Ужасное наследство

5.

От давней столичной жизни у нас с женой остались неплохие сбережения. К тому же, покойная мать слыла известной мастерицей в консервации овощей и фруктов с огорода, лесных ягод и грибов, а так же собственноручно закатанной тушёнки из дичи, добытой отцом в сезон охоты. И при жизни наделала большие запасы. Да и кое-какая живность копошилась во дворе, снабжая бесперебойно молоком и яйцами. Так что от голода нам умереть не грозило.

Мне пришлось прервать практику в поселковой больнице и попросить расчёт. Оставлять Анну в доме одну по-настоящему угнетало меня. От заторможенного просиживания в кресле она перешла к действиям, причиняя боль самой себе. Ногти на руках жена обгрызла до мяса, но не остановилась на этом, а продолжала уничтожать их дальше. Ни с того, ни с сего обрезала длинные пушистые локоны, уверяя меня, что не помнит когда и как это сделала, и куда потом дела волосы. А потом Анна начала истязать себя. Первые порезы, неглубокие, как царапины, я заметил у неё на руках. Со временем они стали длиннее и глубже, появились на груди, боках и бёдрах. Я собрал и запер в кладовке все режущие и колющие предметы, которые нашёл в доме. Но это не помогло. Кровоточащими огрызками ногтей Анюта ковыряла кожу. Ни увещевания, ни ругань не останавливали её. Жена плакала, показывала мне истерзанную плоть и горячечно шептала: «Вот они, Андрюша. Разве ты не видишь? Их надо вытащить! Они растут! Они поедают меня заживо! Я же не умерла? Помоги мне избавиться от них, умоляю тебя!» Но я не видел то, что чудилось ей: червей, копошащихся под кожей – опарышей.

Моему терпению пришёл конец. Я не желал больше слушать отказы жены и твёрдо решил увезти её в район, в психиатрическую клинику. Зима, наконец, соизволила вспомнить об обязанностях, данных ей свыше. Ночью прошёл долгожданный снегопад и сделал окружающее кипельно белым и ангельски чистым. С твёрдым намереньем запрячь Гвидона, старого чёрного, как гуталин, мерина, я вышел из дома и ступил на подворье. Солнце задерживалось с восходом за далёким горизонтом и не торопилось облагодетельствовать недолгим зимним светом землю заповедника, но от снега стало светлее. Девственно нетронутый покров, без единого следа расстилался вокруг. Редкие крупные снежинки, плавно покачиваясь, опускались вниз. Лес молчал – ни звука. На мир опустилась тишина. Что-то было неправильное в ней, противоестественное. И тут я понял! Не возились сонно куры на насесте, не шуршали соломой две пегие козы в сарае. И кочет не оповестил о скором явлении светила. Я бросился на скотный двор, заранее предчувствуя, что увижу. Неизвестная тварь добралась и сюда и вырезала скот и птицу подчистую. Моя последняя надежда убрать Анну подальше от дома потерпела крах. Мерин тяжелой глыбой чернел в дальнем углу. Подойдя ближе, я увидел, что горло его растерзано, но вокруг лишь небольшие лужицы тёплой крови, от которых шёл еле заметный парок. «Хищник здесь, наблюдает за мной!» – Пронеслось молниеносно в голове. Я резко обернулся к выходу и от испуга вздрогнул всем телом. У раскрытых ворот сарая, облокотившись о косяк, стояла Мария. На её лице блуждала глумливая ухмылка, а глаза слабо светились в сумраке. Она призывно облизнула тёмные, словно налитые кровью губы, на секунду оголив белизну зубов, показавшихся мне слишком острыми и длинными. Не говоря ни слова, девочка развернулась и пошла прочь, в сторону леса. Вскоре она скрылась за стволами исполинских деревьев, а я всё смотрел, не в силах тронуться с места. Смотрел и не понимал, что происходит. Солнце робкими лучами осветило снега и добавило им нежно розового оттенка. Но это великолепие запятнали лишь мои следы.

Туши животных я закопал недалеко от дома. Анна в помощники не годилась, поэтому пришлось провозиться с захоронением до темноты. К моей радости, жена чувствовала себя значительно лучше, даже сумела приготовить нехитрый обед. Тогда мы ещё не поняли, что изменилось. Первую ночь за долгие месяцы оба спали, как убитые. Наутро Анна проснулась прежней. Галлюцинации и навязчивые идеи исчезли. Зло на время оставило нас. Так началось наше зимнее заточение.

Оставшись без лошади, мы потеряли последнюю связь с внешним миром. Машина не годилась для езды по занесённым снегом лесным просекам. Телефонная трубка не подавала признаков жизни, наверно, где-то оборвался кабель, хотя я склонялся к версии, что его повредили умышленно. Местные, видимо, решили, что мы покинули заповедник, поэтому не стремились навестить отдалённый уголок кущи. Мы были предоставлены только друг другу, хотя временами у меня возникало ощущение, что незримый наблюдатель присматривает за нами. Долгими тёмными вечерами мы вспоминали и рассказывали о детстве и юности всё до малейших подробностей. Строили догадки и предположения. Тогда Анна и посоветовала мне перенести наши истории на бумагу, и я начал писать эту невероятную повесть. А ещё мы много читали, благо книги, в детстве найденные мной в старых сундуках, стоящих в мансарде, остались целы. Только особенные книги мне не удалось обнаружить – гримуары, с которыми забавлялись мои бабки, а потом мы с Софией. Я искал тщательно, обшарил все укромные уголки дома, но дьявольские фолианты, как сквозь землю провалились.