Убийца Войн

12

В конце концов Жаворонку пришлось выслушивать прошения.

Это докучало, ибо свадебное торжество не закончится еще несколько дней. Правда, люди нуждались в своих богах. Он знал, что не должен досадовать. Он понимал, что прогулял на свадьбе большую часть недели, ни разу не встретившись ни с невестой, ни с женихом, и этого было достаточно для хорошего настроения. Все, что ему предстояло делать, – ежедневно по несколько часов изучать картины и внимать людским горестям. Пустяки, даже если при этом страдала его святость.

Он вздохнул, снова садясь на трон. На нем была вышитая шапочка и красная с золотом просторная ряса. Полукафтан охватывал туловище, его украшали золотые кисточки. Натянуть этот наряд, как и все прочие, было даже сложнее, чем казалось.

«Без слуг я и одеться бы не сумел», – подумал Жаворонок весело.

Он подпер голову кулаком, локоть поставил на подлокотник. Эти покои его дворца открывались на лужайку – плохая погода бывала в Халландрене редко, а с моря задувал приятный соленый бриз.

Ночью ему снова приснилась война. Лларимар счел это весьма многозначительным. Жаворонок же был недоволен. Все твердили, что, если война разразится, Халландрен с легкостью победит. Но если так, почему ему вечно снился пожар Т’Телира? Не дальнего идрийского города, а его дома?

«Это ничего не значит, – сказал он себе. – Всего-навсего отголосок личных тревог».

– Следующая петиция, ваша милость, – шепнул Лларимар сбоку.

Жаворонок вздохнул, размыкая веки. По обе стороны комнаты выстроились жрецы в рясах и шапочках. Где он их столько набрал? Нуждался ли в подобном внимании какой-нибудь другой бог?

Он видел, что на лужайке выстроилась очередь. Жалкие, отчаявшиеся люди; несколько чем-то хворали и кашляли. «Так много! – подумал он, когда в помещение ввели женщину. Он уже больше часа принимал просителей. – Наверно, этого следовало ожидать. Промотана почти неделя».

– Шныра, – обратился он к жрецу, – ступай скажи этим в очереди присесть на траву. Нечего им так стоять. Это отнимает время.

Лларимар замялся. То, что люди стоят, – это знак почтения. Он махнул жрецу ниже рангом, чтобы передал слова Жаворонка.

«Меня ждет этакая толпа, – подумал Жаворонок. – Как убедить народ, что я бесполезен? Как прекратить их паломничества ко мне?»

После пяти лет петиций он искренне сомневался, выдержит ли еще столько же.

Новоприбывшая просительница приблизилась к трону. Она принесла ребенка.

«Только не ребенок…» – подумал Жаворонок, поморщившись.

– Великий! – воззвала женщина, падая на колени. – Повелитель Отваги!

Жаворонок смолчал.

– Это мое дитя, Халан, – сообщила женщина, протягивая младенца.

Когда малец достаточно приблизился к ауре Жаворонка, одеяло взорвалось режущим синим светом – без пяти минут чистым. Он легко увидел, что ребенок страдает ужасной болезнью – исхудал, кожа собралась в складки. Дох младенца был слаб и дрожал, как фитиль догорающей свечки. Он умрет до исхода дня. Может быть, через час.

– Знахари говорят, что у него лихорадка дум-дум, – сказала женщина. – Я знаю, он умирает.

Младенец издал звук – наполовину кашель, наполовину всхлип.

– Пожалуйста, Великий, – продолжила женщина. Она шмыгнула носом и склонила голову. – О, прошу тебя! Он был храбрым, как ты. Мой дох будет твоим. Дохи всей моей семьи. Служение сотню лет – что угодно. Прошу об одном: исцели его.

Жаворонок закрыл глаза.

– Пожалуйста, – прошептала женщина.

– Я не могу, – сказал Жаворонок.

Молчание.

– Я не могу! – повторил он.

– Спасибо, мой господин, – наконец прошептала женщина.

Жаворонок поднял веки и увидел, как женщину уводят, тихо плачущую и крепко прижимающую ребенка к груди. Очередь провожала ее глазами с жалостью и одновременно с надеждой. Еще один проситель потерпел неудачу. Это повышало шансы других.

Шансы умолить Жаворонка совершить самоубийство.

Жаворонок вдруг встал, сорвал и отшвырнул шапочку. Распахнул заднюю дверь, шваркнув ею о стену, и бросился прочь.

Жрец и слуги немедленно пустились следом. Он повернулся к ним.

– Убирайтесь! – махнул рукой.

Многие опешили, непривычные к агрессии со стороны господина.

– Дайте мне просто быть! – заорал он, возвышаясь над ними.

В ответ на выплеск чувств цвета вокруг вспыхнули ярче, и смятенные слуги попятились, спотыкаясь, обратно в зал прошений, где и закрыли за собой дверь.

Жаворонок остался один. Он оперся рукой о стену, вдыхая и выдыхая. Другую приложил ко лбу. Почему он так взмок? Он рассмотрел тысячи петиций, одна хуже другой. Он обрекал на смерть детей и родителей, приговаривал к нищете невиновных и верных.

Причина вспышки была не в этом. Он мог с этим справиться. То была сущая безделица. Так же, как и необходимость еженедельно поглощать очередной дох. Скромная цена…

Дверь открылась, вышел человек.

Жаворонок не обернулся.

– Что им нужно от меня, Лларимар? – вопросил он настойчиво. – Неужели они действительно думают, что я это сделаю? Эгоистичный Жаворонок? Неужто они правда считают, что я отдам жизнь за кого-то из них?

Лларимар несколько секунд помолчал.

– Вы подаете надежду, ваша милость, – сказал он наконец. – Последнюю, несбыточную. Надежда – часть веры, часть знания того, что кому-то из ваших почитателей может явиться чудо.

– А если они заблуждаются? – спросил Жаворонок. – У меня нет желания умирать. Я пустой человек, любитель роскоши. Люди вроде меня не отказываются от своей жизни, даже если они боги.

Лларимар не ответил.

– Все добрые уже мертвы, Шныра, – напомнил Жаворонок. – Кроткая, Светотень – вот были боги, сразу себя отдававшие. А мы, оставшиеся, – эгоисты. Ведь за три года не удовлетворили ни одного прошения?

– Примерно так, ваша милость, – тихо сказал Лларимар.

– А с чего быть иначе? – слегка усмехнулся Жаворонок. – Я имею в виду: мы должны умереть, чтобы исцелить одного. Тебе это не кажется диким? Какая еще религия побуждает своих адептов просить от бога самоубийства? – Жаворонок покачал головой. – В этом ирония. Мы боги для них, пока они нас не убьют. И я догадываюсь, почему боги сдались. Во всем виноваты эти петиции, эта необходимость изо дня в день сидеть и знать, что только ты можешь спасти одного из них, – и должен, наверное, ибо на деле твоя жизнь не стоит ломаного гроша. Этого достаточно, чтобы свести человека с ума. Хватит, чтобы он наложил на себя руки!

Он с улыбкой глянул на первосвященника.

– Самоубийство божественным откровением. Очень драматично.

– Отозвать просителей, ваша милость? – Лларимар ничем не показал, что возмущен вспышкой бога.

– Конечно, почему бы и нет, – махнул рукой Жаворонок. – Они воистину нуждаются в уроке теологии. Они и так должны знать, насколько я бесполезный бог. Отправь их домой, вели вернуться завтра – придут, если настолько глупы.

– Да, ваша милость, – поклонился Лларимар.

«Неужели я ни разу не взбесил этого человека? – подивился Жаворонок. – Ему лучше всех известно, что на меня вообще нельзя положиться!»

Лларимар направился в зал, а Жаворонок развернулся и зашагал прочь. Никто из слуг и не подумал пойти за ним. Жаворонок переходил из одной красной комнаты в другую, но уже иного оттенка и в конце концов нашел лестницу, по которой поднялся на второй этаж. Тот был открыт со всех сторон – по сути, дворик под крышей. Жаворонок подошел к дальнему краю, который находился напротив очереди.

Ветер был силен. Он трепал рясу, принося с собой запахи, пропутешествовав сотни миль; пересек океан, обвиваясь вкруг пальм, и наконец влетел во Двор богов. Жаворонок простоял там долго, глядя на город за морем. Вопреки заявлениям, у него не было желания покидать уютный придворный дом. Джунгли не были его стихией, он любил праздники.

Но иногда ему хотелось чего-нибудь еще. Слова Рдянки продолжали его тяготить. «Когда-нибудь, Жаворонок, тебе придется принять чью-то сторону. Для народа ты бог…»

Он был им, хотелось ему этого или нет. Печальный довесок. Он приложил все усилия, чтобы стать бесполезным и самовлюбленным. И все же они пришли.

«Нам пригодится твоя самоуверенность… ты лучше, чем воображаешь».

Почему казалось, что чем больше он выставлял себя идиотом, тем больше неких тайных глубин прозревали в нем окружающие? А после называли лжецом на том же выдохе, на котором льстили его предполагаемому внутреннему достоинству? Неужели никто не понимал, что можно быть сразу и обаятельным, и бесполезным? Не каждый находчивый болван оказывался героем в маске.

Природное чутье оповестило его о возвращении Лларимара задолго до того, как он услышал шаги. Жрец поднялся по лестнице и встал рядом с Жаворонком. Лларимар положил руки на перила; те, установленные для бога, были для него высоки. Жаворонок был выше примерно на фут.

– Они ушли, – доложил Лларимар.

– А, очень хорошо, – ответил Жаворонок. – Пожалуй, сегодня мы чего-то достигли. Я устранился от обязанностей, наорал на слуг и надулся. Несомненно, это всех убедит, что я еще благороднее и достойнее, чем они полагали раньше. Завтра прошений принесут вдвое больше, а я продолжу неумолимо скатываться в полное помешательство.

– Вы не можете помешаться, – мягко произнес Лларимар. – Это невозможно.

– Конечно могу, – возразил Жаворонок. – Мне нужно лишь хорошенько сосредоточиться. В сумасшествии, знаешь ли, приятнее всего то, что оно целиком в башке.

Лларимар покачал головой:

– Я вижу, к вам вернулось обычное чувство юмора.

– Шныра, ты ранишь меня. Мой юмор в полном порядке.

Они еще несколько минут постояли молча. Лларимар не осуждал и вообще не комментировал действия своего бога. Вылитый добрый батюшка.

Это навело Жаворонка на мысль.

– Шныра, ты мой первосвященник.

– Да, ваша милость.

Жаворонок вздохнул:

– Ты обязан серьезно относиться к репликам, которыми я тебя, Шныра, кормлю. Твоя задача – прочесть мне какое-нибудь нравоучение.

– Приношу извинения, ваша милость.

– В следующий раз постарайся. Ты же разбираешься в теологии и тому подобных вещах?

– Я изучил мою область знаний, ваша милость.

– В таком случае какой же религиозный смысл в существовании богов, способных исцелить всего одного человека, а потом умереть? По-моему, это контрпродуктивно. Простейший способ опустошить ваш пантеон.

Лларимар подался вперед, взирая на город.

– Это сложно, ваша милость. Возвращенные не просто боги. Это люди, которые умерли, но решили вернуться и предложить благословения и знания. В конце концов, сообщить что-то дельное о той стороне способен только бывший покойник.

– С этим не поспоришь.

– Дело в том, ваша милость, что возвращенным не предписано оставаться. Мы продлеваем им жизни, давая дополнительное время благословить нас. Но по задумке они проживут ровно столько, сколько понадобится, чтобы совершить необходимое.

– Необходимое? – переспросил Жаворонок. – Это весьма туманно.

Лларимар повел плечами.

– У возвращенных есть… задачи. Цели, которые суть их собственные. Вы помнили свои до того, как решили вернуться, но процесс перехода через Радужную волну дробит воспоминания. Задержитесь здесь подольше – и вспомните, ради чего явились. Прошения… это способ восстановить память.

– Значит, я вернулся спасти одну-единственную жизнь? – хмуро уточнил Жаворонок, одновременно смущаясь. Первые пять лет он мало изучал личную теологию, но для этого и существовали жрецы.

– Не обязательно, ваша милость, – сказал Лларимар. – Возможно, вы и правда вернулись ради спасения одного человека. Но вы, наверно, храните сведения о будущей или загробной жизни, которой вам понадобилось поделиться. Или, быть может, речь идет о великом событии, в котором вы ощущаете необходимость принять участие. Помните, смертью вы пали геройской, что в первую очередь наделило вас властью вернуться. Ваше предназначение может иметь к этому отношение.

Лларимар заговорил чуть тише, его взор расфокусировался.

– Вы что-то видели, Жаворонок. С одной стороны будущее зримо, как свиток, который тянется в вечную гармонию космоса. Увиденное – нечто из будущего – обеспокоило вас. Вместо того чтобы остаться в покое, вы воспользовались возможностью, которую предоставила храбрая смерть, и вернулись в мир, решительно настроившись уладить проблему, поделиться сведениями или как-то иначе помочь живущим. Когда-нибудь вы почувствуете, что выполнили задачу, и воспользуетесь петициями для отыскания того единственного человека, который достоин вашего доха. Дальше вы сможете продолжить странствие через Радужную волну. Наша работа как ваших последователей заключена в том, чтобы снабжать вас дохами и сохранять живым, пока цель не будет достигнута, какой бы она ни была. Пока же мы молимся о пророчествах и благословениях, которые можно почерпнуть лишь у того, кто, как и вы, прикоснулся к грядущему.

Жаворонок ответил не сразу.

– А если я не верю?

– Во что, ваша милость?

– Во все перечисленное, – сказал Жаворонок. – Что возвращенные – боги, что эти видения являются чем-то большим, нежели случайными порождениями моего мозга. Вдруг я не верю, что имел при возвращении цель или план?

– Тогда вам в этом и следует разобраться.

– Значит… постой. Ты говоришь, будто на другой стороне, где якобы я поверил в ее существование, я понял, что вернувшись, лишусь этой веры. И я возвращаюсь с намерением обрести другую сторону, которую утратил лишь потому, что вернулся на эту?

Лларимар помолчал. Затем улыбнулся:

– Согласитесь, последнее несколько нелогично?

– Да, капельку, – отозвался с улыбкой Жаворонок. Он повернулся и направил взгляд на дворец Бога-короля, который, подобно монументу, возвышался над прочими постройками. – Что ты о ней думаешь?

– О новой королеве? – спросил Лларимар. – Я, ваша милость, ее не видел. Ее представят только завтра.

– Не о ней собственно. О последствиях.

Лларимар посмотрел на него:

– Ваша милость, это пахнет интересом к политике.

– Ну-ну, я знаю. Жаворонок – лицемер. Потом я поплачусь, а сейчас ответь на провокационный вопрос.

Лларимар улыбнулся:

– Не знаю, что и думать, ваша милость. Двор двадцать лет назад решил доставить сюда королевскую дочь, и это была удачная идея.

«Да, – подумал Жаворонок. – Но того двора нет». Боги решили вернуть в халландренские жилы королевскую кровь, и мысль была неплохая. Но эти боги – считавшие, будто знают, как действовать после приезда идрийки, – уже мертвы. Их заменили низшие.

Если сказанное Лларимаром было правдой, в видениях Жаворонка скрывалось нечто важное. Картины войны вкупе с ужасным предчувствием. По необъяснимым причинам ему казалось, что его народ кубарем катится с горного склона, совершенно не ведая о бездонной пропасти в конце пути.

– Если не ошибаюсь, вся дворцовая ассамблея соберется на суд завтра утром, – сказал Жаворонок, рассматривая черный дворец.

– Да, ваша милость.

– Свяжись с Рдянкой. Устрой так, чтобы мы сидели в одной ложе, пока будут выносить оценки. Наверно, она меня отвлечет. Ты же знаешь, как у меня болит от политики голова.

– У вас не может болеть голова, ваша милость.

Вдали Жаворонок различил отвергнутых просителей, которые тянулись из городских врат. Они возвращались в город, оставляя позади своих богов.

– Могли меня и одурачить, – сказал он негромко.

Одетая в белье, Сири стояла в кромешной тьме опочивальни и смотрела в окно. Дворец Бога-короля был выше окружавшей двор стены, а спальня выходила на восток, выступая над морем. Сири глядела на далекие волны, ловя жар полуденного солнца. Белье было тонким, тепло – невыразимо приятным, оно умерялось прохладным океаническим бризом. Ветер трепал ее длинные волосы, шуршал одеждой.

Ей полагалось умереть. Она напрямую заговорила с Богом-королем, села и предъявила ему требование. Она все утро прождала наказания. Ничего не последовало.

Сири перегнулась через подоконник и скрестила руки на камне, закрыв глаза и ощущая морской ветер. Она еще пребывала в ужасе от содеянного, но этот ужас понемногу отпускал. «Промах за промахом, – подумала она. – Я довела себя до ручки страхами и тревогами».

Обычно Сири не тратила времени на треволнения и делала то, что считала уместным. Ей начинало казаться, что она уже давно могла воспротивиться Богу-королю. Возможно, она была недостаточно осторожна. Может статься, возмездие еще грядет. Однако на миг она ощутила, что чего-то добилась.

Сири с улыбкой открыла глаза и обнаружила, что цвет волос сменился решительным желтым.

Довольно бояться.