Тренировочный День 5

Глава 9

Новенькая черная «Волга» с тонированными в кромешную тьму стеклами стояла на другой стороне улицы, напротив ворот в школьный двор. С того места, где стоял Виктор ее было хорошо видно, на фоне бело-голубых, мозаичных стен домов и побеленных снизу стволов деревьев, обычных для сибирских городов тополей, черная «Волга» выделялась таким чужеродным предметом, словно капля грязного машинного масла на белом свадебном платье невесты. Металлическая решетка радиатора, круглые фары, угрожающе смотрящие в никуда, зловещая темнота тонированных стекол, гладкие и лакированные поверхности, словно на катафалке.

Виктор бросил еще один взгляд за окно и повернулся к родителям, которые пришли на «разъяснительную беседу».

Видеть взрослых людей, которые сидят за партами — странно само по себе. Нет, парты не были им совсем уж маленькими, парты были нормальными, им не пришлось втискивать себя за парту и сидеть там, задирая колени. В конце концов некоторые современные дети и повыше будут. И все равно, когда взрослый человек сидит за партой в душе у Виктора начинался легкий диссонанс. Чему учить взрослого человека? Вот, например папа Никиты Теплякова — среднего возраста мужчина в темно-зеленом кителе с погонами майора и петлицами танковых войск, с орденскими планками на груди, с металлическим ромбом КВВТИУ — Киевского Высшего Военного Танково-Инженерного Училища. С эмалированным, тяжелым значком «Гвардия». Николай Александрович Тепляков, майор танковых войск, командир войсковой части за номером пятьдесят четыре двести тридцать три, отдельного ремонтного батальона. Суровое лицо, будто вырубленное из камня, большие, тяжелые руки, которые он сложил на парте перед собой. Руки у майора Теплякова тоже как будто были вырезаны из камня, из темного гранита с прожилками, это не были руки старшего офицера, который сидит где-то в штабе, это были руки работяги из гаража — широкие лапы, привычные к труду. Едва заметная траурная каемка под ногтями говорила о том, что майор Тепляков примчался в школу прямиком с работы, где он наверняка руководил починкой какого-нибудь супер-танка, руководил-руководил и не выдержал — скинул китель, переоделся в рабочее х/б и сам полез крутить гайки и стучать молотком, показывая своим подчиненным как надо. Майор Тепляков был тем самым советским офицером, которым пугали своих детей в Западной Европе, словно сошедшим с плаката "Посетите СССР, пока СССР не посетил вас!', выглядывающим из люка бронированного монстра с красной звездой на борту.

Рядом его жена, невысокая и миниатюрная, словно из романа Джека Лондона «Маленькая хозяйка большого дома», будто бы вышедшая из той самой эпохи где войны еще были куртуазными, а кавалеры — галантными, где барышни неизменно знали французский язык и играли на пианино, в ту эпоху где ее кружева и рюшечки и белый шейный платок с бледно-розовыми цветками еще были к месту и даже в моде. Ее маленькое кукольное личико и аккуратно подведенные глаза, белый платок в руке, которым она то и дело промокала выступившие слезы… глядя на нее совершенно точно можно было сказать, что Никита Тепляков пошел в папу. Потому что вот ничего он не унаследовал от своей мамы, которая была больше похожа на игрушечную фарфоровую куколку, одетую в столь неуместные для эпохи строительства развитого социализма кружева. Она вся была немного… неуместна и беспомощна, как кукла среди игрушек для мальчиков, всех этих оловянных солдатиков, ракетных установок, истребителей и танков, пожарных машин, пластиковых ППШ, пистолетов Маузера, мечей Ильи Муромца и зеленых шлемов с красной звездой на лбу.

Видимо это в свое время и привлекло к ней внимание младшего лейтенанта Теплякова — ее неуместность и беспомощность. Виктор видел, как они вошли в класс… ее муж открыл перед ней дверь, как и полагается галантному кавалеру, однако сперва окинул быстрым взглядом помещение и только потом — отступил в сторону, пропуская ее. В эпоху куртуазности так не делали. Это скорее въевшаяся в кровь привычка оберегать и защищать. Сам майор был из тех, про которых Симонов писал в своем стихотворении — ничто на свете не может нас вышибить из седла, такая уж поговорка у майора была.

— Меня попросили провести эту беседу. — осторожно выбирая слова начал Виктор. Меньше всего он хотел, чтобы в результате этой беседы дома у Тепляковых и Лермонтовичей начались репрессии. Он не разделял точки зрения Маргариты Артуровны о том, что «сегодня носишь адидас, а завтра Родину продашь», в том смысле, что вот сегодня ребята гранату где-то нашли (учено-тренировочную, но все же!), а завтра стырят ядерную боеголовку и взорвут ее где-то под Колокамском, устроив третью мировую, апокалипсис и конец света. Вообще из Маргариты Артуровны, не будь она комсомолкой, вышел бы отличный инквизитор, она свои таланты в землю зарывает. Ее легко было представить себе в средневековой камере пыток, склонившейся над раскрытым «Молотом Ведьм», и указывающей что если грешник согрешил один раз, то до продажи своей души Сатане и чтению священных текстов задом наперед, полетов на шабаш и всех этих оргий с козлобородыми сатирами — один шаг. Сегодня ты забыл молитву, а завтра продал душу Дьяволу.

Однако же и совсем спустить с рук все произошедшее не выйдет. И не только потому, что все это видели и если попытаться замять, то дело неминуемо вылезет и нанесет ущерб карьере Маргариты Артуровны и всех остальных взрослых участников — начиная от заведующего и заканчивая лично им, Виктором Борисовичем Полищуком, чья обязанность как раз и заключалась в том, чтобы предварительно осмотреть вещи мальчиков перед поездкой. Наказание должно было быть хотя бы для того, чтобы Никита Тепляков и Володя Лермонтович — не уверовали в свою безнаказанность. Сделал косяк — неси ответственность. Все по-взрослому. Потому Виктор не хотел устраивать из происшествия трагедию, но и не собирался все сиропом и патокой обливать, дескать и не было ничего.

— … извините. — в дверь класса заглянула девушка, вернее это Виктор сперва решил что это молодая девушка-студентка: — можно войти? Я… чуть задержалась.

— Да? — только когда она вошла — он опознал ее по одежде. Он уже видел ее — из окна учительской, когда стоял рядом с Альбиной Николаевной, глядя на черную «Волгу», стоящую напротив школы, а она — стояла внизу, беседуя с родителями Никиты Теплякова. Значит она — мама Володи Лермонтовича. Темно-синее платье, белое ожерелье из искусственного жемчуга, такие же серьги в ушах, высокая прическа, сумочка через плечо, а в руке — книга.

— Конечно, присаживайтесь… — торопится Виктор, поняв, что сделал непозволительно долгую паузу, рассматривая вошедшую гостью. Женщина кивает, но не садится. Она идет прямо к нему и протягивает руку, глядя прямо в глаза.

— Евгения. Я — мама Володи Лермонтовича. — говорит она, раскатывая «р» как-то по-особенному, грассируя этим звуком, слегка картавя, так, что получается не «эр», а скорее мягкое «грр», будто кошка, которая пригрелась у теплой батареи замурчала. Он пожал ей руку, отметив про себя что рукопожатии мамы Володи было на редкость твердым и сильным, не такого ты ожидаешь, когда обмениваешься рукопожатием с женщиной.

— Я — Виктор. Веду летнюю площадку у Володи. — в свою очередь представляется он, не желая обременять себя отчеством «Виктор Борисович», он же явно младшее ее, она выглядит будто молодая студентка, но она — мама Володи, а значит она его старше. Даже если она родила сына в пятнадцать — все равно она старше. Она представилась просто по имени, так что и ему со своим отчеством тут лезть как-то неудобно. Все же она — не ребенок. Интересно, что за книга у нее в руке?

— Ну вот мы и познакомились. — с каким-то внутренним удовлетворением говорит женщина, отпуская его руку: — Володя мне столько про вас рассказывал.

— А наш ничего не рассказывает, представляете! — всплескивает руками жена майора Теплякова: — вот ничего! Женя, садись рядышком, вот тут…

— Спасибо, мне тут удобнее. — женщина кладет на первую парту свою книгу — обложкой вниз, так что Виктор не может прочесть название. Книга явно старая, обложка потертая, страницы поведены волнами так, что видно — она в свое время то ли под дождь попала, то ли ее в ванной читали.

— Значит так. — Виктор снова цитирует старшего тренера «Металлурга», Валерия Сергеевича: — наверняка вы слышали о том, что произошло. В связи с этим меня и попросили встретиться с вами и обсудить текущую ситуацию. В общих чертах — Володя и Никита откуда-то достали… вот. — он открывает ящик стола и выкладывает все содержимое Братского Арсенала — посмотрите.

На столе вырастает выставка в стиле Хемингуэя — «Прощай оружие». Тут и два ударно-спусковых механизма в сборе, десять учебных запалов, три шарика закатанных в оберточную бумагу с точащими короткими запалами из пустого стержня от шариковой ручки, забитого серными спичечными головками. Картонный тубус сигнальной ракеты с маркировкой и цифрами на корпусе и алюминиевой винтовой крышкой. Два складных ножика — один многофункциональный, а второй с одним лезвием. Россыпь круглых стрелянных свинцовых путь от пистолета Макарова в медной оболочке — судя по всему это были боеприпасы для рогатки. Были и рогатки — целых три штуки. Сделанные из крепких веток, обработанные и зашкуренные, рукояти обмотаны где синей, а где черной изолентой, резинки — из нарезанного лентами противогаза, замотанные суровыми нитками, кожаная пятка, куда вставляется боеприпас.

Виктор берет рогатку в руку и вертит ее, примеряясь. Рогатка сделана на совесть, эта — самая мощная, с двумя резиновыми жгутами с каждой стороны. Он натягивает ее, чувствуя сопротивление.

— Вот засранцы. — багровеет майор Тепляков, вставая из-за парты и подходя к столу: — ты смотри, чего наделали…

— Коля! — всплескивает руками его жена: — Коля, не выражайся!

— Извини. Хотел сказать — сорванцы. — тут же поправляется майор Тепляков, протягивает руку и берет одну из круглых, девятимиллиметровых пуль со стола, разглядывает ее со всех сторон.

— А это, надо полагать, боеприпас. — задумчиво говорит он и обращает внимание на рогатку, которую держит в руках Виктор: — двойной жгут. Интересно, как далеко…

— Порядка ста метров запросто. — отвечает на незаданный вопрос Виктор: — я уже пробовал. И баллистическая дуга довольно пологая из-за скорости. С такой рогаткой можно на мелких грызунов охотиться.

— А дома ничего не делает… — качает головой майор Тепляков: — и по трудам у него тройка.

— Не знаю кто это сделал, но сделано на совесть. — кивает Виктор: — классная рогатка. Мне бы такую в детстве.

— У нас в детстве не было таких материалов. — майор кладет пулю обратно на стол и берет одну из рогаток: — ты смотри, так вот куда у меня моток изоленты пропал. Интересно, откуда они замшу взяли? Характерный цвет…

— Могу пролить свет на это обстоятельство. — подает голос с места Евгения, мама Володи Лермонтовича: — судя по всему это моя старая дубленка. Давно я ее в кладовку убрала…

— Боже мой! — прижимает ладони к щекам жена майора Теплякова: — дубленка! Это же вещь! Милочка, это ужасно!

— Ну… она все равно была старая. — пожимает плечами Евгения: — хотя я ее продать хотела или подарить кому. А сейчас…

— Безобразие. — твердеет лицом майор Тепляков: — если нужен кусок кожи, могли бы ко мне в батальон подойти, а не резать одежду бедной девушки.

— Ладно вам. — по лицу у Евгении скользит улыбка: — я же не голой осталась.

— Женечка!

— Все равно. — упорствует майор Тепляков: — безобразие. И… — он кладет рогатку на стол. Берет УСМ в сборе и подносит к лицу: — где-то они достали учебную гранату. Выменяли на мои значки со старого кителя. За пропажу значков Никита уже наказан. Сегодня вечером беседа будет проведена снова.

— Пожалуйста не надо. — говорит Евгения: — у вас такой замечательный сын. Нельзя все решать физическим насилием.

— А как иначе? — искренне удивляется майор Тепляков: — мы же уже говорили на эту тему. Если вовремя не дать ремня, то ребенок от рук отобьется.

— Но… у него такие чудесные глаза! Ваш Никита очень талантливый!

— Пока все его таланты реализуются только в том, чтобы нервы нам трепать. — отвечает майор Тепляков: — извините что прервал вас, Виктор. Пожалуйста продолжайте.

— Я вас не задержу надолго. — говорит Виктор: — давайте будем считать, что я провел беседу и поставил на вид. Воспитание внутри семьи — это ваша прерогатива, равно как и выбор меры воздействия. Моя задача донести до вас некоторые факты. И… вот. — он придвигает складные ножи к родителям: — черный Никиты, а красный с множеством инструментов — Володи. Все же это имущество, они денег стоят. Заберите с собой.

— Понятно. — майор Тепляков забирает нож с рукоятью в виде черной, пластиковой белки и кладет его в карман: — в таком случае я полагаю, что мы свободны?

— Да, конечно. Спасибо что пришли. Эта беседа не более чем формальность. — уточняет Виктор: — так что не переживайте. А дети у вас и правда талантливые… посмотрите какие они сделали рогатки. Знаете, о чем это говорит? О том, что когда им что-то интересно, когда их что-то захватывает — они в состоянии быть очень усидчивыми и терпеливыми, в состоянии приложить очень много энергии. Продумать каждое свое действие. Эти рогатки… особенно вот эта. — он поднимает самую мощную, с двойным жгутом: — вы представляете сколько сюда вложено труда и сколько было неудачных попыток? Посмотрите как подобран даже цвет ниток, вырезаны выемки под жгуты, сама форма рогатки, они явно выбирали ветку с учетом того, как она лежит в руке… а вот тут крепился откидываемый упор на предплечье, чтобы при натяжении кисть не уходила назад. По этой рогатке уже многое можно сказать и о Никите и о Володе. Знаете, мы ругаем своих детей, когда они нарушают правила, но мы хотим, чтобы они были смелыми, хотим, чтобы мыслили шире, раздвигая границы возможного. Вот они так и делают.

— Вы говорите так, как будто не хотите, чтобы их наказали за случившееся… — говорит Евгения со своим грассирующим «гррр».

— Я и не хочу. — отвечает Виктор: — но вам все равно придется. Выберите что-нибудь символическое, но не суровое. Они должны знать, что нельзя попадаться и что за каждое действие наступает ответственность. Но наша задача — дать понять это а не сломать. Володя и Никита — настоящие друзья и замечательные ребята. Уверен, что они вырастут… может и не гениями, но хорошими людьми. По крайней мере у них есть все задатки.

— Хм. — майор Тепляков наклоняет голову, задумавшись: — в первый раз встречаю такого учителя как ты, Виктор. Что же, ремня по заднице этот засранец все равно получит…

— Коля! Не выражайся, прошу тебя!

— … но за то, что конструкцию не продумал. — он берет в руку рогатку со стола: — вот эта, например — явно влево будет забирать. И кто же изолентой рукоять заматывает, ладонь потеть будет. Конструктор… раз такой изобретательный, будет летом туалет на даче строить, навыки приобретать.

— Физический труд это прекрасное решение. — кивает Виктор: — спасибо, что поняли меня.

— Бывай, физрук. — они обмениваются рукопожатиями, и майор Тепляков вместе с семенящей вслед за ним супругой покидают классную комнату. Стазу становится как-то тише и легче дышать. Присутствие майора в помещении как будто сгущало воздух. Виктор вздохнул и перевел взгляд на сидящую Евгению, маму Володи Лермонтовича. Она взглянула на него в ответ и они — встретились взглядами. На долю секунды, которая почему-то показалась слишком длинной. Он первый отвел взгляд в сторону, почему-то ему стало неловко.

— И… вы можете идти, Евгения. Я вас не задерживаю. — говорит он: — беседа проведена. Если вы не будете жаловаться на меня в районный отдел народного образования о том, что вместо полуторачасовой беседы мы поговорили пять минут. Наверняка у вас есть свои дела.

— Есть. — говорит Евгения и встает из-за парты. Подходит к учительскому столу и берет в руки красный складной ножик: — а я и не знала, что он себе ножик купил. Тяжело без отца мальчика воспитывать…

— … понимаю. — Виктор тут же мысленно ругает себя за эти казенные слова. «Понимаю» — как он может понимать? Он что, мать-одиночка? Не был, не привлекался, не участвовал, не замечен, ну и не надо тут из себя строить будто понимает. Не понимает он, вот и все.

— То есть… — начинает было он и снова осекается. Сказать «на самом деле я не понимаю»? Еще глупее. Хватит уже позориться. И чего он так нервничает? Это же просто встреча с родителями учеников… правда она почему-то совсем не выглядит как будто у нее есть сын-подросток. Молодо выглядит. Однако вокруг Виктора в последнее время полно молодых и привлекательных девушек, чем же она отличается от них всех? Он сглатывает.

— Извините. — говорит он, лишь бы что-нибудь сказать и перевести тему разговора: — что у вас за книга? Я заметил, что она довольно зачитана…

— Книга? А… — она протягивает книгу ему: — вот.

— Флобер. — читает он на обложке затертые буквы: — госпожа Бовари.

— Взяла у подруги почитать. Неожиданно увлекательно. — говорит Евгения и убирает книгу в сумочку: — что же… приятно было познакомиться… былинный богатырь.

— Что?

— Алеша Попович, так кажется? — легкий намек на улыбку пробегает по ее губам: — вы даже про подвиг свой не рассказали. Я думала, что герои просто обязаны всем рассказать, иначе как же все узнают, что вы герой?

— Прошу меня простить… у меня дела…. — Виктор бросает взгляд на окно, где-то там внизу стоит черная «Волга».

— Не буду задерживать. — Евгения закидывает сумочку на плечо и следует к выходу из классной комнаты. У дверей останавливается и оборачивается, окидывая его пристальным взглядом: — спасибо вам, Виктор. Я ценю вашу заботу о моем сыне. Вы неравнодушный человек. Понимаю что вы очень заняты, но если однажды… — она не заканчивает фразу и исчезает. Виктор смотрит ей вслед. Вот и что с тобой такое, Полищук, думает он, что с тобой такое? Это — мама одного из его учеников, да она молодо выглядит, но у нее в глазах нет восторженности молодой девчонки, она уже знает как именно устроен мир, это взгляд человека, который повидал дерьма на своем жизненном пути, но не сломлен и продолжает идти вперед и это — привлекает. Но он-то! Ему и самому под сраку лет, если ментально, а не физически… и у него вокруг цветков полным-полно, зачем на соседние клумбы заглядываться? Кроме того, за окном стоит черная «Волга», действуя на нервы Альбине, которая тот еще цветочек, но все же его коллега и…

Тут его взгляд падает на самую мощную рогатку, с двойным жгутом. Мощная рогатка, россыпь свинцовых пуль в медной оболочке со стальным сердечником…

— Сто метров… — говорит он вслух: — можно на мелких грызунов охотиться. Например — на крыс…