Ваше Сиятельство 12

Глава 15 Шипы и лепестки

Мой путь лежал к ночному рынку на Нижегородской. Там до полуночи, а иногда позже продавали цветы. А цветы мне прямо крайне как надо бы! Урок Ковалевской, тот самый в первый вечер нашей близости, я помнил и в этот раз хотел оказаться безупречным. Этаким безупречным призраком, спешащим на свидание к своей невесте, о близости которого она даже не подозревала.

С цветочницами на Нижегородской я не ошибся: еще издали было видно, что сразу за святилищем Гермеса перед сквером царит ночное оживление. Там продавали горячую еду с лотков: шашлыки, кебабы и пирожки. Напротив шло пиво на розлив, вино в глиняных разовых стаканчиках. Возле криво припаркованных эрмиков собралась веселая и крикливая кампания.

Стремительный и невидимый я пролетел над ними к первому цветочному павильону. Подлетел и завис над ведрами и широкими вазами, источавшими головокружительные ароматы роз, всяких иных цветов, выбор которых здесь имелся богатый. Завис я с пониманием, что сейчас мне придется совершить банальное воровство. Я был бы и рад заплатить, но у призраков редко водятся при себе деньги. Оставалось мысленно пообещать, что следующий раз, когда я окажусь в этом месте и буду во плоти, то рассчитаюсь с продавщицей сполна. Я уплотнил обе руки и принялся выдергивать из ведра розовые и белые розы. Хотя в иных жизнях подобное в том же самом зыбком теле я делал много раз, задача эта оказалась непростой: розы были крупные с длинными мясистыми стеблями. Вдобавок, мокрые, что придавало им дополнительный вес. Вытянув четыре штуки, я понял, что мне уже тяжело, а пятая для призрака может стать вовсе неподъемным грузом.

Все-таки, под ошалелым взглядом продавщицы, я вытянул пятую. Позади услышал возгласы:

— Юстаф! Смотри, бля! Цветы летают!

— Чудо! — расхохотался кто-то. — Или мы просто перепили⁈

Чтобы поддержать веселье, я снова изменил форму: превратился в подобие эринии — в летающую голову с длинными, седыми космами. Натянул на морду хищный оскал, глаза сделал побольше, придав им помимо свечения безумно-забавный взгляд. В свободную руку вложил бутылку водки и разом сместился в видимый спектр. Развеселить народ у меня не получилось: все, включая цветочницу с криками ужаса бросились в рассыпную. Увы, без юмора оказался народ на Нижегородской.

«Не бойтесь меня, люди! Я добрый!», — мой ментальный посыл их не смог остановить. Ночной рынок стремительно опустел. Сбежал даже невозмутимый узбек, торговавший знаменитым на весь наш район пловом.

Зря я так. Глупая шалость в стиле госпожи Евстафьевой, хотя Талия в последнее время перестала быть такой. Я вытянул из ведра еще одну розу — шестую, красного цвета, подумав о Ленской. Свету тоже хотелось видеть, если, конечно, получится. Отношения с ней были натянуты и тихонько остывали, но все равно хотелось…

Невидимый и отягощенный цветами я устремился к особняку Ковалевских.

Летел невысоко. Редким прохожим было непривычно видеть букет роз, плывущий в звездном небе. Описав дугу над посадочной площадкой для виман, я вспомнил ту ночь, когда здесь мы приземлись с Ольгой Борисовной на вимане, взятой в прокат. Вышли из нее и долго целовались под луной, изредка отгоняя комаров, вспоминая недавние шалости и наслаждаясь близостью друг друга. Прекрасный был вечер! Для меня, в котором тогда было так много прежнего Саши Елецкого, это вечер, пожалуй, был самый лучший за все прежние годы.

Окно в покои моей невесты оказалось приоткрытым. Оставив на соседнем подоконнике розу для актрисы, я с большим трудом затянул букет в комнату. Самой Ольги в покоях не было, и что-то мне подсказало, что княгиня в ванной — слышался плеск воды за стеной. Подлетев к трельяжу, я положил розы там. Затем увидел тюбик помады рядом с косметичкой, и мне захотелось пошалить.

Кое-как своими почти бесплотными конечностями я выдавил кончик помады и нарисовал ей сердце прямо на зеркале. Ниже очень неровно, но вполне читаемо написал: «Я тебя люблю!». Еще до того, как успел изобразить восклицательный знак, дверь распахнулась, в комнату вошла Ольга Борисовна. Как всегда, очаровательная, в белом, не запахнутом до конца халате, отчего-то сосредоточенная и слегка взволнованная. Тюбик с помадой выпал из моей невидимой руки, издал громкий стук о столешницу трельяжа. Княгиня резко повернулась и увидела розы, а через миг надпись над ними на зеркале, в котором отражалась она сама.

— Саш! — Ольга замерла, выжидая, вслушиваясь в тишину. — Саша… Ты здесь… — ее последние слова прозвучали странно, с интонацией то ли вопроса, то ли утверждения. Ольга часто говорит так, и потом не сразу понимаешь, что она имела в виду.

«Оль…», — я все-таки ответил. Ответил ментально, хотя хотел поиграть с ней еще. Но гораздо больше хотел прижать Ковалевскую к себе. Насколько мог, я уплотнил свое тело, сделал его видимым.

Ольга вскрикнула и бросилась ко мне. На лице ее, в синих, влажных глазах отразился испуг, причину которого я понял лишь после того, как она потребовала:

— Саша, скажи, что ты жив! Елецкий, пожалуйста! — из глаз ее брызнули слезы.

Вот так… Моя девочка, подумала, что я явился к ней призраком, потому что умер.

«Оль, Олечка! Конечно, я жив!», — я прижался к ней, со всей силы, увы, незначительной физической силы своих тонких тел. — «Даже не думай, что я могу умереть! Была возможность прилететь сюда в таком виде. Наташа пока контролирует мое тело, а я к маме и сразу к тебе!».

— Спасибо! — она принялась целовать мое лицо, жарко и влажно. Как ни странно, я чувствовал это даже вне собственной плоти. — Спасибо, что смог послать такое сообщение из Лондона! Саш, так приятно! Не ожидала. Очень, очень хочу, чтобы ты скорее вернулся по-настоящему!

«Оль, мы должны там решить все быстро. Думаю, дня два, три. Может четыре. Уже нашли то, что искали. Получается, ты так толком и не отдохнула в Крыму? Император…», — беззвучно и с ощутимым сожалением сказал я.

— Да, император… Филофей нас всех подвел, хотя мы такого ждали давно. Послезавтра похороны. Денис такой расстроенный. Очень! Написал мне, потом еще наговорил голосом. Мне кажется, он плакал. Подумать не могла, что он может плакать. Не будем сейчас об этом, — она опустила голову, как бы кладя ее мне на грудь и добавила: — В Крыму хорошо, но это никак нельзя сравнить с нашей с тобой поездкой на Карибы. Мне снилось, что мы с тобой снова там, на огромном песчаном пляже в «Садах Атлантиды». Чудесный, очень приятный сон.

«И мы обязательно вернемся в этот сон много раз», — пообещал я, мысленно для себя продолжил: «Вот только заберу Ключ Кайрен Туам… и может быть смогу выкроить несколько дней для нас двоих».

— Ты сказал, Бондарева с твоим телом. Трахнул уже ее? — Ольга подняла влажные глаза ко мне. — Признавайся, Елецкий, минус одна лицензия?

«Нет, Оль. Честно, с ней этого не было. Если еще честнее, то она — дама очень строгая в этом вопросе. Все время твердит, что замужем», — ответил я, поглаживая ее мокрые волосы.

— Вот как, значит, пытался великий соблазнитель, но обломался. Не знаю даже, Елецкий, обрадовал ты меня или огорчил, — она грустно улыбнулась, потерлась о меня носиком. Вернее попыталась. Ведь моя плоть была не слишком плотнее воздуха.

«Почему огорчил, Оль?», — переполненный чувствами от нашей встречи, я не уловил ход ее мыслей.

— Потому, Саш. Потому, что ты это хотел сделать, и будешь добиваться еще и еще — здесь я не сомневаюсь. Ладно, я уже махнула на это рукой. Сама подписала лицензию, хотя ты меня перехитрил. Даже обманул, хитро, подленько. Не будем сейчас об этом. Хочу только о приятном. Останешься на ночь? — она привстала на носочки и произнесла своим неповторимым шепотом, волнующим до самых глубин: — Хочу переспать с призраком.

«А я просто хочу с тобой переспать. Много раз. Оль, прости, не могу остаться. Очень жаль. Как уже сказал, мое тело контролирует Бондарева. Помнишь, как это было, когда его контролировал Родерик? Вот то же самое. Для Наташи это как бы не сложно, но все равно, долго делить внимание на два тела не так легко. И мало ли что может случиться. Все-таки Коварный Альбион, может случиться какой-то форс-мажор. Представь, вернусь, а мое тело остыло», — усмехнулся я.

— Ты вообще с ума сошел! Елецкий! Немедленно возвращайся! Давай, давай! — она начала подталкивать к окну. — Брысь отсюда!

«Оль, да нормально все! Это я же сказал про самые крайности! Дорогая, обещаю все хорошо будет!», — и хотя я сопротивлялся, моя невеста сегодня оказалась намного сильнее меня. Справилась, точно с пустым бумажным пакетом, оттянула к окну, едва не протиснула сквозь мелкие отверстия шторы.

— Лети и возвращайся поскорее! Саш, я знаю, ты все можешь! Но, пожалуйста, не рискуй, где нет необходимости! Обещай мне! — потребовала она.

Я молчал. Даже растерялся немного. Ну как я могу дать такое обещание?

— Обещай! Пожалуйста! — настояла княгиня.

«Оль, дорогая моя, ты сама понимаешь, такое нельзя обещать. Ты же не хочешь, чтобы я врал? Обещаю, что сделаю все возможное, чтобы наша операция прошла успешно и мы все вернулись в Москву! Вернулись поскорее!», — сказал я.

— Все, лети! Я тебя люблю и жду! — она поднялась на носочки, и я снова ощутил ее теплый и влажный поцелуй.

«Ты самая, самая, самая!», — во мне от нашего единения разлилось такое приятное тепло.

Выпуская меня, Ковалевская отодвинула штору и открыла шире окно.

— Спасибо за цветы! Это очень приятно! — сказала она мне в след.

Не знаю, видела ли она красную розу, которую я подхватил с подоконника. Наверное, стоило сказать ей, что роза для Ленской, чтобы у моей невесты не возникло каких-нибудь неприятных мыслей.

Поднявшись повыше, я устремился в сторону Хамовников, туда, где находилась квартира Элизабет и Светланы. Имелось предчувствие, что свою актрису я найду именно там. Да и где ей быть еще в близкое к полуночи время?

К старой семиэтажке, выходящей длинным фасадом на Северный проспект, я добрался почти мгновенно. Еще издали нашел взглядом окна квартиры, которую снимала Стрельцова. Увы, они оказались темными. Быть может Ленская легла спать, что на нее непохоже — сама говорила, что никогда не ложится до полуночи. Еще виконтесса могла принимать ванну или сидеть на кухне, которая выходила окнами на улицу Пожарского. Но даже если так, очень сомнительно, чтобы актриса экономила на освещении. Я хотел уже залететь в открытую форточку и оставить розу на ее кровати, но решил потратить еще пару минут, взглянуть на эту квартиру со стороны Пожарского.

Мигом облетел дом, и сразу понял отчего меня влекла сюда интуиция, которая сегодня оказалась необычно активна и дала мне несколько полезных подсказок. Светлану я увидел у двери в подъезд. Находилась виконтесса там не одна. В слабом свете туэрлинового фонаря перед ней, опираясь рукой на стену, стоял не кто иной, как граф Баринов. Не тот, что важный маг из Верховной Коллегии, а его сын — Степан Демидович. Именно рядом с ним я видел Ленскую во дворце, когда ради дурачества натягивал на себя образ императора.

Невдалеке, заскочив передними колесами на тротуар, покоилась новая «Электра 30С» — дорогая, солидная, с приятно-тусклой подсветкой шикарного салона, обтянутого кожей и мехом. Видимо, принадлежавшая молодому графу. Молодому относительно — он был года на три старше меня с Ленской.

— Боги, какой же это вечер, Свет! В нем прекрасно все! Эти звезды! И ты! И наша поездка к Эйслеру! А твоя игра в «Сладких снах госпожи Аллои» выше всяких похвал! — нашептывал Баринов, поглаживая руку актрисы. — Только одно меня расстроило…

Ленская молчала, улыбаясь и глядя на звездное небо, примерно в то самое место, находился я.

— Не хочешь знать что? — Степан убрал руку со стены и обвил ей актрису за талию.

— Не хочу. Если тебе все нравится, зачем омрачать это тем, что тебя расстроило? — усмехнулась она.

— Хорошо, молчу. И молчу и очень тебя хочу, — выдал Баринов глуповатую рифму, прижал виконтессу к себе и начал покрывать ее лицо, поцелуями.

Если бы Ленская оказала хотя бы малое сопротивление, то я, возможно бы, вмешался. Однако она принимала это все так, будто желала его ласки сама. Прежний Елецкий во мне застонал. Я чувствовал его боль, чувствовал метания, словно черти жарили его на сковородке. Пусть перебесится — давать ему волю я не собирался.

— Пожалуйста, поедем ко мне! Не хочу сегодня расставаться! Просто не могу! Поедем! — Баринов потянул ее за руку эрмимобилю.

— Нет! Степан! Успокойся! — остановила его Светлана. — Если так хочешь, лучше поднимемся ко мне!

— Я тебя люблю! Я тебя обожаю, Свет! — он подхватил ее на руки, и они слились в поцелуе.

Розу, которую я сейчас держал в невидимой руке, мне захотелось отнести Элизабет. Но через миг я подумал, что в жизни Элиз будет от меня еще много роз. А эту… Зависнув ровно над Ленской, я начал выдергивать из цветка лепестки и бросать их вниз. Они плавно кружились, опускались на актрису и на ее воздыхателя.

— Степан, пусти! Что это такое⁈ — Ленская вырвалась из его объятий, замерла, подняв голову и глядя на непонятно откуда падающие лепестки роз. — Баринов! Ты видишь? Откуда это?

— Это лепестки цветов, — определил граф, взяв один из заставших в ее волосах. — Свет, это боги! Это боги, Свет! Они благословляют нас!

Когда лепестков не осталось, я с большим трудом, надломил стебель и бросил его вниз. Затем поднялся повыше и стремительно понесся в Лондон. Из-за бушевавших эмоций я не смог сразу схватиться за образ-якорь квартиры на Кэмброк-роуд 112. Вспомнились слова Ленской, которые она повторяла мне не менее трех раз: «Я никогда не изменяю своему мужчине!». И вот теперь вопрос: она врала или она уже не считает меня своим мужчиной? Если врала, то изменяла ли мне раньше? Об этом я обязательно спрошу ее, как только вернусь в Москву в привычном облике. А пока улицы столицы текли подо мной ночными огнями. Выше и ниже меня проносились виманы; в серебряном свете луны недалеко проплывал дирижабль.

Я сосредоточился. К чертям Ленскую — нужно скорее вернуться в Лондон! Меня ждут с огромным нетерпением, и у нас очень много важных дел, цена которым — величие нашей Родины! А капризы женского сердца… С этим разберемся как-нибудь потом!

«Дорогая, уступи-ка место — хочу домой», — беззвучно попросил я Бондареву, едва влетев в открытое окно.

«Наконец-то! Как же ты долго!», — ментально воскликнула баронесса. И вышло это так громко, что меня пробрала легкая вибрация.

Наташа осторожно ослабила связи, передала основные энергоканалы. Мне показалось, при этом баронесса хотела меня поцеловать — этакое выражение радости и принятие близости на тонком плане. Она, близость, между нами как бы есть, но кто-то очень упрямо сопротивляется это признать.

Прошло не более двух минут, как я открыл глаза. Бросил взгляд на Элиз — она услышала, что я вернулся, сразу прибежала. Потом на Бабского и пролом в стене. И строго спроси:

— Почему до сих пор не сделали ремонт?

— Ах-ха-ха! Вы, господин Макграт, шутник, как и я! — отозвался Алексей Давыдович.

— Саш, жарить уже мясо? — Элизабет присела на край кровати.

Я втянул ноздрями воздух и сразу почувствовал маленьких подвох. Здесь и без того витал невыносимо аппетитный запах жареной с луком баранины.

— Прости, но… — Стрельцова улыбнулась и стыдливо отвела взгляд, — мы с Бабским не выдержали, съели по кусочку. Пойду приготовлю для тебя с Наташей.

— Блять… — прошептал я.

— Что? — Стрельцова или в самом деле не расслышала, или сделала вид.

— Да злюсь я на себя, Элиз! Злюсь, что не принес тебе цветы! — пояснил я.

Вероятно, Бондареву эти слова задели, но она не подала вида и сказала:

— Рассказывайте, корнет, не томите! Что там в Увядшей Розе? — она слегка толкнула меня в бок. — А то вы не о тех цветах начинаете. И вообще, хватит мять мою кровать — вставайте!

Наташа ткнула меня в бок жестче. Ну, что за женщина! Меня начал разбирать смех. Ее надо трахнуть! Определенно! За все ее капризы, мысленные завихрения, за эти попытки командовать мной — надо трахнутьт! Даже Ковалевская удивлена, что этого до сих пор не случилось.

— Раз так, слушай мою команду! — я приподнялся. — Все шагом марш на кухню. Там расскажу об Увядшей Розе, иных «цветах» и сюрпризах герцога Уэйна. И потом, попивая вино составим план на завтра.

Рассказывал я долго. О визите в Москву пока не сказал ни слова, но обо всем, связанном с Castle Faded Rose, изложил в полном объеме: все свои приключения, наблюдения и домыслы. Взяв листок бумаги коряво, но достаточно ясно изобразил план замка таким, каким я воспринял его. Сделал даже поэтажную разбивку тех уровней, которые для нас могли иметь значение. По просьбе Бабского снова и подробностях пересказал весь забавный казус с магистром Брэггом. Полагаю, Брэгга не стало в живых, еще в те минуты, когда искал путь к нижним уровням замка.

— Вы очень меня удивили, корнет, — начала Бондарева, которая никак не могла расстаться с этой неуместной манерой общения. — Удивили приятно. Конечно, это просто потрясающе, что вы смогли такое проделать!

— Не «вы», а «ты», — я положил ей руку на колено.

— Хорошо, если тебе так от этого легче, — согласилась строптивая баронесса, придерживая мою ладонь и поправляя юбку. — Но… — она замолчала, будто собираюсь мыслями и глядя, как Элизабет суетится у плиты. — Дело в том, что после случившегося с тем магистром… Брэггом, положение для нас не стало слишком лучше. И я с тобой, Александр Петрович, соглашусь. Завтра же они начнут расследование. Это без сомнений. Или даже сегодня. Происшествие слишком серьезное.

— Да, но они никак не докопаются до истины, — я потянулся к пачке «Никольских».

— Не докопаются, но вполне могут заподозрить, что имело место какое-то ментальное вмешательство, — продолжила Бондарева. — Например так: группа сильных российских менталистов, смогла обойти их щит и, используя жесткие схемы психо-когнитивных влияний вывели магистра из равновесия. Затем довели до сумасшествия. Разумеется, они примут все меры для дальнейшего усиления охраны замка и будут в ближайшее время находится в особом внимании, готовые к самым негативным сценариям. Поэтому, я считаю необходимым поторопиться с реализацией твоего плана. Я имею в виду, проникновение в замок через подземный ход. Мне в этом плане нравится почти все. Лишь пока неясны кое-какие детали и вопросы, связанные с нашим отступлением.

— План господина Макграта во всем великолепен! — согласится Бабский, вертя в руке серебряный тубус, с которым не расставался.

— Так вот, нам нужно обсудить кое-какие детали и приступить к реализации плана сегодня же! — высказалась штабс-капитан.

Элизабет и поручик Бабский с недоумением повернулись к ней.

— Сегодня же! — повторила она. — Иначе завтра все может стать намного сложнее. Придется не поспать! Родина требует! — с пылом произнесла Бондарева.

Мне показалось, что следующими ее словами будут: «Беру командование на себя!»