— Девушки милые, здравствуйте, меня зовут Николай Григорьевич Чуйко. Спасибо, что откликнулись на мою просьбу и пришли сюда.
Это я, чтобы сразу не разбежались, так приветствовал женский пол, который Сеня по моей просьбе пригласил в клуб для беседы. Кстати старше двадцати пяти не одной не было — вот Сеня жук.
— Вы все знаете о приближающимся празднике, двадцать лет со дня рождения комсомола. Вы жены и дочери наших командиров, вы сами знаете как не легка наша служба, как редко бываем мы дома. Еще реже присутствуем на праздниках и тем более концертах. Так помогите организовать этот праздник — концерт для ваших мужей, братьев и красноармейцев. А теперь прошу по очереди подходить ко мне, будем знакомиться и вы мне расскажете, кто что умеет.
Итак, мы имеем девять девушек, умеющих хорошо танцевать (какая девушка не умеет танцевать) вальс, мазурку и немного танго. К сожалению петь умели все, но только в хоре.
— Девушки теперь слушайте меня, завтра с утра здесь будут красноармейцы, которых я отобрал для танца, но не умеющих танцевать. Вам задание — научить этих медведей движениям танца. Старшим завтра будет мой заместитель замполитрука Шишко Тарас Романович. Тарас подойди сюда. Вот прошу любить и жаловать.
— Николай Григорьевич, а под какую музыку нам танцевать?
— А под любую, главное научить моих медведей правильно двигаться, а потом я покажу новый танец под новую музыку. На этом все. До свидания, все свободны.
Вечером, проинструктировав Тараса о том, что и как он должен делать в мое отсутствие, попутно съев с ним бутерброды и пирожки (опять остался без завтрака), улегся наконец спать.
Утром, забежав к своему любимому начальнику, выпросив штабной автобус на нужды к подготовке концерта и получив звиздюлей для профилактики, я на ГАЗ-05 мчался по нашим дорогам в Ленинград со скоростью 45 км в час, имея с собой аккордеон и 459 рублей, которые я у себя нашел в старом сапоге. Сказав водителю, чтобы по приезду в город рулил к ближайшему справочному бюро, я принялся разглядывать все то, что мы проезжали. Интересно ведь, первый раз еду в прошлом. Или это другой мир, в смысле параллельный. Вот проехали поле и лес. Лес чистый, не загаженный, без кульков, пластиковых бутылок, бумаг, битого стекла. Местные жители набирают воду из чистых ручьев и чистых речек. В моем времени эти ручьи и речки превратились в помойку, клоаку. И если сейчас люди используют речную воду для стирки и приготовления пищи, то в моем времени даже поливка огорода опасна из-за химии которая находится в воде. Все не буду о грустном, вон уже город показался.
— Девушка вы не дадите мне справку с адресами ближайших музыкальных школ, училищ, консерваторий и, еще, где можно записать звуковое письмо? Заранее спасибо.
— Вам придется немного подождать товарищ командир.
— Хорошо я подожду.
Примерно через полчаса получив справку в справочном бюро я ехал по первому адресу записывать звуковое письмо.
— А могу я записать звуковое письмо музыкальное, инструмент у меня с собой.
Я сидел в кабинете с девушкой, которую мне представили как старшую смены в студии звукозаписи, и включил все свое обаяние для того, чтобы она разрешила запись.
— Ну я не знаю, мы такого еще не делали и кабинки у нас небольшие. Как вы там поместитесь с вашим инструментом, я не представляю.
— Вот на мне первом и попробуем. Смотрите как хорошо получится. У вас появиться новая сфера услуг для наших советских граждан, где каждый советский человек сможет послать своей маме или любимой не только звуковое письмо, но и музыкальное.
— Может вы, товарищ командир, попробуете в другом месте записать свое музыкальное письмо? У нас ведь нет такой возможности.
— Скажите вы комсомолка?
— Конечно, я являюсь комсоргом на нашем предприятии.
— Вы можете помочь мне, как комсомолка комсомольцу. Я проездом в городе и вот я увидел вашу записывающую студию и мне так захотелось отправить музыкальное письмо одному человеку, ну вы понимаете, и искать другую студию у меня просто нет времени. Вон на улице стоит автобус который ждет меня.
— Ладно уговорили, давайте попробуем.
Хух, еле уболтал ее. Теперь надо записать несколько пластинок для танца и пару мелодий без песен.
Меня провели к кабинкам. Они были чуть больше чем кабинки на почте, в которых находятся междугородние телефоны, из-за того, что там был стол, на котором стояла записывающая аппаратура (одна из первых записей Техника-молодежи 1937-11-12 стр. 55), большой ящик с микрофоном и эбонитовыми наушниками. Покрутившись немного в этой будке и поняв, что играть я смогу только стоя в ней боком, я попросил зарядить аппарат и понеслось. Я конечно не виртуоз, но все, что я играл, я играл не в первый раз. По-моему получилось очень даже хорошо. Девушки только успевали менять пленку (для звукозаписи использовалась пленка, как рентгеновский снимок), а вот девушек собралось вокруг очень много, но правда все стояли за дверями и только вытягивали шейки, чтобы посмотреть на меня такого замечательного.
— Какая красивая музыка. Это ваше? Вы сами ее пишете?
Это их комсорг, как самая главная здесь, засыпала меня вопросами, как только закончили записывать, и я начал собираться.
— Нет конечно — это я где-то услышал, запомнил и вот сегодня исполнил.
— А вы песни не пробовали писать на эту музыку?
Вот прицепилось на мою голову со своими вопросами, собираться мешает. Я укладывал аккордеон в футляр и сетовал о том, что забыл взять папку куда теперь бы смог положить пластинки.
— Писать песни не пробовал, но какие наши годы, да, кстати, у вас не найдется папки для бумаг, куда я смог бы положить пластинки, а то я очень боюсь их помять или поцарапать.
И вот после полутора часов, проведенных в студии звукозаписи, я с аккордеоном и подаренной папкой, едем по следующему адресу.
Директор курса музыкального образования (до 1940 года так назывались музыкальные школы) совсем не желал мне помогать и проявлял прям чудеса изворотливости и красноречия. Ну, что ж сам виноват, я понимаю, что действую грязно, не по правилам, но мне надо. Одним словом — сам напросился.
— А скажите мне Петр Олегович вы троцкист?
Вот так в лоб и сразу вижу я его ошарашил вон как рот разевает.
— Пппростите тттоварищ командир с чего вы взяли, я всегда поддерживал наше правительство и к троцкизму не имею ни какого отношения.
— Возможно я ошибся, вы не троцкист, а принадлежите к Зиновьевско-Бухаринской группировке, но вы все равно враг народа.
— Да с чего вы взяли товарищ командир.
— С чего я взял, ну слушайте. К вам приходит командир Рабоче-крестьянской Красной Армии и просит оказать ему помощь в подготовке праздничного концерта, посвященному двадцатой годовщине рождения комсомола. Вы своим отказом в помощи саботируете и срываете концерт. В чьих интересах вы действуете — в этом разберется НКВД. И когда вся страна встала на борьбу с Троцкистко-Зиновьевско-Бухаринской бандой, когда враги народа, ненавидящие Красную Армию, нашу партию и комсомол, вы…
Короче, он сломался после фразы — разберется НКВД. Но я не мог остановиться, меня несло, и только заметив, как клиент медленно съезжает со стула закатив глаза, я умолк и кинулся ему помогать. Какой же я идиот, а если бы он загнулся? Побрызгав на него водичкой и слегка похлопав по щекам и приведя клиента в чувства, я продолжил свой спектакль для одного зрителя. А куда мне деваться, мне нужна его помощь.
— Как вы себя чувствуете, Петр Олегович? Вам лучше? Давайте я вам помогу сесть на диван. Что не хотите?
— Эээ товарищ командир вы меня не так поняли я готов оказать любую помощь нашей родной Красной Армии, я просто вас не понял, простите старика.
Ну вот. Чуть не довел до инфаркта, но довел человека до слез. Какая я все-таки скотина, и ведь абсолютно не чувствую ни каких угрызений.
— Ну-ну, Петр Олегович, успокойтесь, давайте с вами заново попробуем понять друг друга. Я еще раз расскажу о своей проблеме, а вы решите, сможете мне помочь или нет. Хорошо?
Второй час играю на аккордеоне в каком-то классе, за столом сидят две девушки и парень — записывают партитуру, а я и еще восемь человек пытаемся изобразить то, что я наигрывал. Слух у меня хороший, память тоже, музыку к песням могу разложить по инструментам, но проблема в другом, чем заменить синтезатор или, к примеру, электрогитары, вот и я не знаю. А директор, наверное, точно троцкист, дал студентов, музыкальные инструменты, выделил помещение, но не дал не одного преподавателя и сам самоустранился. Типа все дал, всем обеспечил, а то, что у них ничего не получилось виноват товарищ младший политрук, то есть я. Ну, товарищ директор, на вашу хитрожопость у меня есть винт. Я всех этих музыкантов которых он мне выделил сагитировал выступить на моем концерте, плюс ребята подсказали и привели еще троих певцов и одну хореографичку или хореографа — не знаю как правильно. Принесли патефон, поставили мои пластинки с танцевальной музыкой, и я с хореографом Зиночкой стали продумывать танец под эту музыку. Когда-то в школьную пору я танцевал под эту музыку хороший танец и, как ни странно, я прекрасно помнил все танцевальные па, разученные тридцать лет назад. Тьфу, какие назад, короче в мои пятнадцать лет. В мою школьную юность проводились всякие смотры, конкурсы, олимпиады, слеты и еще многое другое. Вот в каком-то из этих мероприятий нашему классу надо было подготовить танец. Так вот, чьи-то родители, нашли профессионального хореографа, и, благодаря этому замечательному хореографу, наш класс занял первое место, среди таких же классов, за лучшее исполнение танца. Но проблема была в том, что если я хорошо помнил и станцевал мужскую партию, то женскую я станцевать не смог, так как почти ее не помнил. Поэтому нам с Зиночкой пришлось почти заново придумывать танец, и под патефон исполнять придуманное Зиночкой и вспомненное мной. После обеда раздав певцам тексты песен и пластинки с музыкой, предварительно исполнив песни, для того чтобы они имели представление об их звучании, отправил их искать себе патефоны. Пусть тренируются. Захомутав водителя нашего пепелаца, а то спит он понимаешь ли в кабине, когда у командира уже все в мыле (о как складно получилось) и отдав его Зиночке на растерзание вместо себя, отправился искать этого скрытого троцкиста, для еще одной неприятной для него беседы.
— Так вот Петр Олегович нужно чтобы вы оформили всех этих ребят, которые помогают мне в какую-нибудь к примеру творческую командировку, практику до конца месяца или куда там вы отправляете студентов.
— Помилуйте товарищ командир это не возможно. У них идет учебный процесс и никуда отправить их я не могу. Я и так сделал для вас все, что мог.
Вот же какая скотина быстро же он оклемался он ведь может мне все испортить придется опять на него давить.
— Я-то помилую вас товарищ скрытый троцкист, а вот органы НКВД за срыв известного вам мероприятия могут устроить вам процесс и не учебный и, если вам повезет, отправят белых медведей музыке учить, или карельскую березу заготавливать для музыкальных инструментов. Поэтому стоит мне сейчас позвонить из вашего кабинета и дождаться приезда опергруппы, как это замечательное учреждение получит нового директора. Ну, что звонить?
— Зачем звонить? Не надо ни куда звонить. Вы меня опять не так поняли, простите, запамятовал ваше имя отчество.
— Николай Григорьевич.
— Дорогой Николай Григорьевич, я просто выразил сомнения в целесообразности отрывать студентов во время их учебы на длительное время, но я не против.
— Помогать Красной Армии вы считаете не целесообразно.
— Ой вы опять не так меня поняли.
— Да как же вас понять-то. Вы мне скажите проще отпускаете студентов или нет, два слова да или нет.
— Да, да и еще раз да.
— Ну вот и отлично, сегодня подготовьте все документы, а завтра я их заберу, и студентов и документы. У вас ко мне есть какие-либо вопросы? Нет, вот и хорошо. Тогда до завтра, до свидания.
— До свидания Николай Григорьевич.
Теперь надо пойти обрадовать студентов и ехать в часть договариваться с начальством, а потом, потом будет видно.
Вернувшись в аудиторию застал всю гоп-компанию о чем-то бурно спорящую.
— Ну как товарищ младший политрук, что сказал директор?
— Все нормально товарищи. Вы до конца месяца поступаете в мое распоряжение, сегодня подготовят документы, а завтра мы с вами поедем в воинскую часть, где и продолжим наши репетиции. К завтрашнему утру вам надо подготовить себе вещи и инструменты. Да, еще не забудьте взять патефон и пластинки, что я вам оставил. А теперь задавайте вопросы.
И посыпались вопросы как из рога изобилия: где мы будем жить, что есть, как добираться, что еще брать с собой и т. д. и т. п. Еле от них отбрехался, так как сам еще не знал что, где и как. Все это знало только мое начальство, но оно не знало, что это на него свалилось, поэтому, забрав размякшего от девичьего внимания водителя, я помчался в ближайший галантерейный магазин, где купил на все деньги яркой ткани на платья для танцовщиц. Пошьют платья они себе сами, девушки сейчас в большинстве своем рукодельницы, не то, что в моем времени. А какие надо я наверное смогу вспомнить. Ну, на сегодня вроде все намеченное сделал. Пора в родную часть, чтобы успеть озаботить до вечера мое дорогое начальство.
И вот стою я перед начальством по стойке, смирно, и смотрю на них взглядом, лихим и чуть придурковатым, жду решения своей участи.
— Скажите Чуйко, а без привлечения гражданских лиц обойтись было нельзя? Ведь есть же у нас в части музыканты, ну и те кто петь умеет а?
Это командир дивизии Волков Иван Степанович, по-видимому, неплохой дядька.
— Иван Степанович, а я ему говорил, что надо обходиться своими силами, так он видите ли, мало того, что посторонних сюда пригласил, еще и девушек хочет сюда привезти.
А это батальонный комиссар Иванов Иван Иванович мой непосредственный начальник и командир.
— Подождите Иван Иванович пускай он сам сейчас объяснит — комдив глянул на меня и добавил.
— И хватит строить из себя идиота вы не в царской армии.
Хух, теперь можно и поговорить, все-таки комдив нам достался с адекватной реакцией.
Это большая удача, что они оба мне встретились когда я подходил к штабу, а то ведь сейчас командир без комиссара и комиссар без командира ни каких решений не принимают. А я потом бегай от одного к другому, один разрешит другой запретит, одному объясни другому объясни вот день и пропал.
— Понимаете товарищ комдив все наши музыканты и певцы месяц назад демобилизовались. То, что прислали на замену, может только окопы копать или не копать. Ни музыкантов ни танцоров среди них нет.
— Как нет, я же тебе разрешил брать из других подразделений людей умеющих играть и танцевать. Иван Степанович, видите, он провалит нам все мероприятие, мы опозоримся перед командующим. Я вам говорил, надо убирать этого деятеля и ставить другого.
Ого вот это перл, прям как в кино, заберите у них брак и выдайте им другой. Вон как комдив на него зыркнул. Тоже наверное понимает, какая цаца нам досталось.
— Продолжайте Чуйко.
— Товарищ комдив, из тех людей, что я выбрал, играть на музыкальных инструментах умеют пару человек. Остальных только обнять и плакать — самоучки. Насчет танцоров я вообще молчу, танцевать не умеет никто, деревенские пляски танцем назвать нельзя, с ними можно поставить один максимум два номера. Вот я и взял на себя смелость договорится с музыкальной школой, чтобы они помогли нам с концертом своими музыкантами и певцами. Очень не хочется ударить в грязь лицом перед командующем.
— А вот зачем он товарищ комдив девушек набрал, пусть скажет нам.
— Товарищ батальонный комиссар я считаю, что концерт без девушек это не концерт — это сборище мужиков.
— Сколько ты пригласил.
— Пятнадцать человек.
— Ну, что комиссар, может, дадим ему шанс? Видишь как переживает за родную дивизию, не хочет чтобы мы опозорились.
— А где мы их поселим, ну парней можно в казарме, а девушек где?
— Товарищ комдив, товарищ полковой комиссар, я все обдумал. Можно я скажу?
— Ну говори думальщик.
— У меня в клубе есть четыре гримерки, если там прибраться и поставить койки, там поместятся все. В клубе кухня есть небольшая и душевая с туалетом. И по расположению части шататься не будут.
— Как-то сумбурно ты говоришь, волнуешься наверное. Так поздно волноваться, ты уже все сказал и все сделал. Как, комиссар, дадим ему шанс?
— Я бы не давал, но деваться некуда, я согласен. Сегодня я пришлю красноармейцев для уборки и пусть твой старшина придет, получит продукты и спальные принадлежности. Все, убирайся, чтобы глаза мои тебя не видели. Да, чуть не забыл, с завтрашнего дня мы переходим на зимнюю форму одежды.
Я козырнул и бегом ломанулся к себе в клуб. Надо напрячь как можно больше народа сегодня, чтобы не заниматься этим завтра. Одним словом вечер прошел в беготне.