Только об этом не пишите!

Глава 18

Кузнец приехал как договаривались — в восемь утра. Ждал со стороны перелеска — там же, где вчера стояла машина Никиты. Лава вышла к нему не в осточертевшем старом синем платье, подаянии неимущим, а в джинсах и рубашке. Рубашку она постирала и высушила. Погладить не удалось, но на это плевать. Хватит изображать из себя страдалицу и скиталицу. Может, она такая и есть сейчас, но жить лучше в своей шкуре, не притворяясь.

Из дверей дома выглянула Анна Валерьяновна и растерянно проводила глазами банную жиличку: даже не зашла, не поздоровалась с утра, не позавтракала, а уже с каким-то мужиком… Добрая женщина, жаль показываться ей не с лучшей стороны, но Лава просто не могла больше притворяться. Её, кажется, действительно считали здесь бродяжкой, которая готова довольствоваться малым и неустанно за это благодарить. Молитву перед вкушением пищи выучить было несложно, но изображать кротость сил уже не было.

Кинула прощальный взгляд на дом священника (он сам с утра уже куда-то уехал), и Артём помог ей преодолеть шатающуюся под ботинком сетку-рабицу. Его потертый универсал, где в багажнике гремело что-то металлическое, выглядел очень старым, но при этом надежным. Внутри пахло железом, маслом и кожей. Надо же, даже неживое может пахнуть приятно…

Лава кинула рюкзак и куртку на заднее сидение и сказала прямо, без долгих вступлений:

— Есть проблема. Даже две.

Артём нахмурился.

— Я могу чем-то помочь?

— В первой — да. Во второй — скорей всего, нет.

— Какая первая?

— Я больше не буду жить у отца Алексия. Мне там вообще не климат. Поэтому мой единственный вариант — к тебе. Вот, я и вещи забрала, какие были.

Он кивнул с явным облегчением.

— Я тебе и сам уже хотел предложить. У меня места хватит, и тебе не мотаться туда-сюда. Твоё рясно скоро будет готово, я почти закончил… Но оно страшненькое какое-то… Тебе точно такое надо — просто обруч и замок-крючок? Если бы ты мне дала хотя бы неделю, я бы другие заказы отложил, и это было бы произведение…

— Артём, не надо! — перебила Лава. — Там дело не в красоте. Я же не на бал в нём ехать собираюсь. И надо мне его очень срочно, так что за красоту не переживай. Лучше скажи, ты утром дом чистил?

— Да, всё как ты велела, — Артём кивнул с какой-то радостью. — Представь, Костян сам по комнатам прошёлся! Сказал, что дышать легче, и он себя лучше чувствует!

Вчера вечером, после того, как снова и снова обошла дом с очистительным можжевеловым дымом и скрутила свечи с полынью, зверобоем и своей кровью, Лава научила кузнеца самому простому обряду-оберегу. Берётся каменная соль, которая долго лежала в доме, высыпается на чугунную сковородку и ставится на средний огонь. Прокаливаясь, соль трещит, а если негатива в доме еще много — темнеет. И вот когда она затрещит и потемнеет, с этой сковородкой надо обойти все углы дома: в нее притягивается, как магнитом, чужое зло. Потом соль нужно высыпать в отхожее место, на свалку, или сжечь. Отправить в утиль, одним словом. Проводить обряд следует каждый день в одно время до тех пор, пока соль не перестанет темнеть. Хорошо, если в доме есть три одинаковых несгораемых предмета, которые использовались кем-то из членов семьи, — иголки, железные пуговицы, камешки. Их тоже можно положить в сковородку с солью — по числу домочадцев.

«Это мне надо две… или три?» — спросил кузнец задумчиво. «Сколько человек ты видишь сейчас в своей семье — столько и клади», — сказала Лава спокойно.

Она понятия не имела, где может быть жена Артёма, и меньше всего хотела заниматься ещё и её поисками. Зачем только вчера сдуру ляпнула, что жена от него не сбегала к любовнику? По всему так и выходило, но как это всё не вовремя… Берёшься за одну проблему — а за ней ещё гора наваливается, как та могильная земля, не давая выбраться. Самой бы себя найти сейчас, но в этой бесконечной круговерти нет времени и сил даже подумать о себе: как теперь быть? Как вернуться, чтобы не навлечь на себя ещё большую беду? Может, есть способ выкрутиться?

Лёжа без сна в бане отца Алексия, она снова и снова прокручивала в голове разговоры со Стасом, угрозы Теоны и свой странный побег, непонятно кем организованный. Кто её выпустил? Чей это был человек? Если Теоны — то непонятно, как она узнала. Если Стаса — значит, это провокация, и за ней по-любому тянется хвост. Может быть, в тот самый момент, когда она начнёт лечить Костю, в двери постучат люди в одинаковых ботинках и уличат её… И тогда уже не отвертишься: либо сотрудничать, либо в психушку. Либо даже в тюрьму, если им позарез надо на кого-то повесить эти три смерти. Доказать не смогут, да и нет такой статьи — «наведение смертельной порчи», — но придумают что-нибудь, она явно не первая такая строптивая попалась на их пути… Подкинут вещества, грибы какие-нибудь галлюциногенные, траву запрещённую — и сядешь на длительный срок. Скажут: у неё много разных растений дома, это нарколаборатория! Квартира четвертый день пустует. За это время можно что угодно сделать даже без ключей, а у Стаса сейчас всё — и комплекты от обеих квартир, и телефон, и записные книжки…

— А какая вторая проблема? — голос Артёма ворвался в её мысли.

— Вторая сложнее. У меня, кажется, заканчиваются силы. И мне нечем их восполнить, — просто сказала Лава.

Кузнец повернулся к ней в какой-то растерянности.

— А разве это… эта… этот дар не постоянно в тебе?

— Я сама первый раз в такой ситуации, — буркнула она. — Видимо, сила может стать меньше, если невозможно ее поддерживать. Сам видишь: у меня ни одной своей вещи нет, кроме этих штанов и рубахи, но они не в счет, они же не определяющие атрибуты.

Видя его недоумение, объяснила проще:

— Ведьма придерживается обычаев, правил поведения, которые ее охраняют. Например, травы надо собирать самой, сушить их, запечатывать. Конечно, все травы просто физически не найти, у нас многое не растет. Тогда можно брать и готовые, на ярмарках или у травников, но только прошедшие через живые руки. Покупные, фабричные — это очень плохо. Это как варить суп из пластмассовой моркови. Поэтому я сейчас и добавляю в них немного своей крови. Но терять кровь — тоже плохо, это ослабляет гораздо сильнее, чем кажется, потому что так я отдаю часть себя. Ещё правило — держать рядом вещи, которые были с тобой во время обрядов, в разные моменты жизни. Это могут быть украшения или какие-то памятные штучки… В них много тепла, энергии, поддержки. У меня сейчас нет ни одной, а некоторые у меня отобрали, и это ощущается так, будто от меня откусили кусок. Ещё правило — находить возможность для уединения в тишине и спокойствии. Я живу у чужих людей, откуда у меня уединение в спокойствии⁈

Лава почувствовала, как от её сдерживаемого гнева машина начала гудеть сильнее, а Артём напрягся, и закончила уже спокойнее:

— В общем, как говорят коучи успешного успеха, я сейчас не в ресурсе.

— А как можно это… ну, улучшить?

— Есть травяные сборы такие специальные, я их сама для себя создала, по собственному рецепту… Но они в моей квартире в Кроткове, до них не добраться. Ещё помогает ночное купание, только у вас тут речушка слишком мелкая и водорослей много, я уже примеривалась прошлой ночью, — призналась Лава неохотно. — Не подходит. И проезжая дорога рядом, увидит кто — соберёшь проблем…

— Да и рано ещё купаться, — удивился кузнец. — Вода ледяная!

— Мне всё равно, я умею согреваться. С тридцатого апреля уже можно.

Кузнец помялся, явно сомневаясь, что стоит спрашивать, но решился:

— А почему тебе твоя квартира недоступна? Кто у тебя всё отобрал? Никита говорил, якобы ты сбежала от мужа, но это же выдуманная история, да?

— Да, я сбежала не от мужа, — подтвердила она ещё более неохотно. — С мужем я бы договорилась. Мне надо на время скрыться от людей, с которыми договориться невозможно. Поэтому мне опасно даже с чужого телефона звонить контактам, как-то связанным со мной. Могут засечь.

— Мне в голову приходят только одни люди, способные на такую слежку, — присвистнул Артём.

— Доверяй своим ощущениям, — кивнула Лава.

— И чего они от тебя хотят?

— Того же, чего и от всех, — сотрудничества. А мне бы этого не хотелось…

Они подъехали к дому кузнеца, он заглушил двигатель, но оба не спешили выходить.

— А ещё какие-то способы взбодриться есть? — спросил он с надеждой.

— Два. Предпоследний — если другая ведьма даст мне немного своей силы.

— С этим в нашей деревне туго.

— Ну да… И последний способ… Он тоже не подходит.

— А что это?

— Секс.

Он смутился и отвернулся. «Леший тебя побери, ты что, не слушал? Я же сказала: не подходит этот способ, не подходит!» — думала Лава раздраженно. Даже если бы кузнец был из тех мужчин, которые её привлекают, у него сейчас просто нет энергии на постороннего человека. Он глубоко ранен исчезновением жены, постоянно мучается из-за здоровья сына, изможден месяцами бессмысленного хождения по врачам и тем, что конца и краю этим проблемам не видно… Конечно, ради распутывания этого клубка он готов на многое, но с таким настроем в постель идти нельзя. Он почти отчаялся. Тут и собственную энергию потеряешь и ничем не обогатишься.

— Я готов, без проблем, — после нескольких минут молчания Артём повернулся к ней. Темные глаза встретились с зелёными.

Спасибо, блин, большое. Принёс жертву на алтарь.

— У нас с тобой не получится, — покачала она головой.

— Да почему⁈ — воскликнул кузнец и стукнул по рулю ладонью.

— Мы друг друга не привлекаем физически, — спокойно сказала Лава. — Ты можешь сейчас попытаться соврать, но я же всё вижу. С твоей стороны это будет жест отчаяния. Ты меня просто отобьёшь, как кусок мяса, ради семьи. Да и я не готова с каждым встречным чисто для завершения ритуала, не надо делать из меня какую-то потаскуху в веночке из лекарственной ромашки. Может, в Средние века на шабашах это было комильфо, но не сейчас.

Снова помолчали.

— И что тогда? — хмуро спросил он, наконец.

— Найди мне чёрного петуха.

— А чего его искать — у соседки из пятого дома есть, — с явным облегчением, что задание оказалось несложным, отозвался кузнец. — Агрессивный, клюётся. Она его давно хочет зарезать. Но сегодня с утра ещё орал, я слышал.

Он, кажется, перестал удивляться каким-либо заданиям. Надо заказать вощину для свечей — закажет. Надо ковать непонятно что — будет ковать. Надо найти петуха — найдёт петуха.

— Хорошо, — кивнула Лава. — Купи у неё, бесплатно не бери. Только живого.

— Будешь ритуал с петухом делать? Я что-то такое слышал: надо ему весь свой негатив отдать и на перекрестке кровь пустить. Так? — Артём довольно выпрямился, гордясь своей эрудицией. Но Лава поморщилась.

— Не выдержит петух столько негатива, пузо лопнет, — ворчливо ответила эрудиту. — Ты просто принеси его домой и голову ему сверни или топориком отчикай. Что ты шарахаешься, ты же не вегетарианец? Потом ощиплешь, пока он теплый и мягкий.

— Да я не умею!

— Ну, не умеешь, так просто шкуру сними сразу с перьями. Собери в мешок вместе с головой и лапами, потом сожжём это добро. А тушку выпотрошишь, разделаешь — и в кастрюлю.

— А как потрошить?

— В интернете посмотри, ладно? И с кровью аккуратнее, смой всё как следует, чтобы чисто было.

— Для защиты от порчи?

— Нет, чтобы антисанитарию не разводить. У тебя ребенок больной, без иммунитета почти. Будем твоему Косте суп варить, да и нам с тобой не помешает.

— Обычный суп?

— Необычный. Всё, иди за петухом, там бульон три часа надо готовить, а мы время теряем. До ночи провозимся. Я пока у тебя выпью чаю и съем что-нибудь. С вечера ничего не ела. Где пакет мой вчерашний?

— Я положил в голубой шкаф, вниз. Найдешь? — он протянул ей ключ от входной двери.

— По запаху, как ищейка, — она улыбнулась.

Вышли из машины. Лава направилась в дом, а Артём — на улицу, к соседке.

В доме она вдохнула полной грудью. О да, теперь гораздо лучше. Пахнет болью, печалью, страхом — но не гниением, не скорой могилой. Костя встретил ее уже не в постели. Он, осторожно опираясь на стол и стулья, ходил по кухне.

— Привет!

— Ой, здрасьте. А я тут разминаюсь, — объяснил он ей и сел, тяжело дыша. — Голова немного кружится, но я уже долго ходил. Мне во сне сегодня снилось, что я еду с клюшкой по льду за шайбой, а она так далеко от меня, улетает… Чайник недавно вскипел. Вы будете?

— Буду, — Лава по-хозяйски открыла несколько кухонных шкафов, пока не нашла что искала — большую кружку и чайное блюдце. Где-то здесь Артём положил её сокровища… Скорее заварить настоящий травяной чай. Не пакетики, не с ароматизаторами… Чистые травы и, конечно, шиповник. Её шиповник. Прошептала: «Помоги мне силы набрать, света испить, зло заковать, боль утопить, в счастье и радости проснуться, опоясаться ветром, да не промахнуться… Укажи мне путь в дороге моей, кинь мне под ноги твердость камней…»

Глядя, как она создает свой особый напиток, бросая в кружку по несколько разных травинок и что-то нашептывая, Костя понимал, что надо бы оставить её одну, но не мог — слишком хотел задать свой вопрос. Дождавшись, пока гостья зальёт траву и ягоды кипятком, закроет блюдцем и сядет в ожидании, он решился:

— А правда, что вы меня можете совсем вылечить?

— Могу, — кивнула она уверенно. — Но позже. А сейчас мне нужно немного посидеть одной в тишине, ладно?

Он не без труда поднялся и пошагал в свою комнату, как деревянный — широко и неуверенно переставляя ноги. Нет, надо и самой где-то найти новый источник силы, а то ведь ляжешь рядом с Костей и будешь лишь едва шевелить лапками, как препарированная лягушка. Страшно остаться без единственной опоры, которая может поддержать, когда никто не поможет, не защитит. Что же делать?..

Она допивала чай, с наслаждением вдыхая его аромат, когда вдруг зазвонил телефон. И кто же это?.. Никита. А она-то думала, что он обиделся основательно.

— Слушаю, Никита.

— Здравствуйте… Валентина! Можно нам с вами сегодня увидеться?

А голос взволнованный. Не сильно, но у мужчин всегда всё на полутонах.

— Зачем?

— Есть один вопрос, который я не могу обсуждать по телефону. Я бы хотел приехать за вами, отвезти в тихое, спокойное место, поговорить — а затем отвез бы обратно. Так можно сделать? Вы не против?

Тихое и спокойное, говоришь… «Нет», — сказала себе Лава. «Да, — возразило ей что-то внутри. — Прекрасный и сильный викинг. Светловолосый, сероглазый, пахнущий свежим деревом и пышущий здоровьем. Неважно, о чем он будет говорить. Ты знаешь, что тебе от него нужно. И ты легко можешь это получить. Мальчику быстрее поможешь, себе поможешь, глядишь — и мозги начнут энергичнее шевелиться, придумают выход из твоего положения».

— Не против. Я у Артёма. Только у меня времени не очень много. Это ненадолго?

— Нет, думаю, ненадолго, — уверенно сказал он.

— Тогда я готова.

— Буду через десять минут!

И что теперь? Прямо сказать ему: «поехали в нумера»? Пошлость какая… Вдруг она ему совсем, ну совсем не нравится? И он, весь такой правильный, честный, испытает шок и отвращение. Неужели не обойтись своими силами, придется колдовать? Для гарантии, видимо, придётся… Но взять что-то простенькое, от чего не теряют голову, а просто видят человека через стекло своего желания… Что тут у нее есть… Лава быстро зашуршала аккуратно разложенными бумажными пакетиками в поисках нужных ингредиентов. Липовый цвет — хорошо. Яблоневый цвет — отлично. Лаванда — прекрасно! Ах, как жаль, что нет времени нагреть немного подсолнечного масла, чтобы настоять на нём цветки лаванды! Но есть масло грецкого ореха в пузырьке, оно подходит… Лава растерла растения в ладонях с каплей масла и прошептала: «Веди меня дорогами тела…»

Она закрыла глаза и представила золотистые загорелые плечи Никиты, мускулистую спину, ощутила запах дерева и какой-то мебельной химии, который с первой встречи мешал ей сосредоточиться на деле… Нет, с ним всё будет не зря. Сильный добряк, слепленный природой по лучшим мужским образцам, он никогда в её жизни не задержится. Но, пусть даже и без продолжения, одно их слияние даст ей столько силы и счастья, сколько не было уже долгие годы…

Лава нанесла получившийся аромат пальцами на шею, запястья, волосы. Если бы не застегнутая рубашка, можно было бы добавить капельку в декольте, но делать все эти приготовления при Косте, который вон украдкой наблюдает из своей комнаты, хоть и делает вид, что листает что-то в телефоне, неудобно и неправильно. В рюкзаке она нашла тоже купленный в торговом центре носовой платок, оторвала с него бумажную бирку и завернула остатки промасленной цветочной крошки. Пригодится.

Никита подъехал ещё быстрее, чем обещал. Если бы не была занята мыслями о том, как ей сейчас нужно его тело, Лава увидела бы и напряжение в его позе, и какой-то странный недобрый интерес во взгляде. Но она просто с удовольствием отметила, что он галантно открыл ей дверцу машины и помог сесть. Начало хорошее.

— О чем ты хотел поговорить? — спросила, когда деревня скрылась из виду.

Но он что-то медлил.

— Мы поедем на берег реки, там вы всё узнаете, — ответил, наконец.

— Никита, — позвала она негромко, совсем не таким тоном, как говорила обычно, и он одарил ее каким-то быстрым смазанным взглядом, будто кто-то насильно поворачивает его голову. Да ты борешься с собой, парень! — Давай перейдём на «ты». Мне тоже нужно тебе кое-что сказать.

— Давайте позже, я сейчас не могу отвлекаться, — пробормотал он смущённо.

Ладно, как скажешь.

Его пикап свернул в поле, потом долго петлял в перелеске вдоль берега реки, иногда заезжая на такие тропы, где, казалось, машина не проедет, а через несколько минут остановился. Да, место тихое, как обещано. Что же ты мне скажешь, богатырь?

Он помог Лаве выйти из машины и проводил к воде. На другом берегу деревни не было — только деревья и кусты. Как приятно шумит майский лес! А какие запахи!

— Хорошее место, — одобрила Лава. — Я слушаю.

— Спасибо, — раздался откуда-то сзади знакомый самодовольный голос. — Отлично всё сделал.

Теона. В своем тошнотворном сером пальто и с вечной коричневой сумкой из шкуры умершего от старости чемодана. Вышла из-за деревьев и плавно, по-змеиному, приблизилась почти вплотную. Сердце подпрыгнуло прямо в горло и упало. Голова наполнилась холодом и мраком ярости.

Лава повернулась к Никите, который смотрел одновременно и с вызовом, и с проступившим румянцем стыда, и сделала вид, что аплодирует.

— Здравствуй, Лава! Не стала ждать твоего звонка, решила приехать сама, — с улыбкой сказала Теона. — А Никиту попросила: — Ты подожди, пожалуйста, в машине, у нас будет конфиденциальный разговор.

— А можно мне послушать? — вдруг спросил он с каким-то новым упрямством. — Я все-таки тоже имею к этому отношение. Бегал, как дурак, с поручениями, думал, что хорошее дело делаю, помогаю одинокой женщине… А меня так жёстко обманули. Я знаю, что вы журналистка Лава Кирьянова и здесь морочите людям головы ради репортажа, — объявил он Лаве. — Разве не так?

— Да пошёл ты, — сказала она в ответ. — Уж с тобой я точно говорить не буду.

Он презрительно хмыкнул и отошёл к своему пикапу.

«Пошёл ты», — повторила Лава тихо. Нет, никогда ей не простить себя за этот тупой развод. А она-то подготовилась к свиданию со светлобородым мускулистым красавчиком… Что сама себя выставила похотливой дурой — полбеды. Что Теона задурила ему голову — полбеды. Её версия не хуже любой другой. Беда в том, что сейчас это всё страшно некстати! Что кузнец поверит Никите, Лава не опасалась. Кузнец её природу почуял при первой же встрече, его не обмануть. Но рясно он доделает только к вечеру! И Костю надо ставить на ноги, иначе не видать ей свой Предмет, а тут лучший друг кузнеца с разборками и старая «подруга», от которой лучше держаться подальше… Какая нелепая потеря времени и сил.

— Присядем на берегу, — Теона сделала приглашающий жест и первой двинулась к воде.

Лава медленно побрела за ней. Женщины сели прямо на песок, сквозь который пробивались редкие зеленые травинки. Теона в скромной юбке и зарытых туфлях — аккуратно подогнув ноги, Лава в джинсах и тяжелых ботинках — по-турецки.

— Для начала могу сказать, что ты молодец, — Теона довольно покивала. — Из больницы ушла красиво, никто не знает, где ты прячешься. Я не зря тебя вытащила.

— Значит, это была ты… — Лава еле сдержала вздох облегчения. Стас потерял ее из виду! — А тебе это зачем?

— Потому что я тебе не враг, дурочка, — строго сказала Теона. — Такие, как мы с тобой, слишком ценны, чтобы позволять тупое солдафонское обращение. Я могу защитить тебя от всех гонений, как видишь.

— А как ты узнала, что меня задержали и увезли в больницу? Я уверена, что в больничных записях меня нет! — Лава сжала в руке горсть прохладного песка с мелкими камушками, чтобы побороть внезапное волнение, и взглянула Теоне прямо в глаза. — Меня сразу провели в закрытую палату, никто в приёмном покое не оформлял! Это твоё «Лучше играть с властью на своих условиях»? Стас выслеживает ведьм, а ты контролируешь его? Ловко. Он, бедолага, меня про какую-то ромашку расспрашивал, а его водят, как козла на верёвочке, и не дают копнуть слишком далеко! Твоим кураторам из госбезопасности, наверное, очень весело наблюдать за нашей вознёй.

Теона рассмеялась.

— Но это же в твоих интересах, разве нет? Всё же мое покровительство тебе пригодилось?

— О да, я прямо в восторге! — Лава подбросила песок и отряхнула ладони. Скорей бы выветрился этот запах цветов, постыдно пропавший зря… — Отлично живу, как бомж, пока в городе мою квартиру обыскивают!

— Не преувеличивай, — отмахнулась Теона. — Ты тут нормально устроилась — с телефоном, в чистой рубашке, гонцов в редакцию отправляешь… Я ведь именно так тебя и нашла — этот милый юноша оказался моим старым знакомым.

— Наслышана, — сухо ответила Лава. — Знак на груди и всё такое.

— Ты же не в претензии? — Теона улыбнулась ещё шире. — Мальчик хороший, мухи не обидит. Я ему кое-что сказала о тебе — так ты не опровергай, не стоит. Тебе же не надо, чтобы по всем окрестностям раззвонили, что ты на самом деле ведьма? Так и до Стаса дойти может.

Лава вспыхнула и сжала губы, чтобы не ответить резкостью. Она чувствовала, как в воздухе сгущается напряжение. Значит, скоро Теона подойдёт к сути дела. Никита так и топтался у своей машины, наблюдая за ними издали. Значит, нападения ожидать не стоит. Теона, конечно, может, но не при нём же…

— Для чего ты здесь?

— Лава, я в твои дела не лезу, — Теона строго свела брови. — Но ты залезла в мои, а это неправильно.

— Ты о чём? — насторожилась Лава.

— Гектор Черепанов. Он отказался отдать мне вещь, которая не может принадлежать ни тебе, ни ему. Сказал, что теперь она твоя. Отдай — и у тебя не будет многих нынешних проблем, обещаю.

Вот когда начало проясняться.

В тот вечер, когда они познакомились со стариком, Лава заметила, что он только прикидывается бедным. Да, дом старый, в квартире всё ветхое, но везде чувствовалось защитное колдовство. И в узорах лоскутного одеяла на кровати за ширмой Лава с легкостью узнала охранные символы… Непростой дед.

Когда Стас ушёл, они с Черепановым немного поговорили. Помогая ему собирать набивку из распоротого хулиганами чучела медведя, Лава почувствовала зуд в кончиках пальцев, который обычно возникает, когда рядом много денег. Она провела рукой по деревянной стене, заклеенной пожелтевшими советскими обоями, и в одном месте под ними было не дерево, а бумага. Да, точно, в старых домах тайники раньше всегда были возле дверей — под полом либо в стене рядом с выходом. Чтобы, если пожар, можно было ценности забрать на пути к спасению.

— Так вот зачем тут медведь, — сказала понимающе. — Охранять ваши сокровища.

Гектор Арнольдович засмеялся.

— Глазастая! Я сразу про тебя понял — ты из этих, опасных баб. То есть женщин, — поправился он под удивлённо вздёрнутой бровью Лавы. — Но ты же не как они, не злая, не алчная?

Лава отдёрнула руку от стены.

— Пока нет, — ответила коротко.

— Вот это и славно, — оживился старик. — А то дороговато мне моя защита обходится… Подешевле не сделаешь, как срок придёт?

Она покачала головой.

— Нельзя переходить дорогу другому специалисту. А ещё я не работаю под заказ и за деньги.

— Чем же ты живёшь? На зарплату журналиста?

Она кивнула.

— Чудеса, — усмехнулся Гектор Арнольдович и шутливо замахал на неё. — Ты тут больше руками не води по комнате, а то найдёшь мой схрон с оружием! И так еле приставов выпроводил!

— Бедный вы неимущий старичок, — расхохоталась Лава. По мере того, как она предавалась веселью (наверное, от нервов — очень уж разозлил проклятый Стас), старик смотрел всё внимательнее. Наконец, махнул рукой, будто решаясь на что-то, и позвал:

— Подойди-ка сюда, хочу что-то показать…

Он опустился на корточки и достал из-под кровати толстую квадратную деревянную доску с приделанным к ней куском фанеры и кое-как намалёванной на ней медвежьей мордой. Аккуратно поддел ножичком фанерный слой, а когда он послушно отошел вместе с тонкими гвоздиками, которыми был прибит к основе, оказалось, что внутри полость, где лежит небольшой плоский металлический кружок с гладкими, но неровными краями. На нём точками выбито солнце, разделённое на две половинки. С одной стороны лучи были, с другой — нет. Стало быть, это и Солнце, и Луна. А сразу и не поймешь, очень уж топорная работа, тут действовали без особого умения. Сверху у этого изделия была дырочка.

— Что это? — спросил старик, не сводя с Лавы глаз. Хотел увидеть ее реакцию на свое сокровище.

Лава присела рядом и положила кружок из тайника на свою ладонь. Он был тёплый, будто не лежал под кроватью, а грелся на печке. Она взглянула на Гектора Арнольдовича сквозь дырку в этом кружочке, но увидела не его, а мертвую древнюю старуху на железной кровати, пачки денег вокруг, горящий дом, лежащую в снегу собаку, плачущую молодую женщину в черном…

Вернув находку на место, Лава сказала:

— Это ведьмино рясно.

— Ведьмино — значит, ценное?

— Для вас нет, — она пожала плечами и вытерла пальцы о джинсы. Как неприятно невольно заглянуть в чужое колдовство.

— А для тебя?

— Возможно, — Лава поднялась и расправила плечи.

— А сколько оно может стоить? — старик поднялся, держась одной рукой за кровать, а другой — за спину.

Лава нахмурилась.

— Вы не пробуйте его продать, если оно вам даром досталось. У вас такие проблемы начнутся, что никто не поможет. Пусть лучше просто лежит… В таком виде от него ни вреда, ни пользы. Вы предлагали кофе — так наливайте. Я, правда, обычно пью чай, но у вас ведь чаю нет?..

Потом они болтали про старый дом, отвратительно безвкусную современную застройку Кроткова, где сейчас бывшие соседи Гектора Арнольдовича… Когда она уходила, хозяин вдруг сказал:

— Я ночью подумаю кое о чем. И если решусь — приду к тебе в редакцию, чтобы ты забрала это… рясно. Возьмешь?

— Возьму, — согласилась Лава.

Иметь такую ценную ведьминскую реликвию, верную спутницу сильного колдовства и защиту своей хозяйки, ей никогда раньше не хотелось. Потому что это означало бы, что она теперь настоящая ведьма и обратного пути нет. Но сейчас, когда преследователи ее обложили со всех сторон, позарез нужно было как-то укрепить свою оборону…

…Вот и всё, что тогда было. Она даже не знает, что решил старик — отдавать рясно, не отдавать. А Теоне он, значит, сказал, что отдаст. Что же он не мог держать язык за зубами… Все-таки большие деньги дают иллюзию неуязвимости. Если покойная старуха, которую Лава на секунду увидела, промышляла черной магией, богатство нажила немалое.

И что теперь делать? Сказать Теоне, что старик ей ничего не отдал? Но она может не поверить. Или поверит, но тогда будут проблемы и у нее, и у него… Сказать, что отдал и уже поздно что-то менять? Небезопасное вранье. А что, если…

— Да, он отдал мне рясно, — кивнула Лава с самым расстроенным видом. — Я его даже в руках подержать не успела, он сам мне его сунул в карман сумки, когда я уже в дверях была. Оно в сумке и было, когда меня забрали в психушку. Так что либо оно всё ещё там — либо его забрал этот Стас как вещдок. У меня вообще ничего нет, хоть обыщи.

Вот так. Пусть Стас за всех отдувается, ему полезно.

Теона помрачнела. Лава сгруппировалась, готовая отразить удар, если он сейчас будет… И ведь это она еще специально сказала, что не держала ценный артефакт в руках — тогда, получается, в полное владение не вступила, и в нем для другой ведьмы будет больше силы.

— Понятно, — сказала Теона и резко поднялась. Лава тут же вскочила, чтобы не позволить ей оказаться в более выгодном положении. — Расслабься, — улыбнулась ведьма. — Хотя наш разговор не закончен, надо сделать паузу. Проверю, правду ли ты говоришь. Твой новый номер у меня записан, я тебе позвоню. Пусть мальчик, — она небрежно кивнула в сторону Никиты, — отвезет тебя куда надо. Ты где-то занимаешься целительством, насколько я понимаю?

— Бедной девушке в чужом краю надо как-то жить, — криво усмехнулась Лава.