Лучше бы стражник вовсе не уходил. Страх, что люди линчуют ее прямо тут и сейчас, заставлял девушку сжиматься в комок и переваливаться внутри клетки от стены к стене, пугливо озираясь по сторонам. Люди то и дело что-то выкрикивали. Женщины осуждающе качали головами и сыпали проклятиями, а мужчины либо гадко улыбались, либо негодующе сплевывали под ноги. А нашлись и такие смельчаки, что не погнушались приблизиться к распутнице.
— Эй, ты! — позвал Мари незнакомый парень, близко подойдя к клетке. — Это правда, что о тебе говорят? А я ведь как раз не прочь позабавиться, — и неприятно захохотал.
— И я не прочь, — тут же подхватил его приятель, протягивая за решетку руку, и презрительно пробурчал, стоило девушке брезгливо отпрянуть. — Ну чего недотрогу корчишь, блудница.
Мариотта сперва смолчать хотела, но когда яблоко, пущенное детишками из толпы, об клетку ударилось и рядом по земле покатилось, не сдержалась. К парню, что первым подошел, потянулась, в глаза уставилась, да так пристально, что тот отшатнулся невольно, и мысленно повелела: "Детвору прогони и сами пошли прочь".
Парень послушно развернулся и шуганул ребятню:
— А ну брысь, сопливцы непослушливые. Не доросли еще людей судить.
Кто послушно отошел, кто нехотя и ворчливо. А как детвора разбежалась, так и сам приятеля за рукав ухватил да повелел, исполняя ведьмин наказ:
— Идем, Пайс.
— Как это идем? — возмутился дружок. — Сам же к девке тянул, а теперь на попятную. Ну и странный же ты, Лэндон.
Ничего Лэндон не ответил. Мельком на ведьму глянул и шустро с площади зашагал, расталкивая любопытных бездельников и таща за собой приятеля. Пайс хоть и не сопротивлялся, а всё недоуменно головой крутил, смотря то на девушку, то на друга.
Несмотря на то, что прочий народ расходится и не думал, напротив, только больше в толпу собирался, Мариотта откинулась спиной на решётку и прикрыла глаза. Было по-прежнему страшно, но маленький успех давал большую надежду. Оставалось придумать, как выпутаться из этого дурного происшествия.
“Наконец-то мне удалось подчинить своей воле человека. Может, этот идиот и простачок не стоит больших усилий, но все же я смогла. Но надо быть осторожнее, Мари. Нельзя колдовать, нельзя себя выдавать. Что они могут сделать уличной девке? Ну, выпороть прилюдно, да волосы обрезать. А с ведьмой? А вот с ведьмой церемониться не будут. Сожгут или утопят. Я, конечно, нынче сильна, но не бессмертна...”
Из раздумий девушку вывел очередной удар по клетке. Мариотта вздрогнула и открыла глаза. Это был страж. Площадь перед зданием суда успела наполнится до отказа. Сбоку на постаменте уже восседал судья. Утонув в своих мыслях, ведьма даже не услышала постепенно нарастающего гула голосов и упустила, что судейство вот-вот начнется. Вот стражник и не придумал ничего лучше, как привлечь ее внимание, ударив по клетке ногой. Такая нелепая оплошность показалась Мари странной, ведь она и глаза-то прикрыла не более чем на пять минут. Вот только не поняла ведьмочка, что так она впервые впала в транс и провела в этом состоянии ни много ни мало три четверти часа.
— Готово, господин судья, — крикнул страж, стоило девушке зашевелиться и, приподнявшись с пола, встать на колени.
— Как твое имя? — спросил судья после того, как толпа затихла, увидев его высоко поднятую руку.
— Мариотта Вудиш, господин судья, — без промедления ответила ведьма.
— Понимаешь ли ты, в чем тебя обвиняют? И готова ли признать свою вину?
— Меня схватила стража, когда я торговалась на ярмарке. Но я ничего не крала, — в подтверждение слов Мари осенила себя крестом, задрав слегка голову вверх.
— Тебя обвиняют не в воровстве, а в распутстве.
— Но это клевета! — подалась вперед девушка, обхватив прутья пальцами. — Я никогда! Да чем угодно поклянусь!
— Кто может поручиться за твои слова?
— Никто, — вынуждена была признать девушка.
— Зато есть свидетели твоих деяний. Уважаемые семейные мужчины деревни Кроухилл утверждают, что ты неоднократно и без каких-либо намеков, коих можно истолковать неверно, предлагала развлечься за скромную плату. Ты постоянно околачиваешься возле деревни и подкарауливаешь добропорядочных селян.
В конце речи судья рукой указал на стоящих рядком Николаса, Герберта и Соломона. Мари обвела мужчин испуганным взглядом и дрогнувшим голосом возразила:
— Да как же я могла к ним приставать, ежели я и вижу-то их впервые?
— Ну что ж, коль так, заслушаем пострадавших. Господа, прошу вас высказаться по очереди.
Мистер Граем повел рукой, указывая выйти чуть вперед, и одобрительно качнул головой. Первым выступил Николас.
— Господин судья, уж около двух недель эта девица подстерегает мужчин моей деревни и, соблазняя телом своим, за монету предлагает всяческие непристойности.
— Вы тоже были среди этих мужчин, мистер…?
— Ванклауд, — подсказал Николас. — Да, господин Граем. Я трижды подвергался ее приставаниям.
Толпа дружно ахнула, а ведьма гневно фыркнула. Судья же вновь потребовал порядка и тишины, постучав деревянным молоточком по столу.
— Имело ли место продолжение этих самых приставаний?
— Нет! — возмутился Николас. — Я ведь человек семейный. Как же можно так? Это же бесчестно и низко. Конечно, я не поддался на ее уговоры.
— Хорошо, мистер Ванклауд, вы пока свободны. Выслушаем следующего свидетеля. Прошу.
Герберт, теребя шляпу, неуклюже вывалился вперед. Уставившись в землю и заикаясь от волнения, он торопливо представился и промямлил:
— Герберт Блоссом, мистер Граем. Я… я столкнулся с этой женщиной всего один раз. За ночь она взяла с меня два серебряных. Это всё, господин судья.
Собравшийся народ снова ахнул и загудел.
— Спасибо, мистер Блоссом, за честность, — повысил голос Граем, дабы не потонуть в шуме толпы. — Ваша очередь, мистер…
— Кинг. Соломон Кинг, — отозвался Соломон, выступив вперед. И, взглянув сначала на девушку, потом на судью, смущенно пробормотал: — Простите, господин судья, я не шибко уверен, что это именно та девица. У той, кажись, глаза вроде синие были.
— Постарайтесь вспомнить, мистер Кинг. Это важно.
— Нет. Не она. У этой волосы чересчур рыжие. — Ты чего дуришь? — зашипел на приятеля Николас и крикнул судье: — Да она это, господин Граем, она! И не синие вовсе глаза были, а зеленые. И волосы вточь как у ней, рыжие-рыжие!
Люди привычно зашумели, и судье пришлось сильно повысить голос:
— В порочности этой юной девицы сомнений более нет. А значит, Мариотта Вудиш признается виновной в блуде и недостойном поведении. В наказание ей полагается десять ударов плетью и обрезание волос. Порка пройдет принародно завтра в полдень.
Удар маленького деревянного молоточка был сродни удару большого колокола над головой. Мари растерянно глядела на ликующую толпу и чувствовала, как растущий внутри нее от пугающего наказания холод заставляет дрожать. Одному Богу известно, что готовит завтрашний день.