Тихий омуток

СЛУХИ И ЖИЗНЬ

Непряхинский базар – место средоточения сплетен и слухов шипел и пенился разговорами вполголоса, шепотками, потаенными «только тебе» пересказами ночных событий.

ОМОНовцы в камуфляже и масках с каждым упоминанием становились все выше, страшнее, злее, беспощадней: «Промахнулся по заднице и сбил ногой дорожный знак!» «А с тобой, -- говорит, -- будет так,» -- дал кулаком по фаре, стекло по всей дороге разлетелось.»

В голосах не слышалось осуждения или протеста: власть бьет, значит, есть за что. Бьет, значит, любит, но от встречных ментов шарахались в страхе, оглядывались испугано вслед. Пока редко, но зазвучали слова поддержки: «Порядок нужен, теперь шпана будет знать место.»

К обеду разнесли, разложили почтальоны по ящикам газетку «Непряхинский Брехунок», и все на свои места встало. Витюха-мент в подробном интервью доходчиво объяснил, что никакого ОМОНа в городе не было. В колонке ксерокопия справки от областного начальника: «Бойцы с базы не отлучались, на спецвыезды и тренировки не выезжали.»

А беспорядки устроили местные хулиганы, главарь которых Васька по кличке Мотыль задержан, дает признательные показания, и сегодня в два часа дня будет доставлен в суд.

Далее Витюха с благородным негодованием рассказал, как хулиганы спалили ульи с пчелами во дворах школ, оставив детей без диетического сладкого продукта.

Как, продолжая зверства, Мотыль с друзьями вытащили из машины честного чиновника и доброго человека Нотариуса, «применили физическое воздействие и нанесли царапину в области носа», а потом подбросили бесчувственное тело к зданию милиции, где доблестные сотрудники оказали пострадавшему первую помощь и доставили избитого к супруге.

Надрыв и горловая слеза читались в газетных строчках, когда главный районный мент повествовал об избиении Васькой Мотылем инвалида: «Мужчина упал, выронив костыль, и тогда бесчестный хулиган нанес роковой удар!»

Напомнив еще раз, что злодея, хулигана и возмутителя спокойствия Мотыля в суд поведут в два часа, Витюха пожелал всем спокойствия, здоровья и успехов в труде.

Дед Семен свернул газету, щелкнул зажигалкой, прикуривая, огляделся, и, легко поднявшись с лавочки, отправился через дорогу к Петровичу. Позвонил у калитки и, не дожидаясь разрешения, прошел во двор, присел на скамейку под абрикосовым деревцем, сорвал несколько плодов.

Петрович ждать себя не заставил, вышел и оперся сухими локтями на перильца веранды:

-- Здорово, Семен. Тоже Брехунок мусолишь? Становится наш Непряхинск вторым Чикаго: бандиты в открытую народонаселение терроризируют, а надо порядок держать, -- голос Петровича журчал теплым успокаивающим ручейком, и голова деда невольно склонилась к плечу, глаза застелила невесомая розовая пелена. – Всякая власть от бога, и надо уважать…

-- Ты что плетешь, старый? – резкий голос как всегда неожиданно появившейся из ниоткуда бабы Тани, разнес пелену в клочки. – Толстожопых кровососов уважать? Натворили, а на мальчишку валят. Что засуетился вдруг?

-- Я это… -- Петрович зашарил вокруг себя руками, -- Очки снял и теперь не вижу без них, где они лежат.

-- А без очков ты правду не разглядишь?! И ты, Семен, уши развесил, прихлебателя поддерживаешь.

-- Я еще ничего не сказал, -- возразил дед Семен и откусил абрикос. -- Кислятина.

-- А и нечего говорить! – рубанула сверху вниз кулачком воздух баба Таня. – Собирайся, пойдем парня вызволять.

От ментовки до здания суда не более ста метров, и на всем протяжении организованная молодежь -- Вашисты – растянули бело-синий транспарант «За правовое государство, за модернизацию и нанотехнологии, за порядок и спокойствие в Непряхинске». Очевидно, длинную, нелепую, тупую надпись придумали с чисто утилитарной целью: отгородить дорогу от напирающей толпы.

Неорганизованная молодежь – гопники – стояли кучно, курили в стороне, не смешиваясь с толпой взрослых. В хмуром, недружелюбном молчании ожидали начала спектакля.

Ваську Мотыля вывели шестеро ментов: по два впереди и сзади, двое держали за руки в наручниках. Увидев людей, Васька виновато смущенно улыбнулся разбитыми губами, попытался смотреть вниз, скрывая синяки под глазами.

Плотненькая кучка пенсионерок-ветеранок оказалась внезапно рядом с арестованным. Побежали рядом; размахивая руками, выкрикивая угрозы и оскорбления, изображали народный гнев. Играли бабки плохо. Народ хмурился и аплодировать не спешил.

-- Вот и апофеоз, -- Колян наклонился к Джульетте. – Не прошло и недели, а ситуация превратилась в сетуевину. Мнимозина умер без покаяния, Гульфик смотался инкогнито, а у нас все шансы попасть под раздачу.

-- Есть предложения?

-- Есть намек. Помнишь чердачок, с которого нас спугнул Мнимозина-Никитенко? Дед все отремонтировал…

-- Принимается, -- Джульетта пристально вглядывалась в лицо Васьки Мотыля, и он, почувствовав взгляд, поднял глаза. – Только дружеская встреча двух вампиров, Колян, без секса.

-- Кровь моего крестника оказалась вкуснее?

-- Следил?

-- Догадался. Мозги-то аналитические.

-- Этого парня я им не отдам.

-- Он и мне симпатичен. Пара дней у тебя есть.

Конвой приблизился к ступенькам здания нарсуда. Старушки-ветеранки из группы поддержки, разгорячась собственной бранью, уже всерьез били Ваську по лицу. Менты не мешали. Васька, как мог уклонялся. Ветеранка педагогического труда, войдя в раж, плевалась и бессвязно орала, дергалась в "пляске гнева". Ядовитая слюна, разлетаясь, шипела на асфальте и прожигала материю, попадая на одежду.

Баба Таня встала на ступеньках, не уступая дороги. Процессия остановилась. Баба Таня шагнула вперед и, с трудом дотягиваясь, обтерла лицо Васьки Мотыля платком, подняла руку перекрестить и замерла неподвижно. Сделала Ваське знак наклониться, шепнула в ухо:

-- Они сделали тебя своим. Крест не ложится. Извини, -- повернулась и сошла по ступенькам, промокая платком глаза и вдруг отдернула руку. Платок падая, развернулся и близстоящие ахнули и попятились, явственно разглядев в нагромождении грязных красно-коричневых пятен лицо Васьки Мотыля.

Дед Семен подобрал платок, скомкал и сунул в карман, бережно взял бабу Таню под руку и отвел в сторону. У них за спиной, гулко хлопнув, закрылась за Мотылем дубовая дверь.