Торнбер

Глава 21

Прошло два дня, и Грэм начинал тихо сходить с ума. Он перестал уходить с Чадом Грэйсоном по утрам, в основном потому, что надеялся увидеть Алиссу. Он бродил по коридорам Замка Камерон, надеясь наткнуть на неё, но удача от него отвернулась. Она не выходила на трапезы в главном зале. Сославшись на внезапное недомогание, она просила Мойру приносить еду ей в комнату.

— А почему тебе так интересно? — спросила Мойра, когда он стал донимать её уже наверное в пятый раз, надеясь узнать что-то про Алиссу.

— Я просто хотел убедиться в том, что она в порядке, — сказал он в свою защиту.

Она одарила его хитрой улыбкой:

— Не сомневаюсь, что хотел.

— Так она болеет, или как?

— Она плохо себя чувствует, — подтвердила Мойра, — но из достоверных источников мне известно, что на балу этим вечером она будет.

— Значит, она просто притворяется больной.

— Куда ты подевал свою культурность? — Она нахмурилась, глядя на него.

— Я просто не понимаю, почему она прячется.

Она вздохнула:

— Может, она нервничает из-за встречи с твоей матерью.

На Грэма накатила паника:

— Она так сказала?!

— Нет, но твоя реакция о многом говорит.

Он раскрыл рот, закрыл, а потом снова раскрыл.

— Обычно ты бы сказал «Почему она нервничает?», или что-то подобное — но то, что ты немедленно это принял, в совокупности с шоком и страхом… — она позволила словам повиснуть в воздухе, уставившись на него. Затем улыбнулась: — Поздравляю, ты, хитрый чёрт. Она мне даже не намекнула! Но надо было догадаться — после Фестиваля Рассвета Зимы она на Перри даже смотреть перестала.

— Во имя всех мёртвых богов, кто-нибудь, спасите меня от женщин! — выругался он.

— Я никому не скажу, — прошептала она. — Ты её уже целовал?

Грэм подавился, но тут к ним присоединилась Грэйс, сжалившаяся над ним:

— Как не стыдно, Мойра! Ты же знаешь, что истинный джентльмен никогда такое не обсуждает.

Мойра сосредоточилась на своей маленькой спутнице:

— О-о! Надо было догадаться! Ты с самого начала всё знала, не так ли? Как ты смеешь скрывать такое от меня!

— Беги, Грэм! — воскликнула Грэйс, притворяясь, что сопротивляется, когда её создательница подхватила её с пола. — Я не смогу долго её удерживать. Спасайся!

— Ш-ш-ш! — приказала Мойра. — Ты устраиваешь сцену.

Однако Грэм принял слова медведицы всерьёз, и поспешно ретировался, сбежав до того, как Мойра смогла задать ему ещё вопросы.

— Что думаешь?

— Насчёт чего? — сказал Грэм, дразнясь. Он уже в точности знал, что именно имела ввиду его сестра.

Её голубые глаза расширились:

— Насчёт платья!

Он одарил её поражённым взглядом, будто только что впервые увидел её. Она была одета в светло-голубое платье с длинными рукавами, украшенными белой вышивкой. Её волосы были прихотливо заплетены опытными руками их матери, и были украшены тонкой серебряной тиарой с ярким топазом. Она выглядела настоящей дочкой своей матери.

— А ты не слишком молода для бала?

— Ты отлично знаешь, что в прошлом месяце мне исполнилось десять, — упрекнула она.

Он не забыл.

— Ну и ну! — воскликнул он. — Уже десять… пожалуйста, прости своего несчастного брата. Мне больно вспоминать о неуклонно приближающейся зрелости моей дорогой сестры.

— Тебе придётся стараться усерднее. Я не могу вечно о тебе заботиться, — серьёзно сказала она ему. — Довольно скоро придёт день, когда я буду замужней женщиной, а ты останешься сам себя обеспечивать.

— Никогда! — возразил он. — Я буду защищать твою честь так решительно, что никто не осмелится ухаживать за моей милой сестрёнкой.

— Бедный Братик, — с жалостью сказала она. — Ты никогда не найдёшь жену, если будешь слишком трястись над своей сестрой.

Он засмеялся:

— Ты действительно думаешь, что я безнадёжен, не так ли?

— С девушками — да, однако не волнуйся — уверена, однажды ты найдёшь себе кого-нибудь хорошего. — Она приостановилась. — Но лишь после того, как я выйду замуж, конечно же.

«Я могу тебя и удивить», — подумал он, но оставил это при себе.

— Тебе помочь с завязками? — спросил он, зная, что именно этого она и ждала.

Она кивнула:

— Мама трудится над своими волосами.

Он помог ей затянуть рукава.

— Это будет твой первый бал.

— Я выгляжу слишком молодой?

«Всегда», — печально подумал он. «Для меня ты никогда не будешь достаточно взрослой». Но ей он этого не сказал. Вместо этого он заверил её:

— Ты теперь выглядишь совсем как леди.

— Думаешь, кто-нибудь захочет со мной потанцевать? — За взрослым фасадом его сестры втайне скрывались нервность и неуверенность.

— Пусть только осмелятся не пригласить тебя на танец! — прорычал он, сжимая кулак. Она захихикала, а он добавил: — Но мне, конечно, придётся поколотить тех, кто тебя пригласит.

— Тогда тебе придётся побить всех, — рационально парировала она, — и тех, кто пригласит, и тех, кто не пригласит!

Он посмотрел в потолок, и принял драматичную позу:

— Это — тяжёлое проклятие, которое оставил мне наш отец.

— Думаешь, он бы гордился мной? — спросила она. Тема их отца была для его сестры очень любопытна. Она была слишком молодой, чтобы помнить его, или испытывать ту же печаль, которые испытывали её брат и мать. Однако он был осторожен, никогда не позволяя ей увидеть, насколько болезненными были для него такие вопросы, боясь, что она перестанет их задавать.

— Гордился бы, — только и смог он сказать, прежде чем комок встал в его горле, поэтому он обнял её, чтобы скрыть свою реакцию.

Тут вошла Роуз, притворившись, что не подслушивала их:

— Вы готовы?

Они кивнули, и вышли вместе, но не до того, как её острый взгляд заметил маленький кусок ленты, упавший между кроватью и прикроватным столиком Грэма. Она не помнила, чтобы её дочь носила такой цвет, но отложила эту информацию в сторонку, как и многие другие вещи, чтобы обдумать в другое время.

Для бала главный зал претерпел трансформацию. Из его центральной части исчезли массивные столы. Некоторые остались, чтобы держать на себе напитки и лакомства, но большая их часть была вынесена. Приподнятая область, где обычно стоял высокий стол, превратилась в сцену, где музыканты устанавливали свои инструменты, и воздух уже был наполнен лёгкой музыкой.

Люди общались в маленьких группах, разбросанных по помещению. Некоторые из них даже не были дворянами — Графиня взяла за правило приглашать некоторых из наиболее преуспевавших горожан Уошбрука. Роланд, Герцог Ланкастера, также присутствовал вместе со своей женой, Ме́лани — и они привели с собой ряд важных людей из их владений. Барон Арундэла, Уолтэр Прэйсиан, тоже был там со своей женой, Ребэккой, и обоими взрослыми детьми, Джорджем и Элэйн.

Было несколько человек из Малверна и Трэнта, а также гости из Сурэнсии в Гододдине — но никто из них ни капли Грэма не интересовал. Его взгляд прочёсывал толпу лишь с одной целью.

«Где же она?»

— Сходи представь свою сестру, — сказала Роуз. — Мне надо поздороваться с герцогиней. — Под «герцогиней» она подразумевала жену Роланда, Мелани, которая уже глубоко погрузилась в беседу с Пенелопой Иллэниэл. Как и Графиня, Мелани Ланкастер была из простолюдинов, поэтому в высшем свете она естественно стремилась к Пенни за советами.

Грэм сделал, как ему сказали, поведя Кариссу знакомиться с разными личностями. Она уже знала тех, кто был из Камерона и городка Уошбрук, но для некоторых дворян она была новенькой.

— Это Лорд Эрик, сын Графа Балистэйра, — сказал Грэм, представляя её молодому дворянину, близкому к нему по возрасту. — Могу я представить мою сестру Кариссу?

Сам Граф захворал, но его сын взял на себя управление делами Балистэйра. Учитывая его возраст и неженатый статус, от него ожидали присутствовать на всех возможных социальных событиях Лосайона. Он любезно поздоровался с ними, уже успев познакомиться с Грэмом за годы до этого. Грэм чувствовал с Эриком некое сродство, в основном из-за их близкого возраста и из-за ожиданий, которые однажды будут на них обоих возложены.

— Рад познакомиться, юная леди, — ответил Эрик, изысканно кланяясь юной девушке, и на миг задержавшись над её кистью, не совсем касаясь губами её кожи.

— Очарована, — сказала Карисса.

— А этот изысканный джентльмен рядом с ним — Лорд Стефан Малверн, — продолжил Грэм, представляя Графа. Проявив заметную верность Лосайону, Стефан Малверн пошёл против узурпатора во время восстания Герцога Трэмонта годы тому назад. Его отец, предыдущий Граф, был одним из соратников Трэмонта, пока Дориан Торнбер не срубил ему голову по приказу Ариадны Ланкастер.

Грэм не был уверен, помнила ли его сестра всё, чему учила её Роуз насчёт каждого из гостей, но та развеяла его сомнения, когда несколько минут спустя они двинулись дальше:

— Он кажется милым, — сказала она, — несмотря на случившееся.

Грэм кивнул:

— Он остался верным всё то время. Был с нами, когда мы бежали из столицы.

— Что это за поразительное сокровище вы ведёте под локоть? — послышался голос из-за спины.

Мгновенно повернувшись, Грэм с облегчением наконец-то увидел Алиссу. Не теряя самообладания, он ответил:

— Леди Алисса, вы прекрасно выглядите этим вечером. Это — моя сестра Карисса. Карисса, это — Леди Алисса Конрадт, дочь Барона Конрадта из Гододдина.

— Очень приятно познакомиться, — сказала Карисса.

— Я хотела бы вас поблагодарить, — отозвалась Алисса. — Мне казали, что я всё это время сидела на вашем месте.

— Мама изначально усадила меня там, чтобы я приглядывала за Грэмом, — поддела его молодая девушка. — Надеюсь, что эта задача не была вам слишком обременительна.

Алисса засмеялась:

— Сперва я беспокоилась. Он казался таким угнетённым, когда я только села напротив. Лишь позже я узнала, что это он так горевал по вашему отсутствию.

Грэм как всегда поразился способности его сестрёнки очаровывать взрослых. «Она действительно вырастет как Мама». Музыканты начали играть первый танец этого вечера, и Лорд Эрик быстро подошёл, предложив Кариссе руку.

— Могу ли я уговорить леди удостоить меня танцем? — спросил молодой граф.

— С удовольствием, — ответила Карисса, прежде чем покоситься на Алиссу: — Вы не могли бы ненадолго взять моего брата под опеку? Я не хотела бы бросать его одного.

Алисса улыбнулась:

— Я постараюсь. — После того, как они отошли, она посмотрела на Грэма: — Твоя сестра поразительна. Сколько ей, говоришь?

— Десять, но по её словам этого не скажешь.

— Она кажется развитой не по годам. Можно удивиться тому, что вы вообще родственники.

— Она пошла в мать. Уверен, скоро ты с ней познакомишься.

— Мне говорили, что твоя госпожа-мать — внушительная женщина, — сказала Алисса.

— Ты и половины не знаешь, — согласился он. — Не против пройтись по площадке для танцев?

Она протянула руку:

— Я уж думала, ты никогда не попросишь.

Они танцевали, меряя пол грациозными шагами. На короткое время Грэм забыл свои волнения и заботы, довольствуясь лишь следованием музыке. Рука Алиссы ощущалась тёплой в его собственной, и он с трудом избегал слишком долго глазеть на неё.

— Мне тебя не хватало последние несколько дней, — сказал он ей. — Ты заставила меня страшно волноваться.

— Мне нужно было прийти в себя. Наш последний разговор был неожиданным, — ответила она. Её улыбка была лёгкой, но в глазах её всё ещё крылась глубокая боль.

— Я в тот день был абсолютно серьёзен, — сказал Грэм.

— Иногда мир принимает решения за нас, вопреки нашим лучшим побуждениям.

Глядя ей через плечо, Грэм заметил Перри Дрэйпера. Тот не танцевал. Парень стоял у стены, разговаривая с Мойрой и Робертом Лиси, и бросая в сторону Грэма тёмные взгляды.

Алисса проследила взгляд Грэма, и вздрогнула, когда осознала, что он смотрел на Перри.

— Я поговорила с ним несколько минут назад, — начала она.

— О, — нейтрально сказал Грэм.

— Он был не рад. Я сказала ему, что его общество мне больше не нравится.

— А раньше нравилось?

— Он пытался ухаживать за мной, когда я только прибыла, и поначалу я не была так уж против этой идеи, — признала она.

Она никогда не говорила о попытках ухаживания Перри, но Грэм не волновался.

— Наверное, это было трудно. Что заставило тебя передумать на его счёт?

— Я встретила другого, — ответила она, одарив Грэма озорной улыбкой.

— Бедняга Перри, — посочувствовал Грэм. — Если бы я упал с такой высоты, то сомневаюсь, что моё сердце выжило бы. Однако этот «другой» наверняка должен сейчас быть ужасно рад.

— Похоже на то, — согласилась она.

Тут песня закончилась, но Грэм не мог вынести разлуки с ней ради другой партнёрши, и поэтому они танцевали снова, и снова. В конце концов судьба вмешалась, и Грэм был вынужден на время оставить её.

— Могу я вмешаться? — На его плечо легла ладонь.

Подавив раздражение, Грэм оглянулся лишь для того, чтобы обнаружить стоявшего позади Графа ди'Камерона.

— Конечно, милорд.

Мордэкай улыбнулся ему:

— Прости меня, Грэм. Моя госпожа жена осаждена толпой поклонников, и я, брошенный на волю волн, не мог вынести твоей монополии на очарование милой Леди Алиссы.

Грэм уныло смирился с поражением, и отошёл, обнаружив ожидавшую его мать.

— Наслаждаешься балом, Мама?

— Конечно, — ответила она, глядя на него с поднятой бровью, — хотя не так сильно, как некоторые.

— Она восхитительно танцует.

— Тогда я должна с ней познакомиться. Говорят, что она проявила к тебе некоторый интерес.

— Я бы не стал говорить за неё, но мне её общество принесло значительную радость, — признал Грэм, старательно скрывая свою тревогу. «Она должна ей понравиться, должна».

— Она весьма красива, — сделала наблюдение Роуз. — Однако я не могу не заметить оливковый цвет её кожи, что необычно для жительниц столь северных земель.

— Один из её родственников происходит из Южной Пустыни, — объяснил Грэм.

— Я и подумала, что она слегка похожа на Сэра Сайхана, — сказала его мать. — Тогда это действительно имеет смысл.

Эта мысль удивила Грэма, ибо он никогда не думал об их схожести. Она определённо не обладала ничем из грубых черт лица Сайхана, но что-то такое было в глазах…

— Наверное, это со стороны Джона, — продолжила Роуз. — С Мэри я знакома, и на её лице ничего такого видно не было.

— Мэри?

— Конрадт, — сказала Роуз, кивая, — её мать.

Его мать знала её мать. «Почему я не удивлён?».

— Ты встречалась с её матерью?

— Да, когда была моложе. Она тогда ещё не была замужем. Она родом из Албамарла — её отец был низкого звания рыцарем на службе Эйрдэйлов.

— И давно это было?

— Двадцать лет назад, — мгновенно сказала она, а потом добавила: — Я, наверное, кажусь тебе очень старой.

«Двадцать лет, а она, наверное, помнит каждую подробность».

— Ты много знаешь о её отце?

Мать посмотрела на него, её глаза перестали глядеть в прошлое, и сфокусировались на настоящем. Грэм напустил на себя спокойный вид, наблюдая за танцем девушки, но в его позе было некоторое напряжение. Он нервничал… и он только что задал вопрос о родителях молодой леди.

— Баронство Конрадт в Гододдине очень старое, но они потеряли положение в обществе после правления Короля Валериуса.

Перемена в позе Грэма ответила на её вопрос, поэтому она решила не напирать на сына:

— Тем не менее, она была бы подходящей партией почти для любого молодого человека в Лосайоне, — добавила она.

Он слегка расслабился:

— Ты хотела бы, чтобы я тебя представил, поскольку она прибыла после твоего отъезда?

— Очень заботливо с твоей стороны.

Он подождал, пока песня не кончилась, а затем поймал её как раз в тот момент, когда Мордэкай откланивался.

— Могу я на время занять твоё общество?

Она улыбнулась, и взяла его за руку, позволив ему повести себя к Леди Роуз:

— Я нервничаю.

— Не стоит, — сказал он ей. — Она почует запах страха.

Алисса засмеялась:

— Это ужасно. Тебе не следует говорить такое о своей матери.

Он разгладил лицо, но со значением подмигнул ей. Они уже были в пределах слышимости.

— Матушка, я с удовольствием представляю Леди Алиссу Конрадт. Алисса, это — моя мать, Леди Роуз Торнбер.

Алисса сделала реверанс, низко склонив голову:

— Леди Роуз, для меня честь познакомиться с вами.

Роуз шагнула ближе, ответив тем же жестом, прежде чем взять руки Алиссы в свои собственные:

— Пожалуйста, чувствуй себя свободно. Я рада с тобой познакомиться. Графиня и мой сын очень высокого о тебе мнения.

— Они слишком добры, — возразила Алисса.

— Я так не думаю. Я также в долгу да твою помощь с ранами Грэма. Элиз говорит мне, что твоя работа иглой — из числа лучших на её памяти, — сказала Роуз.

Алисса покраснела.

— Скажи мне, как дела у Мэри?

Алисса помедлила, застигнутая вопросом врасплох:

— У неё всё хорошо, миледи.

— Ты немного похожа на неё, — добавила Роуз, — но, наверное, сильнее пошла в отца.

— Я и не знала, что вы знакомы с моей матерью, — призналась Алисса.

— Она меня не упоминала? — взгляд Роуз был спокоен, но Грэм узнал выражение лица своей матери. Она анализировала свою противницу. — Мне показалась, я оставила достаточно сильное впечатление. Ну, не важно — возможно, она и не осознавала, что я теперь живу в Камероне. Тебе нужно будет послать ей мой привет, когда вернёшься.

— Так и сделаю, миледи, — сказала Алисса. — Хотя я могу быть слегка сердита на неё за то, что она пренебрегла упоминанием о столь хорошей подруге.

— Не волнуйся об этом, дорогая, — ответила Роуз. — Мэри всегда была немного забывчива. Я подразню её этим в моём следующем письме к ней.

— Я буду рада его отвезти, когда вернусь, — предложила Алисса.

— Благодарю, — сказала Роуз. — Скажи мне, твоя мать ещё поёт? У неё был такой милый голос.

«Зачем она это делает?». Её слова были дружелюбны, но Грэм знал, что его мать проверяла её. Он с трудом подавил свою фрустрацию.

— Поёт, — осторожно сказала Алисса.

— Она говорила мне, что твой дар ещё значительнее, — сказала Роуз. — Это правда?

— Я бы не стала настолько дерзко называть это даром, Леди Роуз, — сказала Алисса, — но кое-что в этом направлении я умею. Уверена, что с матерью мне не сравниться.

Грэм чувствовал перемену в Алиссе. Она всё больше напрягалась, но при упоминании пения расслабилась.

— Я и не знал, что ты пела, — сказал он, встревая в разговор.

— Ты не спрашивал, — парировала она, улыбаясь.

— Не окажешь ли нам честь своим пением? — предложила Роуз.

— Я не хотела бы нарушать танцы.

— Вздор, — сказала Роуз. — Я поговорю с Графиней — все будут рады послушать новый голос. Идём со мной. — И с этим она повела Алиссу прочь, направляясь в сторону Пенелопы Иллэниэл.

Грэм остался глазеть им вслед. «Что произошло? Мы победили?». Он не был уверен.

— Она тебе правда нравится, не так ли? — сказала Карисса, возвращаясь к нему.

Он вздрогнул:

— Это настолько очевидно?

— Если даже я вижу, то Мама наверняка напугана до смерти, — ответила она.

— Напугана? — Грэм засмеялся — его мать была лишь человеком, но он не мог вообразить, чтобы она боялась какой-то женщины. Она была умнее чем все, кто приходил ему в голову, и высший свет был её избранным полем битвы.

— Если ты женишься, то можешь уехать, — добавила его сестра. — Разве ты не боялся бы на её месте?

Он не рассматривал это в таком ключе. Грэм снова посмотрел на свою сестру, увидев её в новом свете. Она не только была взрослее, чем ему хотелось бы, она ещё и была слишком умной для своего собственного блага. «Прямо как Мама», — подумал он.

— А ты боишься? — спросил он её.

Она запрокинула голову:

— Пока нет. Думаю, она может мне понравиться, но пока слишком рано судить об этом. Если я решу, что она хорошо подходит моему брату, вот тогда я буду немного бояться.

— А если она тебе не понравится?

— Тогда тебе не о чем будет волноваться. — Его сестра обнажила зубы совсем не подобающим леди образом, и скривила пальцы подобно когтям. Этот жест она дополнила имитацией кошачьего шипения. — Я — тоже из Торнберов!

Тут Грэм едва не подавился, одновременно ощутив веселье и волнение.

— Мне жаль твоих врагов, — сказал он с притворной серьёзностью.

— Тебе не следует их жалеть. Если они сделают тебе больно, то я их найду, и они скорее всего не переживут нашей встречи. — Карисса с приязнью похлопала его по руке.

— Однажды ты станешь настоящей сорвиголовой, — сказал он ей.

Все притихли, когда Графиня встала на «сцену» перед музыкантами.

— Слушайте внимательнее — Леди Алисса любезно приняла просьбу о песне. Пожалуйста, одарите её своим нераздельным вниманием. — С этим Пенелопа Иллэниэл сошла со сцены, и её место заняла Алисса.

Она моргнула, глядя на толпу, когда все посмотрели на неё. Если она и нервничала, то этого не было видно. Она улыбнулась, а потом повернулась к музыкантам, убеждаясь, что они знали музыку для её песни. Затем она снова повернулась к залу, и подождала, позволяя музыке достигнуть нужного места, прежде чем присоединить к ней свой голос.

Она исполняла песню, которую Грэм слышал лишь единожды, когда талантливая группа трубадуров остановилась в Замке Камерон на пути в Сурэнсию. Музыкальный аккомпанемент был изящным, по большей части игравшимся на арфе, но центральная мелодия песни включала в себя тяжёлый бой барабанов, за которым следовала долгая тишина.

Причина, по которой эту песню редко исполняли, заключалась в требовавшимся для неё мощном голосе и диапазоне в более чем три октавы. Она была известна как «Непреклонная Ария» — длительная песня, охватывавшая радость двух влюблённых, и следовавшая за ними к их трагичной смерти посреди войны между древним Данбаром и Гододдином. Кое-кто утверждал, что она была основана на реальных исторических событиях, но даже историки не знали, так ли это было — знали лишь то, что война действительно случилась.

Когда она начала петь, Грэм осознал, что это не имело значения. Факт или фикция, истина о двух влюблённых катилась по замершему залу, когда её голос взял на себя власть над пустым пространством. Никто не двигался, а некоторые даже перестали дышать, боясь пропустить хоть малейшую часть вступления песни.

Даже её дыхание давало свой вклад, создавая драматичные паузы после длинных отрывков мелодии. Ощущение было таким, будто каждый человек в зале пребывал в состоянии неопределённости, когда она останавливалась, боясь, что она не продолжит… но она продолжала. Война началась, и вступили барабаны, добавляя контрапункт к её песне. Её голос стал глубже, опускаясь ниже, чем Грэм считал возможным для столь стройной женщины, лишь чтобы снова подняться, когда песня достигла бурного крещендо.

Барабаны замолкли, и их сердца остановились вместе с ними, пока её голос не вернулся, поднимаясь из пепла войны подобно солнцу над давно мёртвым полем боя. Он принёс с собой надежду двух влюблённых, нашедших друг друга в поле, чтобы разделить свои последние мгновения перед трагичным концом.

Когда последние ноты утихли, и в зале воцарилась тишина, Грэм уловил сдавленные всхипы, но их быстро пересилили радостные возгласы и громкие аплодисменты. В зале было мало сухих глаз, и сама Алисса, похоже, была тронута песней — её глаза блестели, а лоб взмок от усилий, затраченных на пение.