Только об этом не пишите!

Глава 16

В доме кузнеца было плохо. И не из-за худого, с серой кожей, юноши, который лежал на кровати и смотрел видео в телефоне, периодически с трудом меняя положение тела. Лава даже болезненно поморщилась от того, какая волна тоски шла от него. Вроде бы у парня ничего не болит, но он пропадает, как охваченный внезапным морозом свежий бутон цветка — уже не распустится, почернеет и засохнет. Как жаль, когда молодое и сильное внезапно что-то губит… Он увидел из своей комнаты отца с незнакомой женщиной и если и удивился, то совсем немного. «Так надо», — коротко сказал ему Артем и больше ничего не добавил, а Лаве объяснил: «Мой сын Костя».

Лава осмотрелась. Видно, что переехала семья недавно. Вот и мебель новая, и какие-то картинки на стенах для красоты, и расписные разделочные доски — явно подаренные на новоселье… А пахло смертью. Повсюду. Когда в семье кто-то болеет, атмосфера другая: по мере ухудшения состояния больного остается все меньше места в доме, где можно дышать полной грудью, но здесь всё наоборот — будто бы сначала произошло отравление всего воздуха, и уже потом именно по этой причине пришла болезнь.

— Как ты тут живешь? — удивленно спросила Лава Артема. — Здесь везде тлен.

— Дом на плохом месте построил? — нахмурился он.

Лава покачала головой.

— Так хрен с ним, с домом, ты парня посмотри, — нетерпеливо сказал кузнец.

— Парня пока не могу. Никита должен привезти травы. Сначала надо кое-что проверить.

Через маленькую прихожую можно было попасть в большую кухню-гостиную с простеньким гарнитуром из отходов деревообработки. Денег на дорогие вещи у кузнеца не было, но по самому выбору предметов становилось понятно: все это покупалось для семейного счастья. Пусть дешевое — но своё, и от этого — хорошее, крепкое, родное.

Лава и сама себя чувствовала сейчас неуютно и болезненно: ни травинки своей собственной, никаких подручных средств, только самое доступное и элементарное, что смог раздобыть кузнец. Вощину для свечи и некоторые сушеные растения он заказал в интернете, остальное по списку купил в аптеке, хотя там и было не всё. На сайте бесплатных объявлений Лава нашла сушеный ясенец кавказский, он же огонь-трава, и Артем его тоже оплатил, но доставить по почте должны были только через день… Колдовство с покупными травами — это, конечно, позор и жалкое подобие, но у нее нет выхода. Всё же дом почистит, если было тёмное вмешательство.

Лава достала из рюкзака скрученную из вощины самодельную свечу. В ней были запечатаны зверобой, хвоя можжевельника, пажитник. Своей очереди ждала вторая свеча, куда она скрутила хвою и ветки кедра, листья шалфея и полынь — единственную траву, которую смогла собрать сама и подсушить за ночь в бане. Как жаль, что её пришлось брать листьями, но рано ей еще цвести. Поэтому добавила в обе свечи по капле своей крови. Каждый раз так делать не будешь, кровь слишком дорогой ингредиент, но, чтобы усилить воздействие, сейчас она необходима.

— Давай огонь, — распорядилась Лава.

Артем открыл походный котелок с крышкой. В нем едва тлели угли, зажженные еще в кузнице. Кузнец раздул их, и Лава запалила фитиль свечи.

— Что теперь? — спросил он.

— Стой на пороге, чтобы не путать меня. Подходи, если позову. И молчи. Отвечай, только если спрошу.

Она вернулась к порогу, встала со свечой и настроилась на это жилище. Вот дом, который строил человек со скромными ресурсами, но большим желанием создать семейное гнездо. Не квартиру. Не дачный домик. Настоящий дом, в который вкладывают всё, что есть, и потом ещё много добавляют сверху… От дома ждут нового счастья, какого-то особенного ощущения тепла и защищённости. Но сейчас здесь холодно и небезопасно. Значит, что-то случилось…

Лава медленно двинулась вперед со свечой, чутко следя за тонкой серой ниткой дыма, тянущейся от пламени. Нитка вилась нервно, то вытягиваясь, то скручиваясь, то наклоняясь в разные стороны. Лава сосредоточилась на ней, представляя, как пропадает этот мир людей и предметов, остается другой — невидимый глазу, в котором следы оставляют только сильные чувства и побуждения… Она прикрыла глаза. Кухня помутнела, растворилась, остались только неясные пятна. Вот сбоку светлое, просто искрящееся. Лава, не размыкая век, протянула к нему руку и негромко спросила Артёма:

— Что это?

— Это стул, — ответил он с недоумением.

— Что было на этом стуле?

— В каком смысле? — насторожился он.

— Что-то хорошее связано с этим стулом, — объяснила Лава. — Что именно?

Артём молчал в явном замешательстве.

— Па-ап, — откликнулся его сын, который, оказывается, наблюдал за происходящим. — Меня на нем чествовали. Я сидел, а вы с мамой и тётей Дашей меня поздравляли.

— И правда, — с явным облегчением согласился кузнец. — В прошлом году Костя от своей хоккейной секции прошел отбор в крутую спортивную школу.

— Почему это хорошо?

— В каком смысле — почему? Он бы поехал учиться в большой город, стипендию получил… Новая жизнь! Успех… — голос Артёма упал. Из комнаты его сына не донеслось ни звука, но Лава ощутила, как там сгустился воздух. Сильная боль, которая не дает дышать.

Чего-то не хватало. Вот мальчик, она его хорошо чувствует — больной, с изломанными надеждами, отчаявшийся выздороветь, уставший и мечтающий, чтобы его просто оставили в покое. Вот его отец — тоже уставший, но не смирившийся, жесткий, сильный, настоящий защитник. Стоп. А где мать?

— Где твоя жена, Артём?

— А это зачем?

В голосе враждебность.

— Я не чувствую в доме женщину. Где она?

— Уехала. Три месяца назад.

— От больного ребенка?

— Слушай, зачем тебе это? — раздраженно парировал Артём. — Сейчас речь вообще о другом.

— Может быть, это и неважно, — спокойно сказала Лава. — А может, и важно. Так где она?

— Оставила записку, что устала и у нее есть другой… — какая скрытая ярость в этом голосе! Видимо, он не смирился и не привык. — Кто-то видел, как она с вещами садилась в машину, за рулем был мужчина.

— И всё? Ты не искал?

— Искал через полицию. Они сказали: записка написана ее почерком, экспертизу делали. Опрашивали ее знакомых, родных — никто ничего не знает. По описанию соседа машину не нашли. А я просто хотел понять… Зачем она так со мной?

— А твои предположения? — тихо спросила Лава.

— Я для нее старый, — буркнул он. — Мне сорок семь, ей тридцать пять. Когда поженились, ей было восемнадцать. Не нагулялась. Надоел.

— А геолокацию её телефона смотрел?

— Телефон она здесь оставила. Значит, у нее теперь другой номер.

— И её никто не видел после этого?

— Перестань! Не хочу говорить об этом! У тебя свеча сейчас потухнет!

Лава открыла глаза. Действительно, огонек уменьшился до горошины и плевался искрами. Она провела над ним рукой — в одну сторону, в другую… Горение стало сильнее и ровнее.

— Ладно, не будем, — согласилась и двинулась дальше.

Закрыла глаза, чтобы вернуть состояние, в котором можно видеть невидимое. Вот впереди что-то смутное, темное, манящее… Сделала очередной шаг — и тут же отступила: на нее с шумом посыпалась могильная земля, закрывая вырубленный сверху прямоугольник светлого неба… Лава распахнула глаза: нет, это не могила, это светло-салатовый кухонный шкафчик. Свечка зашипела и погасла, а дым от нее тянулся куда-то между шкафом и стенкой.

Она на всякий случай открыла дверцы: соль, приправы, тёрка, стопка чистых тарелок, упаковка салфеток, спички… Почти пусто. Заглянула за шкаф и позвала:

— Артём!

Он подошел, все ещё хмурый от расспросов про жену. Между шкафом и стеной что-то темнело.

— Достать? — он с готовностью потянулся туда.

— Конечно. Только не руками. У тебя есть какие-нибудь щипцы?

— Клещи есть, — кивнул он и вышел в нежилую часть дома. Вернулся с длинными кузнечными клещами.

Лава взяла пустую стеклянную банку, стоявшую на мойке, поставила в неё свечу, чтобы не упала, отнесла на кухонный стол, а потом осторожно потянула шкафчик на себя, чтобы сделать просвет между ним и стенкой побольше, и Артём смог просунуть клещи. Свёрток немного сдвинулся книзу, но кузнец успел его подхватить до того, как он упал. Находка по размеру напоминала завернутый в черную непрозрачную пленку пухлый почтовый конверт или маленькую бандероль.

— Не клади на стол! — прикрикнула Лава, когда кузнец оглянулся в поисках подходящей поверхности. Подставила первое попавшееся железное блюдо, а когда сверток шмякнулся в него — быстро опустила ношу на пол.

— И что это? — озадаченно спросил Артём, наклоняясь.

— Сейчас узнаем. У тебя остались какие-то перчатки жены? Только кожаные, не матерчатые?

Он порылся в прихожей, принес мятые черные перчатки и с нарочитой небрежностью протянул Лаве. Она приняла их и подержала в руках. Вдохнула их запах и только после этого надела. Нет, перчатки не пахли ни изменой, ни вероломством. Женщина, которая их носила, не собиралась уходить… Кузнец и ведьма присели на корточки.

Разворачивать сверток было неудобно, и Лава возилась с ним, пока не порвала. В блюдо посыпалась черная земля и выпали три маленьких глиняных человечка. Расколотых. Но не от падения — они такими были положены в свёрток. У одного отломаны ноги, у другого руки, у третьего — голова.

Артём тихо выругался.

— Кладбищенская земля, — сказала Лава грустно. — Маленький человечек с отломанной головой — это твой сын. С отломанными руками — ты. А без ног — твоя жена.

— И что это значит? — вздрогнул он.

— Кто-то хотел, чтобы ты не мог работать. Но ты кузнец, твой огонь тебя защищает. Не подействовала на тебя чёрная магия. На сына подействовала — слабость его не от тела, от головы.

— А жена?

— А жена никуда от тебя не уходила…

Он с оторопелым видом потянулся рукой в блюдо, чтобы взять фигурку и получше рассмотреть, но Лава ударила его перчаткой.

— Стой! Ты себе еще горя хочешь взять? Голыми руками такое не трогают! Даже я не стану так делать!

— Так что это значит? Порча?

— О да, она самая, — удовлетворенно кивнула Лава. — Сейчас будем искать остальное.

— Ты сказала, что жена от меня не уходила. Это как понять⁈ — закричал кузнец. — Но она же жива⁈ — он вытер со лба пот трясущейся рукой. Как бы он себе ни представлял обряд очищения дома, такого не ожидал.

— У фигурки ноги отбиты. Значит, она почему-то не может идти, — объяснила Лава. — Больше пока не могу сказать, здесь надо другой обряд проводить. Давай сначала с сыном разберемся и дом почистим. У меня ещё много вопросов. Ты мне кузнечным огнем зажги вторую свечу, а сам крошкой от углей засыпь это блюдо — негусто, просто чтобы что-то упало в землю. Всё не высыпай — пригодится для других находок, — распорядилась она и вошла в комнату Кости.

Первая свеча — для шагов в темноте. Вторая свеча для поисков с открытыми глазами.

Здесь запах тлена был еще сильнее. Вроде бы светлая комната, чистая, но воздух как в склепе…

— Вы что-то нашли? — спросил юноша. Он вытягивал шею, пытаясь посмотреть, что делает отец, но обзор с кровати был не очень хороший.

— Нашли, — подтвердила Лава. — Сейчас будем еще искать. Артём! — окликнула она кузнеца. — Ты ведро с углями сразу неси сюда!

— С углями? — испугался Костя. — Это для меня? Лечить?

Лава внимательно посмотрела на него. Видно, что юноша очень похудел за короткое время. Глаза ввалились. Бледный, темноволосый, как его отец, только коротко стриженый, с нескладными длинными руками и ногами. Был подающий надежды молодой спортсмен, а сейчас почти инвалид.

Вошёл его отец с котелком в одной руке и зажжённой свечой в другой. Лава приняла её и встала в изголовье кровати.

— Чёрт! — выругался кузнец, когда пламя затрещало, из оранжево-алого стало бело-голубым, плюясь искрами, будто самодельная свеча сейчас взорвется. Костя вжал голову в плечи.

— Снимай его с кровати, — велела Лава.

Кузнец стащил с сына одеяло, обнажив его голые ноги и семейные трусы, обхватил за торс, а Костя обнял его за плечи, чтобы подняться. Выше отца почти на голову, он цеплялся за него, чтобы устоять на ногах. Лава скинула на пол подушку и матрас, и под ними нашёлся еще один чёрный пакет. Кожаной перчаткой прихватила его и бросила в котелок, где угли почти догорели. Плёнка стала плавиться, но запах был не от палёного полиэтилена, а совсем другой… Трупный был запах. Из разваливающегося пакета опять посыпалась земля, а фигурка в нём лежала уже другая — плоский металлический хоккеист с клюшкой, элемент старой советской настольной игры.

— Теперь ты знаешь, почему, — констатировала Лава и закрыла котелок крышкой. — И вижу по лицу, что у тебя есть и подозреваемый.

Кузнец выглядел потрясённым.

— Так это из-за хоккея? Из-за того, что Костю выбрали?

Лава пожала плечами.

— Мотив не хуже любого другого. На кого ты думаешь?

— Тётя Даша, — прошептал Костя. Он смотрел на черный пакет с не меньшим изумлением, чем отец. Если сначала юноша не воспринимал происходящее всерьез, то сейчас ему явно стало страшно.

— Кто такая тётя Даша?

— Подожди, — сказал Артём, тяжело дыша. — Я сейчас его посажу куда-нибудь…

Он помог сыну дойти до кухни и сесть на маленький диванчик и собрался принести туда одеяло с кровати, но Лава остановила:

— Отсюда ничего нельзя трогать. Возьми чистое, а лучше — укрой его какой-нибудь своей одеждой. Отцовская рубашка или куртка в таких ситуациях помогают. Тем более что ты не подвержен колдовству.

— А помнишь, ты после бани мне дал свою рубашку в красную клетку? — отозвался Костя, пока отец укутывал его ноги покрывалом. — Мне в ней было легче. Я думал — из-за бани. А оказывается, из-за рубашки… А вы кто, колдунья? Настоящая?

— Почти, — сухо ответила Лава, а кузнецу сказала: — Я сейчас обойду дом, может, что-то еще увижу. Ты иди за мной с какой-нибудь железной посудой, чтобы было куда скидывать зло. На всякий случай тоже перчатки надень. А потом расскажешь про тётю Дашу.

Артём достал из кармана своих брезентовых штанов кузнечные рукавицы. Лава одобрительно кивнула. Они нашли несколько воткнутых под дверной косяк булавок, а под порогом у входа в дом — ещё один свёрток, закрученный тщательнее прочих. В нём оказалась протухшая речная рыба, проткнутая ржавым гвоздём.

— Даже мертвое животное подложили, хорошо готовились, — усмехнулась Лава. — Укутали, чтоб не воняло.

— И что мне делать со всем… этим? — растерянно спросил кузнец. Он, казалось, до последнего не верил, что кто-то желает зла всей его семье.

— Собери в мешок, сожги в какой-нибудь бочке или в кузнице. В перчатках, в рукавицах, чтобы на кожу ничего не попадало. Потом все постельное белье, на котором сын спал, и всю одежду, которую носил во время болезни, тоже сожги, даже трусы, носки и носовые платки. Никому не говори об этом и сына предупреди.

— И всё?

— Нет. Дальше весь дом надо чистить, я тебя научу. Сыну сейчас должно полегчать, но лечить его все равно придется — он же целый год был ни живой, ни мертвый. Пойдем пока на воздух, посидим на скамеечке, и ты расскажешь, кто такая эта тётя Даша.

… — Мою жену зовут Вера, и у нее есть сводная сестра Даша, старше на пять лет, — начал рассказ Артем. — Дашин отец ушел из семьи к матери Веры, а потом и от них ушел… Сейчас у него уже четвертая или пятая семья, никто даже точно не знает, где он. Но не суть. Даша и Вера сначала почти не общались, хоть и жили в одном поселке, а когда мы с Верой поженились и Костя появился, у них отношения стали гораздо лучше. У Даши в тот же год родился сын Кирилл. Вера радовалась — братик у Кости, вместе веселей… Кирилл и Костя учились в одном классе. Как раз в райцентре построили большой физкультурный комплекс, там они оба занимались хоккеем, были на хорошем счету. Мы думали, они оба пройдут отбор в ту спортивную школу, но оказалось, что берут только Костю… Кирилл переживал, даже перестал к нам в гости ходить, а его мама говорила: ничего, он успокоится, поймет, что Костя в этом не виноват… Сама Даша Костю поздравила, даже испекла ему торт…

— Вы его ели? — перебила Лава.

— Конечно, а что с ним еще делать?

— А Даша ела?

— Нет, сказала, что на диете.

— Удивляюсь, как вас еще не перебили в собственном доме, — вздохнула Лава. — А сама эта Даша как живет? Счастливо замужем, дом — полная чаша? — она уже знала ответ, и кузнец его только подтвердил:

— Нет, она замужем не была, отец ребенка с ней не живет. Я никогда его не видел. Знаю, что платит маленькие алименты. Хоккей — дорогая секция, и Вера меня все время просила Даше помогать с оплатой формы, клюшек, а то Даше не потянуть… Она работает в магазине и живет в квартире с мамой. Мне за двоих тоже накладно было платить, но все-таки братья, и друзья к тому же… Раз обещал — надо помогать.

— А когда Костя заболел, ты Даше все равно помогал секцию для Кирилла оплачивать?

— Только один месяц, — признался кузнец. — А потом Кирилл вдруг заявил, что больше не хочет заниматься. Он тогда пришел Костю навестить — и все, как отрезало. Его и мать уговаривала, и тренер — уперся и ни в какую. Не знаю, что случилось.

— А Даша не подкатывала к тебе?

Артём замялся.

— Понятно, — махнула рукой Лава. — Дай я сама отвечу на свой вопрос: когда твоя жена стала ухаживать за сыном, Даша долго делала тебе разные намеки — мол, жена все силы теперь отдает ребенку, а ты тоже живой человек, тебе тоже ласка нужна… Ты сначала вежливо уклонялся, а когда она прямым текстом предложила, резко ее отшил. И с тех пор она тебя обходит десятой дорогой, и даже когда жена пропала, не попытала счастья. А ты удивился даже — вроде бы именно в такие моменты женщины бросаются в атаку… Ты был сильно обижен, расстроен, потрясен предательством, и теоретически мог бы с Дашей уже и сойтись — раны от измены залечить, с сыном, опять же, помощь нужна…

Кузнец даже отшатнулся от нее.

— Да, примерно так, как ты говоришь. А почему она больше не делала попыток и даже не общается?

Лава пожала плечами и объяснила:

— Потому что сначала она только сына твоего хотела с дороги убрать — думала, тогда ее Кирилла возьмут. Но что-то не срослось. То ли Кириллу таланта не хватило, то ли он сам не захотел — мог чувствовать что-то недоброе, испугался или, возможно, даже догадывается о чем-то. Увидел твоего сына — и стало жалко, стыдно, тяжело. Стыд вообще сильно меняет человека. А когда ты Дарью отверг, она где-то заказала более сильную порчу — уже на все семейство. Она уверена, что жену твою со свету сжила, сын инвалид, и ты теперь для нее живой труп. Ей в твой дом даже заходить нельзя — она знает, сколько тут беды разбросано, боится нечаянно на себя навести.

Он вскочил со скамейки и уставился на Лаву со смесью ужаса и надежды:

— То есть Вера от меня не ушла, а с ней что-то плохое случилось?

— Думаю, так, — кивнула Лава.

— Но она жива?

— Артем, как я могу знать⁈

— Но ты же сама говоришь, что с ней что-то случилось! Значит, можешь знать⁈ — вскричал он.

— Тише, — шикнула она. Не такое уж большое расстояние до других домов. — Мы говорим о разных вещах. Я тебе говорю, что в твоем доме нет следов жены-изменницы. Есть следы жены верной, любящей, уставшей от забот, но не вероломной. Такие не сбегают. Еще в доме есть следы наведенной порчи. Значит, это не совпадение. Знать, кто жив, кто нет, вот так, на ровном месте, могут экстрасенсы какие-нибудь, медиумы, если они настоящие. Я настоящих не встречала, но вдруг кто-то есть. Мессинг же был.

Кузнец походил немного вдоль скамейки и снова сел рядом с ней.

— А ты можешь как-то выяснить, что с моей женой?

— Я обещала попробовать вылечить твоего сына, — холодно напомнила Лава. — Теперь, как видишь, нужно еще снять порчу с твоего дома — это тоже большой труд. Подклады я нашла, защиту тебе сделаю. А ты еще ничего для меня не сделал.

Он взял ее ладонь в свои руки и сжал. Лава вздрогнула от неожиданности. Она знала, что сейчас кузнец почувствует жжение, потому что нельзя прикасаться к ведьме без ее согласия. Его руки дрогнули, но он их не убрал.

— Я готов сделать для тебя всё, — сказал он твердо. — Помоги мне разобраться с этой чертовщиной — и я, если захочешь, расплачусь жизнью, клянусь. Ты говорила, надо будет кровью подписать — так давай, что ты тянешь? Бери кровь, всё бери. Только помоги.

Лава ощутила, что уходит огонь из ее рук, они становятся обычными, мягкими, чуть теплыми. Как у всех. Значит, кузнец не врет и не преувеличивает, знает, что сказанного слова не вернуть, а зря обещать ведьме нельзя.

— Ну, слушай, — начала она ровно, монотонно, как во время ворожбы и наговоров. — Сейчас я отдохну и пройду по твоему дому с очистительным дымом из веточек кедра и можжевельника, отгоню темные силы, и всё получится, потому что в доме не была настоящая ведьма, а была обычная женщина с дурными мыслями, которую научили, как делать зло. Потом возьму полынь и зверобой, скручу с ними тебе свечей, чтобы ты зажигал их. Дам тебе для них своей крови, потому что полынь собрана до цветения, а зверобой аптечный, слабый. С моей кровью все станет сильнее. Потом научу, как чистить дом солью, будешь делать это сам, вещь элементарная. И вот когда половина моей работы будет кончена, мы поедем к тебе в кузницу, и ты сделаешь мне ведьмино рясно — дашь для него и огонь, и воду, и железо, и кровь. После этого мы станем связаны. Это случится сегодня или никогда, потому что я чувствую, что завтра будет уже поздно.

— Рясно? — переспросил кузнец, когда она замолчала.

— Ведьмино рясно, — повторила она. — Рясно — это подвеска или ожерелье. Мне нужно ожерелье.

— А из какого металла? — сосредоточенно уточнил он, стараясь не пропустить ни слова. — У меня сейчас бронзы и алюминия нет, только легированная сталь.

— Подойдет, — одобрила Лава. — Здесь даже материал неважен. Главное, чтобы он прошел через руки кузнеца и настоящий кузнечный огонь.

— А чертеж есть или примерный рисунок?

Лава негромко рассмеялась.

— Я уверена, что, начав работу, ты сам поймешь, как надо. Ты настоящий кузнец, твои руки сделают все за тебя… А вот и наш посланец добра!

У дома Артёма остановился серый пикап Никиты. Он вышел, держа в руке знакомый Лаве пакет с травами и пышную белую розу.