Тень Пса

Глава 18. Волочащийся

Секунда на осознание того, что мы выбрались. Ещё секунда — на то, чтобы догадаться о новых проблемах. И ещё секунда…

— Помолимся, дочь моя, — услышал я голос отца Афанасия и его кряхтение в поломанных ветках, — Мы выбрались, теперь надо просить Незримую довести нас до конца пути.

Я не верил своим ушам, поэтому, наглазевшись на кроваво-красное небо, перевернулся и вскочил на локти. Всё тело саднило от прорыва через кусты, и от моей рясы осталось просто посмешище.

А чернолунники и вправду уселись друг напротив друга в позу лотоса, и уставились куда-то вверх, приложив ладони ко лбу. Сами только-только выбрались, Афанасий вон пошатывается от такой нагрузки, а всё туда же…

— Идём под оком твоим, Незримая, и не убоимся полчищ…

Хромой сидел с ними рядом, с ревностным видом охраняя свою ненаглядную Эвелину, и с интересом прислушиваясь к словам Афанасия.

— Бежать надо, — процедил я сквозь зубы.

Афанасий поморщился, недовольный, что я встрял.

— Успеется, Предтеча. Без благословения Незримой ничего не получится, — священник только махнул ладонью, мол, не отвлекай.

Я прекрасно чувствовал магию огня. Все её проявления вокруг — красное небо над нами, намекающее, что Вертун растёт до невообразимых размеров. Ощущал пирусный кончик посоха Эвелины, жадно впитывающий энергию, которой вокруг было просто завались. И даже пирусный фонарик в кармане Афанасия, затухая, посылал мне свои потоки.

А ещё я чуял смерть, несущуяся к нам из пещеры, заросшей шиповником. Огненную, раскалённую от ярости смерть… Жжёный пёс пришёл!

— Ярость пса, — обречённо вырвалось у меня.

Лишь бы Луна не подвела, и берсерк снова оказался псом.

Ничего не произошло, и я ощутил, как паника подбирается, накатывая мурашками по спине. Какого хрена не запускается?!

«Нам кажется, ты так и не понял, что за штуку таскаешь в кармане…»

Машинально я вытащил символ Чёрной Луны и, чувствуя жжение в ладони, приложил кулак ко лбу. Вот как разобраться во всём, что происходит? Эта вещь стопорит превращение в «уголька», а значит, Незримая считает это злом?

Логика трещала по швам, но времени разбираться не было.

Ладно, потом!

— Ярость пса…

Чёрный кружок с золотой каймой летит в траву. А я вскакиваю на ноги, рвусь вперёд, и чувствую, как мои лапы когтями вгрызаются в почву…

Пещера, скрытая лохмотьями кустарника, резко озаряется изнутри, словно кто-то фонариком подсвечивает, и с оглушающим рычанием к нам вырывается «уголёк». Безглазая морда, испещрённая тёмными прожилками, с широко раскрытой пастью была готова сожрать любого на пути.

Набрав скорость, я взмываю в воздух над чернолунниками, за которыми уже разверзлась чудовищная пасть. Но «уголёк» замечает новую опасность и тоже пытается прыгнуть мне навстречу.

Мы столкнулись прямо над головами священника и Избранницы. Эвелина, к счастью, обладала здоровой реакцией и успела прыгнуть на старика, чтобы сбить в сторону. Когда мы с «угольком» упали, терзая друг друга когтями и клыками, под нами уже никого не было.

Затрещали подпаленные ветки шиповника, задымилась трава вокруг. Нельзя было тратить много времени на одного врага, потому что через миг из пещеры вылетели ещё «угольки».

Я впился клыками в шею противнику и мощным рывком, чувствуя хруст его позвонков, бросил тело навстречу новым противникам. Те на миг замешкались, а я уже был среди них, пытаясь каждого достать когтями.

Тогда, в канале Межедара, я легко справился с двумя такими тварями. Получалось, я всё же сильнее обычного «уголька»?

Вот только сейчас у врага был огромный численный перевес, и вскоре я понял, что обречён на поражение. Я старался забрать с собой как можно больше, но из пещеры, обламывая уже истлевшие от жара ветки, вырывались ещё и ещё исчадия огня.

Адская боль пронзила мне правое плечо. Чьи-то раскалённые клыки сомкнулись и на задней лапе. Я дёрнулся, но меня уже держали с нескольких сторон. Зубы впились мне в горло…

Я вырывался, изворачивался, сам выдирал клочья палёной плоти из врагов. Но их слишком… слишком много.

«Да чтоб тебя, Иной! Мы не собираемся тут подыхать!»

***

Я очнулся от жуткой тряски и боли во всём теле. Ощущение было очень знакомым, но давно забытым…

Помнится, меня так уже тащили на самодельных носилках, называемых волокушами. Их собирают из чего попало, а потом волокут на них раненного, чтобы он полностью прочувствовал землю-матушку, каждый её подзатыльник.

— Чтоб он сдох, этот Межедар! — Хомяк надрывался где-то впереди, — Чтоб его Луной накрыло, а потом Пробоина сожрала… Чтоб Короля этого, и чтоб Требуху сожрала!

— С потрохами, — засмеялся Сивый, — Требуху с требухой!

— Смешно тебе, вылунь?!

— Так точно, господин сержант!

— Чёрную Луну тебе в задницу, хохмач ты сивый! Тоже смешно будет?!

— Никак нет, — чеканил в ответ Сивый, но, судя по голосу, ему было смешно.

Послышался смех ещё десятков голосов. Осознав, что я слышу Хомяка, целого и здорового, я открыл глаза, чувствуя, что не могу пошевелиться, и уставился в ночное небо, полное звёзд.

Это звёзды, или искры перед глазами? Небо было везде, и я понял, что пока что со зрением у меня не всё нормально… Но искрящая темнота постепенно отступала, иногда разрываясь солнечными вспышками на чувствительных колдобинах.

— Дети, дети мои, следите за словами, — Афанасий, оказывается, тоже был тут, — Незримая всегда смотрит за нами!

— Так в этом и суть, ваше чернолуние, — засмеялся Сивый.

— Не понимаю, сын мой…

— Смотрит, но не слушает же!

И снова многоголосый смех.

— Отец Афанасий, не будьте так строги к солдатам, — донёсся ласковый голос Эвелины где-то впереди, — Им и так сегодня несладко пришлось.

Кажется, рядом с ней смех был погромче. Тонкая псионика Избранницы, щекочущая мужские гормоны, работала вовсю…

Рискует ведь, стерва! Она хоть подозревает, насколько солдаты иногда бывают голодными до женского тела?

Все эти мысли понемногу возвращали меня в реальность.

Наконец, я понял, что вижу не только звёзды, но и размытый горизонт. Там было красное зарево, и это заставило меня напрячься.

Усиленно заморгав, я попытался сфокусироваться. В волокушах я был направлен лицом назад, поэтому прекрасно видел несколько десятков солдат, идущих за нами. Кто-то вёл под уздцы лошадь с телегой, кто-то и так тащил на себе поклажу.

Все двигались вдоль опушки тёмного леса, весело переругиваясь и часто оглядываясь. А далеко-далеко позади…

Это мог быть только Межедар. На горизонте покоился огромный багровый купол, и край леса мешал разглядеть одну его сторону. Это будто застывшая полусфера ядерного взрыва в самые первые секунды после вспышки.

От купола всё небо было окрашено в алые тона, и кажется, даже висящая в небе Белая Луна порозовела…

Белая Луна?!

Я уставился на светило, которого не было несколько недель. На ночном небе чуть поодаль от неё можно было различить кляксу Пробоины.

Вышла-таки…

Так, а если опять попробовать пошевелиться?

Трудно, но можно. Нет, я не был связан, но бинтов на мне было предостаточно. Просто всё тело представляло из себя одну сплошную болячку… И центр этих страданий, кажется, был у меня на груди.

Там что-то впивалось в кожу раскалённым клеймом, и казалось, сил терпеть больше не было. Лишь когда носилки подскакивали на очередной колдобине, слегка отпускало — боль по всему телу перешибала мучение от ожога.

А ещё вонь… Я прекрасно помнил запах «вытяжки», и этот был похож, вот только чуть-чуть изменился. Совсем как тогда, в палатке у того пухлого лекаря, когда он меня мазал тем дерьмом.

— Да твою же…

Я не смог договорить, потому что и это мне далось с трудом.

— Сын мой, — рядом показался отец Афанасий, — Надо потерпеть.

Я скосил глаза. Старик и так был лысый до этого, а здесь даже в свете звёзд было заметно, что у него всё лицо опалено. От бороды и усов не осталось и следа, а его щёки покрывали свежие волдыри. Один глаз был прикрыт свежей повязкой, но Афанасий улыбался.

— Символ повесили на тебя, только так мы смогли его утихомирить, — прошептал священник.

Его…

Да жжёный псарь!

Мне не надо было объяснять, кого он имел в виду. Опять Одержимый попытался взять контроль над телом.

— Что… слу… случилось? — я разлепил губы, чувствуя, что они стали единой коркой.

Старик пригнулся, и я понял, что он едва расслышал.

Но как в прошлый раз, выяснять полдня, что со мной произошло, я не хотел. В Пробоину всех вокруг, на хрен лишние уши…

— Что со мной… случилось?

— А-а-а… — священник хотел задумчиво поскрести бороду, но его ногти прошлись по волдырям на подбородке, и старик вздрогнул.

— Как по мне, так по тебе, вылунь, самое малое конница пробежалась, — послышалось весёлое от Хомяка, а потом его лицо появилось надо мной, — А, чушка, живой!

Я попытался улыбнуться, но мне показалось, что от трещин в губах всё тело рассыплется.

Судя по бликам сбоку, многие в отряде светили пирусными фонариками. Да я и так, если честно, чувствовал близость огненных камней и патронов с красными задками — их было много, а значит я находился в целом отряде, вооружённом магострелами.

Лицо Хомяка всё ещё было в синяках, и даже ночная темнота не могла скрыть этого. Но он счастливо улыбался опухшими губами, будто это не его этой ночью мутузили полицейские.

Тут же склонился и Сивый. Белобрысому тоже ночью досталось, но парень всё равно счастливо лыбился.

— Судя по вони, Рыжий, эта конница ещё и обделала тебя от всей души! — он заржал, но сам скривился от боли, — О-о-ох.

— Если кому-то что-то не нравится, могут лечиться чем хотят!

Я повернул голову и заметил среди незнакомых солдат того пухлого усача, лекаря из рекрутского лагеря. Ну да, толчковый пёс опять меня измазал целебным дерьмом.

Прикрыв глаза, я облегчённо выдохнул. Так даже лучше, что я был без сознания — по собственной воле я бы не позволил…

Но как же задолбал меня этот мир! Где нормальные госпитали, в которых если меня пичкают дерьмом, я никогда об этом не узнаю?! Где блондиночки-медсёстры, у которых груди рвутся из натянутых халатиков в мои раскрытые объятия…

Перед глазами почему-то стояла Эвелина. В этом чёртовом мире одни только брюнетки, от которых одни только проблемы.

— Нэриумно-тхэлусную вытяжку себе и Царская-то Гвардия не всегда позволить может, а вы мне тут… — обиженно вещал лекарь.

— Да он всё этим дерьмом своим лечит, — пожаловался кто-то из солдат, — Заболел у меня, значит, зуб…

По рядам прошёлся громкий стон отвращения, а потом волна смеха. И всё это под возмущённые возгласы лекаря: «Святые Привратники, с какими дремучими чушками мне довелось служить!»

— Эй, вылунь, — послышался весёлый шёпот Сивого у самого уха, — Мы эту мазь «высряжкой» называем. Намажешься, и сразу чувствуешь себя чуть ли не Подлунным…

— Я ж не заставляю вас её жрать, недолунки драные! — возмущение целителя было очень искренним, — И это при том, что эффект будет гораздо лучше, если употреблять эту мазь…

— А ты?! — вдруг вырвалось из толпы, — А ты сам-то употреблял?

— А-а-а!!! Да пошли вы в Пробоину, чушки необразованные!

Это не вызвало ничего, кроме нового взрыва хохота…

А я так и пялился на багровый купол. Твою же мать. Что там творится под ним? И как мы вышли?

Второй раз уже такое… Одержимый что-то сделал, а я опять в догадках, что со мной творилось.

Хомяк шёл рядом, и я попробовал вытянуть руку. Это далось мне с трудом, перед глазами потемнело, но я всё-таки схватил его за рукав.

— Мяч, — просипел я.

Сержант, как всегда, был сама любезность:

— Чего тебе, вылунь?!

— Мне надо… надо… — я показал пальцем на священника.

Я хотел сказать: «Мне надо всё знать», но сил не хватило. Неожиданно, сержант всё понял, и его командная ругань пронеслась над головами:

— Отряд, стой! — он махнул рукой, — Пересчитаемся, разобраться надо, в конце концов, сколько нас…

— Недостаточно отошли, Мяч, — Сивый обеспокоенно посмотрел на горизонт.

— Ты, Сивый, бздеть будешь и через два дня пути! — выругался Хомяк.

Опять многие засмеялись. Сказывалось, что у солдат совсем недавно было трудное время, и сейчас им нужна была разрядка.

— Вещуны есть у кого? Надо знать, сколько ещё отрядов вышло!

Я кое-как опустил руку в карман, потом вытащил зелёный круглый камешек:

— Мяч…

Помнится, тот оракул, в теле которого мне повезло побегать по Межедару, оставил мне пару таких.

— Ого, огромный какой. Никак у Стража стащил? — понизив голос, спросил Хомяк, а потом сграбастал вещун, — Отлично, они далеко бьют.

***

Наше небольшое войско заняло место у небольшого оврага. Тут был и ручеёк с питьевой водой, и небольшая возвышенность рядом, куда Хомяк сразу же направил дозорных.

— Сейчас вся округа кишит «угольками», — рычал сержант, — Так что, если просрёте нападение, нам всем тут крышка!

К сожалению, близость воды означала и комаров. Лес рядом, казалось, звенел от их гула, и это немного напрягало. Всегда представляешь себе, что эти миллионы кровососов могут вдруг напасть внезапно и выпить до последней капли чью-то жизнь…

Я усмехнулся. Где-то рядом носятся огненные монстры, с виду самые настоящие порождения ада, а жить не дают обычные комары. Но проблема была в том, что я не мог их хлопать — пришлёпнешь одного, и от мучительного движения сразу проваливаешься в забытье.

Солдаты развели несколько костерков в низине, и я ещё долго слышал ругань сержанта, который бегал среди уцелевших обозов и смотрел, чем они богаты. Через несколько минут в лес ушли несколько человек, которые в прошлом, как оказалось, были охотниками.

Меня сгрузили рядом с одним из костров, и пухлый лекарь нацелился было с банкой своего чудо-дерьма подсесть ко мне, но я, превозмогая дикую боль в рёбрах, выставил руки:

— Нет!

— Но, уважаемый, нужно повторить ещё пару курсов…

Я, собрав в кулак все силы и псионику, упёрся руками в жерди волокуши и попытался сесть. Внутри разорвалась бомба страданий и мучений, сломанные рёбра выключили свет в глазах…

Но я, ни разу не моргнув и не поморщившись, всё же сел. И растянул губы в улыбке:

— Я уже в порядке. Как огурчик, клянусь своей Луной!

Лекарь ревниво сверлил меня взглядом, а я только молил Незримую, чтобы она вбила в мозги этому пухляшу, что со мной всё в порядке.

Всё же там кто-то есть… Потому что целитель с торжественным видом сунул банку себе за пазуху, будто спрятал самое ценное, что у него есть, а потом провозгласил на весь лагерь:

— И ещё есть, кто сомневается в моих методах? Всего полночи, и человек уже на ногах!

Гордо дёрнув головой, он пошёл куда-то в наскоро собранный лагерь. Наверное, проверять, нет ли ещё раненых, желающих причаститься его целебной магии.

— Твою псину, — я начала заваливаться обратно, но тут же меня подхватили.

Моя голова легла на прямо на открытое декольте Эвелины, и я шумно втянул воздух, уставившись на размытые бугорки. Вот это я понимаю, лечение. Сразу же и силы появились, и я уже чувствую, как косточки срастаться начали…

Эвелина ещё и погладила меня по голове, сама вдохнув поглубже. А потом простонала:

— О-ох, ну и вонь! Деверь мой дорогой, хоть ручей и холодный, я бы советовала…

Собравшись с силами, я оторвался от Избранницы, и кое-как сел. Во второй раз это далось полегче.

Рядом приземлился отец Афанасий, тут же опустился и Хромой. Мальчишка был цел, и я признался себе, что его судьба меня беспокоила даже больше, чем остальных.

Прошуршали по траве сапоги, и сбоку от меня плюхнулся Хомяк.

— Оставил Сивого за старшего. Сейчас передохнём, и с рассветом двинемся дальше.

— Мы бы хотели поговорить с братом нашим, солдат, — начал было священник, великодушно осеняя сержанта знамением.

Это он так намекал, что лишние уши не нужны.

— В задницу твои благословения, ваше чернолуние, — огрызнулся Хомяк, небрежно отмахиваясь, — Ты мне тут уши не заливай! Если хотите дальше с нами идти, я должен быть в курсе.

Эвелина нахмурилась, но священник встретился с ней взглядом и покачал головой.

— Тем более, я так понимаю, там в городе, — понизив голос, Хомяк повернулся ко мне, — Один Страж вытащил меня из кареты сраных лисов, и про Василия что-то брякнул… Это был ты?

Я кивнул. Хомяку я доверял, и терять его доверие не хотел.

— Иной, твою Луну, — ошалевший сержант сам себя осенил знамением, очертив символ вокруг лица, но никуда не рванулся, остался сидеть на месте.

Отец Афанасий с улыбкой покачал головой, а потом повернулся ко мне:

— Там, у пещеры, когда ты стал исчадием Вертуна…

— Сгинь моя Луна, — Хомяк заметно побледнел, на миг замер, потянувшись к магострелу, а потом махнул рукой, — А, вылунь, в Пробоину тебя с твоими тайнами. Давай, чернолуние, жги дальше правду-матку!

Как оказалось, когда я стал проигрывать «уголькам» бой, в дело вступил Одержимый. Афанасий рассказал, что это сопровождалось изменением внешнего вида элементаля.

То есть, я стал больше, сильнее, чуть огонь не стал изрыгать. Вот только когда я разобрался с «угольками», пришла очередь моих чернолунников.

— Хвала Незримой, я смог накинуть на тебя символ, — Афанасий показал на своё лицо.

Ну да, обняться с «угольком» — удовольствие сомнительное.

— Подобное было, когда ты вытащил нас из катакомб, — призналась Эвелина, — Ты не превратился в «уголька», но тоже стал… как бы сказать… другим.

Я кивнул. Всё вставало на свои места… Именно символ, висящий у меня на шее, и обжигал, но сейчас боль стала вполне терпимой.

Когда меня «успокоили», нас и нашёл отряд Хомяка. Как рассказал сержант, он после той заварухи в Межедаре просто на всё плюнул и думал свалить с города. Хомяк нашёл Сивого в подворотне, потащил его практически на себе.

На окраине-то его и застигла всеобщая паника. Капитан с комендантом в это время занимались тем, что спасали свои задницы, тут и там в городе были перестрелки между их подельниками.

Среди всего этого толпы людей хлынули из города, когда кто-то предупредил о том, что Вертун скоро всё сожрёт.

— Царский комиссар же ещё вчера приезжал, поэтому за городом собрали уже небольшой обоз, готовились к походу. А всё командование в городе осталось, там со Стражами Душ какая-то неразбериха… — сказал Хомяк, и показал на костры вокруг, — Так получилось, что я был один из старших по званию. Ну, пришлось уводить.

— А Стражи Душ?

— Там половина когорты в городе полегла. Они кого-то искали, чернолунники там бегали. Ну Стражи Душ и давай всех просматривать своей магией, а в Межедаре-то этого нельзя делать…

Я догадался, что вместе с Вертуном снова проснулись и блуждающие Пульсары. С оракулы слишком расслабились, ну и получили своё.

Мне не было их жалко…

— А население?

— Ну, я видел, много народу вышло, — Хомяк пожал плечами, — Но потом из города «угольки» вырвались. Мы огонь открыли, на себя их отвлекли, за собой увели.

Я с уважением кивнул, понимая, что сержант очень рисковал.

— Да нормально всё было, — заметил тот мой взгляд, — Тут Белая из Пробоины пошла, и «угольков» повело немного, как слепые стали… А мы давай в них белками стрелять. Ну, помнишь, патроны с белыми задками?

Я снова кивнул.

— Луна только вышла, у них моща здоровская была. Потери у нас были, конечно, — Хомяк вздохнул, — но немного. Мы пока всех их перебили, далеко ушли.

Сержант вдруг чертыхнулся, а потом достал из кармана трубку и стал нервно набивать её табаком.

— Там ещё угольки из Вертуна пошли. Ну, делать нечего, мы на себя их отвлекали, так и тянули в другую сторону. Потом на вас наткнулись, — он с наслаждением затянулся под укоризненным взглядом священника.

— Незримая не одобряет этих привычек, — буркнул Афанасий.

Хомяк только ткнул трубкой в сторону Межедара:

— А это она одобряет?

Священник ничего не ответил, а сержант подмигнул мне:

— Значит, ты не только в Стражей Душ превращаешься? — он усмехнулся, — Ты ведь их сколько там положил, «угольков»-то? Я следов только от одиннадцати насчитал…