Тихий омуток

РОЖДЕНИЕ ЭКСТРАСЕНСА

Баба Таня, вполголоса матерясь и оглядываясь, не слышат ли муж Петрович и Бог, выбирала яйца из гнезд в лукошко и заранее тоскливо злилась на соседей, которые повадились скупать у нее яйца оптом на выходе из двора:

-- Перестренут. Или вкруг пойти?

В угловом гнезде несушка уже уселась, готовясь яйцами начать отсчет нового дня, и баба Таня нежно просунула под нее руку:

-- Отдай, не жадничай. Умничка. – вспомнила и снова разозлилась.-- Сколько можно тех яиц сожрать? Неделю на базар дойти не дают.

К торговле на базаре баба Таня приохотилась лет десять назад, когда вышла на пенсию. Поначалу оправдывалась:

-- Ой, раньше мимо торговок пройти стеснялась, а сейчас день дома просижу, и места мне нет: чего бы продать?

Предлагала она покупателям поначалу огородину: капусту раннюю и позднюю, помидорки всех расцветок, морковку ядреную, картошечку молодую, петрушечку кудрявую ярко-зеленую, яблочки ароматные – свежие и моченые, а вскоре завела три десятка кур, и проблема товара отошла на второй план. Курочки исправно приносили не меньше десятка яичек, а баба Таня успешно реализовала продукцию своего подворья, высиживая три часа в торговом ряду шесть дней в неделю и отчаянно скучая по понедельникам, в «небазарный» день.

Муж Петрович относился к увлечению жены снисходительно, помогал ухаживать за курами, смотрел телевизор и читал газеты, лишь бы самого не задевала бурная энергия и неостановимая деятельность, хотя с некоторых пор начал задумываться, обеспокоенно поглядывая на спутницу жизни.

Баба Таня забежала в дом, оставив кошелку в сенях, промчалась к окну на улицу и, прячась за шторку, осторожно выглянула. Соседка Ольга Ивановна сидела на лавочке, терпеливо ожидая выхода бабы Тани. Ей привезли внуков, троих прожорливых хлопцев, от десяти до пятнадцати лет, и Ольга Ивановна сбилась с ног, в попытках удовлетворить немереные аппетиты.

-- И отказать неудобно: соседи. -- баба Таня взяла кошелку и походкой обреченного на казнь вышла из калитки.

-- Ой! – подхватилась Ольга Ивановна. – А я беспокоюсь: не заболела ли моя кормилица. Тяжело уж в такие годы на базар таскаться. Хорошо, я тебя выручаю.

-- Выручаешь, выручаешь! – нежно ядовито пропела Баба Таня. – Вот еще пятнадцать штук твоим огольцам. Надолго оне у тебя?

-- Недельки две побудут пока

У бабы Тани охнуло внутри и провалилось, но виду не подала, только меду в голос добавила и запела еще ядовитей:

-- Надо, надо ребятам, заморышам городским, подкормиться свеженьким, немагазинным. А и ходить не далеко...

-- Уж, очень у тебя яйца вкусные…

Стремительно ворвавшись в кухню, баба Таня схватила кастрюлю, с приготовленным жидким тестом, швырнула на газовую плиту сковородку и начала яростно печь блины. Стучал половник о кастрюлю, зачерпывая жидкую массу; грохотала о конфорку, обмазываемая маслом сковорода, шлепался на теплое полотенце горячий парящий блин.

Петрович напрягся в кресле, оторвался от газеты, сдвинул очки на кончик носа, глянул в телевизор и повернулся к жене:

-- Чем беситься, сходи на рынок. Просто так.

-- Рынок у Чубайсов с Гайдарами. У меня базар.

-- Хорошо, хорошо. Сходи на базар, а то к тебе уже спиной поворачиваться страшно.

Баба Таня прожгла мужа взглядом, обкатала тесто в сковороде, шумно поставила на огонь и заперебирала в нетерпении ногами, ожидая, пока одна сторона пропечется и можно будет перевернуть. Через две минуты подскочила к Петровичу уже одетая на выход:

-- Допекай, а я за дрожжами сбегаю. Пирожки поставлю на завтра.

-- В холодильнике дрожжи, -- засопротивлялся, накликавший себе работу Петрович.

-- Мне сухие нужны, -- "крутанула хвостом" баба Таня, резво семеня к дверям. – Турецкие. И велосипед мне почини. Бегаю везде пешком, как савраска, а сам на мопеде королем.

Непряхинский базар, некоторые оскорбительно называют его рынком, -- особый мир продуктов, покупателей, торговок и торговцев, а главное, сплетен, слухов, житейских незамысловатых или крайне закрученных историй; конфликтов за лучшие торговые места, споров о ценах и фантастических рассказов о «поднявшихся»: «Год назад вот на этом месте жвачками торговал!»

Баба Таня, едва не бегом, влетела в торговые ряды, а сердце опережало еще метров на двадцать, притормозила, сделала лицо безразличным и скучающим, и пошла вдоль прилавка, небрежно здороваясь с товарками.

-- Где пропала, подруга? – окликнула Верка-молочница, приподнявшись из-за банок со сметаной и пластиковых бутылок с молоком.

--А чего мне пропадать-то,-- ринулась в наступление баба Таня. – У меня товар из дома забирают: великая радость – туда-сюда таскаться.

-- А я базар люблю,-- встряла Наташка-огородница, крупная сорокалетняя деваха. -- И новости все узнаешь, и людей по...-- привстала и торопливо начала поправлять волосы. -- ...смотришь.

Все повернулись за Наташкиным взглядом, к прилавку шел рослый стройный кавказец. Остановился, взял длинный красный стручок горького перца:

-- Сколка?

Наташка ногами от восторга засеменила на месте:

-- Десять. Го-орький. Берите, не сомневайтесь...

Кавказец небрежно уронил на прилавок десятку, откусил половину стручка, пожевал и вторым укусом доел:

-- Нэ горкый.

-- Как "не горький"? -- подскочила баба Таня, оттолкнув краснеющую Наташку. Схватила стручок, откусила и осталась с открытым ртом, глаза ее смотрели в разные стороны.

Первым засмеялся кавказец, а за ним все остальные. Едва отдышавшись, зашлась смехом баба Таня.

-- У нас весело. У нас не дома, -- подытожила Верка.

-- Одичаешь дома! – сочувственно пробасил цветочник Колюня, горбатенький, низкорослый, но всегда выбритый и наодеколоненный до безобразной невозможности, продавец роз.

Колюня среди базарных сидельцев пользовался снисходительным уважением как холостякующий, малопьющий, полуинтеллигент и единственный отчасти мужчинка на полтора десятка женщин.

Верка потянула бабу Таню за рукав, зашептала в ухо горячо и нетерпеливо последнюю сплетню.

-- Колюня с Ольгой сошлись позавчера. Такая пара.

-- С пирожками которая: "Кто не купил, давайте купим"? По Сеньке шапка, по едреней матери колпак!

-- Вроде не уродина.

-- Ага. Красавица Фаинка -- на ней три волосинки.

Колюня, поняв, что речь о нем, засмущался, закрутил красненьким носиком:

-- Перемены у меня, баб Тань, в личной одинокой жизни.

-- Слышу уже. Добра и радости с соколинкой молодой, -- запела баба Таня сладко громко.--Совет да любовь. Еще и детей нарожаете.

-- С детьми воздержимся пока. Ты свое-то излагай,-- приосанился наивный Колюня.-- Всегда поможем.

Баба Таня пластиковый пакет в руках покомкала, запаха одеколонного Колюниного нюхнула аж до боли в носу, сдалась, всхипнула жалобно:

-- Ой, что делать не знаю. Соседка-змея дорогу на базар загораживает, от людей меня прячет, – и рассказала, излила беду активно принимающим людям.

-- А я скажу: порча, -- вклинилась и погасила начавшееся бурное обсуждение Верка.

-- Иди ты!

-- Не на тебя, а на твою Ольгу Ивановну. – Верка притушила голос до полушепота, заставив всех напрячься и замолчать, и убежденно заговорила. – Есть такой способ человека изводить: делают его для всех препятствием. А когда ему надоест, что все об него спотыкаются, либо сам на себя руки наложит, либо те, кому помешал, кончат.

-- Ужас! – баба Таня пакетом закрылась.— Ты говори, делать что?

-- Бабьи сказки, -- встрял обиженный невниманием Колюня. – Отдавай не все яйца, за три дня на базар накопишь…

-- Молчи, если не понимаешь, -- одернула Верка. – Есть одна, ты ее знаешь…

Домой примчалась, обгоняя ветер. Перед калиткой обернулась на дом Ольги Ивановны жалеющим взглядом:

-- Угораздило тебя, сердешная. А и не жила…

На бегу чаю с блином отхлебнула, велела Петровичу самому обедать:

-- Разогрей, найдешь чего, – накинула платок и пошла через весь поселок решать чужую, но близкую ей проблему.

В течение дня Баба Таня побывала у знахарки, колдуна и девушки-экстрасенса, заплатила ей сто рублей, тем по пятидесяти. Специалисты ауру Ольги Ивановны просветили и рассмотрели с помощью воды, воска, зеркала, трех свечек, качающегося маятника, невидимого экрана и стеклянного шара. Дали в качестве талисманов: иконку, камешек, список молитв, брошюрку – еще двадцать рублей из кармана; индюшачье перо и освященную свечку. Святая вода у бабы Тани была своя: на Крещенье молочный сорокалитровый бидон наполнила.

Выяснилось,-- порча, точно, есть, пришла с севера или северо-запада, наложена женщиной до сорока, не более недели назад.

-- Прочитаешь, окропишь, наговоришь и спрячешь под крыльцо после заката, а через три дня придешь: порчу снимать будем.

-- Под мое крыльцо?

-- Порча у кого?

-- У соседки.

-- Туда. И смотри, чтоб кончик земли не касался. C Запада на Восток.

Кое-как пообедавший Петрович, ужина не дождался вовсе. Жена читала брошюру, зажигала свечку, бормотала молитвы, неловко крестясь и кланяясь маленькой, с детскую ладошку, иконке. Петрович, забросив газеты и выключив телевизор, голодный тенялся по дому, заметил на обеденном столе книгу «Практическая магия», отдернул руку и пошел курить на крыльцо, открыл уличную дверь и уперся носом в вязку зеленого чеснока, привязанную к косяку.

-- Да, что же в доме твориться? -- не покурив, вернулся в дом. Открыл, было рот, напомнить об ужине, но сразу закрыл, не решившись отвлечь жену от телевизора. Баба Таня подавшись из кресла вперед, смотрела «Битву экстрасенсов». Конец спокойной жизни. Остается надеяться, что новоявленная ведунья не научиться за неделю вычислять вампиров, а там... Петрович махнул рукой и пошел поискать чего-нибудь съедобного в холодильнике.

Бесконечный летний день подошел к концу. Проходя мимо Петровича, стоя пережевывающего сардельку с хлебом, баба Таня значительно глянула долгим взглядом, отчего сарделька повернулась в горле и встала в поперек. Сказала строго:

-- Я к Ольге на минутку, а ты, через полчаса тесто подойдет, пирожки начинай, мне сегодня некогда.

Петрович проснулся утром от тишины, побродил по пустому дому, умылся, разогрел чайник, позавтракал пирожками. Услышав стук в калитку, вышел и встретил у калитки Ольгу Ивановну.

-- Здравствуйте, Петрович. Мне бы яиц, а бабы Тани нет.

-- Черти ее куда-то уволокли. Сейчас принесу, -- сходил в курятник с лукошком, собрал яйца по гнездам, отдал Ольге Ивановне. Она в ответ протянула сотенную.—Сдачи у меня нет, -- предупредил. – Жена отдаст потом.

-- Отдаст, отдаст, побегу огольцов кормить, -- прокудахтала Ольга Ивановна убегая.

Петрович покрутил в руках стольник, закурил и понял, что свободен и богат. Не позаботившись закрыть дом, благо магазин через дорогу, отправился за пивом.