Тонгор. Черный ястреб

ОГНЕННАЯ СМЕРТЬ

Всю вторую половину дня Тонгор провел, укрывшись от зверолюдей на вершине могучего дерева. Он наблюдал. Когда Когур вышел осмотреть доставленных Онгусом пленников, надежный лук оказался у валькара в руках. Лежащая на тетиве стрела была нацелена в сердце вожака зверолюдей, и, если б тот отдал приказ расправиться с беззащитными жертвами, Тонгор не задумываясь выпустил бы ее. Северянин видел, как Соомию и Карма Карвуса утащили в ближайшие хижины, и ожидал лишь наступления ночи, чтобы, воспользовавшись темнотой, проникнуть в деревню и вызволить их из беды.

Тонгор обладал неистощимым терпением, и все же проведенные в бесплодном ожидании часы показались ему бесконечно мучительными. Вспомнив, что с прошлой ночи во рту у него не было ни крошки, он возблагодарил Отца Горма за жирную птицу, подстреленную им утром. Сидя на ветке, костра не разведешь, и потому валькар съел свою добычу сырой. Такая трапеза едва ли пришлась бы по нутру горожанину, но северянин, если его принуждала к тому необходимость, легко мог обходиться без удобств, ставших неотъемлемой частью жизни цивилизованного человека. Когда-то, будучи еще мальчишкой, он, скитаясь по безлюдным землям северной Лемурии, на леднике Остефелла попал в западню, устроенную снежными обезьянами. Загнавший его туда улс — горный медведь, покрытый густым снежно-белым мехом — тоже оказался в ловушке, и Тонгору не оставалось ничего иного, как сразиться с ним. Сутки пришлось северянину сидеть среди голых камней, и, когда голод в конце концов заставил его освежевать медвежью тушу, вонючее мясо хищника даже в сыром виде показалось Тонгору не столь отвратительным, как можно было ожидать. Теперь, укрываясь от свирепых гориллоподобных тварей джунглей Ковии на верхушке могучего дерева, он точно так же склонен был признать, что сырое мясо похожей на куропатку птицы вполне годится в пищу.

Западный край небосвода полыхнул алым, и солнце опустилось в море. Над лемурийскими джунглями взошла золотая луна, и в деревне начались приготовления к пиру. На открытом месте были установлены два столба, загремели барабаны, и зверолюди стали собираться на торжественную церемонию. Рассудив, что для задуманного набега уже достаточно темно, Тонгор покинул укрытие.

Скользнув вниз по стволу приютившего его дерева, он пробежал по нависшей над поляной ветке, спрыгнул на землю и двинулся к частоколу. Одним прыжком добрался он до обожженных концов бревен и, перевалившись через явно не рассчитанное на его силу и ловкость ограждение, оказался в деревне. Оглядевшись, Тонгор первым делом направился к хижине, в которую поместили принцессу. Пользуясь любым укрытием, каждым затененным участком земли, он, невидимый и неслышимый, как призрак, пересек готовившуюся к веселью деревню.

Барабаны стучали, подобно гигантским сердцам. Вой и крики, издаваемые зверолюдьми, после того как они опустошали огромные глиняные кружки с пивом, могли заглушить любые подозрительные звуки, и вскоре северянин перестал опасаться, что его обнаружат.

Зверолюди и правда были так увлечены поглощением пива и оглушены барабанами, что не обратили внимания на крик Соомии, донесшийся из хижины, к которой направлялся Тонгор. Северянин, однако, расслышал бы призыв своей возлюбленной сквозь любой шум, да и грубые голоса здешних женщин трудно было спутать с чистым сопрано принцессы. Подобно молнии, брошенной Богом Шторма — Диремом, валькар устремился ко входу в заветную хижину.

В несколько гигантских прыжков он преодолел пространство до входа и влетел внутрь. Глаза его успели привыкнуть к темноте и сразу обнаружили гигантскую фигуру вождя зверолюдей, склонившегося над связанной пленницей. Северянин железной рукой ухватил Когура за плечо и рывком развернул.

Зверочеловек изумленно вытаращил глаза, тщетно пытаясь разглядеть в кромешной тьме наглеца, осмелившегося прикоснуться к нему. Громоподобный рев сотряс хижину.

Тонгор, не тратя времени на церемонии, впечатал тяжелый кулак в лицо зверочеловека, превращая его в кровавое месиво; хрустнули выбитые зубы. Свирепый каннибал, сбитый с ног страшным ударом, отлетел в сторону, с глухим стуком врезавшись в стену, и распластался на земляном полу, подобно гигантскому мешку с мясом.

Соомия с всхлипом втянула воздух, собираясь вновь закричать, и северянин, приказав принцессе сохранять спокойствие, поспешно закрыл ей рот ладонью. Девушка узнала Тонгора, и сердце ее затрепетало от радости. Она-то думала, что он погиб или находится невесть где, и вдруг ее возлюбленный чудесным образом появляется, чтобы вырвать ее из вонючих объятий зверочеловека! Сильные заботливые руки в один миг освободили девушку от веревок и поставили на ноги. Тело принцессы онемело от неподвижности, и она, беспомощно покачнувшись, прижалась к валькару, уронив голову на его широкую грудь. Бормоча слова ободрения и поддержки, Тонгор принялся растирать руки и ноги девушки, стараясь поскорее восстановить нарушенное путами кровообращение.

Занимаясь столь важным делом, варвар не заметил, как в дверном проеме неслышно возник темный силуэт. Рука вошедшего поднялась, и что-то тяжелое со всего размаха ударило Тонгора в висок. Разноцветные круги замелькали перед Тонгором, и последнее, что он услышал, погружаясь в насыщенный сполохами мрак, был пронзительный крик Соомии.

Оттащив Карма Карвуса в хижину, зверолюди убедились, что он надежно связан, и разошлись по своим делам. Оставшись в одиночестве, дворянин, превозмогая боль в избитом теле, постарался принять сидячее положение. Отчаяние и чувство обреченности сменила холодная решимость во что бы то ни стало спасти принцессу от ужасной смерти. Жив Тонгор или нет — неизвестно, но он поручил Карму Карвусу беречь Соомию, и аристократ намерен был оправдать доверие северянина даже ценой собственной жизни. Не обращая внимания на ссадины, ушибы и кровоподтеки, заставив себя не думать о пище и воде, в которых он начал испытывать настоятельную потребность, Карм Карвус принялся обдумывать создавшуюся ситуацию.

Он крепко связан прочными веревками, сплетенными из волокнистых стеблей, руки и ноги затекли так, что ими едва можно пошевелить. Если он собирается бежать из плена и помочь Соомии, то делать это надо немедленно, пока тело подчиняется ему. Оставаясь в сидячем положении, Карм Карвус попытался разорвать веревки, но скоро убедился, что сделать это не в силах. Старания его, впрочем, были не напрасны — они навели дворянина на хорошую мысль. Если веревки нельзя порвать и разрезать, их можно перетереть. Зубчатый край пряжки перевязи подходил как нельзя лучше, и Карвус стал терпеливо перетирать о нее стягивавшие запястья веревки. Руки потеряли чувствительность, и порой он обдирал их о шероховатый металл, но вид собственной крови и запоздалое ощущение боли от порезов не заставили пленника прервать труд, суливший ему освобождение.

Вскоре Карм Карвус взмок от пота, а веревки, которые он перепиливал, от крови, однако это не поколебало его решимости. Час проходил за часом. Ему казалось, что он мучается уже целую вечность и страдания его продлятся до скончания веков.

Не думая ни о чем, потеряв счет времени и погрузившись в некое подобие транса, он тер, тер и тер проклятые травяные путы, пока внезапно до него не донесся приглушенный расстоянием отчаянный крик Соомии. Крик этот подействовал на Карма Карвуса, как ушат холодной воды. Собравшись с силами, он яростно рванул наполовину перепиленные веревки, и они с сухим треском лопнули.

Освободив руки и плечи, дворянин вцепился в стягивавшие ноги путы и после непродолжительной борьбы сумел избавиться и от них.

Поднявшись с земли ценой отчаянных усилий Карм Карвус, пошатываясь, добрел до стоявшего в центре хижины столба, поддерживавшего низкую кровлю. Опершись понадежней, он оглядел усыпанный мусором и обглоданными костями пол в поисках оружия. Заметив толстую обгорелую палку, воин извлек ее из кучи хлама, скопившегося в углу хижины, и, зловеще улыбаясь, выбрался на улицу. Даже в темноте ему было нетрудно определить, откуда донесся крик принцессы, и аристократ бесшумно скользнул в соседнюю хижину.

Мощная мужская фигура нависла над Соомией, чье обнаженное тело матово светилось в полумраке. Проклиная свою медлительность и неуклюжесть одеревеневших членов. Карм Карвус поднял палку и с силой обрушил ее на голову угрожавшего девушке верзилы. Тот, не издав ни звука, рухнул на пол, а принцесса, пронзительно вскрикнув, отшатнулась от спасителя.

— Быстрее! — позвал ее Карм Карвус. — Бежим, пока сюда не явились наши тюремщики!

— Но это же Тонгор! — всхлипнула девушка.

— Тонгор? — недоуменно повторил дворянин. Наклонившись, он быстро осмотрел сраженного им человека, и из уст его вырвался приглушенный стон.

— Что я наделал! — В отчаянии Карм Карвус схватился руками за голову, ноги его подкосились. Покалывание тысячи невидимых раскаленных иголок в онемевших конечностях стало почти нестерпимым. — Сюда, принцесса, помоги мне его поднять!..

Но последствия оказались непоправимыми. Крики Соомии привлекли внимание зверолюдей, они толпой ворвались в хижину и набросились на пленников. Карм Карвус попробовал сопротивляться, но толку от этого было немного, так как руки и ноги пока еще плохо повиновались ему. Каннибалы проворно связали девушку, Карма Карвуса и все еще бесчувственного Тонгора и выволокли их из хижины. Вслед за пленниками обитатели деревни вытащили на улицу Когура. Оправившись от сокрушительного удара северянина, предводитель зверолюдей впал в бешенство. Неистовый рев его был слышен на другом конце деревни, слюна и кровь, смешиваясь, текли по разбитой морде, пачкая густую шерсть на груди.

Размахивая длинными руками, он окинул пленников затуманенным яростью взглядом и рванул меч из кожаных ножен, висевших на поясе Тонгора, собираясь вонзить его в сердце потерявшего сознание воина. Но прежде чем Когур успел это сделать, маленькие глазки его заметили врытые в центре площади столбы, сулившие привязанным к ним жертвам медленную и мучительную смерть. Злобная торжествующая улыбка появилась на окровавленном лице зверочеловека.

— Горчак! — прорычал он. — Вкопай еще один столб. Пусть все трое примут Огненную смерть! — Предводитель зверолюдей мрачно взглянул на пленников и оскалил громадные зубы.

Могучий организм северянина быстро оправился от нанесенного Кармом Карвусом удара. Несколько раз мигнув, Тонгор сквозь застилавший глаза красный туман оглядел площадь. Соомия и дворянин Тсаргола были привязаны к столбам, расположенным справа и слева от него. Пленников окружала толпа грязных зверолюдей, которые что-то выкрикивали, пели и приплясывали под ритмичный грохот барабанов. Чадящие факелы заливали площадь колеблющимся багровым светом. Огненные блики метались по искаженным лицам, с оскаленными ртами и безумно блестящими глазами.

— Тонгор! — окликнул Карм Карвус друга, заметив, что тот поднял голову. В немногих сказанных тихим голосом словах он поведал северянину о случившемся.

— Ну что ж, один раз нам всяко придется умирать, — усмехнулся Тонгор. — И лучше всего встретить смерть в компании хороших друзей.

Внезапно кольцо зверолюдей разомкнулось, и к пленникам странной вихляющей походкой приблизился ярко раскрашенный зверочеловек. Покрытое серой шерстью лицо его было размалевано алой, голубой и желтой красками, головной убор состоял из ярких перьев райских птиц, на шее поблескивало ожерелье из клыков вандаров, а плечи украшала связка человеческих скальпов. Одежда Горчака — такое имя носил этот старый каннибал — состояла из шкур вандаров, в когтистой руке он держал шест, обильно изукрашенный человеческими костями и черепами. Горчак был старшим шаманом племени, верховным жрецом Бога Луны, Хранителем Огненных Цветов. Медленно обойдя столбы с привязанными к ним пленниками, он остановился перед Тонгором и, злорадно улыбаясь, отчего раскрашенное лицо его приобрело еще большее сходство с жуткой маской, намалевал на груди валькара какие-то знаки.

Несколько мгновений северянин и шаман пристально вглядывались в глаза друг друга, затем Горчак заковылял к Карму Карвусу. На голой груди дворянина он начертал алой краской такие же знаки, какими пометил Тонгора. Внимание северянина между тем привлекли выбравшиеся из большой хижины помощники колдуна, тоже ярко размалеванные, увенчанные пестрыми перьями и с ожерельями на шеях. Они тащили громадные кувшины, высотой со взрослого человека, и по тому, как светился воздух над горлышками сосудов, немудрено было догадаться об их содержимом. Вот, стало быть, где зверолюди хранят Огненные Цветы.

Сжав зубы, Тонгор начал готовиться к смерти. Много раз за годы бурной, полной опасностями и приключениями жизни он был на волосок от гибели, и потому в его понимании подготовка к смерти сводилась не к чтению молитв, а к поискам средств и способов, которые позволили бы ему в очередной раз избежать ее. Внимательно осмотрев травяные веревки, которые удерживали воина у перепачканного сажей столба, валькар попытался разорвать их. Мускулы его напряглись, буграми вздулись на спине и груди, подобно твердым древесным корням выступили на могучих руках. Тонгор не сомневался, что будь на нем металлические цепи, они, не выдержав чудовищного напряжения, порвались бы, разлетелись вдребезги, но травяные веревки обладали невероятной упругостью и, растягиваясь от усилий, тут же принимали прежнюю форму. Озлобившись, он вновь и вновь напрягал мышцы, однако веревки надежно удерживали его у столба.

— Тонгор, взгляни! — снова окликнул его Карм Карвус.

Валькар повернул голову и увидел, что помощники шамана, пронеся глиняные кувшины сквозь толпу зверолюдей, поставили их в центре площади. Вооружившись кривыми сучьями, они извлекли из кувшинов Огненные Цветы, оказавшиеся действительно растениями красного цвета, отдаленно напоминавшими кактусы. Расправив узкие, отливающие металлическим блеском мясистые листья, Огненные Цветы исторгли облака дыма и языки пламени, отравив воздух отвратительным зловонием.

Тонгор ужаснулся. Не будучи искушен в науках, он все же понял, что Огненные Цветы являются ошибкой матери-природы. Сущность любой жизни заключается в добыче и переработке пищи, но представить себе растение, поглощающее, подобно костру, все живое и вырабатывающее в чреве своем огонь, было невозможно, и если бы северянин не видел Огненные Цветы собственными глазами, то едва ли поверил в их существование.

Пока Тонгор разглядывал чудо-растения, листья их, напоминавшие одновременно щупальца и виноградную лозу, начали двигаться. Они свивались и распускались, подрагивали, и по .всей их длине мерцали, раскрывались и вновь закрывались похожие на раскаленные уголья цветы.

Тонгор с трудом оторвал взгляд от этого завораживающего зрелища и отыскал глазами старого шамана. Оставив Карма Карвуса, тот приблизился к Соомии и протянул когтистую руку, собираясь сорвать прикрывавшие ее грудь лохмотья. Девушка оцепенела от страха и все же старалась ничем не выдать своих чувств. Свет от поднесенного одним из зверолюдей факела осветил ее грациозную фигуру, и шаман, наслаждаясь беспомощностью прекрасной жертвы, мерзко захихикал. Глаза его сверкали, слюни текли по скошенному подбородку в предвкушении пыток и последующего пиршества, которым должна была завершиться эта кошмарная ночь.

Шаман приготовился нанести на грудь Соомии алые знаки.

И Тонгор, собрав все силы, рванулся из опутывавших его веревок — те, не выдержав напора, лопнули. С быстротой молнии северянин вскочил на ноги и ринулся на шамана. Ухватив одной рукой зверочеловека за ногу, а другой за локоть, Тонгор поднял Горчака над головой и швырнул туда, где светились и пульсировали Огненные Цветы.

Похожие на щупальца отростки опутали извивающееся тело каннибала. Странные мерцающие цветы, жадно подрагивая на металлически посверкивавших стеблях, облепили долгожданную добычу. Отвратительно запахло горелым мясом, и ужасный вопль умирающего разнесся над деревней зверолюдей.

Бросок валькара вверг деревню в кромешный ад.

Гневно брызжа слюной, зверолюди бросились на Тонгора. С быстротой танцора, приплясывающего на раскаленных углях, он метался меж свирепых тварей, ухитряясь не только своевременно увертываться от нацеленных в него копий, но и раздавать направо и налево сокрушительные удары. Вырвав из рук очередного нападавшего тяжелое копье, он вогнал его в живот подвернувшегося зверочеловека, и пока тот оседал на землю, судорожно хватаясь за распоротое брюхо, ударил еще одного противника древком по голове.

Несмотря на недюжинную силу, удесятеренную яростью и отчаянием, Тонгор понимал, что рано или поздно потерпит поражение в неравной схватке. Враги наседали, но валькара не страшила смерть в бою. Напротив, это была как раз такая смерть, о которой он мечтал, смерть, достойная песен лучших поэтов.

Ибо кровь врагов не должна застыть на израненном теле настоящего воина, пока Девы Битвы перенесут его душу сквозь облачное небо и доставят в Зал Героев, пред очи Отца Горма.

Размышляя об этом, северянин крушил многочисленных противников до тех пор, пока в руках его не остался лишь ни на что не годный обломок. К тому времени, впрочем, круг наседавших на него зверолюдей изрядно поредел, и Тонгор оказался лицом к лицу с Когуром.

Предводитель каннибалов был страшным противником. Его примитивный мозг жаждал крови, он мечтал сойтись с северянином один на один и испробовать на голокожем крепость своих огромных рук. Когур торжествующе взревел, пена выступила на разбитых губах, с оскаленных клыков капала слюна. Бойцы столкнулись, подобно двум скалам, и земля, казалось, вздрогнула, когда они обменялись тяжкими ударами. Затем Когур попытался сгрести Тонгора в медвежьи объятия, но бронзовокожий валькар ловко выскользнул из волосатых лап. Уклонившись от следующего удара, северянин нырнул под руку зверочеловека, обхватил его мощный торс и, с усилием оторвав от земли, бросил в Огненные Цветы.

Взревев, Когур, хлопая себя ладонями по дымящейся шерсти, вырвался из объятий смертоносных листьев. Налитые кровью глазки его отыскали Тонгора, и зверочеловек, разум которого помутился от боли и гнева, пригнув голову, ринулся на врага.

Теперь он напоминал жаждущего крови взбешенного быка. Вид его нагонял жуть, но северянин был не из тех, кого легко напугать. Он замер, изготовившись к схватке, гордо вскинув голову и развернув плечи, на которые ниспадала густая грива черных волос — так герои древности встречали чудовищ первобытного хаоса. Пламя факелов, оброненных зверолюдьми во время драки, смешиваясь с мерцанием, испускаемым Огненными Цветами, бросало на бронзовокожего валькара алые блики, рельефно выделяя каждую мышцу его могучего тела, и Соомия, несмотря на тревогу за любимого, не могла не залюбоваться им.

Вождь зверолюдей ринулся на Тонгора, но тот, увернувшись, Ударил Когура в челюсть. Послышался хруст крошащихся зубов, ступни зверочеловека оторвались от земли, и тут северянин ощутил острую боль в разбитых костяшках пальцев. Не обращая внимания на сочащуюся кровь, он нанес Когуру еще один сокрушительный удар, и в тот же миг чьи-то руки схватили его сзади, лишив всякой возможности двигаться. Это незаметно подкравшийся Магшук решил прийти на помощь предводителю зверолюдей.

Видя беспомощность врага, Когур осыпал его градом жестоких ударов, после чего, обхватив северянина, тщетно рвавшегося из железных объятий Магшука, за шею, принялся душить.

Страшно изуродованное лицо зверочеловека, ставшее еще отвратительней из-за перекошенной, сломанной челюсти, нависло над валькаром, обдав его зловонным дыханием, перепачкав в крови и слюне. Когтистые пальцы еще сильнее сдавили горло.

Кровь бешено стучала в висках северянина, сердце учащенно билось, из груди вырывался сдавленный хрип. Перед глазами Тонгора поплыли круги, мысли начали путаться… Что ж, это была славная битва… Битва достойная того, чтобы ее воспевали и вспоминали, ставя в пример молодым воинам…

Неожиданно пальцы Когура разжались, и сквозь застилавшую глаза клубящуюся алую мглу Тонгор разглядел застывшую на лице зверочеловека гримасу удивления. Словно по волшебству, тонкий стальной наконечник стрелы проклюнулся изо лба вожака зверолюдей. Голова его беспомощно дернулась, качнулась из стороны в сторону, затем из перекошенного рта вытекла струйка густой темной крови, и Когур рухнул к ногам валькара.