Ужасы. Замкнутый круг

Д. Ф ЛЬЮИС Mort au monde[54]

Спал я крепко — слишком крепко и слишком тяжело. Спал и видел, как эти твари вползают на брюхе в открытую дверь, которую я, честью клянусь, запер, и, подвывая, медленно крутили головами в поисках подгнившей человечинки.

Я пробудился, но кошмарный сон еще ворочался где-то в укромном уголке мозга, поскольку твердое убеждение, что я действительно видел несколько пар диких, горящих в темноте кровожадных глаз, не покидало меня.

Но в реальном мире, несомненно, был день, и я вдруг вспомнил собственное имя. Сперва в сознании всплыла фамилия Мюрфилд, затем — Дэвид, и наконец название местечка — Сэнт-Перрин. С некоторой болью я поднялся с кровати и, пошатываясь, шагнул к окну. Распахнув ставни, я удивился яркости солнца, чьи лучи уже били в бреши между вершинами далеких гор.

Так или иначе, все вроде бы было в норме. Впрочем, я никак не мог понять, отчего моя возлюбленная, Марианна, отдыхает в другой комнате. Я знал, что если пройду по попахивающему плесенью коридору от моих дверей с номером два, то обнаружу привинченную к другим дверям табличку с номером пять. Те, кто спал между нами, эти невидимые, безымянные персонажи, шумно ворочались в своих постелях — я слышал их, пока крался мимо чужих комнат к пятому номеру. На лестничной площадке было темно, смутные штрихи перил, ограждающих пролет, терялись во мраке; минутное, головокружительное смятение охватило меня, но я быстро собрался перед встречей с любимой.

Когда я в последний раз видел ее за ужином, волосы Марианны свободно ниспадали на плечи. Сомкнутые в молчании губы… волнующие складки ночной сорочки… ложбинка у горла… выглядывающие из-под подола пальцы босых ног… Создавалось впечатление, что она изо всех сил старается выглядеть естественно. Но покрасневшие глаза выдавали ее.

И когда моя возлюбленная из глубины комнаты глухо проворчала, чтобы я закрыл дверь, я решил, что должен вернуться на свою территорию, под одеяло, к снам — к другим снам, с которыми жить куда легче.

Горячие рогалики и кофе — слишком легкий завтрак для англичанина. Я жаждал тостов и мармелада, яиц и бекона, дымящейся чашки крепкого чая, политых медом кукурузных хлопьев, молока из бутылки и свежевыжатого апельсинового сока. Марианна сидела напротив, вглядываясь в свою огромную чашку с кофе, словно пытаясь прочесть будущее. Я мог бы сказать ей, что прошлое гораздо таинственнее, — мог, но не сказал.

Не знаю, замечал ли я прежде, но глаза ее были совершенно белыми, с яркими, пронзительно-коричневыми крохотными пятнышками радужек, напоминающими атомы под микроскопом. И если у большинства моих знакомых глаза действительно являлись зеркалом души, эти обманчивые точки не позволяли прочесть ничего. Всегда выходило так, что это она добиралась сквозь мои глаза до самых глубин моей сущности, оставляя меня проигравшим.

— Куда отправимся сегодня? — Она словно к стене обращалась. — Думаю, стоит воспользоваться солнечным деньком и махнуть на пляж.

— Не знаю. Почему бы просто не остаться тут, почитать или еще что-нибудь?..

Я так и не выяснил, имели ли эти слова хоть какой-то смысл, поскольку следующая фраза моей возлюбленной никоим образом не являлась их продолжением. Даже в самых несвязных разговорах хоть какая-то, пусть и тончайшая нить логики соединяет всяческие несообразности и нелогичные заключения. Но, по-видимому, только не в беседе с дражайшей Марианной.

— Я полагаю, мы бы не оказались здесь вовсе, если бы не твоя мать, Дэвид.

Однако же я был приятно удивлен, услышав из ее уст свое имя. Воодушевление подсказало мне ответ:

— Ну, с ее стороны было очень мило пустить нас сюда на лето…

— Ночи тут кажутся бесконечными. Одного сна для них недостаточно.

Какого черта, о чем это она? Жизнь научила меня, что сон — не удовольствие, а простая необходимость, «дабы замедлить энтропию», как частенько говаривал мой покойный дед.

Что ж, в тот день мы все-таки пошли на берег, несмотря на неряшливые комья дождевых туч, приползших к полудню со стороны моря. Я надеялся увидеть парочку принимающих солнечные ванны худосочных девиц, но пляж пестрел множеством кружащихся зонтиков.

Она совершенно не замечала меня. Я точно превратился в живую изгородь, поскольку глаз ее ложился лишь на незнакомцев (или, по крайней мере, на людей, незнакомых мне). И вдруг я осознал, что это, должно быть, те, что спят в комнатах между нами. На миг мне даже показалось, что все они дальние родственники, только для вида сохраняющие инкогнито. Голоса их, как бывает всегда, когда разговаривают не с тобой и не рядом, звучали утробным рычанием сквозь стиснутые зубы и неразомкнутые губы.

Я схватил Марианну за руку, потащил к гавани, и мы едва-едва успели на последний паром к берегам Англии — паром, медленно рассекающий узкую лунную дорожку. Когда же нас вновь настигла ночь, мы обнаружили, что наши каюты расположены на разных палубах.

Осознание, что плывем мы не туда, пришло слишком поздно; Марианна крепко обняла меня: даже ее глаза не могли утаить страха. И мы остались бодрствовать этой — возможно, бесконечной, — ночью, даже не заглянув в наши каюты, окликая друг друга по именам, пытаясь не забыть их, стараясь не выказывать никаких эмоций, чтобы не дать нашим спутникам повод выбраться из их укрытий.

Пер. В. Двининой