Ученик пекаря

Глава 9

Таул сидел в комнате Меган, когда громкий стук в дверь вывел его из задумчивости. Он осторожно подошел к двери и спросил, кто там.

— Это я, Мотылек, — человек Старика. — Таул открыл, и вошедший внимательно оглядел комнату. — Ну как ты, приятель? Голова, надеюсь, не сильно пострадала? Ты ж знаешь Заморыша — он работает на совесть. Старик, скажем, велит доставить кого-то без шума, а Заморышу только того и надобно. Тот, кого Заморыш стукнет по башке два раза, уж точно шуметь не будет, а после трех раз и вовсе замолчит навсегда. Ну ладно, нечего болтать — к делу.

Таул, которого порядком позабавило такое вступление, усадил Мотылька.

— Ты ведь пришел насчет корабля, верно?

— Точно, приятель. Старик велел мне найти корабль, и я нашел. Славное быстроходное суденышко, должен тебе сказать. Я бы и сам вышел в море, будь у меня время. Я — капитаном, а Заморыш — моим помощником. Однако не будем отклоняться. Корабль называется «Чудаки-рыбаки». Выдумают же! Короче, я поговорил с капитаном, ну и несколько монет, само собой, перешли из рук в руки, только это не твоя забота. Когда Старик говорит, что устроит что-то, он и устраивает. О чем это, бишь, я?

— Ты поговорил с капитаном, — подсказал Таул — его развлекли отступления Мотылька.

— Вот-вот. Я сказал славному капитану, что один из друзей Старика хочет попасть на Ларн. Ему это не слишком понравилось, надо тебе сказать. Но я напомнил ему, что Старик имеет большой вес в торговых делах и что с ним выгодно ладить, ну и, конечно, добавил еще пару монет. Проезд до Ларна стоит недешево, должен тебе сказать.

— А как насчет шлюпки, чтобы я мог доплыть до острова? — спросил Таул.

— Все улажено. Капитан сказал, что тому, кто собирается на Ларн, нужны две вещи: страсть к уродам и хорошая лодка. Шлюпка у него имеется, и он обещал даже дать тебе гребца. Однако бравый капитан заявил, что долго ждать тебя не будет. Уж больно опасные там воды. Он дает тебе сутки на все про все. И уж ты, друг, постарайся уложиться в этот срок, потому как на закате капитан подымет якорь и уплывет. А Ларн, насколько я слышал о нем, не то место, где хотелось бы задержаться.

— Когда отплытие? — спросил Таул, надеясь, что успеет проститься с Меган.

— Завтра на рассвете. Придется тебе встать с петухами. Или с жаворонками. Я как-то написал песню о жаворонке — надо будет попросить Заморыша спеть ее тебе, у него голос хороший. О чем это я?

— О корабле.

— Ага. Отплывет он из северной гавани. Это двухмачтовик, ты сразу его найдешь. Капитана зовут Квейн, он будет ждать тебя.

— Поблагодари за меня Старика, Мотылек.

— Непременно, приятель.

— И тебе спасибо тоже. — После краткой заминки Таул добавил: — И Заморышу.

— Заморыш будет рад это услышать. А мне было просто приятно прогуляться в гавань.

— И вот еще что, Мотылек. Старик обещал помочь моей подруге Меган.

— Старик всегда делает то, что обещает. Хорошо, что ты мне напомнил. — Мотылек выудил из недр своего плаща тяжелый кошелек. — Старик был бы недоволен, если бы я забыл отдать тебе это. Он бы меня вздернул — и Заморыша заодно. Мы с Заморышем — неразлучная пара: я напортачу, а он расплачивается. Да он и не захотел бы, чтоб было по-другому. Ага, вот еще: Старик говорит, чтобы часть золота ты взял себе. Ему противно видеть рыцаря без хорошего меча. Не обижайся, но с этим твоим ножом далеко не уедешь. Я, конечно, видел, как ты уложил того вора, — мигом управился, но с хорошим клинком у тебя бы это вышло еще лучше.

Жаль, что ты уезжаешь, — я б тебе подобрал настоящую игрушку. Ну ничего, в другой раз. А теперь мне пора. Надо помочь Заморышу в одном дельце. Будь здоров, приятель.

Мотылек ушел, и Таул невольно подумал о том, какое дельце они с Заморышем собираются провернуть. Лучше, пожалуй, этого не знать. В кошельке оказалось двадцать золотых, и Таул взял себе только один.

Вскоре пришла Меган — с вкусной едой и напитками, как всегда. Она хотела накрыть на стол, но Таул усадил ее рядом с собой.

— Меган, завтра мне придется покинуть тебя.

Ее красивое лицо омрачилось.

— Не ждала я, что ты уйдешь так скоро. — Она отвернулась от него и принялась чистить апельсин.

Волосы упали ей на лицо золотисто-каштановым дождем. Как она еще молода! Анна, младшая из его сестер, была бы теперь таких же лет. Округлость щеки Меган и золото ее волос как раз и напомнили Таулу о сестрах. Таких же красивых, но в отличие от Меган целиком зависевших от него. Память вернула его к домику на болотах. Кроме него, Таула, у сестер не было никого — а он их предал.

Повитуха одобрительно кивнула. На ее переднике была кровь — кровь его матери.

— Ты принял мудрое решение. Пойду вскрою ее, пока пуповина еще держит. — Она хотела войти в дом, но Таул удержал ее за руку:

— Дай мне сперва повидаться с ней.

Повитуха, ворча под нос, все же пропустила его. Сестренки бросились доставать рыбу из мешка. Анна, которая только что научилась считать, принялась загибать свои пухлые пальчики. Сара, старшая, считала рыбу вслух.

— Одна лишняя, — сказала она, утратив свой важный вид. — Это малышу?

Таул кивнул и отвернулся. Слезы жгли глаза, и он смахнул их, пока сестры не увидели. Он не мог слышать, как они щебечут, выбирая маленькому самую большую рыбу.

— Может, вот эту? — спросила Анна, уложив большую рыбину себе на колени.

— Да, — сказал Таул, присев и обняв ее за плечи. — Конечно, малышу как раз такая и нужна. — Он поцеловал ее в щеку и протянул руку Саре. Она подошла и, как всегда, прислонилась головкой к его плечу. Он прижал ее к себе и погладил золотые волосики Анны. Тоненькие, как у младенца, — да она и есть младенец, ей всего-то пять годков. Обе слишком малы, чтобы говорить им правду. Таул крепко обнял сестренок, стараясь этим выразить то, что не мог высказать словами.

Тихая минута прошла, и он немного успокоился. Оставив сестренок на полу вместе с рыбой, он вошел к матери. Он сам скажет ей — она узнает все от сына, не от чужой женщины.

Запах ошарашивал. Мухи жужжали вокруг постели, садясь на сохнущую кровь.

— Таул, это ты? — тихо спросила мать. Он понимал, что ей страшно.

— Я, мама. — Он сел на табурет рядом с ней, отводя глаза от ее вздутого живота.

— Сколько нынче поймал? — Ей так худо, а она говорит о будничных делах. Не понимая по молодости лет, к чему ведет мать, он ответил столь же буднично:

— Девять, но клев был плохой.

Мать сочувственно вздохнула.

— Ничего — может, завтра уже столько не понадобится. Значит, она знает. Гора на миг свалилась с плеч Таула, но тут же вернулась, придавив его с новой силой.

— Мне так тебя жаль, мама.

— Ш-ш, Таул. — Она сжала его руку в своих. — Обо мне не беспокойся, твои сестры — вот кому ты нужен. Ты должен быть сильным ради них. — Во взгляде матери была такая сила — кто бы поверил, что она слаба? — Ты должен пообещать мне, что будешь заботиться о них. — Она сжимала его руку точно тисками.

— И о ребеночке, — полувопросительно-полуутвердительно сказал он.

— И о ребеночке, если он выживет.

Меган держала его за руку.

— Таул, что с тобой?

Под ним подкосились ноги, и он опустился на пол. Прошлое, вторгшееся в настоящее, сбивало с толку — на этот раз воспоминания упорно не хотели уходить. Ребенок выжил, и повитуха подыскала ему кормилицу. Каждодневной платой ей служили две рыбы — доля матери. Мать ошибалась — ему приходилось ловить столько же, сколько и прежде.

Меган протянула ему чашку с горячим напитком, и вкус апельсинов вернул его в настоящее лучше всяких слов. На болотах апельсинов не видывали.

— Прости, Меган, я еще не совсем окреп.

— Как же ты тогда думаешь отправиться в путь? Останься еще ненадолго. Не ради меня — ради себя.

Но он должен был уйти. Дело — единственное, что ему осталось, и он больше ничему не позволит стать на его пути. Видно, ему суждено всегда уходить вот так — нежно прощаясь — и больше не возвращаться никогда.

— Нет, Меган. Мне пора. — Он подыскивал привычные прощальные слова, но они не приходили. Меган сделала для него так много, что он не мог проститься с ней простыми фразами. Она заслуживала большего. Он взял ее лицо в ладони. — Я боюсь, что если останусь здесь ненадолго, то больше уже никогда не уйду. Тебе будет лучше с кем-нибудь другим. Ты многого обо мне не знаешь.

— Я знаю, что тебе плохо, — с нежностью сказала Меган. — Я вижу, что ты несчастлив. Но ты ошибаешься, думая, что, когда ты завершишь свои странствия и найдешь то, что ищешь, все наладится. Это не так — от твоих демонов тебя избавит не достижение цели, а любовь.

Неужели он настолько прозрачен? Или же она так проницательна и видит его насквозь? Таул приник губами к ее губам — иного ответа у него не было.

Когда порыв страсти миновал, сменившись тихой нежностью, Таул протянул Меган тугой кошелек.

— Возьми — теперь ты сможешь жить как сама захочешь. Заглянув в кошелек и увидев в нем много золотых, Меган отдала его Таулу.

— Не надо мне твоих денег — обещай только, что будешь себя беречь.

Таул нежно отстранил ее руку.

— Это не плата, это подарок. Пожалуйста, возьми.

— Мы еще увидимся с тобой? — покорившись его просьбе, спросила она.

— Я — вальдисский рыцарь, Меган, и поклялся не давать несбыточных обещаний. — Таул почерпнул силу из этих слов. Он знал, что они звучат сухо, но он прежде всего рыцарь, и настало время исполнять свой долг. Меган, как и следовало ожидать, отпрянула от него — и ему понадобилась вся сила воли, чтобы не привлечь ее снова к себе.

Скользнув в потайной коридор, Баралис добрался до покоев Мейбора. По дороге он заметил, что на мокрых стенах вырос какой-то совсем новый вид мха, — надо будет в следующий раз собрать немного на пробу. Мхи всегда интересны, а новый вид может внести нечто новое в рецепты ядов.

К Мейбору он шел кружным путем — ему почему-то казалось, что теперь надо быть осторожнее. Сделав крюк, он пришел наконец к спальне Мейбора, убедился, что она пуста, и тихо пробрался внутрь.

Баралис, хотя и не большой знаток в таких вещах, понимал, что в убранство комнат Мейбора вложено больше денег, нежели вкуса. На стенах висели кричаще-алые драпировки, пол устилали пурпурные с серебром ковры, даже кровать была покрыта огненно-красным шелком. Но Баралису недосуг было потешаться над дурным вкусом Мейбора — он прокрался в небольшую гардеробную, примыкающую к спальне.

Просматривая гардероб Мейбора, он позволил себе легкую улыбку. У этого человека больше туалетов, чем у большинства придворных дам, а цвета их способны перещеголять и павлина. Вечером, решил Баралис, Мейбор непременно должен надеть один из двух своих красных костюмов. На балу в честь кануна зимы будет присутствовать королева, и Мейбор не упустит случая предстать перед ней в самом пышном наряде. А оба выбранных Баралисом костюма как раз и отличались обилием золотого шитья, рюшей и жемчуга. Баралиса передернуло. Сам он намеревался прийти на бал в скромном черном платье — он никогда не любил привлекать к себе внимание.

Торопясь, он обрызгал ядом плечи и воротники обоих камзолов, а после быстро удалился. Зная смертельные свойства яда, он не собирался оставаться в тесной комнатушке, наполненной отравляющими парами, ни на миг дольше, чем необходимо.

Довольный содеянным, он прошел в потайную дверь и вернулся к себе той же кружной дорогой.

Убийца не слишком обеспокоился, когда Баралис ушел от него в паутину тайных переходов. Баралис, наверное, шпионит за кем-то или готовит очередное злодейство. Скарла это больше не касалось — его касались только планы лорда Баралиса на предстоящий вечер.

Вечером Скарл свершит то, что ему поручено. Он долго и напряженно раздумывал, как лучше выполнить задачу, и наконец решил нанести удар во время бала кануна зимы. Там состоится пышный многолюдный пир — Баралис не посмеет привести своего Кропа на такое торжество.

Исследуя лабиринт, убийца обнаружил ход, выводящий в закуток рядом с залом для пиршества. Оттуда легко пробраться в зал и там в сборище подвыпившей, ничего не замечающей знати отыскать свою жертву.

Убийца хорошо изучил повадки Баралиса: тот не любит быть на виду и скорее всего удалится в укромный уголок, чтобы лучше подмечать оттуда слабости своих ближних. Тут-то ему, притворно скучающему, и нанесет свой удар Скарл. Лорд едва успеет ощутить прикосновение ножа, прежде чем упасть, а Скарл вернется в коридор раньше, чем кто-либо поймет, что стряслось.

Волнение уже скручивало желудок Скарла узлом — так всегда бывало с ним на заключительном этапе, хотя прежде он никогда не терпел неудач. Скарлу не терпелось поскорее закончить дело. В своем искусстве он не сомневался — он владел ножом лучше всех в Обитаемых Землях, — однако что-то могло пойти не так, как он задумал.

План у него был замечательный. Совершить убийство в многолюдном зале гораздо легче, чем может показаться на первый взгляд. Он подождет, пока все как следует не упьются, — тогда никто не заметит скользящую по залу тень. План хорош еще и тем, что лорд Мейбор будет у всех на виду и обвинить его никому не удастся.

Лорду Мейбору Скарл не доверял. В прошлом Мейбор, правда, щедро расплачивался с ним за услуги, но Скарлу не понравилось, как лорд посмотрел на него в последнюю встречу. Надо будет поостеречься. Скарл пошел на риск, потребовав в уплату недвижимость, — если бы они рассчитывались золотом, он взял бы вперед половину суммы. А теперь у него нет ничего, кроме обещания лорда Мейбора выделить ему землю по завершении дела. Скарл надеялся, что Мейбор не станет отрекаться от своего слова, — это было бы очень, очень неприятно.

Скарл отгонял от себя дурные мысли. Этот вопрос он решит, когда — и если — возникнет необходимость. На остаток дня и вечер все его внимание потребуется ему для завершения дела. Скарл почти машинально извлек из-за пояса нож и провел пальцем по лезвию. Показалась кровь. Убийца остался доволен: никогда еще его клинок не был острее.

Джек шел через лес, держа путь на восток. Он шагал быстро и порой даже пускался бегом, так что мешок подпрыгивал на боку. Как хорошо идти таким шагом, каким тебе самому хочется! Всю жизнь им помыкали другие: мастер Фраллит, главный ключник, лорд Баралис. Джек впервые ощутил, как это бывает, когда делаешь то, что хочешь, ешь, когда голоден, и спишь, когда устал.

Свобода кружила ему голову. Скольким же он обязан Фальку! Благодаря Фальку он больше не считает злом то, что произошло с хлебами. Прошедшее время и природа вокруг помогли Джеку еще лучше постичь правоту Фалька: ведь он, Джек, ничего плохого тогда не замышлял. Единственным чувством, одолевавшим его в то утро, была тревога. Если человек встревожен, это еще не значит, что он злодей.

И все-таки он это сделал. От этого никуда не скроешься. Джек и не пытался скрыться — по крайней мере отчасти не пытался. Случившееся изменило его, и он уже не желал так страстно быть таким же, как все. У Джека мелькнула одна мысль — и он, осознав ее важность, произнес вслух: «Наверное, это у меня в крови». Чем бы «это» ни было — тайной силой, колдовством, магией, — он скорее всего унаследовал «это» от родителей.

Фальк вселил в Джека веру, что мать боялась не за себя, а за него, своего сына. А что, если она боялась за них обоих? Если она обладала таким же даром, она должна была скрывать его, чтобы продолжать жить в Харвелле. Жаль, что она ни во что его не посвятила! Но разве он дал ей такую возможность? Он был слишком мал и все рвался играть, когда ей хотелось посидеть у огня и поговорить.

Вот если бы Фальк был сейчас с ним! Фальк сказал бы, может ли магия передаваться по наследству, как карие глаза и большие ноги.

Просто не верится: он, простой ученик пекаря — к тому же, если послушать Фраллита, не самый способный, — может менять естественный порядок вещей. Он не чувствовал, что стал другим, пожив у Фалька, — ну разве что поумнел немного, а в основном не изменился. Он по-прежнему не знает, как ему жить.

В голове бродят разные мысли, и ему в зависимости от настроения хочется то искать родных своей матери, то сделаться пекарем в каком-нибудь восточном городке, то просто скитаться по свету в поисках приключений. Посещали его и замыслы отомстить отцу, о которых столь проницательно догадался Фальк, но он не позволит им распоряжаться собой.

Он немного озяб и опять пробежался, чтобы согреться. Он перескакивал через канавы и поваленные стволы, вилял между деревьями и топтал подлесок. Остановиться заставила его боль в ногах. Сапоги, которые дал ему Фальк, пришлись не совсем впору: ногам в них, правда, было сухо и тепло, но в носке они жали. Джек всегда испытывал трудности с обувью и одеждой: все ему вечно было не впору, и он уже привык подвязывать штаны веревкой и прорезать дыры в носках сапог.

Отдуваясь, он повалился на землю. Голод опять одолевал его. Подумав, что бы такое съесть, он отрезал себе оленины, а закусил яблоком. Он мечтал о городах, в которых побывает. Аннис, жемчужина севера, гордый и прекрасный; Высокий Град, суровый и величественный; Брен, превышающий всех своей мощью. Джек вонзил зубы в яблоко. Есть только один верный выбор, только один город, в который Джек, как он чувствовал, непременно должен попасть. Он пойдет в Брен.

Хрустя яблоком, он не сразу расслышал шум — а когда расслышал, перестал есть и насторожил уши. В желудке у него заурчало от страха, когда он узнал топот скачущих в отдалении лошадей. Баралис нашел его! Столько времени спустя, когда он уже думал, что опасность миновала! Джек стал оглядываться, ища, где бы спрятаться. Но вокруг не было ни ям, ни кустов — одни только тонкие высокие стволы. Джек подхватил мешок и кинулся бежать.

Погоня приближалась. Джек, решивший держать на отдаленный холм, уже задыхался, но заставлял себя бежать. Слыша, что лошади близко, он кинулся наземь, надеясь, что всадники его не заметят. Холодная земля гремела от топота копыт. Он уже различал между стволами всадников: это были те же люди, что гнались за ним в прошлый раз, только теперь их стало больше.

Джек думал уже, что останется незамеченным, — он остался в стороне от тропы, по которой скакали всадники, явно стремясь к какой-то определенной цели. Но вот первый наездник крикнул что-то, и отряд сбавил ход. Джек совсем вжался в землю. Первый спешился и осматривал подлесок, а после подобрал что-то и показал другим. Джек не сразу разглядел, что это, но потом узнал ломоть оленины и яблоко, которые бросил, пустившись в бегство. И проклял себя за глупость — надо же было учудить такое!

Наемники смотрели теперь в его сторону. Он, наверное, оставил за собой следы. Джек совсем ослабел от страха. Что делать — остаться на месте или попытаться бежать? Надо как-то действовать. Джек, крепко ухватив мешок, вскочил и побежал. На бегу он слышал крики увидевших его людей. Отчаяние придавало Джеку сил, и он несся как ветер.

Он уводил погоню в гущу леса, зная, что только там может скрыться. Командир преследователей отдал приказ рассыпаться цепью. Они приближались. Джек мчался так, что кусты и деревья сливались в мутные пятна. В уме стучало одно: он должен уйти. Один из всадников обогнал его, другой скакал по пятам. Джек попытался свернуть в узкий просвет между двумя деревьями.

Тут ближний всадник набросил на него веревочную сеть, спутав ему ноги. Джек упал, все еще порываясь бежать и стараясь освободиться. Распутывая ноги, он отчаянно дергал за толстую веревку. Ему удалось сбросить сеть, но его уже окружили спешившиеся враги, вооруженные мечами и копьями.

— Лежи смирно, парень, — предостерег вожак, — не то проткнем тебе ногу копьем. — Джек замер. — Ты, я вижу, ловкий малый. Свяжите его, ребята, чтобы на этот раз не оплошать. — К Джеку подошли двое, и один сильно пнул его по почкам. — Спокойно, ребята, не надо делать того, что может не понравиться лорду Баралису. — Слова вожака возымели действие. — Притом если мы доставим его целым и невредимым, то, глядишь, и награду получим. Ведь лорд Баралис не ждет, что мы привезем парня. Он точно отсыплет нам больше, чем уговаривались. — Вожак оглядел своих людей. — Так что парня не трожьте, ясно?

Джек скрючился от боли — наемник знал, куда пнуть. Его связали по рукам и ногам кожаными ремнями, затянув их так туго, что он поморщился.

— Положите его на запасную кобылу да следите, чтоб он с нее не сполз. Ехать нам еще долго, и я не хочу потерять его по дороге.

Джека погрузили на крупную лошадь, привязав к ней толстой веревкой.

— Мы вернемся в замок, Трафф, или за девчонкой поедем? — спросил кто-то.

Трафф, их вожак, подумал немного.

— Едем за девчонкой.

Наемники вскочили на коней и вместе с Джеком двинулись через лес на юго-восток.

Мейбор с удовольствием выпил стакан лобанфернского красного, что всегда проделывал перед тем, как начать одеваться к какому-нибудь торжеству. Его немного беспокоила аудиенция, назначенная ему на завтра королевой, но это, вероятно, для того, чтобы окончательно назначить день помолвки. Времени остается в обрез. Если дочь не найдется в ближайшие два дня, пиши пропало.

Сладкое вино между тем делало свое дело, и мысли Мейбора обратились к менее тревожному предмету. Что бы такое надеть? На балу будет королева и все высшие сановники — стало быть, надо предстать в подобающем виде. Мейбор мысленно перебрал весь свой гардероб. Одеться нужно в красное, решил он, и не просто в красное, а с золотом, лентами и драгоценными камнями. Пусть весь двор завидует его богатству в этот знаменательный вечер.

— Крандл! — позвал Мейбор своего нового слугу, и подобострастный Крандл тотчас явился.

— Слушаю, мой господин.

— Подавай одеваться.

— Что прикажете подать, господин?

— Красное с золотым шитьем и жемчугом. Нынче на празднике я буду словно король.

Крандл бросился исполнять приказание и вскоре вернулся с красным одеянием на одной руке и дохлой крысой в другой.

— Это еще что? — прогремел Мейбор.

— Виноват, мой господин. Не знаю, как она попала в вашу гардеробную, но эта тварь, похоже, сдохла, не успев натворить бед.

Но Мейбора совсем не устраивало присутствие крысы, дохлой или живой, в его гардеробной.

— Дурак! — Лорд помолчал, подыскивая достойную угрозу. — Если это повторится, я тебе уши оторву!

Слуга всем своим существом выражал раскаяние, и к Мейбору вновь вернулось хорошее настроение.

— Ладно, Крандл, давай одеваться. Ванну, пожалуй, принимать не стану — пусть этим балуются изнеженные юнцы да попы. Поосторожней, болван! — вскричал Мейбор, когда слуга в пылу усердия наступил ему на ногу. — Не то я тебе и ноги оторву заодно с ушами.

Мелли снова туго-натуго зашнуровали в ее малиновое платье. Ей это совсем не нравилось: желтолицая Кедди напоследок так рванула шнурки, что груди стали дыбом: стоит глубоко вздохнуть, и они вывалятся наружу.

— Кедди, где мое старое платье? — осведомилась Мелли.

— Тетушка Грил велела его выкинуть — она сказала, что не позволит тебе носить этот серый закрытый балахон, покуда ты здесь.

— Завтра меня, Кедди, здесь уже не будет. Я твердо решила покинуть этот город завтра и сделаю это в своем собственном платье. Ступай и отыщи его.

Девушка выскочила за дверь и вскоре вернулась вместе с тетушкой Грил.

— Платье твое порвали на тряпки, — заявила та, — придется походить в этом. Если будешь умницей, я справлю тебе еще одно. — Грил обошла вокруг негодующей Мелли. — Лучше будет, пожалуй, опять сшить красное. Красное показывает твою кожу в самом выгодном свете. Ничто так не нравится мужчинам, как молочно-белая кожа.

— Тетушка Грил, мне безразлично, что нравится мужчинам, а что нет. И вы ошибаетесь, полагая, что я останусь здесь. Позвольте заявить вам, что утром я ухожу.

Грил, ничуть не смутившись этим взрывом, поправила волосы и платье Мелли.

— Но надо тебя чуточку нарумянить, милочка, — уж очень ты бледна. — С этими словами Грил сильно ущипнула Мелли за обе щеки. — Вот — этого, пожалуй, довольно.

— Как вы смеете щипать меня?! — Мелли замахнулась на тетушку Грил, но та перехватила ее руку.

— Полно, милочка, не надо так. Пойдем пропустим глоточек — это тебя успокоит, а то ты чересчур уж взвинтилась.

— Не пойду я больше в эту гнусную таверну!

Тетушка Грил улыбнулась, показав острые неровные зубы.

— Пойдем, пойдем, милочка, должна же Кедди убраться тут. — Она вывела упирающуюся Мелли из комнаты и чуть ли не силой стащила с лестницы.

Они снова, по настоянию Грил, уселись посреди таверны. Был ранний вечер, и в зале сидело куда больше народу, чем накануне. Мелли казалось, что все только на нее и смотрят. Тетушка Грил тоже заметила это и сказала:

— Видишь, здешние мужчины умеют ценить красоту. — Она то и дело раскланивалась и махала рукой. — Сегодня нам с тобой не придется, пожалуй, самим платить за выпивку.

Мелли не совсем поняла свою спутницу, но тут к их столу подошли несколько мужчин, в том числе и тот, с кем Мелли вчера познакомилась.

— Приветствую вас, тетушка Грил, — с преувеличенно учтивым поклоном сказал Эдрад. — Как поживаете вы и ваша очаровательная соседка?

Мелли старалась не дышать — при каждом вздохе ее груди угрожающе выпячивались из выреза.

— Мы с моей милочкой поживаем очень хорошо, Эдрад, — с благосклонным кивком ответила Грил. — Только вот в горле немного пересохло.

— О, прошу прощения у дам, — сокрушенно молвил Эдрад. — Как я мог быть столь невнимателен! — И он кликнул трактирщика.

— Мы с девочкой что попало пить не станем, Эдрад.

— Вы получите самое лучшее, — заверил Эдрад к полному удовольствию тетушки. — Можно ли мне и моим друзьям присесть рядом с вами, милые дамы? — Тетушка Грил охотно дала позволение. — Это мои добрые друзья, Ларкин и Лестер. — Двое приятелей Эдрада кивнули и заухмылялись. — А это, — обратился к ним Эдрад, — несравненная тетушка Грил и ее прелестная подруга Мелли из Темного Леса.

— Из Темного Леса? — переспросил Ларкин.

— Да, это где-то далеко на юге — правда, Мелли? — с подковыркой сказал Эдрад.

— Никогда о таком месте не слыхивал, — не унимался Ларкин.

— Чепуха — это сразу за Высоким Бором, — подмигнул Мелли Эдрад.

Тетушка Грил сочла за лучшее переменить разговор.

— Всякому видно, что моя душечка Мелли нездешняя. У кого вы тут видели такую чудесную белую кожу?

— Ни у кого, тетушка Грил, — подтвердил Эдрад, восхищенно косясь на грудь Мелли.

— Я тоже не видел, — согласился Ларкин, а Лестер промолчал. Вскоре подали напитки, и Мелли обрадовалась, думая, что это хоть немного отвлечет от нее общее внимание. Она хлебнула из своей кружки мало подобающим даме манером, и тетушка Грил бросила на нее предостерегающий взгляд.

— Отборный здешний эль — крепкая штука, Мелли. Будь осторожна — ведь ты не привыкла к хмельному.

Мелли, высокомерно пропустив ее слова мимо ушей и получив от этого некоторое удовольствие, снова сделала большой глоток. Если тетушка Грил не одобрила ее поступка, то мужчины встретили его одобрительными возгласами.

— Вот это девушка! — вскричал Эдрад. — Видно, в Темном Лесу женщин обучают пить по-мужски.

Мелли невольно улыбнулась. Крепкий эль уже кружил ей голову, и она удивлялась, почему раньше отказывалась посидеть в столь приятном месте. Видя ее улыбку, мужчины тоже заулыбались, а за ними и тетушка Грил.

Вскоре Мелли стало совсем весело. Она смеялась, слыша, как Эдрад с Ларкином вышучивают Лестера, не забывая воздавать должное лучшему элю таверны. Она заметила, как тетушка Грил и Эдрад переглянулись и женщина чуть заметно кивнула.

— Знаешь, что тебе не помешало бы, милочка? — спросила она.

— Нет, тетушка Грил, а что?

— Тебе не помешало бы подышать воздухом. Пройтись немножко, чтобы щечки остыли и в голове прояснилось.

Мысль о прогулке ранним прохладным вечером очень понравилась разгорячившейся Мелли, и она радостно закивала в ответ.

— Не хотите ли пройтись с нами, Эдрад? — предложила тетушка.

— Почту за честь, — с поклоном ответил тот и взял под руки обеих женщин. Все трое проследовали к двери, вызвав живой интерес остальных посетителей.

Вечер после жаркой таверны был упоительно свеж. Мелли спотыкалась — идти ровно ей почему-то не удавалось, но сильная рука Эдрада поддерживала ее.

— С вашего позволения, — сказала тетушка Грил, — я сбегаю обратно — накидку позабыла. Я мигом. — И она исчезла.

Эдрад, пользуясь случаем, увлек Мелли в сторону конюшни, что показалось ей очень хорошей затеей.

— Сейчас посмотрим на мою лошадь, — сказала она. Эдрад, улыбаясь и кивая, вошел с ней в темное помещение конюшни и повел ее в еще более темный угол.

— Не думаю, что моя лошадь стоит там, — слегка заплетающимся языком выговорила Мелли.

— Мы на нее после взглянем, — сказал Эдрад, прислонив ее к стене, и рука его передвинулась ей на грудь. Потом его губы прижались к ее губам. У Мелли мутилось в голове. Она неохотно позволила себя поцеловать, и язык Эдрада тут же проник ей в рот, а рука стиснула ее грудь. — Какая же ты славненькая! — пробормотал он, наклоняясь, чтобы поцеловать грудь. Мелли начала осознавать, что происходит что-то нехорошее, но отяжелевшая от эля голова плохо руководила ею. Она прислонилась к стене, предоставив Эдраду тискать ее груди. Потом горячая рука прокралась ей под юбку, и Мелли охватила легкая паника: целовать — одно дело, а лезть под юбку — совсем другое.

Ей сразу вспомнились вооруженные люди, рвущие на ней платье.

Рука двигалась вверх к ее бедру, и Мелли решила, что не потерпит больше подобного вторжения. Собрав все силы, она подняла колено и двинула Эдрада в пах. Эдрад повалился назад, крича «сука» и держась за ушибленное место.

Мелли сама не ожидала, что ее удар возымеет такое действие, — поверженный явно не мог дать ей сдачи. Довольная собой, она стала соображать все еще хмельной головой, как быть дальше. Она отчетливо понимала, что тетушке Грил ее поступок не понравится. «Раз уж я на конюшне, — решила Мелли, — надо забирать лошадь и уходить». Да и седло прихватить — в таверну она больше не вернется.

Мелли обошла стонущего Эдрада, дивясь, что он до сих пор лежит скрюченный — неужто ему так больно? — и весело принялась за розыски лошади.

Проблуждав довольно долго в темноте, она нашла наконец своего скакуна. Конь, как видно, обрадовался ей и тихонько заржал. Обнаружив рядом довольно приличное седло, Мелли положила его на лошадь, не очень заботясь о том, подойдет оно или нет. Потом вывела коня из конюшни и после нескольких попыток умудрилась влезть на него.

Она выехала из города, стараясь двигаться как можно тише. Но вскоре и голова, и желудок взбунтовались разом, и Мелли поняла, что дальше ехать не сможет. Направив коня в сторону, она нашла тихую полянку, невидимую с дороги. Там она слезла с седла, ее вырвало, и она уснула крепким сном на холодной земле.