Убийца Гора

Глава 12. КРЕСТЬЯНИН

В уши ворвался пронзительный крик гоночного тарна, на мгновение перекрывший вопль болельщиков.

— Синий! Синий! — безостановочно продолжал скандировать сидящий возле меня человек с синей шелковой повязкой на левой руке.

Беспомощно опустив крылья и вскрикивая, птица неудержимо падала с огромного подвешенного на тросе кольца. Она повисла на сетке, натянутой внизу, и всадник, обрезав страховочные ремни, соскочил с её спины, чтобы птица, бьющаяся в сетях, не убила его.

Другой тарн, нанесший удар, неуклюже описав круг, развернулся в воздухе, но, жестоко подгоняемый всадником, вовсю использующим стрекало, вновь поспешил к следующему кольцу.

— Красный! Красный! Красный! — закричал кто-то рядом.

Еще семь птиц, вытянувшись вереницей, пролетели к следующим кольцам. Их возглавлял коричневый тарн, управляемый всадником, одетым в красный шелк. Маленькое седло и короткие поводья тарна были также из красной кожи.

Это был только третий круг в десятикруговой гонке, однако уже два тарна барахтались внизу. Я увидел людей, которые со знанием дела передвигались по сетке, приближаясь к птицам с петлями в руках, чтобы связать их клюв и когти. Очевидно, крыло одной из птиц было сломано, поэтому люди, связавшие её, быстро перерезали ей горло, и кровь, стекая сквозь сетку, бурым пятном расплывалась по песку.

Всадник тарна снял седло и упряжь с бьющегося в агонии тела и спрыгнул вместе с ними на землю, находившуюся шестью футами ниже. Вторая птица была всего лишь оглушена, и её подтаскивали к краю сетки. Оттуда её сбросят в большую повозку, запряженную двумя тарларионами и покрытую холстом.

— Золотой! Золотой! — завопил человек, сидевший через два ряда от меня.

Птицы уже обогнули двенадцатикольцевую трассу и опять приближались. Лидировала птица желтых, за ней следовали гарны красных, синих, золотых, оранжевых, зеленых и серебряных. Из толпы доносились пронзительные визги женщин рабынь и свободных: в момент общего азарта различия между ними исчезали. Во время гонки разносчики сладостей, засахаренных фруктов, кал-да, пирожных и паги стояли со своим товаром в проходах и молча наблюдали за происходящим. Многие из них также были кровно заинтересованы в состязании: о сделанных ставках говорили глиняные, покрытые эмалью таблички, лежащие на подносах.

Птицы вновь пронеслись над нами.

— О, Царствующие Жрецы! — закричал человек рядом со мной. — Подгоните красного!

Казалось, вся толпа вскочила с мест, даже те, кто сидел в мраморных ярусах под навесами из пурпурного шелка. Я тоже поднялся, чтобы лучше видеть.

Около финишных шестов, девять из которых установили специально перед этой гонкой, располагались места, забронированные для главы городской администрации, посвященных и членов высших каст. На разных уровнях в крытых ложах были установлены кресла. Выше всех, на троне убара, между двумя охранниками в красном одеянии я увидел наклонившегося вперед и поглощенного зрелищем главу городской администрации Хинрабиуса. Неподалеку, также на троне из белого мрамора, окруженный охраной, с надменным и безучастным видом сидел верховный посвященный. Чуть ниже два ряда занимали другие посвященные, которые не смотрели гонки, а произносили молитвы Царствующим Жрецам. Я заметил зеленое знамя, висящее на стене у этих тронов городских правителей, прямо говорящее об их симпатиях. Охраняющие воины были, между прочим, таурентинами, членами дворцовой гвардии, элитного корпуса фехтовальщиков и стрелков, специально отобранными и подготовленными и не зависящими от командиров основных вооруженных сил города. Возглавлял гвардию капитан Сафроникус, наемник с Тироса, который стоял тут же, в нескольких футах за троном. Завернувшись в красный плащ, этот высокий, худощавый человек с узким лицом и длинными руками внимательно наблюдал за толпой.

На остальных привилегированных местах под навесами сидели многочисленные представители высших каст. Я заметил среди них торговцев. Это не вызвало у меня никакого протеста, потому что я всегда относился к ним с большей симпатией, чем кто-либо в моей касте. Но я удивился: во времена Марленуса, когда он был убаром Ара, торговцы не имели таких привилегий. Даже его приятель Минтар, великий плут из касты торговцев, и тот не имел преимуществ в выборе места для наблюдения за гонками.

С противоположной стороны стадиона донесся сигнал судьи, оповещающий, что одна из птиц пропустила круг, и на вершину шеста был поднят серебряный диск. Раздались тяжелые вздохи одних и воодушевленные крики других. Наездник поворачивал птицу, пытаясь заставить её подчиниться и вернуться к кольцу. Остальные тарны стремительно пронеслись мимо.

Где-то внизу, подо мной, один из разносчиков сладостей сердито выбросил четыре пронумерованных серебристых черепка. Теперь тарны неслись через большие кольца прямо передо мной. Лидировал желтый, за ним следовал красный, зеленый вышел на третью позицию.

— Зеленый! Зеленый! — скандировала женщина неподалеку от меня, кулаки её сжались, накидка сползла набок.

Хинрабиус был очень напряжен; говорили, он много поставил на эти гонки.

На низкой стене перед судейской коллегией я увидел только три деревянные птичьи головы — значит, до конца гонки осталось три кольца.

Через несколько мгновений наездник желтых с победным криком посадил тарна на шест. Сразу за ним финишировали красный и зеленый. Затем один за другим золотой, синий, оранжевый и серебряный тарны заняли свои места. Два последних шеста оставались пустыми.

Я взглянул на главу городской администрации и увидел, что он с возмущением отвернулся и стал диктовать что-то писцу, сидящему, скрестив ноги, у его трона.

Верховный жрец, приподнявшись, принял из рук посвященного бокал с кусочками ароматизированного льда.

Да, полдень выдался жарким.

Толпа, уже не связанная воедино состязанием, медленно разбредалась. Каждый занялся своим делом. Некоторые пошли получать свой выигрыш у букмекеров, столы которых стояли внизу или прямо среди публики.

Разносчики сладостей и прочей снеди кричали, привлекая внимание к своему товару. Я услышал, как девушка-рабыня выпрашивала у своего хозяина пирожное. Свободные женщины здесь и там, аккуратно прикрываясь покрывалами, ели сладости. Некоторые, правда, приподнимали их, чтобы выпить воды со льдом. Женщины низших каст пили прямо через вуали, на которых оставались желтые и лиловые пятна.

Я услышал двойной сигнал судьи, возвещавший о том, что следующая гонка начнется через десять минут.

В толпе некоторые засуетились, пытаясь успеть получить выигрыш.

Почти каждый человек имел какой-то знак отличия, определявший его симпатии на гонке. Как правило, это была маленькая нашивка цвета команды на левом плече.

Нашивки женщин высших каст изготовлялись из прекрасного шелка, а у женщин низших каст они были просто в виде квадратиков из крашеного репса, пришитых к рукаву. Некоторые хозяева одевали своих рабынь в одежду цвета команды, за которую они болели, другие вплетали в их волосы или повязывали на шею цветные ленты.

— Во времена Марленуса гонки в Аре были лучше, — наклонившись ко мне, сказал сосед сзади.

Я пожал плечами. Мне не показалось странным, что он заговорил со мной. Прежде чем покинуть дом Кернуса, я сменил одежду черной касты на поношенную красную тунику воина и стер изображение кинжала со своего лба. Так мне было легче передвигаться по городу, меня не замечали и не боялись, люди более охотно разговаривали со мной.

Сосед мрачно продолжал:

— Но что ещё можно ожидать, когда на троне убара сидит Хинрабиус.

— На троне главы городской администрации, — поправил я, не оборачиваясь.

— Есть только один первый человек в Аре, — сказал сосед, — Марленус, бывший убаром Ара, — вот убар убаров.

— На вашем месте я не говорил бы так, — посоветовал я. — Кому-то это может не понравиться.

Марленус, правивший Аром много лет назад, основал империю и установил главенство великого Ара над другими северными городами. Марленуса свергли, когда я похитил Домашний Камень города. Позднее он помогал освобождать Ар от орд Па-Кура, главы касты убийц, который хотел стать убаром города, захватив медальон этой должности и надев пурпурный плащ императора. Но священный Домашний Камень был утерян, к тому же жители Ара опасались Марленуса и его амбиций. Бывшему убару было публично отказано в еде и крове, его изгнали из города без права возвращения под страхом смертной казни. Со своими верными соратниками Марленус удалился в Валтай, откуда были видны башни славного Ара, которым он когда-то управлял. Я знал, что в городе было много людей, не желавших изгнания Марленуса, особенно среди представителей низших каст.

Казрак, находившийся на посту главы городской администрации в течение нескольких лет, конечно же, пользовался популярностью, однако его постоянная активность в гражданских и экономических делах, реформа судебной власти и законов, контроль и управление торговлей не вызывали энтузиазма у большинства жителей Ара, особенно у тех, кто с грустью вспоминал славу и блеск власти Марленуса, этого великолепного воина, тщеславного и эгоцентричного, но, несмотря на это, мечтавшего о безопасном мире без границ, центром которого станет Ар. Я хорошо его помнил. Стоило ему взмахнуть рукой, как обнажались тысячи мечей, тысячи глоток выкрикивали его имя, тысячи людей готовы были идти за ним, тысячи тарнов — взлететь. Такого человека нельзя было оставлять в городе, он никогда не смог бы быть вторым.

Я услышал троекратный сигнал судьи и увидел, как появились новые тарны. В толпе раздался нетерпеливый крик. Последние ставки были сделаны.

В этой гонке участвовало восемь тарнов. Их вывезли накрытых колпаками на повозках без бортов, запряженных тарларионами. Раскрашенные повозки означали цвета команд. Наездники в шелках того же цвета стояли позади тарнов.

Эти тарны были, конечно же, гоночными и сильно отличались от обычных грузовых или военных птиц.

Разница заключалась не только в дрессировке, хотя и в ней тоже, но и в размере и силе птиц. Одних тарнов готовили специально для тяжелой работы и использовали для транспортировки корзин с грузами. Как правило, эти птицы летали медленнее, чем военные или гоночные, и казались менее злобными. Боевые тарны выращивались сильными и быстрыми. Им были необходимы ловкость, быстрота реакции и боевые инстинкты. Их когти оковывались сталью, поэтому такие птицы становились особенно опасными. Менее тяжелого гоночного тарна могли поднять два человека, клювы они имели легче и уже, чем у других птиц, крылья — шире и короче. Такие крылья позволяли быстро сбрасывать скорость, совершать резкие повороты, маневрировать в воздухе. Эти птицы не могли нести тяжелый груз, поэтому наездники, как правило, подбирались маленького роста, из низших каст, драчливые и агрессивные. Из-за недостаточного веса гоночные тарны не использовались для военных нужд. Такая птица при встрече с военной была бы разнесена в клочья. Несмотря на преимущество гоночных тарнов на коротких дистанциях, им явно не хватало выносливости — после полета в пятьдесят пасангов их короткие крылья ослабевали.

С птиц сняли закрывавшие глаза колпаки, и они, хлопая крыльями, взлетели на пронумерованные шесты.

Птица, занимавшая внутренний шест, имела неоспоримые преимущества. Я отметил, что он достался зеленому. Данное обстоятельство подтолкнуло некоторых болельщиков слабейшей команды серебряных поставить на зеленого, имевшего наибольшие шансы победить.

Для финиша использовались те же самые шесты, что и для старта. Но такой желанный для начала гонки внутренний шест становился самым дальним и неудобным в её конце.

Два тарна этой гонки не принадлежали ни одной команде, они были собственностью частных лиц. Их наездники также не входили в команды. Между прочим, хороший наездник ценится не меньше, чем хороший тарн.

Опытный гонщик способен вывести на первое место даже начинающую птицу, тогда как отличная, но вяло и небрежно управляемая может остаться далеко позади.

— Сладости! Сладости! — раздался писклявый голос где-то рядом.

Я взглянул вниз и примерно через четыре ряда увидел жалкую, похожую на обрубок фигурку Хула-дурачка.

Прихрамывая и высунув язык, он пробирался по проходу, его большая голова на маленьком толстом теле поворачивалась то в одну, то в другую сторону. Узловатыми пальцами он сжимал поднос, подвешенный на шее.

— Сладости! Сладости! — кричал он.

Многие, завидев его, отворачивались, свободные женщины закрывали лица капюшонами. Некоторые мужчины отгоняли дурачка подальше, чтобы он не портил впечатления от гонок. Я заметил, как молодая рабыня купила у Хула на деньги, данные хозяином, какую-то сладость. Я тоже купил бы что-нибудь у него, но не хотел, чтобы он узнал меня, опасаясь, что этот простак сохранил в памяти нашу первую встречу в таверне Спиндиуса, где я спас ему жизнь.

— Сладости! Сладости! — выкрикивал маленький Хул.

Продажа сладостей была для дурачка наиболее подходящим занятием после долгих лет, проведенных в нищете. Теперь он мог заработать себе на жизнь. Предполагаю, для покупки лицензии на торговлю был использован тот самый золотой, который я дал ему в таверне.

— Пожалуй, куплю что-нибудь сладкое, — сказал человек за моей спиной.

Я поднялся и поспешил покинуть свой ряд, чтобы Хул не увидел меня.

— Эй, сюда! — позвал Хула мой сосед.

— Да, господин! — Хул начал пробираться сквозь толпу.

Я нашел свободное место в стороне и, услышав, что Хула позвали куда-то вниз, сел.

— За кого вы болеете? — спросил меня парень, сидевший рядом.

— За зеленых, — ответил я первое, что пришло мне в голову.

— А я за золотых, — на его плече была золотая нашивка.

Пробил судейский гонг, из толпы раздались крики, все вскочили на ноги, глядя, как тарны взлетают, громко хлопая крыльями.

Выгодная позиция при старте позволила зеленому сразу же вырваться вперед.

Длина дистанции, на которой соревновались птицы, была равна пасангу — около 3400 футов. Сама трасса для полета походила на узкий прямоугольник с закругленными углами. Направление определялось двенадцатью «кольцами», подвешенными на тросах, прикрепленных к большим опорам. Шесть из этих «колец» были прямоугольными, а шесть — круглыми. Большие прямоугольные «кольца» располагались по три с каждой стороны трассы, круглые, поменьше — на углах разделяющей трассу стены и по одному — на торцах стены. Так, покидая шесты и начиная гонку, тарны сначала пролетали три прямоугольных «кольца», затем поворачивали, преодолевая на повороте три круглых, два из которых находились по углам, затем ещё три прямоугольных, затем второй поворот с тремя круглыми. Выбор курса требовал высокого мастерства от наездников, особенно на поворотах, когда нужно было преодолевать маленькие круглые кольца. Одновременно пролететь сквозь кольцо могли только четыре птицы, если одна летела сверху, другая — снизу и две — по сторонам. Но самые ловкие старались занять центр кольца, чтобы заставить других тарнов удариться о кольцо или вообще пропустить его. Но часто это оказывалось не под силу даже самым маневренным гоночным птицам.

Эта гонка была короткой — всего в пять пасангов. К неудовольствию многих, победил в ней тарн, не принадлежавший ни одной из команд, он доставил радость только тем, кто поставил на него. Один из таких счастливчиков оказался рядом со мной. Он вскочил с радостным криком и, спотыкаясь, расталкивая зрителей, стал пробираться вниз, к столам букмекеров. Минус Тентиус Хинрабиус решил покинуть гонки, каждое его движение выражало неудовольствие. Охрана, капитан Сафроникус и остальная свита сопровождали его.

К моему удивлению, почти никто не заметил его ухода.

Гонки продолжались, но полуденное солнце слепило глаза, и я решил уйти. Я прошел по каменным ступеням мимо нескольких коленопреклоненных девушек-рабынь. Без сомнения, обучение этих девушек шло весьма успешно. Их привели посмотреть на гонки, чтобы они отдохнули и с новыми силами приступили к занятиям. Они выглядели довольными, некоторые даже делали ставки, залогом которых служили бусинки из их украшений. Они были прикованы друг к другу за руки. Возле каждой стоял охранник.

Рабыни были одеты в светлые накидки с капюшонами поверх коротких туник. Это одеяние со свободными рукавами и застежкой под подбородком защищало их больше от любопытных взглядов, чем от солнца.

Некоторые девушки, судя по лентам на накидках, принадлежали к рабыням белого шелка, другие — красного. Рабыни белого шелка, выходя из дома, обязательно должны были надевать металлические закрывающиеся на замок пояса. Девушки не принадлежали домам Кернуса или Портуса — это были рабыни из менее богатого дома, расположенного, как и все дома среднего достатка, на улице Бранда.

Я услышал двойной удар судейского гонга, возвестившего, что следующая гонка скоро начнется. Я пробирался к выходу. Некоторые зрители смотрели на меня с плохо скрываемым упреком, едва ли не с презрением. Фанаты гонок в Аре всегда оставались до конца зрелища, иногда даже задерживались, чтобы обсудить прошедшие соревнования, дискутируя, как бы они сами прошли ту или иную трассу, будь они на месте тарнсменов. А я даже не имел нашивки на рукаве, говорившей о моих пристрастиях.

Я намеревался отдохнуть в Капасианских банях, неторопливо поужинать в одной из таверн и затем вернуться в дом Кернуса. Часто в бассейн Синих Цветов приходила девушка по имени Нела, я любил поплавать с ней наперегонки. Обычно к тому времени, когда я возвращался в дом Кернуса, Элизабет уже заканчивала обедать и ждала меня в нашей комнате. Она рассказывала мне, как провела день, я — как прошел мой. Если Элизабет отпускали после обучения, я брал её с собой на гонки или в баню, но, конечно, не в бассейн Синих Цветов.

Прошло уже двадцать дней, как девушек привезли с Валтая. Однако Элизабет и две другие девушки, Вирджиния и Филлис, обучались всего пять дней. Они обрадовались этому решению Фламиниуса и Хо-Ту. Я сам присутствовал при обсуждении и слышал, что девушки согласились на обучение обязанностям рабыни. Правда, я предполагал, что оно начнется немедленно, но этого не произошло.

Примерно в течение пятнадцати дней, в то время как другие пленные девушки с Земли были переведены в загоны, Вирджиния и Филлис оставались в тесных клетках с железными дверьми. Эти клетки были сконструированы так, что заключенный не мог в ней распрямиться полностью. По указанию Фламиниуса Филлис на несколько часов в день приковывали наручниками к решетке. Ее кормили жидкой кашей, поили водой из жестяной бутылки, но даже и при этом она оставалась закованной. В конце концов девушка дошла до того, что стала снова и снова спрашивать охранника, который ни слова не знал по-английски, действительно ли их будут обучать. На этот бесполезно, но настойчиво задаваемый вопрос она не могла получить ответа, так как по инструкции охраннику не разрешалось говорить с ней даже по-гориански. Он полностью игнорировал пленниц. Их поили и кормили как зверей, которые в глазах горианцев были такими же рабами Фламиниус не приходил к ним, пока они находились в клетках — стесненные, униженные, одинокие, заброшенные и забытые. Всякий раз, заслышав звук отпирающегося засова, девушки с надеждой смотрели на дверь.

Когда же Фламиниус наконец появился, он сообщил, что их не будут обучать. Эти слова вызвали у Вирджинии и Филлис истерику. На следующий день Фламиниус вновь посетил камеру, но только для того, чтобы забрать записи, которые оставил накануне. Жалкие и рыдающие, девушки умоляли выпустить их Фламиниус, тронутый их мольбами, сказал, что поговорит с Кернусом, хозяином дома, и с Хо-Ту, управляющим.

Он не возвращался до следующего дня, и только тогда девушки со вздохом облегчения услышали, что Кернус проявил доброту, предоставив им возможность пройти обучение. Однако их строго предупредили, что если они не будут стараться, то их снова вернут в клетки. Девушки со слезами на глазах благодарили Фламиниуса за проявленное участие к их судьбе.

Элизабет позвали, когда Вирджинию и Филлис выпускали из клеток. Я сопровождал её.

Маленькие двери клеток распахнулись, охранник с кнутом встал над ними, и девушки выползли на железную дорожку. Они не могли стоять выпрямившись. Стражник приковал одно из запястий Филлис к ограде, затем щелкнул наручник и на руке Вирджинии. Он подтащил Вирджинию поближе и поставил её на колени перед Фламиниусом и Хо-Ту. С Филлис он проделал то же самое.

— Железо готово? — спросил Хо-Ту у охранника.

Тот молча кивнул.

По сигналу Хо-Ту охранник поместил Вирджинию в специальное сооружение для клеймления рабов, закрепив её бедра. Она стояла молча, безучастно наблюдая, как раскаленный металл приближается к её телу, и закричала — пронзительно и протяжно — лишь тогда, когда он прикоснулся к ней. Освободив руки и бедра девушки, охранник бросил её, рыдающую, к ногам Хо-Ту и Фламиниуса. Глаза Филлис были полны ужаса, но она, как и Вирджиния, покорно позволила охраннику совершить все приготовления.

— Мы до сих пор ставим клеймо вручную, — сказал мне Хо-Ту. — Клейма, поставленные машиной, слишком похожи друг на друга. Покупатели любят, когда рабыни заклеймены вручную. Кроме того, для самих девушек это полезно: когда мужчина ставит клеймо — это делает их покорнее. Тиски — удобная вещь, они позволяют сделать рисунок четким. У Стриуса, — Хо-Ту кивком указал на стражника, — очень хорошее клеймо, одно из лучших в Аре. Почти всегда все получается точно и чисто.

В это время Филлис Робертсон беспомощно закричала, запрокинув голову, а когда прошел болевой шок, разрыдалась. Охранник освободил её и бросил рядом с Вирджинией.

Обе девушки плакали. Фламиниус, пытаясь привести их в чувство, массировал кожу вокруг клейма. Я был почти уверен, что, ошеломленные болью ожога, они не чувствовали боли, причиняемой им Фламиниусом.

Вдруг я услышал рядом с собой позвякивание колокольчиков рабыни и звук шагов.

Я обернулся на шум и застыл пораженный. На нас смотрела женщина в шелках удовольствия редкой красоты, но с удивительно холодным и презрительным взглядом. На ней были желтый ошейник дома Кернуса и желтое одеяние. Два ряда колокольчиков позвякивали на её левой лодыжке, на шее висел свисток, а на правой руке стрекало — шокер для рабынь. Никогда раньше я не встречал подобной красавицы: светлая кожа, ярко-красные губы и совершенно черные волосы и глаза. Движения изящного тела этой женщины дразнили воображение. Она смотрела на меня с легкой, едва заметной улыбкой, разглядывая мою черную одежду и изображение кинжала. Ее полные, чувственные губы выдавали капризный характер. Не оставалось никаких сомнений, что эта черноволосая, ослепительно красивая женщина была потомственной рабыней страсти. Я никогда не видел более чувственного создания.

— Меня зовут Сура, — сказала она, глядя на меня, — я учу девушек доставлять удовольствие мужчинам.

— Вот они, — указал Хо-Ту на Элизабет и двух только что заклейменных девушек.

Фламиниус поднялся, оставив Филлис и Вирджинию рыдать на полу.

— Встаньте на колени, — сказала им Сура по-гориански.

Фламиниус перевел.

Девушки с трудом исполнили её приказание.

Она обошла их вокруг, внимательно рассматривая, и обратилась к Элизабет:

— Сними одежду и иди к ним.

Элизабет встала на колени между Вирджинией и Филлис.

По приказу Суры руки Элизабет были скованы за спиной.

— Ты у них старшая? — спросила у неё Сура.

— Да, — ответила Элизабет.

Сура щелкнула шокером и повернула диск. Его конец стал накаляться, приобретая ярко-желтый цвет.

— Да, госпожа, — поправилась Элизабет.

— Ты из варваров?

— Да, госпожа.

Сура с презрением плюнула ей под ноги.

— Они все из варварского племени, — подтвердил Хо-Ту.

Сура обернулась и посмотрела на него с отвращением:

— Интересно, как Кернус представляет себе обучение варваров?

Хо-Ту пожал плечами.

— Сделай, что сможешь, — сказал Фламиниус. — Эти рабыни достаточно умны и подают большие надежды.

— Что ты в этом понимаешь! — процедила Сура.

Фламиниус смущенно опустил взгляд.

Сура опять подошла к девушкам, взяла Вирджинию за подбородок и посмотрела ей в глаза.

— Слишком худое лицо, местами пятна, — сказала она. — Слишком худа, слишком.

Хо-Ту пожал плечами.

Сура взглянула на Элизабет.

— А эта из племени тачаков. С таким лицом только за босками и ухаживать.

Элизабет благоразумно удержалась от комментариев.

— И, наконец, эта, — произнесла Сура, рассматривая Филлис. — У неё тело рабыни, но посмотрите, как она двигается. Я знаю этих варваров, они не могут даже стоять прямо, не говоря уже о том, что совершенно не умеют нормально ходить.

— Сделай, что сможешь, — повторил Фламиниус.

— Это безнадежно, — Сура отступила назад, — из них ничего нельзя сделать. Продайте и успокойтесь. Они годятся только для кухни.

Она выключила шокер.

— Сура… — начал Фламиниус.

— Кухонные девки, — оборвала его Сура.

Хо-Ту согласно закивал головой:

— Она права.

— Но… — запротестовал Фламиниус.

— Кухонные девки, — настойчиво повторил Хо-Ту.

Сура победоносно улыбнулась.

— Из них ничего не получится. Никто не сможет их воспитать, даже Сура, — сказал Хо-Ту, подавая знак Фламиниусу. Тот, догадываясь, заулыбался.

— Действительно, никто не сможет. Никто, кроме…

Тетрайт из дома Портуса.

— Я совсем забыл о ней, — спохватился Хо-Ту.

— Тетрайт невежественна, как тарларион, — раздраженно прошипела Сура.

— Зато она лучший воспитатель рабынь в Аре, — возразил Хо-Ту.

— Я, Сура, лучший воспитатель, — сказала красавица недовольно.

— Конечно, — Хо-Ту улыбнулся.

— Думаю, — вмешался Фламиниус, — что даже Тетрайт из дома Портуса не сможет обучить этих рабынь.

Теперь Сура решила рассмотреть девушек повнимательней.

— Не пугайся, моя птичка, — сказала она по-гориански, приподнимая пальцем подбородок Вирджинии, — возможно, некоторым мужчинам нравятся худые лица с плохой кожей. Зато у тебя серые глаза, а это — большая редкость. — Она взглянула на Элизабет. — Ты, несомненно, очень глупа.

— Не думаю, — ответила Элизабет, едко добавив: — Госпожа.

— Неплохо, — пробормотала Сура, — неплохо, — и обратилась к Филлис, — а ты что скажешь, девушка с телом рабыни страсти?

Сура взяла выключенный шокер и провела им вдоль тела Филлис, прикасаясь к ней холодным металлом. Инстинктивно Филлис попыталась избежать прикосновения, слегка отклонившись. Даже боль от ожога и долгое сидение в клетке не отразились на изящных движениях её тела.

Показав на Вирджинию и Филлис, Сура спросила Хо-Ту:

— Как вы представляете себе обучение рабынь без ошейников?

Хо-Ту усмехнулся.

— Позовите кузнеца! — приказал он охране — Подготовьте ошейники!

К большому удивлению девушек, охранник снял с них наручники, и Фламиниус предложил им немного пройтись по комнате. Преодолевая боль, неловко двигаясь и спотыкаясь, они добрались до стены и, держась за нее, стали медленно делать шаг за шагом. Элизабет подошла к девушкам, однако, пытаясь помочь, она не разговаривала с ними, так как понимала, что в данной обстановке может говорить только по-гориански. Наконец появился кузнец с двумя узкими полосками железа — в полдюйма шириной и пятнадцать дюймов длиной.

Девушкам указали на наковальню.

Сначала Вирджиния, а потом Филлис положили туда головы, и кузнец уверенными движениями тяжелого молотка согнул железо в кольцо так, что концы брусков сошлись. И склепал их.

— Если обучение пройдет успешно, — сказал Фламиниус девушкам, — через некоторое время на вас наденут красивые ошейники, — он кивнул на желтый, покрытый эмалью ошейник Элизабет с надписью о принадлежности к дому Кернуса. — Они даже будут с замками.

Вирджиния безучастно посмотрела на Фламиниуса.

— Ведь ты хочешь носить такой красивый ошейник? — спросил он её.

— Да, хозяин, — безучастно ответила она.

— А ты, Филлис?

— Да, хозяин, — едва прошептала та.

— Это я буду решать, когда они получат съемные ошейники и получат ли они их вообще, — вмешалась Сура.

— Конечно, ты, — поспешно согласился Фламиниус, согнувшись в поклоне и отступая на шаг.

— На колени! — приказала Сура, указывая на камни перед собой.

На этот раз Вирджиния и Филлис не нуждались в переводе и вместе с Элизабет встали на колени перед Сурой. Сура повернулась к Хо-Ту.

— Тачакская девчонка может жить с убийцей. Я не возражаю. Остальные пусть отправляются в кельи рабынь красного шелка.

— Но они рабыни белого шелка, — заметил Хо-Ту.

Сура рассмеялась:

— Хорошо, в кельи рабынь белого шелка. Кормите хорошо. Вы почти изуродовали их. Не знаю, как обучать искалеченных варваров.

— Ты сделаешь это блестяще, — польстил ей Фламиниус.

Сура одарила его холодным взглядом, и ему пришлось опять опустить глаза.

— На первых порах мне нужен кто-нибудь, говорящий на их языке, — сказала она. — Они должны выучить горианский, и как можно быстрее.

— Я пришлю человека, который сможет говорить с ними, — пообещал Фламиниус, — и устрою их обучение горианскому.

— Переведи, — бросила она Фламиниусу и, повернувшись к девушкам, начала говорить короткими предложениями, делая паузы, чтобы Фламиниус мог перевести:

— Я — Сура. Я буду вас обучать. В часы обучения вы мои рабыни, и я буду делать с вами все, что захочу. Вы будете работать. Работать и учиться. Я научу вас, как стать привлекательными. Вы будете работать и учиться.

— Бойтесь меня, — и, не сказав больше ни слова, она включила шокер и повернула диск. Конец начал накаляться. Внезапно она ударила вспышкой всех троих.

Должно быть, заряд был очень сильный — под мощным потоком обжигающих желтых лучей девушки закричали от боли. Снова и снова Сура направляла на них стимулятор, а они, оглушенные и обезумевшие от боли, могли только кричать и плакать. Даже Элизабет, обычно бодрая и подвижная, казалось, была не в себе. Сура выключила стимулятор, девушки остались лежать на каменном полу, с ужасом глядя на неё.

— Бойтесь меня, — сказала Сура мягко. Фламиниус перевел. — Пришлите их в мою комнату в шестом часу. Она повернулась и ушла, позвякивая колокольчиками на лодыжках.

Я покинул свое место и ярус за ярусом начал спускаться по длинной каменной лестнице.

Кто-то, как и я, тоже покидал стадион, навстречу нам поднимались те, кто после трудового дня только ещё шел смотреть гонки.

На одной из межъярусных площадок собравшиеся в кружок юноши играли в кости. На первых ярусах царило оживление. Здесь располагались длинные ряды торговых палаток с дешевыми безделушками: картинами на ткани, амулетами и талисманами, четками, разнообразными изделиями из стекла и металла, бусами из ракушек, полированными перламутровыми брошками, покрывалами и туниками цветов каст, дешевыми ножами, ремнями и кошельками, флаконами духов, глиняными табличками с изображением стадиона и летящих птиц и прочими мелочами. В одной палатке торговали сандалиями, торговец кричал, что точно такие же сандалии носит победитель гонок Менициус из Порт-Кара.

Этот тарнсмен действительно одержал более шестисот побед на гонках и стал одной из самых популярных личностей в Аре и других северных городах. Поговаривают, что в обычной жизни это жестокий, распущенный, корыстный человек. Может быть, это правда, но как только он садится в седло гоночного тарна, от него невозможно отвести взгляд. Никто не управляет тарном так, как Менициус из Порт-Кара. Сандалии, как я заметил, раскупались очень быстро.

Ко мне дважды подходил человек, торгующий небольшими рукописными свитками, содержащими информацию о гонках. Там были списки птиц и их наездников, время, показанное ими в предыдущих полетах, и иные подобные сведения, которые можно было встретить на каждом шагу на больших информационных листах.

— Я одинока, — протянула ко мне руки девушка-рабыня, стоящая на коленях в одной из палаток. Она была на привязи, а её хозяин, пытавшийся сдать девушку в аренду, держал её цепь с кожаной петлей.

— Возьмите её. Бедная девушка скучает. Всего лишь медная монета.

Я отвернулся и, пробираясь сквозь толпу, поспешил прочь.

Когда я проходил под главной аркой стадиона, выходящей прямо на улицу Тарнов, я услышал сзади обращенный ко мне вопрос:

— Похоже, вам не понравились гонки?

Это был голос человека, который сидел сзади меня на стадионе и пренебрежительно отзывался о правящем Аром Хинрабиусе, а потом покупал сладости у Хула-дурачка.

Что-то очень знакомое послышалось в этом голосе.

Я обернулся.

Передо мной стоял человек с чисто выбритым, широким, благородным лицом, наполовину закрытым крестьянским капюшоном. На нем была одежда из репса, которую носили низшие горианские касты. Увидев однажды, этого человека уже невозможно было забыть. Я сразу узнал его, даже в одежде крестьянина и без бороды. В правой руке он держал тяжелый посох.

Улыбнувшись мне, крестьянин повернулся и зашагал прочь. Я последовал за ним, пытаясь догнать, но тут же столкнулся с Хулом-дурачком, который не смог удержать поднос и рассыпал все сладости. Я попытался перешагнуть через Хула, но замешкался, и в это время высокий человек в крестьянской одежде исчез. Я побежал следом, но разыскать его в толпе уже не смог.

Хул сердито ковылял сзади, дергая меня за одежду и причитая:

— Заплатите! Заплатите!

Я посмотрел в его бесхитростные глаза и понял, что Хул не узнает меня. Его примитивный мозг не смог удержать в памяти образ человека, спасшего ему жизнь.

Я дал ему серебряную монету, которой было более чем достаточно, чтобы заплатить за все сладости, и пошел дальше. Хул, ковыляя за мной, ещё долго выкрикивал слова благодарности.

Я напряженно думал, что бы это могло значить? Почему он появился в Аре?

Ошибки быть не могло — этот человек с посохом в одежде крестьянина был Марленусом.