Тренировочный День 5

Глава 8

— Виктор Борисович! Что это с вами? Вы заболели? — участливо спрашивает его Маргарита Артуровна, она же «Ритка-комсорг». Виктор кривится и отрицательно качает головой. Присаживается на край стула, чтобы не побеспокоить себе натертое и порванное и протягивает Маргарите листок бумаги.

— Вот. — говорит он: — заявление. Отгул на… до конца недели. По… семейным обстоятельствам.

— Ааа… — понимающе тянет Маргарита Артуровна и в ее глазах загораются огоньки, от вида которых Виктор слегка вздрагивает, уж больно они похожи на такие же огоньки в глазах совсем другой девушки и обычно такие вот огоньки ничего хорошего не сулили… даже если сначала казалось, наоборот.

— Так вы наконец решили пожениться с Бергштейн! — Маргарита Артуровна расплывается в улыбке: — это же… прекрасно! Совет да любовь! Если успеете расписаться до конца месяца, то попадете на подписку полного собрания сочинений Дюма для молодых семей, там и «Три мушкетера» и «Двадцать лет спустя». А еще я вас поставлю в очередь на дачный участок за городом, через годик глядишь и ваша очередь подойдет!

— Как у вас все быстро… — поражается Виктор, не успевший даже ничего возразить.

— У вас все быстро. — поправляет его комсорг, поправляя очки и строго смотря на него: — но я вас понимаю, Виктор Борисович. Вернее — понимаю именно тебя.

— Да? — Виктор, который и сам себя не сильно понимал в последнее время — решил прислушаться. Вдруг да что-нибудь толковое скажут. Все-таки мудрость народная неиссякаема, не живет человек один, а всегда в обществе, да в трудовом коллективе.

— Конечно. — уверенно кивает Маргарита Артуровна и смотрит на него с каким-то трудноуловимым выражением лица, не то жалея его, не то переживая за него. Неужели так видно, как Лилька надо мной издевалась вчера ночью — задается вопросом Виктор и тут же — отбрасывает эту мысль. Не должно быть, он с утра холодной водой обливался, компресс со льдом прикладывал, две чашки кофе выпил и даже трусы не надел, чтобы не натирало, а просто бинтом замотал. Как там говорят, худшая болезнь — это геморрой, ни себе посмотреть, ни людям показать. В его случае все было не так печально, он хоть сам посмотреть мог, но вот тащить пострадавшее хозяйство к врачу он наотрез отказался… в лагере еще ладно, там он как будто поленом ушибленный был, да и не так стыдно было.

В самом деле, думает он, выше голову, Витька, ты же мужик! Тебе такая красивая девушка дала, будь горд и мужествен, неси знамя своей непокобелимости и покобеляй! Так сказать, выше, дальше, сильнее, девиз советских атлетов, а ты тут от одной либеро уже спекся. А ну как придется перед соревнованиями всей команде уровень гормонов природным способом поднимать? Вот на таком уровне должен быть тренер у женской волейбольной команды! Не жалеть живота своего ради победы… и тем более остальных членов тела.

— Я тебя понимаю. — сочувственно говорит Маргарита Артуровна, наклоняясь вперед: — это же сама Лиля Бергштейн! Железная Кайзер! Лучшая либеро в области! Гений своего поколения! Столько энергии! Столько силы и грации в каждом движении! Она никогда не отступает и не сдается!

— Неожиданно. — говорит Виктор, с невольным уважением глядя на школьного комсорга: — так ты оказывается все поняла. — он качает головой. Все же работа школьного комсорга — это в первую очередь работа с людьми и пусть на первый взгляд Рита была немного нелюдима и в школе ее часто за глаза «Синим Чулком» называли, но она оказывается — весьма эмпатична. По одному взгляду понять, что в их «отношениях» Лильки стало слишком много — это прямо уровень. Наверняка она так же поняла и то, что они в парочку только играют, а Лиля на самом деле по Маше Волокитиной сохнет, поняла, что вчера Лиля все-таки настояла на своем… пусть и в ограниченном объеме, поняла почему он сидит на стуле одной ягодице, подвесив пострадавшее хозяйство и вторую ягодицу в воздухе… Школьный комсорг пугает своей аналитикой и осведомленностью…

— Но ты должен удержать свои животные инстинкты, Вить. — серьезно продолжает Маргарита Артуровна и немного краснеет: — я… я понимаю, что это личное, но я же о тебе беспокоюсь! О ваших отношениях! Понимаешь⁈

— Ээ… не очень. — признается Виктор: — животные инстинкты? — он едва не добавил, что единственный животный инстинкт, который его охватывает теперь при виде Лили — это инстинкт самосохранения, выраженный в реакции «бей или беги». Впрочем, в его случае и то и другое бесполезно. Бить ее он не может, а сбежать от нее даже пытаться бесполезно, она даже на одной ноге его догонит и не запыхается. Остается третья реакция, парадоксальная реакция, реакция антилопы в момент, когда ее хватает лев — «замри». Некоторые антилопы в такой момент просто замирают, прикидываясь уже мертвыми, в надежде что лев не станет ее есть, потому как лев не падальщик и трупами не питается. Если при этом всем еще и обделаться… впрочем это редко помогает. Лиля всяко поумней льва будет, не поленится сводить в ванную и лично отшеркать… во всех смыслах. Он сглатывает. Берегитесь своих желаний, а?

— Животные инстинкты. — кивает Маргарита Артуровна: — я же все понимаю, Вить. Она — красивая и талантливая, и очень привлекательная для противоположного пола. Я понимаю, что тебя так и тянет непристойности с ней делать всякие, для того ты и торопишься брак заключить!

— А?

— Я ж тебя насквозь вижу. — уверенно продолжает школьный комсорг: — тебе лишь бы телом ее овладеть. А Лиля — не такая! Она существо больше духовное и непристойностей этих не понимает просто.

— Серьезно? — Виктор начинает испытывать изрядный скептицизм в аналитических способностях Маргариты Артуровны.

— Витя… — она наклоняется к нему и кладет свою руку на его плечо: — сдержи свои низменные потребности. Не нужно торопиться. Когда придет время — все будет. Не торопитесь расписаться, запланируйте свадьбу как положено, можно в школьной столовой, например. День выберете, платье свадебное ей купите и тебе тоже костюм нормальный, а не твой тренировочный из которого ты не вылезаешь. Понимаешь, для каждой девушки свадьба — это особенное событие, событие о котором она будет вспоминать всю свою жизнь. Это для тебя лишь бы на не залезть, лишь бы похоть свою потешить, и я тебя не осуждаю, Вить, ты же парень, хоть и комсомолец. — она стискивает его плечо: — но пожалуйста сдерживай себя. Не нужно ее принуждать к близости. Я же понимаю, что она как честная и порядочная девушка сказала тебе что только после свадьбы, а ты и решил лошадей пограть и расписаться уже на этой неделе. Заявление на отгулы я конечно подпишу, твой класс сама поведу, раз уж ты мне помог с лагерем и стенгазетой, но я тебя умоляю — не нужно давить на Лилю насчет… ну этого… — она снова отводит взгляд и слегка краснеет.

— Мы с тобой точно про одну Лилю говорим? — осторожно начинает Виктор, потому как он только с утра расстался с чрезвычайно довольной Лилей, которая пообещала, что оставит его в покое… на какое-то время. Какое именно — вот что его интересовало. Потому как отказаться от всех этих языческих обрядов в исполнении Бергштейн он конечно же не мог, пусть даже ему и было больно. Умом, наверное, понимал, но вот с телом были проблемы… проклятый механизм запускался вновь и вновь, потом становилось больно и механизм сдувался, но потом боль утихала, а Лилька наоборот — распалялась и… «ты же комсомолец, Петька! И пулемет застрочил с новой силой!». Вот такими вот волнами.

Так что в настоящий момент бытия Виктор Борисович Полищук в невинность, непорочность и чувство меры у Лили Бергштейн не верил вот нисколечко.

— Я про нее все знаю! — гордо выпрямляется Маргарита Артуровна: — и что она в школе училась не очень и что пыталась в Щучку поступать и что парней у нее никогда не было, несмотря на слухи, которые по городу ходят. Ты вот с ней сколько? Недели не прошло. А я за ней уже год слежу!

— Следишь?

— Ну не так, чтобы с биноклем и в плаще… так только в начале было! — смущается школьный комсорг: — а потом уже не было! То есть было, но почти не было… в общем забудь! Я про что говорю — что я ее знаю, а ты нет! У нее такой талант! Она бы в жизнь не стала растрачиваться на… ну все такое!

— Талантливые люди талантливы во всем, а? — хмыкает Виктор: — а что, если она и в этом талантлива? Даже слишком талантлива? Вот ты мне скажи, Рита, как поступить, если ты скажем… мазохист при дворе Влада Цепеша?

— А?

— Вот, понимаешь, сажают значит тебя на кол, Рит. А ты комсомолка, конечно, но такая не совсем хорошая комсомолка. Прямо скажем, извращенка-комсомолка. Нравится тебе, когда тебе больно, например, комсомолка-извращенка-мазохистка…

— Ты чего, Вить⁈ — школьный комсорг подается назад.

— Я к примеру. Гипотетически. — Виктор кладет руки на стол и ложится поверх них, уперевшись лбом в столешницу: — то есть в теории. У тебя же есть воображение, Рита, ты ж комсорг, такие как ты впереди планеты всей. Ну?

— Я… против таких вот вещей… но, наверное, представить себе могу… — тихо говорит Маргарита Артуровна: — а… какой вопрос был вообще? Как старший товарищ я всегда помогу если ты запутался. Уж лучше я, чем ты бедную Лилю мучать будешь своими глупостями!

— Да? — Виктор повернул голову и окинул школьного комсорга оценивающим взглядом. Та забеспокоилась и прижала к груди картонную папку с надписью «входящие» и номером «4» в уголке. Немного отодвинулась от него, выставив папку как римский легионер свой скутум, защищаясь от варваров-галлов в медвежьих шкурах.

— Н-не смотри на меня так, животное. — сказала она: — то есть я хотела сказать — возьмите себя в руки Виктор Борисович!

— Типичная цундере. — вздыхает Виктор: — так о чем это я? Ах, да. Мазохистка-комсомолка при Владе Цепеше «Пронзателе». Вот попала ты ему на глаза да под горячую руку, и он такой «казнить вот эту, которая плохие стенгазеты делает и социалистическое соревнование проиграла»…

— Что ты такое говоришь! Не проиграем мы соцсоревнование! А за стенгазету у нас второе место по городу! Сам же статью туда писал! — возмущается Маргарита Артуровна.

— Ну хорошо. — соглашается с ней Виктор: — вот скажем наоборот, буржуй этот Влад Цепеш и угнетатель народных масс… которым он безусловно и был. И казнить тебя решил наоборот — за то, что стенгазету ты хорошую выпустила. Второе место в городе заняла. И социалистическое соревнование выиграла. И вообще хорошая комсомолка, активистка и все такое.

— Тогда ладно. — успокаивается Маргарита Артуровна и поправляет очки: — тогда его классовая ненависть ко мне ясна и понятна. Равно как и бессильная злоба мирового империализма, обреченного на поражение в мировой революции.

— Вот-вот. — кивает Виктор: — и значит сажают тебя на кол, а ты не только комсомолка, но и мазохистка, не забыла? И тебе вроде как больно, но и приятно в тоже самое время. А на кол не то, чтобы до конца сразу сажают, а тыкнут и откатят, мучают, империалисты и капиталисты, терзаемые классовой ненавистью, понимаешь? То есть вроде как больно, конечно, но и приятно…

— А… ты это к чему, Вить? — осторожно спрашивает его Маргарита Артуровна: — ты вообще о чем?

— Да я так… вопрос тут возникает, понимаешь? — Виктор поднимает голову и смотрит прямо на нее: — вот что делать? Позволять дальше себя… тыкать или нет? Потому, как и приятно конечно, но и больно. Очень больно. Но приятно.

— Тебе к врачу нужно сходить. — говорит Маргарита Артуровна: — ты же больной. Бредишь вон. Если тебе больно, значит больно. Если приятно, то приятно. Вот и все.

— Как я тебе завидую. — вздыхает Виктор: — вот было бы и у меня все так просто.

— Ты просто все усложняешь. А отгул я тебе дам, но только на эту неделю. У нас смена скоро заканчивается, так что на конец смены выходи, а то будет прогул. И… если вы там и правда «Крылышки» обыграете, то я тебе… я тебя на серию «Классики современности» в очередь поставлю! Вот!

— Круто, чё. — кивает он: — ладно, пойду я тогда. Спасибо что вошла в положение и разрешила отгул взять.

— Так я же знаю, что вы тренироваться будете, к товарищескому матчу готовиться. — моргает школьный комсорг: — просто ты уж будь так добр, не приставай к Лильке со своими грязными мыслишками и руки от нее подальше держи. Она тебе доверяет, не смей злоупотребить этим доверием!

— Все-таки мы с тобой про разных Лиль говорим. — Виктор встает со стула. Дверь в учительскую распахивается, входит Альбина Николаевна. Ее взгляд останавливается на Викторе.

— Добрый день. — говорит она: — Виктор Борисович наконец-таки изволил посетить сию юдоль скорби. А я думала что ты теперь целыми днями будешь кушать виноград из пальчиков волейбольных гурий.

— Если бы. — вздыхает он: — злоба дня довлеет. Да и виноградом объестся можно запросто. Зеленый он и кислый.

— На взгляд-то он хорош, да зелен — ягодки нет зрелой: — тотчас оскомину набьёшь. — понимающе кивает Альбина, цитируя басню Крылова: — хоть видит око — зуб неймет. Хорошо, что ты здесь, там как раз родители Лермонтовича и Теплякова пришли. Наверное, будет лучше если ты с ними поговоришь, а не Рита.

— Провести разъяснительную беседу с родителями об воспитании их детей, о том, где они упустили и недоглядели, поставить на вид и заклеймить как предателей советской родины — это моя обязанность! — вскидывается Маргарита Артуровна.

— Вот именно поэтому будет лучше если Витя эту беседу проведет. — кивает Альбина Николаевна: — в конце концов он и пострадал больше всех, ушибся когда падал на дорожку… да и последствия тоже были… болезненными. — она метает острый взгляд на Виктора, который все еще сидит на стуле одной ягодицей. Он прищуривается и наклоняет голову, вглядываясь… так и есть, у Альбины тоже искорки в глазах пляшут.

— За последствия я как раз не уверен, то ли благодарить, то ли жаловаться. — ворчит он, осторожно вставая со стула, чтобы не привлекать излишнего внимания своей неестественной позой: — вот если ты, Альбина была бы… ах, да ты же партийная у нас. Была бы коммунисткой-мазохисткой к примеру…

— Я такая и есть. — отвечает она, не моргнув и глазом: — потому что только мазохист может летом со старшеклассниками заниматься целыми днями.

— Он тебе сейчас про Влада Цепеша «Пронзателя» будет рассказывать. — жалуется школьный комсорнг: — я правда не понимаю, но очень страшно. Говорит на кол тебя посадят и будет больно. А потом приятно. Или сперва приятно, а потом больно?

— Горькими слезами по вам всем дедушка Фрейд плачет. — говорит Альбина: — а тебе Витька к врачу нужно.

— И я ему говорила! К психиатру! Чтобы взялись за него, пока катушка окончательно не съехала! Он же с детьми работает. И за Лилю Бергштейн страшно теперь…

— Я вообще-то больше имела в виду уролога… — Альбина снова кидает красноречивый взгляд Виктору ниже пояса: — но и психиатр там явно лишним не будет. А за Лилю вашу… тут скорей за Виктора нужно опасаться, верно я говорю, товарищ Полищук?

— Я так рад что подробности моей личной жизни известны тут почти всем. — с сарказмом отзывается Виктор: — не приходится даже ничего говорить, все уже в курсе. Кроме Риты разве что.

— Рита у нас цветок невинный, не смей ее портить. Ну так что, пойдешь встретишься с родителями наших залетчиков: — Альбина подходит к окну и выглядывает наружу: — вон они, стоят и разговаривают… мама Лермонтовича, и рядом с ней — мама и папа Теплякова Никиты. И… — она вдруг замолкает и меняется в лице. Прикусывает губу и поспешно отворачивается от окна. Виктор выглядывает в окно вслед за ней и видит черную «Волгу», стоящую напротив ворот школы.