Ученик пекаря

Глава 29

Солнце легло Таулу на лицо, и он проснулся освеженным. Ставни были приотворены — он не помнил, как открывал их, — и комнату выстудило. Вскочив с постели, Таул закрыл окно и бросил мимолетный взгляд наружу. День был на редкость хорош: солнце сияло с ярко-синего неба, отражаясь от снега.

Таул чувствовал какое-то странное успокоение. Он правильно сделал, заехав к Бевлину. С его плеч точно свалился тяжкий груз. Грядущее, казавшееся прежде таким унылым, теперь сулило надежду — он сильный, и нет для него ничего невозможного — он непременно найдет того, кого ищет.

Таул с легким чувством вины вспомнил, что солгал мудрецу. Сегодня он без утайки скажет Бевлину, куда и почему едет. Ларн внезапно потерял над ним свою власть. Таул расскажет Бевлину о своей поездке туда, и вдвоем они, быть может, придумают, как остановить творящиеся на острове ужасы.

Таул смочил свой мыльный камень и побрился. Зеркала не было, и он проделал это на ощупь. Потом ополоснул лицо, рассмеявшись, когда вода ожгла его холодом. И достал из котомки новый камзол, чтобы оказать честь хозяину дома.

Было совсем еще рано. Если удастся, он потихоньку проберется на кухню и приготовит завтрак, прежде чем Бевлин с мальчиком проснутся. Таул сохранил живейшее воспоминание о стряпне Бевлина — уж лучше он сам будет готовить, покуда они здесь. От стариковской жареной утки с души воротит.

Таул открыл дверь и поморщился от громкого скрипа — вышел потихоньку, называется. Он спустился на кухню. Бевлин еще не вставал, и очаг, к досаде Таула, угас — придется разводить огонь заново. Дрова лежали в углу. На пути к ним Таул краем глаза заметил нечто необычное и обернулся.

Кровь — темная, застывшая кровь. Таул замер на месте. Бевлин лежал на скамье в окровавленной одежде. Таул, охваченный страхом, заставил себя подойти к нему. Он коснулся мудреца — тот давно уже окоченел. «Нет, — беззвучно выдохнул Таул. — Нет».

В кухне стоял тяжкий запах крови. Таул обнял старика и прижал к груди, отчаянно пытаясь его отогреть. Какой Бевлин легкий, какой хрупкий! Таул баюкал его, как ребенка, и слезы катились по щекам рыцаря, падая на тело старика. «Нет. Нет. Нет», — шептал Таул, сотрясаясь от рыданий. Он знал твердо: это сделал он. Это не подлежало сомнению. Демоны ввергли его в пропасть, и тяжесть вины убыстряла падение.

На болотах стоял дивный летний день. Камыш зеленел, и над ним кружили бабочки. Таул рад был вернуться домой. Три года прошло с его ухода. За эти три года он получил два кольца — рука еще болела от свежего ожога. Разумнее было бы перевязать рану, но гордость не позволяла. Пусть все видят, что он — рыцарь Вальдиса, только что пожалованный вторым кольцом.

Скоро он отправится на дальний юг в поисках сокровищ. Если удача поможет ему, он найдет золото. Если небо поможет ему, он приобретет заслугу перед Богом. Будущее зависело только от него, и Таулу не терпелось начать.

Конь поднялся на пригорок, и Таул увидел внизу свою деревню. Волнение охватило его — радостное, лишенное тревоги: вот он и дома. Все тут по-прежнему: амбар старого Хокера все так же угрожает завалиться, выгон так же запущен. Мальчишки по-прежнему крутятся у околицы — ищут, с кем бы подраться, или девчонок высматривают.

Таул пришпорил коня. Женщины оглядывались на него — на болотах не часто встретишь верхового. В ответ на эти взгляды он учтиво склонял голову, как учили его в Вальдисе. Его красивый плащ тоже обращал на себе внимание, а в сапоги можно было глядеться, как в зеркало. Но никто не проявлял особого дружелюбия — вероятно, люди не узнавали Таула.

По узкой тропке он ехал к своему дому, и на сердце было легко. Он вез сестрам подарки: Саре — шелковое платье, Анне — бисерный браслет. А малыш получит игрушечный кораблик с настоящими парусами. Как они все удивятся — и как обрадуются! Они задушат брата поцелуями. Таул улыбнулся, и что-то стиснуло ему горло — слишком долго он не был дома.

Как ни странно, он не узнавал родных мест. Уже его хижина должна была показаться. Таул галопом пустился вперед, забрызгав грязью сапоги, — и натянул поводья, увидев перед собой пожарище. На обгорелой земле громоздились черные остатки стен и стропил. Только каменный очаг уцелел.

Таулу стало дурно от ужаса. Это его дом — и похоже, что сгорел он уже давно. Таул развернул коня и поскакал обратно в деревню, где остановил первую же встреченую женщину:

— Что случилось с хижиной на болоте?

Женщина хлопнула себя по губам — на болотах этим знаком отводят беду.

— Сгорела дотла — и все трое детишек вместе с ней. Бросили их, бедняжек.

Все поплыло перед Таулом. Он намотал поводья на кулак.

— Кто погиб?

Женщина смотрела на его руку — из-под ремня выступила кровь.

— Да ты здоров ли, молодой человек?

— Кто погиб?

— Две сестрички, красивые обе девчушки, и малыш. Старший-то брат их кинул — живите, мол, как знаете. Это ведь ты и есть, верно? Я тебя по волосам признала. — Она грустно покачала головой. У Таула так сжалось горло, что он не мог говорить.

— Я оставил их на отца, — вымолвил он наконец — не столько женщине, сколько себе.

— Да что с него проку, с негодника? Поболтался тут еще пару недель после твоего ухода да подался в Ланхольт. С тех пор мы его и не видели. Да ты, парень, не убивайся так. И я хороша — выложила тебе все напрямик.

— Как это случилось?

— Толком никто не знает, но голова думает, что одна из девочек, младшая, поди, подлила в огонь гусиного жира. Денег-то на топливо у них не было, а все, что было, они уже сожгли. От жира-то пожар и приключился.

Кровь уже капала из руки Таула на гриву коня.

— Ты отпустил бы поводья, парень.

— Когда случился пожар? — едва слышно прошептал он.

— Да уж года три будет — вот ушел ты, а через пару месяцев дом и сгорел. Я вспомнила теперь — ты тогда в рыцари подался.

Почти три года назад! Все это время он думал, что его сестры благополучно живут на болотах, а их уже не было в живых. Какая боль! Анна и Сара погибли, и ради чего? Ради этих вот двух колец на коже.

Всего несколько часов назад эти метины были для него всем на свете — теперь они обратились в позорное клеймо. За них его сестры расплатились жизнью.

Таул выхватил меч — и женщина, снова коснувшись губ, шарахнулась прочь. Таул поднял клинок, ничего не видя из-за слез, и рубанул им по руке, прямо по кольцам. Приняв боль как должное, он отшвырнул от себя меч, тряхнул поводьями и умчался прочь, как демон.

Мейбор, проснувшись, ощутил рядом тепло служаночки Бонни. Она спала, сомкнув губы, и казалась краше теперь, когда кривых зубов не было видно. Мейбору не хотелось больше любви, и он растолкал ее:

— Вставай-ка, девушка, и убирайся.

Она всполошилась и послушно принялась натягивать на себя одежду. Мейбор, обычно любивший смотреть, как женщина одевается, равнодушно отвернулся. Девушка оделась и кашлянула, что бы привлечь его внимание, — ждет, поди, когда он ей что-нибудь подарит или назначит новое свидание. Но Мейбор не хотел больше ее видеть — ведь она стала свидетельницей его слабости. Он швырнул ей золотой, проследив с отвращением, как жадно она схватила монету.

Потом встал и подошел к зеркалу, как повелось у него чуть ли не каждое утро с кануна зимы. Язвы на лице почти все зажили, осталась только легкая краснота. Да, снаружи яд почти не оставил следов, но Мейбор знал, что его горло и легкие никогда уже не станут прежними. Он дышал теперь со свистом, точно старик.

Крандл подал завтрак: теплые рогалики с маслом и копченую селедку. Это была любимая утренняя еда Мейбора — слуга, видно, решил его побаловать: Крандл знает, что его хозяин хотел выдать Меллиандру за принца Кайлока. Хорошо, что об этом известно лишь немногим, — какое унижение испытал бы Мейбор, если б весь двор знал о его неудавшейся попытке выдать дочь за наследника!

— Ее величество желает сей же час видеть вас у себя, ваша милость.

— Хорошо.

Ишь как ей не терпится: ведь солнце только что встало. Мейбор знал наперед: королева пококетничает немного, спросит, удобно ли ему в новой кровати, а после попросит не лишать ее преданности и поддержки. Мейбор положил селедку на хлеб, вдыхая аппетитный запах. Ну нет, он ей не лакей, и никаких обещаний она от него не услышит. Пусть помучается — он не собирается оставаться у нее на побегушках.

— Крандл, принеси мне еще селедки да приготовь ванну.

— Но королева ждет, ваша милость.

— Ничего, подождет, — отрезал Мейбор, и слуга послушно удалился.

Плотно поев и помывшись, Мейбор не спеша направился к королеве. Он тщательно обдумал свой наряд. Баралис вчера надел свою цепь — Мейбор не занимал при дворе никакой должности, зато владел самым большим в Четырех Королевствах собранием драгоценностей. Сегодня он надел на шею крученый золотой обруч с двумя парными сапфирами — огромными и синими, как ночь. При одном лишь взгляде было ясно, что им нет цены: и один такой камень мог стоить целое состояние, а стоимость двух, да еще парных, не укладывалась в воображении. Как известно, королева предпочитает сапфиры всем остальным камням — вот и пускай полюбуется.

— Рада видеть вас у себя, лорд Мейбор. — Королева протянула ему руку для поцелуя, ничем не показав своего недовольства, хотя он и заставил ее ждать. Мейбор взял ее руку, но не поднес к губам. Их глаза встретились, и королева первая отвела взгляд. Отступив немного назад, она сказала: — Мое вчерашнее объявление должно было вызвать у вас некоторую досаду. — Мейбор ничем не возразил на это, и ей пришлось добавить: — Мне жаль, что вы услышали о предстоящем событии вот так, прилюдно.

— Вы, помнится, обещали мне, что я узнаю об этом первым.

— Да, обещала, — кротко созналась она. — И могу сказать в свою защиту лишь то, что все произошло слишком быстро.

— Да, вы не замедлили найти замену моей дочери, — огрызнулся Мейбор, не видя больше смысла в учтивых манерах.

— Лорд Мейбор, вы, думается мне, забыли, что это ваша же дочь навлекла на вас несчастье. Если бы ей не вздумалось убегать из дома, все для нас обоих обернулось бы совсем по-иному.

— Ведь это лорд Баралис придумал, — сказал Мейбор, намеренно пропустив ее слова мимо ушей, — поженить Кайлока с Катериной Бренской? — Королева опустила глаза — иного ответа ему и не нужно было. — Он принудил вас к этому?

— Ничего подобного, лорд Мейбор, — отчеканила королева. — Если предложение исходило от лорда Баралиса, то решение приняла я сама.

Мейбор не сомневался, что она верит в то, что говорит, но он знал, как Баралис умеет добиваться своего, внушая людям, что так им же будет лучше. Кто знает, что нашептал советник на ухо королеве?

— Я пригласила вас не для того, чтобы оспаривать мое решение, — с мягким упреком сказала она. Но Мейбор не имел охоты вести окольные речи.

— Для чего же тогда? Чтобы увериться в моей преданности? Моей поддержке? Или попытаться купить их, пожаловав мне еще одну красивую кровать?

— Лорд Мейбор, я понимаю вашу горечь, но все же выслушайте меня, прежде чем обвинять. Вы присутствовали при том, как я назначила Баралиса послом Кайлока. Но вторым послом я хочу назначить вас. Вы будете представлять в Брене меня и короля, будете вести переговоры о помолвке. Мне нет нужды говорить вам, как мало я доверяю Баралису. У меня будет легче на душе, если вы присмотрите за ним. — Королева помолчала, дав Мейбору время оценить ее предложение. Он постарался не выказать никаких чувств. — И разумеется, вы в качестве посла короны будете стоять выше лорда Баралиса. — Слабая улыбка тронула бледные губы королевы.

Вот так неожиданность, подумал Мейбор. Да, королеве не откажешь в изобретательности. Одним-единственным ходом она хочет вернуть его преданность и взять под надзор Баралиса — а кто знает, может, и Баралису предложено надзирать за ним? Это большое искушение: поехать в Брен, оказаться во главе событий и притом стать бельмом на глазу у Баралиса — тому, уж верно, придется не по вкусу и присутствие Мейбора, и его главенство.

Королева, видя, что он молчит, решила, что он колеблется.

— Должна предупредить вас, лорд Мейбор: я назначу вас послом короны лишь в том случае, если вы пообещаете мне, что враждебные чувства не повлияют на ясность вашего суждения. Мне нужно, чтобы этот брак состоялся, и я не потерплю никаких попыток помешать ему.

— Ваше величество оказывает мне великую честь, — смиренно, чтобы рассеять подозрения, сказал Мейбор.

— Какой же ответ вы дадите мне, Мейбор? — дружески, опустив титул, спросила она.

— Я с радостью поеду в Брен послом короны, — с легким поклоном ответил он, и она нежно поцеловала его в щеку.

— Я рада, что вы согласились, — с неподдельным облегчением сказала она: ей снова удалось прибрать его к рукам. — Взгляните на свою будущую королеву, — сказала она, подав ему какую-то вещицу. Мейбор увидел перед собой миниатюрный портрет златокудрой девушки — красивой, бесспорно, но не столь живой, как его дочь. Он вернул портрет, так и не сумев выжать из себя похвалу.

— Когда нам предстоит отправиться в Брен?

— Не позже чем через десять дней. Баралис уже занялся приготовлениями.

— Путешествие будет трудным. Погода очень плохая, и нам придется пересечь Халькус. — Мыслями Мейбор уже был в пути. Придется королеве разрешить ему взять в поход его собственных людей. Ему будет спокойнее по ночам в окружении преданных воинов.

— Вас будет сопровождать сотня королевских гвардейцев.

— Для пущей верности я бы взял два десятка своих.

— В добрый час! — Королева, показав в улыбке мелкие белые зубы, перешла к столику, где ожидал штоф с вином и два бокала. Значит, она была уверена в успехе? Королева перехватила взгляд, брошенный Мейбором на два бокала. — Можно ли упрекать женщину за то, что она надеется? — сказала она, разливая вино, и подала Мейбору бокал. — За Брен, — провозгласила она, подняв свой. — И за то, чтобы он стал самым выгодным нашим союзником.

— За Брен, — отозвался Мейбор.

Джек не знал спокойного сна после того, что случилось у охотничьего домика, а в последние две ночи стало совсем худо. Его беспрестанно осаждали кошмары. Ему виделось, как один человек закалывает другого при лунном свете. Даже днем, на бледном зимнем солнце, Джек содрогался, вспоминая свой сон.

Много дней подряд они шли по восточной дороге. Джек начинал уже думать, что их преследователи сдались — на дороге не попадалось никого, кроме крестьян, лудильщиков да торговцев. Грязь сменилась утоптанным снегом, и Джек с Мелли, расхрабрившись, шагали по ней, а не по лесу. Но по-прежнему ныряли в ров или в кусты, заслышав стук копыт.

Джек полагал, что погоню за ними затрудняет снег: все следы засыпало, и даже собаки не могли учуять беглецов.

К несчастью, из-за того же снега им все труднее становилось находить места для ночевки. Ночлег на снегу грозил обморожением, да к тому же на белом их могли заметить еще издали. Прошлой ночью они забрались в чей-то хлев и спали на сене с коровами. Мелли, проснувшись рано, обнаружила хозяйский запас сыров — и красные круги ввели ее в соблазн. Джек не хотел ничего брать, но Мелли настояла, сказав, что ее и так уже ославили конокрадкой, — если она украдет еще и сыр, большой разницы не будет. Джек не нашел, что на это возразить, и его котомка стала немного тяжелее.

Вчера им на пути попалась деревня. Они увидели дым над деревьями за поворотом, и Джек предложил зайти в селение, чтобы купить еды, в которой они крайне нуждались, но Мелли упросила его не делать этого. Она боялась — не столько за себя, подозревал Джек, сколько за него. Случай с наемниками потряс ее до глубины души. Джек то и дело ловил на себе ее настороженный взгляд.

Что она должна думать о нем? Что она чувствует? Страх? Вряд ли. Не такая она девушка, чтобы бояться какого-то пекарского ученика. Правда, он не простой пекарский ученик — Мелли тоже понимала это и после происшествия с наемниками относилась к нему по-другому. Почти с уважением.

Такое уважение испытывает охотник перед пойманным в капкан медведем. Джек улыбнулся. Вот кем, значит, он кажется благодаря своей силе — опасным зверем? А все-таки хорошо что Мелли больше не пренебрегает им. И вообще дела обстоят не так уж плохо: он начал новую жизнь, став на путь приключений; возможно, ему удастся узнать что-нибудь о матери, он избавился от вздорного мастера Фраллита, и рядом с ним шагает красивая девушка.

Джек рассмеялся вслух: прямо герой из книги Баралиса, да и только. Кто-то, пожалуй, даже позавидует ему.

Мелли, набиравшая воду в ручье, бегом вернулась обратно, услышав его смех.

— Что с тобой?

— Я буду единственным героем, знающим, сколько жира подмешивать в тесто. — Мелли, похоже, опасалась за его рассудок, и Джек заставил себя перестать смеяться. — Ничего, все в порядке. Я просто думал о том, какой я счастливчик.

Мелли недоверчиво взглянула на него.

— Когда ты задумаешься об этом в следующий раз, не хохочи так громко. Я из-за тебя всю воду пролила. — Она заглянула во фляжку и лучезарно улыбнулась. — Уж твою-то порцию точно. — Стряхнув снег с поваленного дерева, она села и достала ломоть сыра. — Мы уже перешли границу Халькуса?

— До реки Нестор еще пара дней ходу — я так думаю. — Джек имел смутное представление о том, где они находятся, но не показывал этого Мелли. — И когда мы пересечем ее, надо будет держаться начеку.

— Мы ведь сейчас к юго-востоку от Харвелла? — Джек кивнул. — Бои, насколько я слышала, идут в основном на северо-востоке.

— Ведь у твоего отца где-то тут земли? — В замке все знали об огромных владениях лорда Мейбора.

— Меня не удивило бы, если б оказалось, что мы уже идем по его земле. Многие думают, что ему принадлежит только то, что вдоль реки, — так оно и было раньше, но он уже несколько лет втайне скупает земли к востоку от Нестора. И не только яблочные сады, но и леса, и луга, и поля. — Мелли сделала широкий жест обеими руками, и Джек уловил гордость в ее голосе.

— Твой отец очень богат.

— Богаче всех, — просто сказала Мелли.

— И ты не жалеешь, что ушла из Харвелла, лишившись всего этого? Я — другое дело: у меня никогда не было ничего своего.

— Не знаю, Джек, — с глубоким вздохом сказала она. — Да, у меня было все, если говорить о красивых платьях и вкусной еде, — но свободы я не знала. Мне даже в саду запрещалось гулять одной, без провожатых.

Видя ее улыбку, где веселье смешалось с горечью, Джек решился спросить ее о том, что давно не давало ему покоя:

— А за кого тебя хотели выдать замуж?

Мелли немного поколебалась и ответила:

— За принца Кайлока. — Она потупилась, чертя пальцем круги на снегу. — Потому-то Баралис и гонялся за мной.

— Чтобы выдать тебя замуж насильно?

— Нет, — засмеялась Мелли. — Чтобы помешать мне выйти за Кайлока. — Видя недоумение Джека, она пояснила: — Баралис ненавидит моего отца и готов на все, чтобы не дать ему приблизиться к трону.

— Ты могла бы стать королевой. — Джеку с трудом верилось в это: у девушки, сидевшей рядом с ним на заснеженном бревне, был совсем не царственный вид.

— Ну, теперь-то мне ею не бывать, — деловито заверила Мелли. — И я не очень-то сожалею об этом. Кайлок — не тот, кого я хотела бы видеть своим мужем. Да, он красив, умен, мастерски владеет мечом, и многие женщины, возможно, от него без ума. Но мне всегда казалось, что ему чего-то не хватает. — Мелли ненадолго задумалась. — Чего-то главного — доброты, человечности. Он всегда держал себя безупречно учтиво, но я чувствовала себя так, будто... — Она умолкла, не находя слов.

— Мне кажется, я тебя понимаю.

— Ты видел его в замке? — удивилась Мелли.

— Да, он иногда заходил к Баралису.

— Баралис дружен с Кайлоком? В это трудно поверить. — И Мелли задумчиво поднесла руку к лицу. — А впрочем, как сказать... Между ними есть какое-то сходство.

Джек поразмыслил над ее словами.

— Ты права. Они оба... — он помолчал, подыскивая нужное слово, — что-то скрывают.

— Я об этом не думала. Я имела в виду внешность. Они оба высокие и темные. А зачем Кайлок заходил к Баралису?

— Ему нужны были птички и зверьки. — Джек опустил голову. Он знал, что Мелли ждет продолжения, но не хотел рассказывать дальше. Иногда он приходил к лорду-советнику раньше обычного и заставал Баралиса с Кайлоком у клеток. Джека тошнило от того, что принц вытворял с животными. Кайлоку нравилось изучать, долго ли можно мучить живое существо, прежде чем оно умрет. Бывало, он раз за разом пронзал иглой голубя или медленно душил мышку в кулаке. Но самым страшным во всем этом было то, что Баралис смотрел и кивал, словно снисходительный отец.

Хорошо, что они с Мелли ушли из замка.

Мелли, словно догадавшись, что делал у Баралиса Кайлок, спросила:

— Теперь ты не упрекаешь меня за то, что я убежала?

Джек видел, что она ищет его одобрения.

— Нет, — сказал он, положив ладонь ей на руку. — На твоем месте я бы сделал то же самое.

Мелли нежно улыбнулась ему и встала.

— Пора в дорогу. Я сейчас, только наберу в мех воды, — и ее фигурка в темном плаще исчезла за деревьями.

Джек собрал котомку, перекинул ее через плечо — и его пронзила боль. Он позабыл о своей ране. Он присел на минуту, радуясь, что Мелли нет, — он не хотел показывать ей, что все еще чувствует себя неважно. Ее раны быстро зажили, и она думала, что с ним дело обстоит так же. Но он был ранен более тяжко: стрела вошла глубоко в тело, оцарапав кость. Джек осторожно ощупал плечо. Хорошо, что хоть крови нет, — старуха на славу поработала иглой. Он снова встал и перевесил котомку на другое плечо.

Потом потихоньку двинулся вдоль дороги, думая о том, что ждет их впереди. Прежде всего — опасность: хальки убьют их, если узнают в них жителей Четырех Королевств. Придется держать язык за зубами: в Халькусе говорят не так, как у них, и выговор сразу выдаст путников. Еще хуже, если хальки узнают, кто такая Мелли, — лорда Мейбора в Халькусе ненавидят. Враги с радостью будут истязать его дочь, а после возьмут выкуп за то, что от нее останется.

И даже если они благополучно пройдут Халькус, нельзя поручиться, что они доберутся до Брена. Джек имел самое смутное понятие о землях, лежащих за рекой Нестор, — знал только, что до Брена путь очень долгий, особенно зимой и для пеших. Впереди горы, Большой Рубеж, — они тянутся через все Обитаемые Земли. Джек слышал, что около Брена они не очень круты и перевалов в них много, но всякий знает, что зимой перевалы опасны.

Мелли выбежала из леса с полным мехом воды, и Джек вдруг вспомнил, что ей-то в Брен не надо — ее путешествие кончится в Аннисе. Через горы он пойдет один. Мелли ухватилась за его руку, и они зашагали на восток.

Хват проснулся, чувствуя себя намного лучше. Судя по свету, пробивающемуся из-под ставен, было уже не рано. Хват сел. Голова у него была яснее, чем много дней подряд, — лекарство мудреца показало себя. Хвату понравился Бевлин, понравился его дом и все эти занятные штуки на кухне — только жирная утка пришлась не слишком по вкусу, но, когда у тебя так мало зубов, как у Бевлина, хочется, наверно, чтоб еда сама проскакивала в глотку.

Хват считал, что поступил правильно, увязавшись за Таулом. Теперь он увидит весь мир, испытает множество приключений, встретит разных людей да и деньжонок подзаработает. Он чувствовал себя слегка виноватым, что утаил часть своих доходов от Таула, но надо же парню и о себе позаботиться на случай нужды.

Его добрый приятель по имени Скорый, тот самый, что открыл ему сокровищницу чужих карманов, научил Хвата делать сбережения на черный день. «Всегда нужно иметь при себе небольшой запасец», — говорил Скорый. Он всегда имел такой запасец втайне от своего главаря, не говоря уж о жене и детях, а Хват перенял у него эту привычку. За время путешествия с Таулом запасец Хвата значительно возрос, и прятать его становилось трудновато.

Хват вылез из постели и оделся, беспокоясь за Таула. Его друг стал какой-то странный с тех пор, как пьяница в таверне облаял его, — вспыльчивый и нервный. Хват надеялся, что мудрец поможет Таулу, тот ведь так рвался увидеть старика.

Мальчик посмотрел на умывальный таз с холодной водой и решил не утруждать себя. Излишняя чистота ни к чему. Зато он постарается причесаться получше. Скорый говорил ему, что в гостях надо прилично выглядеть — «не то тебя больше не пригласят». А Хвату очень хотелось, чтобы Бевлин пригласил его снова.

Наведя красоту, он устремился на кухню, соскучившись по горячей еде и по обществу. Войдя, он сразу почуял неладное: огонь погас, и кухня простыла вконец. Потом он услышал, как поскрипывают половицы, и обошел вокруг большого стола. Таул был там — он скорчился на полу весь в крови, держа на руках Бевлина и качая его, как младенца. Старик был мертв.

В Рорне Хват жил среди головорезов и убийц. Он видел уличных женщин с перерезанными жилами, мошенников со вспоротыми животами — кровь была ему не в новинку.

Он смекнул, что первым делом надо оторвать Таула от трупа и влить в него что-нибудь горячее. Став на колени рядом с Таулом, мальчик обнял его за плечи:

— Давай-ка встанем, Таул. — Рыцарь посмотрел на него, не узнавая. Хват попытался забрать тело Бевлина, но Таул противился. — Полно, Таул, будет тебе — отдай мне Бевлина. — Таул отпустил старика, и Хват уложил тело на пол. Потом взял Таула за руку и заставил встать, все время ласково его уговаривая. Куда бы его посадить? Скамья не годится — она вся залита кровью. Хват усадил Таула на стул около очага. Тот весь посинел — сколько же времени он пробыл в холодной кухне? Хват притащил из спальни толстое шерстяное одеяло и укутал Таула. Впавший в оцепенение рыцарь всему покорялся.

Хват торопливо развел огонь и поставил кипятить сразу несколько горшков — Таул нуждался в горячем питье. Бевлином мальчик решил заняться позже — мертвецам спешить некуда. Хват старался не думать о том, что случилось. Он рано научился не задавать лишних вопросов, но не мог не видеть, сколько крови вылилось из груди Бевлина, — старика закололи, ударив прямо в сердце.

Порывшись в кладовке, он нашел яйца, молоко, масло, битых уток. Потом на глаза ему попался мех с лакусом. Этот напиток вылечил его — может, и Таулу поможет. Хват отлил немного молочной жидкости в горшок, подогрел и дал Таулу. Рыцарь взял чашку и поднес к лицу, вдыхая пряный аромат, а после стал пить. Хват вздохнул с облегчением и подбросил дров в огонь.

Он сам порядком проголодался — но нехорошо есть, когда в комнате лежит покойник. Скорый бы точно этого не одобрил. Поэтому Хват стал отмывать скамью и пол от крови, не спуская глаз с Таула. На Бевлина он старался не смотреть, но мертвец точно притягивал к себе его взоры. В этом зрелище не было ничего страшного — мудрец будто уснул, и лик его, хотя и бледный, дышал покоем.

Кровь оказалось не так просто отмыть. Хват очень старался, но сделал только хуже, оставив на полу красные разводы. И руки измазал в крови — к горлу подкатило, и Хват решил, что с него довольно. Таул сидел недвижимо, с закрытыми глазами.

Горе одолевало Хвата, но он старался не поддаваться. Скорый стыдился бы его — карманники превыше всего ценили стойкость. Хват плотно сжал губы и отошел от тела, бормоча вслух:

— Полно тебе, Хват. Ты не младенец, видывал вещи и похуже.

Надо смыть кровь с рук, решил он, — от их вида ему так тошно. Он только на минутку отлучится в спальню — там есть чистая вода и полотенце. Авось с Таулом за это время ничего не станется — он, похоже, спит. Хват убежал в спальню, прикрыл за собой дверь — и только тогда сдался.

Он сел на кровать, дрожа всем телом и говоря себе, что это из-за холода. На глазах выступили слезы, и Хват поспешно смахнул их: Скорый посмеялся бы над ним. Приказывая себе успокоиться, он подошел к тазу и стал плескать себе в лицо холодной водой, забыв, как не хотел этого делать всего час назад. Холод взбодрил его, и он принялся нещадно скрести свои руки, отмывая их дочиста.

Вытеревшись, он почувствовал себя гораздо лучше. Хват привел в порядок одежду и вышел.

Таул исчез — его стул опустел, и входная дверь стояла открытой. Хват, выругав себя за то, что оставил рыцаря, выглянул в окно. Лошадь Таула, привязанная к загородке, тоже пропала. Хват выскочил в сад и далеко на западе увидел Таула, во весь опор скакавшего прочь.

Хват постоял, глядя, как Таул исчезает из виду. Тучи закрыли солнце, стало темно и холодно. Хват нехотя вернулся в дом.

Заглянув в комнату Таула, он с облегчением убедился, что рыцарь не забыл взять котомку с едой и одеялами.

Хват сварил себе овсянки, взял кусок утки и унес все это в спальню, чтобы не видеть Бевлина. Как быть дальше? Можно вернуться в Рорн — Скорый примет его назад, не задавая вопросов. Можно осесть также и в Нессе, где он столь успешно поохотился. Можно зазимовать и здесь, в хижине мудреца, благо еды тут вдоволь.

Но ни одна из этих возможностей не привлекала его. Казалось бы, карманы полны как никогда, иди себе куда угодно и делай что хочешь. Хват знал, чего хочет, — и знал, что совершит большую глупость, сделав это. Ему хотелось отправиться вслед за Таулом, догнать своего друга и снова странствовать вместе с ним. Это безумие, твердил себе Хват. Он не знает этих мест, теперь середина зимы, ему неизвестно, куда направился Таул, и непонятно, будет ли рыцарь рад его видеть.

Но Таул — его друг. Они вместе делили дорожные невзгоды. Однажды Хват спас Таулу жизнь — быть может, его услуги опять понадобятся. Решено — он отправится за Таулом на запад. Хват Успел выспросить Бевлина, какие города есть здесь поблизости.

Мудрец сказал, что на севере лежит Лэйрстон, на востоке — Несс, на западе — Брен. Стало быть, в Брен и направился Таул. Брен, говорят, богатый город, и поохотиться там можно недурно. Но сначала надо навести порядок здесь. Надо похоронить Бевлина — Скорый поступил бы именно так. Надо прибрать и запереть дом. В Брен он отправится утром — сегодня у него слишком много дел.

Тавалиск ел овсянку. Его желудок все никак не успокаивался и принимал только жидкую кашицу. Утром его посетили лекари — Тавалиск всей душой ненавидел их ощупывания, перешептывания и их дурацкие средства. Они сказали ему, что его желудок страдает от зловредных соков, и предложили поставить горячую горчичную припарку на живот, чтобы оные соки вытянуть. Когда Тавалиск отказался от припарки, они предложили пустить ему кровь, а после поставить клизму. Они что, уморить его хотят?

Он выгнал их и стал лечиться по своему разумению. Его повар родом с дальнего юга и знает толк в травах — вот и теперь он приправил кашу каким-то зельем. Тавалиск надеялся, что скоро ему полегчает. Он, разумеется, подозревал всюду отраву, как и подобает человеку его положения, и заставлял своих секретарей пробовать все, что ему подают, но пока что они пребывали в добром здравии. В его недомогании повинна, быть может, слишком острая пища — впредь надо выбирать кушанья более осмотрительно.

В дверь громко постучали — Гамил после недавней выволочки стучался особенно рьяно.

— Войдите.

— Надеюсь, вашему преосвященству лучше?

— Немного, Гамил, — и лекари тут ни при чем. — Тавалиск доел свою кашу. — Надо будет тебе пустить по городу слух, Гамил.

— Какой, ваше преосвященство?

— Собственно, это даже не слух, а правда — пусть в Рорне узнают, что я болен.

— Но ведь ваше преосвященство выздоравливает?

— Да, но я хочу, чтобы обо мне немного поволновались. Люди больше ценят то, что рискуют потерять. Ничто так не повышает популярности, как тяжелая болезнь.

— Но народ и без того любит ваше преосвященство.

— Вот именно — и я стараюсь удержать эту любовь. Пусть народ узнает, что я отказался от помощи лекарей, — простой народ не может позволить себе их услуг и потому не любит их. Мне думается, простолюдины из-за этого и живут дольше, чем знать, — они умирают в свой срок, и никто не залечивает их до смерти.

— Будет исполнено, ваше преосвященство.

— Полагаюсь на тебя. Ну а новости есть? Что слышно о нашем рыцаре?

— Пройдет какое-то время, прежде чем поступят донесения от наших шпионов, ваше преосвященство. Я слышал только, что в Нессе он проводил время с дочерью некоего торговца тканями.

— Право же, Гамил, до каких мелких сплетен ты опускаешься. Какой мне интерес знать, с кем рыцарь спит?

— Но эта девушка и ее отец родом из Четырех Королевств, ваше преосвященство. Быть может, рыцарь расспрашивал ее о прежней родине?

— Что-то многие стали интересоваться Четырьмя Королевствами. — Тавалиск налил себе овечьего молока, добавив туда меду. — Кстати, Гамил, ты уже договорился о встрече с бренским лордом... как бишь его?

— Лорд Кравин, — кратко ответил Гамил.

— Ну так что же?

— Ваше преосвященство, я обратился к этому вельможе, сказал, кого я представляю, и дал понять, что ваше преосвященство были бы рады встретиться с ним.

— А он?

Гамил потупился, теребя свое платье.

— Лорд Кравин отклонил мое предложение. Он сказал, что слишком занят, чтобы встречаться с церковниками, и велел мне не беспокоить его впредь.

— С церковниками! — вскричал Тавалиск. — С церковниками! Да знает ли он, с кем имеет дело?

— Он невероятно спесив, ваше преосвященство.

— Да к тому же и глуп, раз отказывается от встречи со мной. Церковники! — Архиепископ заломил свои пухлые ручки. — Я вижу, бренцы не только глупы, но и дурно воспитаны.

— Всем известно, что на севере живут одни варвары, ваше преосвященство, — поддакнул Гамил. — А хуже бренских варваров никого нет.

— Охотно верю. — Тавалиск пригубил молока с медом, и улыбка вновь заиграла в углах его рта. — И любопытно будет посмотреть, как управится с такими варварами Баралис. Мне думается он, стараясь устроить брак Кайлока с Катериной Бренской, отхватил кусок, который ему не по зубам. — Тавалиск улыбался теперь во весь рот, показывая мелкие острые зубы. Похоже, пророчеству Марода не так-то просто будет осуществиться. И если Тавалиск верно разгадал его замысел, именно он должен помешать его осуществлению. — Кстати, о кусках, Гамил, — я что-то проголодался. Поди принеси мне какой-нибудь настоящей еды, которую можно кусать. Видеть больше не могу эту кашу.

Кайлок мыл руки, вычищая скребницей из свиной щетины грязь из-под ногтей. Подняв руки к свету, он нашел, что они еще недостаточно чисты, подлил в таз кипятка и принялся скрести снова.

Никогда ему не избавиться от этого запаха, как бы тщательно он ни мылся, — от зловония материнского чрева. Даже теперь, восемнадцать лет спустя, он чувствует эту вонь. Он сменил сотню кож, обновился весь без остатка, но запах остался при нем. Запах матери липнет к нему, словно плющ к дубу, и задушил бы его, если б мог.

Запах его матери, погрязшей в блуде, желающей его гибели. Но он не поддастся. Катерина ему поможет. Он омоется ее чистотой и навсегда очистится от вони материнского блуда.

Кайлок вытер руки мягкой тканью. Портрет лежал там, где оставила его мать. Кайлок взял его. Сотни лиг он проехал, но не утратил аромата невинности. Поднеся руку к свече, Кайлок смотрел на лицо Катерины Бренской, и у него захватывало дыхание. Какое совершенство! Ангел, чистый и непорочный, не тронутый никем, даже самим временем. Катерина принадлежит ему, и лишь она в силах его спасти.

Баралис налил себе густо-красного вина и поднес бокал к огню, любуясь цветом и прозрачностью напитка. Он никогда не предавался неумеренности в еде или питье и презирал чревоугодников и пьяниц — но нынче у него праздник и можно позволить себе бокал-другой. Вчера королева объявила всему двору о предполагаемой помолвке ее сына с дочерью герцога Бренского. Теперь обратного пути для нее нет. Она заключит брак, и планы Баралиса осуществятся. Обстоятельства благоприятствуют ему, и его мечты мало-помалу сбываются.

Долгое путешествие в Брен не прельщало его — ну что ж, придется потерпеть. Любопытно знать, какого дурака выберет королева в послы короны. Наверняка какого-нибудь хлыща, которого давно держит под своим ухоженным ноготком. Не важно, кто это будет. Союз с Бреном — детище Баралиса, и он не потерпит, чтобы пустой дворянчик вмешивался в его дела.

Есть еще кое-что, что он предпочел бы уладить перед отъездом, но, пожалуй, не уложится в оставшийся срок. Новые наемники оказались никуда не годными. Нынче они вернулись и заявили, что никого не нашли. Меллиандра, правда, уже не ходит в невестах Кайлока, но, если она расскажет при дворе, как королевский советник держал ее в заточении, разразится скандал. Этого нельзя допустить — а значит, девушка не должна вернуться в замок.

Что до мальчишки, его тоже необходимо найти и убить. Происшествие у охотничьего домика доказало, насколько он опасен. Надо убрать его с дороги. Джек — это неизвестная величина, темная лошадка, тайный враг. Всякий раз, думая о нем, Баралис испытывал тревогу. Ученик пекаря — это зло.

Баралис пригубил вино, обдумывая, что взять с собой в Брен. Послышалась тяжелая поступь, и вошел Кроп — как всегда, со своей расписной коробочкой.

— Я велел тебе меня не беспокоить.

— Лорд Мейбор хочет вас видеть.

— Мейбор? Чего ему надо? — Баралис не питал никакого желания видеть Мейбора — слишком живо было воспоминание о предыдущей встрече, когда этот безумец выхватил меч.

— Он хочет поговорить с вами — и говорит, что пришел безоружный.

— А каков он с виду?

Непонятно, что понадобилось Мейбору. Не хочет ли он выместить на Баралисе свою злость из-за расстроившейся помолвки?

— Веселый, улыбается.

— Пусть войдет.

Мейбор, наверное, пьян. Если он и на сей раз схватится за меч, то увидит, что дело обстоит несколько иначе, чем в их последнюю встречу. Кроп вышел, и почти сразу же вошел Мейбор.

— Лорд Баралис, я рад, что вы согласились принять меня в столь поздний час. Впрочем, как вы сами понимаете, нам многое нужно обсудить. — Мейбор улыбался во весь рот.

— Насколько я знаю, нам нечего обсуждать, Мейбор.

— Полно вам, Баралис. А наша поездка в Брен? — Мейбор, не спросясь, налил себе вина. — Надеюсь, оно не отравлено?

— Какое отношение имеете вы к этой поездке? — презрительно бросил Баралис. — Вы, верно, пьяны?

— Да, признаюсь, я пропустил пару кружек эля, но вовсе не пьян, могу вас уверить. — Мейбор залпом выпил вино, не разбирая вкуса. — Я беру в Брен некоторое количество своих людей. По-моему, сотни солдат недостаточно, а по-вашему? Королева со мной согласна.

— Королева? — Баралису сделалось немного не по себе.

— Да, ее величество позволила мне взять еще два десятка своих. Она показала мне портрет Катерины. Прелестная девушка — мне не терпится увидеть ее воочию. Как посол короны я, конечно, буду иметь честь увидеться с нею раньше вас. Корона имеет некоторое преимущество перед принцем, не так ли?

— Королева назначила вас послом короны?

— Да, а разве вы не знали? Позвольте, я вам налью. — Мейбор наполнил оба кубка. — Могу я предложить тост? — И он произнес, не дожидаясь ответа: — За Брен, город больших ожиданий. — Мейбор осушил свой кубок и встал. — Вы что-то бледны, Баралис. О путешествии поговорим в другой раз.