Лето в горах обычно редко дарило настоящие знойные дни. В этом году оно выдалось особенно дождливым. Недели непогоды пожаловали на погорье низкими плотными тучами и настоящим осенним холодом. Визит мертвецов окончательно выстудил хату. Во время чтения заклятья и молитвы, тихие ивановы слова срывались с губ тонкими облачками пара и таяли, растворяясь в стылом воздухе горенки.
Выйдя во двор в исподнем, колдун Фандер прошёл под дождём к сараю, где бросил чёрному коню Воронцу и овцам по большой охапке душистого сена, подсыпал зерна домашней птице и полугодовалой свинье. Дал животине воды.
Закончив с уходом за скотиной, он вышел из паркого и тёплого сарая обратно во двор, под дождь, где несколько раз облил себя дождевой водой из большой бочки, и, совершенно промокший, трясясь от холода, подхватил большую охапку дров из ровной поленницы, сложенной у стены дома, и вернулся в хату, где быстро разжёг огонь в печи и занялся уборкой: выскоблил большим, остро отточенным ножом стол, тщательно замёл и вымыл дощатый пол, перестелил везде - на лавках, сундуках и полу - рядна где на чистые, где на новые, припасённые к праздникам. Делал работу быстро и споро, чтобы тепло разгорячённого трудом тела, высушило промокшее на дожде нательное бельё.
Когда с работой по дому было закончено, одел защитного цвета штаны, обул добротные сапоги из воловьей кожи, подпоясался широким жёстким чересом, на всякий случай сунув за пояс безотказный длинноствольный walther и три обоймы с патронами к нему, сверху накинул расшитый чёрным узором по краям серый сердак, нахлобучил шляпу с обвисшими полями и, подхватив из угла у дверей в сенцы двуствольное ружьё с патронташем, вышел из уже натопленной хаты.
Витая дорога плавно петляла разлогом, ведя вниз, к окутанному серыми и тяжёлыми облаками селу. Отбивая неторопливый шаг по утоптанному камню, Фандер внимательно вглядывался в густой сумрак под подступившими к самой обочине смереками и тисами. Лёгким и осторожным шагом он отмерял путь, держа в руках наготове ружьё с взведёнными курками. Теней не было, но обострённое чувство самосохранения не позволяло оставаться беспечным.
Месяц назад венгерские партизаны устроили набег на недальние Зубицы, действуя, как настоящие бандиты, насилуя и грабя сельчан. Больше всего досталось соседнему, через Зубицкий хребет, селу Багнотам, где были спалены с десяток хат и убито около десятка мужиков из тех газд, кто попытался с оружием в руках отстоять своё ничтожное добро. В Зубицах же лишь сожгли шинок и избили до полусмерти его владельцев, еврея Чмару с женой. Шинкарь через две недели поднялся на ноги, но лишь для того, чтобы похоронить свою Махлю, которая, не смотря на все старания колдуна, не пережила позора насилия и полного разорения.
Плотный, пропитанный нудным нескончаемым дождём, туман укрывал село. Вода, стекая с луговых склонов посёлка, с дворов и каменистых улиц, ручьями устремлялась в Рыбничку, прорезающую Зубицы по всей длине. В погожие дни речушка была говорливой и быстрой, перекидывая свои кристальные воды в узком русле. Сейчас же она гремела перекатами тяжёлой воды, от силы которой вибрировали каменистые обрывы берегов. Бывало, речка разбивала острые скальные уступы и катила огромные валуны, снося мосты, перекинутые через русло. Но это случалось лишь во время редких сильных весенних бурь или резких оттепелей, после особенно снежных затяжных зим.
Перейдя через скользкий от влаги и дрожащий под напором воды мосток, Фандер вышел к церковному двору на краю села. Туман скрывал само строение, но Иван хорошо знал дорогу. Пройдя под аркой низких ворот, которые венчал прямой простой крест, он снял набухшую от дождя шляпу и, не сбавляя размеренного шага, привычно перекрестился.
Из молочной мозглой пелены тумана церковь выплыла перед ним совершенно неожиданно. Почерневшее от времени и непогоды дерево стен поднималось вверх, в сочащуюся густым и мелким дождём мглу, скрывающую во влажной серости церковные шпили с крестами. Двери в храм были распахнуты. Недавно отслужили службу и из дверей пряно пахло горелым воском, старым тёсом, ладаном, кислым людским духом, слегка - винным перегаром и ароматом вишен. Сельчане, так и не дождавшись настоящего летнего тепла, торопливо собирали недоспелую, но уже опадающую кислую ягоду и спешили перегнать её на самогон, не стесняясь после доброго глотка вишнёвого первача прийти в дом божий.
- Новак!
Тяжёлый и властный голос Фандера ударил по влажной и гулкой пустоте церкви. Где-то в сумраке купола нервно заскреблась цепь паникадила. Разом дёрнулись огоньки свечей на подсвечниках, но тут же успокоились на кончиках фитилей.
- Новак! - ещё громче позвал Иван, сминая в руках промокшую шляпу. - Ты где, хрестовец? Барто! - и тише добавил. - Как нужен, так нету...
Осмотревшись, не входя на амвон, заглянул в отворённые алтарные ворота, Иван прошёл к канунному столу и бережно поправил покосившиеся свечи, закончив хлопоты тем, что быстро перекрестился.
- Поминаешь кого? - раздался за его спиной голос священника.
- Всех, - спокойно ответил Фандер, поворачиваясь к служителю. - Время такое, что поминать следует без устали и сна.
Худенький, бледный священник с вызовом смотрел на огромного, в сравнении с ним, старика.
- Я хотел было притворить вход, а подумал, что ещё не все ещё пришли. Вот, тебя дождался, - сказал он. - Здравствуй.
- По делу я, - сказал Иван, стараясь не читать высокомерия в глазах попа. - Есть работа для тебя и для меня, Барто.
- Не Барто я, - требовательно поправил служитель. - Отец Евген.
- Я обращаюсь к твоему имени по рождению... Остальное не имеет значения. Идём, дело срочное есть.
- Какие дела у меня могут быть с тобой?
- Общие и прежние, - скупо ответил Фандер и, оттолкнув сильной рукой священника в сторону, пошёл к расплывчатому из-за тумана пятну света - выходу из церкви.
- Что у меня может быть общее с тобой? - в конце фразы почему-то срываясь почти на вскрик, бросил вслед ему служитель.
- По месту разберёмся, - остановился в атриуме Иван, и, обернувшись, бросил на стоящего неподвижно отца Евгена суровый взгляд. - Не заставляй меня тащить тебя на аркане. Ты же знаешь - я могу.
Мелким нерешительным шагом священник подошёл к нему.
- Что делать? Как и прежде?..
- Да, как и прежде - мёртвых успокаивать. Прихвати, что надо для тризны - не мне рассказывать.
- Сам не можешь?
- Могу, но мне они не нужны. Для этих больше твои заботы нужны.
- Сколько их?
- Не знаю. Может, пять, может, семь. Прихвати лопаты и заступ. И одень, что попроще - в твоей рясе могилы копать неудобно.
- Надо мужиков позвать, - предложил Барто.
- Не пойдут они. Сами справимся.
- Почему не пойдут?
- Увидят, кого хоронить надо - вернутся без работы.
- Самоубийцам служить не буду.
- Успокойся, Барто - убитые они...
- Ты их видел?
- Да. Приходили сегодня. Просили, - спокойно ответил Фандер и вышел из храма, тут же нахлобучивая на голову шляпу. - Жду тебя. Поторопись. До темноты надо успеть справиться.
Через несколько минут поп вышел за ворота церковного двора, где под дождём неподвижно в ожидании стоял колдун. Священник неуклюже держал в руках гремящие друг о дружку кирку и две лопаты. За спиной у него болтался худой вещмешок.
- Куда идём?
- За мной ступай. Они покажут.
- Кто? - не понял Барто, а скоро догадавшись, быстро перекрестился.
В туманной дождевой пелене теней почти не было видно. Ещё не освоившись в своих новых оболочках, они не могли долго держать нужное направление, то рывком улетая куда-то в сторону, то просто неожиданно пропадая. Теряя их из виду, колдун останавливался и терпеливо ждал, когда они вернутся и поведут дальше. Позади плёлся священник, задыхаясь от тяжести двух лопат, которые тащил, неумело прижимая к себе черенки. Острую и тяжёлую кирку Фандер предупредительно забрал себе и, накинув острым зубом на плечо, нёс, держа руки с оружием свободными. Дёргающиеся, едва различимые тени возвращались и снова отдалялись, показывая дорогу. За весь путь люди не обмолвились и словом. Едва выйдя из села, Барто, правда, сделал попытку, поговорить, но Иван незаметно наложил простое заклятье на его уста, и дальше поп шёл молча. Достаточно было того, что он тяжело сопел, гремел лопатами и громко стучал подбитыми каблуками о каменистую дорогу.
Часа через два утомительного пути, ведущего путников постоянным подъёмом, они вышли к развилке. Спутник Фандера совершенно выбился из сил. Для гор поп был непривычным ходоком. Иван пожалел, что поддался нетерпению теней и повёл попа пешком. У Барто в собственности была подаренная приходом двуколка с молодой, но смирной кобылкой.
С развилки одна дорога вела к давно заброшенным шахтам, другая, ещё более крутая и тяжёлая - к перевалу, а оттуда - к почти сожжённым бандитами Багнотам. Дёргающиеся тени, прыгая из стороны в сторону, стали перемещаться в сторону рудников.
- Осталось немного, - сказал Фандер спутнику, движением руки снимая с его уст наложенное заклятие.
- Сколько? - с хриплой одышкой выпалил вконец измотанный священник, в бессилии опускаясь прямо на дорогу.
- Две версты будет. Надо идти. Времени нет.
Священник замотал головой и стянул с плеч мешок, развязал его и достал флягу. Фандеру понравилось, что спутник сделал всего лишь один глоток. Хоть и слаб телом был этот человек, но далеко не глуп и совершенно не жаден.
- Спасибо, - тихо поблагодарил Иван, принимая предложенную флягу. В ёмкости тихо плескалось сильно разбавленное водой сладкое вино - хорошее подспорье путнику в горах, когда нет времени на длительные привалы и необходимо чем-то восполнять быстро убывающие силы. Сделав также один глоток, он вернул флягу.
- Откуда ты знаешь, куда идти? Который раз с тобой иду, а понять не могу, - спросил поп, наконец-то освободивши своё любопытство от пут заклятия.
- Мёртвые приходят и просят помочь. Потом ведут, показывая дорогу.
- Ты их сейчас видишь? Где?
- Они вокруг нас.
- Покажи! - не выдержал поп.
- Не могу. Они неспокойны. Сделаем всё, как надо - покажу.
- Я их увижу? - изумился поп.
- Думаю, что да, - ответил Фандер. - Пора идти.
Передохнувший священник тяжело поднялся на ноги и отряхнул штаны от сырой, налипшей глины. Путники стояли почти на горном хребте. Здесь дождя не было. Тяжёлые облака стелились где-то внизу, по межгорью, а на высоте висел только рыхлый туман, закрывающий солнце.
Следующая часть пути оказалась самой лёгкой. Дорога, пробиваясь через осыпи и упавшие деревья, шла вперёд лёгким уклоном. Тени больше не сопровождали их, с концами пропав в тумане. Через час вышли к руднику. Площадка отвалов давно просела и сползла по склону, и пробираться ко входу к штольням предстояло по опасному оползню и бурелому.
- Погоди здесь, - велел Фандер попу, высмотрев подходящий участок, где камни склона были перемешаны с землёй. - Освяти место, - добавил в конце, и полез по шатким камням осыпи.
Он был здесь однажды, когда разыскивал вместе с односельчанами пропавшего ребёнка, и прекрасно знал, что из всех штолен, где не обвалился вход, была лишь одна - самая нижняя. Тела мертвецов могли находиться именно там. Когда до штольни оставалось совсем немного, он увидел перед её покосившимся входом дёргающиеся беспокойные тени. Они уже поджидали его.
Входить глубоко в штольню, как тогда, за заблудившейся малышкой, не понадобилось. Трупы лежали недалеко от входа. Темнота заброшенной шахты тяжело пахла пылью и тленом. Подняв первое, самое дальнее от входа, тело и, забросив его на свои не по-стариковски могучие плечи, колдун вышел из шахты, возвращаясь к месту, где оставил попа, уже другим путём, который наметил ранее, поднимаясь осыпью.
Тело глухо ударилось о землю возле неглубокой свежей ямы - поп не стал дожидаться возвращения спутника и принялся за работу. С рытьём ям дело у него обстояло лучше, чем с ходьбой по горам.
- Господи! - приглушённо воскликнул священник, взглянув на труп в военной форме. - Это же венгр!.. Один из тех бандитов! Партизан!
- Не думаю, - ответил Фандер, переводя дух - с тяжёлой, зловонной и неудобной ношей на плечах спускаться было ничуть не легче, чем просто карабкаться к штольне. В чём-то он бы согласился со священником. Мертвецы в штольне, своей униформой очень напоминали тех вояк, кто недавно разорил сёла в округе. Состояние разложения тел тоже подтверждало выводы. Тела пролежали в штольне не меньше месяца, почернели и частично высохли. - Этих забили ножами, - он указал попу на бурое пятно, пропитавшее форму на груди мертвеца. - Дезертиры. Видать, отказались разбойничать.
- Ты уверен?
- А если нет? - строго спросил Фандер, вперив в священника жёсткий взгляд.
- Тогда они убийцы, - перекрестился поп.
- Кто сейчас не убийца?
От этого вопроса священник вскинул цепкий взгляд на колдуна.
- Я на фронте был.
- Это не имеет значения, - пренебрежительно бросил Фандер и снова пошёл к штольне. Он знал, что в начале войны Барто Новак служил капелланом в одном из словацких полков Вермахта и получил тяжёлое ранение в боях под Варшавой.
Перенос тел к месту захоронения, рытьё могил и похороны заняли остаток дня. Пять холмиков с вырубленными из сухостоя крестами заняли почти всю небольшую полянку на склоне горы. Совершенно выбившись из сил, Фандер и Новак сидели рядом, разложив на чистой тряпице нехитрую снедь и флягу с разбавленным вином. Барто уже облачился в платье по сану и готов был служить необходимый ритуал.
- Документов при них никаких. Жаль, что не знаем имён. Придётся поминать, как безвестных.
- Почему? - спросил Иван и пересказал священнику имена погибших, которые ему нашептали тени.
- Хорошо, будь по-твоему, - после долгого молчания согласился служитель. - Погоди немного. Отслужу и помянём, - сказал он, указывая на еду на тряпице.
Отец Евген служил неторопливо и с тем усердием, которое присуще истинно верующим людям. Колдун сидел неподвижно и наблюдал за проводимым обрядом, видя, как одна за одной успокаиваются тени, обретая покой и уверенность в своих едва заметных оболочках, формы которых постепенно обретали очертания людских силуэтов.
После службы священник и колдун сидели на краю поляны прямо на земле и молча ели принесённую Евгеном еду и пили разбавленное вино.
- Ты обещал, - произнёс поп, в очередной раз передавая уже почти опустевшую флягу.
- Что? - по началу не понял Фандер.
- Показать тех, кто рассказал тебе о погибших людях...
- Они же и показали. Пришли утром и просили помощи.
- Покажи, - с неожиданным детским восхищением попросил священник.
- Хорошо, - спокойно ответил колдун и протянул руку к лицу спутника. - Закрой глаза.
Священник послушно подчинился и слегка вздрогнул, когда твёрдые и холодные пальцы Фандера коснулись век.
- Смотри, - сказал Фандер, убирая руку, и глотнул вина.
Поп с недоверием сначала глянул на Ивана, который вместо ответа на его немой вопрос кивнул в сторону поляны со свежими могилами, над которыми скорбно стояли, колыхая в своих оболочках спокойную темноту, безмолвные тени. Увидев их священник сдавленно вскрикнул, но потом, собравшись с духом, встал и пошёл на поляну, к могилам, где опустился на колени, сложил руки и долго, тихо творил какую-то молитву. Оставив могилы, тени подплыли к нему, окружили и склонились, словно прислушиваясь, а когда молитва была завершена, и поп широко трижды перекрестился, разом растаяли в лёгком тумане.
- Их нет? - спросил священник, повернувшись к спутнику и не поднимаясь с колен.
- Нет. Сам же видишь!
Чему-то блаженно улыбнувшись, Евген встал с колен, поцеловал крест и снял с шеи епитрахиль.
- Теперь всё правильно сделано.
Вернувшись в долину, они снова попали под дождь. Вечерние сумерки обесцвечивали гряды пологих и тяжёлых гор. Темнело быстро. Вместе с наступающей темнотой росло в душе холодное чувство тревожного предчувствия. Фандер давно прошёл поворот дороги, когда мог свернуть к своему дому, но на всякий случай решил проводить священника до самого села. У мостка над бушующей рекой они остановились.
- И долго я их буду видеть? - спросил Евген.
- До сна, - коротко, но понятно ответил колдун.
- Почему ты не приходишь на службы? Храм открыт для всех.
- Сегодня я был у тебя, - прозвучал неопределённый ответ. - Приди я на службу, люди бы неправильно поняли тебя. Все знают, кто я такой.
- Говорят, что ты могущественный колдун.
- Много чего обо мне говорят.
- Обычно ничего хорошего.
- Это верно. Людские языки не щедры на доброту, а головы пусты на добрую память.
Фандер видел, что за этим пустым разговором священник прячет собственную неуверенность, но знал, Новак смелый человек и необходимо просто немного подождать.
- Ты предупреди людей в селе, чтобы уходили в горы, - заполняя ожидание, попросил он. - Я дам знать, когда можно будет вернуться.
- Зачем? - удивился священник.
- Ты предупреди. Скажи, что я просил. И ты, и они знаете, я ничего попусту говорить не буду.
- Какая-то опасность есть? Какая?
Ответа не последовало. Как можно было передать словами то, что дано почувствовать далеко не каждому?
- Скажи, колдун, - неуверенно начал Новак. - Ты, говорят, видишь судьбу всякого человека?
Фандер слабо кивнул.
- Я переживу войну? - спросил священник.
Даже сейчас, стоя в густых дождливых и туманных сумерках ранней ночи в горах, Фандер видел, как дрожит тень вокруг тела спутника. Она была уже на некотором расстоянии от своего обладателя. Она заметно отслаивалась от ещё живой оболочки, дрожала и искажалась.
- Нет.
Этот тихий, едва различимый за шумом бушующей в реке воды, уверенный ответ заставил Новака сильно вздрогнуть. Он тяжело вздохнул и огляделся по сторонам.
- Когда?
- Скоро.
- Ты можешь исправить это?
В этом вопросе неожиданно прозвучало больше мольбы, чем в той безмолвной молитве, которая была сотворена на далёкой лесной поляне в окружении внемлющих теней.
- Могу. Но ты не согласишься принести такую жертву.
- Почему? Что я должен сделать?
Ничего не тая, но коротко Фандер рассказал всё, что касалось одного из самых мощных заклятий. Разглашения тайны не боялся. Перед ним стоял ещё живой мертвец.
- Ты?! - воскликнул священник, хватая Фандера за плечи. - Ты это сделаешь? О, Господи мой Всевышний! Прости меня, слабого и грешного...
Он задрожал. Стоящий молча и неподвижно рядом с ним колдун чувствовал весь ужас, который липким и густым холодом наполнял каждую жилу в теле священника, ещё больше отталкивая тень.
- И ты это сделаешь?! - затряс его за плечи священник, потом оттолкнул и отвернулся.
- Это сделаешь ты, когда меня об этом попросишь, - тихо ответил ему Фандер.
- Нет, я тебя об этом просить не буду.
- Я знаю. Просто предупреди людей. Прощай.
Когда отец Евген привёл свои чувства в порядок и повернулся, чтобы ещё о чём-то спросить, но колдуна рядом уже не было. Где-то рядом грохотала и гремела на перекатах и порогах полноводная и свирепая Губничка. Дождливая темень плотно обступила дорогу, грозя сбросить одинокого путника с крутого берега в гремящую воду, но Евген уверенно пошёл к мосту, и дальше - по селу, чтобы выполнить срочное поручение колдуна, с которым ему пришлось за несколько лет не раз упокоевать погибших, которых война щедро разбрасывала не только на полях сражений, но и вдоль дорог. У него не было никаких поводов для недоверия колдуну. Он ни в чём не винил этого человека, планируя закончить свой последний день в молитвах и в одной из них обязательно попросить за Фандера. Идя по селу от хаты к хате, пугая своей просьбой сельчан, часто слыша в свой адрес сонную брань, остро, как никогда, чувствуя людские глупость и злобу, он думал, о чём же будет просить Бога. Прощения? Нет. Покоя? Нет. Долгих лет? Нет. Здоровья?..
Обойдя каждый двор, оповестив всех, он, наконец, вернулся в церковь.
Упав на колени перед алтарём, вскинув взор на скупо освещённый иконостас, он стал молить Бога о милости. Для всех.
К рассвету дождь только усилился. Тяжёлые дождевые струи разогнали вязкий ленивый туман, почти неделю неподвижным серым покрывалом лежавший на долине в межгорье. Дождевая вода многоголосым журчанием стекала с крыши, монотонно шумела в обвисших лапах застывшего и промокшего елового леса, окружающего, словно крепостными стенами, одиноко стоявшую усадьбу Фандера. Справивши необходимые дела по хозяйству, Иван под дождём набил мотыгой канавки по двору, давая сток лужам, которые от затяжного ненастья застоялись, стали зеленеть и неприятно пахнуть.
Пытаясь заглушить острое предчувствие беды, которое к этому дню стало совершенно невыносимым и разъедало душу липким и холодным страхом, Фандер занимал себя любой работой, которую мог найти во время непогоды. Тени больше не появлялись. Взятые в неволю души служили верно, но не упускали случая отыграться за принуждение на своём хозяине. Он мог призвать их насильно, заставить дать больше информации о грозящей беде, но проявление этой силы показало бы им, что их могущественный повелитель на самом деле слаб. Фандер не мог себе этого позволить. Смертные души должны трепетать перед его чарами, а не он перед ними, призывая без надобности. Нужно было уметь правильно понимать и пользоваться тем немногим, что они давали ему с первого раза.
Несколько раз за бессонную ночь он порывался уйти на дальнюю заимку, где смог бы переждать опасность подальше от всех бед мира, но уверенность в своих силах и простое человеческое любопытство останавливали его. И сон, и тени в нём говорили ему, что придут очень сильные и могущественные люди, и их приведёт страх, который гораздо сильнее его собственного. Это воспринималось хоть каким-то преимуществом. Оставалось уповать на собственные выдержку и мудрость, которые могли решить исход скорой и опасной встречи в лучшую сторону.
На всякий случай Фандер собрал и припрятал в тайниках, в близком и тёмном ельнике, все ценные вещи. Вполне могло оказаться так, что после этой встречи он надолго покинет свой обжитой одинокий мир, а когда появится возможность вернуться, он сможет восстановить своё нехитрое хозяйство на прежнем месте. Также, на всякий случай, собрал необходимые вещи в дорогу, сложив их в видавший виды вещмешок, который поставил в сенях перед дверьми, чтобы успеть прихватить, когда на сборы не останется времени.
Сначала раздалось далёкое, едва различимый из-за дождя рокот, а вскоре он разделился на отчётливое рычание нескольких тяжёлых машин, на лязг гусениц, их тарахтение и протяжный скрежет металла о камни дороги.
В широкий двор с бесцеремонной скоростью въехал мотоцикл с коляской. Выбрасывая колёсами воду из свежих канавок, он лихо проехал кругом по подворью и остановился в стороне от ворот. Мотоциклисты, блестя мокрыми плащ-накидками, медленно, словно нехотя, слезли со своего железного коня и стали приседать, разминая застывшие от долгого пути ноги и спины. Тот, что прежде сидел в коляске, обошёл машину вокруг, что-то сказал водителю, и опёршись задом о лаги ограждения, стянул по очереди сапоги, выливая из них воду, и демонстрируя белую, бледную кожу ног, которая проглядывала в дыры изношенных носок. Двигаясь, солдаты распахивали полы своих накидок, и можно было разглядеть пятнистую униформу, блестящий металл коротких автоматов, ремни амуниции, туго стягивающие кряжистые и сильные тела. Каски были затянуты матерчатой тканью.
Приехавшие солдаты не спешили осматриваться, а остались возле работающего мотоцикла, время от времени выглядывая за ворота, поджидая, как видно, остальных. Скрежет и лязг тем временем нарастали. Сначала мимо двора, в тупичок, к небольшому оврагу у внешней стороны двора проворно и легко проскочил ещё один мотоцикл с коляской, с установленным на ней длинным пулемётом. Туда же, разжёвывая, разминая разогретыми, парующими гусеницами дорожный камень, проползло длинное тело бронетранспортёра. Тяжёлая машина со стоном уставшего металла остановилась и с высоких бортов, распахивая накидки, посыпались горохом солдаты, которые с короткими, лающими командами и подбадривающими криками, разбежались по двору, заглядывая во все углы и закоулки.
Фандер отошёл от окна хаты, из которого наблюдал за прибывшими людьми, подбросил несколько поленьев в печь, и сел к столу, сложив перед собой руки. Кто-то тяжело извне ударил в двери хаты, потоптался в сенях, что-то перевернул, пнул, выругался на немецком языке, затем дважды ударил чем-то тяжёлым - ногой или прикладом - в двери горницы, а когда сообразил, что они открываются в другую сторону, потянул на себя и вошёл в светлицу, с глупым и растерянным выражением на смуглом, обветренном лице. С вошедшего, с его прорезиненной накидки ручьями стекала на чистый пол дождевая вода.
Заметив хозяина, солдат прикрыл за собой дверь и неуверенно, с прежней растерянностью в глазах пролепетал:
- Entschuldigen mich, bitte...
А потом, словно опомнившись, выткнул из-под накидки короткий автоматный ствол на сидящего за столом человека.
- Hande, nun! - уже привычным наглым тоном рявкнул он, меняя выражение лица на свирепое. - Herumsitz gemach! Ich ungezwungen kann dich morden! Du mich auffasst, ha?
Иван приподнял руки с растопыренными пальцами, положил их обратно на стол, демонстрируя, что безоружен и готов выполнять все требования, и произнёс:
- Ich verstehe dich ausgezeichnet, Soldat.
- Aha! Das! - изумился вояка и оскалил зубы в неприятной улыбке. - Es scheint wohl in diesem Waldesdickicht ein gebildeter Untermensch zu sein. Aber mir ist es egal, wie viel Wissen in deinem Kopf schlecht. Meine Kugel wird sowieso ein großes Loch darin machen kЖnnen. Partizan, eh? Puff! - Дёрнул он оружием, демонстрируя намерение стрелять. - Kommunist, was? Puff! Oder vielleicht Jude? Puff! Puff! Verstehst du mich, ja?
Гремя тяжёлыми короткими сапогами, хлюпая водой в них, солдат подошёл к столу, опёрся руками и наклонившись, внимательно всмотрелся в глаза Фандера, но через секунду отпрянул с перекошенным от страха лицом, когда пламя ужаса опалило его сознание.
- Wer bist du denn?
Солдат отскочил к дверям и, схватив автомат, попытался передёрнуть затвор, но оружие намертво заклинило. Не прекращая попыток, немец, хотел было уйти, но ноги словно приросли к полу и стали быстро неметь, наливаясь жгучим холодом.
- Mist, wer bist du? - возопил он, когда прямо перед собой увидел ранее сидящего за столом старика. Тот в одно мгновение исчез со своего места и возник перед солдатом. Наполненные пламенем глаза старого человека сжигали сознание некогда уверенного в себе вояки.
- Ich bin Hexenmeister. Bislang mußt du mich wohl gut verstanden haben, Soldat.
Вкрадчивый, ледяной шёпот старика вливался в онемевшее сознание солдата, лишая его воли. Он побледнел и грузно осел на пол, наваливаясь спиной на двери, с изумлением глядя на бесчувственные, совершенно бесполезные ноги.
- Oh, mein Gott! - прошептали его тонкие, посиневшие губы. Мир закачался в его глазах, поплыл, словно от хорошей порции шнапса, которого, кстати, он не видел больше трёх месяцев. Солдат поднял глаза и увидел, что старик спокойно, как и прежде, сидит за столом, мирно положив руки перед собой.
В сенях послышались возня и шаги, двери отворились и в проём, под ноги вошедшему, выпал парализованный от ужаса и заклятия товарищ.
- Er hat mir irgendwie geschadet, - едва слышно прошептал несчастный, обмякая безвольный куклой.
- Halt!!! - что было мочи завопил его товарищ. - Hierher! GЭnter getЖtet!!!
Одной рукой он схватил безвольного Гюнтера за шиворот и потянул к выходу, а другой направил автомат в горницу, где успел приметить сидящего за столом старика. Грохот выстрелов забил уши, приторный пороховой дым клубами заполнил горницу, пули гулко застучали по дереву стен, выбивая щепу и увязая в самане печи.
Кутаясь в наброшенную на худые плечи, мягкую, подбитую густым волчьим мехом шинель, офицер сидел за столом, положив босые ноги на табурет, стопами к печи. Кожа на его ногах была сморщенной, размокшей, покрыта частыми белёсыми и бескровными язвами. Части пальцев на ногах не было, на оставшихся отсутствовали ногти - явные признаки перенесённого обморожения.
- Вы должны извинить моих солдат. Их занятия, тюрьма и война сделали из них очень нервных людей, - говорил он, потягивая из стакана крепкую и сладкую вишнёвую наливку. - Это очень сильные и преданные воины, но затянувшаяся война, её лишения превратили их... как бы это сказать... в людей, которые не очень долго думают, прежде чем спустить курок. К счастью для многих из них, это единственный способ выжить в этой мясорубке.
Он сбросил шинель и облегчённо вздохнул.
- Тяжёлая дорога. Дрянная погода. Кажется, наконец-то я согрелся. Спасибо вам за гостеприимство.
Выставляя на стол снедь, Фандер внимательно слушал гостя и изучал его.
Большая голова с высоким лбом, с гладко зачёсанными назад редкими волосами, нервно дёргалась при каждом движении на сухой шее, что шаталась в провале воротника, в петлицах которого были нашиты двойные серебряные дубовые листья на чёрном фоне. Измождённое лишениями лицо с упрямо поджатыми губами, выдающимся носом и выпирающим тонким подбородком выдавали в нём неуёмную энергию, невероятный сгусток воли и жестокость. Густая сеть воспалённых усталостью красных венок скрадывала пытливый взор больших, слегка на выкате, глаз. Взгляд был цепким, внимательным и проникающим. Этот человек старался увидеть и запомнить каждую мелочь, делая это жадно и торопливо. Его глаза постоянно что-то искали, пытливо изучали, цепляясь взглядом то за тот или иной предмет. Иногда они застывали, расширялись, словно на какое-то мгновение в обыденности простых вещей жизни узревали некую тайну, но она, вдруг, ускользала и лихорадочное перебирание взглядом окружающей простоты начиналось снова.
Тонкие музыкальные руки, с худыми, вспухшими от ревматизма запястьями выпирали из рукавов офицерской формы, постоянно подёргивались, словно пробуя наощупь пустоту пространства вокруг. На груди, на провисших накладных карманах потёртого кителя, тяжело висели "Железные кресты" в соседстве с боевыми значками. Там же одиноко горел золотом лучистый "Золотой крест", болталась короткая наградная планка, а на борту, перехватив пуговицу, красовалась лента "Германского ордена".
Фандер молчаливым кивком поблагодарил гостя.
- Вижу, что моих извинений вам явно недостаточно, - застыл со стаканом у рта гость. - Я могу приказать Гюнтеру извиниться перед вами публично.
- Извинение по приказу? - переспросил Иван.
- О! Я рад, что вы решили наконец-то говорить со мной!
- Простите, генерал, но обрести дар речи после того, как в вас стреляли, не очень просто.
- Я не генерал. В наших войсках приняты другие обращения. "Герр бригаденфюрер" - будет вполне уместным.
Ожидаемым гостем оказался бригаденфюрер СС Фриц Шмедес со штабным взводом охраны. Он в который раз осмотрел помещение, цепляясь глазами за всколоченную пулями древесину, побитую печь.
- Вам действительно повезло, Иван! Очень! Послушайте старого фронтовика: десять пуль от такого превосходного стрелка, как Гюнтер, и ни одного попадания - это невероятное везение!
- В своей жизни я не полагаюсь на случай, - ответил Фандер, закончив накрывать на стол.
- Да-а, вы не были на этой войне, - грустно усмехнулся эсесовский военачальник.
- Я стар для неё, - сказал Фандер.
- Неужели? - удивился собеседник. - А выглядите просто здорово! Любому из нас неделька отдыха в тылу, в родных краях пошла бы только на пользу. Хотя... Я знаю, что вы воевали в Первую мировую, как наш великий фюрер. Значит, вы - старый солдат и я не должен вести себя с вами столь высокомерно и неуважительно. Кем вы были?
- Санитаром. Моё мастерство фельдшера оказалось тогда кстати.
- Да? Вы врач?
- Фельдшер, герр бригаденфюрер.
Их беседа потекла дальше более доверительно. Фандер хотя и чувствовал некое предубеждение к себе со стороны эсэсовца, но прекрасно видел, что тот старается не выказывать презрения, не очень умело маскируя его сарказмом.
- Нас отводят с фронта, - рассказывал Шмедес под очередной стаканчик креплёного вина. - Кажется, наконец-то, хоть что-то делается в Вермахте вовремя. Красная армия явно готовит нанести здесь свой новый удар. Осталось очень мало хороших воинов, чтобы выстоять перед этим ужасом. Многих, слишком многих уже забрала эта проклятая земля. Позавчера нас сменила дивизия СС "Галиция". Эти ребята становятся совершенными безумцами, когда сталкиваются с русскими. Теперь они будут воевать за свою землю. Драка будет отменной! Но нас это не волнует. Конечно, жаль, что мы не вернёмся домой в ближайшее время. Командование решило, что нашего умения вполне будет достаточно для Польши. Свою работу мы знаем хорошо, и это всяко лучше, чем залитые водой окопы передовой на фронте... Можно ещё стаканчик?
Фриц протянул нервной рукой пустой стакан, который тотчас был наполнен новой порцией наливки.
- У меня немалый запас доброго французского вина. Мы, браконьеры, знаем толк в настоящей охоте и хорошем вине. Но ваш напиток, Иван, представляется мне гораздо уместным по случаю. Невысокие горы, нудный дождь, тёплый дом, простой домашний ужин, немногословный, но серьёзный собеседник, и нет войны, хотя она где-то совсем рядом. Простой вкус вашей наливки отлично гармонирует со всем этим. Я знаю, о чём говорю, и умею это ценить.
- Спасибо, - ответил Фандер.
- О! Незачем благодарить! Это совершенно ни к чему! И почему вас зовут Иваном? Это ведь русское имя!
- Это моё настоящее имя.
- Да, я знаю. Вы говорите правду. Простите, но я ознакомился в местном комиссариате с вашим "делом". У вас была очень непростая жизнь! Вы, кажется, румын по национальности?
- Нет. Я родился в семье оседлых чешских цыган.
- Цыган? - задумчиво уточнил Шмедес, вытягивая губы. - Вы бежали из Рейха, зная политику фюрера по отношению к недочеловекам... Я не знаю: считать мне вас трусом или преступником?
- Если действительно считаете, что право на жизнь есть только у избранных - смело делайте свой выбор. Для моей судьбы он будет однозначным.
- О! - добродушно нахмурился эсэсовец. - Не надо так грустно! Прежде всего, перед вами фронтовик, который чертовски устал от войны. Я ведь тоже имею некоторое, совсем незначительное, право забывать, о чём бесконечно болтает наш уважаемый Доктор. Кроме войны, как видите, я ещё больше устал и от политики. Более того - у вас есть некоторые заслуги перед Рейхом. Вы воевали на нашей стороне! Пусть врачом, но это тоже было важно.
- Как вам будет угодно, герр бригаденфюрер, - поспешил ответить Фандер.
- К тому же, я не просто так здесь. Делать такой крюк по этой чёртовой горной дороге, бросать на марше преданные войска, опасаться обвинения в дезертирстве - слишком много проблем для того, чтобы далеко в горах разыскать беглого цыгана. Мне о вас рассказал мой командир, Дирлевангер. Помните его? Оскар очень хорошо отзывался о вас и вашем гостеприимстве. Считайте, что я приехал по его рекомендации.
Конечно, Фандер прекрасно помнил заносчивого, несдержанного Дирлевангера, который застрял у него с небольшим отрядом на три дня, когда дороги забило тяжёлыми снегами из-за бурана. Но Оскар, в отличие от своего надменного подчинённого, справедливо относился к хозяину небольшой усадьбы на окраине села с некоторой предупредительной осторожностью. Преступник, насильник и, по своей сути, отчаянный человек - он благоразумно предпочёл не испытывать свою судьбу, будучи в гостях у колдуна.
- Да, я хорошо помню господина Дирлевангера. При случае пожелайте ему скорейшего выздоровления и передайте ему моих гостинцев. Я подготовлю их к завтрашнему дню.
- О! Вы знаете, что он ранен? Я поражён вашей осведомлённостью, Иван! - в этот раз более искренне изумился Шмедес. - Вы так добры! Он безусловно оценит ваш поступок. Ему наверняка польстит, что некий дикий цыган в горах помнит о встрече с ним.
- Я стараюсь быть в курсе всего, что происходит с теми, кто обращался ко мне за помощью. Он благородный человек, - произнёс Фандер.
- Что?! - не выдержал бригаденфюрер. - Оскар - благородный человек? Да, вы шутите, Иван! Сын лавочника, бандит, разбойник, которого от петли палача не раз спасал сам рейхсфюрер СС! Он благороден? Вы в самом деле так думаете?
- У нас благородство принято оценивать не по происхождению, а по поступкам.
Шмедес утопил ухмылку в стакане с наливкой.
- Да-а, - протянул он, сделав глоток. - Как видно, вы очень мало знаете о поступках уважаемого Оскара Дирлевангера. Но это простительно для такой дикой страны и этих неуютных гор.
Шмедес задумался, ежесекундно прикладываясь к стакану со сладким напитком, делая маленькие глотки и не мигая глядя куда-то в глубину собственных воспоминаний или размышлений.
- Да! - спохватился он. - Вы не были бы так любезны, мой дорогой Иван, расположить моих людей на ночлег и накормить их домашней пищей.
- Да, я сделаю это. Думаю, что одной свиньи и пары овец будет вполне достаточно для их сытого ужина и запасов на дорогу. У меня есть овощи и травы. Из этого можно сделать прекрасные местные блюда.
- Спасибо, - отрешённо ответил Шмедес, снова погружаясь в размышления. - Солдаты будут рады, в первую очередь, сытости и сухой подстилке. Найдите Мельнера. Он выделит вам в помощь нескольких бойцов. И напомните ему, чтобы не забывал об охранении. Я ночью проверю посты. Кто будет спать - расстреляю на месте. Так и передайте ему.
- Это совершенно не нужно, герр группенфюрер, - тихо возразил Фандер. - Партизан нет. Последних дезертиров похоронили вчера. Из села сюда никто не придёт.
- Вы думаете? - повернул к нему голову Фриц. - Хорошо. Я, конечно, доверюсь вам - моим людям нужен хороший отдых. Тем более, что доверять вам я всё-таки вынужден. Но я не могу пойти против Устава. Так что - извините... Я поужинаю за вашим щедрым столом и расположусь здесь, - он указал на убранную постель. - Вас это не стеснит?
- Нисколько.
- Хорошо. Спасибо вам большое, Иван. А к делам - цели моего визита, я позволю себе вернуться завтра, когда отдохну. Постарайтесь не пропасть ночью. Завтра вы мне будете очень нужны.
Он замолчал и больше не реагировал ни на что, молча, механически ужиная и запивая еду крепким вином.
Фандер вышел во двор и сразу у порога столкнулся с мордой железного зверя...
Тяжёлый броневик, потрескивая остывающей под дождём бронёй, двигателем, стоял уткнувшись массивным бампером едва ли в двери дома. Сильно пахло удушливой гарью, разогретым железом, горячим маслом и бензином. Железный зверь замер в немой просьбе о помощи.
С рассвета утро нового дня выдалось тихим и туманным. Тяжёлая косматая марь медленно и бесшумно продиралась через тёмный малахитовый ельник, раздирая собственное рыхлое полотно о сучья и понурые ветви высоких деревьев, обволакивая липкой влагой вековые стволы, струилась по мёртвому бурелому. В онемевшем в рассветный час лесу шептала лишь вялая капель из дождевой воды, скопившейся на поникших еловых лапах и нехотя опадающей на мягкую подстилку из промокших, опавших иголок. Непогода на время отступила, и густой лес был непривычно тих в своей зыбкой надежде на летнее тепло и солнце.
Шмедес сидел на высоком пне в накинутом на острые плечи кителе. Его худое тело мелко тряслось то ли от скопившегося в лесу холода, то ли от потрясения после услышанного рассказа об одном из самых страшных и кровавых заклятий, о котором ему поведал Фандер.
Фриц нервно мял пальцами не прикуренную, совершенно отсыревшую сигарету, уставившись неподвижным взглядом себе под ноги, где в сырой и серой подстилке лежали разбухшие от влаги старые еловые шишки. Он медленно покачал головой из стороны в сторону, словно пробуя на тяжесть полюсы возможных решений.
- Знаете, Фандер, - начал он после долгого молчания, - однажды я два года провёл в Тибете - был в экспедиции. В числе немногих я искал пути к богам, дороги к великим знаниям, бессмертию, неограниченной власти. Не многим удалось вернуться из этого путешествия. Меня спас случай.
Он вскинул на спутника воспалённые хронической усталостью глаза, в которых ярко горело озарение.
- С небольшим отрядом мы начали подниматься на гору Кайлас. Нас застигла сильная буря. Я обморозил ноги и был вынужден вернуться. Остальным это не удалось. Меня долго лечили, ампутировали часть пальцев, спасая от гангрены, и, находясь в двух шагах от цели нашего поиска, я понял одну истину. Очень важную, Фандер. Очень.
Он поднялся с пенька, подёргал острыми плечами, глубже кутаясь в китель от окружающих сырости и холода. Фандер заметил дрожание его подбородка, и то, как колеблется, то отслаиваясь, то снова прилипая к телу, его тень. Ничего постоянного не было в этом человеке. Он был словно соткан из сомнений до самой последней нити собственного существа. Голос Шмедеса звучал негромко, уверенно, но в его словах не было того убеждения, с которым увлекают на свою сторону слушателей.
Эта перемена случилась с Фрицем, едва Фандер закончил свой рассказ о цене заклятия, которую обязано заплатить то самое "железное чудовище", что пожаловало из сна в реальную жизнь в образе бригаденфюрера СС Шмедеса. Получив долгожданный ценник на желанную услугу, оно теперь торговалось само с собой, стараясь убедить себя в необходимости выбора.
- Вынужденно оказавшись у подножья горы, я понял о ней и её обитателях больше, чем те, кто ушёл на вершину. Я лечился, и мы долго ждали возвращения ушедших на Кайлас отрядов. Сначала одного, затем другого, потом третьего... Я общался с носильщиками, пекарями, погонщиками, скотоводами - со всем тем жутким отребьем, что обслуживало у подножья тех, кто стремился на гору. Среди них были и те, кто, как и я, вернулся с половины пути, потеряв не только пальцы ног, но и ноги, руки, получив другие увечья. Но больше было тех, кто был искалечен духовно - разочарованием! К увечьям можно привыкнуть, освоиться с ними, но с разочарованием - никогда!.. Каждый из этих людей проделал какую-то свою часть пути - кто дальше, кто ближе, но все вместе они складывали - каждый из своих обрывков - более достоверную картину тайны Кайлас. Они знали гораздо больше всех тех глупцов, что ушли к вершине, к её каменным зеркалам. Знаете почему?
Нервно и торопливо похлопав себя по карманам, Шмедес снова достал сигарету, но не стал, как прежде, мять её в пальцах, а сразу прикурил, жадно делая глубокие затяжки.
- Потому, что смельчаки не вернулись, - произнёс он после того, как медленно выдохнул табачный дым. - Каков смысл в поиске знаний, если ты не сможешь их передать? Обрести - да! Но не передать, Фандер! Не передать никому, так и оставив тайну неразгаданной. И как же обидно и горько, когда понимаешь, что весь этот сонм калек и уродов, полуграмотных и ничтожных, знает гораздо больше того, что в состоянии понять вообще! Лучше быть живым и знать хоть что-то, чем познать всё!.. и не вернуться.
Он охватил собственные плечи и несколько раз нервно прошёлся между деревьями туда-сюда, и остановился перед Фандером, спешно, словно в последний раз, сделав затяжку из почти догоревшей сигареты.
- Именно сидя в какой-то убогой и вонючей дыре, которую называли чайханой, там, у подножья священной горы, я впервые услышал о таких, как вы. Мне рассказали, что были и те, кто вернулся оттуда. Но это уходили одни люди, а возвращались совершенно иные. Гора их изменяла до неузнаваемости, и они спешили прочь, унося в люди порученную тайну - тайные знания о невероятных могуществе и силе, чтобы никогда и ни с кем ними не делиться. Понимаете меня, Фандер?
Колдун стоял молча и безотрывно следил за своим собеседником, слушая его возбуждённый голос и ожидая его решения.
- Говорят, таких вернувшихся было всего пятьдесят, - продолжал Шмедес. - На весь мир! Всего пятьдесят тех, на кого поделена сила одного бога. Там мне было указано, где можно найти одного из них. - Он снова стал шарить по карманам разыскивая сигареты. Прикурил дрожащими пальцами. - Признаюсь, что до последнего момента думал о своём визите сюда, как о наваждении, как о том низком безумии, которое впиталось в меня вместе с грязью и зловонием загаженных юрт, с их проклятым разочарованием! Так было до того самого момента, пока вы не сказали одной фразы, которая есть одной из истин - одним жалким осколком того скупого божественного знания, что скатывалось с калеками к подножью священной горы.
- В своей жизни я не полагаюсь на случай, - повторил Фандер. - Это имеете ввиду?
Подняв вверх палец, Шмедес застыл, даже перестав дышать.
- Да! - наконец жарко, с нескрываемым волнением выдохнул он и задрожал пуще прежнего. - Именно! Меня там учили: "Случайностей не бывает". Я искал вас, чтобы добавить ещё что-нибудь к уже полученным знаниям. Но... раз случайностей не бывает, и всё закономерно, мне остаётся лишь исполнить начертание судьбы. Мне не нужны ваши знания, которые мне не удастся заполучить даже с помощью самых изощрённых пыток или всего имеющегося золота, Фандер. Это я знаю. Но я ведь могу воспользоваться вашими знаниями и силой! Чёрт, так тому и быть! Я готов принести необходимые жертвы!
Он вымученно улыбнулся дрожащими губами и внимательно всмотрелся в Фандера, по-прежнему стоящего неподвижно.
- Я не внятно произнёс? Да, Фандер, я согласен! Какова польза от жизни, если завтра предстоит умереть? Не через год, два, пять, а именно завтра!.. Лучше ещё раз не дойти до зеркал Кайлас, но жить долго и умереть своей смертью в собственной постели. За такую возможность я готов платить любую цену.
- Будь по-вашему, герр бригаденфюрер, - тяжело, но внятно произнёс Фандер. Он хоть и ожидал этого ответа, но всё-таки надеялся на благоразумие "железного чудовища". - Считайте, что договор заключён. Отныне обратного хода нет.
Он повернулся и пошёл обратно к своей усадьбе, ступая по едва заметной в опавшей хвое тропинке. Шмедес шагал следом.
- Можно ещё пару вопросов, Фандер? Заранее простите ничтожное любопытство...
Иван молчал, будучи уверенным, что вопрос всё равно прозвучит.
- Почему я не могу принести в жертву тех, кого убил на фронте сам или в составе бригады?
- Эти жертвы принадлежат не вам.
- А кому же? Иначе эта бойня представляется абсолютно бессмысленной!
- Они принесены на алтарь победы другими.
- Вы мне снова напомнили Доктора, - хмыкнул за спиной Шмедес.
- Возможно, он говорит далеко не глупости, как считают многие. Вы не задумывались над этим?
- Неужели?! - изумился офицер. - Вы стали жертвой пропаганды? Два, три года и русские с Союзниками сомнут Германию. Сколько бы крови мы не лили на этот чёртов алтарь, обещанной победы и мирового господства немцам не видать никогда.
Фандер остановился и медленно повернулся к Шмедесу.
- Как всегда - всё зависит от цены. Значит, кто-то питает этот алтарь большей кровью. Вам остаётся в точности выполнить мои инструкции, герр Шмедес.
- Вы не сказали главного, Фандер. Что вы хотите за эту услугу?
- Я думал, что вы во всём прекрасно разбираетесь. Что ж... Скажу только, что я обязательно приду за долгом. Не скоро, но обязательно.
- Что вы потребуете?
- Сейчас я этого не знаю, но когда придёт время, все долги будут оплачены. Свою цену я беру всегда.
Ужас страшной догадки расширил зрачки группенфюрера, и он не скоро сообразил, что остался на лесной тропинке совершенно один. Визит к могущественному карпатскому колдуну избавил его от страха неуверенности за собственную жизнь, но вместо него Шмедес получил неопределённость ожидания. Быть должным Шмедес не любил и всегда успешно решал подобные проблемы.
Он снова нервно закурил и присел у дерева, чтобы собраться с мыслями. Они лихорадочно метались в его сознании, находя всё новые и новые доказательства простой истины - случайностей не бывает. Тело затрясло в неудержимом ознобе, как во время тяжкой лихорадки. Закусив сигарету и охватив плечи руками, как можно крепче, Шмедес изо всех сил постарался успокоиться, призывая всю свою накопленную за долгую войну волю. Перед солдатами в таком виде он не имел права появляться. Страх был липким и заразным. Он мог передаться подчинённым, и тогда все планы рухнут, а иной возможности более не представится - в этом группенфюрер СС Фриц Шмедес был полностью уверен.
Против ожиданий непогода вернулась. Тяжёлый и плотный облачный покров повис над горами, просел над долиной в межгорье, и заморосил мелкий дождь. Холодный и частый он поливал чёрные срубы хат, что теснились на пресыщенных влагой горных склонах, в окружении мутных ручейков дождевой воды. В середине посёлка гневно гремела в узком и глубоком русле переполненная водами река.
Шмедес приказал остановить свой практичный и выносливый kЭbelwagen на скате дороги прямо перед мостом через гремящую Губничку, оставив возле себя в качестве охранения один из броневиков с двумя пулемётчиками и командиром взвода, штурмбанфюрером Мельнером. С этого места Зубицы были прекрасно видны, как на ладони, не смотря на густую и серую дождевую взвесь. Пулемётчики на броне, кроме прочего, перекрывали с юга все отступы из села. Остальная зондеркоманда, проскочив на полном ходу мостик, быстро рассредоточилась по селу, беря его в непроницаемое кольцо. Всякий попытавшийся выйти из него был бы моментально схвачен, а при малейшем намёке на сопротивление - безжалостно расстрелян на месте.
Когда услужливый водитель и, по традиционному совместительству трабант, предложил поднять брезентовый верх машины, чтобы укрыть своего командира от дождя, Шмедес вялым жестом руки в кожаной перчатке согласился и добавил:
- Спасибо, Курт. И налей мне вина.
Через залитое дождём лобовое стекло почти ничего не было видно, но то, что происходило в деревне внизу от дороги, Шмедес прекрасно знал, так как за войну не раз принимал участие в подобных операциях. Сейчас в посёлке хозяйничали солдаты охранного взвода - лучшие, самые опытные солдаты дивизии, которые превосходно знали свою работу. Оцепив поселение, они сейчас обыскивали хаты, вытаскивая под дождь всех, кого могли найти: стариков, детей, подростков, женщин. Мужчин, как правило, не было - всех здоровых и молодых забирала война. Солдаты дивизии набрались немалого и ценного опыта в борьбе с партизанами и бандами на оккупированных территориях. Их расторопностью, выучкой и мастерством можно было лишь любоваться не тратя сил на лишние на команды. Своих людей Шмедес искренне любил, как может любить командир своих преданных и опытных солдат, с которыми прошёл сотни смертельных преград и опасностей.
За ночь в натопленной хате Фандера, подбитая мехом шинель не успела просохнуть, и, кутаясь в неё, Шмедес с неудовольствием чувствовал, как холодная сырость быстро забирает тепло из его измотанного лишениями тела. Несколько глотков крепкого вишнёвого вина согрели его, укрепили дух и уверенность в необходимости происходящего. Он нисколько не переживал по поводу того, что проводимая ним акция не была санкционирована высшим командованием СС. Через несколько недель здесь будет Красная армия, которая после жестоких схваток с дивизией "Галиция", озверев от потерь и крови своих товарищей, поспешит свалить всё на украинских добровольцев. Кроме этого, в здешних краях немало позверствовали банды, партизаны и дезертиры. Кому досуг будет разбираться, куда делось население какой-то деревни, если не оставить свидетелей? Свою работу солдаты Дирлевангера знали тонко. На их опыт и мастерство можно было положиться также полностью, как и на молчание.
Самым большим домом в посёлке была местная полицейская комендатура. Подождав немного, допив предложенное Куртом вино, Шмедес велел водителю ехать к этому дому. Полицейскими там служили два брата. Старший молча вытянулся в струнку, когда в хату зашёл эсэсовский офицер, а младший попытался выйти во двор, но его не пустил Мельнер, просто и небрежно толкнув паренька обратно от дверей. На всякий случай опытный штурмбанфюрер забрал у дрожащих парней винтовки.
- Выведи их вон, - велел ему Шмедес, - и посторожи, пока я не закончу.
Оставшись один в пустой и грязной хате, он сразу приступил к тому, ради чего и была затеяна вся эта канитель. Сняв шинель и повесив её на один из простых гвоздей, что были вбиты в стену у входных дверей и служили в качестве вешалки, он первым делом затушил две закопчённые керосиновые лампы, чтобы с улицы, в сумерках помещения невозможно было разглядеть происходящего в доме. Затем пришлось сорвать со стен и бросить под ноги многочисленные листы с различными приказами, инструкциями и патриотическими плакатами, которыми заваливало полицейское управление своих подчинённых, проводя на местах политику Нового порядка.
Достав из кармана шинели свёрток с гвоздями, большой моток бечёвки и небольшой молоток сапожника, Шмедес, постоянно сверяясь для точности с рисунком и инструкцией, которую утром ему передал Фандер, забил на половину в стены в нужных местах гвозди, после бечёвкой соединил их. Получилось что-то вроде паутины на всех четырёх стенах.
Пришла очередь пола. Раскидав по углам пинками лавки, хлипкие стулья и шаткий стол, он освободил место для заключительного этапа инструкции. Правда, пришлось перед этим взяться за метлу, и, кривясь от переживаемого унижения и стыда, вымести затоптанный и заплёванный пол, иначе мел не хотел рисовать по накопившейся грязи. Не торопясь, старательно Фриц намалевал нечто отдалённо напоминающее пентаграмму, сдобрив её немалым количеством из странных знаков, которые чем-то напомнили ему руны, которые ему однажды довелось видеть во время посещения с Гиммлером Института рунического письма. Меловые линии каждого знака на полу должны были быть соединёнными с паутинами на стенах. Закончив с рисунками, Шмедес дважды проверил правильность исполнения, помня строгие наставления цыгана. В завершении он положил в центр комнаты переданные Фандером тонкие кованые металлические прутки. Назначения всех деталей и этапов проделанной работы он не знал, но в любом случае его больше интересовал конечный результат.
Ещё раз оглядев схемы, сверив их с инструкциям, помня строгое поучение Фандера, он сжёг плотные листки бумаги с записанными и нарисованными подсказками, тщательно растерев руками в перчатках пепел и высыпав его на прутки. На этом моменте ему показалось, что в помещении резко упала температура. Его начало знобить. Сначала он подумал, что это игра воображения или начало болезни, но когда подошёл к вешалке, чтобы снять шинель, заметил, что угол комнаты и сырая шинель покрылись седой изморозью, которая заметно быстро распространялась по брёвнам сруба, не смотря на то, что в помещении была хорошо натопленная печь. При дыхании с носа и губ стал срываться густой парок. Пора было заканчивать со всем этим, но - опять же следуя совету цыгана, - схему заклятия перед запуском требовалось проверить на работоспособность.
Выглянув из дверей полицейского участка, Шмедес сделал знак Мельнеру, приказывая, чтобы он привёл полицаев. Оружие им не отдали. Когда подошедший Мельнер попытался войти в дом, Фриц остановил подчинённого.
- Останься. Ты здесь не нужен.
За время ожидания братья совершенно вымокли, а теперь дрожали от холода.
- Немецкий язык понимаете? - спросил их Шмедес, слабо надеясь, что в такой глуши всё-таки постарались выполнять распоряжения новой власти и брали в полицаи хоть одного, кто умел хотя бы как-то читать, писать и говорить на немецком языке.
Вместо ответа младший из братьев судорожно задёргал головой.
- Хорошо, - улыбнулся ему Шмедес. - Это очень хорошо. Я хочу, чтобы вы с братом стали во-от туда...
Он указал на центр нарисованного мелом знака.
Парни покорно выполнили его распоряжение, и стояли, обняв себя за плечи, с тревогой и любопытством разглядывая паутинки и загадочные знаки, нарисованные на стенах и полу.
- Что мы должны делать? - цокая зубами, едва смог произнести младший из братьев.
- Просто постойте там немного, - стараясь мило улыбаться ответил он и вышел из дома. - Скоро вы будете свободны.
Выйдя во двор, он подошёл к Мельнеру, который со скучной миной на плохо выбритом лице курил, безразлично поглядывая на небольшую группу сельчан, которые стояли под дождём в окружении плотного кольца солдат.
- Почему так мало людей? - спросил Фриц своего офицера, набрасывая на плечи ледяную шинель - хоть какую-то защиту от непогоды. - Или это все, кто остался?
- Сказали, что накануне всех предупредил местный священник. Здесь те, кто не поверил ему.
- Что?! - искренне изумился Шмедес. - Не поверили священнику? Да-а, Мельнер, у них большие проблемы с верой, не находишь? Священника допросили?
Штурмбанфюрер лишь скривил уголок рта, выпуская дым, и таким способом показывая, что согласен с мнением своего командира.
- Он ничего не сказал. Его застрелили.
- Можете начинать, - после вздоха сожаления велел ему Шмедес. - Пора заканчивать. Мы слишком здесь задержались.
Мельнер кивнул, выбросил окурок и пошёл к солдатам, которые окружали испуганных, бледных людей, а Шмедес, повернувшись к дому быстро прошептал фразу, которую его заставил выучить Фандер. Она состояла из непонятных звуков и не напоминала ни один из знакомых языков, хотя за свою эсэсовскую бытность Фрицу удалось объездить едва ли не полмира. Но только он закончил читать, как что-то в доме тихо хлопнуло и вместе с пылью из дверей, с выбитыми рамами и битым стеклом из окон полицейского участка вылетели красные и влажные куски, размазывая кровь по мокрой траве двора. От неожиданности случившегося Шмедес вздрогнул и едва не упал, по инстинкту бывалого фронтовика принимая хлопок за разрыв пехотной гранаты.
Всё сложилось, как надо. Заклятие работало. Осталось дождаться главного. Шмедес вернулся к машине и велел водителю ехать на прежнее место, к мосту. Сидя в виляющей по размытой затяжными дождями дороге машине, он ни разу не оглянулся, чтобы посмотреть, как выполняется его последнее распоряжение. Кричащих, вопящих от ужаса людей пинками, прикладами загнали в здание участка, быстро забили досками окна и двери, после чего обдали упругими струями огня из ранцевых огнемётов. На удивление сырое строение загорелось очень быстро, а когда kЭbelwagen командира проехал мосток и остановился там, гудящий пожар полностью охватил дом. Тяжёлый бурлящий дым клубами поднимался к низким тучам. Возле горящего полицейского участка уже никого не было. Солдаты разошлись по хатам, ещё раз обыскивая их, а заодно занимаясь привычным грабежом.
Дом сгорел необычайно быстро. Через десять минут провалилась крыша, а уже через полчаса рухнули внутрь все стены. Через час пустился настоящий ливень. И когда Шмедес велел отвезти себя ко двору сгоревшей комендатуры, он смог бродить по пожарищу, разгребая прихваченной тростью парующие угли и обгоревшие кости. Искать долго не пришлось. В середине почти потухшего кострища он нашёл свои прутки - точнее то, во что они превратились. Невыносимый жар скрутил, смял их и связал в единый узел, больше похожий на произведение талантливого ювелира, на массивный медальон, но выглядевший гораздо грубее. Сунув ещё горячий металл во внутренний карман шинели, Шмедес даже прикрыл глаза от удовольствия и блаженства, когда живое тепло сначала коснулось его тела, а затем, впитываясь, разлилось по нему. Теперь он нисколько не сомневался в том, что проделал весь этот путь не зря. Кажется, затея удалась.
- Я не понимаю тебя, старина Оскар, - выходя из облаков пара погасшего кострища, тихо сам себе сказал Фриц. - Ты так глупо отказался от великого дара.
Он поднял руку и сделал круговой жест, подавая команду преданному Мельнеру.
- Мельнер! Поехали отсюда!
Офицер кивнул и указал рукой в сторону нового пожара, что разгорался в густом ельнике, выше за селом. Чёрный и жирный дым поднимался к серому облачному покрову.
- Что делать с цыганом? - и, вопросительно дёрнув головой, провёл двумя пальцами по своему горлу.
- Не надо пачкаться, друг мой, - добродушно ответил ему Шмедес. - Обработайте его, как следует, и киньте в машину. Сдадим его на ближайшем сборном пункте. Я думаю, что несколько недель в Дахау ему будет вполне достаточно, чтобы проверить теорию случайностей... Он слишком стар, чтобы пережить это испытание. - Он отряхнул с перчаток пепел, оставшийся после медальона. - По крайней мере, ещё одним цыганом станет меньше. Заканчиваем, Мельнер. Нам пора.
Подойдя к жёлтому зданию роддома на Печерске, он почувствовал за собой слежку. Просто неожиданно возникло ощущение того, словно кто-то внезапно охватил его невесомыми руками со спины, намереваясь сковать движения. Не смотря на солнечный, по-настоящему тёплый весенний день, он отчётливо почувствовал холод этого невесомого прикосновения. Он всегда чувствовал на себе чьи-нибудь взгляды. Высокий рост, белоснежная седина густой копны волос, строгость немолодого, сурового, но симпатичного, не смотря на внушительный возраст, лица, мощь тренированного тела - всё это несомненно привлекало внимание. Эти взгляды воспринимались, как нечто ничего не значащее, как лёгкий порыв ветра - мгновение и его нет. Но сейчас за ним наблюдали внимательно и неотступно.
Поднимаясь по ступеням к парадному входу больницы, Сафон быстро и привычно наложил на себя простое и сильное заклятие невидимости. Он не терял своей привычной материальной оболочки, не становился прозрачным, просто все окружающие переставали его замечать, теряя всякий интерес. В большом городе от этого заклятия была одна беда. Приходилось постоянно уступать дорогу, чтобы не сталкиваться с идущими навстречу людьми. Натолкнувшись на невидимую преграду, прохожие останавливались и озадаченно осматривались, пытаясь найти причину неожиданной остановки, но затем, удивлённо хмыкнув, спешили прочь, так и не заметив идущего дальше старика.
Но после заклятия чувство охвата нисколько не ослабло. За ним явно наблюдали, и весьма пристально - Сафон был теперь в этом полностью уверен. Даже стал засомневаться в правильности сотворённого заклятия. Очередное столкновение с проходящей мимо женщиной, и её испуганный вскрик вернул прежнюю уверенность. Нет, ни память, ни мастерство его ещё не подводили. За ним следил тот, на кого чары опытного колдуна не действовали.
Молодцевато взбежав по широким ступеням парадного входа и оказавшись в холле роддома, Сафон ступил в тень и стал внимательно изучать улицу... Мимо спешили прохожие, проезжали автомобили, но никого подозрительного он не заметил, хотя превосходно умел видеть не только настроение всех людей, не только их интересы или чаяния, но и их тени. Последние могли рассказать колдуну о человеке гораздо больше, чем видимая внешняя оболочка, тело. Цветные, нередко праздничные в своей яркости, самых невероятных форм оболочки окружали людей, разбрасывая во все стороны искры жизненной энергии. Лишь один или двое прошли с почти уже бесцветными тенями, готовыми в скором времени оставить своё единственное пристанище на этой земле - человеческое тело. Но ни одна из этих нарядных или почти обесцвеченных теней не направляла в сторону укрывшегося в тени колдуна тонкие и напряжённые нити внимания, прикосновение которых воспринималось Сафоном, как холодный охват.
В какой-то момент он даже испытал растерянность: где-то рядом находился некто, кто не уступал ему в мастерстве! И был этот человек совсем близко, но его невозможно было заметить, увидеть, определить - лишь чувствовать. Однажды - очень давно, верные тени порабощённых мертвецов предупреждали, что придёт некто могущественный со стороны захода солнца, чтобы лишить колдуна тени. Но это случилось лишь раз, а после минуло много лет. Предупреждений больше не было. И сейчас, стоя в холле больницы, Сафон понял почему. Неизвестный, невидимый наблюдатель обладал такой силой, что мог управлять собственной тенью. Он велел ей затаиться, стать невидимой. Против колдуна использовали такое же заклинание невидимости.
Оставив наблюдение и сняв теперь совершенно бесполезное заклятие, Сафон стал подниматься ступенями лестничных пролётов на один из этажей роддома, к кабинету главного врача, где должна была состояться намеченная и важная встреча. Оставалось ещё немного времени, и он неспешно шёл, размышляя о случившемся. Ещё в самом начале своей жизни, едва осознав собственное предназначение и робко испробовав способности, и, затем, увлечённо осваивая их, он встретился с человеком, который рассказал ему историю о могущественном ангеле, сошедшем на землю с загадочных и неведомых Западных Небес, чтобы сразиться с могущественным колдуном. Сейчас Сафон едва мог припомнить деталей того захватывающего повествования, но на всю жизнь запомнил, что колдун всё-таки победил ангела, полностью утратив при этом собственные силу и способности. Сейчас, думая об этом рассказе и его рассказчике, вспоминая его наставления, колдун испытал потрясение от мысли, что и ему судьба уготовила подобную участь. Вместе с горькой повестью воспоминания пришли и образы старика... Нищета, болезни, мука и одиночество - из такого ничтожного набора состояла почти уже отслоившаяся тень некогда великого колдуна. Чтобы не оказаться в плену отчаяния этого человека, Сафон, будучи молодым, поспешил отстраниться, отойти подальше и оставить старца наедине со своими бедами. Теперь пришло время сожалеть: всё-таки стоило прислушаться и внимательно запомнить рассказ того, кто всё-таки сумел победить непобедимого.
В кабинете главврача роддома его ждали. Высокого роста, отменного телосложения в свои неполные пятьдесят лет, женщина нервно отмеряла время шагами, прохаживаясь кабинетом и держа руки со сцепленными в крепкий замок пальцами перед собой. Сшитый на заказ, намеренно слегка тесноватый врачебный халат, плотно сидел на её ладной фигуре. Тонкая ткань позволяла внимательному мужскому взгляду заметить, что под халатиком оставалось не так много одежды. Натянутые высокими тонкими каблучками привлекательной формы ноги, при ходьбе выгодно выделяли широкие округлые ягодицы.
- Наконец-то, Григорий Андреевич! - в тревожном нетерпении воскликнула она, едва Сафон переступил порог кабинета.
- Что-то случилось? - обеспокоенно поинтересовался он.
- Нет-нет, - потрясла она великолепно уложенной причёской. - Но может случиться в любой момент! Ты понимаешь, я очень рискую, оказывая тебе эту услугу...
- Ты не представляешь, Тамара, как рискую я.
- Да-да, конечно, - поторопилась она согласиться, для убедительности выставив перед собой белые, тонкокожие ладошки ухоженных рук. - Но это просто невыносимо!.. Пожалели бы ты меня.
- Прости, но условия нашего уговора я не имею права изменять, - сказал он и успокоил: - Тебе нечего волноваться - поверьте мне. С других я беру куда больше.
- Как же мне не волноваться? У нас одна за одной проверки то из министерства, то из ведомства, - принялась за старое Стерягина. - От рожениц одни жалобы!.. Комиссии заглядывают в каждую щель. Просто чудо, что они ещё не добрались до этого...
Повернувшись к сейфу, главврач наклонилась, и, отставив весьма выгодную часть своего тела - превосходный зад, привычно пробежала крашенными ноготками по клавиатуре замка на дверце сейфа.
- Во-от! - поставила она на стол сумку. - Собрала всё, что смогла... Правда, не уверена, что все образцы хорошо сохранились. Сейф - всё-таки не холодильник.
- А что - холодильника нет? - сухо осведомился Сафон, придвигая к себе сумку и расстёгивая её.
- Как нет? - возмутилась врач. - Есть, конечно! Но холодильником пользуются все врачи и сёстры отделения. Как я могу поставить это туда?
- Купи холодильник себе в кабинет, - хмыкнул он, бросив на женщину короткий укоряющий взгляд. - Он нам ещё не раз пригодится.
- Бюджет роддома этого не позволяет...
- Купи за свои деньги, - посоветовал он, в который раз испытывая сожаление, что ни одно из известных ему заклятий и проклятий не добавляли людям ни знаний, ни мудрости. Можно лишь или лишить божественных милостей, или перехватить их, перенаправив на другого, но никак не добавить. Как говорится, если ума нет - уже не пришьёшь. - Оформишь, как дар и проблем не будет. Кажется, это ты себе можешь позволить? Я сделал всё, чтобы ты ни в чём не нуждалась. Отплати мне тем же - ни больше, ни меньше.
Вместо ответа женщина драматично вздохнула и поднесла руку ко лбу, покачивая весьма аппетитной, объёмной грудью, формы которой без труда читались под тонкой, туго натянутой тканью халатика.
В сумке, в ячейках лабораторного пластикового стеллажа, закрытые пластиковыми пробками, стояли длинные колбы пробирок с кровью. Доставая их по одной, поднося к глазам, Сафон внимательно их изучал, стараясь заметить тонкую вуаль едва сформировавшейся вокруг тени. К сожалению, большая часть проб была уже негодной. Из оставшихся пробирок лишь несколько были подвижны и красочны, как букеты луговых цветов, выдавая яркостью цветов оболочки наличие одарённостей и определённых способностей.
Негодные образцы Сафон сложил обратно в сумку. Пяток пробирок положил во внутренний карман короткой куртки, поближе к сердцу, с удовольствием чувствуя, как тонкие ауры, проникая под кожу груди, наполняют жизнью и энергией его уже далеко не молодое сердце.
- Этого мало, - не скрывая огорчения, вздохнул он.
- Что я могу сделать? - взмолилась Стерягина, устало опускаясь на стул и охватывая голову руками. - Брать кровь могу лишь я одна, понимаешь?
Такой подход можно было понимать двояко. Главврач или не хотела делиться, приобщая подчинённых, или опасалась огласки, совершенно позабыв о наставлениях.
- Что я скажу, если найдут эту сумку, а в ней кровь младенцев? Как это объяснить?
- Не найдут, - в который раз за последний год повторил Сафон. - Сумка заговорённая. Её просто так никто не увидит.
- Это только слова, - возмутительно выдала женщина. - Я-то её вижу!
Отодвинув сумку в сторону, Сафон сел за стол напротив врачихи.
- Тамара, когда ты пришла ко мне за помощью, ты же не спрашивала, как и что я сделаю для этого. Тебе даже в голову не пришла мысль поинтересоваться, чего это будет стоить мне?
- Но я ведь принесла жертвы! - рывком приблизила она к нему искажённое злобой, но всё ещё красивое лицо. Она была так близко, что он заметил тонкие едва заметные ворсинки возмущения на её толстой и упитанной сытой жизнью тени. Так на самом деле выглядел страх людей. Ещё он прекрасно наблюдал тёмный, воронкообразный, сосущий провал на оболочке тени в районе левой груди женщины - то самое место, где заклятие жадно питалось энергией упомянутых жертв. - Я ведь сделала это!
- Да, - кивнул он. - Но это ты сделала для себя. Теперь должна мне. От этого никуда не деться. Кажется, я об этом предупреждаю всякого. В том числе и тебя.
- Но не сказал, что потребуешь взамен! - теряя терпение, искажая злой досадой прекрасное лицо, выпалила Стерягина.
- Таковы правила, - безучастно и спокойно ответил он. - Я не знаю, когда и что мне понадобится.
- И сколько это будет продолжаться?
- Столько, сколько будет нужно.
- Я не буду больше этого делать! - ещё больше ощетинивши страхом свою тень, воскликнула Стерягина.
Он молча протянул руку и схватил её за грудь, а вместе с нею и сосущую воронку, закрывая её и медленно скручивая, одновременно медленно вставая со своего места и приближая своё окаменевшее, словно неживое, лицо к лицу женщины.
- Пока долг не выплачен, Тамара Павловна, - говорил он спокойно и внятно, продолжая скручивать воронку, - я вправе забрать заклятие. - И что от тебя останется? Бездарный врач, который за свою карьеру мог разобраться лишь в количестве поломоек больницы и командовать дворниками? Ты этого хочешь? А знаешь, что после этого ты вряд ли проживёшь больше года? Ты взяла то, что никогда не принадлежало тебе. Жертвы обязательно отомстят. Мертвецы злопамятны. Если я буду добр и оставлю тебе жизнь, тебе всё равно никуда не деться. Закончишь ты свою никчёмную жизнь с купленным дипломом в тюрьме, имея пожизненный срок. Детоубийцам на снисходительность суда рассчитывать не стоит.
Под рукой он чувствовал сосущие судороги воронки. Он словно затыкал рукой кому-то невидимый рот, мешая дышать, лишая последней надежды на жизнь. Стерягина, серея в лице, судорожно впившись растопыренными пальцами в великолепные груди, попыталась отстраниться, но лишь заелозила ногами по полу, царапая безупречно вымытый ламинат тонкими каблучками. Её глаза, почти выкатившиеся из орбит, наполнились смертным ужасом, а вытянутый рот хватал посиневшими губами пустой воздух. Сердце в её груди быстро слабело, останавливая кровоток. Сафон с удовольствием от безграничности своих возможностей наблюдал, как быстро теряла цвет, затем стала чернела тень вокруг тела женщины, а когда она начала отслаиваться, отпустил сосущую воронку, с брезгливостью вытерев руку о халат врачихи.
Получив неожиданную свободу, в последней судорожной попытке освободиться, Стерягина отшатнулась прочь, едва не свалившись вместе со стулом. Холодный пот покрыл её лицо, но кожа постепенно стала приобретать цвет жизни. Докторша тяжело дышала. Возвращающееся сознание и кое-какие медицинские знания позволили ей понять, что только-что она была на грани сердечного приступа.
- Будь ты проклят, - борясь с одышкой, прошептала Стерягина.
Сафон снисходительно улыбнулся.
- Тамара, это на меня совершенно не действует. Я могу вернуть любое проклятие, удесятерив его силу. Могу показать для убедительности.
- Нет! - воскликнула Стерягина, поднимаясь на непослушных ногах и отходя подальше от колдуна. - Прости...
- Эти образцы, - он положил руку на куртку, где во внутреннем кармане, в пробирках находилась ещё живая кровь, - я заберу. Вечером принесёшь остальное.
Он назвал адрес гостиницы, где остановился. Она торопливо закивала, ещё борясь с расстроенным дыханием.
- Мы потом спустимся в ресторан, посидим немного, поужинаем. После поднимемся в номер, где наедине обсудим наши проблемы и подумаем, как их решить. Думаю, что при определённой разумности с твоей стороны, я смогу всё уладить.
- Нет-нет, - почти паникуя, в ужасе прошептала Стерягина. - Мне больше ничего не надо. Нет. Больше ничего.
- Не переживай ты так. Мы уладим дела в обычном порядке. У меня есть должники и в высших инстанциях.
Ещё раз на последок глянув на великолепные формы женщины, предвкушая нескучный вечер, Сафон неторопливо вышел из кабинета.
- Я не прощаюсь, Тамарочка.
Оставшись одна, женщина, охая и охватив руками грудь, совершенно обессилев от пережитого потрясения, ужаса и боли, опустилась прямо на пол, где горько зарыдала от бессильной злобы и обиды.
Предпочитая простые решения, Сафонов решил покинуть территорию роддома через хозяйственные выходы со двора, но для этого плохо знал закоулки Печерска, самонадеянно положившись на то, что там, где преобладает "старая добрая советская" застройка всегда найдутся какие-нибудь ходы, дыра или тропинка, позволяющие значительно сократить путь. Покинув здание он снова почувствовал на себе внимательный и цепкий взгляд наблюдателя. Тратить время и силы на приведение заклятия Невидимости не было надобности. Обругав себя за самоуверенность, Григорий быстрым шагом, едва не срываясь на бег, направился к худой сетчатой ограде, которая отделяла больничный двор от дворов многоэтажек. Пара охранников больницы, куря во дворе подальше от начальствующих глаз, даже опешили, когда мимо них довольно энергично прошёл рослый старик. Пробежав немного вдоль забора, игнорируя приближающихся охранников и их окрики, и, не найдя ожидаемой дыры или прохода, он легко преодолел препятствие, просто запрыгнув на более чем двухметровую ограду, услышав напоследок полные изумления крики преследователей.
- Вот тебе и дедуган!.. Чё за хрень?! Давайте-ка в обход - быстро!.. Там обрыв к гаражам - не уйдёт!..
Оказавшись за забором, среди ощетинившихся безлистыми ветвями кустах и многолетних куч мусора, Сафон снова выругался. Уходить от преследования и от слежки следовало хорошо знакомыми маршрутами, иначе с большой вероятностью можно было угодить в тупик, загнав себя в ловушку, что и произошло.
Он побежал вдоль обратной стороны забора, слыша отдалённые, но уверенно приближающиеся тяжёлые шаги охранников, их дыхание и удушливую ругань, надеясь, что где-то поблизости будет путь или спуск с бетонного обрыва. Но среди кустов и мусора никаких тайных тропинок не нашлось. Зато спереди и сзади подступали разгорячённые погоней охранники. Он мог справиться с ними одним простым заклятием, заставив добровольно прыгнуть с шестиметровой, отвесной бетонной стены, что с тыльной стороны подпирала больничный двор. Мог и парализовать на время.
- Эй, батя! Постой-ка!!!
- Стой - тебе говорят! Блядь, стой, урод!
- Сейчас милицию вызовем! Стой! Ну! Эй!!!
Деваться было некуда: с двух сторон подступали упрямые дураки, а тело чуть заметно сдавливал упрямый взгляд невидимого наблюдателя. Сначала возникла короткая мысль сдаться преследователям, но как тогда объяснить наличие пробирок с кровью в кармане? Оставалось прибегнуть к одному из заклинаний превращения, которыми пользовался лишь в крайнем случае. Трансформация в летающее существо требовала времени, которого попросту не было. Оставалось прибегнуть к чему-нибудь попроще.
Прыгнув с бетонного уступа, падая, Сафон успел привести самое простое в исполнении, короткое и привычное для себя заклинание.
Опешившие от увиденного "подвига" охранники услышали, как далеко внизу, в кучах мусора и битых камней, жалобно заскулила собака.
- Да он придурок полный! - с изумлением воскликнул кто-то из охранников. - Надо спуститься и вызвать наряд. Кажется, у нас труп...
Как ни странно, но самые простые и быстрые заклятия отнимали больше всего сил. Опытный колдун прибегал к ним крайне редко. Ещё реже использовал их для изменения других. Согласившийся на это человек быстро терял интеллект. Если смельчака в ближайшее время не возвращали в божеский вид, он мог до конца своих дней остаться в теле собаки. Даже если такого бедолагу находили и превращали обратно в человека, умом он не отличался от обычной шавки.
Падение с большой высоты оглушило тело сильной болью. Масса существа при приведении заклятия сразу не менялась, поэтому удар от падения оказался таким сильным. От тяжёлых травм Сафона спасло то, что приземлился он на все четыре лапы. Заскулив от боли, он пробежал гаражные ряды и, найдя укромное местечко, не мешкая вернул себе прежний облик. Время побега не заняло больше двух минут, но за этот короткий промежуток колдун совершенно выбился из сил. На куртке расплывалось кровавое пятно. Пришлось её снять и выбросить. От взятых из больницы образцов крови осталось только битое стекло.
Немного передохнув, сидя на куче битого кирпича между гаражей, восстановив какую-то часть сил, он наложил на себя заклинание невидимости и вышел во двор многоэтажек, доставая из брюк чудом уцелевший телефон.
На звонок ответили сразу.
"Григорий Андреевич! Где вы пропадаете? Я утром звонил в гостиницу, но вы там не появлялись. Мы так не договаривались. Я за вас отвечаю головой, в конце концов!"
- У меня были дела, Владислав Фёдорович, - стараясь сдерживать стоны от боли в ушибленных руках и ногах, ответил Сафон, и добавил: - За мной следили...
"Что?!"
Короткое возмущение собеседника прозвучало вполне искренне. Он почти вскрикнул.
- За мной следили, - повторил Сафон.
"Где? Кто?"
- Не по телефону. Я возвращаюсь в гостиницу.
"Я понял вас. - И прежде, чем связь отключили, Григорий услышал ещё один полный досады и злости приглушенный вскрик: - Чёрт!.."
Возвращался он в гостиницу, в которую поселился накануне вечером, приехав рейсовым автобусом из Львова, долго, постоянно меняя такси, называя таксистам случайные адреса: автовокзал, ЖД-вокзал, Нивки, Софию, а перед тем, как покинуть такси накладывал на водителей недолгое и непрочное заклятие утраты памяти. Вместе с заклинанием невидимости, это вполне могло сработать - ошалелые "шашечники", придя в себя, вряд ли бы смогли вспомнить, что случилось с ними за последние несколько часов.
К самой гостинице на окраине города добрался простыми маршрутками, сделав по пути несколько необходимых пересадок. За всё это время он больше не чувствовал преследователя. А когда совершенно разбитый пережитым приключением ввалился в свой номер, увидел сидящих в креслах и на кровати людей. Один из них - самый рослый, лет сорока, стриженный по-бандитски коротко, вскочив с кровати, где до этого полулежал, удобно расположившись и покачивая ногой, - вмиг вскочил и подбежал к хозяину номера. Все "гости", как на подбор, были одеты в короткие тёмные плащи и костюмы.
- Вы не ранены? - нахмурился подскочивший, заметив несколько небольших пятен крови на рубашке старика. - Вызвать врача?..
- Нет, не надо - не скупясь на злобу и досаду, процедил Сафонов. - Образцы уничтожены. За мной следили. Пришлось уходить дворами.
- Как же теперь быть? - разочарованно развёл руками стриженый. - Через три часа мы должны быть у человека, а самого главного - образцов, нет. На завтра тоже назначены мероприятия. Что будем делать?
- Я буду отдыхать и ждать новые образцы, - спокойно заявил Григорий, снимая пришедшую в негодность рубашку. - А вам, Владимир Фёдорович, если вы действительно отвечаете за мою безопасность, предстоит выяснить, кто и почему следил за мной...
- Где?
Коротко и сдержанно Сафонов рассказал о случившемся, опустив способы, с помощью которых удалось уйти от преследования и наблюдения.
Выслушав рассказ, стриженый развернул на столе принесённую помощниками карту города.
- Покажите, где это случилось, - по-деловому жёстко попросил он.
Когда требуемая информация была получена, он сделал звонок.
- Сашенька? Привет, дорогая! Да, я - Бережной!.. У меня к тебе срочное дело... Ничего не знаю. Всё очень просто: наша работа и наши задачи вне всяких очередей. Всех непонятливых посылай подальше за моей подписью... Да, так и говори! Слушай внимательно, Сашенька: посмотри по базе, где установлены камеры видеонаблюдения на улицах Арсенальной, Лескова, Кутузова и бульваре Украинки, а также во дворе дома номер девятнадцать. По адресам немедленно высылай бойцов изъять материалы и сразу же отправляй их экспертам. Да, да, я сейчас тебе перешлю фотографию объекта, который заподозрил слежку. Ройте так, как только умеете и даже глубже! Я на тебя надеюсь, моя красавица! С меня жирная шоколадка и сладкое игристое... Нет?! Не хочешь?.. Хорошо, хорошо! Будут тебе шашлыки в Межгорье в компании близких друзей! Как скажешь! Не проблема... Нет, не шучу - как всегда серьёзен. Докладывай каждые десять минут. Пока.
Бережной опустил телефон и посмотрел на старика, который стоял перед ним, качая головой.
- Что? - не понял Бережной. - Что не так?
- Вы ничего не найдёте.
- Вы, дорогой Григорий Андреевич, как говорится, не извольте беспокоиться, - самодовольно усмехнулся Бережной, - это студенты из СБУ могут пропустить детали, франты ментовские профукать, но от "дуси" никто ещё никогда не убегал и не скрывался.
- Если я не смог его заметить - этого не сделает никто, - снова закачал головой Сафонов.
- От всевидящего ока камеры видеонаблюдения не ускользают даже приведению! - улыбнулся агент.
- Если только они сами не хотят, чтобы их видели...
- Что вы думаете по этому поводу? - вернулся к прежней деловой строгости Бережной.
- Я думаю, что он каким-то образом вышел на меня.
- Он?
- Да, именно он.
- Инквизитор?
- Не сомневаюсь.
- Эта проблема тоже решаема, - скривил в улыбке уголок рта Бережной. - Он также недавно вышел на нашего "подшефного" опера из МВД. На завтра у них забита стрелка на Южном кладбище. Мы уже готовы к встрече.
- Вы должны его взять живым! - въедаясь горящим от злобы взглядом в собеседника, напомнил старый уговор Сафонов.
- Каждый раз напоминать об не стоит - я не из забывчивых. Сделаем всё возможное и даже больше. Инквизитор нужен не только вам. Как же он всё-таки вышел на вас? - задумался Бережной и усмехнулся. - Этот пройдоха начинает мне нравится! Мужик не простак!..
- По-видимому он превосходно знаком с ритуалами, способами и заклинаниями, которыми владеют такие люди, как я. Он знает, что я собираюсь делать, где меня искать и где ждать.
- Но в Киеве десятки роддомов?!
- Но и мой выбор был не случайным.
- Почему?
- Я вас не спрашиваю о секретах вашей работы - вы о моих, - снова напомнил Сафонов.
- Ваше право. Извините. Тем не менее, как ему это удаётся? Он практически лишил нас поддержки целого круга специалистов, сделав из них буквально запуганных придурков! Они ни на что более не способны, кроме как дрожать при одном лишь упоминании инквизиции.
- Возьмёте его завтра - узнаем.
- Поедете с нами?
- Нет. Если он вычислил меня в городе, то легко определит засаду только по одному моему присутствию.
- Да-а, - озадаченно выдохнул Бережной. - Как всё у вас тонко и зависимо! Я совершенно не разбираюсь в ваших "изотериях" и "тонких мирах"... Вы не будете против, если мы возьмём в обработку вашу подружку, Стерягину? - И видя, как удивлённо поднялись брови старика, добавил: - Не хочу упускать ни малейшей возможности. Объект крайне ненадёжный. А, вдруг, он вышел на вас через неё?
- Делайте всё, что посчитаете нужным, но... завтра.
Бережной широко улыбнулся.
- Я вас понимаю! Даже завидую! В ваши-то годы!
- Вы знаете мои годы?
- Неважно, - неопределённо дёрнул плечами агент, тушуясь под тяжёлым взглядом старика. - Что будем делать со встречей, где ждут образцы?
- Это ваши проблемы, - ответил Сафонов. - Отменяйте, переносите - что угодно, но сегодня их точно не будет. Пока нет образцов, я не готов проводить обряд.
Бережной развёл руками.
- Хорошо, постараюсь объяснить руководству, что и как - пусть решает. На всякий случай, я всё-таки оставлю с вами людей. Они не помешают, а я буду спокоен за вас. Всего доброго, Григорий Андреевич. - И, по-военному отдав честь, пошёл из номера, жестом приказав остальным следовать за ним.
- Погодите, Владислав Фёдорович, - остановил его Сафонов. - У меня к вам есть ещё одна важная просьба.
- Я внимательно слушаю, - вернулся Бережной, и с тихим изумлением спросил, выслушав старика: - Вы уверены, что это вам нужно?
- Были бы сомнения - я бы вас ни о чём не просил.
- Вы понимаете, что об этой просьбе я вынужден доложить руководству?
- Это ничего не изменит. Вы делаете свою работу - я понимаю. Но эта вещь мне необходима.
- Когда?
- Завтра утром.
Находясь в высоте, ближе к источнику света, очень трудно устроиться в тени. Десять лет неуклонного следования этому незамысловатому правилу сделали Бережного почти безупречным сотрудником ДУСи. Он никогда не бежал от работы, не отлынивал от службы, не переводил "стрелки", не "стучал" без надобности - свет высоты был слишком ярким, чтобы позволять себе лишнее и надеяться, что всё пройдёт незамеченным. С такими принципами жить оказалось совершенно не сложно: главное делать, что велят, казаться расторопным, производить впечатление "делового", а взамен утешаться собственной значимостью участия в решении важных и судьбоносных государственных проблем и довольствоваться немалым материальным вознаграждением за преданность и исполнительность.
Размеренным и уверенным шагом он шёл по краю подъездной аллеи к видневшемуся неподалёку за ухоженным лесом особняку. Две аккуратные колеи, выложенные камнем - итальянским, горячим на вид, как вечерние берега Лампедузы, - бежали по усадьбе к дому. Идти приходилось по приятной, мягкой и хрустящей опавшими сосновыми иголочками обочине, так как тёплые на впечатление дорожки аллейки были впритык заставлены однотонными и однотипными в своей конвеерной роскоши "каенами", "меринами", "бентли" и "бимерами". Проходя вдоль машин, Бережной по привычке читал номера. Прибывшие сюда, в эту загородную богатую усадьбу в Конча Заспе, гости пожаловали со всех регионов страны. Как правило, на территорию этого ухоженного достатком рая пропускали лишь тех, кого знали лично. На пропускном пункте, который обслуживали раскормленные и угрюмые в своей примитивной буквальности "титановцы", Владислав Фёдорович показал служебное удостоверение чисто машинально. В этом не было никакой необходимости. Во всех "высоких" домах, усадьбах и дачах Межгорья и Конча Заспы Бережного прекрасно знали.
От дома доносились звуки шумного праздника - смех и музыка забивали по-весеннему приятный перещебет лесных птиц. Через пару минут, слегка опьянев от дурмана смешанных с хвойным запахом ароматов первых лесных первоцветов, Бережной вышел к очень широкой, выложенной узорчатым камнем площадке перед огромным особняком. Здесь, журча звонкими голосами, звеня счастьем в своём веселье, резвились стайки празднично одетых детишек. Одни из них играли с большим добродушным псом, другие восхищались фокусами и комическими представлениями нанятых клоунов и мимов, третьи облепили стол со сладостями, за которым чародействовал добродушно-толстоватый кондитер, раздавая детишкам куски пирогов, тортов, красочные леденцы и фрукты, добавляя каждому по воздушному шарику, большая вязка которых играла праздничным многоцветием, привязанная прямо к столу.
Важные безвозрастные матроны, любовницы и девицы из эскортных услуг, толпились у столов с винами и закусками, разбрызгивая концентрированный солнечный свет со своих брильянтовых украшений, золотых и платиновых побрякушек. Дамы жеманно перецеловывали своими инъекционными губами воздух у щёк своих колежанок, отвечая на поток коротких на смысл комплиментов.
По периметру площадки, пуская лишь необходимые дозы дразнящего аппетит дыма, чтобы не раздражать важных гостей, стояло с пяток начищенных до жаркого блеска мангалов, возле которых, почти жонглируя своим мастерством, предлагали свой талант - горячие рыбные и мясные закуски, вышколенные повара. К горячему мясу, стоя у длинного, заставленного бочонками и бутылками, стола, олицетворяя собой утончённый вкус, высокий и тонкий сомелье предлагал вина и почти ледяные крюшоны, разливая их всегда по новым стаканам и бокалам. Использованные он небрежно бросал в картонный короб, смысл надписи на котором можно было понять, лишь услышав жалобный стон бьющегося стекла - "На счастье!"
Самой важной, мужской, части гостей перед домом не было. Приехавшие политики, бизнесмены и чиновники, как знал Бережной, сейчас находились или в библиотеке, или в кабинете на втором этаже огромного особняка, где за дорогим коньяком, с покуриванием ароматных сигар, предложенных радушным хозяином, где обсуждали важные деловые и политические вопросы. Никакие поводы, никакие праздники не могли отвлечь их от важных судьбоносных проблем. Такой была нелёгкая обязанность тех, кого с покорным почтением причисляли к сонму сильных мира сего.
Присоединяться к гостям во дворе Бережной не стал. Он был далеко не ровня всей этой напыщенной, расфуфыренной избыточным достатком публики, и не один из армии услужливой челяди. Но и подниматься в кабинет не стал, хотя пришёл сюда с поручением того, чьё влияние на это праздное сборище было абсолютным и решающим. Выше авторитета его патрона могла быть лишь международная политика и божественная воля, если таковая действительно существовала. Таким доверием, такими обязанностями требовалось распоряжаться взвешенно и мудро. В этом на Бережного можно было полностью положиться.
Подойдя к двум стоящим в стороне, одетым в строгие костюмы охранникам, он вполголоса напомнил, что прибыл в назначенный час с неотложным поручением. Выслушав его, один из охранников отошёл на пару шагов и по рации сообщил кому-то о важном визитёре.
Владельцем райской усадьбы и хозяином превращённого в сказку праздника был народный депутат Верховной Рады Украины Прилежный Юрий Афанасьевич. Всякий раз встречаясь с ним по делам службы, Бережной ловил себя на мысли, что при всём своём состоянии, положении и влиянии, в свои неполные тридцать восемь лет, Прилежный обладал внешностью подростка. Эта особенность не раз ставила народного избранника и крупного бизнесмена в неловкое положение. Мальчишеская внешность, угловатые и нервные движения тинэйджера, тонкий, совершенно не мужской голосок, привязанность к золотым украшениям и аксессуарам, привычка самостоятельно управлять своими роскошными автомобилями, делали из него в глазах коллег и партнёров очередного мажора. Когда-то это действительно соответствовало истине: в бизнес, а затем в политику он пришёл благодаря своим родителям, получив возможность распоряжаться невероятным капиталом отца, не так давно почившего в бозе. Но первое впечатление о Прилежном оказывалось, к опасному разочарованию многих, ошибочным. Делец слыл жёстким, порой жестоким бизнесменом и ушлым политиком, в собственности которого находился самый мощный медиа-холдинг страны, в который входили с десяток телеканалов, ещё больше журналов, газет, радиостанций и web-порталов, не считая дивизии послушных, прикормленных журналистов.
Встречи с хозяином пришлось ждать ещё полчаса. За это время Бережной вдоволь натешил себя наблюдениями за праздником, с удовольствием находя почти в каждом фрагменте наблюдаемых событий соответствие мафиозным сюжетам своего любимого автора, Марио Пьюзо.
Наконец, небрежно распахнув парадные двери дома, Прилежный быстро пересёк площадку с гостями, на ходу отвечая милой и лучезарной улыбкой на похвалы отдыхающих женщин, одновременно говоря по телефону. Подойдя к Бережному, он пошёл дальше по аллее от дома, сделав знак Владиславу следовать за ним.
- Культура современного общества, - вещал он в платиновый слиток vertu своим совершенно детским голосочком, - состоит из элитарной культуры и массовой. Главным стержнем элитарной культуры является сохранение творческого начала художника, творца, его неординарности и пафоса в публичной подаче исследуемого творчеством материала. Массовая же культура основывается на стандартизации потребностей широких слоёв населения... Здесь используются простые, но понятные рычаги влияния на массовое общественное сознание: стили одежды, хобби, места отдыха, музыкальные вкусы - идеология, вплоть до пропагандируемых форм сексуальных отношений.
Не отрывая телефона от уха, он оглянулся, чтобы проверить, следует ли за ним гость? Бережной терпеливо шёл следом, держась на почтительном расстоянии.
- Массовая культура явилась главным инструментом создания выгодного общества потребления, - говорил в телефон Прилежный. - Хотя... Нет, так говорить не будем. Шо?.. Ладно, оставим. Современные продвинутые специалисты - психологи, социологи, характеризуют её, как некий вид коммерческой культуры, который является одновременно и предметом потребления, способным приносить прибыль, а при грамотном создании трендов, их регулярном обновлении, создании ажиотажа - приносить и сверхприбыль.
Тем временем они отошли на достаточное расстояние, чтобы их разговор не подслушали присутствующие на празднике гости. За ними также неотступно следовали охранники. Заметив их, Прилежный сделал небрежный жест рукой, требуя отстать.
- В последнее время чётко прослеживаются процессы практически полной колонизации массовой культуры всего мирового общества. Механизм этого явления напрямую связан с рыночными процессами, и в частности - с глобализацией. Да, здесь необходимо добавить какие-нибудь исторические даты... Шо?.. Посмотри сам!.. Например, возьми Британию и принятие Британским парламентом билля об обязательном общем образовании населения. Шо?.. Где-то середина позапрошлого века. В Интернете найдёшь - не маленький... После того, как массовая культура стала предметом производства, раздел между элитарной и массовой культурами стал ещё шире и глубже. Высший свет, высшее сословие, а также предприниматели, достигшие не только финансовой независимости, но и политической интерференции, приложили максимум усилий, чтобы ограничить себя и собственное близкое окружение от большинства влияний массовой культуры, обеспечив тем самым процветание элитарной культуры и создание новых высокоэстетичных образцов гениального творчества, а также закономерный и постоянный спрос на предметы истинного искусства. - Прилежный кивком показал следующему за ним Бережному, что осталось совсем немного, и он скоро будет свободен для разговора. - На этом пока закончим... У дел за горло, чтобы я ещё занимался диктантами? За что я вообще тебе плачу?.. Короче: у меня полно дел - справишься сам. Вышлешь на почту - я вычитаю. Завтра... Шо?.. Я сказал завтра... Как хочешь - должно быть утром. Всё!
Он с немногим раздражением нажал на кнопку отбоя на телефоне, после чего развёл руками, обращаясь к Бережному.
- Извини - работа. Шо у тебя? - спросил он, несуразно пытаясь придать своему голосу нотки усталости.
- Есть некоторые проблемы...
- Шо? - сразу насторожился депутат. - Мне тебя рекомендовали, как человека, который без лишних вопросов разруливает любые проблемы.
- Всё зависящее от меня, я делаю.
- И шо?..
- Крестины придётся отложить.
Жар гнева в секунду залил лицо Прилежного. Он сделал шаг к Бережному, замахиваясь рукой, словно для удара. Владислав даже не моргнул на этот резкий выпад. Он был достаточно опытным, чтобы достойно ответить любому спецу на службе, а тем более справиться с мальчишкой, который был едва ли не половину меньше ростом и гораздо слабее физически. Пара мгновений и нардеп бы уткнулся лицом в мягкую хвою леса, так и не сообразив, почему так и не сработала его депутатская неприкосновенность.
- Знаешь шо я с тобой сделаю?! - скалясь от ярости и потрясая кулачком перед лицом Бережного, прошипел Прилежный. - Ты в своём уме? Шо несёшь, придурок?
- Возникла непредвиденная ситуация. Все образцы уничтожены...
- Да ты шо! - воскликнул депутат, тараща налитые злобой глаза. - Шо ты мне тут втираешь?
- Делается всё возможное, чтобы получить новые образцы. День, самое больше - два, и можно будет провести крестины. Если нет возможности ждать, крестины можно провести в обычном порядке...
- Шо?! - вереща подскочил Прилежный, едва контролируя себя. - Шо ты мне тут рассказываешь? А, придурок? На сегодня и церковь готова, люди, как видишь, приглашены, - он ткнул пальцем в сторону многолюдной площадки, посмотрел на плотный ряд машин, запрудивших аллейку. - Сам митрополит взялся служить таинство! Это ты своих щенков будешь в простой воде в битом тазу полоскать на крестинах - ты это понимаешь, придурок конченный?! Дебил!
Опустив трясущиеся кулачки, он забегал между деревьев, ища выхода своей ярости.
- Ресторан заказан, пацаны из Америки вот-вот подскочат - обещали, а тут... Шо за хрень такая, ты мне скажи? - Он захлопал себя по карманам костюма, разыскивая телефон, позабыв, что держит его в руке. - Не-е, таких уродов, как ты, сразу надо пороть в кишку. Жди меня здесь, сука! Охрана!
Бережной услышал, как со спины подбегают люди.
- Я непосредственно подчиняюсь, - начал он говорить, сохраняя ледяное спокойствие...
- И шо?! - тут же подскочил к нему Прилежный, тем не менее, делая знак охранникам остановиться. - Шо ты мне этим хочешь сказать? Да вертел я твоего начальника на кочане вместе с тобой! Я в оппозиции, щоб ты знал!
Владислав лишь слабо скривил губы в презрительной усмешке, прекрасно зная цену этим бурным угрозам. Депутат тем временем нашёл телефон в своей руке и застыл в размышлении, затем почти спокойно повернулся к Бережному.
- Шо за проблемы?
- Простите, но я не имею права...
- Ты?! - начал было снова наращивать гнев Прилежный. - Мне?!
- Извините, Юрий Афанасьевич, я приехал к вам по поручению и с просьбой найти возможность перенести крестины сына на другую дату. Так или иначе, их придётся отложить. На день-два - не больше. Или провести, как обычно.
- Блядь! - в досаде воскликнул депутат. - Всё в этой долбаной стране через жопу! Даже мальца без проблем нельзя покрестить!
- На то есть серьёзные причины. Они напрямую касаются безопасности вашего сына.
- Шо ты понимаешь, солдафон? Сегодня и дата благоприятная, и планеты как надо стали, и шо-та там ещё - хрен разберёшь эти бабьи заморочки!.. Именно сегодня моего сыночка надо покрестить, чтобы всё у него в жизни сложилось, как надо! Это ты понять можешь? Следующего раза надо будет ждать двенадцать лет!.. Сука!
Постояв немного против Бережного в безуспешной попытке найти в его лицо хотя бы намёк на понимание сути проблемы, Прилежный безнадёжно махнул рукой.
- Вали-ка ты, пока цел, к своему хозяину, псина! Пшёл вон, придурок!
Неторопливо уходя обратно по аллее, Бережной услышал, как депутат набрал кого-то на телефоне и произнёс, совершенно упавшим от отчаяния голосом:
- Владыка...
Огромная площадь Appellplatz была огорожена забором из колючей проволоки. Туго натянутые провода с острыми шипами пробегали от одного бетонного столба-гусака к другому, охватывая петлями белые керамические шишечки изоляторов, замыкая непролазным барьером всю бескрайнюю площадь. Внутри, стеная и глухо постанывая бродила неисчислимая толпа бледных и худых людей. Они шаркали деревянными башмаками по мелкому гравию площади, а сильный ветер трепал их изношенные полосатые робы. То тут, то там, между уныло бредущими в никуда полосатыми фигурами, вырисовывая плавные круги между ними, закладывая крутые виражи, ездили на скрипящих велосипедах эсэсовцы в чёрных мундирах. Держась руками за руль, они зажимали под мышками длинные деревянные палки. Если какая-нибудь полосатая фигура останавливалась и падала на колени или плашмя на шершавую поверхность площади, они налетали на неё на своих велосипедах чёрными коршунами и начинали остервенело охаживать жертву своими палками, намереваясь угодить именно по голове, чтобы сбить полосатую шапочку с угловатой, изуродованной голодом огромной головы. Несчастный пытался прикрыться костлявыми серыми руками от града ударов, но всё больше и больше сникал, припадая к земле, и в конце концов безжизненно распластывался там, становясь безучастным к избиению. "MЭtzen ab!!! MЭtzen ab!!! - орали, заходясь в ярости и неистовстве надсмотрщики и капо, без устали продолжая колошматить уже совершенно бесформенное тело. - Das schmutzige Schwein!" Их стараниями оно скоро превращалось в ничто, и ветер сносил куда-то в сторону измятую немилосердными ударами полосатую и пустую робу.
За сотнями полосатых фигур, понуро бродящими в замкнутом пространстве, где-то на другой стороне площади, выпирая в серое пресное небо широкую кирпичную трубу, стояло здание крематория - единственное строение на всей огромной площади. Из его высокой и широкой трубы не валил и не клубился чёрный и жирный дым, но из распахнутых ворот доносился монотонные удары и лязг давно остывших и изголодавшихся печных створок. Ритмичный, однообразный звук набатом накатывал на однотонное шуршание деревянных башмаков по гравию и на шелест ветхих роб на стылом ветру.
Закончив с очередным несчастным, надсмотрщики бросались к воротам, на которых был распят Фандер. Накрутив на руки концы колючей проволоки, чувствуя гудение проходящего по телу тока, он висел на воротах, изо всех сил стараясь удержать их закрытыми. Подскочив к нему, эсэсовцы и капо, били палками по доскам ворот, по проволоке, не смея коснуться самого Фандера. Каждый удар отдавался болью в его теле, но он лишь крепче сжимал и натягивал руками проволоку, терпя боль от впившихся глубоко в кожу стальных шипов.
Разгорячённые недавней расправой, обезображенные злобой и яростью надсмотрщики продолжали колотить палками по воротам, выкрикивая широко раскрытыми ртами насыщенные болью и ненавистью фразы. Вместе с их словами Фандера обдавало нестерпимой вонью разложения и густой могильной прелостью.
- Deine Nummer! Nenne die Nummer! Schnell!
Вздрагивая на дёргающихся от ударов воротах он тоже начинал орать, раздельно выкрикивая цифры своего номера, который не смог бы забыть никогда и ни при каких условиях:
- HДftling Nummer ein, fЭnf, neun, drei und drei, und sechs! - выпаливал он заученные насмерть цифры в какие-то пару секунд, зная, что лишь так можно хотя бы на время избавиться от остервенелых приказов.
- Entlass mich! Du versprachst! - получив требуемый ответ, охранники начинали молить, вторя монотонному лязгу голодных печных заслонок. Чёрные дыры их ртов растягивались, выедая сознание Фандера ужасом глядящей на него пустоты. - Entlass mich!
Они, как и все тени, не имели плоти - лишь тонкую серую оболочку, непрочной тканью покрывающей черноту бездонной пустоты.
В ответ на их мольбы он лишь крепко зажмуривал глаза и отворачивался, каждую секунду ожидая, как длинные палки в конце концов ударами опадут на него, но снова крепче натягивал проволоку, удерживая ворота, продолжая висеть на них живым замком.
Но тут в полосатой понурой толпе кто-то снова падал, растратив последние силы, и, подхватив свои противно и визгливо скрипящие велосипеды, надсмотрщики, лихо петляя между вяло бредущими фигурами, устремлялись к очередному несчастному для скорой расправы над ним.
Когда из заклубившейся перед ним пыли материализовался недавно избитый HДftling, колдун вздрогнул. Никогда прежде тени заключённых не подходили к нему так близко, покорно влача своё горестное существование внутри ограды. Это могли себе позволить лишь охранники. Обретя из пыльного вихря плоть, мертвец медленно подошёл к Фандеру и молча вцепился в шею. Его ледяные пальцы имели твёрдость металла и силу постепенно и немилосердно сжимающихся тисков. Пустые, оголённые голодом и тоской глаза смотрели сквозь колдуна, пронзая невыносимым отчаянием. Сначала хрустнула гортань, не выдержав силы пальцев мертвеца, затем совсем немного сместились шейные позвонки и по телу распятого человека пробежала током холодная слабость. Давление не ослабевало. До того как, сломаются шейные позвонки оставалось совсем немного, и Фандер задёргался на проволоке в предсмертной агонии, по-прежнему не отпуская ворот. Он готов был умереть на них, но оставить закрытыми, иначе вся эта армия теней, получив выход, ринется вон, и тогда... Он натужно захрипел, остатками сознания стараясь успеть сотворить Заклятие Освобождения от мары.
Вынырнув из тяжёлого кошмара, он подхватился на кровати и жадно втянул лёгкими несвежий после ночи воздух гостиничного номера и тут же зашёлся в приступе удушливого кашля.
Размытая акварель раннего утра едва легла на окна тихого гостиничного номера. Мелкая роса на стёклах размывала очертания тёмных монолитов близкого города, а сами окна неохотно пропускали звон и жужжание рано просыпающегося мегаполиса. На столе в номере стояла недопитая бутылка вина, два пустых бокала и небрежно расставленные тарелки с остатками закусок.
Потерев шею, на коже которой саднила, остывая, выхваченная из кошмара боль, он осмотрелся. Лежащая рядом вторая подушка ещё хранила тепло человеческого тела. Проведя рукой по свободной половине кровати, Сафон с тихой радостью вспомнил о вчерашнем визите к нему Тамары. Он никогда не задумывался над тем, чем были для женщины эти редкие встречи, но считал себя вполне довольным ситуацией. Он получал то, что хотел, а она в постели теряла голову, что можно было в какой-то мере принимать за искренность. Также устраивало и то, как почти покорно она выполняла его требования, никогда не докучая чисто женским нытьём, довольствуясь тем, что взяла лишь однажды. С её редкими, - как вчера - срывами он умел справляться, быстро возвращая контроль над должником.
Как подтверждение этому, на углу стола стояла оставленная сумка с образцами крови из роддома. Вчера Фандер даже не стал проверять их качество, будучи уверенным, что Тамара не решится так скоро проявить своё неповиновение. Теперь это уже не имело никакого значения. Стерягиной наверняка уже плотно занимается вечно недовольный и всех подозревающий Бережной. Колдун превосходно знал, что жалости и милосердия в этом человеке было в разы меньше, чем в таком отъявленном головорезе, как бригаденфюрер СС Шмедес. Сафон имел огромный жизненный опыт, чтобы делать такие сравнения, и вынужден был терпеть этого жестокого служаку до той поры, когда будет в состоянии самостоятельно, на своё усмотрение подыскать собственного помощника. Безмерная и излишняя жестокость также была плоха, как и глупое милосердие. Должники должны испытывать трепетное уважение к кредитору, а не парализующий действия ужас.
Поднявшись с кровати, Фандер прошёл в ванную комнату, с неудовольствием для себя чувствуя предательскую слабость в ногах. Пережитый во сне кошмар забрал слишком много сил для начала нового дня. А оказавшись перед зеркалом, сразу заметил синеватые и воспалённые полосы на коже шеи. Страшное осознание того, что в какой-то части сон стал реальностью, сковал холодом худого предчувствия сердце. Выходило, что у него осталось не там много силы, чтобы сдерживать и подчинять своей воле тени. Не получая обещанного освобождения из неволи, они постепенно обретали силу, и сегодня она вошла в реальный мир, едва не лишив жизни колдуна. Необходимо было срочно на время отойти от основных дел и заняться главной - тенями. Свою часть работы они выполнили. Теперь требовали этого же от него. Условия договора никто и ничто, кроме смерти, не могли изменить. Приобретая в реальном мире себе обязанных должников, Фандер в загробном мире сам становился заложником долга перед порабощёнными мертвецами. И если не дать того, чего требовали невольные души - рано или поздно они убьют его, обретя тем самым долгожданную свободу и начав долгожданный путь к Суду.
Выйдя из ванной, он открыл замок на входных дверях и распахнул их. На пороге, занеся руку для того, чтобы постучаться, стоял Бережной - как всегда подтянутый, энергичный и безукоризненно одетый в свой тёмный костюм и короткий чёрный плащ.
- Доброе утро, Григорий Андреевич, - слегка удивился Бережной, входя в номер и закрывая за собой дверь. - Как вы это делаете? Откуда вы знаете, что я пришёл? Мне никогда не удавалось постучаться вам в двери.
- Ваша энергия так темна, что не заметить её на светлом фоне обстановки гостиницы просто невозможно.
- Да? - тихо изумился агент. - Это плохо?
- Какая разница? - хмыкнул колдун. - Если вы будете знать о собственной сути правду - это что-нибудь изменит или как-то повлияет на вас?
- Пожалуй, нет, - поторопился небрежно ответить Бережной, подходя к столу на своих громко скрипящих и буквально отполированных до зеркального блеска туфлях. Он указал на сумку. - Здесь всё?
- Этого вполне будет достаточно, - сказал Фандер.
Удовлетворённо кивнув головой, утренний гость достал из-под плаща завёрнутый в полиэтиленовый пакет пластиковый контейнер.
- Это то, что вы просили. Вот...
Фандер достал и открыл контейнер. На рифлёной поролоновой подкладке лежал никелированный пистолет и полная патрон обойма.
- Обязательно такой блестящий?
Бережной развёл руками.
- Это редкое оружие - коллекционное. Если бы вы дали немного больше времени, удалось бы подыскать более подходящий вариант. А так - извините... Только к утру закончили изготовление боеприпасов. Вы же такие хотели?
Не оставалось ничего, как принять предложенное. Захлопнув контейнер, Фандер бросил его на незастланную кровать. Спросив кивком разрешение, агент осторожно взял в руки сумку с образцами крови.
- Я вас жду в машине, - бросил он, направляясь к дверям.
- Я не поеду, - ответил ему колдун и тут же пояснил: - Появились срочные дела.
Круто развернувшись на каблуках скрипучих туфель, Бережной с удивлением выпятил губу.
- Простите, но должен напомнить, что обо всём было давно договорено. Ваше...
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска и скачивания книг
Книжный Бот
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
ВКОНТАКТЕ