Триггеры

Глава 29

Тони Фалькони заявился домой пьяным. Опять.

Дженис сидела на деване, боясь даже слово сказать. Что угодно может вызвать вспышку гнева, и…

А он оглядывал гостиную. Пульс Дженис участился. Она знала, что он делает: ищет что-нибудь — что угодно — к чему можно придраться. Что-нибудь, что она недостаточно хорошо вымыла, что-то, что не убрала на место, что-то, что не было сделано так, как ему нравится. Неважно, что она допоздна сидела взаперти в больнице, и неважно, сколько всего другого она сделала как надо: он найдёт то единственное, что она сделала не так, и…

— Я, по-моему, сказал тебе избавиться от этого стула, — сказал он, показывая пальцем.

Желудок Дженис завязался узлом. На самом деле он говорил, что раздумывает, не избавиться ли от этого стула — то был старый стул кухонного типа с треснувшей виниловой обтяжкой; чинить его не было смысла. Но возражать ему сейчас было бы ошибкой.

Как, однако, и молчать.

— Говорил? — рявкнул он. А потом, не дожидаясь ответа: — Так какого же хрена он до сих пор здесь?

— Прости, — сказала Дженис.

— У тебя всегда «прости», — сказал Тони. Он ринулся к ней, схватил за руку — ту, что с татуировкой тигра — и грубо поднял её на ноги. — Ты тупая сука, — сказал он, толкая её по направлению к стулу, и…

…и Эрик Редекоп резко тряхнул головой, пытаясь отогнать это воспоминание.

Но он не мог. Ни это, ни другие, что продолжали осаждать его.

Эрик лежал в постели, пялясь в потолок; лучи утреннего солнца лились в комнату в щели жалюзи. Дженис отправилась домой около десяти вечера — он заплатил за такси, которое увезло её из паба — а Тони припёрся часом позже.

Он перевернулся на бок, сделал глубокий вдох и медленно выдохнул.

Он не мог с этим смириться. И она не должна.

Старые воспоминания о похожих событиях останутся навсегда. Но он по крайней мере, может сделать так, чтобы не появлялись новые.

Это было не его дело. Не его дом. Не его долг.

Но он спас президента Соединённых Штатов. Так что и эту женщину сможет спасти.

И внезапно ему вспомнилось. Воспоминание месячной давности проникло в сознание и…

Нет. Не одно воспоминание; серия воспоминаний. Воспоминаний о… каждом месяце, да: об утре четвёртой субботы каждого месяца. Джен ходит играть в «Подземелья и Драконы» в…

Он никогда о нём не слышал, но, по-видимому, «Бронзовый щит» был крупнейшим в столице магазином игр. Это был её день месяца — Тони практически никогда не ходил с ней, предпочитая остаться дома перед телевизором. Зато обычно приходил брат Джен Руди; собственно — ах, да — поэтому-то ей и позволялось сюда ходить: для создания иллюзии свободы у её семьи, чтоб никто косо не смотрел.

И четвёртая суббота как раз сегодня. Он, однако спросил себя, не был ли сегодняшний поход отменён из-за того, что случилось вчера, но она ничего про это не знала — из чего следовало, что она в самом деле появится в «Бронзовом щите» сегодня утром.

Ну, тогда ладно. Ладно.

Сьюзан Доусон немного вздремнула в конференц-зале внизу; как ей показалось, часов пять. Когда она проснулась, то пошла проведать Ранджипа Сингха, который тоже не уезжал домой.

Было странно не задавать ему вопросов; она и так знала, чем он занимался. Прежде чем отправиться спать, он пообщался с коллегами в Торонто, в Монреальском Нейрологическом Институте, в Центре Когнитивной Нейрологии в Пенсильванском университете и в Центре исследований сознания в Университете Аризоны, переслал им всем копии своих данных в надежде, что кому-нибудь где-нибудь придёт в голову идея о том, как можно разорвать связь.

А сегодня утром странные события в «Лютере Терри» наконец-то удостоились упоминания в новостях среди практически непрерывного освещения покушения на президента и взрыва Белого Дома; у Сингха и нескольких других подвергшихся воздействию людей взяли интервью у него в лаборатории.

Однако телевизионщики уже уехали, и Сингх снова уселся за свой компьютер.

— Доброе утро, агент Доусон, — сказал он, когда Сьюзан вошла.

— Ранджип.

В этот момент вошёл больничный охранник в униформе. У него было две кобуры: в одной была рация, во второй — пистолет.

— Профессор Сингх? — спросил охранник.

— Да?

— Я Иван Тарасов. — Сьюзан вспомнила, что видела его вчера; он был одним из пострадавших от воздействия установки Сингха, он отыскал для неё Дэвида Дженьюари, а позже она его допрашивала. Она взглянула на доску со схемой: Тарасов читал Дору Хеннесси, донора почки, а его читал Оррин Джиллетт, адвокат.

— Вы должны что-то сделать по поводу этих сцепок, — продолжал Тарасов. Он обращается к Сингху, подумала Сьюзан, но не смотрит ни на него, ни на неё.

Сингх указал рукой на экран компьютера.

— Делаю, что могу.

— Вы должны делать больше. Это сводит меня с ума.

— В каком смысле? — спросил Сингх.

Тарасов коротко взглянул в направлении Сьюзан, но, опять же, не встретился с ней взглядом.

— Каждый раз, когда я смотрю на дочь, я вижу, как надругаются над маленькой девочкой.

— О… Боже, — сказал Сингх. — Вы ведь связаны с Дорой Хеннесси, правильно?

— Да.

— То есть воспоминания о надругательстве — её?

— Думаю, да.

У Сингха отвисла челюсть.

— Это… ужасно.

— И отвратительно. Бедняжка.

— Сколько Доре было лет, когда это случилось?

— Думаю, столько же, сколько сейчас моей дочке. Три.

Сингх сверился с записями у себя в компьютере.

— Сейчас мисс Хеннесси тридцать семь. — Он поднял голову. — Человек, который над ней надругался — как по-вашему, кто это?

— Сейчас бы я его не узнал, но да. Это был её отец, Джош Латимер.

— Тот, кому она собралась отдать почку? — удивился Сингх.

— Я не думаю, что она это помнит, — сказал Тарасов, по-прежнему не глядя на Сингха. — Я не припоминаю, чтобы она это с кем-либо обсуждала.

Сьюзан увидела, как брови Сингха полезли на лоб.

— Это… потрясающе.

— Что именно?

— Вы помните нечто из её прошлого, чего не помнит она сама. Интересно, почему.

Тарасов задумался.

— Может быть, воспоминания настолько травмирующие, что она их заблокировала.

— Возможно, и так, — сказал Сингх, — однако…

— Да?

— Вы сказали, что думаете, что ей было три, когда это случилось.

— Иначе никак, — ответил Тарасов. — Три или меньше. Отец и мать Доры разошлись, когда ей было три. Она больше не видела его до прошлого года, когда он отыскал её в надежде на то, что у них хорошая совместимость тканей — и что она согласится на донорство.

— Три… или меньше, — повторил Сингх.

— Да.

— Большинство взрослых не помнят ничего до тех пор, пока им не исполнится три с половиной или даже четыре. Но…

— Да?

— Я видел вас в больнице — я имею в виду, до того, как это всё случилось. Вы… не слишком общительны.

— И что?

— И вы стараетесь не смотреть людям в глаза. Вы всегда отводите взгляд.

— Вы меня в чём-то обвиняете, доктор Сингх?

— Нет-нет. Вовсе нет. Но могу ли я спросить: у вас расстройство аутического спектра?

— Я «аспи», — ответил Тарасов.

— Синдром Аспергера, — кивнув, сказал Сингх. — Вы мыслите образами.

— Да.

— Картинками, а не словами.

— В основном.

— И вы помните события первых лет собственной жизни?

— Я помню, как я родился, — сказал Тарасов. — Как и многие с такими расстройствами.

— Ну, значит, вот в чём дело, — сказал Сингх, посмотрев на Сьюзан, а потом снова на Тарасова. — Каждый человек сначала мыслит образами; а как иначе, ведь языком мы овладеваем гораздо позднее. Когда же это происходит, система индексации нашей памяти меняется: слова, а не образы, становятся основными триггерами воспоминаний, и мы больше не можем вспомнить то, что происходило до того, как у нас появились продвинутые языковые способности. Утверждается, что воспоминания по-прежнему остаются в памяти, просто становятся недоступными. Однако вы, мистер Тарасов, способны пользоваться изначальной, доязыковой системой индексирования мисс Хеннесси, потому что вы мыслите образами. Вы можете вспомнить события её прошлого, которые она сама вспомнить уже не может. Собственно… вы можете вспомнить её рождение?

Он задумался.

— Я родился в России, дома, за много лет до того, как моя семья переехала сюда. Но Дора… она родилась — да, теперь я вижу — в больничной палате с голубыми стенами и… детали расплываются, полагаю, у младенцев плохо с фокусировкой зрения… и доктор, принимающий роды — женщина с короткими чёрными волосами.

— Невероятно, — потрясённо сказал Сингх. — Удивительно.

— Речь идёт не о какой-то научной проблеме, — резко сказал Тарасов. — Я не могу выкинуть воспоминания о надругательстве над ребёнком у себя из головы. Они возвращаются каждый раз, когда я вижу дочь. Мне словно постоянно тычут в глаза детским порно.

— Мне очень жаль, — сказал Сингх. — Очень жаль.

— Ваша жалость дела не поправит, — ответил Тарасов, в этот раз глядя прямо на Сингха. — Проблему нужно решить прямо сейчас.