Глава двенадцатая Суд

Карефаль – селение большое. Около двухсот человек жили там в таких условиях, какие только могут позволить себе крестьяне. Посреди деревни шла главная улица, хоть и не выложенная камнем, но все же достаточно ровная, чтобы повозка могла спокойно проехать по ней, не боясь сломать колесо. Дома с треугольными крышами выглядели скромно, но вполне могли защитить от непогоды. Я заметил две церкви: в одной поклонялись богу Монеты, которого в Араморе звали Аргентусом, а в другой – богине Любви, Фении. Эти два божества символизировали простые желания обычных людей. Но больше всего в Карефале меня поразили лица людей, вышедших на улицу. Мужчины, женщины, старики и дети глядели на нас, словно мы были на параде, только никто не улыбался нам и флагами не махал.

Когда мы подошли к центральной площади, Кайрн уже стоял на каменном постаменте статуи, такой же высокой, как и дома позади нее. Статуя изображала толстого и плохо приспособленного к войне человека в доспехах и с боевым топором в руках. Должно быть, подразумевалось, что это сам герцог Исолт или один из его предшественников.

– Жители Карефаля! – крикнул Кайрн. – Вы знаете, что я не умею произносить речи.

Толпа в ответ разразилась криками от «Тогда помалкивай!» и «Хвала святым за это!» до «Подрасти сперва, мальчишка!». Видимо, и здесь к Кайрну относились не лучше, чем в Рижу. Но, к его чести, он не обратил внимания на издевки.

– Друзья мои, – обратился он и указал на меня, – перед вами стоит Фалькио валь Монд, первый кантор плащеносцев. Здесь стоит герой Рижу!

На мгновение воцарилась тишина. Затем маленький мальчик сказал:

– А я думал, его зовут Фальсио.

И тут толпа словно взбесилась.

Вокруг меня роились люди. Если бы воины Шурана хоть немного волновались за мою безопасность, они бы давно напали, но рыцарь-командор приказал им отступить от толпы. Меня тормошили и трогали, не слишком вежливо, люди выкрикивали мое имя. Некоторые задавали вопросы, но я не успевал ответить, потому что меня тут же отвлекали другие. Постепенно голоса слились, и толпа начала скандировать:

– Фальсио! Фальсио! Свободу Карефалю! Свободу Карефалю!

Вера и ее люди начали отталкивать от меня односельчан.

– Довольно! – кричала она. – Вы рехнулись? Разве не видите, что там стоит десять герцогских рыцарей? Не понимаете, что этот Фальсио или Фалькио, как бы он себя ни называл, приехал сюда вместе с ними? Так и будете унижаться перед этим дрессированным псом, пока герцог не захватит нашу деревню?

Несколько человек все еще продолжали скандировать мое имя, но постепенно крики улеглись. Кто-то положил руку мне на плечо – я оглянулся и увидел Кеста.

– Что еще? – спросил я.

– Просто подумал, что пора бы тебе успокоить толпу, прежде чем тут начнется очередной бунт и рыцари всех уничтожат.

Я повернулся к жителям деревни. Святые угодники, да Кест прав: все они вперились в меня горящими взглядами. Прошло пять лет с тех пор, как король умер. Пять лет постепенного упадка: стабильно, день за днем, люди теряли веру в своих правителей, в свою страну и более всего в себя. Кто бы на их месте не пошел за первым же человеком, который кричит громче всех? И если сохранить уважение к себе можно лишь в бездумном, обреченном на провал бунте, то это уже кое-что.

– Меня зовут Фалькио валь Монд, – сказал я, подавив желание произнести свое имя по слогам – «Фаль-ки-о». – И да, я – первый кантор плащеносцев. Я был в Рижу.

Толпа взревела.

– Полагаю, что чем больше люди пересказывают историю, которая там произошла, тем более героическим и благородным я в ней становлюсь.

Толпа засмеялась, хвала святым.

– Я пришел сюда не для того, чтобы начать войну, а чтобы остановить ее. Эти рыцари надели доспехи не для красоты. Если вы нападете на них, они не останутся в долгу. Если вы одолеете их, то придут другие и перебьют вас всех до одного. И нам, плащеносцам, не останется ничего другого, как умереть рядом с вами. Посмотрите на свои семьи. Посмотрите на ваших детей. Нет ничего благородного в том, чтобы погибнуть от руки армии, которая после себя оставит лишь трупы ваших детей.

Толпа начала затихать: выражение надежды и обожания на лицах людей менялось на отвращение и отчаяние.

– Интересно, – заметила Дариана, – а в Рижу ты говорил то же самое? Если это так, то должна сказать, что трубадур пересказал твою речь куда как интереснее.

– Фалькио прав, – обратилась к толпе Валиана. – Если вы не отступитесь прямо сейчас, вас перебьют. Все мужчины и женщины вашей деревни погибнут. Ради чего?

– Они тоже умрут, – ответила Вера, указав на рыцарей. – И дворяне немного поголодают, потому что некому станет возделывать поля – будем надеяться, что собственное брюхо Исолту дороже, чем гордыня!

Ей захлопали.

– Вы ошибаетесь, – ответила Валиана. – Я знаю, как рассуждают герцоги. Они не станут терпеть бунтовщиков в своем герцогстве. Их положение слишком ненадежное.

– Так это и хорошо, разве нет? – спросил старик, опиравшийся на лук.

– Нет, плохо. Власть герцогов так шатка, что они не могут допустить, чтобы кто-то заметил их слабость, – они лучше сожгут свое герцогство дотла, чем потеряют лицо на виду у противников.

– И что же нам остается? Страдать ради того, чтобы потешить их самолюбие?

Некоторые крестьяне смотрели на меня, словно ждали, что я возражу Валиане. И на самом деле я был бы не прочь. Если дерево прогнило изнутри, то не лучше ли срубить его?

– Закон, – громко сказал я. – Остается закон.

– Так что нам делать? – спросила Вера. – Сложить оружие и сдохнуть от голода? Этого ждет от нас закон?

– У вас случился неурожайный год? – поинтересовался я.

Вера оскалилась.

– Мы собрали самый лучший урожай за последние десять лет, – сказала она.

– Так что же…

– Они нас задушили своими податями! – отрезала она. – Ваши дружки в доспехах и их жирный герцог толкают нас на голодную смерть.

Шуран шагнул вперед, и мне показалось, что Вера вот-вот бросится на него, но, к счастью, рыцарь поднял руки вверх.

– Вы позволите?

Вера кивнула, но не отпрянула даже на дюйм. Я восхитился ею.

– Полагаю, спор завязался из-за того, где находится это селение.

– В географическом смысле, – уточнил я, – или в политическом?

– Выходит, что в обоих. Карефаль расположен на границе между Арамором и Лутом. Давным-давно появились… разногласия из-за того, к какому герцогству он относится.

– Другими словами, и те и другие требуют платить подати! – объяснила Вера.

К нам подошел Кайрн, надеясь, что ему удастся вступить в разговор от имени деревни, но Вера оттолкнула его. Очевидно, блеск моей репутации на него не распространялся.

Валиана обратилась к Шурану:

– То есть вы хотите сказать, что эти люди платят подать дважды? В законах герцогства нет подобных прецедентов.

– Нет, – ответил Шуран. – После нескольких инцидентов на границе герцоги Араморский и Лутский пришли к соглашению. Арамор собирает подати в четные годы, Лут – в нечетные.

– Но подати обоих герцогств слишком высоки, – сказала Вера.

– И Арамор, и Лут взимают подати, установленные прежним королем, – четвертую часть урожая.

– Поэтому вы спросили нас о шестом имущественном законе? – спросил я Веру.

– Да уж, но они дерут с нас больше. Мытарь Теспет требует, чтобы мы отдавали половину урожая.

– Это правда? – спросил я у Шурана.

Рыцарь смутился.

– Существует исключение из закона на случай войны. Герцог прибег к нему в этом году.

– Войны? Какой еще войны?

– Которая еще не началась, но, учитывая серьезные политические изменения, советники герцога уверены, что конфликт, скорее всего, разгорится.

– Какие «политические изменения» вы имеете в виду?

– Во-первых, то, что вы убили герцогиню Херворскую. Вы также настроили народ Рижу против герцога и положили конец Ганат Калиле. – Он взглянул на Валиану. – И нарушили планы Совета герцогов возвести на престол дочь Патрианы, которая…

– Разве герцог Исолт желает видеть на престоле Трин? – нетерпеливо спросила Валиана.

Шуран ответил спокойно:

– В то время герцог не знал о ее истинном происхождении. Как и другие, он считал вас, миледи, дочерью Патрианы, герцогини Херворской, и Джилларда, герцога Рижуйского. Почти никто не осознавал, насколько глубок этот заговор.

– Трин никогда не займет престол, – твердо произнесла Валиана, схватившись за рукоять клинка. – Королевой станет Алина.

Шуран повернулся ко мне.

– Вы сами обратились к нам с просьбой поддержать вас в борьбе с северными герцогствами – разве вам не понятно, что вскоре разразится война? Разве герцог не имеет права сделать необходимые припасы на случай подобного конфликта?

Брасти повернулся к Кесту и театрально прошептал, но так громко, что все его услышали:

– Мне одному кажется, что Фалькио разрушил нашу страну? Кест смутился.

– Я… Фалькио действительно это сделал. Немного. – Он повернулся к Шурану. – Думаю, стоит заметить, что завышенные подати, которые герцог требует у людей, скорее всего, привели бы к войне, даже если бы она не намечалась.

– Справедливое замечание, – согласился Шуран. – Но нужно решить вопрос. Жители Карефаля не могут просто так отказываться от уплаты податей.

– Заставьте нас заплатить, если сможете! – ответила Вера.

Крестьяне возликовали. Им надоело уже стоять и трепаться, хотелось пролить кровь. И, как это всегда бывает, находясь посреди толпы, они преувеличивали свои возможности.

Кест с Брасти взглянули на меня. Проклятье! Почему мне все время приходится затягивать петлю у себя на шее?

– Хорошо, – сказал я. – Герцог попросил меня решить этот вопрос, и я его решу. Мирным путем. – Я поднял руку и обратился к Вере: – Выберите человека, который будет представлять вашу точку зрения. – Затем повернулся к Шурану и спросил: – Теспет сможет представить сторону герцога?

– Полагаю, что он еще слишком пьян. Я смогу выступить от имени герцога в этом деле. Хотя не могу обещать, что соглашусь с вынесенным решением. Здесь вы являетесь представителем герцога, а не закона.

– Здесь я пытаюсь свести кровопролитие к минимуму. Мы посмотрим, к чему это нас приведет, но прошу вас запомнить это.

Шуран развел руками.

– Как вы и сказали, посмотрим, к чему это приведет.


Будучи плащеносцем, я провел больше сотни судебных процессов. Я слушал дела о пастбищах для овец, о нарушении брачных договоров и об объявлении войны между герцогствами. Мне приходилось настаивать на исполнении приговора, назначая присяжных среди горожан, грозить местным правителям ответными мерами со стороны короля, но чаще всего – даже не смогу сосчитать, сколько раз – приходилось решать дело поединком с лучшим фехтовальщиком герцога. Но прежде мне никогда так сильно не хотелось перерезать свое собственное горло.

Жители деревни принесли для меня большой и на удивление неудобный деревянный стул, Вера и Шуран встали напротив и привели всё те же аргументы, которые мы выслушивали в течение последних трех часов. Все свелось к одному вопросу: имеет ли герцог право налагать «военные» подати, если война еще не разразилась? Если да, то почему бы и Луту не начать поборы? На самом деле, вполне возможно, что жителям Карефаля придется платить дань и Арамору, и Луту в то время, как герцогства будут воевать друг с другом.

Решение, которое предлагала Вера, тоже нельзя было назвать разумным. С ее точки зрения, герцог должен был совсем отказаться от права взимать подати. Она уже была готова потребовать от герцога вернуть им деньги за все предыдущие годы.

– Довольно, – наконец сказал я. – Мне нужно несколько минут, чтобы посовещаться с плащеносцами.

Я поднялся со стула. Спина затекла, да и в голове бултыхалась боль – не только от непоколебимого упрямства с обеих сторон, но и из-за горького осознания того, как сильно Тристия трещит по швам. Даже если я и возведу Алину на престол, каким образом ей удастся исправить положение в разрушенной стране? Слова герцога Исолта вновь и вновь звучали в ушах: «Она погибнет через неделю после коронации».

Брасти почувствовал мое настроение.

– Мы же не позволим этим людям умереть от голода?

– Нет, но… нам нужно заручиться поддержкой Исолта. Без него мы не сможем посадить Алину на престол. То, чем мы тут занимаемся, не будет иметь никакого смысла без монарха на троне, и…

– Только не начинай про политику, Фалькио. Швея и так тебя несколько недель за нос водила, и это ничего не дало. Герцог Пулнамский нас предал, герцог Араморский манипулирует нами, а теперь еще ты хочешь, чтобы народ повернулся к нам спиной: ты ведь так сильно мечтаешь посадить тринадцатилетнюю девчонку на престол, что даже забыл, что законы должны улучшать жизнь простых людей. Мне нравится Алина, Фалькио, и то, что ты сохранил ей жизнь во время Кровавой недели, само по себе чудо – почище всех тех историй и песен, которые я слыхал. Но она – не моя королева. Пока еще нет.

– Ты же поклялся королю Пэлису.

– Да. Поклялся хранить закон Тристии.

– Закон гласит, что они обязаны платить проклятую подать.

– Нет, если им приходится голодать, – сказала Дариана, скрестив руки на груди и прислонившись к столбу. По ее выражению лица можно было понять, что ей нет дела, чем всё закончится, но она не упустит возможности указать мне на мое лицемерие. – Что случится, если завтра придут рыцари из Лута и тоже потребуют подать военного времени?

Я хотел уже ответить, но Кест меня остановил:

– Фалькио, ты когда-нибудь думал о том, что король имел в виду именно это?

– Это? – спросил я, указав на толпу. – Вооруженных жителей деревни, провозгласивших свою независимость и жаждущих развязать войну, в которой не смогут победить?

– А вдруг смогут? – ответил Кест. – Пусть не сейчас, не сегодня, но в будущем. Может, с этого всё и начнется.

К такому я готов не был. Может, с этого всё и начнется. Король терпеть не мог систему герцогского правления. Всю свою жизнь он пытался прижать пятой дворян, чтобы обычным людям жилось хоть немного свободнее. Если бы Пэлис мечтал о хаосе и гражданской войне, то мог бы развязать ее, когда плащеносцы находились на самом пике, – но отчего-то этого не сделал. Он позволил герцогам низложить его, но не разрешил нам вступить с ними в бой.

– Нет, – сказал я, – король хотел, чтобы на престол взошел его наследник. Алина…

– Ты не можешь допустить, чтобы это влияло на твое решение, – возразила Валиана.

– О! С каких это пор тебе стало безразлично будущее Алины?

– Мне не безразлично. Она наследница короля, и я умру ради того, чтобы возвести ее на престол. Но королевский закон является законом лишь тогда, когда его применяют без всяких предубеждений. Ты не можешь принять то или иное решение просто потому, что так удобней.

Меня жутко разозлило, что Валиана отчитала меня за несоответствие идеалам плащеносцев. И все-таки она была права.

Я оглянулся на толпу в ста ярдах от нас, затем на рыцарей Шурана, стоявших чуть ближе. Если я вынесу решение в пользу герцога, то эти люди либо умрут от голода, либо взбунтуются и погибнут еще быстрее. Если вердикт будет вынесен в пользу жителей деревни, то каким образом я смогу обеспечить его исполнение? Я вспомнил давнишний разговор с королем, когда мы с ним обсуждали детали некоторых малопонятных законов, найденных в древних книгах. «Когда не существует единственно правильного решения, то боги повелевают нам придерживаться буквы закона», – сказал он. Я спросил его, улыбнутся ли нам боги, если мы так поступим. «Улыбнутся ли нам? Нет, Фалькио, я убежден, что за следование букве закона тебя скорее накажут, чем за его нарушение».

– Что? – сказал Брасти.

– А-а? – отозвался я.

– Ты засмеялся. Или кашлянул. Может, даже собирался чихнуть – в общем, что-то непонятное сделал. Ты принял решение? На чьей мы стороне – Исолта или жителей деревни?

– Закона, – сказал я. – Мы будем следовать закону.

Давайте, боги, подумал я. Давайте, только попробуйте меня наказать.


У моего приговора имелось лишь одно достоинство – он никому не понравился. Рыцари Шурана назвали меня предателем и трусом, который не смог исполнить своего обещания, данного герцогу. Они думали, что мы быстренько разделаемся с бунтовщиками и вернемся домой к ужину. Жители деревни назвали меня предателем и трусом, почитая изменой то, что я не расправился с рыцарями голыми руками.

– Закон гласит: одна четвертая часть стоимости урожая, – повторил я в третий раз. – Война еще не объявлена, поэтому нельзя применять исключения военного времени. У вас нет причин для бунта, который, должен заметить, скорее приведет к голоду, нежели уплата податей. Сумма, уплаченная мытарю – которого следует немедленно освободить, как только он проспится, – зачтется за этот год.

Люди принялись приводить свои доводы за и против, выкрикивать оскорбления, которые были в первую очередь направлены на меня. Когда мне всё это надоело, я дал им знать, что немедленно покидаю их селение, после чего они могут начать убивать друг друга, раз уж им так этого хочется. Жители деревни приняли ворчать, но в конце концов даже Вера согласилась.

– Принято, – сказала она.

Я подумал, что теперь следует ждать проблем от рыцарей, но Шуран заставил их замолчать и повторил:

– Принято.

– Неужели? – спросил я, не веря своим ушам.

– Решение не идеальное, – ответил он, – но и мир далек от идеала.

– Рыцарь-командор, – возвысил голос кто-то из рыцарей. Молодой, не старше двадцати, с черными волосами и редкой бороденкой, отпущенной из честолюбия.

– Да, сэр Уолланд.

– Эти люди должны сдать оружие.

Шуран нахмурился.

– Сэр Уолланд, я не спрашивал вашего совета.

Сэр Уолланд расправил плечи.

– Прошу прощения, сударь, но это древнейший герцогский закон. Человек имеет право на владение стальным оружием только в том случае, если он служит герцогу.

Шуран сжал губы, поглядев на слишком ревностного юного рыцаря, и вздохнул.

– Он прав. Эти люди должны разоружиться. Мы должны забрать с собой оружие, выкованное из железа.

Я помнил об этом с самого начала, но рыцари часто понятия не имеют о многих законах, даже тех, что установлены их герцогами, и надеялся, что и в этом случае обойдется. Однако сэр Уолланд оказался прилежным учеником и выучил герцогские законы лучше других. Я повернулся к Валиане: вдруг ей известно некое исключение из правил, которое можно было бы применить.

Но она покачала головой.

– Он прав. Во всех герцогствах страны существует подобный закон.

– Но почему? – спросил Брасти. – Какая разница, если они платят подати?

Раздражение Шурана передалось и ему.

– Потому что, вооружившись, крестьяне в следующий раз могут напасть на представителей герцога, если решат, что им не нравится их законы.

Дариана зло рассмеялась.

– Я считаю, что герцогу как раз таки нужны вооруженные крестьяне, чтобы приструнивать обнаглевших представителей власти.

– Позволю себе с этим не согласиться, – сказал Шуран спокойно, но я не сомневался, что дальнейших провокаций он не потерпит.

Сутулый мужик поднял клинок.

– А что, если нам нет дела до того, что вы думаете, сэр рыцарь?

– Тогда, – сказал Шуран, берясь за рукоять клинка, – нам придется найти способ, чтобы разрешить наши разногласия.

– На какой компромисс вы готовы пойти? – спросил я его.

– Любой, который даст мне уверенность в том, что эти люди исполнят закон и не нападут на герцога или его представителей.

– А какие гарантии вы можете мне предоставить, что их не накажут после того, как мы отсюда уйдем?

– Они не пострадают до тех пор, пока снова не поднимут на нас оружие. Даю вам слово.

Крепко сбитая седая крестьянка вышла вперед и плюнула на землю.

– Слово рыцаря. Честь рыцаря.

Она показала нам руки, покрытые безобразными коричневыми шрамами.

– Десять лет назад мой муж погиб от рук рыцарей из Лута, которые требовали подать. Они забрали всё, что у нас было. Спустя неделю к нам пришел мытарь из Арамора с двумя рыцарями, они выслушали меня и сказали, что я все равно должна заплатить им. Сказали, что раз мой муж не смог защитить свою землю, то он не достоин владеть ею. Я отвесила ублюдку пощечину – всего лишь одну, заметьте. Они затащили меня в кузницу и прижали руки к горнилу. Тыльной стороной, а не ладонью, чтобы я все еще могла работать на герцога и выплатила ему свой долг. Так что к черту слово рыцаря и его честь!

Шуран шагнул к ней – Брасти тут же вытащил стрелу, а я рапиру, но Большой рыцарь поднял руку.

– Подождите, – сказал он. – Я не всегда был рыцарем. – Шуран снял шлем, показав всем обгоревшее лицо. – И родился я не в знатной семье. Отец мой был рыцарем не более, чем все вы.

Крестьянка молча взирала на лицо Шурана. Он взял ее за руку и приложил ее ладонь к обгорелой коже.

– Мы не такие уж разные, – сказал он.

Но женщина отдернула руку.

– Только я дерусь за то, чтобы жизнь стала лучше, а вы за то, чтобы все осталось как прежде.

Я восхитился попыткой Шурана преодолеть пропасть, разделявшую его с жителями деревни. Я не встречал ни одного человека, кроме короля Пэлиса, кого природа так же щедро наградила лидерскими качествами. Я также восхитился крестьянкой: ни угрозы, ни лесть не смогли поколебать ее убеждений относительно того, что правильно, а что нет. Но крестьянам не позволялось владеть железным оружием, если они не находились на службе у герцога, – и никакая храбрость тут не могла помочь.

– Мы должны забрать кованое оружие с собой, – сказал я. Рыцари довольно ухмыльнулись. – Но вам придется купить его.

Один из парней Шурана тут же потянулся за клинком, но рыцарь-командор остановил его взмахом руки.

– Сколько? – спросил он.

– Десять – нет, двадцать серебряных «оленей» за штуку, – сказала Вера.

– Договорились, – ответил Шуран.

Она даже удивилась, как быстро он согласился.

– А что насчет остального? – спросил мужик с вилами.

Шуран улыбнулся.

– Все остальное можете оставить себе. Мы не сможем собирать подати, если вам нечем будет возделывать землю.

– А луки нужны для охоты, – внезапно вклинился Брасти. – Они нужны, чтобы завалить оленя и протянуть зиму.

Мне показалось, что Шуран начнет с ним спорить, но он лишь кивнул.

– Хорошо. Луки нужны для охоты, все-таки это не боевое оружие. – Он повернулся к толпе. – Но я видел, что у вас есть арбалеты. Их мы заберем с собой.

Некоторые жаловались, пытались скрыть оружие, но в конце концов все пошли на уступки. Вряд ли можно сказать, что рыцари и жители деревни расстались друзьями, но, по крайней мере, никто не погиб.


Прошел час с тех пор, как мы покинули деревню. Я пришпорил лошадь, чтобы догнать Шурана, и поехал рядом.

– Герцог разозлится? – спросил я.

Шуран повернулся ко мне, поглядев недоуменно.

– Какие у него могут быть причины для недовольства?

– Жители деревни заплатят ему меньше, чем раньше. Ваш кошель намного легче, чем обычно.

Большой рыцарь засмеялся.

– Что тут смешного?

– Простите, – сказал он. – Я не хотел проявить неуважение. Просто…

– Что?

– Вы сами установили, что подать должна равняться одной четвертой от ежегодной стоимости урожая.

– И что?

– Просто герцог дал распоряжение согласиться даже на одну пятую, чтобы успокоить бунтовщиков. А эти клинки? Они обошлись бы мне в пятьдесят монет, если бы пришлось покупать их у оружейщиков Арамора, так что в следующий раз, когда придет время обновить оружие, я неплохо на них заработаю.

Тысяча чертей!

Шуран похлопал меня по плечу.

– Вы отлично ведете переговоры, – сказал он. – Вам следует предложить свои услуги герцогу, чтобы он взял вас на службу.

Загрузка...