Только об этом не пишите!

Глава 11

Какой странный и ужасный день… Она-то думала, съездит за город к фермерам, которые выращивают каких-то особенных длинноухих коз, при этом жена фермера — победительница конкурса красоты. Интересная жизнь, классный сюжет! Вместо этого ломай свои планы и делай чужую работу…

Ева устало колупала дверной замок, уже чувствуя, что из квартиры пахнет едой. Значит, Уля сытая. Половина девятого! Давно она так не задерживалась в редакции. Это из-за Лавы. Редактор Данилов даже отправлял секретаря к ней домой, но двери никто не открыл… Не в больницу же ее увезли, в конце концов?

Теперь нужно не только свои тексты отписать, но и дурацкую пресс-конференцию, этого проклятого маньяка, который тихо орудует уже двадцать лет, и хотя каждый год полиция клянется, что найдены новые улики и составлен более определенный фоторобот, никаких арестов не происходит. Обычно в редакции между собой называли маньяками буквально всех подряд, кто совершал преступления неоднократно (вот Лава опять на планерке про какого-то эксгибициониста говорила), но этот был самый настоящий. Подкидывает на обочины дорог задушенных девочек одиннадцати-тринадцати лет. Считалось, что маньяк живет где-то в пригороде, а его работа связана с постоянными разъездами. В этом году — две новые жертвы, а о новых уликах ничего не сказано, и фоторобот полиция больше не просит распространять. «Значит, это был ложный след», — сказал редактор. И велел писать об этом тоже.

Но как писать на такие темы, Ева себе не представляла. Указать, что никого не могут найти, и дети не в безопасности? Нельзя, полиция начнет звонить и возмущаться. Не писать, что никого не нашли, — нечестно. Вообще обойти вопрос поимки и подробно рассказывать, что маньяк охотится на девочек-подростков и что с ними делает? Нет уж, спасибо за такую работенку, как-нибудь без этого… И Игорь Алексеевич прекрасно понимает, что не Евина это работа, но больше некому поручить. Когда Ева вернулась, оказалось, что редакция вообще опустела.

Марго и Стас ушли вместе обедать и на работу больше не вернулись. А потом экономический обозреватель Боря и спортивный репортер Семен, видя пустые кабинеты, решили, что народ потихоньку разбредается обратно на удаленку, и тоже исчезли… В итоге к вечеру на своих местах сидели только Ева и Андрей Андреевич. Еще фотограф Гриша, конечно, но Гришу она почему-то всегда забывала посчитать.

Она даже поплакала, пока никто не видит. Не от обиды, конечно, это глупости. Если Стас уехал на полдня с Марго, значит, Ева ему совсем не интересна, так зачем слезы лить? Так что здесь никакой ревности, никакой зависти. Просто надоело, что жизнь ее складывается так неказисто и нелепо, и так сильно зависит от каких-то посторонних людей, которым на нее совсем наплевать.

И вот к вопросу о людях, которым на неё наплевать. Ева уже знала, что обнаружит за дверями своей квартиры: та женщина забрала Улю из садика, приготовила ужин, а Еве оставила ровно одну порцию, ни больше, ни меньше. Если же она купила что-то по Улиной просьбе — фрукты или сладости — то возьмет с Евы ровно половину чека. Какая мелочная гадость…

Крошка Уля встретила маму радостно и, пока её бабушка встала к плите разогревать ужин, с удовольствием принялась рассказывать свои сенсационные новости:

— Мы были в гостях у дедушки… Пили чай с конфетами. У него очень красивый дом: весь старый, весь деревянный и там много интересного! На чердаке привидение, в комнате живет настоящий медведь! А где-то под полом зарыт клад!

— У какого еще дедушки? — нахмурилась Ева и потерла виски. Голова просто раскалывалась. — Куда ты водила мою дочь?

— Просто к знакомому, нужно было кое-что обсудить, — спокойно ответила та женщина. — Ребенку это не повредило, ей было интересно. Мы немного посидели…

— … и он нам показал привидение! — радостно закончила Уля.

— С этого места поподробнее, — поторопила ее мать.

— Место очень подробное! — восторженно стрекотала малышка. — Привидение живет за шкафом и иногда выходит. Оно садится на спину к медведю, и скачет на нем по дому! Я с ними играла, пока бабушка и дедушка разговаривали! Дедушка очень красивый, с белой бородой, и у него на ботинке дырка! Он сказал: это злой зверь чуть не откусил! А еще у него такое же одеяльце, как у меня!

На лице той женщины было странное выражение — вроде бы она и любуется внучкой, и в то же время сильно обеспокоена. Значит, Уля может лишнее сболтнуть?

— А о чем бабушка с тем дедушкой разговаривали? Не обо мне? — с плохо скрытой надеждой спросила Ева.

— Нет, — Уля махнула крошечной ручкой, испачканной фломастерами. — Про другую тетю.

— Мы говорили про общих знакомых, — сухо объяснила та женщина. — Уля, теперь дай маме поужинать, поиграй в своей комнате.

— Бабушка, подожди, я же самое интересное не рассказала! — Уля даже схватила маму за руку. — Мы с медведем побегали, а потом бабушка подожгла дедушке стол!

— Как — подожгла? — оторопела Ева.

— Уля, ты можешь напугать маму…

— Мама, не пугайся, было не страшно! — Уля успокаивающе погладила маму по руке. — Бабушка сказала дедушке: «Ты сделал неправильный выбор!» — и вдруг стол загорелся! Дым пошел! Дедушка его потушил водой! И сказал бабушке: «Я сам разберусь!» Очень интересно! Но мы ушли… Я так и не видела, может, стол еще немножко сгорел…

— Уля, иди в комнату, — сказала и Ева. Глядя, как дочь неохотно уходит, разочарованная маминой реакцией, она подумала, что этот день ее доконает. Та женщина тем временем поставила перед ней тарелку.

— Поешь, ты устала. И плакала, — сказала она. Тоже мне, ясновидящая. Ева знала, что у нее красные глаза остаются после слёз надолго. — Что у тебя случилось?

— Ничего, — огрызнулась Ева. — Просто беспокоюсь, что не хватит денег расплатиться с тобой за ужин.

— Это бесплатно, — спокойно ответила та женщина. — Я сегодня ничего не покупала из продуктов, только Уле печенье.

— Уле, значит, бесплатно, она любимая внучка. А с меня до копейки трясешь, — Ева чувствовала, что сейчас закричит, и боролась с собой, чтобы не бросить тарелку об пол. Останавливало то, что в соседней комнате играла дочь. Хотя, яростно подумала Ева, растравляя себя еще больше, если дочь не испугалась, что бабушка устроила пожар, то материнские слезы ее и вовсе не напрягут.

— Ты устала, — повторила ее врагиня все с тем же раздражающим спокойствием и смирением. — Прими ванну и ложись спать. Я Улю уложу, а потом уйду и дверь закрою.

Вместо ответа Ева, не успев себя остановить, оттолкнула тарелку так, что она перевернулась на краю стола, и закрыла лицо руками, беззвучно плача. Как же давит виски, отдает в затылок… И плачет она просто от головной боли, а все прочее не имеет к ее жизни никакого отношения. Не имеет же?

Она почувствовала, как на голову легла прохладная рука, и попыталась сбросить ее, вывернуться, но рука оказалась настойчивой. Она гладила волосы так приятно, успокаивающе, но это растравило душу еще больше: значит, родная дочь имеет право на материнскую заботу только в самую горькую минуту, а другого ей не положено… Нет уж, спасибо за крошки с вашего стола, обойдусь… Горячие слезы закапали еще сильнее. Но тут рядом с первой легла и вторая рука, и обе они вдруг как-то ловко взяли Евину голову в захват и начали маленькие поглаживания, а голос — будто бы совсем незнакомый, принадлежащий не той женщине, а доброй, любящей и заботливой, — начал приговаривать:

— Уходите, беды, уходите, печали, в воду глубокую, в песок зыбучий, в болото непролазное… Утонут, пропадут, не вернутся… Утекут твои слезы под корни деревьев, вырастут те деревья большие, сильные… Дадут те деревья плоды сладкие, тебе на радость, на забаву…

Когда боль куда-то растворилась, будто ее и не было, эти же незнакомые заботливые руки подняли Еву с места и отвели в комнату, уложили на диван, подсунули подушку под голову и укрыли покрывалом. Ева ничего вокруг не видела от жгучих слез и еще недолго всхлипывала, а потом провалилась в сон. Ее дочь скакала на белом медведе вдоль берега какой-то большой реки или озера, и эхо носило над водой ее смех… А потом медведь поднялся на задние лапы и превратился в дедушку с белой бородой… «Ева, догони его!» — сказал вдруг голос Андрея Андреевича.

Проснулась, широко распахнув глаза, словно ее и правда окликнули, без всякого плавного перехода ото сна к бодрствованию, и скорее почувствовала, чем услышала, как тихо и осторожно повернулась ручка входной двери. Значит, та женщина уходит? Сколько времени она так проспала? Час, больше? Ева вскочила и побежала в прихожую.

— Подожди!

Та женщина приложила палец к губам и показала на комнату Ули. Значит, дочка спит. Ева глянула на электронные часы в прихожей: половина двенадцатого. Ого!

— Зачем ты встала?

— Я все равно одетая легла, — объяснила Ева. — Пришлось бы вставать. И мне нужно с тобой поговорить.

— Может, не сегодня?

— Нет, давай сегодня. Мне очень надо.

Ева украдкой взглянула на видимую из прихожей часть кухни. Все чисто, та женщина убрала рассыпанные макароны по-флотски, помыла посуду и, кажется, даже протерла пол. Удивительно, что она всего этого не слышала — так крепко заснула после своих рыданий.

Та женщина сняла свой вечный серый плащ, разулась и прошла в комнату, где только что спала Ева. Села на диван. Ева закрыла дверь на тот случай, если снова раскричится, чтобы не разбудить ребенка. Она хотела сесть с другой стороны дивана, но вместо этого забегала по комнате, будто вопросы, как осы, гоняли ее, не давая оставаться на месте.

— Скажи… почему ты меня не любишь? Ульяну любишь, а меня нет. Что я тебе сделала? Вы с Улей не разлей вода, ты ей такие дорогие игрушки покупаешь, водишь в кафе, а с меня спрашиваешь деньги даже за буханку хлеба. Мне не жалко с тобой рассчитываться, но это так… обделяет… Будто я тебе настолько чужая.

Та женщина вздохнула, но голос ее звучал как обычно — глухо и спокойно:

— Я беру с тебя деньги, потому что мне нельзя ничего дать тебе бесплатно. Если я тебе бесплатно дам кусок хлеба — ты им отравишься. Не в буквальном смысле, но… Будет плохо.

— Но ты же мне вернула мамин медальон!

— Он был не мой. Я его просто отдала обратно законной владелице.

— Ты прогнала моего жениха!

— Здесь я помогла не тебе, а своей внучке. С таким отцом ее ждало бы горе.

— Точно, — зло согласилась Ева. — Меня-то с ним горе не ждало.

— Я не хочу навлечь на тебя беду.

Ева замерла.

— Какую беду? Ты еще скажи, что в роддоме меня оставила, чтобы беду не навлечь!

— Что я могу поделать, если это правда, — та женщина даже не смутилась. — Ева, сядь, пожалуйста. Я же вижу, что ты не об этом хотела поговорить. Я просто тебе под руку попалась, а расстроилась ты из-за другого.

Вот об этом ей знать вообще не надо… Ева упрямо гнула свое, возвышаясь, как грозный судья:

— А почему тогда ты за Улю денег не спрашиваешь?

— Уля такая же, как я. Ей я должна дать все, что могу.

«Какая — такая же?» — хотела крикнуть Ева, но остановилась. Она просто не могла сейчас услышать ответ на этот вопрос. Уж лучше продолжать думать, что ее дочь просто очаровашка, которая умеет располагать к себе людей и добиваться своего.

— Хорошо, я поняла, — сказала она сердито. — Вы с Улей особенные, у вас необычные способности, а я обычная и не заслуживаю… ничего.

— Ева, сядь, — непривычно строго сказала та женщина, и Ева от неожиданности послушалась. — Я уже говорила: да, тебе не повезло. Ты родилась не у нормальной матери, а у ехидны Теоны. Это плохо, но в итоге у тебя были прекрасные приемные родители. Ты выросла красивой, доброй, трудолюбивой. Ты не пропала и не пропадешь. И я тебе всегда желала только самого хорошего. Но я ничего тебе не могла дать из того, что тебе подходило бы, понимаешь? Что одному лекарство, другому — яд.

Ева опустила голову, чтобы не было видно, как ее глаза вновь наполняются слезами. Невыносимо слушать постоянно «не могу», «не повезло», «ничего не дам».

— Значит, — продолжала она спрашивать, — если бы я попросила тебя… например, приворожить ко мне мужчину… Ты бы отказалась?

— Сто процентов.

Вот и ответ, получите — распишитесь.

— Ладно, — сказала, кусая губы, чтобы снова не заплакать. — Ты можешь мне хотя бы про этого деда объяснить? Он сегодня в редакцию приходил. С белой бородой. Ста… Коллеги рассказывали, что у него дома чучело медведя, но я по Улиному рассказу не сопоставила, они даже имя называли, но я не запомнила. Странное имя, типа твоего… Ты Теона, он… то ли Герасим, то ли Гавриил… Я вообще забыла про него, честно говоря. А сейчас поспала на диване — и он мне приснился. И я вспомнила. Ты к нему ходила сегодня? Зачем ты подожгла стол? Это же не фантазии Ули, я по твоему лицу это поняла! Что происходит?

Та женщина поднялась с дивана.

— Ева, я тебе скажу это один раз, но ты должна запомнить как следует. Не упоминай этого человека нигде и ни с кем. А если еще раз увидишь в редакции — старайся как можно скорее скрыться и не разговаривать с ним. Если я для тебя опасна, то он — втройне.

— Ты же опять врешь! — шепотом выкрикнула Ева. — Если он такой страшный человек, зачем ты к нему внучку повела?

Когда молчание затянулось, Ева вдруг всмотрелась в лицо той женщины — строгое, сосредоточенное, и ощутила смесь страха с надеждой. Неужели…

— Он мой отец⁈ — воскликнула так громко, что Уля из своей комнаты позвала ее во сне.

По дороге в садик Уля снова рассказывала сказку. На этот раз — про одуванчик.

— Жил-был молодой крепкий мужчина. Все умел. Все его хвалили. Говорили: какой молодец! Только стала у него жизнь разваливаться. Сначала жена умерла. Потом любимая собака умерла. Он завел другую жену, у нее даже сын уже был готовый, но сын умер, а жена на него озлобилась. И пошла к страшной ведьме, чтобы наложить на него проклятье. Самое жуткое — болезни и бедность. А этот мужчина пошел к другой ведьме и попросил снять проклятье. Но та ведьма сказала: все снять не могу, выбери, без чего тебе легче будет жить — без здоровья или без денег. Мужчина сказал: «Без денег». И ведьма засмеялась и дала ему зелье. А когда мужчина вышел от нее, увидел, что его волосы стали совсем белые… Белые-белые… И борода. И стал он ходить по свету и думать: как бы ему вернуть немного своей радости? Только времени у него остается совсем мало, потому что скоро подует ветер и облетит одуванчик, стебелек засохнет… И он даже не увидит — вырастут новые одуванчики от его семян или нет…

В редакции, как ни странно, уже был Стас, хотя рабочий день начинался через полчаса. Он сам зашел к Еве поздороваться, и она ответила подчеркнуто вежливо, но без обычной радости в голосе:

— Доброе утро.

Что еще страннее — Стас выглядел не таким свежим и цветущим, как обычно. Будто бы он всю ночь не спал или у него случилось что-то плохое. Видимо, Марго, дорвавшись до молодого тела, не дала ему ни минуты покоя, ожесточилась Ева. Вот уж у кого огромный опыт общения с мужчинами, куда Еве до этой серийной маньячки, с ее-то одними серьезными отношениями и несколькими неудачными свиданиями, из которых только два закончились сексом…

— Ева, думаешь, Игорь Алексеевич сильно рассердился, что я вчера рано ушел? — доверительно спросил Стас. — Не выгонит меня за нарушение дисциплины?

— Марго же не выгоняет, — с напускным равнодушием ответила Ева. — А у нее с дисциплиной совсем плохо.

— Ладно, успокоила, — улыбнулся Стас.

Все-таки может он… обезоружить.

— А если и выгонит, — продолжила Ева все с тем же отсутствующим видом, — тебе же не нужно бороться за зарплату. Главное — что ты хорошо провел время.

— Честно? Не очень хорошо, — Стас сконфуженно опустил глаза. — Вдобавок мне редактор с замом выдадут сейчас два наряда вне очереди, какую-нибудь совсем тухлую тему…

— У меня самой висит тема про маньяка, — Ева против воли втянулась в разговор. А как можно было устоять, если у Стаса «не очень хорошо»⁈ — И я даже не знаю, как к ней подступиться. Как Лава постоянно про такое пишет? Только и слышно от нее: «Убийство будет завтра, а выпавший из окна — не раньше среды». Или Андрей Андреич спрашивает: «Лава, не могу найти наркотики, где они?» А она отвечает: «Я их положила в другую папку».

Стас засмеялся и присел к ней за стол. Какая у него сегодня красивая светло-синяя рубашка в белую полоску! Очень выразительно оттеняет его карие глаза и русые волосы. И белые джинсы с синей отстрочкой! Ева никогда не видела, чтобы молодые люди так продуманно одевались. Видимо, питерские студенты из богатых семей имеют какой-то особенный гардероб. Впрочем, Ева и сама сегодня решила показать всем этим модникам, что она не бедная брошенка, а молодая и красивая девушка: надела лучшее платье с кружевной отделкой цвета мяты, в котором обычно ходила на не парадные, но важные мероприятия, вместо растоптанных балеток — бежевые туфли на каблуках, немного накрасилась (ресницы выделила тушью погуще, а губы только чуть-чуть розовым блеском) и голову помыла с утра специальным средством для локонов, чтобы лежали красивыми волнами. Судя по всему, Стас это оценил.

— Ева, позволь сказать, ты прекрасно выглядишь! Собираешься на свидание вечером?

И тут… Нет, это не могло быть совпадение! Повинуясь внезапному порыву, Ева ответила:

— Я действительно хочу кое-куда тайно сходить, но не знаю точного адреса.

— Как это?

— Помнишь, вчера в редакцию приходил дедушка такой с белой бородой?

— Гектор Арнольдович, — кивнул Стас. — Конечно, такого фактурного деда невозможно забыть.

Ева интимно понизила голос:

— И я вчера вечером узнала, что у него в гостях была моя дочь! Причем привела ее моя мать.

— Подожди, — Стас посмотрел удивленно. — Ты мне сама рассказывала, что твои родители умерли.

— Это приемные. А моя биологическая мать, как выяснилось, жива, и она меня нашла. Теперь помогает водиться с Улей. Но я должна узнать, зачем она водила мою дочь в такое странное место к такому странному человеку. Я хочу его расспросить, но не знаю ни адреса, ни телефона. Может быть, ты поможешь?

— Я тоже не знаю ни адреса, ни телефона… — озадаченно потер лоб Стас. — Но место, где он живет, показать могу. Это единственный целый деревянный дом на окраине, а на соседней улице — супермаркет с таким большим переливающимся сердцем на вращающейся платформе. Безвкусица, конечно, но как особая примета и ориентир — очень даже хорошо!

— Ой, сердце я знаю, — обрадовалась Ева. — Вечером схожу, поищу.

— Одна? А можно мне с тобой? — вдруг спросил Стас. — Там место не очень безопасное. На старика при нас с Лавой пытались напасть, представляешь? Наркоманы какие-то или вроде того. Не стоит тебе одной туда соваться.

— Ой, — повторила Ева и похолодела при мысли, что та женщина спокойно повела ее ребенка в такое место. — Да, одной, наверное, страшно будет…

— Готов сопроводить, — слегка поклонился искуситель.

— Спасибо, — тут уже Ева покраснела по-настоящему. Нет, нет и нет, не будет она ни на что надеяться! Но если он сам предлагает быть ее телохранителем — пускай. Увидит, что она независимая и не так уж в нем заинтересованная.

— А можно нескромный вопрос? — Стас наклонился к ней поближе.

Ой. Ой. Ева растерянно замерла, еще не зная, что это за вопрос, но уже боясь, что ляпнет в ответ что-то неподходящее.

— Если тебя биологическая мать бросила в роддоме, зачем ты с ней сейчас общаешься?

Уфф, напугал даже. Ева расслабилась и искренне ответила:

— У меня родители умерли, других близких родственников нет. Я совсем одна, Стас. Одной с маленьким ребенком тяжело. А она почему-то привязалась к внучке, ходит, помогает. Мне ведь выбирать не приходится, очередь за забором не стоит, чтобы облегчить мне быт и дать немного свободного времени. Поэтому я с ней душевно не сближаюсь, но общаюсь. По необходимости.

— А почему ты не вышла замуж за отца ребенка? Извини, это совсем нескромный вопрос, да?

— Он оказался игроманом и бил меня, — выпалила Ева, забыв, что хотела придумать что-нибудь более… загадочное. Вспоминать было неприятно, но на лице Стаса она увидела сочувствие и какое-то особое внимание.

— Какой подонок, — прокомментировал он. — Я бы убил того, кто поднял на тебя руку.

Ева опять зарделась. Чтобы сменить тему, спросила:

— Во сколько мы идем к старику?

— Давай сразу после работы. Я посмотрю на картах этот супермаркет и этот дом и поедем на моей машине.

Стас поднялся (Еву слегка опахнуло уже знакомым ароматом его туалетной воды) и открыл дверь кабинета. По коридору шла Маргарита, для которой было вообще несвойственно заявляться на работу ни свет, ни заря. При виде Стаса она сухо кивнула и даже не остановилась. Нет, этот день определенно должен стать лучше, чем вчерашний!

Ева попыталась сосредоточиться на маньяке, но безумное воображение уже подсказывало, что завтра суббота, а это самое время для свидания. Парк, кино, кафе, прогулка на теплоходе… «Успокойся, — велела себе Ева. — Ты ведешь себя очень глупо». Но остановиться не могла. Если еще окажется, что этот старик ей не посторонний человек… Какой интересной и непривычно счастливой может стать жизнь!