Туманы Эвернесса

I

Когда темная тварь неуклюже ввалилась в комнату, Луговой Мышонок перепрыгнул с груди Питера на лопатку, и прошептал в ухо Питера:

— Назови его по имени!

— Я не знаю его чертово имя, — в ответ прошипел Питер.

— Там, откуда я пришел, распознают людей не по внешнему виду. Внешность может измениться.

Монстр шагнул вперед, в полутьме его желтые глаза сверкали как зеркала. Питер как-то слышал, что животные не выдерживают человеческий взгляд, и он уставился в глаза огромного зверя.

Тварь выпрямилась, расправила плечи и подняла запятнанный кровавыми пятнами подбородок. Ее глаза оказались мудрее и глубже, чем любые человеческие, и так наполнены величием и ужасом, что Питеру, а не Зверю, пришлось сражаться с собой, чтобы не опустить взгляд. Каким-то образом, он сам не понял как, Питер сообразил, что создание только выглядит, как зверь, но пришло не с человеческого уровня, а с другого, намного более высокого.

Питер глядел в глаза Зверя, и его живот скрутило старым страхом, а горло наполнилось желчью. Мех твари вонял напалмом и жженой травой из каких-то буйных, гниющих и перезрелых джунглей. А еще порохом, газолином, человеческим потом, кровью и закопченным мясом.

— Я знаю тебя, — сказал Питер, потому что вспомнил и этот запах и эти узлы в животе, которые появлялись у него только в то время. — Я знаю тебя…

— Мало кто может глядеть без страха на мое обнаженное лицо, — сказала тварь мяукающим голосом, но в эхе, отразившемся от стен, прозвучали слабые крики тысяч и тысяч далеких людей, крики победы и крики ужаса. — Но я вижу, что мои следы еще на тебе. — Зверь поднял огромный согнутый коготь и указал на шрамы, пересекавшие ноги и живот Питера.

— Война, — сказал Питер. — Ты и я опять повстречались. Черт бы тебя побрал, держись от меня подальше.

В то же мгновение его кровать окружила стена из белого кирпича, и он почувствовал запах соли.

Питер слышал, как Зверь бродит по другую сторону соляной стены, фыркает и царапает когтями каменный пол.

— Смертный, — замяукал ужасный голос, — тысячи лет твой род приносит ваших лучших молодых людей на мои алтари. Руки, ноги и глаза, невинность и надежды, сами жизни этих молодых людей щедро навалены на моих кроваво-красных каменных алтарях. И ты, тоже, отдал мне свою кровь и свои ноги. Нет ни малейшей надежды, что ты опять сможешь ходить. Мне жаль тебя. Проси моего покровительства.

— Ты работаешь на моего врага, — сказал Питер. — Почему ты предлагаешь мне помощь?

— Слушай, — сказал Зверь и послышался грохот массивных звеньев огромной цепи, надетой на него. — Падший архангел, ныне я раб и служу всем остальным монархам. Каждый король и каждая республика, которые призывают меня, разрешают этой цепи соскользнуть еще немного, и всегда обещают опять связать меня, когда придет время, и усеять землю лавровыми венками, а не огнями пожаров. Ни от какого обещания не отрекались чаще, чем от этого. Защищаясь, каждый человек приносит мне жертву, и еще на немного ослабляет цепь. Придет день, цепь лопнет, я освобожусь, и опять люди всего мира будут поклоняться мне, никто не будет даже мечтать о мире, каждый незнакомец станет врагом. В тот день даже ангелы устрашатся меня; весь космос содрогнется, когда прозвучит последний призыв рога на битву конца времени. — Зверь говорил звучным и мелодичным голосом, но в эхе, отражавшемся от стен, звучали тысячи воплей умирающих в муках людей.

— Ну и что? Что, черт побери, все это должно значить? — буркнул Питер.

— Ах, сэр, — тихонько прошептал ему в ухо Луговой Мышонок, — мне не подобает говорить, но я не думаю, что разговаривать с таким созданием хорошая идея…

— Смотри! — сказал Зверь. — Вот что я имею в виду!

Сон изменился. Теперь Питер лежал на увядшей траве, обвивавшей корни высокого голого дерева. Цепь Зверя была прикреплена к кроне дерева таким образом, что он мог ходить по земле вокруг, но не мог подойти к самим корням, тем более что цепь перепуталась, зацепилась за переплетшиеся ветки и держала Зверя на коротком поводке.

— Смотри, где твое оружие, смертный, — прорычал Зверь, указывая вверх.

Цепь крепилась к двум веткам дерева при помощи Мьёлльнира, магического молота. Мьёлльнир лежал поперек обеих веток, его рукоятка был продета в звено цепи таким образом, что, если бы рукоятка выскользнула, цепь могла бы освободиться.

— Позови, и оружие упадет тебе в руки, смертный человек, — сказал Зверь. В твоих руках будет столько силы, что ты, возможно, убьешь всех своих тюремщиков, их кровь зальет пол башни.

— Это трюк Азраила!

— Конечно. Но кто жертва? Я или ты? Почему он закрыл мне глаза, когда хотел поговорить с тобой? Он думает, что у него одного в руках все концы, глупец: я беспристрастный бог, которому в высшей степени безразличны характеры людей: с удовольствием принимаю жертвы как от тех, кто меня ненавидит, так и от тех, кто мне поклоняется. — Пока он говорил, Питер слышал слабый крик миллионов умирающих в муках.

— Эта проклятая штуковина опять парализует мои руки!

— Только руки труса, боящегося взглянуть в лицо войны! — Зверь опять встал на четыре лапы и принялся расхаживать взад и вперед перед деревом, не останавливаясь ни на мгновение, как лев в клетке. — Давай! Вперед! Неужели ты хочешь вымаливать себе свободу у врагов? Обещаю тебе, что в битве сам убью первого же бросившегося на тебя. А потом…

— Да, потом?

— Потом дам тебе в жены одну из моих дочерей. Слушай, и я расскажу тебе о них.

— Одна одета в лохмотья и покрыта шрамами, потому что ее дом сожгли, ее саму изнасиловали пьяные солдаты, и она видела, как мозги ее любимых детей размазывают на пробитых городских стенах; сейчас она оплакивает своего погибшего мужа, лежащего в безвестной могиле где-то далеко за границей.

— Вторая одета в золото, на голове корона с дубовыми листьями, весь мир ждет, когда она милостиво кивнет им. Дети убитых врагов — ее рабы и толкают ее повозку. В одной руке она держит оливковую ветку, в другой — железный скипетр, и никто не осмеливается возразить ей или помешать ее покою.

— Ты можешь жениться на одной из них, если освободишь меня, но они близнецы, и все короли наивно считают, что женились на второй, открывают ворота храма Януса и обнаруживают, что женились на первой.

Луговой Мышонок спрыгнул с лопатки Питера и помчался к Зверю, пища тонким высоким голосом:

— Тебя выгонят из наших стран! Выгонят!

Гигантский Зверь зарычал и поднял одну из своих задних ног, когда мышонок прыгнул на нее. Глаза Зверя превратились в два желтых огненных шара, его страшные когти вспыхивали как молнии; но, по какой-то причине, когда огромный Зверь оказался лицом к лицу с маленькой мышью, в его ужасных глазах появился страх, а поднятая лапа задрожала от нерешительности…

Тут сон закончился и Питер проснулся.

II

Питер лежал в кровати, его руки слегка кололо. Медленно, очень медленно, он начал сгибать пальцы.

Долгое время он лежал, дыша открытым ртом, закрыв глаза и дав чувству победы завладеть телом. Руки. У него опять есть руки.

Внезапно он сообразил, что может почесаться. С большим трудом Питер заставил руки не двигаться. Как же лучше всего использовать свое преимущество? Быть может у него не так много времени…

Он оглядел комнату. Ничего не изменилось. Камера наблюдения над головой; маленькое зарешеченное окно; тележка на колесах с медицинскими инструментами, некоторые на верхней полке, некоторые на нижней. За открытой дверью стражник с тупым выражением на лице.

Позвать молот? Не очень-то хочется. Только если он не сумеет придумать ничего другого.

Питер скрестил средний и безымянный пальцы. Медленно-медленно он переместил запястье влево, так что пальцы глядели на стражника.

— Аполлон! Гиперион! Гелион! — прошептал Питер, не шевеля губами.

Взгляд стражника сразу прояснился. Он стал выглядеть живым, как если за его глазами появилась душа.

И больше ничего, никакой реакции.

— Эй, солдат, подойди, — позвал Питер.

Стражник повернул голову, посмотрел на него, потом опять отвернулся. И все.

— Морфеус! Сомнус! Гипнос! Возьмите его! — прошептал Питер.

И опять ничего не произошло.

— Солдат, — сказал Питер, — я никогда не рассказывал тебе о том, как праздновал Новый Год во Вьетнаме? Целый год мы были в поле, и там не было ничего, кроме грязи, крови и грязной воды. Месяцами не видели теплого мяса и сигареты. Однажды получаем приказ: надо за два дня пересечь двадцать пять миль очень плохой территории и встретиться с отрядами из Кхесана. Так и случилось, было четыре часа и четыре сотни градусов, по меньшей мере, и мы слышали только стук капель, падавших с листьев. Кап, кап, кап, как будто шаги вьетконговцев…

Не раньше чем через полчаса стражник подошел к двери.

— …снаряды нашей собственной долбаной артиллерии. «Дружественный огонь», так они называют его. Тут встает Джефферсон со своим дурацким флагом, который он все это время таскал с собой, начинает размахивать им над головой и кричать. «Эй, мы американцы!». Совсем с ума спрыгнул. Как если бы кто-нибудь мог его услышать. Бамс. Шрапнель шарахнула его по голове, мы схватили его и утянули в грязную воду, потому что не знали, жив он или уже покойник. И тут как раз Рамирес получает радио… — Питер остановился.

— И что дальше, — спросил стражник.

— У тебя есть сигарета?

Парень выглядел смущенным.

— Нам запрещено давать тебе что-нибудь или как-нибудь помогать. Приказ. — Но в комнату он вошел.

— Как тебя зовут, солдат?

Парень опять неуверенно пожал плечами.

— Не могу сказать. Приказ. Не давать тебе ничего, не извиняться, даже не называть своего имени.

— Они сказали тебе, что засунули меня сюда без всякого суда? Без ордера на арест? Без всего?

— Почему меня должно это заботить, — ответил солдат и опять пожал плечами, с выражение полного безразличия.

— Парень, это против конституции.

— Почему меня должно это заботить?

— Потому что ты клялся защищать и поддерживать Конституцию, — мягко сказал Питер.

Юноша усмехнулся, как если бы Питер был простым деревенским ребенком, который все еще верит в Санту-Клауса.

— Пошла она, — сказал он.

— Я не слышал тебя, солдат, — сказал Питер, еще более мягко.

— Сейчас, знаешь ли, не 1776.[8] Новое тысячелетие. Получили программу действий. И действуем. Кое-кто из Пентагона, кое-кто из Конгресса, теперь они наши парни, и они уверены, что мы должны сделать все, что требует наша миссия.

— И ваша долбаная миссия требует атаковать американских граждан на американской земле?

— Нет. Это простые маленькие люди. Только тех, кто становится у нас на пути.

Все это время Питер надеялся, что Азраил заколдовал этих людей, как Уила, чтобы заставить их подчиняться, хотя они этого не хотели. Но нет; похоже эти ребята действительно знали, что они делали и во что они вляпались по шею.

Тогда для чего гипноз? Питер постарался догадаться. Отец предупреждал его, что может случиться с обычным смертным человеком, если он увидит слишком много народа из Внешнего Мира, познакомится с ним поближе и договорится с ними. Люди привыкли забывать и быть забытыми. Азраил мог заколдовать своих последователей, сделать что-нибудь с их сознаниями, чтобы они могли иметь дело со сверхъестественными монстрами вроде сэлки или кэлпи, не позабыв свои имена и жизни.

А может он заколдовал их, чтобы они молча и неподвижно стояли на посту, чтобы они не могли случайно сказать или сделать что-нибудь такое, что нарушит планы Азраила.

Солдат все еще трепался о маленьких людях.

— Если гражданские встанут на нашем пути, мы можем в них стрелять, травить газом и даже сжечь: никто не посмотрит на это. Ни власти, ни пресса. И они могут перекинуться.

— Перекинутся?

— Ну, стать одним из наших. Снимаешь с него кожу живьем и бросаешь кожу в воду. Через час кто-то, кто выглядит точно также, появляется из воды. Иногда.

— Так вот что такое твоя долбаная сторона, да? Ты, должно быть, очень гордишься собой, когда утром глядишься в зеркало.

Парень опять пожал плечами.

— Мир стал странным дерьмовым местом. Всякие НЛО, непонятные вуду, ну, ты знаешь. И эти штуки, которые вылезают из воды. Кошмарные твари. Люди не могут с ними сражаться. Невидимые гады.

— Ты не знаешь расклад, солдат, — сказал Питер, его лицо перекосила гримаса. — Моя семья столетия сражалась против ночного мира. Мы держали его под контролем. И мы возьмем…

— Ни хрена ты не возьмешь, старик!

— Ты им клялся, а? Азраилу и его тварям?

Приглушенный шепот.

— Мы не произносим его имя вслух. Варлок. У него есть Сила.

— Итак. Мне кажется, что Правительство США, которое ты, надев этот мундир, поклялся защищать и оборонять, захвачено чертовой кучей здоровенных монстров, крушащих все на своем пути.

Парнишка фыркнул. Очевидно, это не стоило ответа.

Питер задумчиво сказал:

— А теперь позволь мне сказать тебе правду прямо в лицо. Когда ты завербовался в армию, то клялся сражаться за флаг своей страны, или клялся резать людей и бегать по приказам любого наркомана в остроконечной шляпе, который выкидывает всякие странные трюки, доводит тебя до дрожи и заставляет вилять задницей как продажная шлюха? Солдат, ты любишь свою страну?

— Не смеши меня. Любовь? Что это такое? В сравнение с тем, что выходит из моря, эта страна ущербна, парализована и беспомощна как… ну, как ты сам, старик. Тьма покроет Землю и все сгинет, сгорит в огнях пожаров. Но не я, сэр. Не я. Я собираюсь ускользнуть отсюда. Я выживу. В этой жизни ты делаешь или одно, или другое. Ну, ты знаешь. Победитель или побежденный. Палач или жертва. И здесь не тот случай, когда можно остаться в живых. Иногда спят все. Вот наш девиз.

— Ничего себе девиз.

Солдат пожал плечами.

— Черт с ним. По меньшей мере легче выговорить, чем semper fidelis.[9]

Питер никогда не убивал людей в мундирах своей страны — до сегодняшнего дня. Знал парень или нет, но он только что подписал себе смертный приговор.

— Ну, ну. Скорее всего ты прав. Жить, чтобы жить. Так я всегда говорю, и вообще, что это долбаная страна сделала для меня? — Питер попытался улыбнуться. Безусловно, сейчас он сделает самую худшую вещь в жизни.

И этот идиот еще насмехается над ним:

— Да, ты получил по заслугам, старик.

— Эй, будь хорошим мальчиком, и поправь эту детскую трубку над моей головой. Подвинь ее поближе, чтобы я мог дотянуться до нее.

Юный солдат кивнул, отставил в сторону винтовку и подошел к кровати. Он протянул руку и…

III

Питер бросил себя вверх, кулаком ударил в горло юноши, и схватил револьвер, висевший в кобуре у него на поясе.

Солдат покачнулся, отшатнулся назад, согнулся, и рукоятка револьвера, слегка вышедшая из кобуры, зацепилась за петлю на поясе. Солдат никак не мог разогнуться, кобура висела под очень странным углом. Рука Питера была на револьвере, и он почувствовал, как пальцы скользят по рифленой рукоятке.

Солдат попятился назад. Револьвер повис в воздухе, в нескольких дюймах от вытянутой руки Питера.

Солдат плечом ударился о висящее на стене пальто и сбил его с крюка. Потом, мгновенно, нагнулся к отставленной в сторону винтовке и схватил ее.

Револьвер выскользнул из кобуры и стукнулся об пол. Питер выбросил себя из кровати, упал, иголки болезненно вонзились в руки, беспомощные ноги остались на простыне, ЭЭГ машина слетела с тележки и упала на подушку.

Солдат поднял винтовку. Питер лежал одним плечом на полу, револьвер далеко от его руки, ноги, перепутанные клубком, на кровати.

Питер поднял руки, как если бы сдавался.

— Не стреляй! — Ствол винтовки глядел прямо на него, Питер видел даже дуло оружия. В глазах солдата безошибочно читалось одно слово: «Убийство». Питер обманул и унизил его, и теперь юноша не собирался оставлять его в живых. Питеру осталось жить несколько секунд.

— Мьёлльнир! В руку! — крикнул Питер; в то же мгновение где-то за солдатом послышался грохот, как если бы упала стена.

Палец солдата начал сжимать курок.

Из-под кровати вылетела мышь и прыгнула на ногу солдата.

Солдат вскрикнул от боли и выстрелил, но рука дрогнула и, кружок дула слегка отклонился в сторону.

В замкнутом помещении шум от выстрела винтовки со страшной силой ударил по ушам, но Питер все-таки услышал, как пуля пронеслась рядом с ухом, жужжа как пчела, и ударилась в стену за ним.

Второй взрыв, как если бы во вторую и более близкую стену попал снаряд; третий, даже еще громче, как если бы источник ужасных взрывов приближался, разнося по дороге все стены.

Солдат тряхнул ногой; мышь слетела на пол с его штанов, с зубов капала кровь. Солдат шагнул вперед и наступил на нее сапогом.

Четвертый взрыв, электричество погасло, остался только слабый свет из грязного окна.

Солдат опять поднял винтовку, и стена за ним взорвалась.

Бетонные блоки рухнули в комнату, подняв облака пыли. Солдат повернулся, и его глаза расширились от ужаса, когда он увидел, что кирпичи сложились в очертания ужасного зверя, готового броситься на него. Фигура то увеличивалась, когда кирпичи падали на нее, то уменьшалась, когда они разбивались и валились на пол.

Из середины разбивающийся, раскалывающихся кирпичей вылетел железный молот. Он ударил солдату по черепу, кровь и мозги разлетелись во все стороны. Две половинки шлема, зазвенев, отразились от потолка.

Мышь слабо дергалась среди дождя падавших кирпичей. И, поскольку Питер глядел на мышь, он почти не заметил сильнейший нервный шок, который потряс его руку в то мгновение, когда нагревшийся в полете молот, все еще дымясь, успокоился в руке. С конца молота падала теплая кровь. И тут мгновенно, как воспоминание о сне, он понял, что это та самая мышь, которая обычно ела сыр в кладовке западного крыла, в которой Питер играл, когда был мальчиком. И она же каким-то образом (вот это осталось в тумане) вылечила паралич его рук…

И тут он вспомнил сон, каждое слово.

Питер пополз на локтях над обломками кирпичей туда, где на полу лежало ничем не примечательное маленькое тельце, сильно покалеченное ударом сапога солдата. Лапки не шевелились, маленькие бока едва поднимались от тяжелого дыхания.

Питер положил Мышонка к себе на ладонь.

— Не волнуйся, парень, — прошептал он. — Тебе надо к ветеринару, и я его тебе найду…

Но как? Где-то далеко слышались крики, где-то бежали сапоги, удаляясь, возможно по лестнице.

Он аккуратно сунул мышь в карман. Что теперь?

Питер оглянулся и увидел потрясающее зрелище. В стене перед ним образовалась дыра толщиной в несколько ярдов. В проломе виднелась следующая комната, забитая сломанными трубами и разорванной проволокой, в дальней стене тоже была дыра, затем еще комната, и еще, и еще. И все дыры представляли идеальные концентрические окружности, образовывая коридор разрушений, ведущий в руку Питера.

Питер посмотрел на маленький железный молоток в руке.

Его руку слегка покалывало, как если бы он ударил раскрытой ладонью по камню, но других повреждений не было.

— Прямо как с проклятыми магами, — прошептал Питер. — Если ты не подписываешь с ними соглашения и не боишься их, они тебе ничего не могут сделать…

Ради пробы он швырнул молот в стену с окном, и вся стена рухнула наружу, в воздух взвились куски кладки, искореженные стальные балки и листы изоляции. Оказалось, что он лежит на полу на четвертом этаже здания, находившегося внутри маленькой базы или группы зданий. Под ним был двор со стоянкой машин, а за ним низкое приземистое здание, на плоской крыше которого стояла водонапорная башня, дальше двойной ряд колючей проволоки. За изгородью лежал плоский коричневый кустарник, потом редкие дорожки травы и, наконец, сухая пустыня, до горизонта.

Вдали кричали взволнованные голоса.

Молот со свистом вернулся к нему из пространства. Питер, спокойно и твердо, протянул руку. Молот ударил по ладони и застыл в руке как бейсбольный мяч в перчатке ловца.

— Перебей ноги этой водонапорной башне, — сказал Питер молоту и бросил его в воздух.

Молот полетел, как метеор. Петер увидел, как башня медленно наклонилась и упала, несколько тон воды хлынуло на крышу здания. Часть крыши рухнула, вода хлынула вниз, заливая верхние этажи.

Свист объявил, что молот возвращается.

В это мгновение еще один юный стражник с лицом, красным от возбуждения и тревоги, обогнул угол и появился в двери. Хотя Питер лежал на полу, стражник поднял винтовку.

— Не стреляй! — завопил Питер, поднимая руки. — Я безоружен!

Но парень приложил винтовку к плечу и прицелился. Но тут его глаза посмотрели за спину Питера. По воздуху неслось что-то, завывая как падающая бомба, и с каждым мгновением монотонный свист становился все ниже.

Питер выбросил руку вверх, но молот пролетел мимо руки и ударил парня прямо в грудь, отбросил к дальней стене и со страшным шумом переломал все ребра. Из ран на груди выплеснулось целое море крови.

Юноша выдохнул женское имя (наверняка подруга или жена), с трудом поднес руки к бьющемуся сердцу и пульсировавшим легким, которые торчали наружу через разорванные мышцы и разбитую грудную клетку, упал в лужу крови и замер.

Молот вернулся в руку Питера.

— Зараза! — выругался Питер, с ужасом и восхищением глядя на молот. Потом, взглянув на двух мертвецов, покачал головой. Он почти жалел их. Почти.

Любой из них мог сделать из него решето, если бы они вспомнили то, чему их учили. Откуда бы не появилась рота этих неудачников, они должны быть дном бочонка с гнилыми яблоками.

Но что с мышонком? Питер достал малыша из кармана.

Мышонок перестал дышать. Питер не знал, что делать. Отложив в сторону молот, он потер маленький животик пальцем.

— Держись, парень. Не сдавайся. — Мышонок был еще теплым.

Как только Питер положил его обратно в карман, он услышал топот солдат по коридору. Он огляделся в поисках укрытия. Дно медицинской тележки могло выдержать его вес, а синими пластиковыми занавесками можно закрыться. В следующее мгновение он уже выбросил медицинскую начинку тележки через пролом в стене и спрятался на нижней полке, втащив ноги руками. Он схватил синие пластиковые занавески и закрылся.

В комнату вбежали люди. Послышались голоса.

«Ты и ты, встаньте в коридоре!»

«Сержант, что за дьявольщина…»

«Иисус, посмотрите, что он сделал с Килмером. Да он разгромил все место!»

«Святая Матерь Божья, что за дьявол все это сделал…»

«Сержант — смотрите, он проломил стену и исчез».

«Этот сраный паралитик?»

«Никакой он не паралитик».

«Вы, трое, через дыру за мной. Бадди, останешься здесь. Держи связь с Васкесом и Эберсолем. Торопись, ребята, вперед!»

Еще больше шагов. Люди перебираются через упавшие блоки и кирпичи.

Питер согнул средние пальцы и прошептал:

— Морфеус, ударь Васкеса, Эберсоля и Бадди. — Потом на дюйм отодвинул занавеску.

Слева, в коридоре, он увидел двух солдат, сидевших на полу и зевавших во весь рот. Справа, около дальней стены, стоял еще один солдат, глядя на упавшую водонапорную башню.

Питер спросил себя, действительно ли это «Бадди». Может быть, духу надо настоящее имя, чтобы подействовать на человека. Прозвища недостаточно.

Молот лежал в нескольких футах, на залитом кровью полу, спрятавшись среди разломанных кирпичей.

Питер тихонько вытянул руку и прошептал.

— Шшш! Мьёлльнир! Иди к папочке!

IV

Бадди услышал скрип за спиной и повернулся. Он увидел, как мускулистая, покрытая шрамами рука вытянулась из медицинской тележки, и в нее прыгнул молоток.

Питер откинул синюю занавеску, когда солдат, слишком поздно, поднял винтовку. Горизонтально махнув рукой, Питер бросил молот, крикнув:

— Только ружье!

И тут Бадди показалось, что его ударил грузовик.

Следующее более-менее ясное воспоминание — он лежит на спине, глядит в голубое небо и видит сломанные куски своей винтовки, медленно крутящиеся в воздухе.

В тот же момент он сообразил, что лежит на обломках кирпичей около дыры в стене, его голова свисает в дыру, а он сам медленно скользит.

Пара сильных рук схватила его и бросила внутрь. И он погрузился в туман боли.

— У меня сломана рука! — крикнул он.

— Заткнись, — приказал спокойный твердый голос. Когда зрение Бадди прояснилось, он увидел, что широкоплечий, покрытый шрамами человек лежит рядом с ним. Одна бычья рука держала его за гимнастерку, а другая, с растопыренными пальцами, была поднята в воздух, прямо перед его лицом.

Бадди увидел лицо человека. В этом лице и этих глазах было что-то такое, что делало его похожим на лицо босса, странного сумасшедшего парня с бабскими украшениями, который говорил Уэнтворту, что надо сделать.

— А теперь скажи, где вы держите Лемюэля Уэйлока. Старик, высокий, лысый, большие белые брови.

— Я ничего тебе не скажу, кусок дерьма!

Свистящий грохот, переходящий из высоких нот в низкие, в комнату влетел железный молоток и прилип к ладони мужчины. Запятнанная кровью головка молотка еще дымилась, капля крови прокатилась по ней и упала на щеку юного солдата.

— Второй этаж! Комната 201! Угловая комната с дальней стороны.

— А теперь извинись за то, что достал меня.

— Прошу прощения, сэр! — недовольно рявкнул юный солдат.

— Я принимаю твое извинение и хорошо отплачу. Морфеус! Выруби его!

Теплое одеяло оцепенения упало на тело юного солдата и закрыло его глаза. Боль в сломанной руке отступила, и он провалился в глубокий сон.