Тысяча забытых звёзд

Глава 1

Вся кухня была в её власти. Да что там кухня — весь дом, сад, и тот участок за садом, на котором плелись сочные стебли тыкв, торчал иссушенный солнцем крыжовник и медленно умирали старые вишни. Кухня пропахла имбирём, корицей и анисом, а в большой кастрюле на плите кипело и булькало. Снаружи, на сетках раскрытых окон сидели голодные осы.

Влада откладывала большую деревянную ложку, заправляла под косынку прядь волос и зажмуривалась на секунду. Вся кухня, и сад, и даже тот маленький участок за садом были её колдовским миром. А кухня — большая, и баночки можно составлять под окном, крышками вниз, чтобы остывали, а вечером сесть рядом с ними, с чаем, и любоваться на янтарные яблоки, ало-полуночные сливы и медово-шафранную облепиху.

Вечерами в окно дул прохладный ветер. Дом обступала кромешная темнота — самый край деревни освещался только звёздами. Зато сколько их тут было! Влада сказала однажды, что совершенно откровенно считала: не может быть столько звёзд сразу и в одном месте. Что это всё романтические выдумки. Оказалось, нет.

С утра родители уезжали на работу: отец на завод, а мама отправлялась в больницу, где значилась главврачом. Дом весь день стоял бы пустой — не считая мирно спящего Командора, — если бы не Влада.

Вечерами она сидела на крыльце с ноутбуком и кружкой остывающего чая и листала намётки диссертации, то и дело прихлопывая комара на коленке. Мошкара танцевала вокруг жёлтой лампочки. Лаяли вдалеке собаки — одна начинала, и её тут же поддерживал целый хор. К ночи холодало. Влада отставляла ноутбук и уходила в дом за ветровкой.

Киру так нравилось наблюдать за ней, что не хотелось уезжать. Но пришлось — работа. Рано утром Влада вышла его провожать. В коротких шортах и майке она вздрагивала от августовской свежести, но домой не уходила.

— Когда теперь приедешь?

— Не знаю, может, на выходные выберусь.

От города сюда было пять часов езды мимо полей подсолнечника, сторожевых пирамидальных тополей и крошечных придорожных городишек с крошечными придорожными кафе.

Он приехал через день — махнул на всё рукой и взял накопившиеся за год отгулы. Такой август бывает, наверное, всего раз в жизни.

По утрам Влада выходила из дома, шикая на проснувшегося Командора, чтобы тот лаем не перебудил всю округу. Она включала плеер и бежала по старой грунтовке, мимо коров, пасущихся в примятой росистой траве. Коровы поворачивали ей вслед тяжёлые головы.

Дальше её путь шёл мимо кладбища. Вопреки всем суевериям оно было светлое и добродушное — песчаные дорожки и молодые берёзки. За кладбищем дорога поросла чертополохом и лебедой, и Влада поворачивала назад. Меланхоличные коровы снова оборачивались ей вслед.

— Как диссертация? — поинтересовался Кир, когда она вошла на кухню.

Влада налила себе стакан воды и залпом выпила. Смахнула со лба капли пота.

— Хорошо. На редкость хорошо. Мне бы ещё пару недель, и черновик будет закончен.

Она помыла стакан под краном и с отсутствующим видом сунула его в шкаф.

— Что не так?

Влада обернулась, надевая лёгкую улыбку.

— Всё так. С чего ты взял?

— Я тебя знаю. Когда ты смотришь мимо, а потом говоришь, что всё так, это значит, что всё не так, но я об этом узнаю не сейчас, а через пару дней. Ну или месяцев. Ну или вообще никогда не узнаю. Так что лучше рассказывай.

На завтрак она ела овсяные хлопья и яблоко. Киру приготовила оладушки с тем вареньем, которое вчера не влезло в банки. Доскребя последний разбухший пластик овсянки из тарелки, Влада аккуратно положила ложку. Сумасшествие — всегда класть ложку так, чтобы она заминала не больше двух клеток на цветастой клеёнке.

— Мечта всей моей жизни не сбылась, — сказала Влада, улыбаясь в сторону.

— Ещё сбудется.

Кир замолчал. В голову лезли только банальные до пошлости сентенции о том, что мечты приходят и уходят, и что если уходят, значит, так и надо. Он прекрасно знал, что Влада терпеть не может банальности. Как назло и оладушки закончились, так что он не мог даже притвориться, что жуёт.

Влада встала и махнула рукой, завершая разговор.

— Ладно, не важно.

Она ушла на второй этаж за ноутбуком и через минуту вернулась, села на диван в углу кухни и уткнулась в экран. Кир почувствовал себя виноватым: ему оладушки и варенье, а он даже поддержать разговор не сумел. Сужая круги, походил вокруг Влады.

— Ты знаешь, что здесь есть старая школа. Если хочешь, можем сходить туда, посмотришь. Вдруг что-то дельное там найдётся.

Она подняла голову.

— Правда? Я спрашивала у твоей мамы, но она сказала, у вас здесь нет плохих мест.

Кир ощутил, как ему становится легче, и сел на диван рядом, заглянул в экран ноутбука. Там красиво извивались графики.

— Про школу страшилок не ходит, но она давно заброшена, заколочена кое-как, и вообще странно, что не стала местом для игр местных детей.

Влада захлопнула ноутбук и поднялась.

— Пойдём, хоть прогуляемся. Надоело сидеть дома.

По дороге на них напали гуси. Они бежали вперевалку по дороге и наперебой галдели. Влада спряталась за Кира. Он пару раз хлопнул в ладоши, и гуси нехотя свернули к обочине.

— Испугалась?

— Ещё бы, они такие здоровенные.

Абрикосы здесь росли прямо у дороги — таким ярко-оранжевым цветом мог похвастаться не каждый магазинный апельсин. У Влады никак не получалось привыкнуть, что абрикосы сыпались на дорогу, и их никто не собирал — у всех хватало таких же в саду. Ей было жалко. Каждый раз, проходя мимо, она срывала хоть один. И ела, жмурясь от сладости.

Она приехала сюда, к родителям Кира, чтобы в тишине и спокойствии дописать диссертацию, с которой мучилась уже три года. С одной стороны — все материалы собраны, а идеи только и ждут, чтобы их осуществили. С другой — в городе нет никакой возможности усадить себя за работу. Даже в отпуск. Даже отключив все телефоны и интернет. Она пожаловалась Киру, и он предложил выход.

Сюда интернета не провели, а телефоны хоть и были, но чаще просто оказывались вне зоны действия сети. Родители Кира обрадовались гостье: будет кому присмотреть за домом и Командором в их отсутствие. Сад тоже был счастлив — так казалось Киру — хоть у кого-то болело сердце за втоптанные в грязь абрикосы.

Школа едва-едва виднелась среди зарослей степной вишни и ракитника. Скрипуче-деревянная и вся вылинявшая от солнца. На бывшей спортивной площадке одиноко торчал ржавый турник. Кто-то хозяйственный, видно, пожалел, что пропадает такой участок, и засадил его кукурузой. На том всё и кончилось — кукуруза одичала и заполонила всё кругом, оставив в покое только старую асфальтовую дорожку к порогу школы.

— Вон там был наш класс. — Кир показал на ближние ко входу окна. — А в соседнем однажды случился пожар. В подвале — столовая, а вон там был спортзал.

Влада прилежно оглянулась туда, куда он показывал — на деревянное строение, больше напоминающее сарай. Передёрнула плечами.

— Здесь сторожей случайно нет?

— Ты что, смеёшься.

Дверь была заколочена только для вида, доски отошли, стоило Киру подёргать за ручку. В груди кольнулась лёгкая ностальгия. Здесь всё оставалось, как раньше, разве что покрылось слоем пыли. В некоторых классах нашлись даже парты со знакомыми надписями.

— Отсюда многое вынесли, когда построили новую школу. Её-то построили, а мебели новой не дали.

Влада отстранённо кивнула и ушла в коридор, низко опустив голову, как будто принюхиваясь. Кир дал ей побродить по лестницам и коридорам, а сам остался в классе. Через забитые окна просачивались лучи августовского солнца.

Впав в прострацию, он наблюдал за тем, как шуршит по доскам узкий лист кукурузы, плавно, как будто рука, осторожно выводящая буквы на школьной доске. Но доски здесь не было, а на стене остался след — краска была чуть темнее. От сырости она кое-где вспучилась и пошла трещинами. Кир сообразил, что не слышит шагов Влады в коридоре, и пошёл её искать.

Он заглянул по очереди во все классы, поднялся на второй этаж. Там был актовый зал — просторная по сравнению с другими комната, теперь совершенно пустая, с небольшим возвышением в противоположном от двери конце.

Лестница в подвал скрипела и стонала на все мотивы. Дойдя до середины, Кир услышал голос Влады. Слов было не разобрать, она мурлыкала что-то, то ли напевала, то ли уговаривала, но как будто на чужом языке. Из столовой ему в лицо посмотрела темнота.

Он не в первый раз видел, как Влада это делала, но всегда предпочитал не подходить близко. Отучившись в том же самом институте, что и она, Кир много чего знал в теории. Но одно дело знать, и совсем другое — на практике убедиться, что рядом есть нечто невидимое, разумное, с неясной силой и нечеловеческой логикой.

Влада не занималась крупными и сильными полтергейстами. Она сама часто говорила, если завести разговор на тему её диссертации, что смельчаков, которые их изучают — много, потому что это престижно и неизменно вызывает восхищение. А её объектом были мелкие и почти безобидные сущности. «Мелочи мои», — так она сама выражалась. Но на самом деле у неё просто не хватало способностей, чтобы заняться чем-нибудь настолько серьёзным. Приходилось довольствоваться тем, что имелось.

Кир не стал заходить в столовую. Опасливо потрогал деревянные перила, но прислониться к ним тоже не решился. Он поднялся на верхние ступеньки, туда, куда ещё доходил солнечный свет.

Влада выбралась из подвала, отряхивая руки.

— Знаешь, что интересно?

Ответа от него не требовалось.

— Интересно, что люди не могут уходить до конца. Они всегда что-нибудь оставляют. Кусок души. Просто удивительно, как к концу жизни внутри у нас ещё что-то теплится.

Вечером приехала Зарина, и дом сразу сделался шумным и неприбранным. На каждом шагу попадались пёстрые кучки её вещей, которые почему-то не умещались в шкафы, как ни старайся. Под окном поселилась маленькая красная машинка, блестящая и кукольная. Командор забился в будку, и оттуда торчал только его нос, как пистолетное дуло.

— Я только на выходные, — сказала Зарина и сразу же вывалила последние новости: как задержали зарплату, в каком платье явилась подруга, и как её подрезали на скоростной трассе.

Она заглянула в экран Владиного ноутбука, проинспектировала банки с вареньем и выпросила парочку — яблочное и сливовое. Подумала и вместо яблочного взяла абрикосовое, а потом ещё маленькую баночку с облепиховым конфитюром.

— А что ты там рассказывала? Про школу? Старую или новую?

Влада не успела ответить, Зарина уже нашла распечатки графиков и принялась их изучать.

— Ничего не понимаю.

Переодевшись в домашнее, на кухню явилась мама. По привычке она долго мыла руки с мылом, роняя в раковину густую пену. Потом, повязав на голову косынку, накрывала стол к ужину.

— Я никогда не думала, что у нас такое водится, — сказала она, дождавшись перерыва в рассказах Зарины.

— Такое водится почти во всех заброшенных домах. Люди уходят, но остаются их следы. — Влада не любила говорить. Начинала и замолкала — то ли боялась, что говорит неинтересно, то ли — что перебьют.

— Да ладно! — изумилась Зарина. — Мы в детстве в старую школу играть бегали. Ничего там не было.

— Он просто не показывался вам. Это же не страшный полтергейст, который швыряется вещами и пожары устраивает.

— Да ладно, я бы заметила, — уверенно фыркнула Зарина и хлопнула стопкой графиков по столу, так что зазвенели тарелки. Разговор, значит, был окончен.

Кир посмотрел на Владу: обиделась или нет? Вроде бы нет, хотя кто её знает. Влада снова уткнулась в ноутбук, примощенный на углу стола, пока мама раскладывала по тарелкам тушёную с мясом картошку. Картошку тоже готовила Влада — как раз перед всеобщим сбором, как будто угадала, что вечером за столом соберётся так много народу.

— Я вот что думаю, — сказала Зарина, садясь на табурет и двигаясь вместе с ним так, что ножки заскребли по полу. — Когда челочек хочет что-нибудь увидеть, он это увидит. И увидит, и услышит, и графики нарисует. Ерунда это всё, а не наука.

Зарина работала операционистом в банке, считала себя математиком, и при знакомствах всегда почему-то именно так и называлась: «Я Зарина, математик по профессии». Ещё у неё была замечательная отговорка на все случаи жизни: «Мы, математики, такие».

Мама стала рассказывать что-то о пациентке, которая явилась к ней в кабинет и стала требовать срочное узи — ночью её похищали инопланетяне, и теперь у неё в животе что-то шевелится и плещется. Все загремели ложками и тарелками, захрустели огурцами, и сразу стало легче.

Но за чаем Зарина опять принялась:

— Поверю, только если сама увижу. Пойдём завтра в школу, ты мне покажешь? Вот если бы ты микробов изучала, ты бы могла мне их показать, правда же? Значит, и это сможешь.

Она повернулась к Киру.

— Вот вы же вместе в институте учились, на одном курсе. Почему она их видит, а ты — нет?

Кир даже объяснять не стал, кого-кого, а свою сестру он знал. Объяснения тут не помогут. Одна надежда, что к завтрашнему утру она забудет и переключится на что-нибудь поинтереснее. На что бы такое её переключить? Даже у мамы истории про узи закончились.

— Если бы мы были в городе, я бы показала тебе Скрипача или даже Смертёныша, — сказала Влада, водя ложкой по дну кружки. — В них все верят, тут попробуй не поверить.

— Ну да. Знакомый моего знакомого тоже что-то подобное рассказывал, — засмеялась Зарина. — Так вроде бы все детские страшилки начинаются?

На семейных фотографиях её часто принимали за мальчика — низкорослая, куце остриженная, с лицом сорванца. У неё была своя философия — философия некрасивой девушки, и потому она брала наскоком. Зарине невозможно было отказать, вот никто и не пытался, а счёт неотказавших парней давно перевалил за подсчитываемые пределы.

— Ну хорошо, — сказала Влада и поднялась. Непонятно — то ли согласилась пойти в школу, то ли решила хоть как-то отвязаться.

Вечером жарили шашлыки. Пока прогорали дрова в мангале, пока мариновалось мясо, лампочка на крыльце сделалась ярче солнца. В зарослях смородины застрекотало. Тогда Кир вспомнил про Владу и забеспокоился: её не было слышно и видно. Закрылась на втором этаже? Или тихонько ушла из дома, чтобы ещё побродить по старой школе?

Она нашлась на ступеньке крыльца, в руках — стопка распечатанных графиков. Влада сидела на самом краю, чем изрядно радовала Командора — он как раз дотягивался до её коленки влажным носом, чем и пользовался. Пробегал круг по двору, насколько позволяла цепь, тыкался ей носом в колено и бежал дальше.

— Хватит уже работать. — Кир опустился на корточки рядом с крыльцом. Он поймал её взгляд — почти безумный. — Ты что, нашла ошибку?

— Нет. Я… — Договаривать — слишком большая роскошь. Она свела брови к переносице и снова уткнулась в расчеты.

На жёлтую лампу слетались мотыльки.

— Хватит, говорю. Без тебя всё съедят. — Кир взял её за руку и заставил подняться. Листы посыпались на землю, под лохматые лапы Командора. Тот радостно взвизгнул.

Ночью он проснулся от мерного гудения. Прислушался: в коридорной лампочке билась муха. Свет там всегда оставляли зажженным, и муха всегда была — одна и та же, а может всегда новая.

Дом стоял, погружённый в душное сонное оцепенение. Кир попробовал снова заснуть, но не выходило. Поворочавшись так с минуту, он не выдержал и встал. В коридоре неяркая лампа подсвечивала две захлопнутые двери и ещё одну — распахнутую.

На деревянной лестнице скрипели четвёртая и шестая ступени — их он по привычке перешагнул. В прихожей горел ночник — красная лампочка, похожая на сигнальный огонь машины. В детстве Зарина постоянно расшибалась ночью об углы и стены, поэтому родители заполняли дом ночниками, лампочками и фонариками. Они до сих пор сыпались из всех буфетов и ящичков.

Муху отсюда не было слышно, но он замер и задержал дыхание: снаружи доносились невнятные звуки. Командору не спится?

Кир различил слабое голубоватое свечение с кухни. Влада сидела на своём привычном месте — за углом стола, и лицо её в отсветах экрана тоже было голубоватым и неподвижным.

— Эй.

Она вздрогнула, сразу сделавшись испуганной и несчастной. Кир хотел сесть рядом, но передумал. После ужина все стулья оттащили в другой конец комнаты, чтобы смотреть телевизор, теперь пришлось бы нести назад и шуметь на весь оцепеневший дом.

— Тебе чего не спится?

— Да вот. — Она говорила даже не в половину — в четверть голоса.

Кир постоял, так и не придумав, о чём ещё спросить. Открытое в ночь окно дышало теплом и близкой грозой.

Он выпил тёплой воды из графина, подумал ещё и развернулся, чтобы уходить, но вдруг вспомнил.

— Влада. Кто-то ходил у дома?

— А? — Она подняла встрёпанную голову. — Кто ходил? Вроде нет.

Сливовое варенье — анис и бадьян, яблочное — корица с гвоздикой, абрикосы были с ванилью. Дом пропах специями, как лавка колдуньи, и Кир всё ждал, когда же на стенах появятся сохнущие связки трав, перевязанные кружевными тесёмками.

Зарина любила спать до полудня, поэтому он удивился, когда обнаружил её утром на кухне, распивающей чай. И тут же вспомнил о предстоящем походе в школу.

— Влада куда-то ушла? — широко улыбнулась Зарина. Кир покосился на край стола — там сиротливо лежал брошенный ноутбук.

— Да. Она бегает по утрам. До кладбища и обратно.

Чайник был горячим, но пустым, и пришлось ставить его заново. Ноутбук был холодным, а значит, сегодня утром его ещё не включали. Зарина крошила на стол кусочек батона и почти не ела.

За окном покачивала сырыми листьями старая груша. Глинистую дорогу напротив дома развезло.

— Дождь, — сказал Кир. Не то спросил, не то констатировал.

— А, точно, — рассеянно отозвалась сестра. — Ночью был, даже гроза, кажется.

Из окон кухни было видно поле почти до самого кладбища. Но там дорога уходила в низину, и синяя резная оградка пряталась за кустарником. Влады видно не было.

Пока не закипел чайник, он пошёл умыться. Не то, чтобы Кир так долго возился в ванной, но когда он вернулся, тут же услышал возню в прихожей. На крыльце Влада стаскивала кроссовки. Она не любила разуваться в доме, хотя все остальные делали именно так. Она всегда снимала обувь на нижней ступеньке крыльца и дальше шла босиком, ступая по крашеным доскам в одних только носках.

Кир заметил — её кроссовки были чистыми. Надо же так суметь — пробежать по глинистой дороге, до самого кладбища, там-то, в низине, наверняка непроходимая грязь, и не испачкаться.

— Дождь же был.

— Дождь? — Она замерла на секунду, стоя на одной ноге. — Нет. Ночью погремело и мимо прошло.

Следом за ней Кир вернулся на кухню. Зарины тут уже не было — наверное, ушла наверх, собираться. Влада поставила чайник на плиту, достала кружки и коробку с овсяными хлопьями.

Чайник долго не мог закипеть, хрипел, исходил испариной. За это время Кир успел подняться на второй этаж и заглянуть в комнату сестры. Та спала, завернувшись в одеяло, как гусеница в кокон. Не вынесла душа ранней побудки. Может, так и лучше. Он прикрыл дверь и спустился, перепрыгивая через скрипучие ступеньки, чтобы не шуметь.

Чайник всё никак не мог закипеть, и Влада стояла рядом с ним, задумчиво постукивая ложкой об ладонь.

— Да он уже кипел сегодня.

— Нет, я с утра не ставила.

Они посмотрели друг на друга. На боках прозрачных кружек плясали солнечные зайцы. Кир сел за стол, локтем отодвинув ноутбук подальше, чтобы не брызнуть на него водой, и вдруг понял — ноутбук был тёплым. Сегодня утром его уже включали, а может, не выключали всю ночь.

— Дверь в твою комнату. Если захлопнуть её, то потом она открывается с жутким скрипом. От скрипа я бы проснулся. Ты не ложилась сегодня?

Влада смущённо опустила глаза. Ей повезло: чайник весело забулькал, поэтому она отвернулась, чтобы залить кипятком овсяные хлопья, и прятать глаза больше не пришлось.

— У меня появилась одна идея на счёт диссертации, хотела довести её до конца. Вот и просидела всю ночь.

Она выглядела очень усталой. Даже поникшей какой-то, хотя и пыталась натужно улыбаться. Кир снова потрогал ноутбук — так и есть, тёплый, как будто его только-только отключили от сети.

— Влада, не считай себя обязанной. Если тебе тяжело, то совсем не обязательно готовить на всю семью и мыть дом сверху донизу. Пиши спокойно свою диссертацию.

Одну только общую гостиную пришлось вымыть пять раз — и каждый раз вода в ведре становилась чёрной. Единственный ковёр в прихожей хранил остатки прошлогодней пыли — его пришлось выбивать, а после всё равно мыть. Подоконники вспомнили о том, что они белого цвета. А на следующий день пыль налетела заново — через распахнутые во всём доме окна.

Влада слабо встрепенулась.

— Да ты что? Мне не трудно. Наоборот, мне нужно на что-нибудь отвлекаться, иначе я просто взорвусь.

Отвлекаться так отвлекаться. Сделать это не помешало бы и ему. Паршивенькое ощущение, вроде бы он уже вёл этот разговор или видел во сне Владу, постукивающую ложкой по ладони. Что-то было не так. А что — он не мог понять.

В полдень он застал Владу стоящей на кухонной табуретке. Привстав на носочки, она привязывала пучок травы к газовой трубе под потолком. Цветная тесёмка норовила выскользнуть из-под пальцев.

— Ах ты же…

Табуретка подозрительно качнулась. Кир успел обхватить Владу за талию, хоть, возможно, это и было излишним. Табуретка всё равно уже успокоилась.

— Роста не хватает. — Завязав тесёмку мышиным хвостиком, она сползла на пол и осторожно высвободилась из его рук.

— Это мята? — Кир почти не помнил, как пахнет мята, ему это было почти всё равно. Он мучил внутри себя странное воспоминание. Кажется, в фильмах и книгах это романтично называют «де жа вю».

— Нет, это лаванда. Лаванду можно добавлять в печенье. Но мята тоже будет. Из мяты можно сделать сироп. Она растёт у вас за летней верандой. Ты знал?

Он понятия не имел, что мята растёт за верандой, зачем им вообще эта мята, и откуда взялась кружевная тесёмка, завязанная в мышиный хвостик вокруг белой трубы. Утром он мечтал, чтобы всё было именно так. Но откуда Владе это узнать?

— Ты не против? — изменившимся голосом спросила она и села на край табуретки. — Ты же не против, нет?

— Нет, конечно. Бери, что хочешь.

Откуда всё-таки эта тесёмка? У матери в жизни не водилось швейных принадлежностей, она пропадала у себя в больнице с утра до вечера, а потом с вечера до утра. Когда ей было шить? Да и характер не тот, чтобы коллекционировать тесёмки в большой шкатулке в буфете.

Влада привезла её из города? Но Влада собиралась в невообразимой спешке, едва не позабыв ноутбук с диссертацией и ночную рубашку. Некогда ей было думать о тесёмках.

Летом Владу не взяли в экспедицию. Институтский профессор и двое его аспирантов-заочников собирались ехать в Мёртвую долину — самую крупную и самую известную аномалию.

Готовиться начали ещё зимой. Выделенные деньги тщательно растранжирили на экипировку и запасы еды. Тщательно оформили все бумаги, выяснили, что оформили не так и переоформили снова. Ехать к Мёртвой долине было долго и дорого, а ещё опасно, поэтому все написали заявления, что берут ответственность на себя и прочее, прочее, прочее.

В мае ректор подмахнул последние документы. В июне Влада поскандалила со всеми друзьями, потому что они заявляли, что ехать туда слишком опасно.

— Да что вы вообще понимаете! — Она срывалась на крик, чего с ней ещё ни разу не случалось. — Это моя мечта. Это, может быть, мой единственный шанс там побывать.

В июле она искала профессора, чтобы спросить у него о билетах, но профессор уехал на дачу, а в телефонную трубку повышал голос: «Алло! Алло! Я ничего не слышу, тут связь плохая!». Аспиранты укатили со студентами на полевую практику — в заповедник, куда тоже не дозвонишься.

В августе Влада узнала, что они уже уехали.

Кир случайно заехал к ней посреди недели — привёз давно обещанные книжки. Боялся, что не успеет её застать перед отъездом, но застал. Влада сидела на табуретке посреди комнаты, неловко скрестив голые ноги и руки, и смотрела в стену.

В комнате было аккуратно до невыносимости — хотя она уже начала собираться.

— Я позвонила другому преподавателю с кафедры, — сказала она привычно спокойным тоном. — Он очень удивился, что я спрашиваю. Он сказал, что никто не собирался меня брать. Какие-то сложности с оформлением. Документов не получили.

Кир не знал, утешать её или порадоваться.

— Я невидимая, да? — сказала она, пробуя улыбаться. — Нечего и пытаться было.

Кир присел перед ней на корточки. Влада — пустой рюкзак в соседней комнате, недописанная диссертация, подписанное заявление об отпуске, пальцы в серой пыли заброшенных зданий.

— Давай ты съездишь ещё куда-нибудь. Не в городе же сидеть всё лето.

— Куда? — спросила она безнадёжно.

Ехать было пять часов — мимо полей подсолнечника, мимо крошечных придорожных кафе, мимо гудящих большегрузов. Всю дорогу она пыталась улыбаться и читала смешные названия на знаках.

— Река Гадючка. Опарышки. Опарышки это, интересно, село или деревня?

— Это город.

— Ой, смотри, озеро Кривое.

В степи то тут, то там попадались столбики. Влада озадаченно пересчитывала их. Слишком много и слишком беспорядочно, чтобы догадаться об их предназначении. Кир успокоил её:

— Это суслики, они любопытные и свистят. Открой окно — услышишь.

К полуночи Влада задремала, прижавшись виском к запотевшему стеклу. В час ночи они проехали знакомую ферму и через пять минут были дома. В окошках кухни теплился свет. Командор вышел из будки и молча повилял хвостом — тактично, чтобы не разбудить соседей. В свете оранжевой лампы на крыльце мама показала Владе распустившийся розовый куст.

В школу они так и не пошли. К обеду Зарина проснулась, но до вечера нашла себе занятие поинтереснее — вдохновенно ссорилась по телефону с актуальным женихом. Куда бы она не пряталась, на второй этаж или в сад, подальше в яблоневый угол, её голос всё равно разносился на весь дом.

Мама задумчиво смотрела на привязанные под потолком пучки мяты и лаванды.

— Сходил бы ты к соседу, — вздохнула она. — Нужно отнести корзинку винограда. Отец обещал.

Ближайшие соседи были за дорогой. Слева начинались поля, справа дом пустовал, а через дорогу на синее небо гавкали два волкодава. Крошечный глинобитный домик оброс пристройками, а забором так и не оброс.

С чего вдруг мама начала так заботиться о соседе?

— Мы пока ужин приготовим. А где Влада?

— Кто сказал, я сказала? Это ты сказал! — кричала на втором этаже Зарина, и все делали вид, что не замечали её воплей.

Кир повертел головой: вроде Влада была тут, и уже нет. На ум снова пришла школа. Ушла и даже не предупредила? Или в саду собирает упавшие яблоки?

— Я здесь.

Она сидела в углу кухни, поджав под себя ноги, и держала на коленях ноутбук. Её как будто не было, и она как будто появилась, привычно тихая. Кир точно знал, что не слышал стука клавиш. Или он так привык к этому стуку, что уже не обращал внимания.

— Ой, а я тебя не заметила, — рассмеялась мама.

— Я невидимая, — сказала Влада, и на её губах не было улыбки.

…В грязной луже у дороги расположились гуси. Кир прошёл мимо привязанных волкодавов, потопал для порядка на железной решётке, брошенной у входа вместо коврика. Постучал.

На стук никто не отозвался. Тут, в общем-то, было принято входить просто так. Щеколды на воротах легко открывались, если сунуть руку под почтовый ящик. Двери запирались разве что на ночь, на дребезжащий шпингалет, или не запирались вообще.

Изнутри дом пропах гнилыми яблоками и гарью. Деревянные панели на стенах разукрасил грибок. Сам хозяин дома нашёлся в передней комнате, он стоял на корточках, ковыряясь отвёрткой в распластанном перед ним нутре механизма.

— А, — сказал сосед, поднимаясь с натужным усилием. Взял корзинку и так и держал на вытянутой руке. — Спасибо. Да, спасибо.

В соседней комнате звенели посудой и приглушённо ворчали. Ради вежливости стоило бы перекинуться парой слов, но гнилые яблоки стали невыносимыми. Сосед был хмурым. Распластанный на полу механизм напоминал вскрытый труп. Звон посуды на кухне сделался каким-то злобным.

— Я пойду, — отступил к двери Кир.

Сосед кивнул и вернулся к работе.

…- Как он? — спросила мама. Ложка в её руке была испачкана рыжим.

По кухне уже плыл торжественный запах плова. Влада готовила его отлично — с кусочком баранины и барбарисом, а мама стояла рядом и держала на весу большую ложку, как медсестра пинцет. Помогала, чем могла.

— Нормально. Тоже ужинать собираются.

— А с кем он? — Одной рукой она принялась вынимать из шкафа тарелки.

Зарина на втором этаже вроде бы замолчала. А может, убежала куда-нибудь подальше, чтобы ругаться в одиночестве.

— Как с кем? Я не заходил на кухню, но судя по шуму, там у него вся семья в сборе. Жена и сколько там у них детей было? Трое?

— Да. — Мама замерла. Влада протянула руку к ложке и замерла тоже — не дотянулась. — Ты разве не знал, что они погибли полгода назад. И жена, и дети. Разбились на машине, а он выжил. Один остался. Я же говорила тебе. Или нет?

Так и не опустив протянутую руку, Влада смотрела в шипящий и плюющийся маслом казан.

Они пошли по разбитой дороге к кладбищу, под наползающую тучу. Брюхо тучи насадилось на дальние пики тополей, и так и застряло на полпути.

— Когда Зарина сказала, что сущность в старой школе мне померещилась, я сразу об этом подумала, — сказала Влада после долгого молчания. Она шла по высокой траве, и трава шуршала, как голоса мёртвых. — В том-то и дело. Может быть, мне всё померещилось.

Грустно промычала им вслед корова.

— В каком смысле? — усмехнулся Кир, принимая её слова за сарказм. Влада и шутила, и выступала на конференциях с одним и тем же выражением лица. Трудно было различить.

— Ты говоришь, что я невидимая.

— Я такого не говорил, — поторопился заметить он.

— Не важно. — Влада развернулась к нему лицом, рискуя споткнуться. Не выглядела она обиженной и жалкой, она говорила, перескакивая от слова к слову так резво, что иногда теряла окончания и суффиксы. И Кир не мог понять, куда она клонит. — Так все говорят. Представь ситуацию: я сижу в комнате с тобой, и тут заходит Зарина, вы разговариваете с ней. Когда она выйдет из комнаты, она даже не вспомнит, была ли я там.

Они забрались под брюхо тучи, и стало темнее. Ноги путались в высокой траве и запинались за кучки земли, накопанные сусликами.

— Может быть, есть только то, что нам кажется. — Влада остановилась. За её спиной было кладбище, и светлые надгробные плиты были как овцы — испуганные грозой овцы, сбившиеся вместе. — Тебе, например, казалось, что родственники соседа живы, и они на самом деле существовали.

— Брось, от моего незнания они не могли воскреснуть. — Пока Кир договаривал фразу до конца, он вдруг понял, что она на самом деле имеет в виду. Они не могли воскреснуть, но могли стать тем… Тем, с чем она разговаривала в заброшенной школе. Тем, кто гремел посудой на пустой кухне соседа. Тем, что остаётся от ушедших людей.

— В том мире, где ты не знал об их смерти, — сказала Влада, отворачиваясь. — Я всю ночь пыталась высчитать эту вероятность. Провисания в графиках. У меня ничего не получилось. Нужны другие подходы, другие методики. А я не могу придумать.

Она вцепилась пальцами в переносицу.

Кир спрятал неуместную ухмылку. Когда-то Влада рассказывала ему о конференции: несколько аспирантов и преподавателей, натужно бубнящих о важности фундаментальной науки. Когда выступила она, молчание сделалось загадочным. «Смело», — сказал ректор. Даже вопросов не задали — Влада расстроилась. Она так готовилась отстаивать свои идеи, боялась, что их посчитают абсурдными. Зря боялась, их не посчитали никакими. Поленились посчитать.

— А ты не подумала, что на кухне у соседа просто мог быть кто-то другой. Друзья зашли, скажем.

Влада отняла пальцы от переносицы. Глаза её были усталыми — ещё бы, не спать всю ночь. А потом — кружевные тесёмки, тёплый ноутбук, большая ложка в протянутой руке — навалились дела.

— Это легко можно проверить. Давай проверим, а? Ну пожалуйста.

Так вышло, что Кир не умел ей отказывать.

Подул ветер и сорвал тучу с верхушек тополей. Когда они возвращались к дому, уже посыпал дождь, колко-холодный, странный для жаркого августа. Он загнал гусей под навес и пошёл трепать листья яблонь.

Ноги у Влады были забрызганы грязью по самые шорты. На ходу она ломала сухой бурьян и крошила его в руках.

Через дорогу загорались окна в их доме. На кухне — три, и меланхоличные тени заходили за шторами в гостиной, и одно — на втором этаже. Командор наблюдал за улицей, просунув морду под воротами. В доме соседа не светилось ни единого окна.

Расцарапываясь о крыжовник, Влада пробралась к тёмным окнам. Кир отвернулся: заброшенный дом стоял, погружённый в сумерки, ещё дальше — улица была пуста. Дождь зашёлся сильнее, забарабанил по маленькой красной машинке Зарины.

Когда он снова обернулся к дому соседа, Влады там не было. Ещё покачивались ветви кустарника, но это мог быть ветер. Волкодавы сидели тихо, каждый в своей будке. Чёрные окна безо всякого интереса глазели на мир. А её не было. Не то, что в поле его зрения. Возле дома негде было спрятаться: за крыжовником дорогу перегородила летняя веранда, а дальше — низкая поленница и заросшее поле. Её не было вообще.

Вдалеке застучал поезд. Кир помедлил и сам пошёл к дому. Старая малина плелась по земле, цепляя его за края брюк. Волкодавы навострили уши и подняли головы, похожие на бетонные блоки.

Сосед сидел на вросшей в землю лавке — за домом. Дождь ронял капли ему прямо на лысую макушку. К Киру он обернулся, как будто ждал. Сигарета в суставчатых пальцах потухла и обмякла от дождя.

— Слышишь? — сказал сосед.

Ворчала в кронах яблонь подступающая гроза. Со стены дома клочками облетала побелка. Кир слушал и слышал: внутри дома что-то возилось, слонялось из угла в угол и ползало по стенам. Смотрело через тёмные окна. Древние половицы стонали от боли.

Влада сказала: «Люди не умеют уходить до конца».

Она сказала: «Всегда что-нибудь да остаётся».

— Уезжайте отсюда, — произнёс Кир, отступая подальше от окна.

Сосед молча смотрел на него, секунду или две, а потом отвернулся, раздавливая в пальцах сигарету. Пальцы у него тряслись, вода текла по рукам, и мокрая рубашка липла к телу.

С его молчаливого разрешения Кир обошёл дом вокруг — на это потребовалось не так уж много времени. Шикнул на волкодавов. Они вроде бы почуяли его отчаяние и не стали мешать. Облетающая побелка — мокрые доски — снова побелка — растрескалась краска на рамах. Сухой крыжовник топорщил иглы, как дикобраз, но — ни единой сломанной ветки.

Влады не было. Но она ведь не могла забраться в дом. Не ушла бы незамеченной: заскрипела бы дверь, залаяли псы. Де жа вю. Кир замер под дождём, не имея понятия, что делать дальше.

Он был теперь уверен — Влада исчезала. И в тот раз, когда она сидела в двух шагах от него, на крыльце, и вдруг выяснилось, что её потеряли. Во второй раз — угол кухни, ноутбук на коленях. «Я здесь». Но совершенно точно — её здесь не было. Он бы чувствовал её присутствие — присутствие живого человека среди искорёженных тенями яблонь.

«Я — невидимая».

Дождь примял траву к земле. В кухонном окне по ту сторону дороги очертился силуэт и призывно замахал ему рукой. Он махнул в ответ и не двинулся. Силуэт в рыжем окне сорвался с места, и хлопнула дверь. На крыльце появилась Зарина, опасливо жмущаяся под крышей.

— Иди домо-ой! — протяжно позвала она. — До-ождь.

Буквы «о», круглые, как баранки, слились с гудением поезда. Там, за тополями, была железная дорога. Кир ещё раз обернулся на соседский дом и медленно пошёл через дорогу. Мысли слабо шевелились, как рыбы в мёрзлой воде.

«Катастрофа», — выбил дождь по вздыбленной дороге.

Кир вошёл в призрачно-тёплую прихожую. Зарина наблюдала за тем, как он разуется. Он ждал вопроса.

«А где Влада?» Такой очевидный интерес. Но Зарина мялась рядом и только отстранённо улыбалась. С кавалером помирилась что ли.

В гостиной работал телевизор — родители делали вид, что смотрят новости, но мама глядела в потолок, а отец говорил ей о ранней осени — по приметам, и о том, когда лучше снимать виноград. Кир ушёл на кухню, машинально подхватил с плиты чайник. Сходить на веранду и налить колодезной воды.

Он тут же бросил чайник на место, когда увидел, что под окном нет банок с вареньем. Пучки трав под потолком тоже исчезли. Кира тряхнуло. Сонное оцепенение спало с его мыслей. Едва не сбив с ног Зарину, он бросился назад, в прихожую. Нужно вернуться к дому соседа. Она должна быть там. Люди не исчезают на пустом месте. Всегда что-нибудь да остаётся.

И здесь ощутил тонкое, как запах цветов, тепло её присутствия. Влада сидела на лестнице, раскрыв на коленях ноутбук. Лестница была с поворотом — там Влада и устроилась, вытянув босые ноги на три ступеньки вниз.

Кир взял её за плечи и заставил подняться. У Влады чуть не слетели очки — прямоугольники в тонкой золотистой оправе. Она не часто их надевала, только если хотела казаться старше и серьёзнее, или если слишком уж уставали глаза.

— Где ты была? Ты можешь мне объяснить?

Она глотнула воздух ртом.

— Ты можешь просто сказать?

В гостиной мама поднялась с дивана и сказала неуверенно:

— Не кричи на ребёнка.

Кир выпустил её плечи и в два больших шага добрался до кухни. Варенье на месте, пучки мяты тоже. Чайник почти тёплый удобно расположился на двух прихватках, на уголке стола. Кир обернулся к Владе.

— Не надо, — сказала она — едва ли громче, чем шуршал об стёкла дождь. — Мне тоже страшно. Ты про меня забыл.