В Институте Времени идет расследование

Линьков находит след

Захлопнув за собой дверь, Линьков прислонился к шершавой серой стене проходной и перевел дыхание. Информация, полученная от Макарыча, здорово подкосила его. Стружков, значит, вернулся и преспокойно ушел из института, даже вахтеру на прощанье ручкой сделал? Нет, это уж ни в какие ворота не лезет!

«Как же так? — растерянно думал Линьков, не замечая, что снова начал накрапывать дождик. — Не с потолка же я взял, что Стружков не может вернуться! Ну, предположим, я психологический просчет допустил, чего-то не учел. Но по логике это не проходит, по простейшей логике! Стружков горы переворачивал, чтобы в прошлое поскорей попасть, а попал и даже войти туда не захотел? Где тут логика? Он же хотел и Левицкого спасти, и себя от подозрений очистить, а что получилось? Что он скажет мне, например? Или Нине? Как оправдает теперь свое поведение? Ему же проще всего не возвращаться к нам, а перейти на новую мировую линию… Ну, двойника бы там встретил — что ж, с самим собой легче договориться!»

Тяжелая капля скользнула Линькову за шиворот, он вздрогнул, огляделся и под теплым шумным дождем побежал к зданию института.

«А записка-то! — вспомнил он в вестибюле, отряхиваясь и приглаживая намокшие волосы. — Записку он почему не забрал?! Ну, допустим, он почему-то не смог или не решился выйти из камеры в прошлом. Так ведь по возвращении он первым делом должен был уничтожить свою записку! Зачем же трезвонить на весь институт, что ты потерпел неудачу, когда вполне достаточно сообщить о своем блистательном открытии и о первом переходе, и все будут вопить от восторга! Даже Шелеста вон как пробрало! А он и записку оставляет лежать, и вообще в институт не является… Ну сплошная бессмыслица! С ума он сошел, что ли! Постой… А может, с ним на переходе что-то случилось? Память отшибло? Нет, это уже я чепуху сочиняю! Магнитное поле начисто смывает память, даже из камеры после этого не выйдешь, а Стружков нормально ходил и с вахтером общался…»

Линьков глухо замычал от злости и тут же смущенно обернулся. Но в вестибюле никого не было. Дождь вовсю барабанил в стекла, весело хлюпал и журчал, стекая с крыш, но небо на западе уже посветлело и ветер поспешно разгонял тучи, расчищая дорогу солнцу. Линьков посмотрел в окно, и эта картина его почему-то приободрила. Он встряхнулся и бодро сказал себе: «Решено. Стружкова оставляем на потом. Если он за это время не явится, начнем розыск по всей форме. А пока проверим, откуда же явился тот… гость!»

Он двинулся влево по широкому светлому коридору, обшитому старинными резными панелями, прошел мимо двери расчетного отдела, на секунду замедлив шаг, и завернул за угол. Прямо перед ним, метрах в двадцати, был выход во внутренний двор, к корпусу эксплуатационников. По правой стороне чернел узкий проем боковой лестницы, а дальше виднелась приоткрытая дверь зала хронокамер.

«Тут мы и начнем соображать, — сказал себе Линьков, останавливаясь. — Впрочем, особенно-то соображать нечего. В наличии у него всего две возможности — эксплуатационный корпус и зал хронокамер. В эксплуатационном хроноустановки есть, но они, как я понимаю, по размерам непригодны для интересующего нас случая. В зале камеры вполне подходящие, но они еще не работают. Однако чудес на свете нет, а есть, наоборот, суровые факты. Поэтому мы все же и в зал заглянем, и в корпус пройдемся. И начнем мы с зала, потому что он ближе и во всех отношениях удобней для нашего героя. Монтажники начинают раньше и кончают раньше — значит, после пяти здесь наверняка пусто. И войти легко, а к эксплуатационникам нужен специальный допуск».

Линьков просунул голову в приоткрытую дверь. В огромном, ярко освещенном зале стоял сплошной хаос и шум. В углу надсадно визжала электродрель, кто-то тянул через весь зал тяжелый и грязный воздушный шланг; всюду валялись доски, обрезки труб, мотки кабеля. У дальней стены внушительно высились громадные кубы, в которых Линьков с удивлением признал хронокамеры.

Линьков перешагнул порог и остановился. Никто не обратил на него внимания. Дрель замолчала, и в наступившей тишине кто-то громко крикнул:

— Подай напряжение на вторую!

Линьков двинулся в сторону хронокамер, с переменным успехом лавируя между досками и трубами.

Люди в темно-синих, испятнанных известкой и краской халатах возились у второй хронокамеры. В ее настежь распахнутом нутре болтались провода, поблескивали круглые черные коробки приборов, присосавшиеся к стенам и полу, торчали ребристые грани какой-то стальной конструкции. Внезапно в камере полыхнула слабая розовая вспышка, и тот же голос проорал:

— Дай вторую ступень!

Снова дико взвыла электродрель, и за третьей камерой, где люди суетились у огромной дыры в полу, пронзительно лязгнуло железо.

Линьков пробрался к вихрастому долговязому парню и сквозь нестерпимый вой дрели прокричал ему на ухо:

— Кто здесь главный?

Человек обернулся и беззвучно зашевелил губами, указывая на людей, хлопочущих вокруг дыры в полу. Дрель вдруг замолкла, и человек прокричал конец фразы: «…где фундамент!»

Линьков торопливо спросил:

— Вы здесь каждый день работаете? До которого часа?

— В четыре обычно шабашим. Но бывает, и до пяти задерживаемся.

— И много еще вам работы? — допытывался Линьков.

— А кто ж его знает! — весело сказал парень. — Одну камеру уже опробовали, гоняли на рабочем режиме вхолостую, со второй вот возимся, а четвертая… ну, сами видите. — Он показал на уродливую, с рваными краями Дыру, где, очевидно, находился фундамент четвертой хронокамеры. — А вы из газеты, что ли?

Из камеры высунулся плечистый парень в пропотевшей голубой майке и заорал:

— Сергей! Кабель подтяни, потолочные сопла буду проверять!

Собеседник Линькова мигом метнулся куда-то за камеру. Снова истошно взвыла дрель.

«Значит, одна хронокамера здесь уже опробована! — бормотал Линьков, морщась от воя и грохота. — Что ж, пойдем-ка мы познакомимся поближе с этой камерой…»

Осторожно пробираясь сквозь дикую путаницу кабелей, он подошел к первой хронокамере. Она почему-то была битком набита всякой чепухой. Сквозь стеклянную дверь Линьков видел груду деревянных подставок, навалом брошенные щиты, доски, карнизы.

«Нашли тоже место склад устроить! — с неодобрительным удивлением подумал Линьков. — Едва успели отладить камеру и уже сразу захламили так, что смотреть противно. Но ему это даже удобно: за всем этим барахлом можно спрятаться, никто и не увидит… А камера здоровенная, раза в три больше лабораторной. И совсем готова, действительно, даже вокруг нее уже прибрано».

И правда, пол вокруг этой камеры был чисто подметен, и никакие шланги, доски, трубы здесь не валялись. Только у двери лежало что-то маленькое, яркое.

Линьков машинально наклонился и поднял пустой сломанный спичечный коробок. Хотел было бросить, но не бросил, а стал разглядывать. Чем-то его заинтересовал этот коробок — может, тем, что лежал так одиноко и приметно именно здесь, в единственном чистом уголке, куда монтажники, по всей видимости, уже и не ходят. «Неужели кто-то перекур устроил именно вот здесь?» — думал Линьков, осторожно расправляя и выпрямляя изломанный коробок. Выпрямил, внимательно осмотрел — нет, ничего особенного, коробок как коробок, с картинкой из серии «Птицы СССР»: сидит этакая хитрая птаха со здоровенным клювом и сбоку надпись — «дятел». Линьков хотел уже выбросить коробок и вдруг увидел…

Еще не веря собственным глазам, он снова всмотрелся — да, все правильно, наконец-то! Тот след, реальный, неопровержимый след, который он искал, почти не надеясь найти…

Значит, он прав: эта история начиналась отсюда.