебной помощи. Его трясло так, словно ему было чертовски холодно. Джилс забралась наверх и принесла оттуда своё одеяло. Она накрыла мужчину, надеясь, что так ему будет хоть чуточку легче.

Наверное, стоило растолкать его и предложить перелечь на матрас, но Джилс не хотелось его будить. Она и сама была вымотана до предела и с радостью бы поспала, вот только не могла позволить себе такой роскоши.

А что, если, пока она будет спать, их найдут охотники? Или же позвонит Джослин, а она пропустит звонок? Или её отыщут кровавые ведьмы?

Нет, в ближайшее время сон не был её другом.

Стараясь не шуметь, девушка нашла в ящиках Элиота пачку растворимого кофе и заварила себе несколько ложек. Пойло получилось мерзкое, с химозной кислинкой, но она заставила себя его выпить, надеясь, что он поможет ей взбодриться. Джилс устроилась на полу рядом с ногами Элиота и принялась ждать, сама не зная чего.

========== Глава 37. Сестры во тьме ==========

Мегги не позволяла себе заснуть. Она щипала себя за бока каждый раз, когда ощущала, что глаза начинают слипаться, не понимая, почему её тело так нуждается во сне, когда сама она, поглощённая тяжёлыми мыслями, находится в бездне отчаяния и содрогается от страха.

Энергия закончилась сутки назад: тогда она ещё могла передвигать ноги, бредя за Джоном и ведьмой по коридорам красивой церкви. Но то было сутки назад, а не спала она уже двое, держась на чистом упрямстве.

— Ты как, девочка? — донёсся слабый голос из соседней камеры.

— Закрой свою пасть, ведьма, — последовал незамедлительный ответ стражника.

На это ведьма в деталях рассказала мужчине, куда ему пойти и чем воспользоваться для облегчения пути, и у Мегги опять заалели щёки. Сколько раз это повторялось? Та странная ведьма из соседней клетки уже не первый раз спрашивала, как она, но у Мегги не было сил ответить.

— Девочка, просто скажи, что ты жива! — взмолилась ведьма, и Мегги вновь услышала лязг цепей: он слышался каждый раз, когда ведьма начинала ходить по своей темнице. Одного взгляда на кандалы, так же вмонтированные в стену её камеры, девочке было достаточно, чтобы наглядно представить картину и мысленно содрогнуться.

Когда Мегги втолкнули сюда, она сразу же заметила эти цепи и забилась в дальний угол, молясь про себя, чтобы её не коснулись ржавые, испачканные чем-то сомнительным ножные колодки. И молитвы были услышаны: ведьма, пришедшая вместе с Джоном, лишь захлопнула тяжёлую металлическую решетчатую дверь и, снова разбередив рану на ладони, накапала крови в замочную скважину.

Женщина-гиена не впервые ковырялась в своей ране. Ещё дома, пока Джон накладывал жгут на ногу бабушки, она окунула в неё кисть, словно в баночку красной краски. Тогда, резко дёрнув на себя заливающуюся слезами Мегги, она нарисовала на её запястьях какие-то знаки и отчеканила:

— Попытаешься бежать — они начнут разъедать твою плоть. И чем дальше ты будешь бежать, тем больнее будет. Попытаешься стереть — произойдёт то же самое, — маниакальный огонёк в глазах женщины заставил Мегги понять, что та только на это и надеется. Чужая боль доставляла женщине-гиене наслаждение.

По спине у Мегги пробежал холодок, когда она поняла, что сделать подобное могла только ведьма. Бабушка застонала в бреду, и женщина, посмотрев на неё, довольно улыбнулась.

— Ты поняла меня, девочка? Ты будешь послушной? — И эта улыбка, похожая на звериный оскал, заставляла бежать холодок по спине.

Мегги кивнула, и ведьма потрепала её по волосам, словно послушную собаку. Девочке стало противно; в душе из золы ужаса поднималась злость, и в этот момент ей показалось, что над кровавыми знаками на своих запястьях она увидела красноватое марево, как в жаркий день, когда от асфальта будто бы поднимается пар. Но стоило моргнуть — и всё исчезло.

Джон, как и обещал, наложил жгут на бабушкину ногу, и Мегги так и не поняла, почему он выполнил своё обещание, ведь мог просто забрать девочку силой, не помогая старой женщине, которую сам же ранил. Когда Мегги одевалась, стоя в коридоре и смотря на распростёртую на полу бабушку, она мысленно молилась, чтобы кто-нибудь пришёл, забрал её отсюда и не дал умереть.

Она согласилась уйти — прекрасно понимая, что спрашивали её чисто символически — только ради крохотного шанса, что бабушке смогут помочь. Хоть кто-то… Соседи, которые заметят, как девочку выводят из дома. Или отец… Если он вернётся. Если ему никто не навредил. Мегги надеялась, что хотя бы с ним всё хорошо.

Девочка цеплялась за единственное, что у неё осталось — за надежду. Надежду по имени Марта. Как только сестра узнает, она наверняка отправится за Мегги, куда бы её ни отвезли. Но для этого Марта должна знать, кто её увёз. А кто сможет рассказать об этом, если не бабушка? Бабушка, которая видела Джона.

Мегги пыталась себя убедить в этом и когда смотрела на пустынную улицу, на которой не было видно соседей, и когда сидела на заднем сиденье машины с затонированными стёклами, и когда её везли по городу в неизвестном направлении. Даже когда Рупи остался далеко позади, она продолжала внушать себе, что Марта придёт, что Марта уничтожит Джона, ведь Мегги знала, что следующая встреча Джона с его сестрой закончится чем-то ужасным. Оставалось только надеяться, что нечто ужасное случится с Джоном, а не с её сестрой. Ох, как же она надеялась…

Вот только Мегги никогда не считала себя глупой и прекрасно понимала, что реальность куда сложнее: одна ведьма, какой бы сильной она ни была, не справится с целой сектой — тем более с сектой ведьм.

Но девочка едва ли не впервые в жизни гнала от себя рациональные мысли и хваталась за надежду.

Похитители молчали всё время, пока Мегги смотрела на них, утирая слёзы и размазывая сопли по лицу. В какой-то момент девочка даже решила прикинуться спящей, чтобы получить шанс узнать, куда и зачем её везут. Она ещё с самых малых лет поняла, что взрослые не считают детей ни умными, ни опасными, и Мегги надеялась, что похитители ничем не лучше большинства людей. Ей хотелось верить, что они совершат хоть какую-нибудь ошибку, которая приведёт к их краху. К её спасению.

Других способов, как маленький ребёнок может сбежать от взрослых с пистолетами, Мегги не знала. Да ещё и эти кровавые метки на руках. Девочка не знала, действительно ли они начнут прожигать её кожу или же ведьма её просто обманула, стремясь напугать. Однако Мегги не испытывала ни малейшего желания проверять такую догадку: шрамы ещё ничего, но что, если эти метки прожгут её кожу и плоть до костей? Или, что ещё хуже, расплавят даже кости? В таком случае она может остаться без рук или умереть от воспаления и заражения крови. Ничего из этого Мегги не хотела.

Она лежала с закрытыми глазами и даже всхлипывала время от времени, словно ей снился страшный сон, но её похитители продолжали молчать. Либо понимали, что она притворяется, либо не испытывали ни малейшего желания разговаривать друг с другом. Мегги надеялась на второй вариант.

Когда она уже отчаялась, устав ломать комедию, в которую, похоже, никто не поверил, похитители заговорили.

— Мне нужен кофе, — поставила в известность Джона ведьма, но прозвучало это так, словно она требовала кофе у своего секретаря.

Но Джон не был её секретарём, о чём немедленно и оповестил женщину.

— Не разговаривай со мной… ведьма…

Последнее слово он выплюнул словно ругательство, и Мегги испытала сильное желание открыть глаза и убедиться, что в этот момент на его лице не цвела лживая улыбка, от которой по спине побежал бы холодок, но она сдержалась.

— Что-то с мелкой… — последовало слово, которое Мегги не осмелилась бы произнести, и девочке стало противно от того, что ей дали такую характеристику, — ты был куда дружелюбней. О, милая Мегги, пойдём со мной, я дам тебе конфетку. Большой вытянутый леденец. Скажи, охотников давно на детей тянет?

Жуткий смех гиены наполнил салон машины.

— Заткнись, — процедил Джон.

— Произнеси моё имя, охотничек, и я, быть может, послушаюсь. Давай же! Оно не сожжёт тебе язык, ну правда. Просто скажи: «Вивьена». Не имя, а сказка, ну! Мне даже в детстве всегда говорили, что оно у меня красивое и что о женщинах с такими именами слагают песни, так что тут стесняться нечего. Давай же, охотник! Ви-вье-на!

В ответ Джон лишь включил музыку в машине на полную громкость. От резкого звука Мегги вздрогнула и принялась потирать глаза, словно только что проснулась и не понимала, что вокруг происходит. Женщина-гиена смеялась, довольно поглядывая на пленницу через плечо.

Мегги до боли закусила щёку изнутри и попыталась выдержать её взгляд. Но проиграла.

Ведьма с охотником и дальше молчали, правда Вивьена время от времени подтрунивала над мужчиной, если всю ту грязь и желчь, которая изливалась из её рта, можно было назвать таким простым словом, как «подтрунивать». Мегги даже не хотела вспоминать, о чём говорила ведьма — все её слова не несли никакой смысловой нагрузки. Мегги не узнала ни куда её везут, ни зачем. Зато солидно расширила свой запас бранных слов и поняла, что ненавидит Вивьену сильнее, чем могла даже предположить. Сильнее, чем кого бы то ни было.

Каждый раз, когда ведьма смеялась, Мегги пробивал озноб хотелось заткнуть уши и не слушать. Вытравить из воспоминаний. Забыть, как страшный сон. Но этот смех каждый раз будто проникал прямо в голову, игнорируя всё на своём пути.

Мегги постоянно следила за временем на приборной панели. Они проехали часа четыре, прежде чем Джон решил остановиться на заправке. К немалому изумлению девочки, Вивьена пошла вместе с ними, а не стала сторожить пленницу, как это сделал бы любой похититель в фильме.

Тогда-то Мегги впервые всерьёз подумала о побеге и распрощалась с этой мыслью в тот же момент. Стоило ей потянуться к дверной ручке, как знаки на её запястьях начали постепенно нагреваться. Ощущение было такое, словно заносишь руку над свечой: сначала чувствуешь лишь приятное тепло, но чем ближе рука к пламени — тем сильнее жар. Мегги не осмелилась открыть дверь и даже не позвала на помощь заправщика, хотя тот, наверное, и не видел её — настолько тёмными были стекла.

Мегги закусила губу, чтобы вновь не разрыдаться. Не такой она представляла магию, совершенно не такой. Ведьма не обманула, и, кажется, девочку начало затапливать отчаянием. Оно нахлынуло волной, готовой утащить в свои глубины, не оставляя ни шанса всплыть на поверхность.

И ведьма явно догадывалась о неудачной попытке побега: настолько довольной показалась её улыбка, которой она наградила девочку, возвращаясь к машине со стаканчиком кофе. Вивьена сильно хромала, буквально волоча за собой увечную ногу, но даже не морщилась, словно не испытывала даже банального дискомфорта. Разве что иногда в её глазах мелькало нечто похожее на боль — резкую и мучительную, которую сдерживают и не показывают другим.

И Мегги было противно от самой себя, но такие моменты доставляли ей удовольствие. Девочке хотелось, чтобы Вивьене было больно, мучительно больно. Как и Джону. Перед глазами то и дело появлялся образ распростёртой на полу бабушки и красного цветка, распускающегося на махровом халате.

Мысли бились в голове Мегги, как птицы о прутья клетки. Они слишком доверяли магии, считая барьер над домом непогрешимым. И вот чем всё обернулось. Если бы бабушка не приехала к ним, с ней бы ничего не случилось!

Джон тоже вскоре вернулся и принёс еду, если так можно назвать пачку чипсов и банку колы. Наверное, он считал, что именно так и питаются дети и подростки.

— Ой, а одеялко ты ей поправить не хочешь? — насмешливо спросила Вивьена, повернувшись в пол оборота, чтобы видеть и Джона, и Мегги. — Или, может, купишь игрушку?

— Прекрати.

— О, а, может, почитаешь сказку, чтобы она крепче спала? — просияла женщина, а Мегги мысленно содрогнулась от отвращения. Почему она такая мерзкая?

— В чём твоя проблема? — развернувшись к Вивьене, спросил Джон. — Хочешь, чтобы мы привезли её в церковь полумёртвой от голода? Думаешь, за такое нас по головке погладят? Она всего лишь ребёнок. Ребёнок, который нам нужен.

— Она всего лишь ведьма, — ответила Вивьена, растянув губы в противной улыбке, больше похожей на оскал.

— Ты сама сказала, что в ней нет магии! — воскликнул Джон, чересчур резко вдавив педаль газа, отчего Мегги вжало в заднее сиденье.

— Не вижу. Ни капельки, — подтвердила Вивьена.

От её слов на душе Мегги стало муторно. Она и сама знала, что не способна колдовать. Но одно дело — знать самой, и совершенно другое — когда твои похитители говорят, что ты не можешь им ничего противопоставить.

Мегги постаралась отделаться от ненужных чувств и зацепиться за слова Джона. Она им нужна. Вот только для чего?

— Тогда почему ты называешь её ведьмой? — в голосе Джона звучало искреннее недоумение.

— Меня удивляют твои двойные стандарты. Меня ты считаешь ведьминым отродьем, опасной тварью, которой не место в этом мире, а её — нет. Хотя она такая же дочь ведьмы, как и я. Ну, охотник, объясни мне, что с тобой не так?

Джон промолчал, лишь наградив ведьму доброжелательной улыбкой. Точно так же он когда-то улыбался в коридорах больницы — не зря Мегги не верила его добродушию. Вот только ведьму это бесило, и девочке даже показалось, что она услышала, как Вивьена проскрежетала зубами в ответ на эту улыбочку.

Мегги могла бы отказаться от еды, но не стала. Она съела несчастную пачку чипсов, даже не ощутив вкуса, механически пережёвывая содержимое, думая о похитителях, их целях и о магии.

Мысли вертелись в голове, перескакивая с одной на другую. Она нужна им, но зачем, если Вивьена не увидела в ней магии? «Ни капельки», — сказала она, и почему-то Мегги была уверена, что та не соврала.

Вот только девочка помнила и слова Кеторин. А ещё знала, что ей не почудился магический след — то марево не могло быть ничем другим; знаки на её руках светились, когда Вивьена их рисовала. Но сейчас, сколько бы девочка ни напрягала зрение, на своих запястьях она видела лишь чужую запёкшуюся кровь. Кровь, которая держала её на месте не хуже цепей.

***

В «церковь», как это место назвал Джон, её привезли в серых предрассветных сумерках, и у Мегги язык не повернулся бы окрестить грязное белое здание «церковью». Оно больше походило на исследовательский центр, военную базу или даже лечебницу для душевнобольных, но никак не на церковь. В представлении Мегги у церкви обязательно должен был быть купол, башенки и колокольни. У квадратного здания не было ничего, кроме плоской крыши и окон, вырезанных так симметрично, словно их выводили по линеечке: одно над одним, идеально ровно. А решётки, мелькающие то тут, то там, лишь ещё больше подчёркивали всю симметричность здания.

Однако Мегги всё же удивилась, когда воздух пронзил перезвон колоколов. Жуткий перезвон, не имеющий ничего общего с тем, что звенел в Рупи. От этого гула мороз бежал по спине.

«Церковь» располагалась в обычном тихом городе, название которого Мегги так и не разглядела. К её удивлению, тут не было привычных огромных приветственных вывесок. По пути мелькали старые домики из камня и черепицы, каких и в Рупи было полным-полно, но чем ближе они приближались к «церкви», тем больше становилось многоэтажек. Как и любой обычный город в такое время суток, этот населённый пункт был будто мёртв. Хотя Мегги всё же разглядела свет от ламп в паре домов — интересно, знали ли их жильцы, что происходит в здании неподалёку? Мегги казалось, что нет.

Джон въехал на подземную парковку. Там их встретили бетонные стены и вооружённые люди. Много вооружённых людей: в основном мужчины, но Мегги заметила и парочку короткостриженых женщин, в которых лишь отдалённо угадывалось сходство со слабым полом, настолько большими и мускулистыми они казались. Такая вполне могла сломать Мегги руку, просто пожав её.

Вот только вряд ли кто-то из них захотел бы обменяться рукопожатиями с девочкой. Охотники смотрели на них с Вивьеной со смесью страха и отвращения, хотя отвращения было куда больше. И Мегги поняла бы, если бы так смотрели на неё, но на Вивьену… Разве они не были союзниками?

Или враг моего врага — мой друг, но это не значит, что я ему доверяю?

Джон передал их паре вооружённых охранников и ушёл в неизвестном направлении, а Мегги в сопровождении ведьмы повели по коридорам куда-то вниз. Девочка мысленно считала повороты и лестничные пролёты, не задумываясь, зачем ей могла бы понадобиться подобная информация: стоило подумать о цели — и кровь начинала нагреваться.

— Была бы моя воля, я бы вырезала их на твоей коже маленьким ножом, глупая ты девчонка, — тут же отозвалась Вивьена. — Но у тебя сильный покровитель, девочка, и пока что ты нужна им живой и невредимой.

Стражников от слов ведьмы передёрнуло так же сильно, как и Мегги. Они держались от ведьмы на расстоянии, вот только рука каждого охранника покоилась на рукояти пистолета. Мегги гадала: если Вивьена попытается их убить, успеют ли они воспользоваться своим оружием. Как покалеченная хромая женщина, волочащая за собой повреждённую ногу, внушала ужас здоровым вооружённым мужчинам, которые в ширине плеч были в два раза больше неё — этого Мегги никак не могла понять.

Её привели в узкий, тускло освещённый коридор, по одну стену которого тянулись решётчатые двери, за которыми открывались маленькие темницы, клетки или камеры — Мегги не знала, как их правильнее назвать. Для неё это были клетушки с тюфяками на полу, цепями на стенах и странного вида унитазами со шторкой, которой можно было прикрыться. Толика уединённости в своеобразной тюрьме. Разве это не то пресловутое милосердие, о котором так распинались люди, и которого заслуживает каждый?

Мегги сначала даже обрадовалась, когда, проходя мимо клеток, обнаружила, что они пусты. У них нет пленников, — вот, о чём она думала, — никто больше не разделит её тяжёлую судьбу.

— Ребёнок? — послышался каркающий, болезненный голос.

Мегги вздрогнула, увидев кучу тряпья на тюфяке в клетке, мимо которой её провели. Раздался лязг цепей, и куча зашевелилась. Мегги не успела увидеть лица другой пленницы, как её уже втолкнули в соседнюю клетку и закрыли решётку.

— Вивьена, ты чудовище! — возглас, полный ненависти, и лязг цепей, сопровождающий каждый шаг женщины. — Ребёнка! Ты продала им ребёнка! Ни в чём не повинную девочку! В тебе нет ничего человеческого, падаль!

Вивьена лишь рассмеялась, и её смех срезонировал от бетонных стен, разносясь жутким эхом по коридорам.

— Падаль? — Мегги увидела, как кровоточащей рукой Вивьена утирает слёзы, выступившие в уголках глаз. — Мне уже говорили нечто подобное. Вот только я здесь, а ты — там. И скоро я вернусь в свой мир, а ты сгниёшь здесь заживо. Боюсь, от тебя не останется ничего человеческого. Только па-да-ль.

Мегги увидела безумную улыбку на губах ведьмы и сжалась в комок.

Лязг цепей. Шаркающие шаги.

— Сумасшедшая! Я тебя своими руками придушу!

— Боюсь, поводок коротковат, — хмыкнула Вивьена и накапала крови в замок. — Сиди здесь, малышка, — сказала она Мегги. — Скоро за тобой придут.

Широко улыбаясь, Вивьена ушла, а вот охранники остались. И это было почти сутки назад, если Мегги правильно считала время. Ей дважды приносили еду; ей и пленнице из соседней камеры. Мегги съедала безвкусную кашу, женщина же предлагала затолкать её охранникам в задний проход, а затем слышался очередной скрежет и звук удара.

Мегги подумала о сестре и судорожно втянула воздух, стараясь не разрыдаться. Знала ли Марта, где сейчас её младшая сестрёнка и как ей плохо? Скорее всего, та ещё даже не вернулась в Рупи, но Мегги не могла отказать себе в удовольствии представлять, как сестра врывается в этот тусклый коридор и раскидывает охотников по сторонам. Представлять, как пистолеты взрываются в их руках. В своих мечтах Мегги наделяла сестру всеми допустимыми способностями и даже больше.

Она настолько погрузилась в свои воспоминания и мечты, что не сразу услышала шаркающие шаги и перешёптывания охранников. А когда начала напрягать слух, чтобы расслышать их, те уже перестали разговаривать.

Послышался звук поворачивающегося в замке ключа, и дверь соседней клетки открылась.

— Не приближайся! — гневный крик пленницы резанул по ушам, затем раздался звук удара и болезненный стон, от которого у Мегги свело живот. Они били ведьму. Сколько пройдёт времени, прежде чем начнут бить и её?

Лязг цепей, шарканье ног. Очередной удар.

— Бешеная, — раздался брезгливый голос охранника, который сторожил их. — Да откуда в ней столько силы-то? Она ведь уже третий день ничего не ест.

— Жри сам свою отраву, — прохрипела ведьма. — Предпочитаю быть голодной, но в своём уме.

Мегги вздрогнула. Они что-то подмешивали в еду. Теперь она понимала, почему ведьма отказывалась есть.

Ведьму выволокли из клетки, и Мегги увидела засаленные лохмотья чего-то, что когда-то могло быть красивой мантией или плащом. Сопротивляющуюся пленницу уволокли по коридору, а Мегги так и не увидела её лица. Возможно, никогда и не увидит. Мегги с ужасом подумала, что ведьму увели на казнь. На эту мысль её натолкнул охранник, который вошёл в клетку и, судя по звукам, принялся в ней убираться, напевая какую-то фальшивую мелодию.

Тогда-то Мегги и заснула, не в силах больше сражаться со своим измождённым телом. Она смирилась. Будет она спать или нет, всё равно ничего не может сделать. Она была вымотана до предела и нуждалась в передышке.

Мегги не знала, сколько прошло времени, прежде чем она проснулась. Бодрее она себя точно не почувствовала. Сейчас она казалась себя очень старой, просто вселенски старой. Такой же старой, как бабушка, а может ещё старее. Тронь — и песок посыплется.

Она нащупала в кармане своего джинсового комбинезона кристаллы соли и сжала их в руках. Те всё так же излучали тепло, которое она ощущала рядом с родителями. Мегги так и не смогла понять, почему её не стали осматривать.

Хотя, если подумать, даже если бы они и нашли в её карманах кристаллы соли, что изменилось бы? Она всё равно никак не могла ими воспользоваться. А если бы и воспользовалась, то единственное, что сделала бы, так это показала бы воспоминания родителей охранникам.

Конечно, будь Мегги персонажем детского мультика, охранники прониклись бы симпатией к её семье и помогли бы ей сбежать. Вот только подобное вряд ли случится — столько ненависти было в их взглядах.

Запёкшаяся кровь снова начала нагреваться, а Мегги истерично рассмеялась. Она ведь не о побеге думала, и тем не менее… Вскоре безумный смех перешёл в отчаянный вой. Мегги рыдала, захлёбываясь воздухом и слезами, пока не поняла, что её никто не окликает и не требует «заткнуться».

Тогда-то она и осознала, что что-то не так. Утерев слёзы подкладкой куртки, она поднялась на ноги и побрела к металлической решётке. Прорези у той оказались квадратными и достаточно большими: девочка могла свободно просунуть в них голову, но никак не тело.

Что она и сделала, высунувшись по самые плечи в коридор, чтобы рассмотреть его. Решётка соседней камеры всё ещё оставалась распахнута, а тянувшийся в обе стороны тусклый коридор — пуст.

Мегги нахмурилась, не зная, радоваться ей подобному пренебрежению к её персоне или же бояться. Она им не важна, как та пленница? Или они думают, что она не может… Мегги вовремя одёрнула себя, решив, что больше даже мысленно не будет произносить слово на букву «п» и все его синонимы. Хотя и понимала, что в какой-то момент точно провалится — свои мысли контролировать сложно, практически невозможно.

В этот момент на лестнице, по которой её сюда привели, послышались шаги. Несколько пар ног торопливо спускались, и каждый их шаг сопровождался глухим ударом. Мегги сначала испугалась и спряталась в камере, но потом, поддавшись любопытству, пристроилась на полу так, чтобы видеть лестницу. Ей оставалось только надеяться, что её не заметят, а если и заметят, то ничего не предпримут, продолжая относиться к ней, как к безобидному ребёнку.

На полу было прямо-таки фантастически «удобно», но зато вид открывался сказочный. Хотя сказка сомнительная, а персонажи препротивные. И эти самые персонажи тащили обратно кучу тряпья, которая была женщиной-пленницей-ведьмой. Она повисла на руках двух охранников и едва переставляла ноги, если переставляла их вовсе: Мегги отчётливо видела, как её голые грязные ступни бились о ступени, пока охранники волокли её. Опущенная голова и спутанные тёмные волосы по-прежнему не давали девочке разглядеть её лица.

Ведьма что-то невнятно бормотала, а охранники кривились и громко пыхтели, словно волоча за собой не женщину, а куль с навозом. Подобного пренебрежения Мегги не могла понять — для неё человек всегда оставался человеком. В её представлении магические способности, как соль или сахар, делали лучше, но не портили.

Хотя в отношении Вивьены правило не работало. Её сколько не сахари — лучше не станет, только хуже.

Мегги отмахнулась от мыслей о злобной ведьме и сосредоточила всё своё внимание на подруге по несчастью. Та вряд ли смогла бы ей чем-нибудь помочь: эта женщина сама нуждалась в помощи. Мегги заметила чистые повязки на её запястьях, выделявшиеся на фоне остальной грязи. Девочка не знала, были они раньше или нет, но эта маленькая деталь насторожила Мегги: в голове тут же появились сотни идей о том, что могли делать с ведьмой и почему та сейчас была так слаба и не сопротивлялась.

Голова женщины мотнулась в сторону, и Мегги в изумлении разинула рот. Теперь она видела лицо. Сломанный нос, рассечённая бровь, припухшие губы, заплывший глаз — всё это мешало сложить полную картину, однако Мегги её узнала.

«Кеторин, — подумала она, изучая лицо пленницы, — эта ведьма очень похожа на Кеторин».

Вот только женщина точно не была Кеторин и не была её сестрой-близнецом. Она выглядела старше, гораздо старше.

Их объединяло точно такое же семейное сходство, как и Марту с Мегги. По этому сходству люди, впервые встречавшие их, сразу же понимали, что они члены одной семьи. Лицо этой женщины было странной мешаниной из черт Кеторин и шрамов. Вроде очень похожий рот, но какой-то не такой: слишком широкий, словно растянутый. Вроде те же очерченные скулы, но лицу ведьмы они не придавали шарма, а скорее подчёркивали болезненную худобу. Синюшный кривой нос и вовсе не имел ничего общего с красивым вздёрнутым носиком Кеторин.

Мегги никак не могла отделаться от словосочетания «грустное подобие», которое пришло ей на ум при взгляде на женщину — настолько невзрачной она казалась. Хотя куда лучше её описывало другое слово — «жертва».

Ведьму втащили в её клетку, и вновь послышался лязг цепей. Охранники заперли женщину и, к удивлению Мегги, ушли. Наверное, подумали, что в таком состоянии никто из пленниц не представляет для них опасности.

Когда их шаги на лестнице стихли, Мегги услышала слабый голос:

— Девочка, ты спишь? — надсадный кашель превратил последнее слово в едва различимый набор звуков.

Мегги поднялась с пола и подошла к смежной стенке между их темницами, чтобы лучше слышать ведьму. Теперь женщина вызывала у Мегги куда больше интереса, чем раньше.

— Не сплю, — ответила она, и то были её первые слова, произнесённые за прошедшие сутки. Голос её звучал так же слабо, как и голос ведьмы.

— Как тебя зовут, девочка?

— Мегги… Мегги Рудбриг.

— А я — Клементина, — Мегги показалось, что в голосе женщины послышалась улыбка. — Я бы сказала, что рада нашему знакомству, если бы обстоятельства были иными, — Клементина вновь закашлялась. — Из какого ты ковена, Мегги?

Мегги села на холодный пол, подтянув куртку под попу, чтобы было чуточку помягче.

— Не из какого. Я не принадлежу ковену. Да я и не ведьма… вроде бы…

— Не ведьма? — удивлённо переспросила Клементина. — А они об этом знают?

Мегги кивнула и лишь потом ответила:

— Да.

— Да уж, — с нескрываемой злостью выдала ведьма, — связались с кровавыми, так теперь и обычных детей воруют. Интересно, как это они так ловко выворачивают наизнанку свои убеждения.

Женщина горько рассмеялась. Смех снова перешёл в кашель.

— Вы больны?

Клементина долго молчала, и Мегги уже начала думать, что та уснула или…

— Да. Тяжело больна, но сомневаюсь, что ты вкладываешь в это слово тот же смысл, что и я. Понимаешь, ведьмы не болеют в том смысле, в котором болеют все остальные люди.

— Но моя мама была ведьмой, и она болела, тяжело болела. Я как-то подслушала их с папой разговор: мама тогда говорила, что ей не сможет помочь ни один врач. Они не хотели, чтобы я знала…

— Значит, ты не так проста, — перебила её Клементина. — Твоя мать была ведьмой-одиночкой? Она использовала кровь, когда колдовала?

— Я не знаю, — робко ответила Мегги, удивившись властности и требовательности, прозвучавшей в голосе ведьмы. — О том, что мама — ведьма, я узнала недавно, когда на нас с сестрой напали. Марта тогда взмахом руки разбила арбалет. И я заставила её рассказать мне всё. Хоть Марта и говорит, что мама не ведьма, я ей не верю.

— Взмахом руки? — недоверчиво переспросила Клементина. — Ты уверена?

— Абсолютно! — громко воскликнула Мегги, уязвлённая тем, что её слова поставили под сомнение.

— Не кипятись, девочка, — одёрнула её ведьма. — Я просто уточняю. А в тебе магических способностей нет или они не пробудились ещё?

Мегги начинала «кипятиться». Она чувствовала себя человеком на допросе — не хватало только яркого света, направленного в лицо, и доброго полицейского, который допрашивал бы её вместе с Клементиной.

— Не уверена, — нехотя ответила Мегги.

— Не уверена в чём? — напирала женщина.

— Не уверена, что во мне их нет, — процедила сквозь стиснутые зубы Мегги.

Повисло молчание, долгое молчание. Однако по тому, как сопела и кряхтела Клементина, было понятно, что она не спит. Думает, скорее всего. Мегги привалилась затылком к бетонной стене и прикрыла глаза. Девочка тоже думала. Правильно ли она поступила, рассказав обо всём совершенно постороннему человеку, или нет, она не знала, но всё-таки нуждалась в ком-то взрослом — в том, кто подскажет и поможет если не действием, то хотя бы советом.

— Что ж… — хриплый голос вырвал Мегги из полудрёмы, в которую она начала соскальзывать. — Послушай меня, Мегги, когда Вивьена придёт сюда, хотя не факт, что это будет именно она, ты должна быть уверена в одном: в тебе нет магии, и никогда не было. И даже если ты что-то чувствуешь или думаешь, что можешь что-то сделать, не пытайся. Не здесь, — женщина вновь закашлялась. — Ты меня поняла?

— Да.

— Умница, — похвалила её Клементина, и в голосе той Мегги услышала сострадание и поддержку, отчего вновь захотелось разрыдаться. Она так хотела домой. — А сейчас я посплю. В этом месте сон — единственное, что ещё может скрасить будни.

Раздался лязг цепей, и Мегги поняла, что ведьма поудобнее устроилась на своём тюфяке.

— Как же я хочу, чтобы Марта пришла и забрала меня отсюда, — в сердцах воскликнула девочка, смаргивая набежавшие слёзы.

Ведьма рассмеялась. Горько, надломлено, и смех её перерос в кашель.

— Хорошо, когда есть человек, которому можно всучить роль доблестного героя в доспехах. Надеюсь, когда твоя сестрёнка придёт, ты и за меня попросишь. Моя-то скорее от облегчения выдохнет, чем пойдёт меня спасать.

— Вы о Кеторин? — произнесла Мегги прежде, чем успела подумать. — Не думаю, что она бросила бы вас в темнице.

Воздух буквально зазвенел от повисшей тишины. И Мегги начала гадать о том, насколько большую оплошность она совершила. Ведь Клементина вполне могла и не знать никакой Кеторин — мало ли в мире похожих людей. Она как-то читала теорию восьми двойников, мол, у каждого человека есть восемь людей, которые очень похожи на него внешне. Причём это не должно быть именно стопроцентное сходство — они могут даже быть разных национальностей, но при этом быть похожи.

Однако следующие слова Клементины разрушили все сомнения на корню.

— Девочка, кто ты такая, чёрт тебя дери? — цедя каждое слово, спросила пленница, и в голосе её было так много угрозы, что Мегги вздрогнула. — И откуда ты знаешь имя моей младшей сестры?

Мегги потупилась, прежде чем ответить:

— Я Мегги… Магдалина Рудбриг. А Кеторин… её можно назвать кем-то вроде подруги моей сестры.

Ещё немного тишины. А затем смех Клементины, похожий на карканье ворон, пронёсся эхом по коридорам.

— Подругой? Серьёзно? Сомнительная, конечно, честь — быть подружкой такого человека, как Кетти, — усмешка отчётливо слышалась в голосе женщины. — Если бы я верила в тесность мира, то спросила бы, не знакома ли ты случаем с кем-то из моих детей!

Казалось, женщину забавляло такое соседство.

— Джуди? — предположила Мегги, и смех тут же стих.

— Девочка, — проскрежетала Клементина, — если вдруг ты окажешься подсадной уткой, я нашпигую тебя яблоками и зажарю на вертеле. Всё поняла? Советую выбирать слова и подумать над моим следующим вопросом, прежде чем ответить. Где Джуди? Немедленно отвечай!

Послышался лязг цепей и заковыристые проклятья. Мегги отчего-то подумала, что, не разделяй их стены и решётки, ведьма набросилась бы на неё и, возможно, даже ударила бы. Для Мегги, которую никогда в жизни не били, сама мысль о том, что кто-то может поднять на неё руку, была пугающей.

— Где моя дочь? Если ты сейчас же не ответишь, я!..

— В Рупи, — не дав той договорить, перебила Мегги. От открытой угрозы, исходящей от слов Клементины, у неё по спине побежали мурашки. — Меня одну похитили. Они стреляли в мою бабушку. Джуди… она не должна была приходить заниматься со мной в тот день.

Глаза обожгло слезами, а в носу защипало. Мегги выпаливала всё на одном дыхании, мешая слова со всхлипами, пока в какой-то момент Клементина не остановила её, громко гаркнув и потребовав прекратить.

— Я тебя не совсем поняла. Поэтому, пожалуйста, намотай сопли на кулак и говори по-человечески. Своим воем ты привлечёшь сюда охранников и, поверь мне, нам не понравится, если они придут.

Мегги немалых сил стоило совладать с собой и рассказать всё как есть с самого начала. О папе и аварии, о Джоне и Марте, о Кеторин и Джуди. Слёзы так и катились из глаз, но она собрала их в кучку и затолкала в самые глубины своей души. Она будет плакать потом, когда окажется дома, и ей ничего не будет угрожать. Ведь Клементина не плакала, а ей было в разы хуже. Значит, и Мегги не будет плакать.

— Да уж, девочка, ну и задачку ты мне, конечно, удружила, — как-то отстранённо произнесла Клементина, словно разговаривая сама с собой.

После этого Клементина молчала довольно долго, и Мегги начала думать, что та уснула. Девочка поднялась на ноги и побрела к своему тюфяку. Заняться было практически нечем, а Мегги терпеть не могла бесцельное времяпрепровождение. Она всегда что-то делала. Читала, рисовала, лепила, смотрела документалки и мультики.

Так что нахождение в клетке, где единственным развлечением было ходить кругами или квадратами в зависимости от угла поворота или разговаривать с Клементиной, которую Мегги никак не могла причислить к доброжелательным и приятным людям, стало для девочки сущей пыткой.