Тысяча забытых звёзд

Глава 5

Утром Кир отнял у неё таблетки и спрятал их в кладовке, в мешок со старой одеждой, потому Влада стала дёрганой и говорила чуть громче, чем нужно. Но зато утром она завтракала вместе со всеми и съела целый бутерброд с сыром и половинку варёного яйца.

— Чего ты от меня хочешь? — спросила Влада.

Идти к школе она отказалась сразу, но потом устала впустую болтаться по дому, оделась и вышла во двор. Командор её не узнавал, и Кир пытался уговорить себя, что это всё время — ведь так много его прошло с августа. Но Командор — помесь волкодава с волком — забивался глубоко в будку, как только Влада к нему подходила, а так он вёл себя только с чужими.

И он всё-таки уговорил Владу прогуляться к заброшенному зданию, просто прогуляться — ничего больше. Если она сама не захочет войти внутрь.

Она шла по обочине дороги и на каждом шагу по колено проваливалась в снег. Кир подал ей руку — Влада не обратила внимания. Дорога показалась бесконечной, потому как выяснилось, что им не о чем даже говорить.

Кукурузы больше не было, и теперь школьный двор был пустым и просторным. Ветер двигал с места на место снежные барханы. Приоткрытая дверь плакуче скрипела, но на заметённом крыльце школы не было следов, и никакой тропинки к нему. Влада остановилась у обочины дороги, разглядывая перспективу.

Кир её не торопил, он знал, что нужны силы и время, чтобы решиться. Он ждал в стороне. Отсюда силуэт Влады на фоне зимнего солнца был чёрным-чёрным, похожим не на живого человека — на куклу, и чуть покачивался. Потом она вздрогнула, отряхнула с куртки нападавший снег и пошла к школе. На нетронутом снегу оставались чёткие провалы следов.

Кир подождал и пошёл следом, стараясь не наступать на её следы. Хватаясь за остатки перил, Влада забралась на крыльцо и вошла. Изнутри школа оказалась прозрачной и хрустящей от снега.

Влада бесцельно прошлась по коридорам, попробовала забраться на второй этаж, но лестницу так замело, что она два раза едва не упала и бросила это глупое занятие. Кир не хотел спускаться в подвал, но всё-таки спустился — дошёл до середины лестницы.

Он увидел то, чего ждал: дверь была плотно подпёрта скамейкой, и в полумраке последнего лестничного пролёта тяжело дышал ветер.

— Хоть бы фонарик взять догадался, — проворчала Влада и зашагала вниз.

Со скрипом двинулась лавка. Влада брезгливо отряхнула руки одну о другую и взялась за дверную ручку. Вмёрзшая в косяк дверь долго не поддавалась, а когда всё-таки открылась, из подвала дохнуло плесенью и сыростью, так что почувствовал даже Кир, стоя на середине лестницы. Влада отпрянула.

Она помялась у порога, заглянула в столовую, потом обернулась к Киру.

— Что нужно сделать?

— Отпустить её. Скажи ей, что она может быть свободна. Ну, помнишь, всё равно, как ты это скажешь. Главное, чтобы она ощутила.

Влада открыла дверь пошире и вошла в столовую. Остались только её шаги по кафельному полу — смазанные удары каблуков. Кир ждал тихого напева или речитатива полушёпотом, как она любила, но слышал только шаги. Они замерли и снова зазвучали в кристально-снежной тишине школы.

Она вышла, непонимающе глянула на Кира. Дверной проём чернел старой раной.

— Там ведь никого нет.

Кир не сразу нашёлся, что ответить.

— Ты точно уверена?

Она пожала плечами.

Предпраздничная ночь пахла еловыми ветками и старым серпантином. Зарина увешала им все люстры и ручки шкафов, и искусственный дождь серебрился в луче коридорного света.

Влада спала как мёртвая, отвернувшись лицом к стене. Наверное, она всё-таки нашла таблетки, потому что без них она просыпалась от каждого шороха. Кир прислушивался к её неровному дыханию.

Он надеялся, что сможет привыкнуть к ней — новой, но ощущение горькой потери иногда становилось сильнее здравого смысла. Кир понятия не имел, что говорить ей, как говорить и говорить ли вообще. Хотелось попросить прощения за то, что уехал в том августе, но об этом она вряд ли вспомнит.

Где та девушка, которая подвешивала под потолок связки полевой мяты и лаванды?

Завтра всех в доме закружит суета: уборка, готовка, Зарина примется наряжать растущую в палисаднике ёлку. Кир уже теперь знал, что Влада сядет на привычное место у кухонного стола — спиной к окну — и будет смотреть безучастно. А он уже в сотый раз будет убеждать себя, что ничего страшного не случилось, что действие таблеток пройдёт, и она вернётся.

Кто знает. Может, в путанице реальностей настоящая Влада осталась в том августе, когда стояла на крыльце и махала рукой вслед его машине, а в декабре появилась другая Влада, и она выбросила в корзину недописанную диссертацию, закупилась лекарствами и решила навсегда отрезать от себя смутное прошлое. Но так думать нельзя, мало ли, до чего так можно додуматься.

Замигал экран мобильного, брошенного на столе. Кир поднял его: «Виктор Юрьевич», девятый или десятый вызов за сегодняшний день. Хорошо, что телефон у Влады он тоже отобрал и выключил звук.

Она ещё спала, когда в доме началась суматоха. Зарина съездила в районный центр и вернулась с пятью пакетами продуктов, громко жалуясь на очередь и обледеневшие дороги. Отец на кухне громко включил новости, транслирующие приторно-праздничные сюжеты.

Дом был пронизан лучами солнца, многократно отражёнными в снежинках. Кир вошёл в комнату на втором этаже: Влада спала в той же позе, отвернувшись к стене, и не проснулась, даже когда предсмертно скрипнула дверь. Он бросил на кресло куртку и тёплый свитер.

— Поднимайся.

Влада нехотя пошевелилась. Видно, она всё-таки не спала, просто не хотела, чтобы её трогали.

— В чём дело?

— Поднимайся и пойдём.

Она встала — в длинной футболке. Совершенно не стесняясь Кира, стала одеваться. Она делала всё потрясающе медленно, и никак не попадала ногой в штанину, а потом — промахивалась мимо горловины свитера и путалась в нём, слишком большом, с отцовского плеча.

Ничего не спросила — куда они идут и зачем. И с кухни их ухода никто не заметил, это и к лучшему. Кир не знал, как стал бы объясняться.

Улицы посёлка сделались сегодня ещё тише обычного. Холодно было — не лаяли даже замёрзшие собаки, несказанные слова замерзали в горле. Влада, наверное, почувствовала что-то, потому в конце улицы впервые взяла Кира за руку. Пальцы — ледяные. Перчатки у неё были, но в кармане, если не заставишь надеть — так и будет мёрзнуть.

На одно мгновение она сделалась прежней, но потом знакомая улыбка превратилась в нарисованную гримасу куклы, а нежное касание — в пластиковое.

Так — за руку — он довёл её до школы. За ночь их вчерашние следы замело, ветер опять перетащил смежные барханы с места на место, и дверь была захлопнута.

— Я туда не пойду, — сказала Влада твёрдо. Возможно, теперь она ощущала угрозу гораздо сильнее, но Кир держал её за руку, и сбегать она бы не стала: это сколько же воли нужно, чтобы бежать, у неё столько не осталось. — Зачем нам опять туда идти? Я же сказала, что в подвале никого нет.

— Пойдём.

Она упиралась. Следы в снегу делались длинными и бесформенными, наст трескался. Влада вцепилась в ладонь Киру обеими руками, поцарапала. Ногти её были короткими и нестрашными, и кричать она не могла. Да и что толку кричать — вблизи старой школы был только детский сад — не старый, но закрытый на праздники, — и бетонная стена завода. До жилья по снежному насту шагать и шагать.

Дверь поддалась легко, как будто ждала их появления. К школьных коридорах ещё хранились вчерашние следы, как древние реликвии. Часто дыша, Влада прижалась к стене. Пока она вырывалась, она успела заметить пистолет под курткой Кира. Ветер захлопнул дверь за ними.

Подвал был открыт, лавка — отодвинута в сторону. В полумраке последнего лестничного пролёта валялись старые доски, поломанные стулья. Влезь неосторожно — переломаешь ноги. Влада смотрела на Кира исподлобья, короткие волосы падали из-под капюшона на лицо.

— Ты с ума сошёл? Объясни мне. Чего ты хочешь? Кир, мне страшно! — Она старалась говорить спокойно, но эту последнюю фразу прокричала в подступающей истерике.

Глупо было бы утверждать, что он не нервничал. Сердце колотилось ничуть не медленнее, чем у Влады. Но на лицо намёрз панцирь спокойствия.

Влада увидела что-то в его глазах, то, что ответило на её вопрос. Она развернулась и рванула к лестнице на второй этаж. Не учла только, что слежавшийся снег и ледяная корка под ним не дадут ей подняться. Она увязла почти по пояс и повалилась, едва успев выставить перед собой руки.

«Нельзя верить. Она будет уговаривать, умолять, плакать, но верить нельзя. Дашь слабину — и тут же проиграешь».

Кир подцепил её за капюшон и стащил вниз.

— Чего ты хочешь? — Она простужено шмыгала носом и дрожала.

— Хочу вернуть тот август, когда ты заняла её место. — В горле тоже поселился мороз, потому и голос был хриплым. Кир держал её за полупустую куртку — она была такая худая, что выпадала даже из собственной куртки, такая — чужая, не его.

— Ты с ума сошёл, — сдавленно проговорила Влада. Её глаза сделались большими и тёмными. Она не вырывалась больше, только смотрела. — Ты же сошёл с ума, это тебя нужно лечить, а не меня. Ты шутишь, скажи, что шутишь.

Она заплакала, стиснув зубы, и почти не сопротивлялась, пока Кир тащил её по лестнице в подвал. Сзади снегом осыпалось прошлое. Всё, что он знал: этого декабря не существует. Всё оборвалось в августе, когда он уехал и оставил Владу здесь, а что было потом — сон, ложь, насмешливая гримаса реальности.

«Она будет притворяться, некоторые сущности очень искусно притворяются людьми. Нельзя верить, нельзя».

В один момент Влада извернулась и расстегнула молнию на куртке. И бросилась вверх по лестнице в одном свитере, оставив куртку в руках Кира, как будто ящерица — хвост. Он рванулся, поймал её за локоть.

На скользких ступеньках она не удержались. Влада ухватилась за перила, но всё равно упала, локтями и коленями впечатавшись в ступеньки. Хрустнуло старое дерево — сломались перила, и труха посыпалась в темноту под лестницей.

«Она станет бороться за свою жизнь, и выдаст себя, когда поймёт, что обречена».

Зубами и ногтями Влада вцепилась в его руку. Кир развернул её и толкнул вниз, в полумрак подвала, где под лестницей наискось стояла лавка и были навалены старые доски.

Загрохотал обрушившийся хлам. Она упала и тогда, наконец, закричала.

Хуже быть не могло. Хотелось застрелиться самому, чтобы завершить всё одним росчерком. Заставляя себя дышать, Кир спустился на пару ступенек ниже и замер. Потому что за спиной осыпалось крупными хлопьями прошлое и канувший в бездну август, а впереди — темнела пасть подвала.

Влада полулежала на полу, между рухнувшими досками и стулом с отломанной спинкой, её нога была неестественно вывернута.

— Пожалуйста, не надо, — заговорила она. — Пожалуйста, это же я. Я не занимала ничьё место. Ну очнись же.

За всхлипами слова стали неразборчивыми. Она отвернулась в темноту, насколько могла. Плечи беспомощно вздрагивали.

Кир достал пистолет. Спусковой крючок был холодным, как сама смерть. Зная, что должен выстрелить и прекратить всё это, он всё никак не мог решиться.

По-звериному почуяв его сомнения, Влада подняла залитое слезами лицо. А потом отчаянным усилием вскочила и шмыгнула в темноту открытого подвала. Захлопнула дверь. Непонятно, как она держалась на сломанной ноге, разве что страх затмил сразу всю боль.

Кир спрятал пистолет и спустился на последнюю ступеньку. Дёрнул дверь — не поддалась. Возможно, дёрни он сильнее, у Влады не хватило бы сил удержаться, но он отступил. Среди прочего хлама нашлась швабра. Половая тряпка, которая ещё болталась на ней, рассыпалась в труху. Он просунул рукоять швабры в дверную ручку и укрепил её, доведя до косяка.

Он прислушался: внутри было тихо, ни всхлипов, ни шорохов. Конечно, Влада могла забиться в самый тёмный угол и притаиться там, но Киру почему-то казалось, что она всё ещё стоит по ту сторону двери и держит за ручку, боясь вздохнуть.

Кир отступил. Обратная дорога к дому не отпечаталась в его памяти. Улицы — по-прежнему пустынные, в окнах домов — тёплый свет и кое-где цветные огоньки. Он шёл по собственным же следам.

Отцовский сарай открывался просто: навесной замок падал в руку, стоило только выставить две цифры на вращающихся колёсиках. На верстаке нашёлся молоток, несколько банок с гвоздями. Кир взял пригоршню тех, что побольше, ссыпал в карман, а молоток спрятал под куртку.

Командор сидел в будке и носа не показывал наружу. Возвращаясь к школе, Кир ловил себя на подлой надежде, что Владе удалось сбежать. Если бы он пришёл, а дверь — открыта, и швабра сломана, он смог бы отступить. Она убежала бы далеко с переломанной ногой, не смогла бы выбить дверь — но надежда жила и никак не хотела умирать.

Но он вернулся: Владина куртка лежала на ступеньках, где он её бросил. Швабра была на месте, а за дверью стояла мёртвая тишина. Кир выбрал из хлама под лестницей доску покрепче, пристроил её поперёк двери и вбил первый гвоздь.

Пальцы немели от холода, пару гвоздей он выронил и не смог найти на грязном полу. Когда руки совершенно теряли чувствительность, приходилось останавливаться и греть ладони дыханием. В те минуты его поражала гробовая тишина вокруг. Тишина делалась опасной и давящей, и Кир быстро возвращался к работе, чтобы за стуком молотка ни о чём не думать.

Когда доски кончились, он остановился. Дверь была заколочена наглухо, так что сама едва виднелась из-за досок. Он отступил на шаг, чтобы посмотреть со стороны. Тупое отчаяние глохло внутри, притуплялось, оставляя место тоске. Он поднял лежащую на ступеньках куртку и бросил её под лестницу, к остальному мусору.

Он вернулся в школу на следующий день, хотя и не понимал, зачем. Лучше бы не соваться туда больше. Кир ждал чего угодно: вывороченных досок, страшных ударов и криков из подвала, но всё было тихо, доски — на месте, и даже следы на снегу — только его, вчерашние. Утром нового дня погода стояла тихая, безветренная, и наметённые снежные барханы у крыльца нисколько не передвинулись со вчерашнего дня.

Кир не выдержал — уехал в город в тот же день, выдумав какое-то невнятное объяснение для родителей. Все праздничные каникулы он провёл дома, стараясь ни о чём не думать, только во сне он снова видел лестницу в подвал, и заколоченную дверь, и куртку среди пыльного хлама.

И Владу.

Он видел её в толпе у вагона метро, иногда краем глаза ловил знакомое лицо, проходя по улице, или замечал кого-то с таким же, как у неё, коротко стриженым затылком в очереди к автобусу. Однажды — в зеркале заднего вида. Это совершенно точно была Влада, в большом отцовском свитере, в старых джинсах, она стояла на тротуаре, и прохожие недовольно шагали мимо, задевая её, кто плечом, кто сумкой.

Кир остановил машину у обочины и выскочил на тротуар. В янтарном свете фонарей город жил очередным будничным вечером. Громко сигналили машины на перекрёстке. Он замер, растерянно оглядываясь: Влады нигде не было, и даже никого, кто хоть примерно напоминал её.

Это всё подсознание. Подсознание издевалось над ним, не давая забыться. Ночью ему казалось, что Влада строит у кровати и говорит что-то, глухо, неразборчиво, но со временем он начал различать слова.

— Вернись ко мне, — говорила она. — Вернись, пожалуйста. Вернись. Вернись…

Она ждала его на автобусной остановке холодной зимней ночью, ждала за тёмным поворотом коридора. Киру часто приходилось возвращаться с работы, когда город пустел и замедлял своё вращение, и тогда Влада подстерегала его в каждой тени. Иногда Киру удавалось рассмотреть даже её исцарапанные руки.

Ночью он нашёл у себя в столе её таблетки и всерьёз раздумывал над тем, чтобы принять их. Можно все сразу — чтобы уж наверняка. Потому что каждую ночь она приходила и повторяла одно и то же.

— Вернись.

В понедельник он взял единственный оставшийся отгул и собрался ехать в Ваю. Выезжать пришлось затемно, тем более что спокойно спать ему не приходилось уже очень давно. Убежал назад пахнущий сигаретным дымом город. Замельтешила жёлтыми огнями трасса. Зима вошла в самую холодную стадию, но в машине было тепло. Изо всех сил голосило радио.

Она стояла у дороги, и свет фар на мгновение выхватил из темноты её фигуру — всё тот же старый свитер. Кира как будто ударило током. Пустая дорога — он вглядывался в фосфоресцирующие полосатые столбики на обочине. За ними шевелились щупальцастые деревья. Мгновение — и Кир снова различил её силуэт, не морок, не призрак — просто человек на обочине, хотя что может понадобиться человеку зимней ночью на обочине загородной трассы.

Он ударил по тормозам. Машину чуть занесло и развернуло на обледеневшем асфальте. Оставив дверцу приоткрытой, чтобы слышать радио, он бросился к Владе, уже злясь на себя за то, что опять пытается поймать тень.

Но теперь она не исчезла. Она ждала, когда он подойдёт ближе. Взгляд — снизу вверх, старый свитер, запёкшиеся раны на ладонях, запах августовской сливы с анисом и бадьяном.

— Вернись, — сказала Влада, протягивая к нему руку. — Я так жду тебя.

Мир вокруг подёрнулся туманом. Зимний ветер притих, и звук музыки стал глуше, монотоннее, и вдруг совсем изошёл на писк.

— Хватит, отпусти меня, — он сделал шаг назад.

— Кир! — Она взяла его за руку, тряхнула, провела пальцами по щеке. — Вернись, пожалуйста. Открой глаза.

О чём это она? Реальность вокруг них комкалась, скрипела и хрустела песком на зубах. Кира ощутимо тряхнуло. Дорога накренилась и хрустнула посередине, и к излому покатилась брошенная машина, и полосатые зеленовато светящиеся столбики, и тёмные силуэты деревьев.