Утро нового века

Глава 17

Чичагов, узнав о попытке Дейла захватить Одессу, пришёл в совершенное бешенство. Адмирал подчинил себе силы испанцев, чему они нисколько не противились, и устроил настоящую резню американских судов в Великом океане, не разделяя торговцев, китобоев и пиратов. А позже вышел и в Атлантику. Правда, до этого имели место и другие события.

Грин был смещён, его сменило правительство Адамса-младшего, решительно настроенное на войну и являвшегося одним из инициаторов отправки Дейла в Великий океан. Американцы очень быстро собрали ополчение и атаковали Монреаль и Саванну, планируя полностью вытеснить европейские государства с берегов Атлантического океана в Северной Америке. Имея большое преимущество в численности и снабжении, бывшие колонисты рассчитывали в достаточно короткие сроки полностью уничтожить силы противника, однако на их пути встали с русской стороны наместник Лаврентьевский Римский-Корсаков, наместник Озёрный Гуляев, генерал-майор Барклай-де-Толли, командующий войсками в бывшей Канаде, а с испанской — губернатор Флориды, маркиз Миранда.

Миранда, не имея достаточных сил для сопротивления противнику, не стал оборонять Саванну, попросту уничтожил сам город и порт, оставив американцам только пепелище, а сам отошёл к реке Олтамаха, активно используя в малой войне поселенцев и местных индейцев. Туземцы по большей части ненавидели США, отличавшиеся крайним пренебрежением к «дикарям», так что силы «Южной армии» бывших колонистов столкнулись с огромными проблемами в снабжении, и это заставило их прекратить наступление в бывшей Джорджии, остановившись только на удержании Саванны, куда припасы доставлялись по морю.

Лишённые уничтоженных портовых и складских сооружений, выгружать и хранить сколь-нибудь существенные объёмы продовольствия и амуниции американцы не могли, но и оставить столь желанный город были не в силах. Такая ситуация сохранялась до конца войны, а основные боевые действия шли в наших провинциях в бывшей Канаде, куда вскоре переместились почти все войска США.

Наступление американской «Северной армии» планировалось широким фронтом по всей границе с Россией, но основной удар всё же был нацелен на Монреаль, которые по праву считался главным городом бывшей Канады. Римский-Корсаков, предугадав намерения противника, занялся укреплением столицы своего наместничества, стянув туда почти всё население провинции. Поэтому-то усилия командующего американцами генерала Мэдисона по быстрому овладению Монреалем оказались напрасны: русский военачальник умело отбивал все попытки штурма, заставив американцев перейти к осаде.

Гуляев и Барклай-де-Толли, в свою очередь, сыграли в опасную игру, не став дополнительно укреплять русские форты в пограничье, понадеявшись на союзных туземцев, а собрали в кулак все доступные войска, включая казаков, внутренние гарнизоны и ополчение, и ударили по основным силам, деблокировав Монреаль. Барклай оказался весьма жёстким и харизматичным военачальником, просто вынудив наместника Озёрного края принять предложенный бывшим шотландцем план войны, оказавшемся совершенно верным.

Мы потеряли только Детруа, который, впрочем, чуть более чем через месяц был отбит, зато урон для врага от поражения под Монреалем стал определяющим в этой войне. Кроме того, совершенно чудовищный для США эффект имело вторжение монголов, быстро осваивавших Великие степи и подчинявших разрозненные туземные племена. Сайн-Нойон-хан показал себя верным союзником и купно с казаками и речной флотилией Миссисипи огненным катком прошёлся по тылам американцев. Одновременным ударом с суши и воды был взят многострадальный Сен-Луи, после чего монголы, индейцы и казаки начали громить земли до самых Аппалачей, сторицей возвращая должок за уничтожение французских колоний.

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

— Так что же, святой отец, сегодня день будущей славы Греции! — сэр Сэмюэл чувствовал себя просто превосходно, наконец до́лжно было случиться то, ради чего он совершил настоящее путешествие через полмира и провёл в этом чёртовом Константинополе, который местные уже все называли Цареградом, больше месяца.

— Именно, сын мой, именно… — Галактион привычным жестом огладил бороду, — Сегодня Вы, наконец, увидите результат столь масштабных усилий, щедро сдобренных многими ластами золота…

— Отлично-отлично! — потирал руки английский резидент, — Я хочу лично отдать приказ о начале выступления!

— Несомненно, сын мой. Именно Вам принадлежит это право. Пойдёмте, Вас уже ожидают…

В соседней комнате, действительно их ожидали. Но далеко не греки, которых Стивенс встречал уже много раз. За столом, ласково улыбаясь, восседали три немолодых господина, совсем не походивших на горячих и роскошно одетых южан.

— Кто это? Что это значит, святой отец? — англичанин сразу ощутил опасность.

— Господа очень хотели лично познакомиться с Вами, сын мой. А таким людям я отказать не могу… — монах улыбнулся и, привычно поглаживая свою бороду, с поклоном вышел, оставив англичанина наедине с подозрительными гостями.

— Да Вы присаживайтесь, сэр Сэмюэл, присаживайтесь. Отведайте засахаренных слив — на Днестре в этом году сливы просто невероятны… — с едва заметной усмешкой в самых уголках рта проговорил совершенно седой одутловатый человек, явно бывший старшим среди во́льно рассевшихся за столом.

— Григорий Александрович, Великий князь, наместник Юга, я полагаю… — медленно проговорил англичанин, выполняя полученный приказ.

— О! Гляди-ка, сразу узнал, шельма! — захохотал Потёмкин, хлопая по плечу соседа.

— Так, король Георг, чай, дураков не держит, Григорий Александрович! — усмехнулся тот.

— Вот, Иван Борисович, говоришь, что наш дорого́й сэр Сэмюэл — не дурак, а попал к нам, как кур в ощип! — продолжал смеяться наместник.

— Замечу, я никак не ожидал, что мне строят ловушку, и за этим строит сам знаменитый Зыков… — мрачно отозвался Стивенс, с тоской глядя на хозяев положения, — Я правильно понимаю: Вы тот самый страшный Гомон?

— Именно так. — с улыбкой отозвался третий человек, — Я рад, что Вы принимаете своё поражение так достойно, сэр Сэмюэл, и не создаёте мне проблем.

— Я предполагаю: присутствие на нашей встрече самого Великого князя означает, что мой револьвер стрелять не будет…

— Да и, кстати, яд Вам тоже не сто́ит пытаться принять, живот может разболеться… — показал прекрасные зубы Гомон.

— Да успеете ещё поговорить! — прервал пикировку Потёмкин, — Дай мне рассмотреть столь важного гостя, где ещё такого увидеть?

— Неприятно ощущать себя объектом исследования…

— Привыкайте, любезный, привыкайте! — жизнерадостность Великого князя просто била ключом.

— Это всё целиком был обман? — чуть ли не взмолился англичанин.

— Изначально, любезный, изначально! Вы так прекрасно расходовали золото драгоценного короля Георга, что прерывать Вашу «успешную» работу нам было никак не с руки…

— Боже мой…

— Ну, не переживайте Вы так, любезный! — Потёмкин внимательно посмотрел на Стивенса, — Убивать Вас никто не собирается, а пути назад у Вас всё одно нет — граф Солсбери Вам такого афронта не простит. Так что, готовьтесь вспоминать подробности и рассказывать, рассказывать и рассказывать. Вон, Иван Борисович умирает от любопытства, а уж после него целая очередь выстроилась…

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

Человек в чёрном требовательно стучал в ворота, не обращая никакого внимания на ранний час. Питер Томсон, по кличке «Два зуба», хитрый старый негодяй, который исполнял в этот раз функции привратника, нутром понял, что посетитель имеет все права вести себя именно так, и без обсуждений провёл его к Ричарду Саймону.

Сэр Ричард был поднят с постели, но документы, показанные ему мрачно улыбающимся вестником, заставили его немедленно покинуть уютное здание, в котором располагалась секретная служба, возглавляемая сэром Самюэлем Стивенсом. Перед своим внезапным отъездом молодой аристократ коротко сообщил Бэрту, что его немедленно вызывает к себе его дядя, граф Солсбери, находящийся сейчас в Оксфорде, и именно его заместитель остаётся старшим. Сам Саймон являлся племянником супруги графа, поэтому рассчитывал, что его вызов связан с приятными изменениями по службе, и задерживать своё отбытие никак не собирался.

Бэрт пришёл в некое смятение, вызванное столь быстрым карьерным ростом из старшего агента в исполняющего обязанности главы службы, но тотчас же прибегнуть к столь любимому им методу снятия напряжения, как бутылочка отличного джина, он откровенно опасался. Наверное, он смог бы воздерживаться от своего увлечения, по крайней мере, до возвращения сэра Саймона, но всё испортил королевский агент Оболенский, проживавший в целях безопасности, как и большинство сотрудников, непосредственно в здании службы.

Молодой человек вкрадчиво поинтересовался возможностью отметить свой День Ангела. По словам Оболенского, он уже согласовывал мероприятие с сэром Саймоном, но посчитал необходимым получить разрешение на небольшую пирушку и от Бэрта, для которого он припас бутылочку столь любимого начальником весьма дорогого туринского вермута. После этого про все благие намерения уже не вспоминали. Вермута оказалось далеко не одна бутылка, к тому же присутствовал и уважаемый простыми агентами джин, так что к вечеру Бэрт крепко спал пьяным сном праведника, впрочем, как и большинство прочих сотрудников службы. Оболенский, как и всякий русский, гулял широко, а способности его по изысканию спиртного в городе были чрезвычайно велики, уступая только его таланту по их употреблению.

В такой обстановке, появление к вечеру возле ворот службы целых пяти телег с десятком рослых молчаливых грузчиков, прошло совершенно незамеченным. Оболенский спокойно открыл гостям ворота, после чего началось настоящее ограбление — были вынесены все архивы тайной службы, местонахождение которых были уже отлично известны русскому. Украдена был даже личная картотека сэра Сэмюэла Стивенса, которую тот оставил на своём привычном месте в кабинете.

Всё прошло на удивление незамеченным со стороны окружающих тайное учреждение домов — такой наглости никто не ожидал. Но, кроме того, всеобщее внимание было отвлечено пожаром, который серьёзно повредил здание Парламента. Борьба с этой катастрофой потребовала такого приложения сил, что в Лондоне в сию ночь сотворилось бессчётное количество всяческих безобразий.

Когда к вечеру следующего дня вернулся крайне злой Саймон, которого, естественно, никто никуда не вызывал, да и вообще его высокопоставленный родственник находился совершенно не в Оксфорде, то он обнаружил почти пустое здание и вдрызг пьяных подчинённых. Причём среди них, кроме Оболенского, отсутствовали ещё пятеро, причём все они были крайне информированными о работе службы людьми. Сэр Ричард был молод и неопытен, но уж идиотом он точно не был — ожидать наказания за столь чудовищную ошибку аристократ не стал и немедленно бежал во Францию.

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

— Андрюша! Любезный мой мальчик! — Черкашин с распахнутыми объятьями встретил смущённо улыбающегося Оболенского, — Как доехал? Всё ли хорошо?

— Хорошо добрался, Алексей Фёдорович. — ещё обнимаясь, проговорил молодой человек, — Илья Ааронович организовал всё прекрасно, а Бэрт так и не протрезвел до сих пор…

— Да уж, Илюша может… — усмехнулся бывший посланник, ласково глядя на своего верного помощника, — Устал, Андрюша?

— Есть немного, — Оболенский улыбнулся, — Хорошо всё прошло, как по маслу. Я до конца не поверил в удачу — всё опасался, что солдаты нас повяжут. Даже на корабле никак не мог отдышаться.

— Так, любезный мой Андрюшенька, пожар-то какой был! Ты не слышал? Парламент горел — почти совсем сгорел. Королю Георгу это точно боком выйдет! Только его и считают поджигателем! Хе-хе! — потёр руки Черкашин.

— Ух ты! Вот Илья как все глаза от нас отвёл! — покачал головой молодой агент.

— Так это и не Илья… — скривился посланник, — Это ещё кто-то устроил. Мы только получили све́дения о времени, когда наше дело сто́ит начать…

— Получили? О Времени? — недоумённо поднял бровь Оболенский, — От кого же? Я думал, что Вы…

— Ещё чего! — сморщился бывший посланник, — Мне из Столицы сообщили, прямо из канцелярии Государя…

— Столица? Ох, ты… — покачал головой русский агент, — Значит, нам не доверяют…

— Ничего это не значит, Андрюшенька! — нахмурился Черкашин, — Если есть возможность не класть все яйца в одну корзину, значит, не надо их туда класть!

— Но как же…

— А вот так, Андрюша! Ты даже не представляешь, что было в Лондоне в эту ночь! Мне такого вовек не устроить! — дипломат криво улыбнулся. — Пожар Парламента — это только самый громкий шум…

— А мы тогда — шум небольшой?

— Ты себя недооцениваешь, мальчик мой. — Черкашин ласково похлопал по руке Оболенского, — О твоих делах я каждый день докладывал самому Государю.

Молодой человек сча́стливо выдохнул и устало вытянул ноги, прикрыв глаза.

— Да, так ты же самого главного не слышал ещё, Андрюша! У нас в Гамбурге ещё один гость из Лондона сидит! — глаза Черкашина засверкали от сдерживаемого восторга.

— Кто? — Оболенский лениво прищурился.

— А штатгальтер Вильгельм!

— Что? — вот теперь бывший поручик вскочил, забыв про свою усталость и расслабленность.

— Сам старый Вильгельм Оранский! Его Обресков встречает, здесь тоже лихой поворот намечается.

— Ещё кого из Лондона под шумок вытащили? — потерянно засмеялся молодой человек, — Может, самого́ короля Георга, а?

— Нет, британского монарха точно не трогали! — Черкашин вытащил из стола бутылку ярко-зелёного стекла и наполнил пузатый прозрачный бокал тёмной ароматной жидкостью, — Пей, Андрюшенька, тебе надо.

Тот рассеянно отхлебнул, вытаращил глаза и спазматически закашлялся:

— Что это?

— Ты пей, племянничек, пей! — участливо смотрел на Оболенского старый дипломат, — Дел в эту ночку столько натворили, что твой сэр Саймон мог бы и не бежать — кто бы заметил, хе-хе.

— А как сэр Сэмюэл, его уже схватили? — пришёл в себя молодой человек.

— Беспокоишься за своего бывшего начальника? — расхохотался Черкашин.

— Да надоел он хуже пареной репы! Редкая сволочь. — улыбнулся агент.

— Ты не волнуйся — он поручен самому Зыкову, от него не вывернешься. Я уж попросил, чтобы о твоём Стивенсе мне сразу сообщили, так что, не спеши, Андрюшенька, ты ещё с ним свидишься. Ждут тебя, попомни мои слова, великие дела…

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

— Объясните-ка мне, Питер, что произошло? — лорд Чарльз был в гневе, причём его ярость уже перешла в ту стадию, когда она выражалась не в крике и размахивании руками, а в пристальном взгляде и тихом голосе, грозящим значительно большими проблемами для собеседника, — Как наше тайное дело по сожжению клоаки блуда, греха и пороков, именуемым Парламентом, вызвало бегство штатгальтера Вильгельма?

— Мой Светоч! — бывший голландец ответил ему, прижав руки к груди и пав на колени, — Я никогда бы не посмел нарушить Ваше доверие!

— Вы — подлый слуга Вельзевула, Питер! — в груди пророка заклокотало, он явно был на грани срыва, а это представляло для старого разведчика большую опасность, — Я давно подозреваю, что Ваша изворотливость есть не что иное, как продукт деятельности сатанинского ума царя Павла!

— Мой Светоч! Но при чём здесь я? Я же не был допущен к тайнам сикариев[1] нашего ордена! — русский агент не поднимал взор на главу луддитов, выражая свою покорность.

— Джон Стич видел Вас подле моего кабинета, как раз когда я обсуждал детали поджога! — глаза лорда загорелись истинным огнём благочестия, а его указательный палец, казалось, превратился в пламенный жезл, — Именно Вы могли поведать нашу тайну людям варварского чудовища, этого сына Сатаны! Как бы ещё северные дикари умудрились вытащить старого голландца в Гамбург? Они никогда бы не решились на такое, если не столь долго приготавливаем нами пожар! Да и Вы, как я помню, числились подданным Нижних земель и наверняка сохранили верность Оранским! Всё наводит на Вас, Питер!

— Джон Стич? — стоя́щий на коленях обвиняемый поднял на своего вождя круглые от ужаса глаза, — Улыбчивый Дуг говорил мне, что подозревал его в измене, ибо целых два дела, к коим тот имел отношение, не удались! Помните неудачный пожар в мастерской Уоллеса и доме лорда Леннокса? Оба раза наших сикариев поджидали… А ведь Дуг так странно погиб при волнениях в городе… Да и почему же Стич сразу не рассказал о моём появлении возле Вашей приёмной? Я, призна́юсь, не помню, что я делал каждый час, но тот же молодой Исайя, Ваш племянник, мой Светоч, он должен был бы заметить меня…

— Сын моей сестры не даёт о себе знать с самого пожара! — тон одного из пэров Англии был всё ещё злым, но в нём уже обнаруживалось сомнение, — Я, признаться, думал, что юноша не смог преодолеть своей страсти к слабому полу и направил Стича поискать Исайю по борделям Лондона…

— Не могу сказать, что молодой человек полностью очистился от греха под Вашим влиянием, мой повелитель, но отправится к падшим женщинам в такой важный момент…

— Теперь я тоже вижу, что мой племянник не стал бы так подводить своих братьев… — лорд Чарльз серьёзно задумался, и на его лице уже отчётливо стала заметна смена настроения.

— Мой Светоч! — старый торговец так и не поднялся с колен, но теперь его голос звучал гораздо увереннее, — Охрана сообщала мне, что Стич не ночевал в своей комнате в ночь перед пожаром. Вас же тоже уведомили?

— Стич сказал, что ему надо… Ага! Стич! Он же сам предложил мне отправиться отыскать моего племянника! Чёртов соглядатай! Я всё понял! Я давно видел, что его длинный нос торчит из каждой щели моего дома! — лидер луддитов снова впал в гнев, — А мой Исайя! Мой мальчик! Что с ним?

— Позвольте мне, мой господин, самому возглавить поисковую группу? — тихо проговорил самый давний соратник лидера секты, — Я привлеку для этого дела Ладдела и Смита, а поможет мне Котрейн.

— Да-да, конечно, мой верный Питер! — нечасто доводилось окружающим видеть лорда Чарльза растерянным, — Немедленно займись этим! Да! И Стича найди! Найди его! Особенно если с моим Исайей он что-то сделал!

Бывший голландец посчитал нужным из опасения стать свидетелем припадка гнева лидера тайного общества луддитов быстро покинуть кабинет, непрерывно кланяясь. Закрыв за собой двери, он кивнул охраннику и пробурчал себе под нос по-русски:

— Господи! Стар я стал для таких игр! Хорошо, что этот Стич оказался таким глупым и уверенным в себе, и покинул дом до моего предполагаемого разоблачения. Надо скорее прирезать его, чтобы и тела не нашли… Ох! Бедный Исайя, каково ему сейчас сидеть в трюме корабля, идущего в Нью-Йорк… Хе-хе… Однако, если бы старый Чарли знал, сколько дел получилось провернуть, прикрываясь его тайными операциями, а сколько вообще руками его сикариев… Хе-хе.

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

— Что скажешь, Пётр Алексеевич? — я тепло обнял Обрескова, который, словно метеор, носился промеж дружественных нам европейских столиц, ища выгодные России решения в условиях идущей войны, — Не срастается наш комплот? Моро опять хвостом крутит?

— Именно так, Государь. — кивнул мой верный дипломат, — Франция по-прежнему не желает принимать на себя хоть какие-нибудь внятные обязательства, рассчитывая, что именно мы примем всю тяжесть войны с коалицией.

— Понятно, понятно… Талейрана не сдвинуть?

— Истинно так, государь. — усмехнулся Обресков, — Ему кажется, что он может всех обхитрить, а время играет за него.

— Но всё-таки, что-то французы желают обсуждать? Вряд ли они просто выставили тебя за дверь, Петя, а? — также улыбнулся я.

— Это да… Талейран предложил обсудить послевоенное устройство мира, особенно приобретения Франции, причём в основном за счёт нас и Испании, что это начисто лишает смысла подобные переговоры. — почти пропел окончание фразы мой соратник и друг.

— Только ты им, конечно, это не сказал. — я уже просто засмеялся, отлично зная методы Обрескова.

— Ну да, в Париже остался Самарин, он не хуже Талейрана умеет напускать тумана и вести долгие бессмысленные переговоры. Пускай языки почешут, лишним не будет. — дипломат хитро кивнул.

— Ясно… Тестюшка имеет отличный повод также потянуть время… — я потёр уставшие глаза.

— Всё так, государь. Испанцы указывают на невозможность отвлечь свои войска, пока нет твёрдой уверенности в позиции Франции.

— Всё ожидаемо, друг мой: мой дорогой тесть слишком уж боится Джервиса, который угрожает десантами и блокадой, кроме того, он затаил обиду за то, что мы его не поддержали полностью по Бразилии, да и воевать сейчас у испанцев, как показала война с Францией, не очень-то и получается. — довольно зло рассмеялся я.

— Но, откуда у Моро такая уверенность, что он может диктовать нам условия, государь? — Обресков был одним из немногих, кто имел право задавать мне любые вопросы.

— Причины этого достаточно очевидны: Моро прекрасно знает, что Испания будет выжидать, а мой дорогой брат по нелёгкой монаршей доле, король английский Георг, крайне недоволен именно нашей позицией, а уж Франция здесь играет роль второстепенную. — я с улыбкой принялся доносить до моего главного дипломата тайны, открытые мне нашей разведкой.

— Тебе, Пётр Алексеевич, прекрасно известно, что бывший штатгальтер Республики Объединённых провинций, давно уже списанного европейским обществом со счетов, проявил себя очень ярко, внезапно обнаружившись у нас в Гамбурге, где он заявил о полном отказе от всех предыдущих заявлений, которые старый Оранский якобы вообще не делал. Вильгельм заявил, что он находился в плену, и никаких прав владения Нидерландами своему лондонскому родственнику вовсе не передавал — всё это целиком обман англичан.

Мы этим действием достигли эффекта настоящего взрыва. Батавские голландцы, единственные оставшиеся реальные наследники Республики, теперь окончательно почувствовали себя вольными птицами и официально присоединились к нам в войне с Великобританией и Империей. А германские князья орут так, что даже императору Францу уже не под силу заткнуть им рот — владетеля, пусть формально не относящемуся к Священной Римской Империи, беззаконно и некуртуазно попытались лишить его земель.

Второй же фактор, который вызывает настоящий зубовный скрежет у Лондона — это Ганновер. Пусть формально княжество не относится теперь к имуществу Британской короны, но всё же мой дражайший зять Фредерик Датский уж очень громко точит зубы на сию землю.

Третей же причиной к весьма нервному отношению к нам стала крайне неудачная попытка британской разведки подстрекать к волнениям на наших новоприобретённых землях, где были потеряны очень значительные средства, а главное — были захвачены английские агенты, весьма высокопоставленные притом.

А уж история с попыткой обрушить рубль — так, вообще, верх безобразия с нашей стороны.

— И что? Это уже давно очевидность, однако, короля Георга никто не может назвать глупцом, который идёт за своими чувствами, а уж тем более позволяет творить подобное своим людям. — недоумевал Обресков, — Почему из Ваших слов, Государь, следует, что коалиция непременно ударит по нам?

— А вот здесь, Петенька, и есть та самая тайна, знание которой и побуждает Моро вести себя так нагло. Германские князья не просто шумят, протестуя против политики императора Франца и короля Георга, они пытаются составить союз, а во главе всей этой оппозиции стоит Фридрих Август Саксонский, которому уже всё это безобразие, вообще, надоело. Наш Веттин очень бодро сколачивает коалицию, явно нацеленную на смену власти в империи и прекращение войны. Уж этого-то союзники терпеть никак не намерены.

Они планируют подавить недовольство в Германии в зародыше, для чего желают обвинить Фридриха Августа в измене, оккупировать Саксонию и объявить её конфискованной, с обещанием вынести вопрос о её дальнейшей судьбе на первый же послевоенный сейм. Эта выходка должна достаточно напугать германских владык и вернуть всё на круги своя.

Такое действие просто всенепременнейше обязано вызвать нашу реакцию. Считается, что мы по просьбе Фридриха Августа двинем свои армии в Саксонию, где по планам союзников и состоится сражение именно в то время и именно в том месте, которые они выберут.

— И что же, Моро извещён об этом? — Обресков крепко задумался.

— Равно как и мой дражайший тесть, Пётр Алексеевич. — усмехнулся я, — Планы Священной Римской империи не удаётся хранить втайне дольше нескольких часов, что поделать…

— А мы будем защищать Саксонию?

— Вот, правильный вопрос, Петя! — теперь я уже широко улыбался, — Нет! Не будем! Смысла нет. Сам по себе захват Саксонии не снимет вопросов германских князей, напротив, он их только укрепит.

— Так что же мы собираемся делать?

— Мы планируем тянуть время дальше. Граница наша прикрыта, волноваться особо не приходится. Время сейчас на нашей стороне — мы сможем лучше подготовиться, а союзники из Германии последние соки за этот срок высосут — владетельные князья примутся тянуться к нам ещё пуще прежнего. Пусть союзники попробуют сами определить, куда они собираются направить свои армии. Глядишь, коалиция решит по нашим друзьям французам ударить, что сделает и их посговорчивее.

— Что же, государь, значит, будем ждать?

— Будем, Петя, будем. У нас проблемы в Северной Америке ещё есть, на Балканах не всё спокойно, да и в Малой Азии напряжение растёт — куда нам спешить?

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

Мы избрали выжидательную позицию. Волнения в наших новых землях всё же имели место, пусть были и далеко не столь масштабны, как планировались нашим противником. Особенно неприятными стали боснийские события, где местным горцам-мусульманам удалось нарушить коммуникации армии и даже разбить две роты софийского пехотного полка. Опасность была очевидной — тылы русских войск, стоявших на Дунае, были не полностью обеспечены. Опыт походов Суворова и Соломатина указывал на то, что организовать подвоз всего необходимого к крупным подразделениям в условиях отрыва от собственных баз снабжения можно было только ценой огромных расходов и нечеловеческих усилий интендантов. Гарантии удачливости подобного начинания никто дать не мог, да и средства следовало поберечь для других дел.

Поэтому мы решили подождать с непосредственным вступлением в войну, пока продолжив работу по увеличению численного состава армии и флота на европейском направлении. Захват Саксонии войсками союзников прошёл как по нотам — собственно саксонская армия почти в полном составе находилась в Нидерландах, так что оказать сопротивление своим же союзникам было просто некому. Курфюрст был вполне извещён о планах сюзерена, так что он успел сбежать к нам и теперь сидел в Берлине, активно переписываясь с друзьями в Священной Римской империи.

Противник же, как правильно мы предположили, принял наше молчание за признак слабости и направил внимание на Запад, собираясь, в первую очередь, выбить из игры Францию, привести к полному повиновению Баварию и Пфальц, использовать новые ресурсы, и уже потом ударить по вассалам России.

Армия, общим составом более ста двадцати тысяч человек во главе с эрцгерцогом Карлом двинулась на Моро через Нидерланды и Нижний Пфальц. Снабжение было налажено по морю, да и полкрепления в основном из бенгальцев непрерывно прибывали тем же путём. Уверенность в победе союзников над несчастными, едва уцелевшими в когтях страшного русского медведя, французами была полная.

Командованию армии коалиции было известно, что главная сила противника, его прославленная артиллерия, понесла страшные потери, кавалерия вообще практически отсутствовала, а пехота была сильно деморализована. Единственной отрадой для Моро оставался флот, но и он был загнан в порты и не мог повлиять на ход войны. Так что, австрийцы и англичане ждали лёгкой прогулки и усиления собственных позиций за счёт полного включения в войну богатейших немецких земель вокруг Рейна.

Однако они ошибались и ошибались серьёзно. Да, артиллерия Франции, а особенно крупнейший Парижский арсенал, были разорены, да множество всадников и лошадей полегло на полях сражений, а простые солдаты в массе своей были новобранцами. Но после заключения мира мы сразу принялись поставлять Моро множество пушек, ружей и даже сабель, причём значительная часть оружия представляла собой пусть и не новейшие, но достаточно передовые образцы. Сам Первый Консул с невероятной энергией лично занимался организацией своей армии, мобилизуя всё ещё немалые ресурсы страны, что делало её серьёзным соперником для союзников.

Решительное сражение состоялось возле приснопамятного для меня местечка Ватерлоо, недалеко от Брюсселя. Моро прекрасно воспринял все уроки, полученные от Суворова, к примеру, над полем битвы висело двенадцать воздушных шаров, чётко фиксирующих все манёвры войск. Французский военачальник умел воевать и прекрасно воспользовался всеми ошибками врага, одолев его в кровопролитнейшем сражении. Французы бросались без оглядки в ближний бой, блистала артиллерия Республики, показали себя и егеря, вооружённые русскими винтовками. От полного разгрома союзников спасла только имперская кавалерия под командованием Коловрата, бесстрашно ударив во фланг наступающим французам. У республиканцев действительно было мало конницы, поэтому им пришлось парировать атаку противника пехотой и артиллерийским огнём, что потребовало времени, которого сейчас так остро не хватало.

Понеся большие потери, оставив в том числе на поле боя своего командира, имперские эскадроны, основу которых составляли венгры, откатились назад, однако, эрцгерцог Карл, воспользовался этой передышкой, оторвался от противника, восстановил управление армией и смог отступить почти в полном порядке. Моро же в сражении понёс огромные потери и уже не имел сил преследовать врага, чтобы навязать ему скорое новое сражение.

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

— Я требую ответа, Карл! Ты обещал мне победу над ничтожными республиканцами! Ты клялся, что приведёшь мне этого Моро в цепях, ты рассказывал мне о пире на руинах Парижа! — вид императора Франца был ужасен: волосы его были в беспорядке, а глаза выкатывались из орбит, — Где мои войска? Отвечай!

Брат императора и командующий его армией, эрцгерцог Карл, смотрел на это беснование с усталым равнодушием. Фельдмаршал очень страдал от ран, полученных в сражении. Эрцгерцог всё же, несмотря на тяжесть повреждений, смог побороть панику в армии и избежать разгрома, отринув боль и слабость, что могло вполне считаться за подвиг. Однако положение союзников теперь значительно ухудшилось, ибо французов одним ударом уничтожить не удалось, угроза с Запада сохранялась, к тому же в лагере коалиции под Фирзеном собралось только чуть больше половины от былой численности войск.

Фельдмаршал понимал, что слова Франца были справедливы, но они были сказаны ему не наедине, как он вполне мог бы ожидать, а при всех. Причём среди этих всех, кроме многочисленных сыновей покойного императора Леопольда, были имперские и британские военачальники, германские владетели, прочая дипломатическая шваль. От этого позора ему становилось всё более нехорошо, так что он лишь угрюмо молчал, без видимых эмоций принимая проклятия брата.

— Пустозвон! Ты погубил нашу армию! — продолжал неистовствовать император, — Ты, обладая такими прекрасными войсками, умудрился проиграть ничтожному Моро, которого били и били русские! Какой ты полководец?

— Очевидно, плохой… — Карл, нарастающая бледность которого была заметна уже всем, проговорил это так спокойно, что казалось, он сказал о ком-то ином, далёком и не важном.

— Что? — Франц был обескуражен такой реакцией брата, — Что ты сказал?

— Я плохой полководец, Вы же хотели, чтобы эти слова услышали все, Ваше Императорское Величество? — эрцгерцог смотрел в глаза императору, стоя прямо и ровно.

Повисла тишина, Франц не знал, как ответить, в душе́ осознавая тот факт, что в порыве безумного гнева смертельно обидел своего брата. Эрцгерцог помолчал с минуту, не дождался дальнейшей реакции императора, церемонно поклонился и ровным шагом направился на выход из зала. В полной тишине эрцгерцог Карл вышел и упал уже за дверями. Он рухнул, подобно тому как падает столетний дуб, корни которого были подточены презренными червями. Вокруг него сразу же начала образовываться лужа крови.

К фельдмаршалу тотчас же бросились слуги и его младшие братья, лишь император замер, словно обратившись в соляной столб.

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

— Ваше Императорское Величество, — голос доктора фон Штифта был тих, но звук, казалось бы, проникал в каждую клеточку тела Франца, — эрцгерцог Карл весьма плох, однако, я пустил ему кровь…

— Пустил кровь Карлу, точно, как Моро пустил кровь нашей империи… — император принял слова своего лейб-медика странно, он говорил, будто в полусне, и дёргано улыбался при этом, — Идите, доктор, я надеюсь на Ваше искусство…

После этих слов Франц с той же нервной улыбкой вышел в зал совещаний, где находились его ближайшие советники. На императора смотрели, скорее ожидая новостей о здоровье фельдмаршала Карла, чем чего-то ещё, но он ни словом не обмолвился о своём брате.

— Господа, мы понесли тяжёлое поражение, но такое кровопускание только усилит нас! — почти прокричал Габсбург, — Любой врач Вам скажет безо всяких сомнений, что именно открыть больному кровь — суть вернейшее средство к его выздоровлению! Теперь нам надо лишь отдохнуть, чтобы стать много сильнее, и вот тогда мы, наконец, установим порядок в Европе!

От таких слов среди собравшихся возникло некоторое непонимание, лишь новый глава гофкригсрата, фельдмаршал Франц Кауниц, сразу подхватил мысль своего господина:

— Мы проиграли сражение, но не проиграли войну! — с пафосом воскликнул военачальник, — После небольшой передышки, мы выметем из Европы и революционную французскую заразу, и русское варварство!

— Да-да! Выметем! — слегка заикаясь, благосклонно кивнул ему император.

— Англичанам не понравится передышка…— заметил внимательно смотрящий на своего монарха Меттерних.

— Георг не глуп, он прекрасно понимает, что после Ватерлоо прежний план войны закончился — нам надо найти новое решение, — руки Франца заметно тряслись.

— Может быть, попробуем заключить мир с Моро? — канцлер всё так же задумчиво смотрел на императора.

— А он пойдёт на это?

— Что же, нам удалось не допустить союза Франции, Испании и России до Ватерлоо, теперь же аппетиты Моро должны вырасти, и это ещё больше упростит задачу по устроению разлада среди наших противников… — размышлял вслух Меттерних.

— Армия Моро значительно ослабла после сражения. — заметил Кауниц, — У него не хватит сил прямо сейчас воевать на Рейне. Может быть, если мы пообещаем ему все Нидерланды, это его удовлетворит?

— Королю Георгу такое сильно не понравится. — покачал головой Меттерних, — Слишком близко к их берегам Моро получит порты, удобные для размещения флота. Даже на время это станет слишком опасным. Мы готовы ссорится с Британией?

— Конечно, нет! — император приближался к истерике, — Что ты говоришь? Без английских денег мы не сможем платить по счетам, а среди армии в Нидерландах больше половины — войска островитян! Безумие!

— Тогда, может быть, попытаться предложить французам земли на Рейне? — тихо проговорил эрцгерцог Иоанн, до сей поры молчавший.

— Немецкие земли? — возмутился было канцлер.

— Временно! — возразил эрцгерцог, — Мы непременно вернём их, когда уничтожим восточных варваров.

— А может, нам лучше замирится с царём Павлом? — тихо, влез в спор второй брат императора, палатин Венгрии эрцгерцог Иосиф.

— Зачем же мы объявляли им войну? — с диким смешком спросил старший Габсбург.

— Пора признать свою ошибку и перестать разорять свои же земли… — покачал головой Иосиф.

— Нет-нет-нет! — вскочил Франц, — Нет, нет и нет! Нападение может прийти с любой из сторон! Отовсюду! Чёртов Карл! Он виноват во всём!

— Надо вести переговоры, тянуть время… — буркнул Меттерних.

— Что может предложить нам Георг? — снова подал свой голос Кауниц, — Необходимо спросить мнение принца Фредерика…

— Чтобы всё выглядело так, что мы им подчинены? — вскричал император. Он пришёл в совершенное расстройство рассудка, вопил в полный голос и размахивал руками, словно безумец.

— Так что же нам делать? — с тоской спросил наместник Венгрии.

— А! Прокля́тый Карл! Ты во всём виноват! — провыл в истерике властелин Священной Римской империи. Все присутствовавшие смотрели на него с ужасом.

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

Да, для союзников ситуация усложнилась. Причём усложнилась весьма существенно. Не одержав решительной победы над Францией, они оказались между двух огней: над армией коалиции нависали силы противников, не уступавших им по мощи. Для нового витка войны альянсу Священной Римской империи и Великобритании требовалась очередная значительная передышка для набора новых войск. Союзников на некоторое время охватила паника, они потеряли ту сверхувернность в собственных силах, что заставила их начать войну сразу с двумя серьёзными врагами.

Однако пока и о настоящих мирных переговорах речи не шло — всё-таки британцы были уверены в собственной безопасности за морем, передавая некое спокойствие и своим германским партнёрам. Габсбурги и Ганноверы всё ещё видели себя победителями в этой войне, считая и нас, и французов заведомо более слабыми соперниками. Умерший от ран эрцгерцог Карл стал настоящим козлом отпущения, главным виновником поражения у Ватерлоо, так что сменивший его в командовании армией коалиции брат уже английского короля, герцог Йоркский строил планы дальнейших военных действий.

Правда, ему мешал фельдмаршал Кауниц, ставший во главе гофкригсрата, по своему природному свойству, разрушавшему единоначалие в армии и требующему исполнения своих указаний. Тем не менее союзники всё ещё хотели и были готовы воевать. Для затягивания времени дипломаты противника затеяли сложные переговоры со всеми европейскими державами, декларируя стремление к миру и готовность к уступкам. Им в этом благородном деле с удовольствием подыгрывали и русские, и французы, тоже заинтересованные в передышке.

Однако же столкновения на границах не прекращались, что ещё больше вносило смятение в умы командования союзников — предугадать мысли противников было очень и очень сложно, а войск катастрофически не хватало. Гофкригсрат чётко себе представлял, что основой снабжения более или менее крупных армий в походе могут быть либо постоянные поставки с тыловых складов, либо местные ресурсы — пусть Моро, к примеру, получал их путём прямого грабежа, а мы — посредством закупок. В связи с этим, идеей, полностью овладевшей умами австрийцев, оказалось уничтожение этих самых ресурсов на возможном пути во владения собственно императора. Главным сторонником такой идеи и стал сам Франц.

Этим безумием император захватил множество людей, включая своего любимца Меттерниха и даже короля Георга. Силы союзников принялись изгонять крестьян пограничья со своих земель, безжалостно сжигая посевы и запасы. Особенно безжалостно этот процесс проходил в Саксонии, считавшейся излишне лояльной к России. Яростное опустошение территории Империи нисколько не подняло авторитет Франца среди германских князей, но, пожалуй, главной ошибкой императора стало распространение этой страшной задумки на земли Венгрии.

Венгры, ещё несколько лет назад бывшие одной из главных опор власти Габсбургов, стремительно утрачивали веру в своего императора. Огромные потери, понесённые именно Венгерским королевством, являвшегося главной базой для формирования кавалерии империи, в непрерывных неудачных войнах, подрывали социальную и экономическую жизнь мадьярских земель. Масла в огонь добавляли дополнительные налоги, собираемые на ту же глупую войну. К тому же Венгрия, как территория, пограничная с нашим государством, передала нам в заклад земли, которые уже были давно поделены между местными аристократами, что лишило государство огромных доходов. Всё это растущее недовольство монархом искусно подогревалось моими агентами, начиная с великого Тугута, жившего в Эгере.

Австрийцы же, начавшие изгнание населения с пограничных земель, стремясь обезопасить себя от угрозы русского нашествия, всё более ускоряли и ускоряли это безумие. В первую очередь уезжали самые лояльные к верховной власти, а вот недовольные-то как раз оставались на месте, не спеша покидать земли, обрабатываемые многими поколениями своих предков. Их изгоняли силой, что ещё больше раздражало людей. Нарыв назревал.

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

Наш союз с Францией и Испанией всё же сложился. Катализатором оного стало грандиозное поражение брестского флота Моро, который на фоне победы своего консула на суше решил также поставить себя в качестве главной силы в Северной части Атлантики. К тому же ужасный Джервис убыл на Средиземное море в надежде окончательно решить испанский вопрос. Англичане принялись готовить десант на Менорку, при этом не объявляя формальной войны Испании, а требуя от правительства Годоя передать им Балеары якобы для защиты от французов.

Адмирал де Галль, командовавший флотом Понанта, вполне разумно решил воспользоваться этим и ударить по не хватавшему звёзд с неба Эльфинстону. Однако, к его несчастью, Джервис не смог пройти вокруг Пиренейского полуострова, попав в бурю, столь характе́рную для этих вод. Возвращение эскадры было неожиданным, а главное — было не замечено вовремя.

Французы оказались перед противником, существенно превосходящим их по силам, да ещё и вдохновлённым присутствием знаменитого флотоводца. Потеряв одиннадцать линейных кораблей погибшими, французский флот бежал, полностью оставив планы конкурировать с англичанами в северных морях.

Такой разгром поразил Моро до глубины души. Консул верил в пестуемый со всем тщанием и поистине огромными затратами флот де Галля, а такое кошмарное поражение выбило из-под его ног землю. В планах правителя Франции было использовать победу на море как основание для коронации, а вот после такого конфуза о подобном и речи уже идти не могло.

Так что Обресков, Талейран и Годой смогли найти общий язык и оговорить условия Большого Союза. Это стало крайне неприятным сюрпризом для наших врагов, однако, не сдвинуло их намерений в сторону мира на желаемых для России условиях. Король Георг всё ещё был уверен в своём окончательном триумфе, от чего его не отвратила даже победа Барклая над армией Соединённых штатов.

Хитрый и умный русский генерал совершил невероятный рейд, захватив и разорив самое гнездо зла — Бостон. Ненависть, питаемая к этому городу во всей Северной Америке, была столь велика, что праздник по поводу его сожжения прошёл по всем хоть сколь-нибудь значимым городам испанских и русских владений. После этого наши войска по частям разбили силы колонистов и принялись разорять Новую Англию.

Однако сие поражение не отвратило Адамса-младшего от идей войны, к тому же Чичагов, обогнув мыс Горн, попал в цепочку штормов, что вынудило его с огромным трудом доплестись до Буэнос-Айреса, где и встать на ремонт. Таким образом, удача ещё могла перейти на сторону штатов.

Кроме событий в Северной Америке, надежды в наших противников вселяли и победы в Индии, где Аберкромби вполне успешно бил своих врагов, не пуская их в Бенгалию и захватывая немалые богатства.

[1] Сикарии (кинжальщики (лат.) — еврейская группировка в Иудее I в. н.э., занималась прямым террором в отношении римской администрации и лояльных к ней местных жителей.