Темный янтарь

Глава 9

9. Мотоциклист

Мотоцикл звался «Цундапп К-800W», имелись в нем двадцать две полноценные лошадиные силы и бесчувственная неутомимость хорошо продуманного колесного железа. Сам Янис железным не был, но приходилось как-то соответствовать. Теперь на ходу отдыхать не получалось, поскольку гонял посыльный по большей части в одиночестве. Случались попутчики, но с ними и словом особо перемолвиться было некогда.

Два дня круговерти по городу и линиям обороны.

Немцы тем днем и следующим не атаковали, собирали силы для окончательного штурма. Видимо, завтра-послезавтра пойдут. Но так было даже тяжелее – бомбежка и обстрел шли практически непрерывно, а береговые батареи врагу не отвечали[1]. Горели дома, пожарные команды тушить уже не успевали, ветер стих, на некоторых улицах было не продохнуть от едкого дыма. В воздухе непрерывно гудели двигатели бомбовозов, а зенитные снаряды лопались пореже – слабел заградительный огонь.

На ходу Янис мало что слышал - рев мотора, стальной шлем на башке и сосредоточенность защищали от страха. Объезжал новые завалы, воронки и рухнувшие столбы, и гнал дальше.

541-я батарея ПВО, развалины домов на подъезде к ней, сгоревший грузовик, задранные стволы орудий – слева фальшивые-деревянные, справа стальные-настоящие. Развороченные окопы, разбитая прямым попаданием пушка, желтая яркая щепа от разнесенных снарядных ящиков, везде мятые и не мятые гильзы, жилы разорванных телефонных проводов. Пекло солнце, мутное за завесой клубов дыма.

Блиндаж КП батареи еще цел.

— Что там, «Линд»-товарищ?

Янис отдает пакет, говорит о рухнувшей стене на проезде. Роспись в получении, всё, можно обратно к мотоциклу.

«Цундапп» готов к бегу. Табличку с сомнительной немецкой надписью Янис открутил еще в начале гонок по улицам, чуть позже, проезжая мимо клуба в военном городке, нашел банку с белой краской. Вроде столько времени прошло, столько всего случилось, а банка стояла где оставили. Впрочем, кому она нужна? Примерившись, спецсвязист вывел кистью на лобовой части коляски крупную «Л». Получилось так себе, кривовато, у Василька куда изящнее были результаты. Ну, ничего, главное не красота, а обозначение, узнавать сразу будут.

Горком… хруст выбитых стекол, ботинки оставляют следы на бумагах, сметенных сквозняками со столов. Пахнет вездесущей гарью, чем-то химическим.

— Товарищу Малмейстеру[2], лично в руки.

— Там он, направо, увидишь.

— Понял. На Рыбной убитый боец лежит и двое гражданских.

— Заберем…

Роспись, и на улицу, винтовка колотит по спине – удлинить или укоротить ремень? Как их вообще носят? Спросить бы у Серого, да где их с «Линдой» носит, курад их знает.

Грузовик – почти уж родной – Янис видел дважды. Один раз проскочили на встречных курсах, позже, возвращаясь с 501-й батареи, Янис обогнал, махнул рукой – тормознули. Из кабины высунулся Стеценко:

— Лихой ты, Ян. Смотри, убьешься.

— Нормально. Вы как?

— Да вообще без продыху, – взъерошенный Серега по обыкновению сидел в кузове, ремень каски опять расстегнут, морда взмокшая. – На Рыночной осторожнее, покрышку запросто пробить можно.

— Понял, поберегусь…

Отрывается «цундапп» от грузовика как от стоячего. Вот это радует – нет, не то что обгоняет, а то что такая мощь под задницей – была бы дорога без сюрпризов, за сотню километров выжать можно…

Снова к линии обороны у старых укреплений, здесь совсем медленно – везде следы вчерашних жестоких боев, железо на дороге, врытые в рост позиции моряков и стрелков. Впереди то, что на военном языке именуется «дефиле» – пространство перед старыми фортами между озерами Лиепаяс и Тосмарес, вдоль дороги и железнодорожной насыпи, где позавчера зажали и положили уйму немцев. Наши контратаковали, били в рукопашной, но большую часть врага уничтожила артиллерия. Говорят, жуткое дело было, остатки врага бежали в панике, наши могли Гробиню отбить, но приказ остановил.

Янис передает пакет, невольно морщится – от насыпи на батальонный КП плывет сладковатая тошнотворная вонь.

— Ничего, принюхаешься, – говорит комбат, вскрывая приказ. – Дело привычки.

— Меня от тряски и так малость мутит.

— Неудивительно. Крутитесь как черти. Грузовик-то ваш красивый цел?

— Цел, работают.

Комбат уже не слышит, вчитывается… Воет снаряд немцев, все машинально приседают на дно траншеи. Мотоцикл бы не задело, возвращаться пешком просто нет сил.

Снаряд лопается вдалеке, можно еще будет поездить.

В штабе дивизии ждут. Старший лейтенант Василек с красными от недосыпа глазами, с ним капитан, блестят новенькие саперные инструменты в петлицах.

— Ян, место между Бернатами и Ницей, где мы ползали, помнишь? Отвезешь товарища капитана, покажешь, где ходили. С наших позиций, не углубляясь.

Капитан устраивается в коляске, сдвигает пистолетную кобуру поудобнее:

— Как драндулет? Надежный?

— Пока не жалуюсь. Вы бы фуражку придержали, сдует…

«Цундапп» быстр как молния. Пронеслись через мост, дальше Янис крутанул, обходя заваленные и горящие улицы, уже на выезде из Старой Лиепаи пришлось притормозить, пропуская обозные повозки.

— Да ты гонщик, – то ли похвалил, то ли упрекнул капитан, поправляя ремешок фуражки. – Главное, не убей, у меня еще дел полно, да и дочерей хотелось бы повидать.

— Э… я же осторожно. Бережно. У меня и дочек еще нет, хотелось бы после войны заиметь.

Капитан хмыкнул:

— Вот это верно. Так что давай уравновешенно.

Покатили дальше, здесь по направлению к Бернатам было спокойно. Молчавшую 27-ю береговую батарею, здешних зенитчиков и саму дорогу немцы сегодня не бомбили. Дыма нет, от моря и Центрального кладбища летом пахнет, будто и нет войны. Ну, так думать нельзя – определенно в воронку влетишь или какая железка под колесо прыгнет.

Вот они, знакомые позиции, заболоченные луга и кустарник. Вот оттуда пограничников вытаскивали. Местный командир рабочего отряда и его разведчики рассказывают, куда разведка ползала, да что нащупала. Капитан чиркает на карте, вопросы задает. Больше про едва заметную дорогу, и про старую дамбу. Янис тоже показал на карте ,что помнилось, описал, что видели в глубине.

Пошли назад, к укрытому мотоциклу.

— Ходили вы, ходили, а рассказать толком не можете. Товарищ Василек на карте подробнее объясняет, чем вы тут пальцами по направлениям тыкаете, – говорит капитан.

— Сложное дело. Мы же рабочие, не служили.

— Я не в упрек. Но выводы нужно сделать. Во избежание дальнейшего винегрета. У нас целый разведбат имеется, но он в атаки ходит, а в разведку токари и электрики ползают. А так-то ты молодец, ориентируешься.

— Слабо я ориентируюсь, – признался Янис. – Вот Серега, в смысле товарищ Васюк, тот ловок и память хорошая.

— Как же, знаю. Беседовали. Был бы он на годик-два старше, нашлось бы ему достойное дело. Ну, в любом случае в связных вы вряд ли застрянете, – капитан принялся умещаться в коляске.

Янис подумал, что не прочь остаться связным-мотоциклистом – и польза делу есть, и способностей к этому делу товарищ Выру, вроде бы не лишен. А капитан… не очень он сапер, и уж точно не электрики ему нужны в подразделение.

Стояла тишина над южным участком обороны, без помех выбрался на дорогу «цундапп», набирая скорость, катил в сторону Лиепаи. Сосредотачивается Янис – ближе к городу начнутся сюрпризы, успевай только вилять да угадывать препятствия.

— Ян, тебя что ли ловят? – капитан толкает в бок.

Янис притормаживает, поднимает очки на каску. От замаскированных позиций зенитчиков бегут двое, машут руками. Что-то странно бегут. А, девчонки…

— Это та самая? Знаменитая Линда товарища Василька? – с любопытством спрашивает капитан.

— Э… да, знакомы они.

На Линде длинная красноармейская гимнастерка – словно платьице поверх рабочих штанов надето. Туго схваченная ремнем талия так хрупка, что кажется, сломится под тяжестью пухлой санитарной сумки. Вот подруга ее – Рена, что на углу у булочной живет, нормальная санинструктор, кушает хорошо, хотя бегает помедленнее.

— Ян, на беседу с барышнями – две минуты, – предупреждает капитан, разглядывая бегуний.

Янис слезает с мотоцикла, идет навстречу. Что-то серьезны девушки, случилось у них что-то…

— Мы видим – вроде ты на мотоцикле проскочил, сторожить начали… – поясняет запыхавшаяся Рена.

Линда смотрит – глаза у нее огромные, голубые и прохладные, как море апрельским погожим утром.

— Ян, ты же, наверное, не знаешь. Сегодня дядю Андриса похоронили. Здесь вот рядом… мы были.

Кладбище близко, яркая зелень за забором. Янис смотрит и не особо понимает – а почему же вдруг похоронили? Это как?

— Десять минут, Выру. Съездишь, попрощаешься. Вот товарищ барышня могилу покажет, а вы, Линда, идите со мной, – приказывает капитан. – Комбат ваш где?

Могила большая – не очень хорошо подровненный прямоугольник свежей земли, надписи на фанерных табличках, сосновые ветви вместо цветов. Двенадцать человек, братская могила. Не первая свежая могила, а рядом еще яма, копают усталые старики-могильщики.

— Бомба, а они же в убежище не ходили, работали, – шепчет Рена. – Им говорят, а они «срочно, срочно». Взорвалось и троих насмерть, в больницу только Зитарса успели отвезти.

— Да. Ну что ж, ехать надо, – бормочет Янис, глядя на свежую землю и зеленые ветви.

Наверняка ошибка какая-то. С чего Андрису – лысому, крепкому как боксер – вдруг умирать? Тетя Эльзе, Анитка и девчонки уж точно не поверят.

Мотоцикл заводится со второго раза, свечи все же заливает. Рена усаживается сзади, обнимает за плечи, всхлипывает, от нее пахнет новенькой армейской формой и чуть корицей. Тесновата ей гимнастерка. Ох, что за глупости в голову лезут, совсем ополоумел Выру-средний.

Капитан, Линда и незнакомый командир-зенитчик ждут у поворота на батарею. За плечами у Линды потертый брезентовый туристический рюкзачок.

— Сочувствую, достойным человеком был твой дядя, – говорит капитан. – Погиб на боевом посту в эти тяжелые дни, вместе с товарищами. После победы поставим им памятник. А сейчас ехать надо. Товарищ Линда с нами, прикомандирована.

— Я не просилась, честное слово, – бормочет Линда, прощаясь, обнимает подругу.

— Не в тыл забираем, на такую же передовую позицию. Санинструкторы везде нужны, – поясняет капитан, пожимая руку зенитчику. – Ян, соберись, довези, не покалечь нас. Потом отдохнешь.

Дым в сумерках еще гуще, патрули кажутся тенями, у Нового рынка снаряд разворотил санитарный автобус, выносят убитых…

Из дивизионного КП выходят моряки, быстро шагают к каналу, смотрят на небо. Скоро сумерки, должны убраться немецкие бомбовозы, станет чуть легче. Товарищу Выру велено отдыхать два часа, Янис ставит мотоцикл под стену, садится в коляску, задирает-вытягивает ноги. Мыслей в голове нет, одна усталость.

***

За колено трясут все сильнее, Янис с трудом пытается вырваться из сна. Глаза не открываются, хоть плоскогубцами веки поднимай.

Будит, понятно, Серый. Рядом стоит «Линда-2», в кузове возится Стеценко.

— Мне два часа разрешили поспать, – бормочет Янис.

— Ты уже перебрал. Велено будить, кормить, готовить к службе. А ты, между прочем, во сне здорово похрапываешь.

— Это семейное, – Янис пытается размять шею, которую надавило каской.

— Идите повечерим, хлопцы, пока продых дали, – зовет водитель.

Хлеб свежий, почти прямо с пекарни, в углу кузова стопка свежих газет «Коммунистс»[3]. Живет под бомбами и снарядами Лиепая, сдаваться не собирается.

Стоит упихнуть в рот первый ломоть хлеба с мясом, как просыпается голод. Спецсвязисты наворачивают в молчании, запивая водой из единственного котелка.

— Прием пищи должен проходить быстро, но размеренно и без вреда для желудочно-кишечного тракта, – замечает подошедший старший лейтенант Василек. – Принимайте запасы, проглатывайте застрявшее и слушайте вводную.

Старший лейтенант забрасывает в кузов неполный ящик минеральной воды, и еще один, деревянный, с чем-то серьезным:

— Стеценко, с наставлением по РГД-33 и практикой использования знаком? Проинструктируй молодежь. Гранаты на крайний случай. Теперь вводная. Получен приказ из штаба армии. Приказ на прорыв. Оставляем Лиепаю, прорываемся через немцев, идем на соединение с основными силами Красной армии.

Спецсвязисты замирают с полными ртами. Как?! Отбивались, стояли крепко, и вдруг… Серега судорожно закашливается.

— Спокойно. Запей. Стратегическая целесообразность в такой огромной войне – первое и главное дело, – напоминает Василек. – Ночь будет насыщенной, нужно будет скоординировать и подготовить подразделения, вывести на исходные для прорыва позиции. Связные и посыльные у нас имеются, но вы по мобильности не последние, узнаваемые, придется погонять. Телефонная связь практически не работает – режут, гады, где только могут. В темноте айзсарги и прочая гниль, несомненно, осмелеют. Приказываю быть предельно осторожными. В заварухи не ввязываться, проскакивать. Надо бы вам стрелковое прикрытие дать, да толковых бойцов сейчас подобрать не успеем, а бестолковых нам не нужно. Теперь по общей обстановке, заранее покажу, дальше времени может не быть. Серый, посвети…

Фонарик со свежей батареей светил ярко, старший лейтенант показывает карандашом по карте, уходя все дальше и дальше от города…

… — вот так в самых общих чертах. Если отобьетесь от колонны, идти тихо, осторожно, больших дорог категорически избегать, от контактов с местными жителями уклоняться. Заложат немцам мигом. За пару дней выйти к своим не надейтесь, двигаться без суеты, но быстро, ночами и глушью. Понятно, это опять же на крайний случай, если потеряетесь. Да, как-то вот так… — Василек сложил карту. – Ян, прими наши соболезнования. Хороший был человек твой дядя. И еще… Спасибо.

— Это не я. Это капитан ее забрал, – пробормотал Янис.

— Я понял. Все равно спасибо. Будьте осторожны.

Командир ушел. Товарищи смотрели на Яниса:

— Чего про дядю-то не сказал? – шепотом спросил Серега.

— Чего тут говорить? Я еще и сам не осознал.

— Потом будем думать, горевать и поминать, – сказал опытный Стеценко. – Пока, хлопцы, нужно о насущном думать, и об успокаивающем.

— Это верно, – согласился Янис. – Давайте я ключ дам, заедете домой, провизию заберете. Может пригодиться. Где там кухни с кашей и консервами будут в том прорыве.

— Ты уж сам заскочи, у тебя в коляску всё влезет. Только с коробкой поосторожней, там бутылка коньяка, не кокни невзначай, – предупредил москвич. – Как раз помянуть будет, когда к своим пробьемся.

— Откуда коньяк-то? – удивился Стеценко.

— Олечка в военторге сунула, говорит, «вдруг замерзните или еще что», — объяснил Серега. – Я думаю, тоже же продукт, чего отказываться.

Успели заправить бак «цундаппа», Стеценко хвалил удобство немецкой канистры, собравшиеся вокруг связные и посыльные обсуждали вражескую технику, матрос с «Силача»[4] утверждал, что ленинградский мотоцикл «Л» все равно лучше. Сходились на том, что любой мотоцикл лучше, чем пешком или конно.

Из дверей закричал помощник начальника штаба. Началось…

***

Мчался в Старую Лиепаю неутомимый мотоцикл, сидел в коляске лейтенант-порученец. Уже легли дымные поздние сумерки, Янис мельком видел поднятый разводной мост, силуэты выходящих по каналу судов. Некогда было разглядывать, душный ветер бил в лицо гарью и отзвуками дальних разрывов, быстрее гнать нужно. Есть такое странное русское слово «метнуться» – у спецсвязи оно в каждом ухе, да еще в затылок тычет-подгоняет.

Штаб ПВО…, горком…, снова в штадив…, к каналу…, опять в Старый город… Слепили пожары. У Большой улицы Янис сразу не сообразил в чем дело, пытался объехать по тротуару вставший грузовик и трактор с прицепом. Заорали «куда, дурак, застрелят!». Янис остановился, впереди, у собора Святой Троицы стреляли, рядом тоже кто-то пулял, посыпалась на каску пыль от стукнувшей в стену пули. Слегка ошалевший спецсвязист сел за мотоцикл, принялся стаскивать со спины винтовку. Э, чересчур ремень укоротил, теперь пока снимешь…

— Там они, левее! Крышу смотри! – вдоль дома бежала короткая цепочка бойцов рабочего отряда. Снова принялись палить, донеслась автоматная очередь, еще… глухо треснуло… Янис с опозданием сообразил, что это гранаты. Набитый снарядными ящиками грузовик наконец тронулся вперед, спецсвязист поехал следом, от дома замахали:

— Ты с «Линды»? Раненого возьмешь? До госпиталя его срочно надо.

— Сидеть-то он может? – Янис спрыгнул с мотоцикла.

За воротами, в проезде во двор, стояли вперемежку бойцы-стрелки и отрядовские комсомольцы, бинтовали плечо до пояса раздетому парню, тот ругался на двух языках.

— В коляске усидишь? – спросил Янис.

— Да хоть на чем, – раненый скрипнул зубами. – Что ж жжет так? Не иначе зажигательная…

— Ничего, заживет как на собаке… – бойцы замолчали, глядя куда-то во двор.

Из двери дома выводили схваченных стрелков, те спотыкались, на голове одного пышная козырястая айзсерговская пилотка, другой – молодой – зажимал разбитый нос. Невысокий командир резко толкнул обоих к стене:

— По законам военного времени. За террор и пособничество фашистам. К высшей мере!

— Латвия – наша! Свобод… — закричал по-латышски молодой айзсарг, отрывая окровавленную руку от носа.

Командир вскинул наган, почти в упор выстрелил крикуну в лоб. Второй айзсарг успел отвернуться, пуля попала ему в висок…

— Чего смотрим? Это не пленные, а гнусь трусливая, ждущая момента нам в спину выстрелить. Пощады таким не будет, суд им короткий! – крикнул командир, и, уже выбивая из нагана пустые гильзы, тоном ниже спросил: — Так и будете торчать, разглядывать?

Бойцы зашевелились. Янис помог встать раненому, с другой стороны того поддерживал комсомолец в очках. Начали усаживать в коляску, подбитый кряхтел, матерился.

— Их, значит, Латвия. Немецкая и господская. А мы в ней никто, да? — пробормотал очкарик.

— Да пусть гавкают как хотят, все равно добьем гадов, – простонал раненый.

Янис молча сел в седло. Слишком поганый день, чтобы думать о чем-то кроме дела.

Больница-госпиталь был по пути. Янис зашел внутрь, помогая раненому – того пошатывало. Внутри все бегали, таскали матрацы, носилки и блестящие медицинские банки – дошел приказ на эвакуацию, готовились.

— Эй, человека примите! – крикнул Янис.

— Чего орешь, «Линда»? Вот она я, приму, туда его сажай, – из ниоткуда появилась та махонькая медсестра, узнать ее было сложно – осунулась, глаза воспаленные, халат в пятнах. Но суровость осталась та же.

— Извините, не вижу, запыхался.

— Да уж, не лучший день, – медсестра на миг подняла взгляд от раненого. – Как у вас?

— Тоже готовимся. Всё пойдет по плану.

— На вас надеемся. Не бросайте, мальчики.

Вышел Янис к мотоциклу, на душе было тяжко, неловко. Тут на тебя надеются, там с крыш стреляют. А как многие сотни раненых и врачей можно вывезти? Это вообще возможно? Что с миром стало? Что ж это за дерьмовое время – война, а?

Война спать ночами не хотела, не спал и мотоциклист Выру. Снова к Торговому каналу, снова в штаб и обратно, в 3-й стрелковый батальон. Не спала и Лиепая. Грузились на суда раненые, оставшиеся беженцы и самое ценное имущество, сосредотачивались на позициях для атаки стрелки, морская пехота и немногочисленная бронетехника, катились упряжки батареи легкого артиллерийского полка, повозки и двуколки обозов, и мелькал между всем этим, внешне хаотичным и непрерывным движением, мотоцикл с белой «Л» на коляске.

Передохнуть удалось лишь перед рассветом. Горели перед почти опустевшим дивизионным КП малонужные документы, кочегарил закопченный писарь. Спецсвязисты сидели у машины, Линда – не четырехколесная, а первая – живая – принесла два полных котелка каши со штабной, уже свернувшейся, столовой. Крепкий чай согревался-вскипал на огне костра, сахара хватало. Вот кружек не хватало, с Серым из одной пили.

— Ложки прячем, не теряем, еще пригодятся, – старший лейтенант мельком глянул на часы. – Обстановку все помним? Если отстали – что при нашей подвижной жизни не исключено – не паникуем. При выходе транспорта из строя немедля пересаживаемся на соседние машины. Главное, не терять темп движения. Немцы будут реагировать на прорыв, опоздавших и замешкавшихся гарантированно отрежут. Слышишь, Ян? Если с твоим чудо-байком что-то случится, не вздумай за колеса жизнь класть.

— Понял. Мотоцикл проверил, не должен подвести. Там иногда свечи заливает, но то мелочь.

Помолчали. Янис краем глаза смотрел на командира и Линду. Как это получается – знакомы четыре дня, а будто на этой подножке грузовика всю жизнь рядом и жались-сидели. Так же не бывает? Или бывает, но в виде исключения? Типа внезапного короткого замыкания в совсем новых проводах? Вот поженятся они, это точно. Наверное, даже конца войны ждать не будут.

Глухо и сильно громыхнуло у канала, тут же снова, и еще несколько раз.

— Подрывают наши? – спросил Серый, дуя на чай.

Старший лейтенант кивнул:

— Не все плавающее удалось в море вывести, а еще склад топлива и прочее. Ну ничего, немцам только хлам достанется.

Донеслись еще взрывы, потом одновременно ударили советские береговые и полевые батареи. Гарнизон начал прорыв…

Разгоралось над каналом зарево – пылало вытекшее в канал топливо[5]. Уже умолкли орудия береговых батарей – с близкой 23-й донеслось несколько взрывов – там выводили из строя орудия. И лишь на востоке, на Гробиньско-Гризупском направлении, усиливалась канонада: щедро расстреливали «лишний» боекомплект наши гаубицы и полевые пушки, отвечали немцы. Разгорался бой – красноармейцы стрелкового полка, сводный морской батальон, поддерживаемые легонькими пулеметными Т-38 и несколькими бронеавтомобилями БА-10, атаковали противника вдоль шоссе и железной дороги.

Перед спецсвязистами стояла задача обеспечить координацию между гарнизонными колоннами. Янис, не посвященный в детали плана командования, естественно, не знал, как и что случится, но общую картину вполне осознавал – если столько гонять по городу и линии обороны, многое сообразишь, пусть ты и не совсем настоящий боец.

Опять пакет штабу ПВО, дело привычное. Наверное, приказ об окончательном сворачивании. Янис вырулил на дорогу. Мост через Торговый канал немцы обстреливали постоянно, но не то чтобы особо точно, проскочить вполне удавалось.

Но не в этот раз.

… свиста снаряда Янис не услышал, просто миновавший уж мост «цундапп» подняло в воздух, перевернуло…

…Очнулся Янис лежа щекой на булыжнике. Было больно – вот до изумления, до слепоты больно. Кто-то кричал:

— Эй, «Линда», ты живой?

Янис смутно увидел колеса брички, бегущие ноги, хотел что-то сказать, не смог, потерял сознание.

Вновь очнулся, когда отнесли в сторону. Боль стала чуть глуше, но невыносимее… бок, нога... Хотелось сказать, чтобы ногу не трогали, оставили лежать как лежит, но сказать не получалось. Снова в глазах потемнело…

Пришел в себя, когда бок бинтовали. Рубашка была поднята, Янис удивился, что столько крови на брюки натекло, может и там что… Бинтовала Линда, что-то говорила – слышал, но не понимал. Вторая «Линда-2» тоже была здесь – стоял у борта Василек, что-то указывал водителю – обросший густой щетиной Стеценко мрачно кивал. Прибежал Серый, приволок дверцу огромного шкафа – не иначе выбил в соседнем доме, у наглых москвичей с этим очень просто.

Раненого подняли в кузов на дверце – Янис снова отключился, словно рубильник повернули.

Ехали, трясло, боль терзала. Хотелось остановить, кричать и кричать, но выдавить звук из горла так и не получалось. Мучаясь, Янис думал о том, что человек похож на электрическое устройство: там нажал – звук отключился, там повернул – кровь хлещет, здесь щелкнул – нога не работает. А где же тумблер, чтоб боль отключалась?

Линда держала за руку, что-то говорила, Серый с другой стороны склонялся, дверь-носилки придерживал, указывал в сторону движения, тоже что-то говорил. Было понятно, что сущую ерунду они болтают, но почему-то хотелось смысл понять. А машину трясло, трясло, трясло…

Когда снимали из кузова, Янис осознал, куда приехали. Дюны, ветер с моря, колонна автобусов, санитарных и мобилизованных городских… это на северном направлении, на Вентспилс. Они же уже уйти должны, быстро, в обход, пока немцы прямой прорыв на Гробиню пытаются остановить. Чего ж они стоят?

Наверное, от напряжения начал в голову смысл слов пробиваться.

…— Некуда! Все забито! – кричал кто-то. – Даже сидячих мест нет!

— Я вам дам «мест нет»! – Серый, срываясь на мат, размахивал браунингом. – Нет у вас прав комсомольских бойцов бросать! Грузите!

Янису тоже хотелось кричать – пусть, пусть оставят, только бы не трясли. Но его уже затаскивали внутрь.

— И ты лезь, говорю! – продолжал орать Серега. – Не дури, Линдка, у нас приказ. Конкретный! Тебе! «Сопровождать», понятно? Что неясного?! Садись, живо!

— Не ори на меня, сопля! Мест нет. И вообще я остаюсь. Он… вы остаетесь, и я остаюсь.

Кругом матерились и ругались, Янис лежал на полу, вокруг торчали стойки-ножки сидений, свисали окровавленные бинты, нервно вздрагивала чья-то мозолистая нога в войлочном тапке.

Автобус дернул и Янис потерял сознание.

***

Целую вечность он смотрел на эти ножки сидений. Помнил что перевязывали, укол делали, или два. Быть без сознания было легче, впрочем, и боль, тягучая, постоянная, разделилась надвое, стала привычной. Когда приходило просветление, Янис пытался слушать разговоры раненых и санитара, но это получалось так себе. Проще было представлять карту, вспоминать, что показывал Василек. Вот некуда тут особо целыми днями ехать, давно уж пора прибыть. Хоть куда-нибудь, лишь бы не трясло.

***

Смутно помнилось, что операцию делали. Где, когда, сколько дней прошло? Без памяти был или спал, уже и вовсе непонятно.

***

Слегка пришел в себя Янис Выру в мягко покачивающейся койке. Качалось все – на корабле оказались. Санитарка дала пить кисленькое, приятное. Из разговоров понял, что идут из Риги, там ранбольного Выру и прооперировали.

На корабле было спокойно, почти курорт. Боль ослабла, только нога зверски чесалась под гипсом и на «утку» ходить было стыдновато.

Пытался Янис расспросить соседей, что вышло с прорывом из Лиепаи, но никто не знал – раненые из разных мест в госпиталь попали, но в большинстве с Даугавского рубежа. Ладно, уж наверняка спецсвязь-то из Лиепаи прорвалась, они-то здоровые, без всяких «проникающих осколочных» и битых «лево-нижних» конечностей.

Крутилась в голове недосказанная сказка:

…Побежали безутешные зайцы к морю топиться. Выскакивают на луг – там овцы пасутся, траву щиплют. Большое такое стадо, откормленное. Увидела одна овца бегущих зайцев, испугалась, заблеяла панически, побежала. И все огромное стадо за ней. Блеют в голос, у баранов глаза на лоб лезут, несутся толпой, не зная куда, безпланово и вообще без решительной резолюции. За овцами собаки рванули, с гавканьем и воем, пастухи заорали, сторож с ружьем выскочил, ветеринара кличут – не иначе ящурное бешенство или еще какая напасть…

Окончательно пришел в себя Янис лишь в глубоко тыловом госпитале. И было то в городе Таллине 8-го июля.

Материалы Отдела «К» (фрагменты)

Ситуация 25-26.06.

Сводный отряд, состоящий из одной стрелковой роты пограничников 3-й и 4-й комендатур 12-го погранотряда, выдвинувшись на автомашинах, занимает Павилосту(К)[6].

< >

Утром 26 июня эшелон с отрядом Рижских курсантов достиг Скрунды и двинулся далее на Дурбе. Эшелон прикрывал бронепоезд. Завязался бой с передовыми группами 291-й пехотной дивизии немцев. Избегая окружения, бронепоезд отошел в сторону Елгавы. Курсанты около двух часов пытались пробиться сквозь превосходящие силы противника у Дурбе, затем отошли в направлении Риги.

В ночь на 27 июня всех курсантов срочно вывели из боя. Имелся приказ на эвакуацию Рижского училища в глубокий тыл.

Противоречивость приказов командования объяснялась важным обстоятельством: к 27 июня немецкая группа армий «Север» вышла своим правым флангом к Даугаве. Возникла угроза падения Риги.

< >

Вечером 26 июня через радиостанцию Прибалтийской базы ВМФ была передана радиошифровка командиру 67-й сд: «Оставить Лиепаю и двигаться на Тукумс». Приказ на прорыв Лиепайской ВМБ пришел несколько позже.

< >

На момент получения приказа у гарнизона ощущалась нехватка боеприпасов. В госпитале и городской больнице находилось около 1800 раненых.

Действия отдела «К»

< >

По всей видимости, с утра 26.06.41 армейцы и флот плотно координировали свои действия. Удалось избежать несогласованности, имевшей место в «нулевом» варианте.

< >

Есть все основания предполагать, что отсутствие активности наших войск на северном направлении было осознанным решением. Группа лейтенанта А. Запорожца[7] оставалась в резерве. Сводный отряд в Павилосте тоже выжидал.

< >

Основным отличием от «нулевого» варианта следует отметить широкое использование сил и средств флота. К взрыву готовились лишь безнадежно неисправные корабли и суда, остальное было введено в строй.

< >

По-видимому, погрузка раненых и эвакуированных на корабли началась еще до получения приказа на прорыв…

[1]К описываемому моменту на береговых батареях осталось несколько десятков снарядов.

[2]Александр Кристапович Малмейстер, в то время — заместитель председателя Лиепайского горисполкома, инженер, занимавшийся вопросами мобилизации. В будущем президент Академии наук Латвийской ССР, Герой Социалистического Труда.

[3]Газета горисполкома. Выходила до последнего дня обороны города.

[4]«Силач» – военный ледокол постройки 1909 года. Водоизмещение 753 т, мощность 1000 л.с. Корабль сложной судьбы, участвовал в Первой мировой войне и революционных событиях, был захвачен белофиннами, вернулся в 1922 году, входил в состав средств тыла КБФ, Балтийского пароходства. В июне 41-го находился на ремонте в Лиепае, был затоплен экипажем в Военной гавани. Поднят немцами в 42-м, отремонтирован в Данцинге. В 45-м вновь выведен из строя немцами, вновь поднят и отремонтирован нашими, служил до конца 50-х.

[5]В «нулевом» варианте склад горючего был подорван раньше. Из подорванных баков воспламенившийся мазут начал растекаться по каналу гавани, препятствуя проходу судов. Эта роковая несогласованность не позволила многим небольшим судам принять на борт раненых и грузы.

[6]В ночь на 26 июня сводный отряд миновал Павилосту и увяз в бою у Вергале.

[7]26 июня разведывательная группа под командованием лейтенанта-пограничника А. Запорожца выдвинулась в сторону Вентспилса. Группа использовала машину с установленными двумя пулеметами. Разведчики проскочили в глубину обороны немцев, завязался продолжительный бой. Установить связь со сводным отрядом из Вентспилса не удалось, группа отошла с наступлением темноты