Ужасное наследство

2.

Говорить я перестал, но всё равно не прекратил, как сумасшедший, кричать по ночам. Соседи не на шутку злились и добились своего – мать потащила меня к психиатру. Я мычал бессильно, рыдал, но она была непоколебима в принятом решении. Это только ухудшило положение вещей, потому что, то злое, что еле тлело во мне, стало крепнуть день ото дня. Как-то оно влияло и на сестру, на милого ангела Софию. Она стала беспокойной по ночам, но не кричала. Просто просыпалась и, испуганно дрожа, вглядывалась в темноту, зато днём могла уснуть, даже стоя.

Так получилось, что я подслушал спор матери и бабушки. Каждое произнесённое ими слово, все интонации неприятного разговора я отчётливо помню по сегодняшний день. Моя любимая бабушка настаивала, чтобы мать сдала меня в приют. Только ни в коем случае не в местечке, а в другом городе. Сами они должны спешно сменить место жительства, имена и фамилии. И ещё она сказала, что времени почти не осталось.

Я не верил тому, что услышал. Я кричал во всё горло. Но кто услышит немого? И я убил её, убил бабушку, когда понял, что она хочет лишить меня главного в жизни – разлучить с сестрой.

Хотя я не мог говорить, мать всё равно учила меня читать и писать, надеясь, что чудо произойдёт, и осенью я, как все нормальные дети, пойду в первый класс. Я был благодарным учеником и схватывал всё на лету. Вскоре книги стали тем единственным, что дарило мне радость и успокоение. Ну, и моя милая сестра, конечно. Мне было невыносимо думать, что бабушка предала меня. Но наказать её решил не я. Я только сделал. В тот первый раз я ещё не понял, какого монстра выпустил наружу.

Я придумал сон, увидел его, проснулся, взял толстую тетрадь и записал сновидение. В той тетради много записей, и за каждой теперь стоит конкретный человек, который обидел меня или попытался встать между мной и Софией. Я убил их всех силой своих снов, хотя о чём я, глупый самовлюблённый индюк. Их убило то, что сидело во мне.

Если бы люди узнали об этом, то меня бы судили, как страшного серийного убийцу. Только осудить не успеют, потому что теперь моя очередь умереть. Только об одном молю, чтобы она дала мне время закончить повествование. Кто она? Об этом слишком рано, да и не люблю я забегать вперёд.

Так вот, нам с Сонечкой подарили собаку. Это был чудесный пёс. Двухгодовалый сеттер, умнющий кобель, понимающий, казалось, человеческую речь. Мать поначалу тревожило, что взяли его в семью уже взрослым. Но тот вел себя идеально: выполнял команды, никогда не рычал и не окусывался. И безоговорочно признал Софию хозяйкой. Знаете, как это бывает: ластится и хвостом стучит всем домашним, а душу отдаёт одному. Мы назвали его Яриком. Шерсть его переливалась огненно - рыжим блеском, как солнце. Поначалу я привязался к кобелю, но, видя, сколько Сонюшка возится с ним, тот начал раздражать меня. Ведь до этого я был центром мироздания любимой сестры. И вот одним ударом я «убил двух зайцев».

Наших родителей пригласили за город на дачу друзья. Стояли чудесные весенние деньки. И они, конечно, взяли нас, детей – надо же нам подышать чистым воздухом. А вот Яра – нет, матери показалось это неудобным. Дед ушёл в ночную смену на сталелитейный завод, где, как и отец, работал на машине с чудным названием – мульдозавалочная. Дома остались бабушка и собака. Погода в тот день была отличная. Трава уже пробилась, и деревья слегка подёрнулись сочной изумрудно - салатовой дымкой. Упоительная свежесть витала в воздухе. Взрослые занимались приготовлением к пикнику. Отец, пропустив рюмочку, любил частенько приговаривать, что шашлыки требуют внимания и понимания. Мы с Сонюшкой, как две гончие, обегали все окрестности, устали, залезли на сеновал и от избытка то ли кислорода, то ли движения, задремали. В поверхностном сне я стал думать о Яре. И привиделся мне огромный пёс, а за хвост его крепко держалась маленькая девочка. Пёс сидел ко мне спиной, но хвостом радостно молотил, потому что чувствовал, что я приближаюсь. А девочка билась о землю от ударов его хвоста, как тряпичная кукла, но рук не отпускала. Подойдя ближе, я увидел – это моя бабушка, только ещё дитя, но её лучистые глаза закрыты. И тут я понял, что бабушка умерла. Пёс, часто дыша, повернул ко мне свою огромную голову, и я узнал в нём Яра, из пасти которого падала хлопьями кровавая пена. На этом я проснулся, пулей помчался с сеновала к родительской машине, достал из рюкзачка толстую тетрадь и записал свой сон. Удовлетворившись проделанной записью, вернулся за сестрой. София всё спала, а я смотрел на неё с любовью и думал: «Мы навсегда вместе».

В те годы ещё не было мобильной связи. Но у приятелей матери на даче был установлен стационарный телефон, так как муж её, помнится, был какой-то значимой фигурой в МВД. Под утро позвонил дед. Мать рыдала отчаянно и безутешно, и отец успокаивал её со слезами на глазах. Запах корвалола и валерианы, казалось, пропитал всё вокруг. Наверно, у любого чувства особый запах. С того дня для меня так стало пахнуть горе. Нам с Софией не сказали, что произошло. Но мне было и не надо. Я знал, но не понимал, откуда: ночью Яр перегрыз горло бабушке, пока она спала. Оторвать его от неё не смог даже выстрел деда, за которым послали кого-то из соседей. У него было охотничье ружьё, с которым он мечтал поехать охотиться на уток и Яра захватить с собой. Только вышло, что поохотился дед в ту ночь последний раз, на нашего пса. Вы думаете, я не страдал? Часть моей души умерла вместе с бабушкой. Одновременно я понимал, что каким-то мистическим образом причастен к её смерти, но испытывал и облегчение – меня не разлучат с Софией. Бабушки не стало, и больше никто не будет внушать матери избавиться от меня.

Хоронили бабушку тёплым майским днём. Мы с Софией остались дома под присмотром соседок – злобных тёток, которые считали меня сумасшедшим щенком. Я сидел под столом в огромной коммунальной кухне и слушал, как они злорадствуют о нашей семье, об ужасной смерти бабушки и, куда уж без этого, обо мне. «Нечистое тут дело, нечистое». – Вот к какому выводу пришли отвратительные сплетницы. К слову, они очень быстро получили прописку на городском кладбище, я заспал и их.

После похорон в доме стало непривычно тихо, словно всё живое и доброе сгинуло безвозвратно. Тишина была настолько напряжённой, казалось, самой малости хватит, чтобы взорвать её. И кто знает, во что она превратится тогда, эта пугающая тишина. Взрослые винили друг друга в происшедшем. Дед – мать, что не взяла Яра с собой. Мать – деда, что не смог спасти бабушку. Отец – их обоих, что купили нам с Софией рокового пса - убийцу. Никому из них не пришло в голову, что виноват я. По крайней мере, пока не пришло.

Через некоторое время мать, наконец, нашла в себе силы разобраться с бабушкиными вещами. Помимо фото, которое я видел, за подкладкой замечательного кожаного ридикюля покойной матери она нашла завещание, оставленное ей. Поначалу взрослые были искренне удивлены, потом недоумевали, где-то даже откровенно злились. Бабушка оставила нам старый каменный дом и огромный участок земли, на котором он находился. Ничего не поясняя, она поставила условие: не жить в нём, а продать и купить взамен другой. Злились родители из-за того, что они ютились в тесноте, а где-то, оказывается, пустовал домина, пусть и в трёхстах километрах от места нашего проживания.

И вот в ближайший выходной все вместе мы отправились посмотреть на «родовое гнездо», как выразилась мать. Чем ближе мы подъезжали пункту назначения, указанному в завещании, тем больше накатывал на меня необъяснимый ужас. Я пытался объяснить матери, что нам – детям туда нельзя, но она отмахивалась от меня, как от назойливой августовской мухи. Наверно, мысленно мать уже распланировала, как они отстроят и обновят собственный дом. И мы покинем, наконец, ненавистную коммунальную квартиру и будем жить на природе и без осточертевших соседей.

Увиденное превзошло все ожидания. Дом не просто удивил, он потряс нас, причём, каждого по-своему! Мать с отцом пришли в неописуемый восторг. Дед выглядел обиженным и сокрушался, что бабушка прожила с ним тридцать пять лет и ни словом не обмолвилась о доме. Я дрожал от страха и намочил штаны, чем вызвал приступ злобы у матери. Только маленькая София, казалось, оставалась безучастной. Мать думала, что дочь просто устала в дороге или её укачало, но это было не так. Моя сестра впала в ступор. Три дня после поездки она была похожа на манекен с широко открытыми глазами, в которых легко угадывалось безумие. Её пытались тормошить, подносили к носу нашатырь, тщетно. Трое суток моя дорогая сестра оставалась пустой оболочкой. Где тогда была её душа?

Дед после долгих раздумий внушил себе – с домом что-то не то. Он давил на мать, чтобы та исполнила последнюю волю покойной. Но у матери в голове были гардины и обои, она уже расставляла воображаемую мебель и мысленно сражала наповал всех завистливых подруг «родовым поместьем». Смешная и глупая мама. По крайней мере, она выглядела счастливой. Отец никогда ей не перечил. Но дед не унимался. Он брюзжал и ворчал, наконец, он начал требовать и грозить. Он сам напросился. Я убил его.