Утро нового века

Глава 9

— Кондратий Исаевич, а что мне-то делать теперь? — Строганов был действительно растерян. Как же, Ахмадов уезжал в Григориополь, оставляя его на хозяйстве при дворе Яшванта Рао.

— Мишенька! — ласково улыбался ему майор, — Ты прекрасно справишься, душа моя! Я уверен, что ты сможешь построить отношения с двором магараджи, твой Викентий тебе поможет, да и ему самому это не менее важно. Князь Гогенлоэ[1] решит военные вопросы, можешь ему доверять безусловно, он человек проверенный — Карпухин и Кутузов дают ему рекомендации, а это дорогого стоит.

— Но, может, всё-таки Вы…

— Мишенька, не волнуйся ты так, мне просто необходимо вернуться в наместничество: никак иначе свести воедино такой объём поставок я не смогу!

— Я знаю, Кондратий Исаевич, но в одиночку представлять Россию… — всё ещё нервничал Строганов.

— Я рад, Михаил Григорьевич, что именно Вы были даны мне в сопровождение в этой миссии! — перешёл на церемонный тон начальник канцелярии наместничества, — Кроме Ваших дружеских связей с князем Вишалом, Вы являетесь обладателем совершенно невероятного чутья на настроение собеседника, которое незаменимо в дипломатии. К тому же Вы, Михаил Григорьевич, хитры и изворотливы. Я не могу себе представить человека, более подходящего для исполнения этой работы, чем Вы.

— Что? — поручик был совершенно ошарашен таким поведением начальника.

— Мишенька! — засмеялся Ахмадов, — Видел бы ты своё лицо, душа моя!

Строганов недолго сдерживался и присоединился к майору. Русские посланники весело хохотали, толкая друг друга, снова и снова заливаясь неудержимым смехом, что заняло, казалось, целую вечность, но потом начальник канцелярии наместничества жестом остановил веселье и продолжил уже более серьёзным тоном:

— Миша, я ведь нисколько не шутил, когда произносил хвалебные слова в твой адрес. Ты, действительно, прекрасно ориентируешься в политике при дворе Яшванта Рао, причём это начало проявляться менее, чем через неделю общения с магараджей и его приближёнными. Сам князь явно благоволит тебе, ты видишь, кто может стать проводником наших идей в его свите… Да и твоя мысль о былой военной мощи побеждённых в Европе, которую мы можем использовать в Индии, меня поразила — замечу, что и Столице она нашла полное понимание.

Однако, не открою тебе тайны: в твоём деле есть пометка из Корпуса, что ты перспективен, но такого я всё же не ожидал. К тому же, твой Жаров тоже оказался прекрасным знатоком людей: здесь не пропал, с Яшвантом сошёлся близко, тебя вытащил.

— Ну, он всё же мой друг…

— Единственный ли друг?

— Ну…

— Вот, Мишенька, а вытащил сюда он именно тебя! Так что, не принижай себя, душа моя. Ты справишься. Гогенлоэ поможет тебе одолеть военную вольницу, Жаров окажет содействие при дворе, а я из Григориополя закрою вопросы поставок и помощи с людьми.

— Ох, Кондратий Исаевич… Ладно, взялся за гуж, не говори, что не дюж! Давайте ещё раз по текущим делам пройдёмся! — Строганов словно стал выше ростом, в лице появилась властность, а по-юношески слегка наивный взгляд сменился хищным прищуром.

Ахмадов улыбнулся про себя — нравился ему этот молодой человек, демонстрирующий все задатки великолепного дипломата и администратора, внешнее простодушие которого вводило в заблуждение ушлых маратхов.

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

— Лорд Фредерик, я ещё раз прошу Вас позаботиться о том, чтобы это предложение было принято!

Толстый весьма немолодой, очень дорого и безвкусно одетый торговец выглядел настоящим хищником. Налитые кровью глаза толстяка сверкали, а крючковатый нос, словно птичий клюв, жёстко нависал над мясистыми, сейчас ярко-алыми от бешенства, губами. Подобно орлу или скорее мерзкому грифу, почуявшему добычу, он нависал над собеседником, злобно скаля зубы. Второй участник разговора, человек в отличие от визави, совсем не старый, довольно стройный, одетый с элегантностью, свойственной аристократам во многих поколениях, напоминал скорее антилопу, которую лев уже загнал и вот-вот растерзает.

— Но, дорого́й мой Азария, я не могу пойти против воли Тайного Совета, который явно выразил намерение удержать адмирала в Европе, определяя главной задачей победу над Моро! — испуганно отбивался английский пэр.

— Лорд Фредерик, я настаиваю на посылке эскадры адмирала Джервиса в Индию! Настаиваю! Без его авторитета и таланта в Бенгалии могут проявиться проблемы, которые принесут нашим проектам серьёзные убытки! — командным тоном давил толстяк.

— Но всё же, король желает победить Францию! — почти пискнул аристократ.

— Мне плевать на этого жидкого немца[2]! — побагровев, шипел на собеседника купец, — Он может себе воображать всё что угодно, но потеря денег, моих денег, мне много важнее.

— Азария, я не готов терпеть такое оскорбление Величия… — попытался было встать на дыбы пэр.

— Тогда, мой дорого́й лорд, Вам придётся терпеть то, что Вам и Вашей дражайшей леди Агнес придётся покинуть своё замечательное поместье, а равно и Ваш роскошный особнячок на Стрэнде[3]! — завизжал торговец.

— Азария! Вы угрожаете мне… — голос лорда сорвался.

— Угрожаю? — захохотал шантажист, — Я лишь потребую оплаты Ваших долгов, дорого́й мой! Ваших, Вашего батюшки, Вашей жёнушки! Вы так легко тратите не свои деньги, щедро раздавая расписки, которые волею случая оказалась у меня в руках! Неужели же, бедному торговцу невозможно получить средства, на которые он щедро финансирует проекты самого лорда-канцлера, а?

— Азария, я молю Вас…

— Я хочу, чтобы Вы, лорд Фредерик, добились отправки Джервиса в Индию! И мне всё равно, что думает по этому поводу король да даже Господь Бог! Мне нужны мои деньги — и я их получу любым путём!

Один из богатейших торговцев Англии, только из жадности, не купивший пока себе титул, ещё воспитывал несчастного аристократа, а его слуга уже спешил выйти к бесцельно слоняющегося возле дверей дома разносчику.

— Лорд Фредерик сделает это. — лакей произнёс эти слова коротко, словно экономя буквы, — Твоему хозяину удалось сильно напугать господина Азарию — тот был очень убедителен и добился своего.

Его собеседник внимательно посмотрел на него, с тонкой улыбкой кивнул и быстро пошёл воль по улице.

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

— Государь, я с прекрасными новостями: король Георг смирился с нашими требованиями! — радость Обрескова была просто неописуема.

— Молодец, хорошо сплавал, Пётр Алексеевич! — я возбуждённо хлопнул ладонью по сукну стола, — Англии, конечно, деваться было некуда, им даже продовольствия не хватило бы без заморских поставок. Но всё одно — перебодать этаких баранов было сложно!

— Да уж, если бы адмирал Джервис не отправился в Индию, то, пожалуй, бы и не удалось, государь! Не сто́ит спрашивать, как у Вас это получилось? — хитро прищурился глава русской дипломатии.

— Не стоит! — каркнул из угла Захар. Ему уже совсем недужилось, врачи не давали надежд, он держался только на своей недюжинной воле. За ним тенью ходил Сидоров, перенимая опыт и бразды правления нашей заграничной разведывательной сетью.

— Захар Памфильевич Святого Андрея получит. — ласково посмотрел я на своего уже уходящего соратника и одного из немногих, кто знал почти всё о нашей политике.

— Зачем оно мне, государь? — хрипло усмехнулся Пономарёв, — Семьи, детей так и не завёл, кому мне титулы да ордена оставлять?

— Внукам Емельяна Карпова, коих ты, словно своих балуешь. — подошёл я к нему и заглянул в тусклые глаза друга, — Ужель, Захарушка, моё уважение им не достанется?

— Ох, государь… — улыбнулся мне Пономарёв, — Спасибо тебе за всё!

— Роно прощаешься, господин глава Заморской экспедиции, мы ещё повоюем! — я погладил его по совершенно лысой покрытой пятнами голове.

— Ладно, — стыдливо вытер Захар слёзы, — Давай-ка, государь, Петра Алексеевича не прерывать.

Я кивнул Обрескову, и тот продолжил:

— Согласились они на полную отмену всех ограничений на торговлю с нами и ввод повышенных пошлин на оборот с Соединёнными штатами.

— По Адену[4], Маскату[5] и Джибути[6] возражений не возникло?

— Нисколько, государь. Они готовы признать наш протекторат, сейчас у них просто не хватит сил на контроль над этими портами. Но почему Вы, государь так настаивали на Красном море? Я понимаю, зачем нам нужен Маскат — всё же Персидский залив становится всё более важным для нашей торговли, и мы шаг за шагом превратим его в наше внутреннее море! Но Красное, омывающее нищие арабские берега…

— Э, друг мой… — засмеялся я, — В голове моей бродят идеи о канале, который соединит Средиземное море с Красным, позволит нашим судам напрямую проходить к берегам Индии… Ты слышал, Пётр Алексеевич, о канале фараонов[7]? Замечательную книгу написал полковник Зенкевич, прошедший через Египет и Абиссинию[8] с экспедицией.

— Не успел, государь — всё кочую по европейским столицам… — развёл руками Обресков.

— Что поделать, такие времена сейчас. Испанцы-то, небось, обижаются на нас за Пуэрто-Рико? — устало вытянул я ноги.

— Да нет, они всё поняли правильно — мы же их просили не лезть в войну, союзный договор был нарушен, да и французы уже под Барселоной стоят, так что смирились. — махнул рукой Пономарёв.

— Ну и хорошо, значит, со всеми договорились. — выдохнул я.

— А как император Франц? Слышал, что Вы, государь, в Варне с ним, почитай, неделю мучились? — с некоторой ревностью спросил Обресков, не присутствовавший на моих переговорах с соседним монархом.

— Всю кровь из меня выпил, злодей! Я-то тебя, Пётр Алексеевич всего на день опередил. — усмехнулся я, — Уж мы с Тугутом ему десяток вариантов предлагали — упирался, будто осёл. Всё понимает, а платить не желает. У него Моро в Баварии стоит, уже вот-вот в Моравию[9] ворвётся, а император всё раздумывает. Если бы англичане да испанцы совсем его не заклевали, ни о чём бы не договорились.

Да ещё наш посол Самарин — умница! Он Тугуту напомнил, что земли-то можно в залог передавать, но без права изменять там законы и порядки. Это-то и устроило императора — Франц уверен, что, победив Францию, он получит и славу, и достаток. Тогда и расплатиться, и вернёт себе всё, а ежели мы законы и порядки менять не станем, то и не освоим там ничего. Земли-то, конечно, его собственные — империя в этом никак участвовать не будет.

— А нам-то такое зачем, государь? Просто, чтобы деньги свои обезопасить? — не понял Обресков.

— Деньги тоже, Пётр Алексеевич! Налоги, к тому же, оттуда уже в нашу казну пойдут, причём как лихва за заём. Да и пусть Европа знает, что Россия просто так ни в какую драку без явной выгоды для себя не полезет! Нашим же военным тоже сподручнее воевать на знакомых землях, о которых и заботиться сильно не придётся. Но главное — людишек-то оттуда мы сманивать будем без какого-либо противодействия вообще!

— Так что же, император этого не понял?

— Я ему рассказывать об этом не собираюсь! — смеялся я, — Да и ты не станешь, Петя! А ему такое и в голову не придёт — кто же примется резать курицу, несущую золотые яйца? В землях Габсбургов сейчас подати больше чем в четыре раза выше российских. Коли мы бы только о деньгах думали, то надо было бы собирать налоги, да в ус не дуть.

— Какие условия-то заклада? — деловито уточнил детали мой главный дипломат.

— Определились, сроку двадцать лет даётся. Ежели через это время император свои земли не выкупит, то они отойдут, безусловно, России.

— А что даёт-то, цесарь в заклад? — задал главный вопрос Обресков.

— Хочет он Валахию да Сербию, но вот только сии земли, которые недавно ещё были, по сути, турецкими, никак не могут быть достаточными для обеспечения наших поставок и участия в войне. Мечтает ещё и Боснию нам всунуть, но зачем она нам? Так что пока Самарин с Тугутом ещё торгуется.

— А мы так и просим ещё и Срем[10], Банат[11] да Трансильванию[12]?

— Ну, на бумаге настаиваем ещё на Словакии и Славонии[13], но это больше для торга. Думаю, в ближайшие недели сойдёмся и подпишем договор. Люди в этих землях нам знакомы, по языку и обычаям нам родственны — не успеют и глазом моргнуть, как русскими станут.

— Значит, война?

— Война, будь она неладна, Пётр Алексеевич, война! Суворов уже войска собирает…

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

Французы, действительно, справились с проблемами снабжения, вынесли нужные уроки, со швейцарцами вполне договорились, да и не только с ними. Моро воспользовался ослаблением противника на Верхнем Рейне и нанёс удар на Пфальц, где под Мангеймом разбил главную армию союзников под командованием фельдмаршала Мака. По сути, перед французами не осталось сколь-нибудь существенных сил противника.

Да, фланги ещё были сильны: в Нидерландах всё ещё наступала армия Шварценберга, в Тироле стоял эрцгерцог Фердинанд, в Италии успешно оборонялся Мелас, но вот в центре зияла пустота. И там орудовал сам Моро, который вторгся в Баварию, доверив Ланну удар на Ганновер. Пфальц официально покинул коалицию, а за ним последовали все прирейнские княжества и архиепископства, пытающиеся хоть так защитить свои земли от полного разорения. Ждать не стала и Венецианская республика.

В лагере коалиции остались только родственники Габсбургов, Бурбонов и Ганноверов, да ещё хитрый саксонский Веттин отлично понимал, что, изобразив сейчас отступление, можно было и попасть под оккупацию, но среди населения оставшихся стран начались брожения. К тому же Испания тоже оказалась на грани полного поражения, ибо Ней не стал терпеливо ждать, когда его противник накопит силы для нового удара и сам двинулся в пределы Каталонии. Возле Жироны, которую осадил даровитый француз, состоялось сражение, к котором испанская армия потерпела крупное поражение.

Англия, в свою очередь, ничем не могла сейчас помочь союзникам, ибо у неё возникли проблемы в Индии, где возле Рохтасгарха очень крупный отряд под командованием генерала Кларка подвергся совершенному разгрому армией маратхов. Кларк вёз с собой огромные сокровища, награбленные в захваченной им Агре[14], так что поражение оказалось вдвойне болезненным.

Да и вообще, ситуация в Индии резко усложнилась. Магараджа Яшвант Рао очень быстро стал важнейшим игроком в государстве маратхов, захватив титульного императора Шаху[15] и провозгласив себя новым пешвой. Он заключил мирные соглашения с соседями, уступив им некоторые земли, и принялся наводить порядок в своей стране. В его армии на первых ролях оказались европейские, в основном прусские, шведские и немного русские офицеры. К маратхам со всей Индии начали стекаться и французы, оказавшиеся неприкаянными, но мечтавшие отомстить англичанам. Европейское оружие и европейский порядок уже показали, что перед британским командованием возникло очередное очень опасное препятствие на пути завоевания субконтинента.

Назначенный лордом-губернатором Индии, лорд Ричард Уэсли, граф Морнингтон[16], посчитал одной из главных причин поражения тот факт, что основу армии Кларка составляли бенгальцы, активно нанимаемые для службы английской короне. Он настаивал на резком увеличении количества собственно британских солдат для повышения стойкости войск. Аберкромби и Джервис поддержали его в этой просьбе, и теперь для правительства проблемы европейской войны начали перекрываться индийскими вопросами. К тому же после своей победы Яшванту Рао значительно легче было найти понимание у соседей, который вполне могли присоединиться к маратхам в войне против европейских агрессоров.

На море французские адмиралы тоже не желали оставаться позади армейских командиров и действовали активно, перехватывая торговлю противников в прилегающих к континенту водах. Флоты же союзников опасались давать решительное сражение, справедливо видя возможность потерпеть поражение от весьма сильного противника. Англичане пытались организовать сопротивление, но испанцы, португальцы, а следом за ними и неаполитанцы не желали воевать под командованием давних врагов. Так что, несмотря на формальное преимущество в мощи эскадр коалиции, французы пока не ощущали серьёзного давления с их стороны.

Очевидно было, что без значительной поддержки извне союзу в войне не спастись от поражения, а Моро деловито осваивал захваченную территорию, перенося границы и устраивая вассальные ему республики. Явление России на арену всеевропейской войны было уже просто необходимо — мы не могли допустить гегемонии Франции, как, впрочем, и любой другой страны, кроме, собственно, нас самих, мы должны были защитить свою торговлю, расширить сферы влияния, ну и напомнить зарвавшимся соседям, кто в доме хозяин.

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

— Павел Иванович! Поручик Никитин! — кричал совсем юный ещё десятник Капунин, только прибывший из корпуса и назначенный в полуэскадрон Павла.

— Что тебе, Васятка? — устало поднял голову молодой человек, отвечавший за постановку на постой всего полка.

— Письмо Вам, Павел Иванович! — радостно улыбался десятник, — Из Никитинки! Женский почерк! В штабе мне для Вас передали.

— Письмо? — зарозовел офицер, — Давай, Вася! Да не тяни!

— Сейчас-сейчас! — пыхтел юноша, вытягивая пакет, — От невесты, Павел Иванович?

— Да, Вася! — глупо улыбаясь, поручик вчитывался в мелкие чёткие строчки, написанные любимой рукой, — Надо же, под Прессбургом меня почта нашла, а! Сам не знал ещё неделю назад, что здесь стоять будем, а вот…

— Да уж, военная почта сейчас просто чудеса творит! — поддерживал разговор десятник, почти влюблёнными глазами глядя на командира, — Наш Александр Васильевич гонит нас нещадно, а вот письма успевают! Так, ведь быстро идём, что даже Карпухин бы позавидовал…

— Васька, ты в полку новичок, так что не знаешь, как у Карпухина было! — оторвался от письма поручик и насмешливо посмотрел на Капунина, — В русской армии нигде медленно не ходят, чай не европейцы какие-нибудь. Да и наша дивизия всегда был у фельдмаршала лучшим. Недаром именно нас в поход отправили, а мы ещё на Дунае догнали Соломина и Коновницына[17]! Даже сам Суворов нашего Николая Карловича Боунапарта похвалил.

— Но ведь бежим-то после этого, всё одно, словно на пожар! У нас в корпусе так не гоняли…

— Вася, ты уж не скромничай! Я-то ещё не так давно выпущен! Гоняли, да ещё как! — усмехнулся поручик, — А что бежим… Так, кесарь вон столько торговался и дождался того, что Мака ещё раз разгромили под Гюнцбургом, а Мелас сдал Рим. Слышал, наверное, что император чуть ли не умолял нашего генералиссимуса спасти его от французов. Что у цесарцев осталось? Только эрцгерцог Карл, но он не соперник для Моро — слишком уж него мало войск. Из Нидерландов ни человека не отозвать — больно уж там союзников жмут, в Тироле да Италии вот-вот совсем беда случиться, а Бавария уже вся под французами, глядишь, и Богемия падёт, а там и Вена рядышком. Только на нас и надежда.

— Битва будет точно! — радостно округлил глаза десятник, — Ордена заслужим, да и деньгами государь после победы не обидит!

— Дурак ты, Васька! — поморщился Никитин, — Молод слишком да восторжен. Столько народу в битвах поляжет, да и от плохой воды многие навсегда на чужбине останутся, а ты — ордена. Первая задача простого солдата — выжить, а офицера — сберечь солдат, всё же остальное — уже как получится.

— Так что же, Вы в победу не верите, Павел Иванович? — с обидой произнёс Капунин.

— Верю, Вася! Конечно, верю! Иначе какой бы я солдат был? Просто беречься надобно, пока такое возможно. Вот ты видишь, как на нас венгры смотрят?

— Ну, не любят они нас…

— Конечно, Вася, почти всё, что император нашему государю в залог отдал, у венгров забрали. Таких доходов мадьяры лишились. Вот и опасайся ты их поболе! Чтобы я не слышал, как ты в одиночку из лагеря выходишь, понятно!

— Так точно, господин поручик! — с некоторой обидой вытянулся юноша, но в глубине его глаз уже светилось понимание, — В бой-то скоро пойдём, Павел Иванович?

— Не знаю, Вася. Готовься к схватке каждую минуту — французы уж больно лихо всех бьют, глядишь, и до Вены добегут чуть ли не впереди нас. А такого Суворов не потерпит точно!

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

Никитин-старший ехал в поезде. Дело для него было уже не новое, даже можно было сказать — привычное, а вот для младшего сына, Ярослава, всё было в новинку. Мальчик изо всех сил пытался изобразить степенность, как же, сын одного из известнейших людей империи, который от дворянства пока официально отказывался, но имел на то все основания — в виде трёх степеней медали Святого Владимира. Однако, молодость брала свою — мальчишка, словно угорелый, носился по вагонам, рассматривая отделку, выглядывая в окна, приставая к служителям, в компании с другом, Глебом Толбаевым.

Ярослав был единственным младшим Никитиным, который ещё жил в родительской семье. Старший сын, бывший уже поручиком кавалерии, отправился в Заграничный поход — остановить совсем зарывавших французов, опасно приблизившихся к границам Русского царства. Второй, Самсон, за успехи в учёбе был переведён в Петербург, в тамошний Горный корпус, где готовился стать инженером-механиком. Третий же, Лаврентий, успешно поступил в земледельческую школу и получал навыки агронома в Яссах, что тоже было далеко от городка Никитинска-Днестровского, как стала называться бывшая деревенька Никитинка.

Таким образом, компанию Никитину-старшему в его поездке составили его младший сын да ещё и отпрыск отца Лаврентия, погодок Ярослава. Пускай, в Никитинске давно уже было целых три церкви, однако, по старой памяти, сам Иван и его родные регулярно наведывались в Андреевск, к отцу Лаврентию. Немолодой уже пресвитер[18] по-прежнему обладал огромным авторитетом, и его дружба с Иваном только укрепилась от сговора о браке их детей, который должен был состояться сразу после возвращения Павла из похода. Сейчас Никитин-старший, полуприкрыв глаза, вспоминал последний разговор со священником, когда Иван и Татта приехали к почти родственникам для обсуждения предстоящей поездки.

Тогда, Лаврентий и предложил, чтобы Иван взял с собой его сына, который очень уж мечтал посмотреть мир. А что было отказывать? Проезд его и двух детей казной оплачивался, Глеб в его семье был как родной, закадычный дружок его младшего, опасности никакой… Вот и ехал Никитин теперь в компании двух сорванцов, которые не давали ему скучать в пути. Хотя насчёт отсутствия проблем с мальчишками они явно погорячились: Глеб и Ярослав, мало того, что терялись на остановках, так ещё и как-то раз умудрились пролезть в паровоз, спрятаться в угле и чуть не остаться в Белгороде.

Однако теперь, понабивав шишек, ребята перестали постоянно составлять проблемы и сам Иван, наконец, полностью отдался делу, ради которого он уехал почти на четыре месяца из родимого дома. Никитин был признанным и известным специалистом по артельному делу, которое его и просил распространять в своём письме лично государь. Отказаться от такой просьбы, именно просьбы, что придавало ситуации ещё более обязательный для немолодого уже человека характер, было решительно невозможно.

Пятнадцать уездных городов, где сам Иван говорил собравшимся, как артели могут серьёзно улучшить жизнь людей, посещал деревни, поместья и монастыри, подсказывал в чём-то, ну и ел-пил от души, оказались серьёзной работой. Такие разные земли, но очень похожие люди, однако…

Дворяне, вначале не желали слушать рассуждение крестьянина, пусть и достигшего многого, но после того, как князь Фёдор Сергеевич Барятинский публично обругал своих соседей, устроивших Никитину бойкот, пять часов слушал рассказы Ивана и задавал вопросы, всё изменилось. Все сословия принялись внимать речам первого русского крестьянина, получившего все три степени медали Святого Владимира.

Как-то раз прямо в общественном зале Шуйского уездного собрания подрались помещик Готяев и игумен Свято-Мелетиева монастыря Тимофей, разошедшиеся в трактовке перспектив развития своих земель, а точнее, наоборот, увидевшие друг в друге соперников в части производства крахмала. Создание артелей, особенно в северных и восточных провинциях, виделось чуть ли не единственным способом собрать в кулак производительные силы и увеличить достаток народа.

Уставал Иван страшно, а вот дети наслаждались — увидеть просторы России было незабываемо.

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

— Думаешь, Николай Иванович, сейчас время? — я не очень-то хотел в дни войны заниматься новыми вопросами, мне хватало проблем с военными и финансовыми делами, которые в условиях войны серьёзно усложнились, но отринуть от себя все остальные проблемы было просто невозможно — огромный механизм империи требовал беспрестанного внимания.

— А когда же ещё, государь? — глава Печатного приказа, Новиков, недоумевающе покачал головой, — Сколько же ещё ждать-то? Многие иноземцы, в наши земли переселяющиеся, испытывают слишком большие трудности, да и среди природных русских полного понимания не находится.

— Николай Иванович! Но ведь и пяти лет не прошло, как Вы уже вносили изменение в орфографию. Вам мало исчезновения двух букв и исправления правил языка? — я внимательно смотрел на собеседника, думая, признаться, пока о своём.

— Я бы, может, и остановился на этом, государь, но вот академик Келин, как учивший русский язык уже после своего родного ирландского, видит многое такое, что мешает. А я-то думаю, что у нас, почитай, уже третий год количество печатных книг растёт более чем в четыре раза, а дальше сложно переделывать их будет, а уж какую экономию можно будет получить из сокращения количества литер для печати и уменьшения длины слов… — обосновывал свою позицию Новиков.

— Хитёр ты, Николай Иванович, ссылаешься на Келина, который своими познаниями в языкознании весьма славен… Ещё, небось, и Обрина приплетёшь, коей пишет более чем красиво, но до сих пор неграмотно, а? — я, наконец, полностью погрузился в обсуждаемую тему.

— А что? И сошлюсь, государь! Пусть трудами великого Ломоносова мы имеем правила написания слов и составления предложений, но пока этого мало, надо дальше идти, чтобы язык упростить и сделать его не только достоянием немногих высокообразованных. Пусть каждый сын крестьянский из-под Костромы пишет да говорит так же, как и сын купеческий из Григориополя! Пусть и для какого-нибудь перса, али германца язык наш простым будет и понятным! Ведь тот же Обрин и хотел бы писать правильнее, но разобраться с буквами нашими вельми сложно, а уж правила-то до сих пор таковы, что и русскому они не все ясны. — витийствовал приказной глава.

— Знаешь ты моё мнение, Николай Иванович! Да, язык должен быть для любого неофита прозрачен и ясен, словно хрусталь горный! Только вот, братец, не дам я тебе такого согласия… — широко улыбнулся я ему.

— Как же так, государь! Но я же… — Новиков был поистине ошарашен, у него даже губы задрожали от обиды, он же всё просчитал, предусмотрел, а здесь такая неприятность.

— Потому что пойдёшь ты, Николай Иванович, к Патриарху, а точнее, к митрополиту Новгородскому Луке, который заведует школами, и с ним обсудишь свои идеи. Он уже несколько лет, как увлечён облегчением обучения письму и чтению, и также думает об изменениях в правилах, что в языке русском приняты. С ним ты обсудишь свои предложения и представишь мне уже совместный проект. Не желаю я, чтобы вы лишним трудом занимались, моё время отвлекали, да ещё и всё запутали.

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

— Чего Светлейший князь звал-то нас, а? — полковой старшина Марков, одетый в новенький парадный мундир, но мрачный, словно туча, в предчувствии очередных проблем, ткнул в бок своего соседа, с которым сидел на широкой скамье в приёмной наместника.

— Не знаю! — так же невесело буркнул в ответ ему полковой старшина Бюлов, так же ощущающий грядущие неприятности, — Шерер прислал приказ срочно прибыть. Сам он от наместника не вылезает, ничего не говорит. Война, наверное, опять какая-то!

— Типун тебе на язык! — прошипел в ответ начальник Бохайского полка, — Была бы война, позвали бы всех, а то мы вдвоём сидим. У тебя нихонцы, у меня маньчжуры — никак вместе им не выступить, да и знали бы мы.

— Тогда что же нас выдернули-то? — стараясь говорить как можно тише, спросил Бюлов, — Мне новую станицу надо было закладывать, князёк Канадзавы что-то подозрительно себя ведёт — только и кататься мне через море!

— Вот и думаю, Андрей Фёдорович… Боюсь, отправить нас куда хотят.

— Куда? Думаешь, в Европе чего завертелось?

— Опасаюсь… — очень мрачно пробормотал Марков.

Дальнейший их разговор был прерван секретарём наместника, пригласивший двух казачьих предводителей в кабинет начальника. Войсковой атаман, генерал Шерер, сидел там, всклокоченный и усталый, но внешне вполне довольный и спокойный, что наводило на более благоприятные размышления. На стенах комнаты висели карты с проектами дорог и каналов, а это показывало, что прежде два больших начальника наместничества совещались по поводу путей сообщения, коему сейчас уделялось очень серьёзное внимание.

— И вот настаиваю, Алексей Григорьевич, что канал между Сунгари и Лидией[19] просто необходим! — Шерер никак не мог оставить предыдущую тему разговора.

— Варфоломей Николаевич, кто же спорит! Ежели суда из Амура смогут заходить в Лидию и спускаться к заливу, то это очевидно даст нам огромный толчок — да и Мукден, и Инкон[20] увеличатся многократно. Инженерный проект можно начать готовить хоть сейчас, но где взять людей, которые будут вести земляные работы? — морщился в досаде наместник.

— Так, я предлагаю у Сангушко, Алексей Григорьевич! Коли он такие проекты затевает, то и рабочих прислать вполне сможет! — размахивал руками горячий генерал.

— Что ты говоришь, казачина? — возмутился наместник, — Пришлёт он несколько десятков тысяч землекопов, а что мы с ними потом делать будем?

— Ну и что? Будут у нас кандийцы жить, места, что ли, мало? Просторы-то какие! — развёл руками Шерер.

— Ох, Варфоломей, горазд ты на идеи… Ладно, канцелярия проработает… Кандийские землекопы… — крепко задумался Акулинин.

Два полковника, между тем, молча стояли возле дверей, ожидая реакции наместника, который, видимо, просто забыл об их существовании. Непонятное положение посетителей прервал секретарь, который громким кашлем привлёк к себе внимание Шерера — он, в отличие от Акулинина, не погрузился в раздумья.

Войсковой атаман в сердцах хлопнул себя по лбу:

— Алексей Григорьевич! Господин наместник! Бюлов с Марковым-то уже здесь! Ждут нас!

— Что? Ох… — Акулинин забавно завращал глазами, возвращаясь к реальности, — Приношу свои извинения, господа полковники — совсем заработался!

Казачьи атаманы степенно кивнули, принимая заботы начальника.

— Что я вас пригласил, казаки! Как у вас с бойцами? Хватает ли, хорошо ли обучаются, есть ли проблемы?

— Война будет, Алексей Григорьевич? — напрягся Бюлов.

— Что ты, Андрей Фёдорович? — округлил глаза Шерер, даже подскакивая от неожиданности.

— Да сиди ты, Варфоломей! — махнул рукой наместник, успокаивая войскового атамана, — Сам посуди, чтобы ты сам-то подумал? Вот не тот вопрос я задал — не тот. Так, начнём сначала. Война будет, но в Европе! Французы совсем заигрались. Сегодняшние газеты не видели ещё? В «Восточных ведомостях» написано и про войну, и про то, что мы теперь часть Великой коалиции, и про то, что эскадры наши идут к испанским землям для поддержки союзника. Однако, вас, господа, это напрямую не касается — сил у России в Европе достаточно, да и коли нас к войне привлечь, то пока полки дойдут…

— Выходит, Алексей Григорьевич, — погладил пышную бороду Марков, — война эта — не наше дело?

— Именно так, Степан. — усмехнулся наместник.

— Что, опять через наши земли монголы за море пойдут? — почесал затылок полковник, — Как вспомню…

— Да нет! — махнул рукой Акулинин, — Пока в Халхе дел много, никого больше в Америку не отправим. Так что упокойся и докладывай, господин полковник.

— Ну, в полку моём сейчас числится всего-то пятьсот тридцать два казака, шесть станиц, а держим мы, почитай, почти сто двадцать тысяч квадратных вёрст, почитай Неаполитанское королевство! Пускай, пока маньчжуры нас не шибко беспокоят, но вот стычки, почитай, каждую седмицу. Еле успеваем молодёжь обучать. Сложно.

— Не прибедняйся, Степан Петрович! — глухо и неразборчиво буркнул Шерер, — У тебя же почти сорок тысяч человек живёт!

— Так-то крестьяне, да детишек много, да почитай больше половины баб! Крестьяне же к коню да сабле непривычны! Пехота, да и та… Даже ружьё заряжать учить их надобно, а мои бойцы, почитай, всё время воюют — недосуг им… Мне же кавалерия нужна! На коне сильно проще отбивать налёты маньчжуров.

— Плохо… А коли получишь ты, Степан Петрович, ещё пять сотен пешцов, но хорошо обученных? А, может, тысячу, а? — хитро прищурился наместник.

— Сильно легче станет, Алексей Григорьевич! Тогда станицы точно отбиться смогут, границу прикроем, люди освободятся, пусть и не сразу и не всех, но молодёжь на коня примемся сажать, а там и земельку осваивать, как надлежит, начнём! — ухмыльнулся Марков, — Что, опять сошлют кого к нам?

— Не совсем… — в ответ хитро прищурился наместник, — Слышал, наверное, что в Григориопольском наместничестве Кандийское царство в княжество преобразовали? Вот, так Сангушко, Евстафий Иеронимович, потихоньку местные порядки под наши подводит, людишек местных пристраивает — традиции у них свои, к русским привыкать не желают, так значит, в других землях привыкнут.

— Кандийцы, стало быть? Ну, мне такое не в диковинку — у меня, почитай, полсотни казаков уже из чосонцев будет, так, где одни, там и другие! Поскорее бы, Алексей Григоревич!

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

— Мой Светоч, я прошу Вас обратить внимание на кошмар, который устроили люди короля. — низко наклонив голову, начал свою речь бывший голландец, ныне англичанин, при этом тайный русский.

— Мой старый Аарон, иногда, я думаю, возможно ли, что нынешний король — это посланник дьявола, посланный адом, чтобы остановить меня в направлении народа нашего к спасению? — грустно произнёс в ответ лорд Чарльз и потёр сильно слезящийся глаз, — Сколько нашедших истинный путь теперь потеряны для Бога, ибо отправлены далеко за море, лишены возможности слышать проповедь и служить праведному делу?

— Да, мой Светоч, люди уже боятся выходи́ть за двери, но и это их не спасает — королевские стрелки врываются теперь и в дома. Они хватают всех, кто кажется им слишком бедным, и отправляют их в Индию! — охал торговец, — Солдаты вымели с улиц уже всех бродяг, бездомных, даже негодяев, которые уж точно не могли помыслить о подобном! Каждый, лишившийся дохода, теперь зачисляется в солдаты. Король распорядился даже ограничить отправку людей в Россию!

— Что, Георг ради своей Индии жертвует доходом? — искренне удивился глава луддитов.

— Ну, не то чтобы… — усмехнулся Аарон, — Король требует свой «налог на головы» в фиксированной сумме, но запрещает вывозить в Россию более десяти тысяч человек в год.

— Как же люди это терпят? — покачал головой лорд Чарльз, — Почему парламент не возвысит свой голос и не остановит нового Навуходоносора[21] в жадности его?

— Парламент доволен огромными богатствами Индии, мой Светоч и готов есть с руки короля…

— Жадность… Это погубит нас, сын мой…

— Воистину, мой Светоч! Ходят просто невероятные слухи, как английские разбойники, забранные в солдаты, получают в Бенгалии полную свободу совершать преступления, это даже привлекает негодяев, и они сами идут в руки правосудия, надеясь разбогатеть в Индии!

— Пусть их, сын мой, грехи отправят их в котёл с кипящей смолой — зачем же их жалеть?

— Я, всё же, мой Светоч, хотел бы обратить внимание на то, что среди отправляемых за море много и хороших людей — ведь в солдаты забирают всех, кто не имеет постоянного дохода и жилья, а таких сейчас очень много.

— Истинно, Вельзевул[22] взял власть в свои руки! — начал было распаляться лорд.

— Однако, среди них есть множество сынов истинной веры, которые лишаются доступа к Свету! — вернул его к разговору русский агент.

— К чему ты ведёшь, Аарон? — скривился бывший советник короля.

— Люди, не слыша слов истины, сильно страдают, а принудительный отъезд — вовсе не причина лишать их спасения, мой Светоч!

— Ну? — нетерпеливо прошипел духовный лидер луддитов.

— Я прошу подумать над тем, чтобы отправить за море Ваших учеников для проповеди среди страждущих. Свет истины должен быть распространён среди готовых идти к Господу и слышать слова его Пророка!

— Ты хочешь покинуть меня, Аарон? — напрягся сэр Чарльз.

— Что Вы, мой Светоч! — покачал головой торговец, — Я останусь рядом с Вами до конца нашего пути. Я думаю, что тот же Марк вполне может…

— Апостол Марк… — уголки рта главы секты поднялись, — Это неплохо звучит…

— А вот в Бомбей можно было отправить Джона Уилфера, он не пропускает ни одной Вашей проповеди! — тут же подхватил мысль бывший голландец.

— О да! И апостол Иоанн! Это так красиво! — просто запел тщеславный англичанин.

[1] Гогенлоэ-Ингельфингенский Фридрих Людвиг (1746–1818) — прусский военачальник, генерал от инфантерии, князь.

[2] Немец — Ганноверы, династия Британских монархов, происходившая из древнего аристократического германского рода Вельфов.

[3] Стрэнд — центральная улица Лондона.

[4] Аден — крупный город и порт в Йемене.

[5] Маскат — крупный город, столица государства Оман.

[6] Джибути — город и порт в Восточной Африке, столица одноимённого государства.

[7] Канал фараонов — условное наименование древнего предшественника Суэцкого канала. Прокапывался много раз: при династиях Древнего Египта, персидских царях, античных Птолемеях, римских императорах, арабских халифах.

[8] Абиссиния — приятое в те времена арабизированное название Эфиопии.

[9] Моравия — восточная часть современной Чехии, в прошлом населённая моравами.

[10] Срем — часть Среднедунайской низменности между Дунаем и Савой.

[11] Банат — историческая область в Восточной Европе, ограниченная Карпатами, Дунаем, Тисой и Мурешом.

[12] Трансильвания (Семиградье) — историческая область в современной Румынии, ограниченная отрогами Карпатских гор.

[13] Славония — историческая область в современной Хорватии, ограниченная Савой, Дравой и Дунаем.

[14] Агра — город в Северной Индии, более ста лет в XVI–XVII вв. бывший столицей Империи Великих Моголов.

[15] Шаху II (1763–1808) — номинальный император (чатрапати) государства Маратхов из династии Бхонсле.

[16] Ричард Колли Уэлсли (1760–1842) — крупный британский государственный деятель, первый маркиз Уэлсли, лорд Морнингтон. Старший брат герцога Веллингтона.

[17] Коновницын Пётр Петрович (1764–1822) — русский военачальник и администратор, генерал от инфантерии.

[18] Пресвитер — наименование второй степени священства в христианстве.

[19] Лидия (Ляохэ — авт.) — крупнейшая река Южной Маньчжурии.

[20] Инкон (Инкоу — авт.) — порт на Юго-Востоке Китая, на берегу Бохайского залива.

[21] Навуходоносор II (Набу-кудурри-уцур — аккад.) — царь Нововавилонского царства, при нём Вавилон достиг максимального рассвета и стал настоящим центром мира. Навуходоносор разграбил Иерусалим и разрушил Первый храм. Символ безумного завоевателя.

[22] Вельзевул — Сатана.