Ужасы. Замкнутый круг

ЙЕН УОТСОН Глаз аятоллы

Три года назад, во время войны с Ираком, в одном из боев Али лишился правого глаза вместе с частью лица. Что это был за бой и где он происходил — Али не знал. До грузовика, кашляющего выхлопными газами и набитого такими же, как он, шестнадцатилетними стражами исламской революции, его радостно — сын отправлялся в рай! — провожала мать, закутанная в длинное одеяние, с надвинутым на лоб платком. Лоб Али был украшен материнской кровью — она специально распорола себе палец кухонным ножом.

Как она выглядела? Миндалевидные глаза, широкий нос, белые пухлые щеки, полные губы. Единственный раз, когда Али видел другие части ее тела, был момент его рождения, который он не осознал и, соответственно, не запомнил. Материнская кровь у него на лбу была священной.

Весь день и всю ночь грузовик ехал сквозь облака пыли. Громыхание, слабое вначале, по мере продвижения перешло в глухой рокот тяжелой артиллерии. Новобранцы молились нараспев хриплыми голосами и призывали смерть, дарующую райское блаженство.

Когда они прибыли на место, похожее на затянутый дымом лунный ландшафт, им выдали ручные гранаты и отправили через минное поле туда, где гремела канонада. Звук этот казался грохотом катящейся с неба каменной лавины, и Али почудилось, что он слышит могучее биение сердца Аллаха, великого и милосердного. Взрыв фугаса разнес на куски его ближайшего соседа, оторванные руки и ноги взлетели к небесам. Этим же взрывом Али оторвало пол-лица.

Следующие несколько недель потонули для него в тумане. Али будто существовал внутри темного, глушившего все звуки грозового облака, время от времени прорезаемого красными сполохами боли. Едва он смог самостоятельно ходить, его выписали — госпиталь был переполнен, раненых некуда было класть. Закутанная по глаза мать радостно встречала своего мученика, лишившегося половины лица, а соседи восхищались, разглядывая его шрамы и изуродованную пустую глазницу.

Война закончилась, хотя исход ее был неясен.

Али часто ходил в центр города к Фонтану Крови — поглазеть на кроваво-красные султаны подкрашенной воды. Казалось, это бьет кровь из разорванных артерий. Вместе с полумиллионной толпой своих вопящих сограждан он призывал смерть на голову этого сатанинского писателя,[55] богохульника и вероотступника, который скрывался где-то в землях дьявольского Запада.

И все же смерть настигла не его; умер аятолла,[56] отец истины, возлюбленный Аллахом, великим и милосердным.

Горе навалилось на Али, горе терзало еще миллионы, десятки миллионов сердец. Как крот сквозь толщу земли, он пробирался к кладбищу Бехеште-Захра сквозь плотно спрессованную массу людей, составлявших одну из самых многочисленных толп в истории. Миллионы живых камешков спаял вместе цемент вселенской скорби. Хотя нет, эта толпа не была похожа на однородный конгломерат, что мог бы образоваться из камней, цемента и воды в некоей гигантской бетономешалке. Люди падали в обморок, визжали, тянулись, пробирались куда-то, они почти теряли рассудок от непереносимого горя; миллионная туча саранчи, и только один съедобный листок на всех — вскоре должен был прибыть гроб с телом. Али пробился к центру толпы, к площадке, образованной несколькими грузовыми контейнерами. Тысячи плакальщиков в унисон колотили себя кулаками по голове. Мистики набивали горшки землей со дна могилы и передавали их наверх; толпа жадно поедала драгоценную землю.

Вертолет приземлился. Не прошло и нескольких секунд, как буйная кучка молодежи накинулась на гроб и выволокла закутанное в саван тело наружу. К нему протянулись сотни рук, и саван вмиг был изорван в клочья и растащен на реликвии. «Айя, Али, айя, Хуссейн» — скандировало десять тысяч глоток. Мелькнули в воздухе тощие бледные ноги праведника, похожие на палки, и тело тяжело рухнуло на землю.

Али боролся за добычу на передовой линии бойцов, но неполноценное зрение подводило его. Пробиваясь в задние ряды все прибывающей толпы, он гадал, что же это такое оказалось у него в правой руке. На ощупь предмет напоминал склизкий шарик для настольного тенниса. Выбравшись наконец на свободное место, отдуваясь, Али раскрыл ладонь: в ней лежал остекленевший человеческий глаз с торчащим хвостиком глазного нерва. Он был похож на большого пухлого головастика.

Неужели произошло чудо? Неужели обрывок савана превратился в давно потерянный собственный глаз Али, который вернулся к нему? Ибо разве его самого не назвали в честь святого мученика Али, основавшего школу истинного ислама?

В конце концов до него дошло, что же сотворили его пальцы и ногти: он, Кривой Али, вырвал глаз у аятоллы.

Позади него раздавались выстрелы: вертолет приземлялся повторно…

Позже Али узнал, что тело наконец удалось поместить в отведенное ему место в земле, и его накрыли тяжелыми могильными плитами, передавая их из рук в руки, и завалили могилу сверху дюжиной грузовых контейнеров. Никто, однако, не сумел бы описать, во что это тело в итоге превратилось.

Глаз покоился на полочке возле кровати Али, вперив в него свой немигающий взгляд (ибо как может мигать глаз, не имеющий века?). Он неотступно отслеживал все его перемещения по маленькой комнате; зрачок напряженно косил и поворачивался.

Али молился. Он думал о консерванте. Как лучше поступить? Нельзя же, в самом деле, залить глаз мусульманского праведника спиртом, хотя бы и медицинским? Поразмыслив, он отправился в аптеку: хочу замариновать дохлую лягушку, что посоветуете? Домой Али вернулся с баночкой формалина. Попав в жидкую среду, глаз обрел способность двигаться. Теперь он следил за Али, плавая в банке от стенки к стенке.

Следил именно за ним, за Кривым Али? О нет. Глаз просто стоял на страже, неусыпно бодрствуя. Али молился. Он видел сны. И вот однажды его посетило видение, в котором праведник превратился в ястреба. За кем же охотился ястреб, за кем следил его глаз? Он прочесывал взглядом поверхность Земли в поисках спрятавшегося где-то сатанинского писателя.

Когда воля Аллаха наконец проявилась, настало время действовать. Воистину в эти дни в Тегеране был спрос на видения. Ангелы привели Али в кабинет доктора Омара Хафиза, старейшины государственной ракетной программы, которому тоже снились вещие сны. В первом из них он взрывал атомную бомбу в Тель-Авиве, способствуя освобождению палестинцев. Те снаряженные мощной взрывчаткой стальные птички, что он направил на Багдад, были лишь прелюдией к основному шоу. Увы, проект был неосуществим из-за отсутствия нужной боеголовки. В следующем видении он запускал разведывательный спутник, чтобы шпионить за передвижениями иракских войск, — но тут подоспело объявление мира. Совсем недавно доктору Хафизу пригрезилось, что он применяет прототип ракеты-носителя для запуска на орбиту спутника связи; он должен был охватить вещанием всю Землю, неся ее народам истинное слово Аллаха.

Ангел посетил и доктора Хафиза. «Мы сумеем запустить твоего ястреба на орбиту, — заверил доктор Али. — Холод космоса убережет глаз от гниения. С высоты он увидит Европу, Америку, Африку. Этот сатанинский писатель может скрываться где угодно. Может быть, он даже сделал пластическую операцию. Глаз найдет его везде, узнает под любой личиной благодаря своей чудесной сверхвосприимчивости. Ведь ищет-то он именно его — если понадобится, будет искать хоть пятьдесят лет».

«И я, Кривой Али, в нужный момент, когда ястреб увидит свою жертву, должен оказаться под рукой, не так ли? — спросил Али. — Разве не сам Аллах вручил мне этот глаз?»

События разворачивались, словно благоуханная роза из бутона. Хирурги исправили его лицо, восстановили глазную орбиту и вставили стеклянный глаз. Преподаватели подтянули Али в языках, и теперь его английский и французский можно было при желании назвать беглым. Коммандос дали Али неплохую военную подготовку, которой так прискорбно недоставало ему, когда он был на фронте. Согласно выданным ему фальшивым документам, Али стал натурализованным австралийцем.

Вскоре его страна запустила свой первый искусственный спутник Земли под названием «Глаз аятоллы». На весь мир было объявлено (и, соответственно, доведено до сведения сатанинского писателя, где бы тот ни скрывался), что название не аллегорическое и в спутнике действительно находится поименованный глаз. Погрязшие во мраке невежества неверные, живущие за пределами твердыни ислама, только посмеялись. Недостойные, живущие внутри твердыни ислама, косились на ночное небо с опаской.

Всей правды об Али не знал никто, кроме узкого круга правящей иерархии. Когда он закрывал свой левый глаз, его искусственному собрату открывался вид Земли из космоса. Ибо этот стеклянный глаз был чем-то большим, нежели простая стекляшка. Чудесным образом Али мог видеть то, что видел сквозь линзы телескопа на спутнике глаз аятоллы. Все было так, как и обещало видение доктора Хафиза…

В ледяной пустоте, за пределами земной атмосферы «Глаз аятоллы» вращался на своей орбите год, два года, пять лет… Под видом стопроцентного австралийского иммигранта в отпуске Али разъезжал по всему миру, оплачивая расходы с помощью принимаемой в любой стране золотой карточки American Express. И все же он экономил на всем — ему по-прежнему было жалко тратить деньги.

Допустим, спутник летит над Пакистаном. Глаз, кажется, дергается — Али едет в Пакистан. Осечка: должно быть, виновата вспышка на Солнце. Над Никарагуа — опять судорога, и Али едет в эту неспокойную страну. Может быть, космические лучи так подействовали? Он оказывался то в Швеции, то в Ирландии, то в Америке, Англии, Франции. И продолжал наблюдение. В своем потайном укрытии сатанинский писатель написал и опубликовал вторую книгу, что только удвоило усердие Али.

Прошло семь лет. Глаз наблюдал. Али наблюдал.

И вот в конце концов глаз бешено запульсировал. Он смотрел в этот момент на некий остров вблизи юго-западного побережья Шотландии. Островок был крошечный, он угнездился в бухте более крупного острова, напоминая новорожденного китенка, прижавшегося к боку матери-левиафана. Глаз на спутнике пролетел дальше, но увиденный образ уже накрепко запечатлелся в памяти Али.

Он прилетел в Лондон, получил в посольстве пистолет и гранаты и сел в поезд до Глазго.

Надо было несколько недель подождать повторного пролета спутника над нужной частью Шотландии. Али накупил карт и путеводителей и вскоре выяснил, что большой остров называется Арран, а маленький — Святой.[57] Прочитав название острова, Али сжал челюсти.

Когда пришло время, он сел в автобус, идущий к морю. На Арран он перебрался на пароме, взял напрокат подержанный автомобиль и отправился исследовать остров. Это был край гранитных скал и моховых болот, поросших папоротником ущелий и быстрых ручьев, текущих меж огромных валунов, моренных отложений, рощиц хвойных деревьев, среди которых паслись рыжие олени. На юге острова ландшафт резко менялся. Появлялись пологие холмы, поросшие вереском, ровные пастбища, а побережье украшали песчаные пляжи с редкими пальмами.

Али поселился в отеле небольшого городка Ламлэш, расположенного на берегу пролива ровно напротив Святого острова. Согласно легенде, он был геологом-самоучкой и завзятым любителем птиц, для чего привез с собой геологический молоток и бинокль.

Островок был самой заметной деталью пейзажа. Его береговая линия протянулась мили на две. Гряда островерхих утесов и густые вересковые заросли давали приют диким козам, длинноногим небольшим овцам соэйской породы и огромному количеству птиц. Остров Святой был природным заповедником, центром изучения дикой природы. На его южной оконечности, на берегу залива Клайд, возвышался маяк.

«Нечестивый остров», — подумал Али.

Во времена пророка Мухаммеда (да будет благословенно его имя) на острове жил христианский святой Молез.[58] К его келье можно было пройти и сейчас; викинги в свое время обезобразили ее стены руническими надписями. В чем-то наподобие кельи-клетки оказался теперь и сатанинский писатель. Неужели, поселившись здесь, он думал, что сможет спокойно гулять вместе с овцами по вересковым пустошам, не опасаясь за свою жизнь? Прутьями клетки его были теперь лучи зрения подлинного святого праведника, чей глаз продолжал жить и видеть.

Но прежде необходимо было вернуть на Землю приборный отсек, в котором бережно хранился сей орган зрения, ибо таков был замысел доктора Хафиза. Ястреб должен броситься на свою жертву.

Изучив карты, Али выбрал нужное место — узкую долинку, ведущую к небольшой возвышенности. Он сделал звонок на секретный номер в Австралии, откуда сообщение ушло в Тегеран. На следующий вечер самый важный отсек спутника «Глаз аятоллы» вошел в атмосферу, снизился и совершил мягкую посадку среди зарослей вереска.

А на следующее утро Али переправлялся на пароме на Святой остров в компании полудюжины орнитологов. Море было неспокойно, дул свежий бриз, и очень скоро усаженная линзами коробка, в которую Али поместил глаз аятоллы, вся покрылась брызгами. Она висела у Али на шее и была похожа на позолоченную фотокамеру. Али уже несколько раз ловил заинтересованные взгляды. Вероятно, это путешествующий инкогнито арабский нефтяной шейх, любитель птиц, который не смог преодолеть желание хоть как-то выделиться, казалось, говорили они.

«Ах, — подумал он про себя, — я всего лишь смиреннейший слуга Аллаха».

К счастью, плавание не совпало со временем молитвы, однако Али обнаружил, что его зрение странным образом затуманилось. Укрывшись от взглядов за какими-то мешками, он открыл золоченую коробку и вновь ощутил у себя на ладони священный глаз. От мягкого на ощупь шарика исходил жгучий холод, как будто глазное яблоко все еще было заморожено. Повинуясь внезапному наитию, Али вытащил из глазной орбиты свой стеклянный протез и вставил вместо него глаз аятоллы.

Перед глазами все поплыло. Он увидел перед собой одновременно две накладывающиеся друг на друга картины: близящуюся гряду мрачных утесов с шапками пены у подножия и то, что не могло быть не чем иным, как картиной рая. Перед ним простиралась зеленая долина, где били фонтаны молока, которое затем ручейками бежало по земле, где повсюду сверкали разноцветные драгоценные камни, — и все это великолепие окружали танцующие всплески сияния нежных пастельных тонов, похожие на прозрачные розовые покрывала танцовщиц (не хватало только самих девушек). Это было неопределенное обещание наслаждений, не имеющее, однако, материальной основы, как будто он глядел на Эдем, давно затерянный в прошлом, который ему любезно согласился показать его ангел.

Должно быть, эта картинка всегда таилась в его подсознании, в фокусе его внутреннего зрения. В этот мистический момент он, казалось, понял, что видит то, к чему всегда стремилась его душа. Все вокруг было преисполнено чистой светлой радости творения, даже с некоторой долей озорства. Мед тек, как лава с вершины холма.

Он прикрыл собственный глаз и оком праведника вновь увидел перед собой все те же мрачные утесы во всей их непреложной подлинности. Чайки издавали пронзительные воинственные крики. Солнце казалось язвой, источающей желтый гной, а его остаточный образ, который сохраняется некоторое время на сетчатке, когда закрываешь глаз, — кровавым кругом. Шум прибоя отдаленно напоминал грохот камнепада, который чудился ему тогда, на фронте.

— Ну и ну, — удивленно пробормотал Али, — а ведь ты, писатель, уже живешь в аду.

Он закрыл правый глаз и взглянул на мир собственным. Вновь засверкали многоцветные радуги — результат взаимодействия разных визуальных полей, — пробуждая глубоко запрятанные воспоминания о тех давних временах, когда он смотрел на новый удивительный мир глазами младенца и ему приходилось самому создавать вокруг себя вселенную.

— Действительно в аду, — добавил он, — если, конечно, твои глаза не видят по-другому.

Сойдя с парома, Али пошел по острову, попеременно открывая то один глаз, то другой. Его правый, праведный глаз наблюдал все ту же скучную картину — камни, небо да траву, в то время как левый дразнило зрелище полупрозрачных вуалей нежных тонов, скрывающих за собой манящие красоты рая.

Али шел, останавливался, снова шел. Глаз аятоллы вел его по каменистой тропе, и конечной точкой его пути был старый фермерский дом, ныне почти развалившийся, с пыльными окнами, окруженный высокой проволочной оградой, очевидно служившей защитой от коз. Сейчас его охраняли только чайки.

Сатанинский писатель сидел за письменным столом. Вид у него был довольно измученный, один глаз подергивался; он был почти полностью лыс. И все же при виде незваного гостя, словно бы нехотя наводившего на него пистолет, он улыбнулся:

— Ну вот и дождался наконец.

И эта чертова улыбка — свидетельство его нормальности!

Али закрыл глаз праведника. Левым, собственным глазом он видел нимб над головой писателя. Сжав покрепче рукоятку пистолета, вперился правым глазом в лицо презренного писаки. Через секунду открыл и левый глаз; немедленно все перед ним поплыло, голова закружилась — он закрыл левый глаз.

— Ты похож на оживший светофор, — заметил писатель с таким видом, будто он отбирал афоризмы для некоего будущего словаря крылатых слов и выражений.

Взор аятоллы привлек нож для разрезания бумаги, привыкший вскрывать пухлые конверты, набитые чеками в валютах Сатаны — долларах, фунтах стерлингов, франках, марках, — коими оплачивались богохульные услуги этого писаки.

Левым глазом Али также увидел нож с острым кончиком. Розоватые, цвета разбавленной крови отблески лежали на лезвии. Ручка отсвечивала перламутром. Али вспомнил войну с Ираком и вдруг почувствовал себя обманутым. Странное желание зародилось у него в душе.

— Который из моих глаз, — спросил он, словно загадывая загадку, — который из них мой настоящий — мой истинный глаз?

Поражаясь, очевидно, странностям человеческой природы, писатель уставился на незнакомца, который поглядывал на него то одним, то другим глазом по очереди. Неужели ему действительно предлагали выбор, как это бывает в сказках? Выбор между жизнью и смертью — или всего лишь выбор между различными видами смерти?

Немного поколебавшись, он выпалил наугад:

— Левый.

— Сам ангел говорит твоими устами, — сказал Али; он схватил нож, открыл оба глаза и направил кончик стального лезвия на глаз праведника.

Писатель напрягся — он решил, что ошибся, хотя, наверное, в данном случае и нельзя было сделать верный выбор, — но Али воткнул нож в глаз аятоллы, вырвал его из глазницы и всадил нож вместе с распоротым, сочащимся глазом в доску стола.

— Этот глаз видит ад, — сказал он.

С его души свалилась огромная тяжесть, копившаяся в ней все эти годы обладания глазом аятоллы, и в первый раз за всю свою жизнь он почувствовал, как из его левого глаза текут слезы.

Пер. О. Гайдуковой