Вечный герой

Глава XXV Штурм

Так проходил день за днем, пока не стало холодать: приближалась зима. Если зима успеет наступить, то мы пока спасены, ибо нужно быть дураком, чтобы до самой весны вести столь тяжкую и длительную осаду.

Видимо, они тоже это понимали. Иолинда все-таки должна была принять какое-то решение. И она отдала приказ штурмовать Лус Птокаи.

Я уже знал, что после длительных споров и перебранок между собой военачальники выберут кого-то одного — одного из наиболее опытных, чтобы он сыграл роль их Героя.

И они избрали графа Ролдеро.

И начали готовиться к штурму.

Были использованы все виды осадного оружия, включая гигантскую пушку под названием Огненный Дракон. Таких пушек у них было несколько — чудовищные, черные, украшенные литьем с изображениями свирепых морд.

К стенам города подъехал верхом сам Ролдеро, и герольд возвестил о его прибытии. Я поднялся на городскую стену, чтобы переговорить с ним.

— Здравствуй, предатель Эрекозе! — крикнул он. — Мы решили наказать тебя — а заодно и всех элдренов, что прячутся за этими стенами. Мы непременно сотрем вас всех в порошок, но тех, кого захватим в плен, постараемся умертвить медленной смертью.

Глубокая печаль охватила меня.

— Ролдеро, — взывал я к нему, — мы ведь некогда были друзьями. Может быть, ты даже был моим единственным настоящим другом. Мы с тобой вместе пили, сражались, шутили… Мы с тобой были товарищами, Ролдеро, настоящими боевыми товарищами.

Его конь взвился на дыбы и ударил копытами.

— Все это было очень давно, — сказал он, не глядя на меня. — Сто лет назад.

— Всего лишь чуть больше года назад, Ролдеро…

— Но мы больше уже не друзья с тобой, Эрекозе. — Он посмотрел вверх, на стену, прикрывая глаза от солнца рукой в латной перчатке. Я заметил, что лицо его сильно постарело, на нем прибавилось немало новых шрамов и рубцов. Разумеется, и сам я выглядел иначе, чем прежде. — Мы с тобой очень разные, слишком разные, Эрекозе. — И Ролдеро, натянув поводья, развернул коня, с яростью вонзил ему в бока шпоры и помчался назад, в свой лагерь.

Теперь ничего не оставалось, как сражаться.

Огненные Драконы изрыгнули в стены крепости свои страшные снаряды. Зажигательные бомбы из захваченной артиллерии элдренов со свистом посыпались на улицы города. За ними следом в воздух взметнулись тучи стрел.

И затем многотысячная армия ринулась на штурм Лус Птокаи, защищаемого лишь горсткой элдренов.

Мы пытались вести ответный огонь с помощью оставшейся в нашем распоряжении артиллерии, но снарядов у нас было маловато, так что приходилось рассчитывать главным образом на лучников, которым и довелось принять на себя первый удар противника.

И нам все-таки удалось отразить первую атаку — после десяти часов сражения. Они отступили.

Но на следующий день и потом они продолжали атаковать, а Лус Птокаи, древняя столица Мернадина, и не думала сдаваться.

Отряд за отрядом вопящие и улюлюкающие воины карабкались на стены, а мы отвечали сверху градом стрел, расплавленным металлом и изредка выстрелами из элдренских огнеметов. Мы и сами сражались в первых рядах, Арджав и я, и каждый раз, как кто-нибудь из людей внизу замечал меня, вой и крики усиливались: они жаждали мести, каждый мечтал первым вонзить свой меч в мою грудь.

Мы бились с Арджавом как братья, бок о бок, однако наши воины-элдрены начинали уставать, и после недели непрерывных боев мы уже понимали, что вскоре будем не в состоянии сдерживать этот чудовищный натиск противника.

В ту ночь, после того как Эрмизад ушла спать, мы еще долго сидели вдвоем. Мы растирали свои ноющие от усталости руки и ноги, но говорили совсем мало.

— Скоро нам всем конец, Арджав, — заговорил я наконец. — Умрем и ты, и я. И Эрмизад. И все остальные элдрены.

Он продолжал массировать плечо, пытаясь немного расслабить будто сведенные судорогой мышцы.

— Да, — сказал он. — Это произойдет скоро.

Я рассчитывал, что он сам заговорит о том, что готово было сорваться у меня с языка, но он так и не заговорил.

На следующий день, чуя близкую победу, воины Человечества повели атаку еще более яростную. Они ближе подкатили своих Огненных Драконов, и те стали методично обстреливать главные крепостные ворота.

Я видел, как Ролдеро верхом на своем огромном вороном жеребце лично руководил этой операцией, и что-то в его поведении заставило меня осознать, что он абсолютно не сомневается в победе и намерен сокрушить нашу защиту еще до исхода дня.

Я повернулся к стоявшему рядом со мной Арджаву и уже хотел было начать разговор, но тут Огненные Драконы все одновременно изрыгнули свои страшные заряды прямо в ворота города. Левая створка огромных металлических ворот оказалась сильно поврежденной этим мощным залпом. Ворота еще держались, но было совершенно очевидно, что они падут при следующем подобном ударе артиллерии.

— Арджав! — крикнул я. — Мы немедленно должны воспользоваться вашим древним оружием. Мы должны вооружить наших элдренов!

Лицо его было смертельно бледным, но он отрицательно покачал головой.

— Арджав! Мы должны это сделать! Еще час от силы, и нас сметут вместе с городскими стенами! А еще часа через три от нас и следа не останется на этой Земле.

Он посмотрел туда, где стоял Ролдеро, дававший указания артиллеристам, и на этот раз мне не возразил.

— Хорошо, — кивнул он. — Я согласился тогда с тем, чтобы последнее решение осталось за тобой. Пошли.

И он повел меня вниз.

Я надеялся лишь на то, что он не переоценил силу своего оружия.

Арджав привел меня в подвалы, лежавшие в самом сердце крепости. Мы шли по пустым коридорам со стенами из полированного черного мрамора, освещенным маленькими фонариками, светившимися зеленоватым светом. Наконец мы оказались перед дверью из неведомого мне темного металла, и Арджав нажал на какой-то рычаг рядом с ней. Дверь отворилась, и мы вошли в кабину лифта, который повез нас куда-то еще глубже под землю.

В который раз уже я не мог скрыть изумления: ведь элдрены явно отказались от всех этих технических чудес и удобств во имя некоей странно понимаемой ими справедливости.

Потом мы вышли и оказались в большом зале, полном загадочных машин, содержавшихся в таком порядке, словно они только что были изготовлены. Ряды механизмов тянулись, по крайней мере, на полмили вперед.

— Вот это оружие, — глухо сказал Арджав.

Вокруг повсюду на стенах было развешано немыслимое количество ручного автоматического оружия, винтовок, чего-то, с точки зрения Джона Дэйкера, очень напоминавшего противотанковые гранатометы, и так далее. Там стояли машины, очень похожие на полицейские вездеходы на гусеничном ходу или на танки сверхобтекаемой формы, с прозрачными кабинами на одного человека и очень удобными сиденьями, на которых водитель мог практически лежа управлять движением. Я с удивлением заметил, что там не было ни одного летательного устройства, или, может быть, я просто не разобрался, какие из них способны летать. А потому я задал этот вопрос Арджаву.

— Летающие машины! Было бы интересно, если бы кто-нибудь изобрел их. Но не думаю, что такое возможно. За всю нашу историю нам никогда не удавалось создать машину, которая смогла бы достаточно долго продержаться в воздухе.

Я был поражен столь странным недостатком в развитии их технологии, но никак не стал это комментировать.

— Ну вот, теперь ты видел все эти устрашающие механизмы, — сказал Арджав. — Неужели ты по-прежнему хочешь их использовать?

Но он, конечно же, считал, что подобное оружие мне совершенно неведомо. А ведь все это, в общем-то, не так уж сильно отличалось от боевого оружия, известного Джону Дэйкеру. А уж в снах моих появлялись и куда более странные виды оружия.

— Надо подготовить все это к бою, — сказал я ему.

Мы вернулись наверх и приказали воинам доставить оружие на поверхность.

Ролдеро уже удалось пробить одну из створок ворот, и пришлось выставить дополнительную артиллерию специально для их защиты, однако воины человечества напирали, и кое-где близ ворот уже завязывались рукопашные схватки.

Опускалась ночь. Я надеялся, что, несмотря на несомненный успех, с наступлением темноты войска людей все-таки отойдут на прежние позиции, дав нам тем самым время на подготовку. Сквозь пробитую в воротах дыру я видел, как Ролдеро отдавал приказания своим солдатам, явно надеясь закрепить достигнутый успех до наступления темноты.

Я послал к воротам подкрепление.

Я уже начинал сомневаться в справедливости моего собственного решения.

Может быть, Арджав был все-таки прав и это преступление — выпускать на волю столь могучую огненную силу? Но потом я подумал: «А не все ли равно? Лучше, наверное, уничтожить их всех и половину планеты в придачу, чем позволить им уничтожить красоту мира — элдренов».

Я даже как-то вынужденно улыбнулся собственным мыслям. Арджаву очень не понравились бы подобные рассуждения: они были ему совершенно чужды.

Увидев, что Ролдеро привел новые силы к прорыву в воротах, я вскочил в седло ближайшей лошади и ринулся на помощь защитникам.

Я выхватил свой ядовитый меч Канаяну, я издал свой боевой клич — тот самый, что еще совсем недавно так поднимал дух тех людей, которых я вел в атаку! Они услышали его и, по-моему, были несколько ошеломлены.

Я гнал коня, не разбирая пути ни среди своих, ни среди чужих, пока не оказался прямо перед самим Ролдеро. Он изумленно воззрился на меня и осадил коня.

— Станешь биться со мной, Ролдеро? — спросил я его.

— Ну да, предатель, конечно стану, — пожал он плечами.

И он, намотав поводья на луку седла и ухватившись обеими руками за рукоять меча, обрушил на меня удар такой неимоверной силы, что я еле успел пригнуться. Меч просвистел у меня над головой.

Повсюду вокруг нас у разрушенных стен Лус Птокаи люди и элдрены отчаянно сражались в меркнувшем свете — не на жизнь, а на смерть.

Ролдеро устал, наверное, устал сильнее, чем я, но бился он упорно, и мне так и не удавалось преодолеть его защиту. Его меч ударил меня по шлему, голова у меня закружилась, я обернулся и постарался тоже нанести ему удар. Мой шлем удержался у меня на голове, а вот его свалился на землю. Он совершенно поседел с тех пор, как я в последний раз видел его без шлема.

Лицо его побагровело, глаза сверкали, рот был угрожающе оскален. Он попытался ударить меня прямо в забрало, но я успел наклонить голову, и он, не удержавшись, завалился вперед, а я тут же направил меч ему в грудь. И ударил.

Он застонал, весь гнев, казалось, улетучился из его глаз, когда он, задыхаясь, прошептал:

— Ну вот, Эрекозе, теперь мы снова сможем стать друзьями… — и умер.

Я смотрел на него, скрючившегося в седле, и вспоминал его доброту, вино, которое он присылал мне, чтобы я мог заснуть, советы, которые он пытался мне давать. А еще — как он столкнул тогда мертвого короля на землю из седла. И все-таки граф Ролдеро был хорошим человеком. Хорошим человеком, которого ход истории заставил вершить злые дела.

Его черный жеребец повернулся и медленно потрусил прочь, к видневшейся вдали палатке графа.

Я поднял меч, как бы отдавая Ролдеро последние почести, а потом крикнул наступающим:

— Эй, воины Человечества, смотрите! Ваш Великий Герой мертв!

Закат догорал.

Люди начинали отступать, поглядывая в мою сторону с ненавистью, а я смеялся над ними, потому что напасть на меня они не решались — ведь окровавленный меч Канаяна был по-прежнему у меня в руке.

Один из них, однако, ответил на мои насмешки:

— Мы отнюдь не обезглавлены, Эрекозе, если ты надеешься именно на это! У нас есть наша королева, и она вдохновит нас на дальнейшие сражения. Она прибыла в лагерь, чтобы завтра стать свидетельницей твоего поражения!

Итак, среди осаждающих город была Иолинда!

Я несколько мгновений подумал и крикнул в ответ:

— Передай своей госпоже, чтобы она завтра прибыла к городским стенам. На рассвете. Для кратких переговоров.

В течение всей ночи мы трудились над укреплением поврежденных ворот и установкой нового оружия. Боевые машины были установлены во всех подходящих местах, а воины-элдрены вооружились автоматами и винтовками.

«Интересно, — думал я, — получила ли Иолинда мое приглашение на переговоры? И решится ли она прийти?»

Она пришла. Она явилась в сопровождении всех оставшихся в живых военачальников, сверкающих своими дурацкими доспехами. Сейчас эти блестящие латы казались особенно нелепыми перед лицом древнего оружия элдренов.

Одну из огромных пушек мы поставили жерлом вверх на самом виду — чтобы иметь возможность продемонстрировать ее чудовищные возможности.

До нас долетел голос Иолинды:

— Здравствуйте, элдрены! Здравствуй и ты, их любимец, их игрушка в человечьем обличье! Ну что, он уже многому у вас научился?

— Здравствуй, Иолинда, — сказал я, появляясь перед ней. — Ты, кажется, начинаешь следовать примеру отца и проявлять склонность к сварливым оскорблениям. Давай лучше не тратить времени даром.

— Я уже трачу время даром, — заявила она. — Сегодня мы намерены смешать вас с землей.

— Может быть, этого и не произойдет, — сказал я. — Потому что мы предлагаем вам мир.

Иолинда во весь голос рассмеялась:

— Это ты, предатель, предлагаешь нам мир! Да ты и должен был бы молить нас об этом! Но мира ты никогда не получишь!

— Я предупреждаю тебя, Иолинда, — вскричал я в отчаянии, — я предупреждаю вас всех, воины! У нас есть совершенно новое оружие. Оружие, способное уничтожить даже саму Землю! Вот, смотрите!

И я отдал приказ выстрелить из огромной пушки.

Элдрен-артиллерист выполнил мое приказание.

В жерле пушки послышалось глухое ворчание, и почти сразу оттуда вылетел ослепительный сгусток огня. Нам, стоявшим неподалеку, жар выстрела даже слегка опалил кожу, и мы отшатнулись, прикрывая глаза.

Пронзительно заржали лошади. Лица военачальников посерели, они хватали воздух ртами. Они с трудом сдерживали своих коней. И только Иолинда прямо сидела в седле, явно храня спокойствие.

— Вот чем мы ответим вам, если вы не согласитесь на мир, — крикнул я. — У нас таких больше десятка, а есть еще и другие, но не менее мощные. Есть и обычные пушки, способные, однако, одним выстрелом поразить не менее сотни человек. Что ты скажешь теперь?

Иолинда вскинула голову и посмотрела прямо на меня.

— Мы будем биться, — сказала она.

— Иолинда, — молил я ее, — ради нашей былой любви, ради твоей собственной жизни — прекрати бессмысленное кровопролитие! Мы не причиним вам вреда. Вы сможете вернуться домой — все! И до конца своей жизни жить в мире и спокойствии. Я говорю чистую правду.

— Мир и спокойствие! — горько рассмеялась она. — Мир и спокойствие рядом с оружием такой силы!

— Ты должна верить мне, Иолинда!

— Нет, — сказала она. — Люди будут сражаться до конца. Нам покровительствуют Великие Добрые Боги, и мы непременно победим! Мы должны положить конец этому колдовству, а сегодня мы видели самый отвратительный пример этого колдовства.

— Это не колдовство. Это научное достижение. Это точно такая же пушка, как у вас, только значительно более мощная.

— Колдовство! — теперь каждый тихонько повторял это слово. Эти дураки были действительно, пожалуй, самыми настоящими варварами.

— Если мы будем продолжать сражение, — сказал я, — то только до победного конца. Элдрены предпочли бы отпустить вас после того, как мы одержим победу. Но если мы одержим победу, я бы хотел очистить планету от вашего племени — точно так же, как вы поклялись очистить ее от элдренов. Используйте же свой шанс! Заключите с элдренами мир, будьте благоразумны!

— Что ж, если это так, то мы лучше умрем от ваших колдовских штучек. Но мы умрем — сражаясь! — заявила Иолинда.

Я устал убеждать ее.

— Что ж, тогда давай с этим кончать, — сказал я.

Иолинда погнала коня прочь от города, и маршалы ее отправились готовить свои войска к новому штурму.

Я не видел, как погибла Иолинда. В тот день их погибло так много.

Они пошли на приступ, и мы их ждали. Они оказались беспомощны против нашего оружия. Сгустки чудовищного огня, вырывавшиеся из жерл пушек, сметали ряды людей с лица земли. Стреляя в них, все мы в душе страдали от невыносимой боли: гордых воинов, могучих боевых коней, целые отряды людей выстрелы из наших пушек обращали в прах.

Мы поступили именно так, как они и предсказывали. Мы уничтожили их всех до единого.

Мне было так жаль их, когда они шли и шли на приступ: то поистине были сливки Человечества.

Потребовался час, чтобы уничтожить миллион воинов.

Один час.

Когда побоище было закончено, я преисполнился странным чувством, которое и тогда не мог описать и теперь классифицировать тоже не могу. То была некая смесь скорби, облегчения и триумфа. Я оплакивал Иолинду. Она была где-то там, в этой груде дымящихся костей и почерневшей плоти, превратившаяся в кусок пушечного мяса, утратившая всю свою красоту в один миг — как и жизнь, впрочем. «Что ж, хотя бы смерть ее была мгновенной, и это уже хорошо», — подумал я.

И именно тогда я принял окончательное решение. Хотя могу ли я с уверенностью сказать, что вообще принимал его? Разве я не для этого предназначался Судьбой?

А может быть, это было тем самым тяжким преступлением, о котором я говорил ранее? Может быть, именно такое преступление и повергло меня на тот путь, который я должен был пройти теперь?

Был ли я прав?

Несмотря на то что Арджав все время противился этому, я отдал приказ вывести боевые машины за крепостные стены Лус Птокаи и, усевшись в одну из них, повел их в бой.

И вот что я сделал дальше.

За два месяца до этого именно я возглавил завоевание городов Мернадина людьми. Теперь я отвоевывал их назад уже от имени элдренов.

Страшными были эти бои: я уничтожал людей — всех до единого, — если они там еще оставались.

Через неделю мы уже были в Панафаале, где стояли на якорях их корабли.

Я уничтожил и эти корабли, и их команды — вместе с семьями, женами и детьми. Пощады не было никому.

А потом, поскольку могучие боевые машины по большей части оказались амфибиями, я повел свои войска через море к Двум Континентам, хотя Арджав и Эрмизад за мной не последовали.

И пали их города — Нунос со своими чудными, украшенными самоцветами башнями, Таркар; дивные городки плодородных сельскохозяйственных долин — Сталако, Калодемия, Мурос, Нинадун. Были дотла сожжены Ведьма, Шилааль, Синан и многие другие. Города людей были стерты с лица Земли за несколько часов.

В Некранале, окутанной нежной дымкой столице Двух Континентов, возвышающейся на горе, было пять миллионов жителей, и все они умерли, а от самого города осталась лишь обугленная дымящаяся гора.

Но я действовал методично. Были уничтожены не только крупные города, но и деревни и даже отдельные фермы.

Я обнаружил, что кое-кто из людей пытался скрываться в пещерах. И пещеры эти были разрушены.

Я уничтожил леса, где они могли бы спастись от меня. Я стер с поверхности земли даже скалы, под которые они могли бы заползти.

Я бы, без сомнения, уничтожил каждую травинку, если б Арджав не примчался с того берега моря и не остановил меня.

Он был в ужасе от того, что я сотворил. Он умолял меня остановиться.

Я остановился.

Больше убивать было некого.

Мы вместе отправились назад, к побережью, на какое-то время задержавшись у дымящихся развалин, которые некогда назывались Некраналом.

— И ты сделал это из-за гнева одной женщины и любви другой? — воскликнул Арджав.

Я пожал плечами:

— Не знаю. Наверное, я сделал это ради того единственного варианта мира, который был возможен. Я слишком хорошо знаю людей — свою собственную расу. Эту Землю без конца сотрясали бы войны, подобные той. Мне пришлось выбирать, кто более достоин продолжать жить. Если бы они уничтожили элдренов, то, как ты и сам понимаешь, вскоре начали бы воевать друг с другом. И войны эти были бы совершенно бессмысленными. Они дрались бы из-за власти над себе подобными, из-за нескольких акров земли, из-за обладания женщиной, которая знать их не желает…

— Ты говоришь о них так, словно они еще живы, — тихо заметил Арджав. — Ты, Эрекозе, видно, до сих пор еще не осознал содеянного тобой.

— Но дело-то сделано, — вздохнул я.

— Да, — прошептал он. И сжал мою руку. — Пойдем, друг мой. Нам пора обратно, в Мернадин. Пусть вся эта мерзость останется здесь — там тебя ждет Эрмизад.

У меня даже чувств никаких не проснулось при этих словах: эмоции умерли во мне, я был пуст. И тупо последовал за Арджавом к берегу реки. Воды ее еле текли: они были завалены грудами черной сажи.

— Я думаю, что поступил правильно, — проговорил я. — То была даже не моя воля — ты ведь знаешь это — но воля кого-то свыше. Мне кажется, я именно для исполнения ее и был вызван в этот мир. Существуют такие силы, природы которых, мне кажется, мы не узнаем и не постигнем никогда. Они могут лишь являться нам во сне. Мне думается, что не Ригенос позвал меня сюда — нет, то была куда более могущественная воля. Но чья? Ригенос, как и я сам, был всего лишь марионеткой, инструментом, орудием. Нас обоих просто использовали. И судьбой была уже предрешена гибель Человечества на этой планете.

— Да, лучше, если ты будешь представлять себе это именно так, — сказал Арджав. — А теперь поехали домой.