Темный янтарь

Глава 10

10. Кварталы и патроны

27 июня и далее

…Патроны – по одному, без спешки, но быстро… четвертый, пятый… полон магазин, затвор дослать… Серега приложился. Бить приходилось по вспышкам на том берегу канала. На! Приклад толкает в плечо, затвор выбрасывает гильзу. Попал или не попал, да фиг его знает. Бой – это вовсе не то, что о нем думают…

Бой в городе шел почти сутки[1]. Затихал, вспыхивал, снова затихал. Немцы напирали, но с осторожностью. Товарищ Васюк даже поспать успел. Ну, как поспать – вырубился на подвернувшейся кровати. Со второго этажа вели огонь, но было приказано – «спать два часа, если чего – поднимут». Серега повалился на кровать с шикарно блестящим никелированным изголовьем, подгреб под голову подушку – от той вовсю пахло духами. Черт знает что за койка досталась, еще подцепишь чего… Додумать голова не успела, уснул…

А день был за спиной, остался опять, бесконечный, но на этот раз жутко тяжелый нервами. Когда утром Яна ранило, бой за прорыв был в разгаре. Наши медленно прогрызали упорную оборону немцев. Непрерывно вела огонь наша артиллерия, снарядов для трехдюймовок оставалось еще много, свезли к позициям целые дюны ящиков, жалеть их не приходилось, все равно все с собой не увезти.

Оборона на Гробиньско-Гризупском направлении была прорвана только к 9 часам утра. Подкрепили прорыв наши оставшиеся танкетки, начали сниматься с огневых батареи. К этому времени по Шкедской дороге успела уйти санитарная колонна, за ней повозки с беженцами. Прошли почти без стрельбы, только за Шкеде по головному дозору поднял пальбу немецкий дозор, но его живо придавила подвижная группа пограничников.

У Вергале санитарную колонну встретили бойцы из Вентспилса. Теперь пойдут быстрее, соединяться с 114-м стрелковым полком и на Ригу через Кулдигу. Быстро, очень быстро. О том, что каждая минута на счету, знают все в колонне – как говорится в армии, «доведено до сведения личного состава». Страшные слова «отрежут и окружат» повторяют в машинах и на повозках, ход не теряют

«Линда-2» дважды успела проскочить до Шкеде, вывозя из города замешкавшихся товарищей из штаба ПВО и оставшиеся документы. Вот странное дело – все всё знают, в каждой группе есть старшие ответственные товарищи, и все равно кто-то отстает, мешкается, сопли жует – товарищ Васюк решительно отказывался понимать такой легкомысленный подход. Штаб мозг напрягает, связь в поту мечется, водители и повозки ждут, а они «мы еще не совсем собрались, еще пять минут». Что за дела?!

Неслась «Линда-2» обратно к Лиепае по приморской дороге, а навстречу тащились телеги, набитые непонятно чем, двигались отдельные пешие группы людей, некоторые даже с тачками-тележками. Стеценко не выдержал, тормознул и наорал на особо неторопливых.

— Брось, – морщась, сказал Серега. – Всё равно все не уйдут. Командир верно говорит.

— Верно-то верно, но что тут верного? Столько усилий, и вот они… — Стеценко махнул почерневшей рукой и захлопнул дверцу кабины.

Впереди была Лиепая, клубился дым пожаров, громыхало в стороне Капседе и пробивался сквозь канонаду зуд в небе – снова шли бомбардировщики. Тьфу, черт, быстрей бы темнело.

Основную часть раненых и эвакуируемых вывезли из Лиепаи еще ночью, вывезли морем. Грузились на неприспособленные суда, в некотором хаосе, с криками, руганью и плачем, но, в общем-то, по графику. Проскакивая у канала, Серега видел, как один за другим выходят в море самоходные баржи, небольшие катера, буксиры, вполне солидные суда. Ушла С-3[2], которая крайне не вовремя разучилась погружаться. Имелись подозрения, что на море тоже не всё пойдет гладко, кто-то отстанет, по компасу напутает, или еще что учудит. А кого-то могут и немцы перехватить. Но товарищ Васюк был чисто сухопутным спецсвязистом, в морских делах разбирался слабо, пусть уж они там как-то сами.

Вообще все эти корабли и катера промелькнули еще вчера, давным-давно, поскольку, как известно, у войны свой отсчет часов.

Вернувшаяся из Шкеде «Линда-2» нашла командира на северо-восточной окраине. Впереди немцы бомбили шоссе, громыхало. В укрытии между домов ждала снявшаяся, но не успевшая проскочить батарея на конной тяге, несколько машин, сидели бойцы вперемешку – моряки, стрелки, несколько пограничников. Старший лейтенант Василек разговаривал с их командирами. Подошел к спецгрузовику:

— Сейчас немцы обедать улетят, проскочим с артиллеристами чуть дальше, раненых подберем. Потом обратно в город. Стеценко, нужно будет заправиться. Серый, можешь где-то воды по-быстрому достать? Там бы человеку умыться…

Воды товарищ Васюк, естественно, достал. Сливал из ведра Линде-первой – та на живую походила очень условно: гимнастерка насквозь пропиталась кровью, повязка на рукаве и та сплошь красная. Молчала, лицо мыла.

— Ладно тебе. Тяжелый момент прорыва, раненых, конечно, много, – сказал Серега глупое, но не сказать что-то было еще глупее.

— Мы же почти всех вывезли, – пробормотала девушка, вновь намыливая руки.

— Ну, война-то только начинается. Придется нам стиснуть зубы. Не, я понимаю, умности говорить легко. Перевязывать и кровь останавливать я, понятно, не умею, какой из меня медик, я только бегать могу. А у тебя подготовка. Вот нужно было тебе с медициной уезжать, там бы…

Линда глянула сквозь влажные волосы сказочными глазами и сказала очень грубо.

— Вот не по-комсомольски это, – попенял Серега. – Я же из соображений целесообразности. И обоснованной дисциплины. А ты матерно.

— А ты у автобуса на меня как орал? Не матерно, что ли?

— Я за товарищей волновался. Можно понять. За ушами помой, там тоже кровища. Про ругань, кстати, товарищу старшему лейтенанту не обязательно говорить.

— Конечно, он же не догадается, – Линда вымыла шею и принялась повязывать косынку. – И зачем я мылась, сейчас опять раненые будут.

— Ты мылась, потому что надо. Помыться, передохнуть и вперед! – такое наше дело. Лучше скажи, только честно, – с Яном-то как? Доедет?

— Должен. Но его оперировать нужно. И вообще, Серый, откуда мне знать? – санинструктор тяжко вздохнула. – Я на занятия по медпомощи после работы ходила. Думаешь, много запомнила? А как бомбят рядом, так и вообще все из головы вылетает. Обработаю кое-как, забинтую и всё. А у людей такие ранения, что… Толку-то от меня…

— По моему скромному мнению, от тебя пользы, как от двух пулеметных расчетов, вот не меньше. А навыки только практикой нарабатываются.

— Угу, точно как он говорит, утешает. Каску надень, а то получишь от командира.

Товарищ Васюк обнаружил, что каска опять снялась и на земле оказалась. Какой странный предмет экипировки, прямо самосбросный.

Это было страшно.

Разбитое полотно шоссе. Убитые вдоль дороги в и кюветах, местами густо и перемешано: старые немецкие, уже распухшие трупы, свежие наши – форменки моряков, защитные красноармейские, серо-зеленые фашистские цвета – всё вместе. Сброшенные с шоссе искореженные мотоциклы, черные остовы машин… Снова воронки и трупы, лежат широко, до старых укреплений, здесь много гуще немецких тел. Раненых нет, здесь в основном старые…

Грузовик, вынужденно снизив скорость, вилял между выбоинами, объехал еще дымящуюся нашу танкетку. Следом за «Линдой-2» шла короткая колонна разномастных машин, замыкающими двигались упряжки неполной батареи. Левее шоссе треснул разрыв снаряда – издалека немцы бьют, не очень точно, отошли далеко, еще не очухались…

Было видно, как прорывались наши, когда огонь пулеметов и минометов еще был плотен: цепью ползли вдоль кювета, прикрываясь насыпью шоссе. Иногда точная мина накрывала… лежали убитые, живые ползли через них. Раненых нет, подобрали позже, когда пошла колонна.

Снова засвистел снаряд… видимо, перелет будет.

— Сдвигай! – сказал в кабине Василек.

«Линда-2» уперлась бампером в перекосившуюся телегу, та заскрежетала, сдвигаясь, тяжело поволоклась на упряжи туша убитой лошади, из раскрытого чемодана выпали аккуратно сложенные выглаженные рубашки…

— К машине! – злобно скомандовал старший лейтенант.

Серега, санинструктор, и четверо бойцов – временных пассажиров – спрыгнули в ужас шоссе.

Здесь хвост уходящей колонны попал под бомбы.

— Линда, ту женщину посмотри, – приказал Василек. – А мы это убираем.

Санинструктор склонилась над вроде бы живым телом. Бойцы оттаскивали с проезда остатки в щепы разнесенной брички. Прокалывать покрышки нельзя. Всматриваться нельзя. Вслушиваться нельзя.

Ржала и ржала лошадь с перебитыми ногами, пока не стукнул винтовочный выстрел, не наполнил мир покоем.

Нет, не наполнил. Свистел, приближаясь, очередной снаряд, заглушал тихие стоны…

— Ложись! – крикнул Василек.

Серега присел – ложиться было некуда. Это, конечно, от побитых лошадей здесь все кровавое разметано. А клочья светлые из чемоданов. Взбредет же в голову людям рубашки и платья в такой день везти?

Лежит, смотрит в небо дед, бессильно приоткрыв рот с желтыми прокуренными зубами.

Не должно их тут быть. Всё ведь сделали, все знали: «раненые и эвакуация – по Шкедской дороге». Ну что тут непонятного?!

Нет на войне ничего однозначно понятного. Всё неизменно путается, и лежат заблудившиеся беженцы среди барахла и блестящих пулеметных гильз.

— Эту не берите. Не доедет. Краснофлотца берем, – каркает Линда, приседая над очередным телом.

Серега с бойцом, крякая, поднимают в кузов старшину-краснофлотца. Ноги перебиты, одна ступня болтается, но парень не стонет, лишь смотрит блестящими глазами.

— Держись, братан. Сейчас перевяжут, – бубнит Серега, и самому тошно от своего бодрого голоса.

— Ложись! – требует старший лейтенант.

Под носом Сереги камень шоссе, кругленькие пятна крови. Как чернильные кляксы, только алые и не написано ничего. Тапочек валяется.

Разрыв. Перелет. Уходят верхом над шоссе осколки.

У обочины, лицом вниз, скосолапив худые полуразутые ноги, девчонка чуть младше Анитки.

— Я смотрела, ее наповал, – говорит, поднимаясь, Линда.

Ладно, от тряски бедняга мучиться не будет.

— Быстрее! Бегом! – командует Василек.

Там сталкивают к обочине разбитый грузовик, Серега упирается вместе с бойцами в исковерканный осколками борт, потом выволакивает из кабины раненого водителя. Тот хрипит, проникающее в грудную, но может и поживет.

— Да, этого на борт, – издали командует Линда.

Тяжелый, черт, каблуки ботинок красноармейца скребут камень, Серега волочет, боится споткнуться, все равно спотыкается. На помощь вываливается Стеценко, вместе взваливают раненого в кузов.

— Господи, да что ж такое?! – бормочет водитель. – Сверху ж видно, кого бьешь. Вот суки.

— За руль, живо! – кричит командир. – Сдвигайся, колонну пропускаем.

«Линда-2» теснится к обочине, освобождая проезд. Непонятно, как дальше колонне идти, наверное, по обочине и телам, но времени больше нет. Очередной снаряд бьет в кювет, взметает землю и лохмотья чего-то. Пристрелялись, уроды.

Запрыгивают в проезжающие машины бойцы отряда «расчистки», погоняют упряжки артиллеристы, прокатывают передки с последней трехдюймовкой. Никто не оглядывается. Верно, нельзя смотреть, надо задачу выполнять.

Разворачивается к городу грузовик спецсвязи. Серега вытирает руки о продранные штаны, изо всех сил старается никуда не смотреть.

— Ты как? – тихо спрашивает старший лейтенант у подруги сердца.

— Сказала – выдержу, значит, выдержу, – Линда грубовато отодвигает ногу лежащего в кузове раненого, метясь запрыгнуть. Тренированные ручищи командира возносят девушку как игрушку.

— Серый, не топчись.

— Э… – по укоренившейся эстонско-латвийской привычке тянет Серега, задраивая борт и вновь оглядываясь.

Не надо смотреть, но ведь все равно смотрел.

Лежит на боку мужик в гражданском, расползлась и уже подсыхает широкая лужа крови. Давно мертвый, но…

«Линда-2» трогается, думают, что уже сел боец-тугодум, Линда-живая над раненым склонилась. А дурной товарищ Васюк прыгает к мертвецу…

Под подошвами хрустит стекло, пахнет свежестью, флакон одеколона, что ли? Чего только люди с собой на смертное шоссе не тащат.

Угадал. Мертвые руки лежащего человека прижимают к животу ребенка. Наверное, и года нет. Сидит, глаза круглит. Вот дурной, тебе бы орать во все горло.

Мертвые руки отдавать не хотят… нет, это пацанчик попкой прилип. Во, теперь орет вовсю. Ясное дело, товарищ Васюк попривык к крупным мертвым и раненым, к мелочи руки не приноровились…

Ой, этот орет, в воздухе свистит, грузовик газу дал, Линда по кабине колотит…

Не успеть.

Серега падает на колени, сгибается над орущим, колотящим кукольными ногами пацанчиком.

От разрыва снаряда прикрывает та разбитая машина. Но на одно ухо неуклюжий товарищ Васюк порядком глохнет.

«Линда-2» сдает задним ходом, Линда-первая у заднего борта тянет руки, товарищ старший лейтенант орет с подножки что-то неодобрительное.

— Он липкий! – кричит Серега, с облегчением передавая неухватистое дитя.

Прекрасная и злая санинструктор что-то ругается.

— А? – переспрашивает товарищ Васюк, оседлывая борт. – Меня глушануло.

— Дурак, говорю. Чуть не уехали…

Боец Васюк получает младенца обратно – санинструктору некогда, перетягивает жгутами ноги раненому краснофлотцу. Серега пытается обтереть и перехватить малого, тот уже не вопит, но сердито морщит чуть заметные бровки. Держись брат, война. Да что ж у тебя все так слиплось, в этой… как ее там правильно… одежке. Не возьмешь тебя никак.

На губах раненого водителя той памятной, защитной, машины кровь, но пальцами показывает – вот так возьми.

— Ага, понял. Признаю, опыта нет, – Серега правильно приспосабливает младенца и пытается удобнее опереться ногой. – А ты, значит, семейный? Не боись, залатают.

У хутора на дорогу выбирается пошатывающаяся женщина. Руку себе сама замотала, молодец, но брать некуда – не резиновая «Линда-2». Старший лейтенант сажает в кабину, сам едет на крыле – ему недалеко, спрыгивает у траншеи. Откуда-то бьет пулемет, кажется, немцы сейчас опять полезут. Бойцов на позиции совсем мало, в основном местные, лиепайские, из рабочего отряда. Символическое прикрытие, долго не продержатся. Но командует капитан-сапер, что смогут, тут сделают.

Несется «Линда-2» в госпиталь, Линда-живая обтирает клочком бинта ладони, губы вздрагивают. Боится. Как будто, когда она рядом, ничего со старшим лейтенантом не случится. Впрочем, когда любовью бабахнет, люди немного того… Читал товарищ Васюк как-то старинную испано-французскую новеллу под названием «Кармен»… Впрочем, тут совершенно иной случай.

— Да не дергайся ты так. Сейчас вернемся.

— Умный какой.

— Ладно тебе. Лучше пацаненка посмотри, вдруг зацепило. Может, молчит, потому что терпеливый.

— Нормально все с ребенком, я и так вижу. А пацаном его называть глупо, – ворчит санинструктор.

— Отчего глупо? Нормальное слово, пусть и не местное.

— Может и нормальное. Но для девочки странное.

— Чего это? Да не, не может быть. Пацан же вроде.

В коридоре опустевшего госпиталя[3] валяются коробки из-под медикаментов, халаты, голоса раздаются гулко как в пещере. Плачет раненая женщина. Серега сидит с дитем на лежаке, застеленном заскорузлой клеенкой, пытается объяснить ситуацию деду-санитару. Тот готовит перо для записи в книгу и придирается:

— Понятно, родичей побило. Но документировать-то как?

— Откуда ж я знаю?! – изумляется товарищ Васюк. – Вы медицина, вам и знать. Наверняка не первый у вас найденыш.

— О том и толкую. Родичей нет, документов нет, фамилии тож нет. А наречь надо. Ты привез, с тебя и ответственность. Вот как скажешь имя, такая жизнь у человека и будет.

— Что за хрень несешь, а, старый? Как воспитает Советская власть, такая жизнь у нее и будет. Слушай, брось этот поповский нажим, позови медсестру. У вас тут была такая небольшая, толковая.

— Нету. Эвакуировалась с ранеными. Не дребезжи, парень, говори имя поступившей гражданки. Может, потом родичи найдутся, а пока ты за них.

Дите на руках Сереги начинает похныкивать.

— Ладно. Пусть будет Дорожная Линда, э-э…, Яновна. Пойдет?

— Давай на фамилию Дорожнис запишем? Будет – Дорожниса! Все ж латышка, по всей видимости.

— Вот сам бы полностью и нарекал, а то разводишь, дед, бюрократию, – Серега с облегчением передает дитя.

— Без бюрократии нельзя. Ничего, сейчас мы жопу вымоем, начнем пропитание изыскивать. Не пропадет девчонка, – заверяет обстоятельный санитар.

Товарищ Васюк едва успевает вымыться у раковины, пусть и не так обширно, как его зовут на выезд.

Гонит «Линда-2» обратно к Гризупской дороге, сидит на ящике с тротилом живая Линда, обессилено упирается спиной в борт.

— Ничего, передохнем скоро, – говорит Серега, посматривая вверх.

— Какой тут отдых, Серый? Разве что после войны. А того водителя мы зря везли, умер.

В небе пусто. Нет бомбовозов. То ли оттого, что дым с канала небо заволакивает, то ли немцы сейчас ушедшие колонны бомбят. Но все ж чуть легче…

То было давно – еще утром. А сейчас бой за канал, плечо уже не чувствует толчков приклада. Наверное, потом болеть будет. Если это «потом» вообще случится, так что незачем заранее огорчаться. Патронов вдоволь, давно уж разбита об угол дома опустевшая трофейная винтовка, вновь пере-привык товарищ Васюк к правильной трехлинейке. Бьем…

Днем отошли в город, отряд даже чуть увеличился, вливались бойцы рабочих отрядов и отдельные группы красноармейцев и моряков. Капитан собирал к себе всех. Имелся в запасе транспорт для маневрирования, имелся воскрешенный в мастерской броневик, имелась противотанковая пушка. Держались у парка Райниса, немцы начали обходить, пришлось отступать за канал в Старую Лиепаю…

…— Стеценко, поверни и заслони нас от домов, – крикнул Василек. – Серый, с нами!

Серега спрыгнул за двумя бойцами, перевалились через перила, скатились под мост.

— Так вот же оно – заложено! – сказал один из саперов. – Готово к взрыву, товарищ старший лейтенант.

Лежали ящики с тротилом в торопливо выдолбленной нише, валялось кайло, прямо через нее тянулись провода…

— Может, готово, а может и не совсем. Перепроверяем. И провода приберите, все же приличный мост[4] к подрыву готовим, а не тыловой сортир ротного значения – намекнул Василек. – Серый, наблюдай.

Лежал товарищ Васюк, приглядывал за набережной, слушал, как над головой проезжают машины отходящего отряда. Размышлялось о странном… вот ошибутся с детонаторами саперы, и исчезнет группа без всякого упоминания. Даже когда мост обратно отстроят, вряд ли назовут «имени Павших Подрывников». Подрывников вообще почему-то вспоминать не очень любят, хотя не последней важности военные люди…

С детонаторами обошлось, отошли в дом с чудесным видом на канал, перевели дух. Вскрыли консервы, Линда успела вскипятить чайник.

Жевали у окон, не прерывая наблюдения. Командиры обсуждали действия немцев, довольно осторожные, если не сказать, вялые.

— Побаиваются, – сказал капитан-сапер, который, судя по всему, сапером как раз не был. – Даже разведки нет.

— Скорее, группируются, – пояснил Василек. – Мосты наверняка поставлены у них отдельным пунктом в списке задач, на них выделены силы и специалисты. Штурм и городские бои дело сложное – у здешних фрицев тоже опыт скромный.

— М-да, с организацией у нас так себе, – согласился капитан. – Вон как все неупорядоченно. Предмостное укрепление – баррикада из гераней.

У моста действительно валялась куча узлов и корзин, видимо, сваленная с какой-то повозки. Среди пожитков торчал и горшок с каким-то особо ценным цветком. А ближе лежал перевернутый мотоцикл со всем знакомой белой буквой на коляске.

— Жаль парня, – сказал капитан. – Надежный был человек. Как у него с ранением, товарищ Линда? Выживет или нет?

— Я же не врач. Возможно, позвоночник зацепило, Ян же шевельнуться не мог, – тихо сказала санинструктор из глубины комнаты.

— Скорее это от контузии, такое бывает, – заметил Василек. – Но на фронт парень едва ли вернется, придется нам как-то самим обходиться. Кстати, идут фрицы…

На той стороне замелькали серо-зеленые фигурки – несколько немцев перебежали ближе к мосту, залегли за парапетом. Зашевелились и на улице.

Старший лейтенант убежал вниз, капитан, оставленный для связи Серега, пулеметчики с «дегтяревым» затаились на НП второго этажа…

… Мост рванули, когда по нему проскочили два бронетранспортера и какая-то гусеничная каракатица, вооруженная кузовной установкой с тонким стволом. Крикнул капитан, застрочил «длинной-сигнальной» пулемет из соседней комнаты. На канале ухнуло, не особо громоподобно, но в доме вылетели стекла, а ближайшая часть моста осела, образовав неширокий, но неприятный провал.

На улице вспыхнул короткий и яростный бой: один полугусеничный бронетранспортер сразу подбила наша спрятанная «сорокапятка», хитроумную «каракатицу» тоже мигом остановили, а второй бронетранспортер[5], закидываемый гранатами, пытался рвануть в переулок, палил разом из двух пулеметов, едва остановили гада. На мосту прошло проще – побежавшая было на этот берег немецкая пехота осознала, что дело плохо, двинула назад. Понятно, преодолеть подорванный, но не очень обрушившийся мост в пешем порядке особого труда не составляло, но не под пулеметами и плотным винтовочным огнем. Немцы открыли пальбу с предмостной улицы из автоматических пушек, но наша «сорокапятка» живо заставила их уняться.

Донесся отдаленный взрыв – наши подорвали поворотный мост.

— Антракт, – сказал капитан, так и не вынувший из кобуры наган, но выглядевший вполне удовлетворенным. – Ты, Васюк, в театре-то бывал?

— А как же, в ТЮЗ[6] со школой трижды ходили.

— Да, примерно наш уровень. Ну, ты повышай культурное развитие, в следующий раз МХАТ как минимум.

***

До темноты длилась перестрелка через канал. В отряде было два «максима» – строчили, не жалея патронов. Боезапас имелся, людей было маловато. Но стояли насмерть.

Вели огонь из клуба моряков меткие осоавиахимовцы под командой Кирилла Берзиньша. Держались у железнодорожного моста и в складах комсомольцы, удачно закрепились в гостинице «Олимпия» рабочий отряд директора электростанции Ягминсона и военные моряки.

На двух языках бухтел из-за канала здоровенный фашистский репродуктор: «Ваша борьба бесполезна. Прекратите огонь, сложите оружие, сдавайтесь! Мы вам ничего плохого не сделаем. Мы уничтожаем только коммунистов и жидов». Вновь обстреливала артиллерия немцев – швыряли снаряды не особо метко, больше на психику давили.

Немцы пытались переправиться на лодках у острова Аттекас, туда подошел наш броневик, резервная группа Зундманиса. Отбились и там.

В темноте, по команде, наши начали отходить. Центр города был разрушен, горели дома.

Отряды и отставшие бойцы собирались у Городского кладбища. «Линда-2», подхватив по дороге троих «заблудших», прикатила одной из последних. Оказалось, что людей еще много – наверное, человек четыреста, и машин порядком. Зенитчики с двумя пушками, моряки с 27-й береговой, много легкораненых. Назначали задачи и старших машин…

Линда поменяла гимнастерку на новую, чистую, пыталась ладнее оправить слишком широкий подол.

— Давай складку сделаю, – Серега одернул и заправил ткань. – Во, как на параде.

— Красота. Вдохновляющая, – подтвердил, скребя щетину, Стеценко.

— Ну вас, мне и так неловко. Глупо с этим именем вышло. Тут думать как прорваться нужно, а вы… – заворчала Линда.

— Прорвемся, все продумано, – заверил товарищ Васюк. – Слушай, может тебе браунинг на всякий случай дать? У меня есть.

— У меня «на всякий» тоже есть, – девушка похлопала по карману рабочих, давно утерявших первоначальный цвет, брюк. – Только я из пистолета не очень стрелять умею.

— Стрелять за тебя есть кому, защитим. У тебя вон сумка – главное оружие, – справедливо напомнил Стеценко.

Действительно, боевая санинструкторская сумка вновь была пухлой, пополненной медикаментами. Хорошо, когда запасы есть и пополняются организованно.

Подошел Василек:

— Выдвигаемся. Мы идем головными. Стеценко, точку у Бернат ты знаешь. Я в кузове проедусь, дух переведу.

Старший лейтенант подкинул в кузов Линду – было видно, что касаться девушки ему прямо ох как приятно.

Вздохнув, Серега залез в кабину, разместил винтовку.

— Иногда ты все ж догадливый, – признал Стеценко. – А в городе все бьются, слышишь?

В оставленной Лиепае все еще сопротивлялись наши: трещали винтовочные выстрелы, долбила скорострельная немецкая пушка, доносились взрывы гранат…

— Смелые. Успеть бы выскочить героям. Может, через озеро уйдут… – пробормотал Серега.

По кабине хлопнули ладонью – вперед!

У Бернат в колонну влился стоявший здесь заводской отряд прикрытия. Не задерживаясь, двинулись дальше. «О фарах забыть, не курить, фонари не зажигать» – знали все. Василек исчез во тьме с несколькими бойцами-автоматчиками, в «Линду» пересел капитан, возглавляющий колонну.

— Что ж, товарищ Васюк, веди, ты практически местный.

Двигались самой малой скоростью. Висел на подножке Серега, всматривался во тьму, иной раз приходилось спрыгивать и пробегать перед машиной, нащупывая ускользающую колею. Помогал устроившийся на другой подножке парень из заводского отряда, очень толковый человек. Советовались, вели сквозь заросли, Серега осознавал, что ничего более ответственного в своей жизни ему делать не приходилось. Майка, да и рубашка на спине были мокры от пота насквозь…

Тянулась колонна, пробиваясь по почти незаметной дороге, обламывая ветви кустов, оставляя за собой почти готовую проезжую дорогу. Влажная земля едва держала колеса…

Стрельба вспыхнула, когда головная «Линда-2» уже была близка к нормальной дороге, уходившей от старой дамбы. Застрочил немецкий пулемет, захлопали минометы, пуская мелкие противные мины. Тут же ударили автоматы нашей группы прикрытия, перестрелка была короткой, смолкла, начали стрелять немцы откуда-то правее, но машины уже выбирались на дорогу. Немцев впереди не было.

Ждала, пропуская колонну, «Линда-2». Набирали скорость машины, вполголоса гнал их вперед капитан. Сзади шел суетливый бой: наш броневик, вглухую севший-увязший на болотистой дороге, бил по немцам из пушки и пулемета, немцы в ответ палили из чего могли…

Вышли к «Линде-2» автоматчики прикрытия и Василек, ждали отставших. Давно уж умолк броневик, виднелось среди кустов зарево, продолжали стрелять немцы, включились со стороны Барты минометы посолиднее. Наконец, выбрались к дамбе двое бойцов в комбинезонах:

— Всё, мы последние.

Не было у нашей колонны больше бронетехники, но имелся простор впереди. И нельзя было терять ни минуты…

Материалы Отдела «К» (фрагменты)

Ситуация 27.06.

Сутки

Морская эвакуация по нашей (непрофильной) оценке прошла достаточно успешно. При переходе было потеряно два судна – самоходная баржа и торпедный катер №47[7], экипажи подобраны. Незначительные повреждения получили шесть судов и кораблей, в том числе эсминец «Ленин». Остальному конвою удалось дойти относительно благополучно, в том числе и «Виенибе»[8]. Сведения о двух потопленных шнелльботах и сбитых самолетах нуждаются в дополнительном уточнении.

< >

Схема действий по прорыву 67-й сд и иных сил гарнизона из Лиепаи не претерпела значительных изменений. Но вследствие уменьшения численности отягощающих обозов, мобилизации всего транспорта, полному взаимопониманию с командованием ВМБ, меньшего числа транспортируемых раненых, устойчивой (относительно) координации с 114-м полком, операция по прорыву и выводу войск значительно ускорились.

< >

К сожалению, добиться взаимодействия с частями, пытавшимися прорваться от Риги, так и не удалось.

< >

Тыловая и госпитальная колонна, 114-й сп шли форсированным маршем, без малейших задержек.

< >

Уличные бои в Лиепае протекали более скоротечно. Наших противостоящих сил в городе оставалось крайне мало, удержание до вечера рубежа обороны у Торгового канала можно объяснить лишь крайней измотанностью немцев.

< >

Оценка прорыва нашей колонны в юго-восточном направлении затруднена...

Оценка действий Отдела «К».

Видимо, наш корректировщик находился в колонне, отходящей по северному маршруту. Двигалась колонна удивительно стремительно, просто с рекордной скоростью.

< >

[1]В «нулевом» варианте городские бои начались несколько позже – вечером 27 июня и длились до 29 июня.

[2]С-3 находилась на ремонте. По решению командира капитан-лейтенанта Н.А. Костромичева подлодка в 22 часа 23.06. пошла на прорыв в надводном положении. На борту находился также командный состав и часть команды подорванной подлодки С-1. На рассвете в районе маяка Ужава подлодка была обнаружена двумя немецкими торпедными катерами. После полутора часов боя, был исчерпан боекомплект 45-миллиметровой пушки, экипаж продолжал отбиваться из стрелкового оружия. Командир корабля принял решение выброситься на берег, но в этот момент С-3 была торпедирована, разломилась и затонула.

[3]В «нулевом» варианте большая часть машин автоколонны госпиталя не смогла пробиться и была вынуждена вернуться в город.

[4]В «нулевом» варианте мосты Лиепаи не были взорваны по непонятным причинам.

[5]В нашей реальности прорвавший бронетранспортер на углу улиц Бривибас и Остмалас подбил гранатой Алфред Кагис, профсоюзный организатор морского порта.

[6]Театр юного зрителя. Да 1941 года в Москве было два таких театра.

[7]В «нулевом» варианте торпедные катера № 17, 47 и 67 вышли в море 3 часа 30 минут ночи 27 июня, имея на борту оперативную группу штаба Лиепайской военно-морской базы во главе с командиром базы М. С. Клевенским. В районе маяка Ужава наши катера были атакованы четырьмя торпедными катерами противника. ТК №47 под командой старшины первой статьи Ф. Зюзина, маневрируя, вступил в бой. После часового боя немцы отошли, но советский катер получил тяжелые повреждения и остался без горючего. Двое суток катер дрейфовал, был атакован вражеским истребителем. Экипажу и трем офицерам штаба удалось сделать из бензобаков плоты и утром 1 июля добраться до берега в районе Вентспилса. Там обессиленные моряки были схвачены айзсаргами и переданы гитлеровцам.

[8]В «нулевом» варианте «Виениба» была по сути единственным судном, отправленным из Лиепае с ранеными и членами семей военнослужащих. Имея на борту около 500 человек, была атакована немецкой авиацией в 10 милях от берега. Немцы утопили один из ТК конвоировавших судно и саму «Виенибу».С судна спаслось около 25 человек.