Ужасный век. Том I

Глава 9

Асьенда в половине дня пути от столицы была ожидаемо роскошной — однако на леди Бомонт сильнейшее впечатление произвели не убранство дома и не великолепный мрамор его стен. Куда прекраснее оказалось то, что имение окружало.

Их с канцлером экипаж приехал сюда по широкой и абсолютно прямой дороге, разрезающей золотые поля. Могучие чёрные быки будто приветствовали герцога, качая рогами. За полями потянулись ряды виноградников, а ближе к асьенде вдоль дороги выстроились высокие, стройные кипарисы. Ни облачка на небе, а солнце сияло изумительно ярко. Даже на самом юге Стирлига, в землях Бомонтов, оно никогда не бывало таким.

Дом стоял на невысоком холме, очень далеко от высокой каменной ограды — и всякие подсобные строения усадьбы находились от него далеко. Уединённое место, хотя отнюдь не в глуши.

— Я бессильна не влюбиться в Балеарию, Санти.

— Ах, оставь! Под этим солнцем не сыскать ничего прекраснее тебя.

Утро они провели за дегустацией обещанного молодого вина, которое Эбигейл не разочаровало. Как и обещал Сантьяго, напиток был не изысканный — но прекрасно увлекал сочетанием самых обыкновенных оттенков вкуса. И пилось это вино на удивление легко. Да, канцлер оказался прав: иногда чем проще — тем лучше.

К полудню Эбигейл и Сантьяго переместились с веранды большого дома в газебо посреди сада. Воздух был совершенно недвижим, и леди Бомонт размеренно поводила веером. Снаружи приходилось прятаться под лёгким зонтиком, но здесь, в тени, её тонкой коже нежелательный загар не грозил.

— Это всё твои земли, Санти?

— Разумеется. Родовое гнездо, правда, достаточно далеко отсюда. Владения герцогов Тормалесо весьма обширны. На севере есть целые… государства, так сказать, подобного размера.

Да уж, богатству Сантьяго мог позавидовать почти кто угодно. Даже законный супруг Эбигейл, хоть он и являлся в Стирлинге одним из крупнейших землевладельцев. Хотя размер, конечно, имеет значение — но не только в нём дело. Очевидно: пусть Балеария уступала Стирлингу территорией, земли её были плодороднее. И людей на них жило больше. Победы в войне это не принесло, но когда настал мир — разница сделалась ощутимой.

А одиннадцатый по счёту герцог Тормалесо… Не удивительно, что в итоге он стал канцлером. Тут хватило бы и личных качеств, и исключительной силы рода — а Сантьяго обладал тем и другим.

— Мы, Санти, так часто поминаем моего мужа… А о твоей супруге я почти ничего не знаю.

— А зачем о ней говорить? Ты в курсе, как был заключён брак. Инесилья — она… одним словом, скучная. И слишком религиозная. Давай не будем об этом, хорошо?

Тут маркиза отлично понимала герцога. Жениться по любви везёт не всем — а особенно редкая это удача для тех, кому в остальном при рождении улыбнулась удача. Эбигейл не любила Амори Бомонта. Даже никогда не была им хоть сколь-нибудь увлечена. А что ещё хуже — и презирать мужа у неё не получалось. Амори просто не возбуждал вообще никаких чувств.

Что поделать: она должна была как-то выбраться из жалких родных владений. Сантьяго же вовсе ничего не решал в вопросе брака: их с Инесильей де Адуарте-Браво помолвили прежде, чем оба узнали, откуда берутся дети.

Леди Бомонт догадалась, что увеселительная часть поездки уже сменяется деловой. Сантьяго стал менее разговорчивым, то и дело поглядывал на дорогу — было ясно, что они кого-то ждут. Скоро на горизонте показался экипаж. Кучер понукал коней, повозка оставляла за собой густые клубы дорожной пыли. Догадка подтвердилась.

— Не думала, что мы станем здесь заниматься делами…

— Это не займёт слишком много времени, не волнуйся. Ты ведь лишь на несколько дней, а нам столько всего нужно обсудить! В карете очень большие люди, Эбигейл — и я вызвал их сюда ради знакомства с тобой. Это не Марисолема, тут тебя не нужно прятать.

— И только ради знакомства?.. — маркиза приподняла брови.

— Не только, конечно же. Предстоит важный разговор, и тебе вполне уместно присутствовать.

Эбигейл не обманывалась насчёт природы их с канцлером личных отношений, но что касается дел — приятно было осознавать: Сантьяго ей доверяет. Тяжкий путь к вершине из захолустного замка она проделала не ради того, чтобы быть теперь пешкой. Пускай даже в большой игре.

Экипаж, сопровождаемый несколькими всадниками, проехал сквозь ворота. Из него вышли трое: даже с большого расстояния стало очевидно, что это два благородных человека и слуга. Они направились к газебо. Кучер и охрана остались на месте.

Визитёры выглядели сурово, и оба были немолоды, но сильно друг от друга отличались.

Один был среднего роста и телосложения, с аккуратными усами и бородой клинышком, в целом внешне непримечательным — если не учесть на удивление пронзительного взгляда. Чёрный цвет всего его костюма нарушала только лазурно-красная петлица: цвета балеарского флага.

Другой, напротив, выделялся ростом и шириной плеч. Он был заметно постарше, с обильной сединой и лицом, поровну исчерченным морщинами и шрамами. Эбигейл заметила конную выправку незнакомца ещё раньше, чем бархатный генеральский шарф, переброшенный через плечо.

Впрочем, первое внимание привлекли не шарф и не выправка. Пожилой полководец был страшно изувечен.

Один глаз закрывала повязка, левую ногу ниже колена заменял деревянный протез — да и на правой было что-то вроде металлического сапога, явно не служившего обычной обувью. Леди Бомонт невольно поморщилась и немного устыдилась этого. Мужчина едва шагал: одной рукой опирался на трость, под другую его то и дело поддерживал слуга. Но несмотря на это, старый военный держался с великим достоинством.

— Сеньоры, как я рад! — всплеснул руками канцлер. — Не терпится представить вас, и тем мы исчерпаем скучные церемонии. Эта очаровательная женщина — леди Эбигейл, маркиза Бомонт. Наш человек в Стирлинге. Эбигейл, познакомься: это Лопе де Гамбоа, третий секретарь Тайной Канцелярии Её Величества. Сеньор Гамбоа — одна из ключевых фигур в партии, которую мы разыгрываем.

— Моё почтение, сеньора. — человек в чёрном склонился и поцеловал протянутую ему руку маркизы. — Наслышан о вас по долгу службы. И счастлив этой встрече.

Лопе де Гамбоа предпочёл обратиться к ней по-стирлингски. Получилось вполне изящно, но с сильным акцентом — совсем не так чисто, как говорил Сантьяго.

— А это… — канцлер указал на военного. — …это дон Хуан Альварес Фалькао. О нём ты не могла не слышать: в Стирлинге определённо помнят прозвище Железный Сапог. Блестящий полководец империи и верный подданный королевства.

— Конечно, я слышала о сеньоре Фалькао…

— Проигравший войну маршал погибшей империи. — повёл челюстью дон Хуан. — И никчёмный обрубок верного слуги королевства… а, не берите в голову. Рад знакомству, маркиза.

Имперский маршал времён Великой войны тоже коснулся шёлковой перчатки леди Бомонт — но лишь после того, как сел. Изящества в его движениях было куда меньше, чем у Гамбоа, и голос звучал резко.

— Вы уж простите, сеньора, что подаю вам левую и делаю это сидя. Моя правая рука осталась в землях вашего мужа.

Только теперь Эбигейл заметила: правая кисть маршала, скрытая перчаткой, абсолютно неподвижна. Это тоже был протез. После того, как дон Хуан описал историю увечья, маркизе стало ещё неудобнее.

— Сожалею, сеньор. Я имею в виду… не о том, что мы нарушаем глупый ритуал, поймите верно. Сожалею о случившемся.

Маршал бесцеремонно фыркнул.

— Сеньора! Жалость — последнее, в чём я нуждаюсь.

— Эбигейл, прошу тебя, не обращай внимания на… некоторую резкость маршала. Он заслужил в боях право не быть образцом куртуазности. Дон Хуан, а вам я осмелюсь напомнить, что война окончилась очень давно. И уж верно, наша прекрасная гостья не водила тогда полков! А равно и её муж, впрочем. Похвально, что вы остаётесь прежним, но право слово: не стоит.

— Ничего страшного, Санти… ох, Ваша Светлость, я нисколько не… — снова начала маркиза как-то неловко.

— Эбигейл, дорогая! Мы не на официальном приёме. Мы среди людей, связанных одной великой целью: здесь ты можешь свободно называть меня так, как тебе будет угодно. И обращаться на «ты», разумеется.

— Раз уж в нашем кругу благородных людей дозволено избегать церемоний… — сказал Гамбоа, не замедлив потянуться к графину. — То, во-первых, зовите меня просто Лопе. Во-вторых, позвольте наполнить ваш…

— Нет-нет, мой добрый друг Лопе, не утруждайтесь: бокалы я наполню сам. — снова вмешался канцлер. — Для всех вас. Кстати, вино почти на исходе… Хосе! Принеси-ка ещё!

— Как пожелаете, сеньор Лопе. — маркиза ответила тайному секретарю улыбкой. — Но только при условии, что и вы будете обращаться ко мне по имени.

— Ваше слово — закон, леди Эбигейл.

— А меня зовите маршалом Фалькао.

Хорошо, что сир Джон Барсби остался на корабле: эти старые рубаки точно не поладили бы.

Пока Хосе — очень красивый молодой слуга, подносил новое вино, а Сантьяго разливал его по бокалам, все успели обменяться ещё несколькими фразами, ничего особенно не значащими. Лопе де Гамбоа оказался мужчиной любезным, не лишённым обаяния — хотя глаза выдавали его натуру. Опасный человек. Старый маршал, напротив — не скрывал тех своих черт, которые хороши для полководца, но не приветствуются при дворе.

Эбигейл быстро составила мнение о том, почему именно эти люди приехали сюда. Она знала: Третий секретариат Тайной канцелярии ведает, так сказать, оперативными вопросами. Посему кинжал, которым Балеария всегда была готова ткнуть под ребро неугодного, определённо лежал именно в руке Лопе де Гамбоа.

Что касается маршала — пусть он смотрел на Стирлинг так же, как старые пэры с родины маркизы смотрели на Балеарию, виделось кое-что ещё. Дон Хуан Альварес Фалькао был до мозга костей империалистом. Из тех, кто так и не смирился с крахом балеарских амбиций. Возможно, не смирился даже более всех прочих.

Конечно, о Железном Сапоге маркиза была наслышана. На войне маршал Фалькао стяжал суровую славу: не щадил ни врага, ни собственных людей, ни себя самого. Однако вспомнила леди сейчас иную деталь. Дон Хуан не всегда был «доном». Являясь человеком происхождения ещё более незначительного, чем сама Эбигейл, он вышел в маршалы из рядов кондотьерского отряда. И позднее продвигал идею наёмных армий. Сир Арчибальд Бомонт часто рассказывал жене брата и о Железном Сапоге, и о Волке Мелиньи: как раз великом кондотьере. Эбигейл те рассказы о войне извечно были скучны. Но возможно, самое время припомнить их…

— Ну что же, сеньоры, Эбигейл… Сколь бы ни была усладительна эта лёгкая беседа, мы должны обсудить дела, верно?

— Да уж, пора бы! — старый маршал и не думал скрывать раздражения: он догадался, что ехать в такую даль пришлось именно из-за маркизы, иначе встреча легко состоялась бы в Марисолеме.

— Я полагаю, никто не возражает. Лопе, дон Хуан — спешу сообщить, что мы успели обсудить с Эбигейл многие детали предстоящего. Смею утверждать: в данной фазе этой маленькой партии наши позиции достаточно сильны. Однако же мы не можем удовлетвориться лишь достаточным: необходимо делать первый ход, уже создав все условия для победы.

— Раз пригласили меня, то речь идёт о военных вопросах. — рассудил маршал.

— Именно так. Эбигейл обладает обширными возможностями при королевском дворе Стирлинга, и я не ожидаю каких-либо осложнений в том случае, если мы будем разыгрывать долгую комбинацию. Это безопасный путь к успеху. Но, как и всякий безопасный путь, он имеет положенные недостатки. Во-первых, займёт много времени. Во-вторых, выигрыш с него не так велик.

Канцлер откинулся на спинку плетёного кресла, сложил руки на груди и продолжил:

— Полагаю разумным ускорить ход событий, а заодно и повысить ставки. Уверен, Лопе уже объяснил дону Хуану, что я имею в виду. Новый путь вмешательства в дела Стирлинга предполагает существенно более высокие риски. Вместе с тем, убеждён, всем здесь очевидно: ни о каком прямом военном участии Балеарского королевства не может быть и речи. Ни при каких обстоятельствах.

— Королева и слышать не желает о новой войне.

— И не только она. Я сам солидарен с королевой в этом вопросе: именно войну-то мы стремимся исключить. Наша цель звучит громко: мы принесём мир! Крепкий мир, мир на многие века. А он, разумеется, не обеспечивается без силы оружия. Итак, дон Хуан, мы посвятили вас в общие детали планов, поскольку не знаем человека, лучше знакомого с людьми, способными защитить наши интересы открытым силовым путём. За некоторое вознаграждение.

— Вы говорите о наёмниках?

— Разумеется. Леди Эбигейл будет спокойнее и проще, имея под рукой некую осязаемую военную силу. Очевидно, что это не может быть ни армия Балеарии, ни войска наших союзников. Только люди, верные золоту, а не флагам и гербам.

— Но Санти… Ты собираешься доставить наёмников в Стирлинг? Как?..

— Дозволь оставить это моей заботой. Просто запомни обещание: у тебя, пусть и негласно, будет армия. Небольшая, конечно, но куда более существенная, чем верные тебе люди супруга. Их ведь немного, я знаю.

— И что именно требуется? — спросил маршал.

— В этом месте, дон Хуан, я позволю себе ещё раз напомнить о важном: разговор, который мы ведём, строго приватен. Разумеется, никакие слухи о запланированном не должны дойти до королевы Анхелики. Лопе обеспечит большую часть этой задачи: от вас потребуется только осмотрительность и ответственность. Вы понимаете, о чём я говорю?

— Полностью, Ваша Светлость. Вы ведёте речи о том, чего не достиг император Педро Фелипе. И наверняка понимаете, как я дорожу даже малой надеждой на подобное. На новый золотой век! Я лишился руки, обеих ног и глаза, сражаясь именно за это. Если Балеария снова станет великой… Я и второй глаз отдам ради того. Со второй рукой в придачу.

— Это я и надеялся услышать. Итак, нам нужен наёмный военный отряд. Не слишком большой, но достаточно сильный: чтобы в нужный момент склонить чаши весов в нужном направлении. Разумеется, командир не должен быть как-либо очевидно связан с Балеарией. Кроме того, требуется истинный профессионализм… или определённая доля симпатии к нашему королевству. Мы не сможем посвятить этих людей даже в общие детали. Посему они должны не задавать лишних вопросов, но быть способными исполнять самые неожиданные приказы. И никогда не забывать, кому в действительности служат. Понимаете?

— Понимаю, и таких людей очень мало. Почти не осталось.

— «Почти»! Это хорошее слово. Ну же?..

— Думаю, сеньор Гамбоа навёл справки.

— Разумеется, я это сделал. Но суть в том, что нужно выслушать и ваши соображения. Мы с вами, маршал, очень разные люди: оттого и других оцениваем по-разному. Канцлеру важно составить мнение на основе как ваших, так и моих соображений.

— Ну хорошо… — Фалькао вздохнул, собираясь с мыслями. — Всякая шваль, понятное дело, не подойдёт. Все эти отбросы, что носились по Ульмису после войны… да и тех осталось немного. В таком деле нужен опыт Великой войны, как мне кажется.

— Командиры Великой войны в Стирлинге не будут уместны. — заметила маркиза. — Они вызовут резкое неприятие многих в любом случае. Каковы бы ни были основания их присутствия.

— Прекрасная леди права. — согласился Гамбоа.

— А что до людей, менявших в той войне сторону? Ведь таковых было немало.

— Это уже интереснее.

— Я знаю одного такого, который ещё в строю… он до сих пор сражается… хорошо знаю. Слишком хорошо. Он не подойдёт. А кто подошёл бы… Людвиг тер Хофген был бы способен на многое и сейчас, будучи стариком. Но я не уверен, что пожелает: он размяк от мирной жизни. Он больше не человек войны, а другие люди нашего поколения и подавно. Колонелла, Ян Новак, Габор, Монро… их лучшие годы позади, как и мои.

— Стоит подумать о тех, кто пребывал под их началом? — предложил канцлер.

— Да, это хорошая мысль. Но из таких я знаю в основном балеарцев — а они не подходят. Есть этот молодой лимландец, ван Стекелен: серьёзный человек. И обязан Балеарии по гроб жизни. На Великой войне, конечно, только чуть понюхал пороху, но после — вы знаете эту историю. Однако слишком многие на севере по-прежнему желают снять его голову с плеч.

— Сеньор Вальдемар ван Стекелен пределов Балеарии, милосердно его приютившей, безопасно покинуть не может. — очевидно, что Гамбоа знал всё обо всех.

Людвиг тер Хофген так удачно повоевал за обе стороны, что после Великой войны ни одна к нему не имела претензий. Это имя было хорошо знакомо маркизе. И о ван Стекелене она тоже что-то слышала. Что, когда? Не без труда, но Эбигейл вспомнила: Анри Бомонт, отец её мужа, называл некоего ван Стекелена среди вражеских командиров в битве при Тагенштайне. Но участник этого сражения нынче никак не мог быть молодым — с четверть века прошло. Выходит, речь шла о другом ван Стекелене.

— Иных кандидатур не припомню: без войн не бывает хороших наёмников, а нынче в Ульмисе не воюют. Достойные люди из числа кондотьеров давно устроили себе мирную жизнь. Прочих же истребили. Были те, из-за Восточного леса… Знаю, где они осели. Но я им не доверяю. Никогда не доверял.

— Я слышал о той дружине из восточных земель иное.

— При всём уважении, сеньор Гамбоа! Вы слышали, а я видел их в деле. Едва запахнет кровью — они потеряют человеческий облик. К тому же тех людей слишком легко купить: жадность и алчность суть разные пороки.

— Я приму к сведению оба мнения, сеньоры.

Маршал Фалькао замолчал. Старый полководец явно оказался не очень готов к разговору, однако невозможно было его за это судить. В план посвящены немногие, сама Эбигейл знала очень мало деталей.

Наконец маршал заговорил вновь:

— Есть на примете ещё один прекрасный кондотьер. И не балеарец. Но я несколько лет не слыхал вестей о нём.

— Кто же это?

— Шеймус Висельник. Слышали о таком?

— Я слышал только это прозвище. — сказал канцлер. — Не вникал в детали. Лопе?..

Гамбоа улыбнулся. Само собой: он-то вникал в детали! Приятное ощущение: знать больше, чем все серьёзные люди за столом. Оно давно было знакомо маркизе.

— Висельник тоже ветеран Великой войны. Воевал за Балеарскую империю.

— Значит, он не подходит.

— Нет-нет, не торопитесь. Висельник служил в Волчьем Легионе. Это человек Гонсало Мендосы.

Эбигейл заметила, как сверкнули чёрные глаза Сантьяго. Героев на каждой войне хватает — но не о каждом спустя двадцать лет так хорошо помнят и друзья, и враги.

— О, самого Волка Мелиньи?.. Гонсало Мендоса был поистине великим полководцем. Жаль, что он уже не с нами.

Занятно, что первые люди Балеарии заговорили о командоре Мендосе в таком ключе. Эбигейл была одной из немногих в Стирлинге, кто хорошо знал истинную историю гибели Мендосы. Ту самую историю, которую не принято было обсуждать при дворе Балдуина — и которая уж точно не к лицу придворным Анхелики.

— Да. — маршал заговорил прежде, чем продолжил Гамбоа. — Волк Мелиньи в личных беседах со мной отзывался о Шеймусе как о своём самом талантливом офицере. Прочил ему генеральский шарф. Висельник тогда был ещё совсем мальчишкой: может, лет двадцати... Сейчас, выходит, ему всего лишь около сорока. Не слишком стар. Далеко не тер Хофген. Висельника плохо помнят по событиям Великой войны, но юнец тогда подавал большие надежды.

— И что же, он их оправдал?

— Вполне, Ваша Светлость. Он выжил на Бахадосском поле, а затем собрал недобитков Волчьего Легиона под новым знаменем. Они назвались Ржавым отрядом. После этого воевали… ну, если коротко — в основном против нас. Лет десять, пока в Лимланде и Норштате ещё творился бардак. И Висельник немало преуспел. Особенно важно, что в Стирлинге его почти некому и почти не за что ненавидеть. Висельника ненавидят другие.

— А что до прочих качеств?

— Я всецело доверяю мнению Мендосы. Волк Мелиньи не отмечал людей просто так.

— Лучшей рекомендации и желать нельзя, это верно.

— Шеймус… — маркиза старалась не встревать в разговор, но сейчас следовало. — Это ведь гвендлское имя.

— Чьё, прости?

— Гвендлы. Те самые язычники, что бродят по нашим восточным границам.

— Всё верно, леди Эбигейл. — Гамбоа произнёс это на родном языке маркизы. — Висельник из Стирлинга. Насколько мне известно, он попал в Волчий Легион по случайности, однако сделал там прекрасную карьеру. Это не какой-то дикарь: он из крещёных гвендлов Стирлинга. Не из леса.

— Если он родом из Стирлинга, то это очень интересный вариант. — отметил канцлер. — Вариант, который стоит обсудить и проработать.

— Не торопись делать выводы, Санти: у нас с гвендами всё очень сложно. Должно быть, потому тот человек и воевал за Балеарскую империю.

То была непростая война. Только поначалу всё казалось очевидным: вот Стирлинг с союзниками, вот Балеарская империя с прихвостнями. Но шли годы: пять, десять, двадцать, тридцать… Бойня казалась бесконечной. Великие державы хоронили рыцарей и не жалели золота, чтобы закрыть прорехи в строю. Многие забыли об изначальных целях войны. Где-то всплывали старые обиды, у кого-то возникали меж собой новые счёты. Вчерашние враги вставали плечом к плечу, а тот, кто ещё вчера был вернейшим союзником, мог повернуть оружие против друзей.

— Хорошо. — канцлер положил ладони на стол, делая знак к новому витку разговора. — Давайте подробнее обсудим этого Шеймуса. Тем более что с Вальдемаром ван Стекеленом всё понятно… или почти понятно. Можно пока не тратить на него времени. Я уже уяснил, что Гонсало Мендоса был высокого мнения об этом… Висельнике. Ну и прозвище, должен признать! Его что же, вешали?

— Я не встречался с Висельником лично, но говорят, что прозвище связано с его внешностью.

— Так и есть. — подтвердил Гамбоа. — Этот Шеймус, он… Скажем так: это человек, обращающий на себя внимание. Такого сложно не заметить.

— Качество, которое может быть и полезным, и вредным в нашем случае. Хорошо. Что лично вы, дон Хуан, думаете об этом человеке? Мнение Волка Мелиньи важно, но за этим столом сидит не он.

Старому маршалу было что ответить.

— Знаю, что одни Висельника до смерти боятся, а другие уважают: это правильная репутация для кондотьера. Он достаточно умён, очень опытен и, если это подходящее для наёмника слово, честен. Не слышал, чтобы он поступил с нанимателем подло. Это не благородство, конечно… На нём много грязи, как на любом подобном человеке. Но скажу так: если Висельнику щедро и без задержек платить, он будет верен. И не растеряется в самой сложной ситуации. Правда, платить придётся очень много.

— Деньги точно не станут проблемой. Чего-чего, а денег у нас достаточно! Но важно убедиться, что человек нам подходит… Вы упомянули, что давно не слышали вестей о Шеймусе. Почему же? Он отошёл от профессии? Пропал?

— Слышал, будто он уехал в поисках удачи, когда в Ульмисе не стало войн. Но уехал с войском. Это не тот человек, который сможет жить по-другому.

— Зато я точно знаю, где он. — вновь скромно напомнил о себе Лопе де Гамбоа.

— Где же?

— В Шере. Как известно Вашей Светлости, там уже пять лет идёт большая война. Она привлекла множество наёмников, и Шеймуса тоже.

— О войне мураддинов с Муангом я знаю, конечно. — уверенно заявил канцлер, но сразу же поспешил уточить. — Знаю в общих чертах.

— Ржавый отряд воюет за мураддинов до сих пор. И вполне успешно воюет, насколько могу судить. Но увы, не владею всей полнотой информации. Наши шпионы в Шере — не под моим началом, это дело Второго Секретариата. Я могу навести самые подробные справки: это нетрудно, если вы распорядитесь.

Сантьяго де Армандо-и-Марка погрузился в размышления. Он редко подолгу думал на людях, предпочитая для них выглядеть предельно решительным, скорым на приказы. Наконец канцлер поднял глаза и снова заговорил:

— Хорошо. Итак, сеньоры… я дам задания обоим. Дон Хуан, вы должны осторожно поговорить с Вальдемаром ван Стекеленом. Прощупать его. Многое зависит от его готовности… да и от того, насколько Вальдемар поумнел с годами. В юности он был сколь смелым, столь и глупым, а это не лучшее сочетание. Однако если потребуется — я постараюсь найти варианты его возвращения на север. Для Балеарии нет ничего невозможного.

— Будет исполнено, Ваша Светлость.

— Ну а ты, Лопе, разузнай подробности о Висельнике, а заодно о прочих наёмниках в Шере. Быть может, в войне за океаном зажглись новые звёзды? Раз в пределах Ульмиса кандидатур осталось так мало, нам остаётся лишь разобраться, подойдут ли доступные люди.

— А если не подойдут? — маркиза ещё недавно даже не думала о подобном повороте событий, но теперь уже беспокоилась.

Ещё бы: перспектива обрести свою армию — даже подконтрольную опосредованно, немало её взбудоражила. В голове взвыл вихрь мыслей о том, как подобное можно использовать.

— Если эти кандидатуры придётся отбросить, мы придумаем что-нибудь другое. Не бывает безвыходных ситуаций.

Когда канцлер говорил так, с ним только соглашались. Все знали: герцог Тормалесо — именно тот человек, у которого всегда есть какой-то план. А если нет, то очень скоро найдётся.

Деловой разговор на том и завершился: канцлер позвал музыкантов, которые дивно обращались со струнами. Невысокая девушка, пришедшая с ними, пела просто божественно. Стол в газебо наполнился свежими фруктами, оливками, дорогими сырами, тонко нарезанной ветчиной — и разумеется, новыми графинами с красными и белым.

Леди Бомонт любезничала с королевским разведчиком, старый маршал откровенно напивался, а канцлер с полной безмятежностью взирал на это, наслаждаясь музыкой. Маркиза понимала, что его расслабленность фальшива: Сантьяго вновь думал. Не о ней, не о вине и не о красотах этого края.

Мыслями он сейчас, безусловно, был где-то в Стирлинге.