Утро нового века

Глава 11

— Как твоё здоровье, Матвей Степанович? — внимание генерала Боунапарта было очевидно искренним.

— С каждым днём, Николай Карлович. Всё лучше и лучше! — молодцевато отозвался Соломин, но землистый цвет его лица говорил об обратном.

— Вот, не стоило старику устраивать военный совет в городе! Надо было всем к тебе в госпиталь приехать, не тревожить тебя переездом! — вздохнул корсиканец.

— Я сам попросил Александра Васильевича, Николай Карлович. — Соломин ронял слова по одному, с трудом произнося их, было видно, что он находится на грани обморока.

— Чёрт побери! — вполголоса выругался Боунапарт и махнул офицерам, стоявшим на крыльце дома, где размещался штаб армии, — Ребята, ну-ка быстро сюда! Аккуратно вынимайте генерала Соломина из коляски! Не видите, его совсем растрясло! Вот уж этот мне упрямец-великан! Есть у вас в штабе койка? Ну-ка быстро его уложить! На совет приготовьте ему кресло помягче!

— Александр Васильевич уже распорядились! — кивнул молодой офицер в мундире тульского артиллерийского полка, — Койка готова, лекарь Самсоньев ожидает.

— Отлично! У нашего генералиссимуса всё предусмотрено! — хмыкнул военачальник и направился в штаб.

— Что, Николай Карлович, слышал, Вы с Соломиным встретились? — ласково приветствовал Боунапарта Коновницын.

— День добрый, Пётр Петрович! Именно так, приехал в коляске, но серый, словно третьего дня, как помер. — отозвался тот.

— Ну, удержать Матвея Степановича просто невозможно! — мягко улыбнулся генерал, — Тем и славен — При Гангхофене командовал дважды раненным, не оставлял дивизию, пока совсем без чувств не остался. Александр Васильевич просил дождаться прихода Соломина в себя — без него никак нельзя! Извольте ли сбитню? У Александра Васильевича он чрезвычайно восхитителен!

— Почему нет, давайте! Ты как, Пётр Дмитриевич, с нами? — прищурившись, Боунапарт окликнул дремлющего в кресле своего старого знакомца Милинковича.

— Что? А, ты уже здесь Николай Карлович! Да, пожалуй! — отозвался сильно уставший начальник штаба.

Вскоре к собравшимся присоединились и другие армейские начальники, прибывшие на военный совет. Но дожидались все, пока не явился смущённый общим вниманием и собственной слабостью Соломин. Тогда дежурный офицер распахнул двери кабинета генералиссимуса, и оттуда, словно он там караулил, порывисто выбежал Суворов.

— Здравствуйте, други мои! А где Матвеюшка? Вот он, чудо-богатырь! — широко улыбался командующий, однако не обнимавший, как привык своего генерала, — Жив, почти здоров и готов к бою! Молодец, молодец! А как ты, Николай Карлович? Рука твоя не болит?

— Заживает, Александр Васильевич! — улыбаясь отозвался Боунапарт, невероятная энергия генералиссимуса просто охватывала всех вокруг него, заставляя забыть о своих печалях.

— Превосходно! Жаль только, Саши Венгера не будет, м-да… — погрустнел командующий, но тут же снова загорелся, — Но, друзья мои, мы его не забудем, но и помнить только о нём для нас живых большой грех! Так что, докладывайте! Как дела Ваши, господа генералы да бригадиры?

Пошли доклады, вначале все были оптимистичны — первым ворчать начал Корсаков. Начальник артиллерии сетовал, что у него катастрофически не хватает лошадей для перевозки пушек и зарядов, несмотря на достаточной большой трофейный табун. Наших лошадок выбыло довольно много, а французские лошади были слабее русских, нужно было запрягать их почти вдвое больше, а для этого не хватало соответствующей упряжи, к тому же в силу своих меньших размеров поддерживать скорость движения, сколь требовалось, долго они не могли.

Усугубляла положение более слабая конструкция трофейных лафетов и зарядных ящиков, которые также не соответствовали требованиям русского устава. Корсакова поддержали окольничие, указывающие на те же проблемы уже с обозом. Если, изготовить новую сбрую в Баварии было вполне возможно, хоть не скоро и не дёшево, то, вот, несоответствие качества конского поголовья и подвижной части трофеев установившимся в русской армии требованиям, было нерешаемой проблемой.

Скорость передвижения артиллерии и обоза падала чуть ли не вдвое, к тому же для этого требовалось оставить на месте почти сотню французских орудий и часть имущества, уделяя всё внимание медицинским повозкам. В противном случае скорость и продолжительность переходов ещё уменьшалась.

Главный врач армии, Судаков, в свою очередь, усугублял ситуацию, сообщая, что перевозка раненных на трофейном транспорте приведёт к резкому повышению смертности.

— Подтверждаю! — подал голос в его поддержку Соломин, — Мне тут было всего-то полторы версты ехать, да и повозка-то наша, а всю душу вытрясло. А уж на французской-то…

Пока генералы обсуждали проблемы транспорта, приводя всё новые и новые примеры сложностей использования трофейного имущества, а также рассуждали о ценности раненных, а потом и захваченной амуниции, оружия, да и просто различного нужного в хозяйстве хлама, Суворов, прищурившись, молчал, а вот Милинкович мрачнел.

— Не о том Вы рассуждаете, господа! — генерал Боунапарт вернул всех к действительности, — Мы стоим лагерем уже больше двух недель! Стоим! Да, нам было надо привести войска в порядок, дать им отдых, но, ведь Моро-то уходит! Уходит и пополняет свою армию.

— Да, уж… — Коновницын решил не отставать от него, — Война-то не закончена, да и битва-то явно не последняя.

Все посмотрели на молчащего Суворова, и тот вступил в обсуждение:

— Дети мои! Война воистину не окончена. Франция не разбита — Моро восстановит силы, его генералы ещё очень многое могут. Мы помогли Священной Римской империи выстоять, освободили её земли, захваченные республиканцами, но разве это победа? Да, имперцы с помощью англичан начали теснить Ланна из Ганновера, а мы их разбили здесь, но ведь Италия, Гессен и Вестфалия по-прежнему за французами, а Ней всё ещё стоит возле Валенсии.

— Так что же? — загудели генералы.

— Но, скажу я вам, дети мои, не всё так просто…

Повисла тишина, да такая, что стало слышно, как за окном покрикивают на лошадей возницы, и ругает нерадивого караульного проходящий мимо десятник.

Суворов кивнул Милинковичу, тот продолжил его мысль:

— Наши отношения с императором ухудшаются день за днём. Все заметили, что лагерь эрцгерцога Карла расположился в стороне от нас. Однако, войска империи рядом и пристально следят за нами. Проблемы с раненными и транспортом штабу армии были в целом понятны, но помочь в этом гофкригсрат отказывается.

Мы просили принять на попечение наше госпитальное хозяйство, предоставить нам лошадей, упряжь, готовы были передать в счёт русских поставок часть трофеев. Везде отказ, господа!

Собрание возмущённо зашумело.

— Уточню, — продолжил начальник штаба армии, — что с момента нашего несогласия на принятие распоряжений гофкригсрата при движении в Баварию мы не получили ни единого золотника[1] мяса, пороха или свинца. Причина? Как всегда — слишком быстрое наше движение, за которым не успевают австрийцы. Однако, армия эрцгерцога, расположенная всего-то в одном переходе, ни в чём недостатка не испытывает!

Поднялось просто настоящее возмущение: генералы начали обсуждать информацию в полный голос.

— Всё наше нынешнее изобилие происходит исключительно благодаря пльзеньским и гангхофенским трофеям и просто волшебству русских окольничих! Продержаться так мы ещё сможем не более трёх недель. Более того, гофкригсрат шлёт свои инструкции, требуя от нас передать в имперскую армию всю захваченную у французов артиллерию, ружья, амуницию и даже часть пороха.

Последние слова Милинкович произнёс вполголоса и добился того, что крики и ругань военного совета затихли.

— А что Самарин? А Столица? — пристально глядя на командующего армией и начальника штаба, спросил Соломин.

— Уже почти месяц нет ни одного гонца.

— Что же это? Измена? — сквозь зубы проговорил Боунапарт.

— Возможно. — выдохнул Милинкович.

— Что же делать, Александр Васильевич?

Суворов выпрямился и посмотрел на своих генералов:

— Уверенности в измене союзников у нас нет. Но! Будем действовать, ограждая себя от такового.

— Как же так?

— Государь наделил меня всеобъемлющими полномочиями — я голос его и рука его! — Суворов стал даже как бы выше ростом, слова его, словно отлитые из бронзы впечатывались в сознание каждого присутствующего на совете, — Ситуация у нас очень сложная! Мы далеко от Родины и неясно, на кого мы можем положиться. Но ведь мы не способны не победить! С нами Бог и Россия, дети мои!

Все встали, осеняя себя крестным знамением. Русские командиры думали, осознавая пугающую картину окружающего.

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

— Платон Абрамович, расскажи-ка мне, как на духу, готов ли ты, друг мой? — я прогуливался вдвоём с Карпухиным по дорожке Царского вертограда в Вильно, всё более и более превращавшегося в обычный русский губернский город.

— Я-то, государь? — усмехнулся фельдмаршал, — Я — русский солдат! Я всегда готов!

От пришедшего мне в голову сравнения с кличем советских пионеров я даже поперхнулся и начал неприлично хохотать. Что, впрочем, не огорчило моего собеседника, напротив, он тоже принялся тихо смеяться в бороду. Мы так некоторое время прогуливались, нервно хихикая, не произнося больше ни слова, пока Карпухин не решился спросить то, заветное, что вертелось у него в голове с момента получения приказа о скрытной подготовке планов по второму заграничному походу русской армии.

— Что, новая война будет, государь?

— Что же тебе сказать, Платон Абрамович… Очень даже возможно, что будет. Мой венценосный братец Франц окончательно решил с нами рвать и купно с англичанами выдавливать нас из Германии, Польши, да и с Балкан, а, коли повезёт, так и со Средиземного моря.

— Чего это он? Сдурел? — округлил глаза фельдмаршал. И тут же испуганно понравился, — Прости, Господи! Да и ты, государь, прости меня, что так про царственную особу отзываюсь!

— Прощаю, Платон Абрамович. — махнул я рукой, — Истинно сдурел! Здесь ты прав… Совсем, что-то увлёкся его Величество, император Священной Римской империи… Мы его, врать не буду, в заблуждениях всегда поддерживали, но это, действительно, даже для него — чересчур!

Тугут пытался уговорить своего сюзерена не делать глупостей, разгорячился, и в порыве подал в отставку — думал, что хоть это отрезвит императора, но нет… Франц, не моргнув глазом, абшид канцлера принял и приказал того взять под стражу. Все наши планы разом порушил! Самарин еле вытащил бывшего канцлера из тюрьмы, целую тайную операцию состряпал, втихаря вывез того в Венгрию — там Тугут популярен, и его просто так в обиду не дадут, а коли дадут — так там до России рукой пода́ть.

Однако же, пусть явных следов, указывающих на вину Самарина в бегстве бывшего канцлера, у Франца не было, но выслали Якова Николаевича из Вены. Мы-то, конечно, многое на такой случай предусмотрели, дела посланника исправляет Федя Штакельберг, он парень дельный, к тому же его за молодостью лет никто при дворе серьёзно не ставит и внимательно за ним не следит, так что, информации-то у нас достаточно…

— Что же так, посланника ближайшего союзника выслать? — всё правильно понял Карпухин.

— Вот, мы уже и не ближайший союзник, который всю Священную Римскую империю кормит и снабжает, да ещё и воюет за неё… Маттерних назначен канцлером, первое дело, за которое он взялся — тайный договор с Англией, а в нём-то все эти радости против нас и прописаны.

— Ох, ты ж…

— Мы, когда с Михаилом Илларионовичем тебе, Платон Абрамович, инструкцию составляли, думали, что надо будет Северную Германию да Нидерланды от француза очищать, ну и про Северную Францию мечтали, а теперь всё сложнее будет. — вздохнул я.

— Так что же, против всей Европы воевать будем? — озабоченно спросил меня фельдмаршал.

— Окстись, Платон Абрамович! — с усмешкой отмахнулся я, — Никак не получится такое. Сначала собираются наши союзнички силами Суворова всю армию Моро разбить да разметать, ну, или же, наоборот — Первый консул нашего Александра Васильевича побьёт. Только оба в боях-то поослабнут, тогда-то австрийская да английская армии самыми сильными в Европе станут.

Слышал же, что король Георг придумал бенгальских стрелков в Европу слать, а император Франц всех подряд уже в армию забирает? Вот, и мнится им, что усилятся они, пока Суворов да Моро друг дружку бьют, да и поделят между собой всю Европу. Про твою-то армию они и знать не знают — вот им и сюрпризец будет.

— Неужто, в такое поверить возможно, государь? — задумчиво вздохнул Карпухин, — Почему они нас за дураков держат? А французов? Как же можно не опасаться, что мы отпор дадим?

— Людям свойственно верить своим иллюзиям, друг мой! — грустно ответил я, — Самое сложное — отделить мечты от реальности. Тебе тоже, Платон Абрамович, это известно… Однако, для самодержца подобная ошибка — прямой путь к крушению державы.

— Упаси Господь нас от такого! — перекрестился Карпухин.

— Упаси Господь! — согласился я, — Но, на Бога надейся, фельдмаршал, но сам не плошай! У меня для правки моих замыслов есть много верных людей… Так что, надеюсь, планы наши более твёрдо стоят на ногах, чем прожекты императора Франца и короля Георга…

Только ещё раз прошу тебя, Платон Абрамович, не показывай, до команды, имперцам да англичанам, что такая сила собирается! И не вздумай без нужды с ними войну затеять! Пусть считают, что мы пока не готовы и сами глупости делают. Нам нужно, чтобы немцы именно их считали предателями союза нашего, тогда воевать с нами они не станут, а коли и станут, то без большого интереса.

— Понял, государь, понял! — прижал к груди руки Карпухин, — Уж чего-чего, а такой план я не сорву!

— Я уверен в тебе, фельдмаршал! Только ты сейчас можешь эдакое провернуть.

— Ну, государь, не токмо я на подобное горазд…

— И это знаю, Платон Абрамович, но вот тебе-то сейчас сильно сподручнее это дело проворачивать. Привыкли имперцы, что ты по всему пограничью носишься, и внимания на тебя не обращают. Любого другого пошли — заинтересуются… Ладно, хватит рассуждать о внешнем, лучше расскажи, как дело планируешь делать?

— Что же, государь… — сжал бороду в ладони Карпухин, — Всё, как Вы велели — войска по границе Священной Римской империи приведены в готовность, распоряжения по направлениям движения составлены, склады организовываем, через три недели будем готовы. Как только будут получены инструкции, за двадцать дней в Киле соберём порядка ста двадцати тысяч человек. Ждём только приказа, государь! — развёл руками фельдмаршал.

— Датскую армию всю заберёшь?

— И бранденбуржцев тож — нечего им бездельничать, государь.

— Хорошо — не возражаю. Расскажи-ка мне, какие войска из приграничных ты для этого снимешь?

— Дивизии Тыртова и Милорадовича.

— Милорадович? — вопросительно поднял я левую бровь.

— Михал Андреевич хоть и редкий бахвал, но в бою на него положиться можно! — горячо вступился за подчинённого Карпухин.

— Тебе виднее, Платон Абрамович. Границу-то без прикрытия не оставишь?

— Как вспомню Стратилатов, что обороняли мы без поддержки основной армии, то и не пожелаю никому такого. — криво усмехнулся фельдмаршал, — С Михал Илларионовичем мы всё спланировали. Крепостные части трогать не будем, добавим постепенно к ним войск из гарнизонов, да и сформируем потом две новых дивизии. Тучков да Багговут засиделись в бригадирах.

— Неплохо, Платон Абрамович, неплохо…

— Только Голенищев-Кутузов сам подаст проект учреждения дивизий, как срок придёт. — уточнил Карпухин, — Трепетен Миша к порядку…

— Так бы и сказал, Платон Абрамович, что любит он перед моими глазами мелькать да значимость свою подчёркивать! — засмеялся я, — Кто же «царедворца» не знает!

— Он дельный человек, государь! — очень серьёзно сказал фельдмаршал, — А что к интригам склонен, так-то бывает…

— Не был бы дельным, Платон Абрамович, не сидел бы столько лет главой Генерального штаба! — так же серьёзно ответил я, — И всё почти без дополнительных расходов, я правильно понимаю?

— Именно так, государь! Многие гарнизоны вообще пора расформировывать, чего им в глубине империи-то делать? Там и полиция справится!

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

— Кардинал! — Сухотин внимательно посмотрел на сидящего перед ним хозяина кабинета, — Вы же согласны с тем, что мои солдаты взяли Неаполь под контроль и полностью прекратили всё насилие в нём?

Руффо нехотя кивнул, тогда полковник продолжил:

— Вы заметили, что наши врачи развернули два госпиталя в городе, и остановили начавшуюся эпидемию?

Кардинал прикрыл веки, соглашаясь с собеседником.

— Вы согласны, Ваше Высокопреосвященство, что мы отогнали французские части за Вольтурно[2] и угроза Неаполю полностью ликвидирована?

— Согласен, однако, неаполитанская армия… — сквозь зубы попытался огрызнуться Руффо.

Русский морской пехотинец не стал ожидать завершения тирады кардинала:

— Не подлежит также никакому сомнению, что наш десант в Бари совершенно деморализовал французов! Страх застит им глаза, они видят там уже всю морскую бригаду Неверовского, двигающуюся к Фодже[3]. Жубер спешно отводит своих солдат к Риму, опасаясь, что его части будут отрезаны в Апулии[4] и Лукании[5]. Он бежит!

— Но наши солдаты…

— Далее, появление русский войск в Калабрии[6] быстро восстанавливает порядок и там. Уже в ближайшие дни, благодаря нашим усилиям у Вас, дорого́й мой кардинал, под рукой будут почти все земли Неаполитанского королевства на полуострове!

— Но без королевской армии вашим экспедиционным войскам не победить французов! — в запале выкрикнул совершенно раздавленный Руффо.

— Браво, кардинал! Браво! — в голос захохотал полковник, — Нам-то это зачем? Четыре неполных батальона не захватят Италию!

Представитель Фердинанда I прикрыл глаза рукой, отлично понимая, что он совершенно лишён внятных аргументов для продолжения спора.

— Хорошо, полковник. Я согласен с тем, что долг королевства перед вашей державой огромен. Но я не могу без согласия короля вести переговоры о суммах…

— Так, я и не сужу о деньгах, Ваше высокопреосвященство! — бесцеремонно замахал руками великан-русский, — У меня также нет полномочий обсуждать подобные проблемы! Оставим это нашим дипломатам.

— Так что же Вы хотите от меня, полковник? — удивился итальянец.

— Святой Николай Чудотворец[7] невероятно почитаем в России, кардинал… — спокойно начал Сухотин.

— Но его храм в Бари был разграблен французами, а его мощи похищены. — так же спокойно возразил Руффо.

— Полковник Астров, командующий десантом в Бари, преследует остатки гарнизона, Ваше высокопреосвященство.

— Вы надеетесь вернуть святые реликвии? — прищурился кардинал.

— Да. — усмехнулся Сухотин.

— Невозможно говорить о согласии католической церкви на передачу мощей одного из самых почитаемых святых, полковник! — покачал головой Руффо.

— Вы проницательны, Ваше высокопреосвященство, но, что, если католическая церковь согласится передать не все мощи, но лишь их часть? Я прошу слишком много?

— Часть? — кардинал прищурился, — Я не могу отказать Вам в такой просьбе, но здесь требуется согласие архиепископа Бари и Папы. Моей власти…

— Кардинал, архиепископ Бари не возражает против идеи поделиться с Россией и Православной церковью частью святых реликвий. Папа в Авиньоне[8], и за него принимает решение генерал Бернадот[9]. А Вы, всё же, апостольский легат[10]! — Сухотин развёл руками.

— Но мои полномочия отозваны Святым престолом… Хотя Вы всё одно скажете, что после пленения Папы его повеления можно считать недействительными… И Вы будете правы, полковник! — Руффо улыбнулся, приняв решение, — Я готов согласиться и от лица католической церкви предать часть мощей Святого Николая Мирликийского патриарху Константинопольскому. Что-то ещё?

— Давайте обсудим военные планы, кардинал. — удовлетворённо сказал Сухотин, — Французы остаются нашей главной проблемой.

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

— Друг мой! — начал Талейран беседу, — Что говорят наши компаньоны в России о дальнейших перспективах войны?

— Они уверены в победе Суворова, Шарль. — спокойно отвечал ему Файо, — Россия настолько большая страна, что для них битвы где-то в центре Европы кажутся чем-то очень далёким. Генералиссимус весьма популярен, и население нисколько не сомневается в его способностях.

— Так они начали новый солдатский набор, Анри?

— Даже слухов таких нет, Шарль! — твёрдо ответил Файо, — Только обычный ежегодный… Более того, русский царь объявил об увольнении из армии почти тридцати тысяч солдат — они распускают множеств внутренних гарнизонов.

— Это странно… Нерационально! Словно царь Павел вовсе не обращает внимания на нас!

— Возможно и так, Шарль. — кивнул адвокат, — Я бы не удивился, если бы русские набирали новые полки, обеспечивали их снаряжением, но они организовывают восемьдесят заводских школ и начинают строительство четырёх больших каналов.

— Они вообще не замечают нашей войны? — пристально посмотрел на собеседника Первый министр Республики.

— Замечают, конечно. В газетах много пишут о необходимости большей заботы о покалеченных воинах. Обсуждают новые монастыри, госпиталя…

— А что Польша? Бранденбург? Там что?

— К ним это ближе, но сомнений в русской армии и у них нет. Карпухин проводит манёвры… Поляки грызутся между собой, немцы мечтают повоевать и просят русского царя послать их солдат к Суворову.

— М-да…

— Что ты так грустен, Шарль? — улыбнулся Файо, — Да, мы оставили Баварию, но Первый консул бодр, вселяя уверенность в народ, Ней и Ланн побеждают, Жубер, пусть и отступает из Неаполя, но зато стоит уже возле Триеста.

— М-да… Анри, тебе не кажется, что мы связались с медведем, который спит в своей берлоге, а мы принялись будить его, тыча жалкой шпажонкой? Мы собираем все силы, мы живём этой войной, а Россия ничего не замечает.

— Ты слишком задумчив, друг мой! Впрочем, так и подобает Первому министру… — Файо смотрел внимательно и грустно, — Россия, Шарль, это империя, подобная Риму или Древней Персии, а мы, будто муравьи, копошащиеся вод ногами гиганта… Я читаю русские газеты — там больше пишут про новую железную дорогу до Киева, о даровании посёлку Нижнеамурскому статуса города и имени Катеринополь, об обустройстве постоянного пути через Озёрный край в бывшей Канаде, даже о закладке новых сахарных плантаций на островах Святого Владимира… Там слишком мало про войну…

— Я начинаю бояться этого монстра, Анри… Царь Павел — хитрый торгаш, готовый покупать и продавать всё. Его министры — такие же плуты… Англичане твердят, что Россия — колосс на глиняных ногах и падёт от малейшего толчка, но правы ли они…

— Англичане… Король Георг — весьма неглупый человек, который смог подмять под себя весь остров. Времена, когда сильные министры или крикуны в Парламенте решали дело, ушли. Снова настала эпоха сильных королей…

— Анри! Ты слишком обобщаешь — сильного короля! Короля, друг мой! — усмехнулся Талейран, — У Георга пока нет наследников, а его образ жизни и сложившиеся отношения в семье могут пресечь его династию.

— Но он вовсе не стар, а его хитрость и расчётливость вполне могут решить эту проблему, Шарль! Уж в этом-то сомневаться не приходится! — Файо также тонко улыбнулся приятелю.

— Этот хитрец, как ты его называешь, активно интригует… Теперь мне пишет сам маркиз Мит, а уж его письма означают, что это слова самого́ короля. — задумался Первый министр, — Уж если русские так хорошо заплатили нам за переписку с лицами, не относящимися к окружению английского трона, то уж за письма самого Мита они отвалят мне кругленькую сумму!

Не пора ли, Анри, снова предложить тайны одного врага другому? Мы можем продать русским весьма недешёвый товар!

— Давай-ка эти письма сюда, Шарль, а я уж позабочусь о наших доходах! — у Файо загорелись глаза.

— Отлично, Анри! Всё, как я люблю: внести раздор среди врагов, да ещё и заработать на этом!

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

— Не слишком ли это опасно, Василий Петрович? — невысокий человечек с лицом, обезображенным оспой, одетый кучером наёмного экипажа, вполголоса беседовал со своим пассажиром.

— Есть такое дело, Алексей Фёдорович. Однако, везти газеты через Ганновер слишком долго — слишком быстро уж они устаревают! — качал головой бывший голландец, — К тому же сатирические лубки должны появляться вообще мгновенно! Сейчас король так надавил на всех, что никаких других способов вызывать существенные сомнения в обществе просто нет.

— Да уж, последний перехват груза в Дувре был весьма болезненен. Я оказался в неприятном положении перед графом Мортоном… — поморщился прекрасно замаскированный русский посланник.

— Знаю, друг мой, знаю… Оппозиция королю должна быть уверена, что она существует. Разогнанная по поместьям в провинции, что у неё сейчас есть, кроме надежды? Вот я думаю, что надо использовать сеть лорда Чарльза! — сжав руки перед лицом, сказал разведчик.

— А что делать с неприятием машин? Ставить печатные станки среди людей, отрицающих что-то более сложное, чем лопата и веретено? Это ли не странно? — удивился Черкашин.

— Я и не планирую использовать паровой станок Карасева! — усмехнулся агент, — Примитивные машины, которым уже более ста лет… Я будто знал, когда скупал этот мусор несколько лет назад…

— Ну, хорошо, не могу не согласиться, что Вы правы, Василий Петрович.

— И ещё одно… Алексей Фёдорович, я вот размышляю относительно рабов…

— Что? Рабов? — удивился русский посланник, — Я предполагал, что Вы…

— Нет-нет! Я остаюсь убеждённым аболиционистом! — усмехнулся бывший голландец, — Но вот общая ситуация в королевстве заставляет задуматься.

Король Георг восстанавливает старые шахты и заводы и открывает новые, но при этом ему нужны солдаты, да и от русских денег он отказываться не намерен. Однако же, в этом году в Россию не отправили и половину от прошлогоднего количества переселенцев — слишком большой спрос на рабочие руки внутри страны. Вы замечали, что бродяг на улицах вовсе не видно, да и просто праздношатающихся почти не осталось?

Но Англия и её высшее общество слишком привыкло к этому источнику доходов, к тому же Россия согласилась поднять расценки. Единственный способ решения проблемы, который пришёл в голову правительству маркиза Мита — увеличить ввоз рабов.

Традиционный источник невольников, Ирландия, исчерпала свой запас. На этом острове почти не осталось свободных туземцев — лоялисты, прибывшие из Северной Америки, оказались худшим злом, чем даже сам Кромвель[11], заливший кровью зелёную страну сто пятьдесят лет тому назад[12]. Уже все, могущие быть проданными — проданы, а прочие работают на своих новых хозяев.

Так что, я, с благословения лорда Чарльза, вкладываю деньги в закупку судов, предназначенных для работорговли в Западной Африке — совсем скоро это станет самым модным делом в Сити, друг мой…

— Даже так… Значит, чернокожие рабы… — задумался Черкашин.

— В Тайном Совете решено, что такое изменение положения дел совершенно не противоречит законам и обычаям, к тому же его можно считать вре́менным, до победы над Россией.

— Им по-прежнему кажется, что Россия сейчас слаба как никогда?

— Почему нет? Правительство короля уверено, что армия Суворова застряла в Баварии, флоты наши не проявляют активности, национальные окраины готовы взорваться… Всё идёт по нашему плану, Алексей Фёдорович!

— Хм… По плану, да… — снова задумался Черкашин.

— Так вот… — прервал его раздумья глава русской разведки в Британии, — Неправильно было бы не использовать этих несчастных. К сожалению, лорд Чарльз не считает, что рабы могут быть среди его сторонников…

Я думаю, что сто́ит попробовать искать контакты среди ирландских рабов, используя родственные связи переехавших в Россию и во Францию. А вот с африканскими невольниками мог бы установить контакт Илья Ааронович, он всё же…

— Рассмешил, Василий Петрович! — фыркнул русский посланник, — Какой же Илюша — африканец? Он родился в Париже, а привезён во Францию из Египта. Кожа его черна, но вот найти общий язык с ввезёнными из Гвинеи он всяко не сможет! Но идея твоя весьма интересна…

— Да, и ещё, Алексей Фёдорович! — снова прервал размышления Черкашина собеседник, — Доходит до меня, что король ведёт тайную переписку с генералом Грином…

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

— Решительно требую от Вас, господин наместник, оградить нас, честных торговцев, от засилья этих негодяев! — купец яростно потрясал кулаками перед флегматично взирающим на него Дерибасом.

— К чему Ваши эмоции, Вардан Георгиевич? — вступил в беседу с рассерженным купцом глава провинции, — О случаях грабежа на торговых путях Вам следовало бы известить адмирала Чичагова, коей является командующими морскими силами царства нашего на Великом океане, благо сейчас он именно на островах Святого Владимира…

— Но Чичагов заявляет, что никак не может прикрыть весь Океан! — горячился негоциант.

— А от меня-то Вы чего хотите?

— Я только в этом году уже потерял корабль, гружённый сахаром и сандаловым деревом! В прошлом году тоже один, но в конце года! А сейчас почти весь год впереди! Эти прокля́тые пираты всё больше и больше грабят нас! Мы разоримся и тогда…

— Успокойтесь, господин Попов! — Дерибас, казалось, очнулся от своего равнодушия, — Действительно, у нас пока недостаточно сил для полного контроля надо всем Океаном. Однако, государю известно о наших проблемах. Мы ждём, что в ближайшее время получим Указ об учреждении Азиатского и Американского флотов. Ради этого Чичагов и отправился искать место для военного порта у вас на островах!

— От этого станет больше фрегатов? — прищурился купец.

— Вот ты, язва, Вардан Георгиевич! — Дерибас устало вытер пот со лба, — Что ты жалуешься-то? Корабль потерял, так у тебя их шесть! А вот послушал бы ты, как кричал Самсон Бородулин, у которого два его китобоя из трёх пропали…

— Своё, оно больнее, Осип Михайлович! — также устало выдохнул Попов, — Однако, как же Бородулин?

— Да ссудили его наместничество да общество… Вот только скоро на вас таких никакой казны не хватит, Вардан…

— Так и говорю, где флот-то, господин наместник?

— Ты думаешь, что ты единственный, который такие вопросы задаёт? А ты слышал, что эти воры Панаму разграбили, а?

— Когда? — от удивления у купца даже подогнулись ноги и чуть ли не упал на стул.

— Пятого дня, братец… — горько вздохнул Дерибас, — А ты говоришь, корабль…

— Так ведь, знаем, что это «бостонцы»! Вот те крест! Никаких сомнений! Рыбаки да китобои их шастают туда-сюда! Кто же ещё-то?

— Ты, купчина, чего, войны хочешь? Без тебя знаю, что это «бостонцы»! И испанцы знают! Однако, дёргать американцев за хвост — чревато войной! У них сейчас руки чешутся воевать! А у нас да испанцев пока в Европе дел полно́ — сюда войска и корабли не пришлёшь. Терпеть надо, Вардан, терпеть!

— Как же терпеть-то, Осип Михайлович? — набычился Попов.

— Да, вот так! — махнул рукой Дерибас. Потом поиграл бровями и уже другим тоном продолжил, — Чичагов собирает «лёгкие эскадры» для конвоирования торговцев и охоты в океане. С испанцами вместе будем формировать конвои да водить их… Пока так… На верфях на сей раз заложили почти двадцать корветов, потерпи, Вардан… Потерпи!

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

— Мой папа самый сильный! — вихрастый светловолосый мальчишка лет семи упрямо, словно телёнок опустил голову, — Он победит испанцев и русских и привезёт мне бочку золота!

— Что? — упёр руки в бока его собеседник, паренёк такого же возраста, но, напротив, обладавший тёмной идеально лежавшей шевелюрой, — Твой папа? Да мой привезёт мне три бочки золота! Да ещё горностаевую мантию!

— Тогда мой папа… — снова начал было блондин, но их спор был прерван на взлёте.

— Мистер Джордж Бенедикт Бедфорд! Мистер Джеймс Бишоп-младший! Немедленно прекратите вести себя неподобающим образом! — высокая худая дама, затянутая в чёрное платье, и поэтому выглядевшая словно монашка, произнесла эти слова столь высоким голосом, что, казалось, будто она протрубила это.

— Ну, миссис Комб! Джейми твердит, что мой папа — трус! И просто боится записываться в полк Джарвиса! — светловолосый мальчуган грозно посмотрел на гувернантку.

— Что? Как Вы смеете такое говорить, мистер Джеймс⁈ — взвилась дама, — Я немедленно пожалуюсь на Ваше поведение Вашему достопочтенному отцу!

— Но, миссис Комб! Все знают, что Джосайя Бедфорд везде твердит об опасности воевать с Европой! Он боится…

— Немедленно замолчите, юный Бишоп! — возмущение воспитательницы было столь велико, что отразилось даже в обращении к ребёнку, — Немедленно идём к мистеру Бишопу! Пусть он сам увидит, какое безобразие творит его наследник!

Она схватила за руки обоих спорщиков и потащила их из комнаты для игр в кабинет хозяина дома.

Сам мистер Бишоп, процветающий ричмондский[13] торговец хло́пком, весьма высокий и широкоплечий, ещё совсем нестарый мужчина, густые чёрные волосы и сливающие с ними пушистые усы, которого придавали ему вид настоящего льва, писал что-то за рабочим столом. Он был неприятно удивлён, когда к нему ворвалась красная словно рак гувернантка, и, чеканя слова, сообщила о ссоре между его сыном и Джорджем Бедфордом.

— Я понял Вас, миссис Комб! — голос Бишопа совпадал с его видом и фамилией, хозяин дома обладал столь сочным басом, что вполне мог бы проповедовать в церкви, — Я попросил бы Вас, миссис Комб, и Вас, Джордж, покинуть мой кабинет. Мне надо побеседовать с сыном!

— Юноша! Как Вы смели говорить в столь пренебрежительном тоне о моём компаньоне, друге и честнейшем человеке? — казалось, что во вкрадчивом голосе этого могучего мужчины слышался рокот далёких водопадов, а, может быть, даже пробуждающихся вулканов.

— Но, отец! — испуг сына, который прежде не слышал от родителя слов, сказанных подобным тоном, был неподделен, — Везде же говорят…

— Я полагал, юноша, что Вы просто невыдержанны и вспыльчивы, но это пройдёт с возрастом! Но Вы ещё и неподдельно глупы! — на последней части фразы Бишоп сдержанно повысил тон, — Как Вы, юноша, смели сказать столь оскорбительные слова сыну столь уважаемого мною и, надеюсь, Вами, человека? Неужели, Вам непонятно, что вы тем самым, нанесли ему оскорбление?

— Папа, я не подумал…

— Воистину, глупец! — резюмировал торговец, — Джосайя — самый храбрый человек в Вирджинии! Но он и горд, словно аристократ! Чёрт тебя побери, Джеймс! Капитан Бедфорд дважды спасал мне жизнь во время войны с королём, он помог мне стать тем, кто я есть! Понимаешь ли ты, что именно дядя Джосайя — истинная причина моего состояния, которое ты, глупец, должен наследовать? Твоя сестра, Фрэнсис, должна будет стать женой Джорджа! Как ты мог…

— Но, папа…

— Немедленно выйди вон, ступай к Джорджу и умоляй его о прощении! Нет! Стой! — Бишоп взял себя в руки, встал из-за стола и вышел к сыну.

Отец обнял ребёнка, глаза которого были полны слёз ужаса, и тихо начал говорить:

— Джейми, сынок! Пойми: нельзя верить тому, что говорят на улицах, нельзя! Ты мог бы прийти ко мне и спросить, правда ли это, коли ты сам пока не способен понять, что правда, что нет. Джосайя — действительно человек безумной храбрости и безупречных понятий о чести. Он никогда не трусит и никогда не изменяет слову. Пока я прошу тебя просто в это поверить, но ты подрастёшь и тогда…

Иди, мальчик мой! Ничто не должно стать между тобой и Джорджем, так же, как и между мной и Джосайей! Ты понял меня?

— Да, папа, понял… — мальчик, подбирая ноги, вышел из кабинета. Пусть сначала он бежал, но к двери он уже шагал так, как и подобает сыну уважаемого ричмондца, заслужившего во время войны чин капитана.

Отец с удовольствием кивнул, наблюдая изменения в поведении мальчика. Когда дверь за Джеймсом закрылась, Бишоп немедленно вызвал кучера и велел снарядить коляску к складу, где сейчас работал его компаньон.

— Джосайя, друг мой!

— О! Дорого́й мой капитан Бишоп! Чем обязан визиту в столь неурочный час? Бог мой! Что-то с Джорджем? — Бедфорд был внешне полной противоположностью своему другу, невысокий, подвижный, розовый, с редеющими светлыми волосами, не прикрытыми париком, валявшимся на столе.

— Успокойся, Джосайя! Почему ты вдруг решил, что с Джорджем проблемы? — ласково пророкотал Бишоп, хлопая компаньона по плечу.

— Прости, Джеймс, после смерти Маргарет я стал слишком беспокоиться о сыне… — виновато развёл руками Бедфорд.

— Ох, друг мой… Такое горе… Но, не волнуйся, я и моя Кэтрин сделаю всё для того, чтобы Джорджи не чувствовал потери!

— Спасибо тебе, Джеймс.

— Не волнуйся, Джосайя. Тем не менее, я приехал сюда не просто так. — львинообразный торговец потёр лицо, готовясь к сложному разговору, — Слухи о твоей позиции по поводу набегов слишком уж разошлись по Ричмонду… На улицах твердят, что ты просто боишься… И вот, даже мой Джейми-младший…

— Но, Джеймс! Ты же знаешь, что я никогда… — густо покраснел Бедфорд, — Ведь генерал Грин также твердит, что слишком опасно играть с огнём, тревожа большие европейские империи! Война в Европе кончится, а тогда они вспомнят про назойливую муху в Америке! И тогда они, походя, нас просто прихлопнут!

— Джосайя… Ты же знаешь, что я тоже далеко не в восторге от перспективы новой войны, но. Друг мой, мы не можем идти против течения! Город бурлит от зависти перед бостонцами, притащившими из Панамы два корабля, груженные золотом!

— Бог мой, Джеймс… — усмехнулся Бедфорд, — Ещё неделю назад говорили об одном корабле, ещё неделю назад — о корабле, гружёным серебром, а ещё…

— Разве это важно, дружище? — воздел руки вверх темноволосый, — Слухи, именно они решат всё. А при их возникновении жадность стоит на первом месте! Слишком уж хорошо начали жить бостонцы, что остаётся прочим? Ни тебе, ни даже генералу Грину не остановить человека в его жажде денег!

— Что же ты предлагаешь? Следовать за глупостью толпы? Ты же знаешь, что слухи распространяют те же англичане, с которыми мы недавно воевали?

— А до этого мы сами были англичанами! Да, уж точно, не сто́ит идти против течения, Джосайя! Твоё имя полощут базарные кумушки, тебя называют трусом!

— А это сказывается и на моей семье… Ты прав, друг мой…

— Ты всегда был очень умён, Джосайя! — усмехнулся Бишоп.

— Что же, мне тоже записываться в Виргинский полк Джарвиса? Идти воевать?

— Смотри на жизнь проще, дружище! Мы всего лишь прогуляемся!

[1] Золотник — русская мера веса, чуть более 4 г.

[2] Вольтурно — река на юге Центральной Италии.

[3] Фоджа — город на юге Италии.

[4] Апулия — историческая область на юго-востоке Италии.

[5] Лукания — историческая область на юге Италии.

[6] Калабрия — историческая область на юге Италии.

[7] Николай Чудотворец (Николай Угодник, Николай Мирликийский, Святитель Николай, Святой Николай) (~270-~345) — святой христианских церквей, архиепископ Мир Ликийских (совр. тур. г. Демре). Один из самых почитаемых святых в христианстве.

[8] Авиньон — город на юго-востоке Франции, бывшее место резиденции Папы Римского в период с 1309 по 1378 (авиньонское пленение пап).

[9] Бернадот Жан-Батист Жюль (1763–1844) — французский военачальник, маршал Франции, впоследствии дипломат и король Швеции и Норвегии под именем Карл XIV Юхан, основатель правящей династии Бернадотов.

[10] Легат (папский легат) — личный представитель Папы Римского.

[11] Кромвель Оливер (1599–1658) — английский военный, политический и государственный деятель. Руководитель Английской революции. Фактический правитель (генерал-капитан, лорд-генерал и лорд-протектор) Англии с 1650 г. Известен также жесточайшим подавлением Ирландского восстания, во время чего, по разным оценкам, было уничтожено от 15 до 55% населения острова.

[12] Ирландское восстание 1641 года — восстание ирландцев, в процессе которого была провозглашена Католическая федерация Ирландии. Продолжалось более одиннадцати лет и завершилось высадкой сил под командованием Оливера Кромвеля.

[13] Ричмонд — город на востоке США, столица Виргинии.