Теменная кость

Roman Leroni

www.facebook.com/roman.leroni

roman.leroni@gmail.com

+380 (67) 289 20 48

Количество знаков: 1 194 527

Авторских листов: 29

ТЕМЕННАЯ КОСТЬ

роман

Роман Лерони

Посвящается моей дочери Алевтине.

Ты сердце моё.

Ты душа моя.

Я тебя очень люблю.

Я всегда с тобой.

Будь внимательна и осторожна.

Да хранят тебя ангелы.

Выражаю благодарность своей жене Юлии и падчерице Наталье за те неоценимые понимание, поддержку и участие, которых, не смотря на все сложности нашего времени, оказалось вполне достаточно, чтобы была дописана последняя строка этой книги. Спасибо вам и храни вас Господь.

Спешу выразить также благодарность Михаилу Марценюку. Спасибо за те внимание и такт, с которыми ты пытался разобраться во всех перипетиях книги, которая досталась тебе в сыром варианте авторской редакции. Немало твоих предельно корректных замечаний, а также наши беседы о множестве смыслов всего сущего и происходящего в нашей жизни, стали определяющими для сюжета "Теменной кости". Спасибо тебе и будь счастлив.

Также спасибо Олегу Сенику, Олегу Ярошу и Денису Тапилину. Я благодарен судьбе за то, что у меня есть такие прекрасные друзья, за то, что нас объединяет не только любовь к небу, авиации, истории и литературе, но и за то, что нас различает, делая наше общение невероятно интересным. Спасибо вам, товарищи мои.

ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ!

При написании практически всех ключевых моментов этой истории автор консультировался со специалистами в разных областях. Помощь оказывали и офицеры спецслужб, и правоохранители, и эксперты, и учёные, и священники, и сектанты, и различные практики оккультных наук, а также простые люди, вольно или невольно ставшие участниками собственных странных, а порой и по-настоящему страшных историй. Зачастую консультанты не находили согласия сами с собой, спорили друг с другом, противоречили, но в общем их мнения и рассказы легли в основу этой истории, которую автор вынужден назвать вымыслом потому, что на основе этих консультаций была создана вымышленная история, а не пересказаны реальные. Если какие-то её события и имена всё-таки совпадут с реальными, их следует принимать, как случайность, а если они упрямо будут напоминать окружающую нас действительность - это говорит хуже только о ней самой, чем о рассказанной истории.

И главное: этот роман - не сборник рецептов, как усложнить кому-то жизнь или облегчить свою. Все обряды, ритуалы, которые встречаются в сюжете, не имеют ничего общего с теми, что существуют в реальности. Прежде всего эта книга - способ хорошо развлечься и немного серьёзно подумать о причинах превратностей судьбы. Если же после её прочтения появится неукротимое здравым смыслом желание поискать и испробовать тот или иной рецептик упрощения жизни с помощью чар - долг автора предупредить, что культ Зависти заставит любого рискнувшего заплатить стократную цену за подобную шалость, не говоря уже о неминуемом возмездии того, в кого большинство из нас предпочитает не верить, чтобы не беспокоить весьма чувствительную ко всякого рода наставлениям совесть.

Все консультанты от выражения авторской благодарности и упоминания в книге, отказались, ссылаясь на благоразумие.

Возраст читательской аудитории - 18+

- Папа, скажи, кто эти люди? Я их боюсь.

- Успокойся, ребёнок мой. Это рабочие, это шахтёры, это крестьяне.

- Почему они такие страшные?

- Они пьяны, сынок.

- Почему они злые?

- Они бедны, сынок.

- Чему же они тогда радуются?

- Они околдованы, сынок.

Из разговора в Мариинском парке

Киев, осень 2013

Никому не разрешено заниматься кудесничеством, иначе свершит над ним смертную казнь мстящий меч.

Г. Крамер, Я. Шпренгер

Не предавайся греху, и не будь безумен: зачем тебе умирать не в своё время?

Екклесиаст 7:17

Ворожеи не оставляй в живых.

Исход 22:18

Зависть -- один из наиболее действенных элементов ненависти.

О. Де Бальзак

Магия - это власть.

Румпельштильцхен

Тяжёлая июньская ночь вязким зноем переполняла городскую окраину. Полная луна белым и необъятным ореолом высушивала капли редких звёзд и выливала свой мёртвый свет на дремлющий в душной неопрятности микрорайон. Рубленные силуэты многоэтажек громоздились грубыми провалами черноты на фоне тёмно-синего неба, по которому редкими неподвижными штрихами рассыпалась сухая седина тающих от зноя облаков. Редкие уличные фонари скупо освещали со своих мачт пятачки истрескавшихся тротуаров и мостовых, и в этом жёлтом конусе света неподвижной раздражающей сеткой висела густая взвесь из хлопьев тополиного пуха. Жар от перегретых за день беспощадным солнцем бетонных домов, казалось, стекал вниз по стенам, шуршал по жёсткой ости стриженой травы, просачиваясь в трещины высохших в камень и местами вытоптанных газонов. Серебро полнолунной ночи изредка воровато скрадывали вспышки света из окон на рубленных этажах высотных домов, но захлебнувшись солоноватым и пряным от пыли зноем, они тотчас гасли, ныряя обратно в смолистую темноту также внезапно, как и зажигались.

Ночь натужно гудела вентиляторами кондиционеров, втягивая в чёрные ненасытные дыры квартир ту скупую прохладу, что нехотя струилась с высоты, пытаясь достичь почти мёртвой земли. Где-то рядом гулкую тишину разбивал апатичный плач неспокойного ребёнка, которого от жары не могла спасти даже сонная родительская любовь. Разбитым эхом меж домов металась остервенелая собачья брехня. Где-то совсем рядом на верхних этажах кряхтел и харкал курильщик, и его тяжёлая слизь сочными шлепками падала на чей-то карниз, добавляя тошнотворных ноток в однообразную барабанную дробь из падающих капель кондиционерного конденсата. Откуда-то издалека доносилась нескромная супружеская перебранка, больше схожая на вскрики тонущих людей. Измученным раздражением она выплёскивалась матюгами в жаркую ночь, вязла в её безразличии, впитывалась в ночную немоту. И нестерпимо оглушительно трещали сверчки. Эти твари были единственными, кого нависшее над вялым городом пекло одухотворяло, заставляя петь с самым невероятным неистовством.

По проспекту неспешно, с перебоями журча перегретым мотором, скрипя разбитыми корпусом и рессорами, проехал милицейский УАЗик. Машина медленно скатилась в ложбинку проспекта, к перекрёстку сухонькой улочки, и остановилась там, коротко и высоко взвизгнув изношенными тормозами. Несколько раз, тихо хрюкнув, нехотя заглох двигатель, и из автомобиля выбрались четверо милиционеров. Шаркая стоптанными ботинками по шероховатому асфальту, они деловито обошли перекрёсток, небрежно обыскивая фонарями прилегающие к проезжей части газоны и кустарники.

Луч фонаря белым светом скользнул по вялому и пыльному кусту сирени.

- Чёрт!

Пучкин вжался в окаменевшую землю под кустом, невольно втягивая в плечи голову. Ему показалось, что все вокруг услышали, как захрустела под ним сминаемая жухлая трава. Он зажмурил глаза и затаил дыхание, ожидая требовательного окрика. Вместе с охватившим его ужасом он почувствовал, что какой-то частью своего сознания хочет, чтобы их сейчас нашли под этим воняющим мочой и отцветающим цветом кустом, и весь этот кошмар враз бы закончился.

Пучкин дёрнулся всем телом, как от удара током, когда почувствовал касание к своей руке. Подняв голову, он увидел совсем рядом с собой лицо того, кто был сейчас с ним рядом - того, кто с момента их знакомства называл себя не иначе, как Инквизитор.

- Успокойся, - неслышно, скорее ощутимо, прошептали губы Инквизитора. - Они сейчас уедут. Скоро.

Пучкин медленно выдохнул и сделал долгий вдох, наполняя грудь жарким воздухом, в котором, казалось, кроме едких паров собачьей мочи, пыли и запаха сгоревшего бензина вообще не было кислорода. У него началась одышка, и он задышал часто, шумно, понимая, что вот-вот его сейчас охватит безумная паника. Захотелось вскочить и бежать прочь от неотвратимости того, что должно было вскоре произойти.

Инквизитор, словно понимая его состояние, подполз ближе, охватил руками и стал что-то шептать на ухо. В этом шёпоте совершенно нельзя было разобрать слов, но этот шелест сухих, непонятных слов успокаивал, расслаблял.

Пучкин постепенно совладал с чувствами, зашарил рукой по траве в стороне от себя, нащупал прохладные стеклянные бутылки, наполненные прозрачной жидкостью, и тотчас отдёрнул руку, словно коснулся раскалённого металла.

Милиционеры собрались у своей машины. Двигатель автомобиля был заглушен, и до затаившихся в засаде людей доносился их сдержанный тихий говор. У кого-то из них зазвонил мобильный телефон.

- Да, - ответил милиционер из темноты перекрёстка. - Да, всё проверили. Проблем не должно быть... Мы будем рядом. Покатаемся по району. Да. Заводи! Поехали. Потом вернёмся.

УАЗик фыркнул не успевшим остыть двигателем, отплевался бензиновой гарью и покатил дальше по-пустому, безлюдному проспекту. Через несколько секунд красный свет фонарей машины растворился в жидкой от зноя темноте.

- Я не могу, - выдохнул Пучкин, глядя на опустевший перекрёсток, который из засады был виден, как на ладони. - Я домой пойду.

Инквизитор схватил его потной рукой за подбородок и с силой повернул к себе. В темноте его глаза блестели от гнева.

- Прежде о сыне подумай, затем о себе. Тебя здесь никто не держит! Можешь валить на все четыре стороны. Как знаешь! Дело твоё. Но твоему сыну осталось недолго, как тебе. Вас попросту не станет - убьют! Они добьются своего, а вы сгниёте под пошлыми венками, и через год о вас и ваших могилах никто не вспомнит. Никто вас не защитит, кроме вас же самих.

Эти тихие, но жестокие слова не злили, не подзадоривали. Они стискивали волю невидимыми обручами, заставляя вновь подчиняться обстоятельствам. Пучкин часто заморгал, силясь справиться со слезами, которые жгучими бессилием и обидой запекли в глазах. Как он позволил себя втянуть в эту историю? Как вообще такое могло случиться? Как вообще можно было во всё это поверить?! Это же настоящее безумие! Возмущение кипело где-то под сердцем, бурлило и обжигало.

Пучкин схватил руку Инквизитора и грубо оторвал от своего лица, отталкивая прочь.

- Такие вот дела, Вася, - тихо закончил Инквизитор и замер, прислушиваясь.

Василий тоже застыл. Сквозь гудящую кондиционерами тишину он явственно расслышал цоканье женских каблучков по асфальту, и посмотрел на спутника. Инквизитор приложил палец к губам и едва слышно произнёс:

- Она, не одна. Ещё с кем-то. Так и должно быть. - И отвечая на немой вопрос Пучкина, добавил: - Может, с учителем пришла или с заказчицей - такое бывает. Ничего отменять не будем. Делаем, как договорились: ты бросаешь бутылки, я заканчиваю дело.

Он перевернулся на спину, достал из-за джинсовой куртки пистолет и медленно, почти бесшумно передёрнул затвор. Затем поставил оружие на предохранитель.

- Бросаешь бутылки и уходишь - быстро, дворами. Потом на днях встретимся. Я тебя сам найду.

Он быстро перекрестился и улыбнулся спутнику. От этой улыбки у Пучкина, несмотря на жару, спина отвердела от холода. Он не глядя нащупал бутылки с жидкостью, подтянул ближе к себе, поудобнее, под руку. И уже не чувствовал никаких запахов, оглушённый частыми и гулкими ударами собственного сердца.

Вернулась боль. Она проснулась там же где и прежде - где-то в животе, и стала пульсирующими ударами выкусывать нутро. Единственное средство борьбы с нею - таблетки в хрустящем "блистере", - лежали в нагрудном кармане. И чем ближе раздавалось неторопливое цоканье женских каблучков, тем сильнее становилась эта боль. Она пульсировала, вспыхивала в такт этому, как ему казалось, оглушительному цоканью. Василий, было, подумал об этом факте, как о мистическом совпадении, но отогнал эту простую мысль: совсем недавно он выяснил, что всё мистическое и ужасное, случившееся с ним и его сыном - не что иное, как реальность. Жуткая, невыносимая, безумная, но всё же реальность. Это подтверждали два основных факта: безнадёжно больной сын в реанимации и его собственная боль, которая сейчас невыносимым огнём разгрызала печень.

Прежде Пучкин уступал этой боли, глотал таблетки, замирал, ожидая, когда наркотический дурман изолирует сознание от страданий, иногда тешась мыслью, что скоро, как обещали врачи, всё закончится. Каких-то три-четыре месяца, может - шесть, а там... Он рассчитывал за это время помочь сыну побороть недуг. О себе был бы рад думать в будущем времени, но что он мог? Всех накопленных средств должно хватить только на сына, на его лечение.

Сейчас же боль делала его сильнее, злее и решительнее. От недавнего приступа паники не осталось и следа. Он был готов сделать всё, как велел Инквизитор. Вполне возможно, что этот безумный поступок отца будет способен помочь маленькому сыну - какая никакая, а надежда...

Цоканье каблучков раздавалось уже совсем рядом, но никого ещё не было видно. Были слышны лишь тихие женские голоса. О чём-то вполголоса переговариваясь, они шли медленно и спокойно, словно эта ночная прогулка была для них не более, чем привычное развлечением. В какой-то момент Пучкину показалось, что в женском говоре он расслышал голос той, которую знал давно и хорошо, но тут же прочь отогнал от себя это наваждение. Даже сейчас он изо всех сил отказывался верить в очевидное...

Женщины подошли и стали в тени разлапистой, посеребрённой лунным светом липы, что подпирала угол многоэтажки на противоположной стороне улицы. На таком расстоянии их светлые силуэты были едва различимы. Без проблем угадывались их движения и жесты, когда они оглядывались, осматривались, словно выбирая для чего-то необходимый момент.

Одна из женщин достала телефон. Экран осветил её лицо - мертвенно-бледное пятно света застыло на неясных чертах лица. Стало слышно, как тихо запели от касаний кнопки. Мгновение спустя женщина поднесла телефон к уху.

Василий Пучкин дёрнулся и его затрясло, словно от болезненного озноба, когда в его кармане неожиданно завибрировал телефон. Это было так внезапно, что Василий машинально и торопливо потянулся рукой к карману, но Инквизитор перехватил её и сжал, предостерегающе покачав головой, взглядом показывая в сторону женщин и приложив, в который раз за эту ночь, палец к губам. Василий торопливо согласно кивнул и перевёл дух, вспоминая, как загодя, по совету спутника, переключил телефон на вибровызов.

Телефон в кармане дребезжал настойчиво и долго. Василий сам сейчас не хотел ни с кем говорить в эти мгновения - верх глупости! Но всё же скребло любопытство: кто звонил? Как-то Инквизитор рассказал, что когда против ведьм готовят акции, возвращают порчу, они часто выдают себя тем, что пытаются пообщаться с жертвой непосредственно. Конечно, это могла быть ещё одна капля безумия, которое, так вдруг и неожиданно, 4стало морем реальности, но всё равно хотелось хоть одним глазком посмотреть на экран телефона - одним подтверждением больше или меньше, и какая, собственно, разница! Ну а, вдруг, он всё-таки ошибается, и всё станет на свои места, всё будет, как прежде - семья, жена, здоровый сын, а? И тогда можно встать в полный рост, перешагнуть через Инквизитора, через лежащие рядом бутылки, зашелестеть блистером, глотнуть таблетку, и когда утихнет боль, помечтать о том, что завтра сын в реанимации выйдет из комы, и можно будет спланировать, как провести с чадом оставшиеся месяцы своей жизни. И женщиной, которая стояла сейчас на той стороне улице, окажется совсем не та, о которой он так не хотел сейчас думать.

Телефонный зуд оборвался. Женщины перебросились короткими фразами и одна из них спокойно вышла на проезжую часть. Она направлялась прямо к центру перекрёстка. Там она снова осмотрелась, присела и что-то чем-то стала рисовать на асфальте. Тихий скрежет достигал сознания наблюдателей и скоблил его раздражением. Затем она встала, что-то достала из карманов, стала или разливать вокруг себя, или рассыпать, одновременно что-то произнося.

Василий сам понял, что пора. Он подобрал бутылки и встал. Через пару секунд он подбегал к перекрёстку. Он не слышал, как закричала та, которая осталась стоять в тени под липой. Он видел, как обернулась на этот голос другая - та что стояла в самом центре перекрёстка. Ему так и не удалось разглядеть её лица. Обе бутылки, ярко блеснув под лунным светом стеклом, упали к её ногам. За мгновенно вспыхнувшим пламенем уже было невозможно никого рассмотреть.

Он не видел, что происходило дальше. Слышал только сдвоенный, сливший в один нечеловеческий крик. Было совершенно непонятно, кто кричал - мужчина или женщина. В этом крике было столько боли, ненависти и ярости, что казалось - это кричал зверь! Затем раздались частые выстрелы и всё стихло.

Василий более или менее пришёл в себя, когда бежал через очередной куцый двор, лавируя между автомобилями, которыми в беспорядке были заставлены все дворы района. На ходу он пытался достать из карманов телефон и таблетки. И боль, и любопытство стали просто невыносимыми. Ещё ему показалось, что кто-то, захлёбываясь натужным хрипом, бежит за ним. Он остановился, прислушался, одновременно выгрызая зубами прямо из блистера таблетку - сначала одну, затем другую. Да, за ним бежали. Он удивился. С Инквизитором они заранее договорились расходиться в разные стороны, наметив пути отхода после проведённой акции.

Он оторопел от неожиданности, когда в лунном свете, хрипя и быстро шлёпая одной босой ногой, а другой почему-то стуча, как протезом, сильно припадая на неё, прямо на него выбежала женщина.

- Будь ты проклят! Ты труп! Мертвец! - прохрипела она в одышке и сходу ударила его по голове туфлями, которые держала в руках.

Яркая, синяя вспышка развалила сознание Пучкина, и он рухнул на асфальт, хорошо приложившись затылком о мостовую. В сознании полыхнуло ещё раз, но он остался при памяти, хотя реальность растекалась фиолетовыми сполохами, стала жидкой и колышущейся.

Он ничего не соображал, но видел над собой искажённое, обезображенное яростью лицо склонившейся над ним страшной женщины. Вылезшие из орбит огромные глаза, дёргающиеся дряблые щёки, частое хрипящее дыхание, рассыпавшаяся копна спутанных волос, оскал клацающих кривых и каких-то неестественно длинных зубов... Жуткий чёрный провал рта осыпал горячей слюной, обдавал кислотой винного перегара лицо, когда она кричала, наклонясь над распластанным Василием:

- Сдыхать, тварь, будешь в муках! В страшных муках!!! Козёл! Урод! Сволочь!.. Я об этом лично позабочусь. Вот тебе! Вот!!!

Что-то липкое, холодное и мокрое выплеснулось ему в лицо, попало в рот, стало противно-солёным и жгучим на языке. Василий поперхнулся, от чего полностью пришёл в себя и сел. Рядом уже никого не было... Он провёл рукой по лицу и почувствовал на пальцах какую-то липкую, дурно пахнущую жидкость. Сплюнул. Чистой рукой полез в карман за телефоном, чтобы с его помощью посветить себе на руки. Язык уже не пекло. Полость рта быстро немела. Жгло где-то уже в горле. Эта боль была гораздо сильнее той, что объедала нутро. Она стала стягивать гортань, словно удавкой. Через секунду Василий захрипел, стараясь изо всех сил втянуть в себя хоть немного воздуха. Откуда-то снизу, от грохочущего сердца к голове стала подниматься, возвращаться холодная волна паники и ужаса.

Свет от экрана телефона осветил руку: ладонь и пальцы были измазаны чем-то блестящим, тёмно-зелёным, противным и вязким на ощупь. Неприятная жижа обжигала кожу на руке, впитываясь в неё.

Последнее, что увидел Василий Пучкин - это надпись на экране своего телефона, имя того, кто недавно пытался ему дозвониться.

"ЖЕНА"

* * *

Во Франции суд приговорил к тюремным срокам двух мужчин и женщину, которые изгоняли дьявола из 19-ти летней девушки.

Экзорцисты, среди которых был и парень пострадавшей девушки, получили от трёх до шести лет лишения свободы и ограничения в гражданских правах, хотя прокурор просил для подсудимых за совершённое преступление по 12 лет каждому. Суд признал их виновными в незаконном удержании человека в неволе, похищении и насилии. Также они обвинялись в пытках и варварстве, но в ходе разбирательства эти обвинения были сняты, как недоказанные.

После оглашения приговора Антуанетта, потерпевшая, уроженка Камеруна, выразила возмущение столь мягким вердиктом, заявив, что эти люди невероятно опасны.

По данным полиции преступление было совершено в мае 2011 года, когда девушку похитили, поместили в частный дом в пригороде Парижа, привязали её к кресту и удерживали в таком положении семь дней, пока её не обнаружила полиция. По их словам девушка была до предела истощена, обезвожена и имела на теле многочисленные следы от пыток и побоев.

С вами в жизненных историях радио "Судьба"...

Он остановил свой старый бордовый lanos где-то за Полтавой и добрых пять минут сидел за рулём в тишине, ожидая, когда оцепенение после долгой ночной дороги отпустит тело и сознание. Серый жидкий туман неподвижно висел над трассой, оседая седой изморозью на прошлогодней ости мёртвой травы в полях по обочинам дороги. Почти ледяная влага липко шелестела на избитом асфальте трассы под колёсами редких фур. Тяжёлые машины с огромными квадратами своих длинномерных прицепов натужно вдавливались в туманное пространство и пропадали там, растворяясь в дорожной безвестности.

Он предупредительно поставил lanos подальше от проезжей части, чтобы какой-нибудь задремавший за рулём фуровоз не сгрёб его вместе с корейской жестянкой запорожской сборки в миры, в которые в двадцатипятилетнем возрасте торопиться не следовало. Выходя из машины он включил стопы и аварийку, мало надеясь, что этих мер будет достаточно, чтобы вернуть к реальности зазевавшегося дальнобойщика и тот успеет отвернуть в сторону, избегая столкновения. Густой туман оставлял слишком мало надежды, но съезжать с обочины в подмёрзшую грязь поля было ещё большим безрассудством.

Лучше, конечно, было продолжать поездку, чтобы к началу рабочего дня успеть в ещё свободный от пробок Киев, побывать дома, принять душ, переодеться в чистую одежду и в свежем виде явиться пред очи начальства в своём Управлении с готовым докладом о командировке. Всё это было бы слишком хорошо, если бы не чёртов туман... Он захватил путника где-то сразу за Днепропетровском. Серая мгла, в которой увязал дальний свет фар в каком-то десятке метров, изматывала психику до предела. Оставалось только пристроиться в кильватере первой попавшейся фуры и плестись за ней на жалких сорока "км-ч", тупея от однообразия и постоянного напряжения. Если от Донецка до Павлограда дорога заняла каких-то два часа между ранним вечером поздней ночью, то от туманного Павлограда до утонувшей в сырой серости Полтавы - больше пяти - всю ночь до рассвета. И всё это время почти перед самым бампером deawoo качалось грязно-белое пятно задка фуры.

Промозглое ранее утро поздней весны нехотя оплывало тяжёлым туманом с трассы в застывшие, заиндевевшие поля.

Выйдя из машины, скинув пиджак, чтобы лучше чувствовать кожей под рубашкой ледяной холод тумана, зябнуть от него и трезветь от липкой усталости, он спустился со ската обочины прямо в поле.

Давно не паханое, оно скрипело под ногами оледеневшими колтунами старой многолетней травы, звонко хрустело ноздреватым ледком на пустых лужах и шуршало грязными латками окаменевшего от заморозка лежалого снега.

Поздняя апрельская весна растекалась по остывшему за зиму миру ледяными тяжёлыми туманами.

Он побежал по полю, хватая широко раскрытым ртом прелый от неподвижности и холодный воздух, одновременно делая маховые движения руками, разгоняя по одеревеневшим членам кровь. Она горячими толчками разбуженной энергии растекалась по жилам, выдавливая вон из тела неприятную усталость.

Назад к трассе возвращался, ориентируясь в тумане на шум проезжающих автомобилей. Вышел почти точно к месту стоянки своего автомобиля - в серой мгле едва разглядел тёмные очертания машины, а когда подходил, заметил, что возле неё торопливо суетятся ещё какие-то тени. Успокаивая после пробежки дыхание, он быстро накинул пиджак на плечи и расстегнул кнопку замка на кобуре "оперативки", в которой под мышкой болтался ухватистый "форт".

Всё, что можно было открыть на lanos'е, было открыто. Возле распахнутых дверец машины, капота и крышки багажника деловито и неспешно суетилась четвёрка втянутых в пятнистую серо-синюю униформу беркутовцев. На каждом была чёрная кевларовая "ушастая" каска, на лицах - непроницаемые балаклавы, у каждого за спиной "калаш". У тренированных мужиков дело спорилось хорошо: двое выкидывал из салона всё подряд, третий, выбросив в прихваченную заморозком придорожную грязь ножной насос из багажника, с интересом крутил в руках очередную находку - старую бейсбольную биту. Четвёртый стоял у открытого капота и что-то записывал в потрёпанный блокнотик. Немного в стороне стоял приземистый горбатый lexus, на бортах и капоте которого красовались наклеенные шевроны с белым орлом "Беркута". На машине были полтавские регистрационные номера.

Заметив подходящего человека, стоящий у капота широкоплечий молодец привычным движением стянул со спины под руку автомат и снял его с предохранителя, затем сунул под заношенный разгрузочный жилет свой блокнот.

- Кто таков? - рявкнул он. - Почему машину бросаем на трассе?

- В чём дело?

Простой вопрос озадачил богатырей. Они разом повернулись в сторону подходящего и стянули под руку свои автоматы по примеру своего товарища. Маски балаклав скрывали лица, но хорошо было видно в отверстия, как четыре пары глаз настороженно следят за каждым движением подходящего человека.

Он полез в карман брюк.

- Руки! - тотчас раздался грозный окрик.

Но за этот короткий окрик ему всё же удалось выхватить маленькое портмоне, прикреплённое к поясу недлинной цепочкой. Он распахнул его, демонстрируя удостоверение.

- В чём дело? - повторил он свой вопрос, направляясь к тому беркутовцу, который стоял у капота его машины, и которого сразу выделил для себя, как старшего группы.

- Пасть закрой!

Рука бойца схватила удостоверение и сорвала его от цепочки.

Тут же его сбили с ног на твёрдую грязь, заломили руки, быстро зашарили по карманам, обыскивая, а когда наткнулись на оружие под мышкой в кобуре, с такой силой ударили по спине в районе поясницы, что онемели ноги.

- Шо - вопрос не понятен? - пробасил кто-то с ленивой угрозой где-то над головой. - Кто таков - спрашиваю?

Из-за боли в спине невозможно было произнести ни слова. Чьё-то колено вдавилось между лопаток, почти лишая возможности дышать, а боль в спине едва не разорвала поясницу. Но ногам стала возвращаться чувствительность.

- Лейтенант Григорьев. Киев. Главное управление.

- Шо - мент, чи шо?

- Неграмотный? Читать не умеешь?

От этой отчаянной грубости можно было ожидать только ещё одного удара. У Григорьева от предчувствия даже засаднил затылок. Но вместо удара он увидел, как перед его лицом упало расстёгнутое портмоне. Туда же, в стылую грязь, упал пистолет - по частям: отдельно затворная рама, отдельно магазин с патронами и, наконец, сам пистолет с возвратной пружиной на стволе. А потом его отпустили.

Он встал, поднял оружие и удостоверение. Привычными, тренированными движениями он почти мгновенно собрал пистолет, сунув его в кобуру, так и не застегнув её. Удостоверение положил в карман. Огонь боли от поясницы стал стекать вниз, расплавляя, как казалось, ноги. Они затряслись, завибрировали от неприятной слабости.

Отряхиваясь от грязи и прилипшего гравия, он подошёл к тому, кто по-видимому был старшим, стараясь никак и ничем не выдать своей боли. Остальные отошли в сторону и переглядывались, не скрывая надменности и досады.

- Ты кто будешь?

- Типо старший, - одними глазами из маски-балаклавы усмехнулся беркутовец. - а шо?

- Документы предъяви.

- Облезешь, сыч столичный.

- Как знаешь, я номера вашего кабриолета срисовал.

- И шо? - снова усмехнулся тот. - Малюй хоть в полный рост! Мне-то шо?

- Ничего. Через пару часов, как доберусь до столицы, узнаешь.

- А доберёшься? Знаешь, сколько таких как ты на этом поле червяков кормит? А на том?

Он покряхтел в кулачище, затянутый в тактическую перчатку с обрезанными "пальцами", кивнул головой своим бойцам, и те медленно пошли к lexus'у.

- Ты тут без своих заездов столичных, менток. Понял? Жив и ладно. Помяли - будешь помнить братскую руку. Вали, давай, отсюда! Пшёл на хрен - сказал! Ну, шуруди по гравию!

Громила перетянул автомат на грудь, повесил на него свои ручищи и в развалку пошёл к своей машине. На полпути он остановился и обернулся.

- Как говоришь звать тебя, тело?

- Максом. Фадеевичем. Лейтенант Григорьев я.

Обходя машину, Максим закрыл капот, дверцы, багажник, по ходу собирая разбросанные вещи. Боль в спине уже таяла, успокаиваясь. Начал трясти крупный озноб. Это от адреналина и возмущения закипала кровь. Пережитым боли и унижению необходимо было дать надлежащий выход, иначе придётся тупо отыгрываться на педали акселератора. Туман стал немного жиже, развалился на косматые слои, и откуда-то сбоку эту промозглую серость стало освещать просыпающееся ещё невидимое солнце. Туман вскоре вообще пропадёт, но вымещать своё негодование через скорость на мокрой, местами обледенелой трассе - будет очень глупо.

Беркутовцы сидели в своём горбатом lexus'е, ожидая старшего, который сдвинув на нос нижнюю часть маски, переговаривался с кем-то по телефону. Максим сел за руль и стал шарить под сиденьем пассажира, разыскивая термос, который должен был вообще-то лежать на сиденье, но... Искать долго не пришлось. Термос был найден открытым, а его содержимое было вылито прямо на коврик. Пришлось выходить из машины.

Стряхивая с коврика разлитый кофе, он видел, как старший громила сел в lexus. В то же мгновение из джипа выскочил другой и, бряцая амуницией, подбежал к lanos'у, и, беспардонно распахнув дверцу, полез в "бардачок".

Отличный шанс отыграться за унижение нельзя было упускать. Сильный удар ногой по дверце рубанул "беркута" поперёк туловища. Боец вскрикнул, охватил себя руками и присел возле машины, шипя от боли. Максим оттолкнул его ногой и посмотрел в бардачок своей машины. Оставалось только усмехнулся, когда увидел, как на стопке старых дорожных атласов лежит несколько скрученных в шарики полиэтиленовых пакетиков. О содержимом гадать не приходилось.

Обернув руку носовым платком, он собрал пакетики с наркотиками и высыпал их в грязь, вдобавок растерев ногой. К тому времени, держась за ушибленные бока, поднялся пострадавший беркутовец, и, шатаясь, побрёл к своим товарищам, которые уже выбрались из машины и молча наблюдали за происходящим, разумно не предпринимая никаких действий. Уязвлённое самолюбие было поставлено на место - каждый выступ в свой паз. Максим сел за руль, коротко посигналил и поехал. Сейчас он чувствовал себя гораздо лучше, несмотря даже на то, что сильно болела спина, и на дверце машины осталась довольно глубокая вмятина и с нею предстоит что-то делать, тратя немалые деньги и время, которого никогда не было в достатке.

В зеркало заднего вида он видел, как быстро, трижды, "моргнул" фарами оставшийся стоять на обочине lexus.

Полученного после общения с полтавским "беркутом" адреналина хватило почти до Борисполя. На Иванковской просеке Григорьев остановился, чтобы позавтракать и выпить горячего чаю или кофе в одной из однообразных забегаловок, что ровным рядом примыкали к трассе, подпираемые сосновым лесом, в котором уже тёплое по-весеннему солнце выжигало косматые остатки тумана. Аромат прелой хвои выливался прямо на трассу, где смешиваясь со сладковатым запахом остывших шашлычных мангалов и свежим воздухом, будил здоровый аппетит у всех проезжающих мимо водителей и пассажиров.

После досадного приключения Максим проехал почти три часа, забыв включить отопление в салоне своего lanos'а. Теперь озяб и был голоден. Всё это время его грел сгорающий в крови адреналин. Выйдя из машины и ощупывая поясницу, в которой при малейшем движении корпусом скреблась боль, он мысленно признался себе, что коллеги из "беркута" доставили ему немало неприятных минут. Да, что там! Он был напуган и растерян, и лишь благодаря бравадному отчаянию чувствовал к себе сейчас хоть какое-то уважение.

Придорожное кафе выбрал по простому принципу - то, что ближе к месту остановки и не прогадал. Чай здесь подавали отменный: листовой, заваренный прямо в чашке. Чистый, проветренный зал был пуст. У всех столиков, что стояли у стен и окон, рядом находились розетки электропитания, был доступ в Internet через шаровый Wi-Fi - всё-таки до столицы каких-то полчаса пути, и комфорт цивилизации потихоньку, но уверенно осваивал пригороды. Пришлось вернуться за ноутбуком к машине.

Максим переживал, что портативный компьютер не пережил "ласки" флибустьеров из полтавского "Беркута", когда все вещи из машины были выброшены в мёрзлую грязь обочины. Но переживал напрасно. Ноутбук работал исправно, хотя и был изрядно измазан грязью. Прежде, чем сесть за рапорта, он позвонил домой.

На звонок пустым и немым шипением ответил автоответчик. Ещё неделю назад автоответчик отвечал записанным голосом жены, вежливо уведомляя всех звонящих, что хозяев нет дома, но можно оставить сообщение. Уже в который раз за эти несколько дней он испытал по этому поводу горечь: все дни его командировки супруга не отвечала на телефонные звонки. Робот оператора мобильной связи резюмировал этот неприятный факт с такими оптимизмом и энергичностью в голосе, словно за каждого потерянного пользователя ему платили подключением к ещё одной розетке: "Абонент находится вне связи или у него отключён телефон". На работу жене также было звонить бесполезно. Роль законного мужа и частота звонков оказались абсолютно бессильными против солидарности сотрудниц пресс-службы Генеральной прокуратуры. Милые девичьи голоса с не меньшим постоянством, чем у операторского робота, отвечали: "Надечка Витальна сейчас занята", "Ой, она у начальства" или просто - "Надюша на выезде по срочным делам. Перезвоните позже". И это "позже" следовало понимать, как "никогда".

Сделав заказ у опрятного бармена-официанта, он поставил телефон на автодозвон и принялся за рапорта. По итогам командировки в Донецк необходимо было дописать для начальства подробный отчёт. Также следовало не оставлять без внимания выходку полтавского "Беркута".

На часах было начало десятого часа. В первый рабочий день недели, в это время в столицу было лучше не въезжать. Основные магистрали города как обычно скованы сплошными заторами, как вода в горных ледниках, с той лишь разницей, что последние двигались гораздо медленнее в своих руслах. До половины одиннадцатого утра оставалось вполне достаточно времени на доклады и плотный завтрак, что было несравненно лучше, чем бестолковое раздражение простаивания в "пробках" и пустой расход недешёвого бензина.

Засветив экран, лежащий рядом с ноутбуком телефон быстро набрал номер. Но вместо уже привычного шипения, вместо ответчика по громкой связи ответил строгий женский голос.

"Да? Максим?"

Григорьев даже растерялся, не ожидая, что дома кто-то снимет трубку.

- Надя! Это Максим! Да, Максим. Я пытался дозвониться тебе...

"Нет, Максим, это не Надя, - ровно и пресно ответили из дома.

Максим вздохнул одновременно от разочарования и облегчения. Голоса Нади и её матери был удивительно похожи. В течение последних дней он делал попытки дозвониться тёще и тестю, но они также не брали трубки. Его отношения с родителями жены как-то не заладились с самого начала, и эта сложность заключалась прежде всего в той демонстративной дистанции, которую упорно держали они с зятем. Сразу после свадьбы они мягко, но вместе с тем и требовательно попросили не называть их "мамой" и "папой". "Вся эта фамильярность не для образованных людей, которые своим трудом добились многого в этой жизни. Ребёнок у нас один. От всех остальных будет вполне достаточно того, что нас будут называть по имени-отчеству". Римма Михайловна вещала эти истины, как непреложные Законы Мироздания, а тесть лишь безучастно, но покорно кивал головой. Он прилежно держался своей узаконенной роли: соглашаться со всем, что проведут в его жизнь дочь и жена.

- Здравствуйте, Римма Михайловна, - ответил Максим, гася в голосе предательские нотки проявления эмоций. - Вы знаете, где Надя? Я не могу с ней связаться почти неделю.

Он не любил, когда в их квартиру приходили посторонние люди без спроса. Его отец, имея ключ, не позволял себе такого. О тесте речи не могло быть вообще. Тёща же никогда не упускала возможности заявиться непрошенным гостем, предпочитая приходить, когда хозяева отсутствовали дома. Попытка высказать жене своё недовольство по этому поводу была резко резюмирована жёстким аргументом: "И что? Она моя мама!"

"Максим, я хотела с тобой об этом поговорить. Ты уже в Киеве?"

- Нет, но я уже подъезжаю.

"Это хорошо. Я тебя подожду".

- Я, к сожалению, не смогу скоро быть дома. Мне нужно на службу...

"Ничего, я найду, чем себя занять здесь. Я не хочу откладывать этот разговор. Ты меня понимаешь".

Он сделал пустую попытку быть настойчивым.

- Вы не сказали, где Надя?

Она выдержала паузу, давая понять, что ей необходимо время, чтобы прийти в себя от прозвучавшей бестактности. За три года он неплохо её изучил, как человек, по долгу своей службы обязанный разбираться в людях.

"Я не в том возрасте, Максим, и не в том положении, чтобы держать ответ перед кем-либо. Разумеется, что я, как мать, знаю о своём ребёнке всё, что мне следует знать. А вот ты, как муж моей дочери, дашь мне на этот вопрос самый полный ответ".

Он не ответил. Ему указали место, и хоть оно было весьма некомфортным, сидел он в нём крепко и прочно.

"Я рада, что ты меня понимаешь. - Через секундную паузу произнесла Римма Михайловна. - До встречи". И, не дождавшись ответа, отключила связь.

Максим медленно вздохнул и пошевелил плечами, разгоняя неприятную немоту в спине, за которой где-то шевелилась неприятная боль.

Из смятения и опустошённости, в которых он оказался, его вытащил бармен-официант. Его дежурные улыбка и слегка суетливая угодливость казались несравненно искренними, чем твёрдая безапелляционность, казалось бы, немного, но близкого человека. Ничего хорошего от предстоящего разговора с тёщей ожидать не приходилось, и Максим мысленно готовил себя к худшему. То, что не решалась сказать Надя, вполне охотно и без лишней сентиментальности скажет её мама.

- Плов, - произнёс бармен, заглядывая в глаза клиенту и расставляя приборы возле тарелки. - На сегодня первый. Свежий! Приятного аппетита. Может, чего-нибудь крепкого? Стакан кабернета неплохо успокаивает.

- Нет, спасибо. Мне нельзя - работа и я за рулём.

- Да, конечно. Извините. Кушайте на здоровье. Шашлык будет готов через десять минут.

Аромат плова был отменен! Хорошая еда не хуже вина способна вернуть доброе расположение духа.

Захлопнув крышку ноутбука, Григорьев посмотрел на часы. Бежал одиннадцатый час утра. Через полчаса можно ехать дальше. Обычно к этому времени пробки в столице рассасывались. Ехать следовало сразу на работу, в Главное управление Внутренних дел города Киева. Запланированный заезд домой для душа и смены одежды пришлось отложить по уже известным причинам. Меньше всего перед работой хотелось общаться с тёщей. Возможно, удастся выпросить у начальства пару дней отгулов - как ни как, только что вернулся из командировки, и необходимо было время, чтобы разобраться во всём, что стало происходить с личной жизнью. Бесконечно откладывать решение этой проблемы было уже попросту невозможно.

Он взял телефон и без раздумий выбрал абонента.

Ответили практически сразу - голосом бодрым, уверенным и знакомым до самой последней нотки и той самой колючей хрипотцы, что так очаровывала Максима с самых ранних лет.

На фоне где-то журчала вода. Наверняка, телефон у уха отца держала медсестра, а он мыл руки перед операцией.

"Да!"

- Отец, это Максим. Привет!

"Да, Максимка! - Также была хорошо знакома и эта самая яркая энергичность, с которой отец общался со всеми в начале рабочего дня. В конце её оставалось гораздо меньше. Вместо неё высеивалось больше хрипотцы, которая становилась более колючей. Хирург Григорьев очень любил свою работу и отдавал ей себя едва ли не полностью, оставляя родным только эту хрипотцу, как свидетельство своей безмерной усталости. - "Ты уже в Киеве?"

- Почти, отец. Где-то под Борисполем.

"За рулём?"

- Нет. Остановился отдохнуть, позавтракать и выпить чаю.

"Молодец! За рулём не болтай. Повидал я на столах эти конструкторы из болтунов... Как съездил?"

- Не без результата. Поставленные задачи выполнены. Ты как? Работы много?

"Какая работа у почти отставного эскулапа в поликлинике, Максимка? Старые добрые времена для меня закончились. Промышляю мелочовкой. Вот, мою руки в предвкушении ковыряния в двух липомах, трёх кондиломах, отбитом ногте и нелеченом порезе - вот и весь приход хирурга с почти сорокалетним стажем. Потом поеду к Дирягину и Машко - подвизают на обходы и консилиум, а мне в радость. Хоть на что-то ещё гожусь".

- Я о здоровье твоём спрашивал.

"Спасибо за беспокойство, Максимка. Не хочу отвечать, как одесские маланцы: не дождётесь, поэтому отвечу, как есть: есть работа будет и здоровье. У нас, стариков, как - пока двигаешься... Сам понимаешь. Твоё как?"

- Жаловаться нечего, - ответил Максим, и прислушался к спине - боль в пояснице всё ещё беспокоила, хотя и не такая острая, но стала как будто немного плотнее. Надо будет заглянуть в ведомственную поликлинику и не отлагая.

"Хорошо, что позвонил. Я хотел тебя спросить: Надя объявилась?"

- Нет, отец. Не могу с нею связаться. Пробовал много раз. Римма Михайловна ждёт меня дома для серьёзного разговора.

"Да? Плохо это, Максимка. Плохо. Неладно у вас как-то стало. И очень быстро".

- Да, отец, знаю. Постараюсь разобраться.

"Не надо разбираться, сын. Просто помиритесь".

- Я не ссорился.

"Тем более мирись! Ладно, прости мою заботу..."

- Ничего, отец, всё нормально.

"Знаю я ваше "нормально"! Сидите по разным углам, как сычи... Я хотел спросить тебя о свободном времени на эти выходные дни. Хочу с друзьями съездить на Ирпень - побраконьерничать рыбку. В компанию стариков срочно требуется расторопный молодой кашевар, официант и истопник по совместительству. В список тебя вносить?"

Из отца был плохой рыбак. Но с друзьями он ездил уже десять лет на одно и то же место на реке Ирпень - к селу Душевке, не только ради живописного места и компании проверенных временем и жизненными испытаниями товарищей, но и по одной весьма серьёзной причине, которая наполняла сердца всех ныне здравствующих Григорьевых печалью всё последнее десятилетие...

- Ты вноси меня в список. Я очень буду стараться. Если с Надей уладится, придумаю, как потратить выходные на примирение. Надеюсь, что тогда простите меня с мамой.

"Разумеется! Мы тебя хорошо понимаем..."

- А если нет - располагайте мною полностью.

"Ура! Поедим знаменитой ушицы и шашлыков от Григорьева-младшего! Максимка, ты извини меня, но, кажется, клиент на столе дозрел под лидокаином - засыпает. Не люблю будить людей, стоя над ними с ножом в руках - не всякий выдержит. Созвонимся. До свидания".

Связь тут же оборвалась. Это было в манере Фадея Петровича. Он не любил, когда с ним прощались: "Не обещай встреч, - говорил он, - а приходи встречаться".

Завтрак был отменным! Скорее всего, его готовил тот узбек, что время от времени заглядывал в зал, к бармену, показываясь в измазанных сажей халате, переднике и шапочке. Плов был рассыпчатым и вкусным, а не той липкой кашей с мясом и овощами, которую выдавали за плов почти все столичные рестораторы, у которых Максиму доводилось нередко столоваться. Шашлык был одновременно и сыроват и хорошо обжарен, как если бы его готовили на очень быстром огне. Это было упущением повара, но именно такое, слегка сыроватое, но хорошо промаринованное и сильно обжаренное мясо любил Максим. Своей ошибкой повар угодил клиенту, чем добавил тому немного хорошего настроения в это утра.

...Сегодня утром был госпитализирован с высокой температурой один из жителей столицы. На нынешнюю позднюю и холодную весну - случай более чем заурядный! Половина редакции нашего радио находится дома на "больничном". Правда, до вызова "неотложек" дело, слава Богу, у нас не доходило. Но, как сообщили нам из Пресс-центра Главного управления МЧС столицы, кроме выезда бригады "Сто один" - "скорой", на этот же адрес были вызваны команды служб "Сто два" и "Сто три". Когда несчастного в бессознательном состоянии от температуры в сорок один и пять градуса выносили на носилках в "скорую", во дворе горел его недавно купленный автомобиль, а также несколько соседских, стоящих рядом.

Свидетели и родные уверяют, что эти события произошли одновременно.

Наши корреспонденты разыскали пострадавшего. Ему пришлось провести несколько утренних часов в отделении интенсивной терапии. Теперь он переведён в обычное отделение в одной из больниц города. Мы пообщались с ним по телефону. На наше удивление он находится в хорошем расположении духа и уверяет, что и ему и его семье невероятно повезло. Этим утром они планировали отправиться в дальнюю поездку. По каким-то причинам выезд был отложен. Счастливца даже не огорчает то обстоятельство, что автомобиль был не застрахован. От более подробных комментариев он и его близкие отказались.

Врачи пока не определили причин столь резкого ухудшения состояния здоровья этого человека и надеются, что смогут выяснить это во время обследования. Они лишь заметили, что столь высокая температура очень опасна для человека, и пострадавший сейчас находится под постоянным наблюдением и о выписке из стационара говорить слишком рано.

Также мы связались с МЧС. Служащие пресс-центра сообщают, что явных признаков умышленного поджога машины нет, но проводится тщательное расследование и экспертная оценка ситуации. Короче - везде будут работать специалисты.

Я не знаю, как вам, дорогие наши радиослушатели, но мне эта история кажется странной и необычной. Она лишний раз подтверждает старую истину: не было бы счастья, да несчастье помогло. Не знаю, где здесь счастье, но то, что все остались живы - уже хорошо!

И в тему этой необычной новости, легенды рока - группа Аэросмитт с песней "Температура" на радио "Судьба"...

Стивен Тайлер надрывной хрипотцой своего голоса пытался пробиться сквозь плачь губной гармоники, рассказывая о своём страдающем от жара ребёнке. Максим убавил громкость музыкального центра своего lanos'а когда в третий раз неторопливо объезжал квартал возле Софиевской площади, безуспешно пытаясь найти место для парковки. Автомобильный Киев страдал от трёх постоянных напастей. После утренних часов дорожного напряжения, когда невозможно было никуда поспеть из-за пробок, наступал период, когда всевозможные места парковок в центре были заняты. Все бортики, места на тротуарах оказывались плотно заставлены средствами передвижения. Оставить свою машину было просто негде. Автолюбители упрямо игнорировали все запрещающие знаки, нисколько не опасаясь штрафов. Отведённые для транспорта сотрудников Управления занимались всеми, кто никоим образом не был причастен к МВД, но был достаточно нагл и проворен, чтобы занять любое свободное место. Последней напастью было качество дорог. Положение не спасал даже столичный статус города.

Сдающий задом от тротуара на проезжую часть автомобиль он заприметил издали, надавил на педаль газа, чтобы успеть встать на освободившееся место, и включил "аварийку". Но едва успел вывернуть руль, чтобы въехать в узкое освободившееся пространство, как со встречной полосы, стоянку занял крашеный скупым серебром трёхтонный монстр land rover. От досады Максим даже ударил по рулю! Он остановил свою машину, стараясь придумать, как поступать дальше. Сзади сразу раздались возмущённые сигналы других машин, что были вынуждены остановиться - своей машиной он остановил движение на целой полосе.

Из громадного джипа вышел капитан Желадин и с извинительной улыбкой на лице развёл руками, давая понять, что против судьбы не попрёшь. Ничего не оставалось делать, как бросить машину на противоположной стороне улицы, заехав прямо на площадь, делая её простой добычей для "гайцев", любителей потрепать нервы своим коллегам из Управления. Для плановой отчётности они не преминут воспользоваться подвернувшейся возможностью лишний раз продемонстрировать служебное рвение наказывать коллег из соседних ведомств по принципу "бей своих, чтобы чужие боялись". Чужих это, правда, нисколько не волновало, а накатывать круги вокруг "тортика" Киевского Главка можно было бесконечно долго.

Желадин дождался, пока Григорьев выйдет из машины и перейдёт улицу. Он протянул руку, здороваясь. Максим ответил на рукопожатие, с остывающим возмущением оглядывая коллегу. Лёха всегда и везде славился своим умением устраиваться в жизни и делах. Высокий, статный, самодовольный, плотно и прочно вогнанный в дорогой костюм и блестящие туфли, он выглядел эдаким завидным эталоном броской столичной успешности.

- Макс, - сочувственно улыбнулся Желадин, - куда ж ты против танка лезешь на своей букашке?

Он не без гордости и с любовью оглядел полированное серебро своего четырёхколёсного чудовища.

- Я бы тебя переехал и не заметил!

- Спасибо за сердобольность, - только и смог процедить сквозь досаду Максим.

Желадин похлопал его по плечу.

- Да ладно тебе! Сам виноват...

Максим осуждающе посмотрел на товарища, но тот лишь снисходительно усмехнулся.

- Чего? Ну чего ты? Не заводись! Ты сам мог бы давно уже оседлать такого же монстра. Или чего получше. С твоими талантами-то, Макс, друг мой... А ты, - в притворной досаде гримасничал Желадин, - всё в честного мента играешь... Ты не умеешь жить, товарищ мой.

- Я свою работу делаю.

- А я что?!

- Ты? Ты дела делаешь.

Желадин самодовольно хмыкнул.

- Жить - это хорошо, а хорошо жить - ещё лучше.

- Давай без своих наставлений, Лёша.

Он повернулся и пошёл к крыльцу входа в Управление.

- Как же без них! - возмутился вслед капитан Желадин. Он шёл позади, расточая из своих одежд аромат дорогой парфюмерии. - Живёшь, как хрен знает что! Классную бабу нищетой мучаешь! Страдает деваха. Неужели не видишь?

Они знали друг друга давно, как однокурсники и как служащие одного отдела в Управлении, где работали "особисты" - следователи по особо важным делам. После академии, ровно через год начальство быстро оценило таланты Желадина "правильно решать сложные проблемы". Как следователь или опер он мало, что из себя представлял, но деловая хватка у него была отменная, как и талант убалтывать даже самых меднолобых чинуш и дельцов. Всего пара решённых дел, и Лёша нацепил на погоны ещё одну звезду старлея, а ещё через два года стал капитаном. Максим же бегал в лейтенантах. При этом Желадин не знал, как правильно писать "криминалистика" и "рапорт", не краснея, с упрямой простоватостью в первом случае добавляя одну "м", а в другом - дополнительную "п". Впрочем, на уровне оценённых начальством качеств, это не имело никакого значения, тем более, что расходовать почтительную снисходительность следовало на того, чей портрет висел едва ли не в каждом чиновничьем кабинете, и который не знал, как писать собственную научную степень. Проблему с неграмотностью Лёша Желадин решал так же просто, как и возлагаемые на него дела - он вообще мало, что писал. Он делал "дела", оставляя профессиональные делишки своим подчинённым.

Максим остановился и остановил товарища.

- Погоди. Ты видел Надю?

Тот неопределённо дёрнул плечами.

- Ревнуешь что ли?

- Пошёл ты! - Максим оттолкнул Желадина и пошёл дальше.

- Ну чего ты! - возмутился Алексей. - Ну, видел я её пару раз. Просто посидели в клубе, за город съездили. Ничего ведь такого! Ты же меня знаешь!

- В том-то и дело, - тихо произнёс Максим, взбегая по ступеням крыльца и доставая удостоверение - для предъявления дежурному офицеру. - Она неделю не отвечает на мои звонки.

Желадин стучал следом своими остроносыми туфлями.

- Слушай, а может ты это: какой богомольный? Всё время хотел спросить. В секте какой-нить застегнулся, а? Развелось таких сейчас - не пройти, не проехать... На курсе был человек, как человек - лучший, а тут... Просто обидно за товарища!

- Это ты за обиду чужих баб танцуешь? Я с ней почти неделю не могу связаться.

- А я здесь при чём? Это ваши семейные дела, друг. Я не лезу в них. Как я могу?

- Максим Фадеевич, моё почтение!

- О! Максим Фадеевич! Вас давно не было. У меня всё готово, как вы и просили.

- Да, спасибо. Обязательно зайду.

Максим шёл гулким, высоким коридором Управления, едва успевая отвечать на рукопожатия.

- В командировке был.

- Надеюсь, что всё удачно.

- Да. Всё отлично. Спасибо.

- У вас иначе быть не может. Не тяните - поспешите зайти. Если меня на месте не будет, заберёте выводы экспертизы у ДенисСвича.

Желадин важно вышагивал следом, намеренно сильно выстукивая каблуками новых туфель каждый шаг.

- А, Лёшенька! Привет.

- Лексей! Привет!

На эти простые приветствия он отвечал едва заметными кивками.

- Ты в самом деле думаешь, что я хочу твою бабу увести? - с обидой в голосе возмущался он за спиной Максима.

- Лёша, отвалил бы ты со своими вопросами! - огрызнулся Максим, пожимая руку очередному сотруднику Управления. - Да, Василий Фёдорович! Здравствуйте! Я сделал заключение по вашему делу.

- Да? Так быстро! Спасибо, дорогой Максим Фадеевич. Я зайду.

- Нет надобности - я перешлю "мылом".

- Спасибо. А, Лёша - ты? Хорошо выглядишь! Картинка! Максим Фадеевич, ещё раз огромное спасибо. Можете мной располагать, если буду нужен.

- Да, конечно. До встречи!

- Макс, я честно не знал, что она дома не появлялась, пока ты был в командировке...

Максим бросил через плечо короткий взгляд на своего спутника.

- Я не сказал, что её дома не было. Я сказал, что не смог с ней связаться.

Он услышал, как Желадин сплюнул и чертыхнулся у него за спиной.

У дверей родного отдела он остановился, распахнул их и с картинным поклоном сделал пригласительный жест.

- Проходите, товарищ капитан!

Этот жест был притворной демонстрацией субординации, но Желадин важно прошествовал в кабинет, принимая всё, как должное. Когда он оглянулся на Максима, не трудно было заметить, как горят гневом его глаза и рдеют налитые кровью, гладко выбритые щёки. Закрывая за собой дверь, Максим провёл рукой по своему лицу с сожалением отмечая, то у него сегодня не представилось возможности побриться.

Не смотря на то, что кабинет "особистов", как и большинство помещений "тортика" на третьем этаже, имел более чем трёхметровые потолки и высоченные окна, здесь было душно и пыльно. Два кондиционера не работали уже как два года, а акробата-храбреца, который бы вызвался влезть и откупорить заклеенные на зиму форточки из старых фрамуг, ещё не нашлось. Было, по-видимому, ещё не настолько жарко, чтобы нашёлся отчаянный доброволец на такой подвиг. Весеннее, яркое солнце щедро рассыпалось ласковым теплом на площади, за окном, за стенами управы, а здесь оно уже нещадно прогревало воздух, выжигая в клубящейся пыли почти белые, яркие призмы.

Стол лейтенанта Григорьева находился сразу напротив входной двери, и любой заглянувший сюда сразу видел главного "работнега" отдела в трудах или праздности. Ладно, когда заглядывали коллеги из других отделов. Если же залетало начальство, можно было нарваться на раздачу новых всенепременно срочных заданий, поручений или, по-простому и как правило - нарваться на неприятности.

Остальные пять столов узкого, пенального кабинета были расставлены с той хитрой изощрённостью, которая позволяла их хозяевам не сразу попадать на глаза незваным гостям. Маскировку довершала особая планировка, когда всякие сейфы, шкафы, тумбы и допотопные кадушки с разлапистыми и откормленными фикусами, служили в качестве ширм. Одному григорьевскому столу некуда было деться от всевидящего ока начальства.

Все, кто заходил по делу, спешили оставить папки с бумагами, конверты с корреспонденцией на столе Григорьева, поэтому рабочее место Максима было постоянно завалено бумагами. Естественно, когда начальство это видело, оно мудро делало правильные выводы: здесь работает бездельник! Возражать было бесполезно. Любое сказанное поперёк слово лишь осложняло жизнь.

Например, стол капитана Желадина всегда поражал девственной чистотой. И вообще его рабочее место больше походило и на мини бар, и на место для релаксации - одновременно. В укромном дальнем углу, за джунглями трёх древних фикусов притаились шкафы с различными крепкими напитками, которыми мог без ложной скромности гордиться какой-нибудь бар столичного отеля. Здесь на полочках пестрели яркими этикетками различные баночки и коробочки с чаями, кофе, разнокалиберная посуда и огромное количество сувениров. На столе начальника, возле дорогого ноутбука, стояла чудо-машина, способная сварить кофе, наверное, по любому известному человечеству рецепту. Если кому из посетителей удавалось добраться сюда, они безошибочно делали вывод - здесь мог тяжко трудиться только бАльшой босс, что в самом деле было не так далеко от истины, но и не слишком близко к ней. Капитан Желадин второй год исполнял обязанности заместителя начальника Оперативного отдела управления по особо важным делам, хотя в штатном расписании Главка такой должности не было.

- Тебе кофе сделать? - спросил Желадин, вышагивая к своему закутку.

- Спасибо, - ответил Максим, останавливаясь возле своего стола. - Я чаю попью.

За неделю командировочного отсутствия его стол едва стоял, выдерживая горы папок с бумагами. Взяв первую попавшуюся, Максим осмотрелся.

- Валечку кто сегодня видел?

Кабинетные джунгли хранили плотное молчание.

Каждый следователь отдела, как правило, имел в производстве около двадцати дел. И были такие дела далеко не простыми. Здесь оказывалось практически всё то, что у других следователей Управления и Киевских Райотделов помечалось негласным грифом "висяка", и передавалось сюда, где, как подразумевалось, ними займутся самые светлые головы следователей и дознавателей городского Управления. В действительности же света профессионального прозрения на все головы не хватало. Большинство успешно и без лишнего напряга отсиживалось в комфортной тени. Поэтому никто из "особистов" Оперативного отдела не спешил получать новую работу, которая кому-то когда-то оказалась не по зубам или "выпала" не ко времени. Всё "новое" начиналось в отделе с того, что кто-нибудь, зайдя с делом с кабинет, спешил сгрузить его на первый попавшийся стол. Естественно, что этим столом оказывалось рабочее место Григорьева. Если же случалось, что в кабинет с новым заданием жаловал более принципиальный человек, после его ухода "дело", опять же - как правило, незаметно для Григорьева и в его отсутствие, перекочёвывало на его стол, как самому умному.

Быстро разобравшись с бумагами на столе, Максим нагрузил руки папками и, лавируя между шкафами, стал обходить столы коллег.

Та самая Валечка, старший лейтенант Чабинко, была на своём рабочем месте. Она пила чай, по-английски макая печенье в чашечку и откусывая размякшее угощение небольшими кусочками. Одним пальцем свободной руки, длинным крашенным ноготком, она поскрёбывала кнопки грязной клавиатуры, читая с экрана компьютера сонник. Когда Григорьев появился возле её рабочего места, нагруженный папками с "делами", она подняла на него полные непритворного удивления глаза.

- Максим Фадеевич?!

- Да, Валюша, это я. Здравствуй! Ты ничего не забыла на моём столе? - Он многозначительно покачал немалую стопку бумаг в своих руках.

Девушка была неплоха собой. Постоянно ходила в форме, больше не потому, что так требовало руководство, а прекрасно осознавая, что ладно подогнанная к фигуре форма ей шла. Выглядела больше галантно, чем элегантно, и могла бы казаться интересной, решая главную проблему своей жизни - личную неустроенность, если бы обладала необходимым чувством меры в использовании косметики и парфюмерии. Избыток ретуши настораживал даже самых закоренелых сердцеедов. И сейчас из-за излишнего количества пудры, теней, кусков туши на удлинённых ресницах, слишком яркой помады, которая, кстати, налипла на зубы, было почти невозможно прочитать ту невинность в удивлении, с которым так искренне смотрела девушка на Максима.

- Это мне?!

- Даже не сомневайся, Валюша. Вашего мне не нужно.

Было ей всего двадцать два года. Сама откуда-то из Черниговской глубинки, после Львовской академии она каким-то образом оказалась в Киеве, через год получила ещё одну звезду на погоны и осела в отделе "супер-оперов". Чабинко была единственным сотрудником, который никогда не выходил из кабинета. Все "дела" она вела здесь. Максим не мог припомнить, чтобы она куда-либо выходила или выезжала по долгу службы. Также не мог припомнить, чтобы она принимала свидетелей и "клиентов", ведя допросы. Валюша приходила на работу ровно в девять утра и также точно уходила в восемнадцать ноль ноль. Вне этого периода она находилась в том режиме жизни, когда ничего, что связывало её со службой, попросту не существовало. Единственно ей известным способом она выпадала из всех способов связи с нею, исчезала со всех официально указанных адресов.

Весь рабочий процесс Чабинко состоял из постоянных рассылок. Она писала запросы на какую-то дополнительную информацию в Агентурное управление, в 1-е Управление, без конца требовала какие-то экспертизы и так далее. Через какое-то время все дела возвращались ей с вложенными служебными записками или просто с записками, где в размашистом раздражении какой-нибудь эксперт или топтун озаглавливал свою претензию "ЧАБИНКО!!!".

- Куда ж мне столько?! Максим!..

- Валя, я в тебя верю - ты справишься. - Он сгрузил стопку пухлых и затасканных папок на стол сотрудницы.

Она надула обидой свои перекрашенные губы.

- Я что тут - больше всех должна?

- Валентина Пална! - донёсся требовательный голос Желадина. - Это твои дела. Давай, постарайся, детка - поработай немного. Напиши кому надо. Напрягись интеллектуально!

Поскоблив Григорьева полным презрения и туши взглядом, она глубоко вздохнула и утопила печенье в чашке с чаем.

Вернувшись к своему столу, Максим собрал остальные папки и донёс их Желадину.

- Это, кажется, твоё. Здесь есть записки на твоё имя.

Алексей сидел в кресле и раскачивался, потягивая из фаянсовой чашечки кофе. Аромат напитка удивительно гармонировал с запахом его туалетной воды. Максим пожалел о том, что отказался от угощения.

- Кидай, - небрежно взглядом указал на угол стола Желадин. - Тебе хоть что-то осталось?

- Не беспокойся, - ответил Максим, возвращаясь к своему рабочему месту. - Без работы не останусь.

Вернувшись к столу, он достал из сумки ноутбук, и пока компьютер запускался, сделал себе чаю - из банки с гранулами. Такие банки, неосознанно следуя старой привычке, он покупал себе раз в неделю.

Распахнулась дверь и в проёме, грызя мундштук трубки, появился полковник Негода, начальник Следственного управления ГУВД. Не входя в кабинет, он вперил немигающий взгляд исподлобья в Григорьева, который с невозмутимым видом размешивал в чашке с горячей водой те самые гранулы, которые никак не хотели растворяться и превращаться в чай, как того обещала близорукая инструкция на этикетке банки.

- Григорьев? - спросил Негода, выхватывая трубку изо рта и указывая мундштуком на Максима.

- Здравия желаю, товарищ Негода, - спокойно ответил Григорьев.

- Приехал?

- Так точно, товарищ Негода!

- Ты, Максим Фадеевич, зайди ко мне... Минут через десять. Захвати с собой все свои "дела" и Лёшу.

Краем глаза Максим заметил, как отчаянно жестикулирует, выглядывая из-за фикуса, Желадин.

- Я его сегодня ещё не видел...

Сунув трубку обратно в рот и неопределённо махнув рукой, полковник растворился в сумраке коридора, оставив открытой дверь, из которой донёсся его удаляющийся зычный голос:

- Зато я вас сегодня вместе видел! Как увидишь его в углу, в любимом кустарнике и с чашкой кофе в руках - скажи, что начальник приходил, к себе звал... Срочно, Григорьев!..

Негода, стоя у раскрытого окна в своём кабинете, набивал табаком трубку. Этим он занимался с тем усердием, которое можно сравнить разве что с работой опытного часового мастера. За его спиной, аккуратно развешенный на высокой спинке кожаного кресла китель тускло выблёскивал серебром на полковничьих звёздах. Когда в дверях кабинета начальника появился Григорьев, Негода даже не взглянул на него и лишь кивком показал, что можно войти.

- Здравствуйте, Василий Яковлевич!

- Здравствуй, Максим Фадеевич... Проходи. Устраивайся. - Он уверенными движениями коротких пальцев трамбовал табак в трубке. - Желадину передал?

Максим прошёл к столу и сгрузил на него стопку с "делами".

- Никак нет. Я попросил, чтобы ему передали вашу просьбу.

- Приказ! - Негода бросил на подчинённого тяжёлый взгляд из-под насупленных бровей. - Приказ, товарищ лейтенант.

- Так точно, товарищ полковник - извините, приказ.

Максим перевёл дух, когда начальник вернулся к своей трубке.

Негода был славен своими выдающимися профессиональными качествами и тяжёлым характером, который проявлял по отношению к подчинённым. Очень не любил полковник несогласных с ним, а особенно с тех, кто не проявлял необходимого усердия при выполнении его поручений и распоряжений. Максим, в отличии от других сотрудников следственного отдела, не находил в стиле управления шефа ничего из того, что выходило бы за границы рабочих отношений - начальник есть начальник, особенно, если опытный и знающий сыскное дело лучше всех в Главке. Только от понимания этого почему-то не становилось легче, когда начальствующий гнев находил свою жертву.

Сунув трубку в рот и положив инструменты для неё в карман, Негода прошёл к столу, по пути кивнув на стопку пухлых папок, что была сложена перед стоящим Максимом.

- Все здесь?

- Все, товарищ полковник.

- Много, Максим Фадеевич, много. Плохо работаешь. - Полковник небрежно указал рукой на документы. - Это же очевидно!

Максим неуверенно дёрнул плечами. Ещё месяц назад таких папок у него было двадцать одна... Другие сотрудники отдела нагуляли "хвосты" более впечатляющей длинны. Полковник Негода не мог этого не знать.

- Так и дела не простые, Василий Яковлевич.

Садясь за свой широкий стол, со столешницей обитой по-старинке зелёным сукном - правда, новым, Негода ткнул пальцем в монитор ноутбука.

- В реестре на тебе висит семь дел. Ты садись - нечего колом торчать передо мной.

Максим отодвинул стул и присел на краешек.

- Три из них можно закрывать по отсутствию состава преступления.

- Это какие?

- Доведение до самоубийства...

- Не те ли, которые ты сначала вывел из одного "дела", как самостоятельные эпизоды?..

- Василий Яковлевич, я доказал отсутствие общих признаков по этим делам. Судья и прокурор со мной согласились.

- ...затем переквалифицировал из убийства в доведение до самоубийства, - не обращая внимания на слова подчинённого, продолжал Негода.

- Это несчастный случай...

- ...а теперь лепишь отсутствие состава преступления, так?

- Так точно.

- Не убедительно, но я тебя слушаю, Максим Фадеевич.

Григорьев, чувствуя, как шершавая сухость стягивает горло, сглотнул и встал с места, снимая по очереди со стопки три верхние папки, одновременно давая комментарии:

- МАшин. Была проведена повторная экспертиза тканей сердца и печени, а также крови, которая показала, что ранее покойный наркотиками не злоупотреблял. Смерть наступила в результате газовой эмболии. Загнал по неопытности себе воздух в вену. Первая ширка похоже. Патолог сказал, что для него всё было без вариантов: или воздух, или передозировка. В шприце была слишком большая доза, но прежде сработал воздух.

Медленно кивнув, Негода лениво махнул рукой, требуя папку с Делом к себе. Максим толкнул её по столу к начальнику.

- Заключение готово. Я сегодня его собирался зарегистрировать в деле и реестре. Дело нужно закрывать... Следующий Чебан. Трасологическая экспертиза показала, что до столкновения со стеной дома, покойный Чебан был жив и намеренно устроил наезд на препятствие. Последний звонок за несколько минут до аварии он сделал гражданке Волченко, своей подруге. Я встречался с нею. Они расстались по её инициативе, и далеко не по обоюдному согласию.

- То есть, вот так: при памяти, поссорившись с подругой, просто впилился в стену - так что ли?

- Почти при памяти, но не просто так... В доме пострадали люди, когда он пробил стену автомобилем.

Негода махнул рукой.

- Это уже не наша забота. У Чебана есть босс и родители. Как-нибудь разрулят этот вопрос.

Ещё одна папка скользнула по столу к шефу.

- Да, я посоветовал им адвоката, который уже готовит иск к боссу Чебана, господину Почерину. Машина зарегистрирована на него, а у Чебана не было ни прав, ни доверенности на управление этим транспортным средством. Почерин не имел права передавать ему управление своим автомобилем. Именно его халатность привела к трагедии.

Привстав, чтобы взять папку, Негода застыл, смотря на Григорьева. Его густые брови поднялись от удивления.

- И на хрена? Чего ты лезешь? Тебе больше всех надо?

- Я подумал, что определённая материальная компенсация не помешает пострадавшим... Их два часа выковыривали из-под скрученного железа, побитой мебели и разбитого железобетона. Они в очень тяжёлом состоянии и совершенно нет денег ни на лечение, ни на восстановление жилья.

- Вот только давай без жалости и сознательности! - потряс папкой Негода. - Мне теперь с этим дерьмом стоять перед начальством!.. Ну, Максим Фадеевич, удружил!.. Меня спросить не подумал?

- Это не имеет отношение к "делу"...

- Знаешь, что! - полковник с силой хлопнул папкой о стол. - Робин Гуд, твою мать!

Он достал зажигалку и долго раскуривал трубку, видимо, стараясь успокоиться. Наконец, медленно выпустив ароматный дым, он покачал головой, не глядя на Максима.

- Вроде и мужик ты толковый, и следак от бога!..

- Я не знал, как им помочь.

- Помочь? - Негода вперил тяжёлый взгляд в подчинённого. - Ты себе сначала помоги. Светлая ведь голова! Таких как ты сыскарей по всему Киеву едва десяток набрать можно, а ты в лейтенантах до сих пор мытаришься!

- Простите, но в этом я не вижу своей вины, товарищ полковник.

Он выдержал долгий и тяжёлый взгляд начальника, который попыхав трубкой, положил растопыренную ладонь на папки.

- То-то, что не видишь, Максим Фадеевич, - вздохнул Негода, - Лямку тянешь, а жизни не знаешь. Ладно, разберёмся. Накормим твоего адвоката тем, что Чебан угнал машину своего босса... Что там дальше?

Облизав сухие губы, Максим ответил:

- Должна вот-вот прийти экспертиза по крови, которую взяли с места аварии у Чебана. Прежняя недействительна. Она сделана по крови другого человека - не совпадает по группе. Я общался с экспертами управления. Они говорят, что делали по просьбе, - он указал пальцем вверх.

- И что твои эксперты? - полковник сильно закусил мундштук трубки и разочарованно покачал головой. - Подлог хоть нигде не засветил? Сами разберёмся.

- Да, всё в порядке... Но в крови Чебана выявлено два и девять промиле алкоголя... Он был почти под наркозом, когда погиб.

- Сволочь, - тихо резюмировал Негода, выпуская тугое облачко дыма. - Дальше. С этим закончили.

Максим сразу толкнул по столу папку к своему начальнику.

- Коламский Степан Александрович. Свидетели утверждают, что наглотался в клубе каких-то "колёс". Затем с друзьями продолжил праздник у себя дома. Наркота, алкоголь - снесло крышу, одним словом. Есть любительская видеозапись. Я её второй раз ввожу в дело, но её изымают из вещдоков. Образцы тканей погибшего я передал экспертам из Восьмого управления. Они обещали разобраться, чего он нажрался, чтобы так весело выпорхнуть в окно с восьмого этажа...

- Снова?

- Не понял, товарищ полковник...

- Прежде чем идти в Восьмое управление, можно было спросить меня?

Максим в изумлении развёл руками.

- Простите, не думал, что в этом есть необходимость?

- Да, оказывается, есть! Есть, дорогой Максим Фадеевич!.. Вечно ты песка в кашу кинешь. Морока одна с тобой...

- Товарищ полковник, прошу пояснить, - стараясь быть спокойным, выдавил Максим. - Видео, как доказательство дважды изымают из дела: видите ли, нет уверенности, что это именно Коламский визжит и катается по полу, как... не знаю кто! Показания свидетелей тоже - то они, видите ли, под кайфом, то бухие в жопу... Экспертиза будет надёжнее.

- Вот что, - Негода встал с места. - Что надёжнее, а что нет - будут решать начальство, прокурор и судья! Экспертизу я отзову лично.

- Это невозможно.

- Что?..

- Она уже проведена. Официальное заключение получу сегодня.

- Наш пострел везде поспел! Ну же ж, твою мать!..

- Я действую в рамках закона, Василий Яковлевич. Если где-то я допустил нарушение, можете меня наказать.

- Знаешь что!..

Полковник вышел из-за стола и, энергично пройдя по кабинету, сел напротив Григорьева, за длинный стол для совещаний.

- Максим Фадеевич... Ты один из самых толковых профессионалов среди следаков. За это тебя и держу, и защищаю. Но ты как... Чего стоишь? Садись. Садись уже...

Макс сел, сложил руки и опустил голову.

- Василий Яковлевич, если я не устраиваю вас, Управу своей работой, я могу написать рапорт...

- Вот только без гордости давай! - воскликнул Негода и скривился. - С твоими рапортами я успею побегать, но сначала разберусь с твоей самодеятельностью, - он резким движением указал пальцем на свой стол, на папки с файлами, затем ребром ладони рубанул по шее, - которая мне вот здесь!.. Ладно, поговорим об этом позже. Что имеем в остатке? Что у нас общее по этим делам?

- Дела Машина, Чебана и Коламского можно закрывать, - угрюмо повторил Максим, опуская глаза.

- Вот, видишь, уважаемый товарищ лейтенант Григорьев, здесь и проявляется твоя политическая узость и несознательность. В сухом остатке мы имеем в качестве жмуриков двух помощников депутатов из Рады и одного мажора. Двое обожрались наркоты, другой сделал из себя лепёшку... Над ними и нами уважаемые и влиятельные люди, которым нужен заговор, виновный и наказание на полную катушку. Ты свою работу честно и профессионально сделал. Молодец, твою мать! А мне теперь делать остальное, в том числе и свою пенсию.

Он на мгновение задумался, глядя мимо Григорьева.

- Я тебе кое-что скажу... Понимаешь, Максим Фадеевич, вся эта вакханалия когда-нибудь закончится. Громко, с треском, грохотом и, не дай бог, с кровью. Вот тогда-то и понадобятся такие люди, как ты. В этом кресле меня уже не будет. На моём месте должен быть ты. Иначе этой стране кранты!.. Поэтому мой тебе совет: включай ту часть мозга, которая отвечает за самосохранение. Без меня тебя съедят в момент! Грош тебе цена будет без ментовки. Сопьёшься на тряпки!

Он вздохнул и многозначительно указал мундштуком трубки на Григорьева, затем постучал ним себя по виску.

- Запомни это.

И после непродолжительной паузы спросил:

- Выкладывай, что добыл по Донецку? Как съездил?

- Чермагина я не застал в живых, Василий Яковлевич...

- Чего ж ты там делал неделю?! Почему сразу не сообщил мне о Чермагине?

- Вы сами просили не звонить по деталям дела...

Полковник торопливо встал с места и вернулся к столу, где взял телефонную трубку и набрал номер.

Максим подошёл к нему.

- Чермагин был убит в ночь, накануне моего приезда, - уточнил он.

Он умолк, когда шеф сделал жест, прося помолчать.

- Вадим Семёнович? - весёлым голосом произнёс в трубку полковник. - Да, да! Это Негода, Киев. Узнал, старик! Слушай, что там случилось Чермагиным?.. Мне докладывают, что парень отошёл в миры лучшие. Что случилось? Хорошо, что ты в курсе. Если можешь, поделись со старым товарищем. Нет... Конечно, нет. Да, мой сотрудник был, но не застал. Спасибо! Да... Какой вопрос! Я весь внимание, Вадик... Да.

Максим вернулся на место и сел в кресло. Перед ним лежало ещё четыре папки с "делами". Это были "висяки", раскрыть которые было невозможно. Дела кочевали от одного следователя к другому, расходуя допустимые УПК сроки расследования. Так или иначе им предстояло лечь в архив. Причины были различными. Но основная - молчание, но чаще отсутствие свидетелей и доказательств.

И дело, в котором фигурировал ныне покойный Чермагин, тоже стремилось зависнуть, не смотря на всю жуткость и вопиющую жестокость совершённого преступления, оставив на свободе безжалостного убийцу.

Случись такое с обыкновенным гражданином да на заурядном транспортном средстве, всё, пожалуй, закончилось бы простым оформлением ДТП с последующим скоротечным расследованием, в результате которого виновный уже бы отбывал срок. И не было бы таких ужасных жертв... Но произошло иначе.

Cadillac escalade, чёрная громадина, машина более чем в две с половиной тонны "живого" веса, столкнул под Киевом с трассы маленький nissan - миниатюрную машинку котором ехала женщина с двумя детьми младшего школьного возраста. После тарана cadillac также съехал с обочины и подмял под себя почти игрушечную машинку с людьми. Водитель джипа снял номерные знаки и скрылся с места аварии. Когда на место происшествия прибыли сотрудники ГАИ, дети были ещё живы. Произошло всё в конце прошлого года, когда бесснежный декабрь свирепел сухими морозами. Милиционерам не удалось вытянуть из покорёженной машины пострадавших, и они погибли от потери крови, шока и переохлаждения ещё до прибытия служб "101" и "103".

Свидетели говорили, что видели на месте аварии мужчину, который скручивал с cadillac'а номера и узнали в нём известного адвоката Алона Блюмена. Также оказалось, что машина зарегистрирована на него. Стали разыскивать адвоката. Ни дома, ни на работе его не было, но зато он был в одном из райотделов милиции, где подавал заявление об угоне своей роскошной машины.

Очевидцы случившегося показали, что таран был произведён намеренно, и дальнейшее разбирательство выявило очевидные мотивы преступления. В ДТП погибли жена и дети Блюмена. Первая вела с мужем бракоразводный процесс и требовала раздела весьма немалого имущества. Казалось бы - всё ясно: бери муженька-детоубийцу за шиворот и бросай на скамью подсудимых. Но, как водится в таких случаях, сюжет сделал неожиданный поворот.

Оказалось, что за рулём cadillac'а сидел вовсе не Блюмен и машину отнюдь не угнали, а она была продана помощником адвоката по доверенности босса некому жителю Донецка Чермагину, частному предпринимателю, имевшему пару торговых лотков на одном из рынков города. После аварии этот гражданин рванул в Донецк на такси, что подтвердил честный и сознательный киевский бомбила.

Чермагина задержали, допросили и он дал признательные показания. После покупки cadillac'а у Блюмена он выследил жену адвоката и совершил это зверское преступление. Его мотив оказался не менее сложный, чем и вся эта история, также стоившая ему жизни. Он якобы состоял в давней любовной связи с супругой Блюмена и планировал на отчуждённую часть имущества адвоката организовать прибыльное дельце. Но что-то у них не сложилось. Она бросила его. Сердце женщины - сплошная загадка, особенно, если женщина мертва.

Потом свидетели ДТП отказались от своих прежних показаний: было темно и им-де показалось и не уверены они вовсе, что ранее видели именно Блюмена. Друзья и коллеги Чермагина также перестали настаивать на том, что в день ДТП они были вместе с ним в Донецке, а он - не в Киеве, как уверял таксист, при этом один из приятелей после дачи свидетельских показаний в Донецком ГУВД, неудачно упал и травмировал колено так, что остался инвалидом на всю жизнь. Протокол с его показаниями заполняли в травматологии городской больницы.

Государственная налоговая служба дала справку по доходам ЧП Чермагина, из которой выходило, что для покупки такой машины, как cadillac escalade, несчастному надо было копить денег, отказывая себе во всём, лет семь-десять! Правда, сумма купли-продажи машины была неожиданно скромна и составляла около тридцати тысяч гривен...

Несмотря на свою успешность и влиятельных друзей среди чиновников и политиков, Блюмен имел немало и врагов. Когда Негода отправлял Максима в командировку, он дал своему подчинённому определённые инструкции: выявить действительные обстоятельства дела. Разумеется, что первым в списке был Чермагин. Командировку и задание по ней старались сохранить в тайне. Судя по всему, с последним вышло не совсем удачно.

Шеф заканчивал разговор со своим донецким коллегой и бывшим однокурсником по Рижской высшей школе милиции, которую они вместе закончили ещё во времена СССР.

- Спасибо, Вадим! Спасибо, дорогой. Я тебя понял. Да, непременно передам. Надюше передай привет от Сома. Помню, люблю и обожаю. Я тебя понял, да! Конечно! Конечно! В любое время и в любом количестве! Да, пока...

Негода положил телефон и попыхал трубкой. Она потухла за время разговора. Раскуривая её снова, он вернулся к столу, к Григорьеву.

- Без вариантов, - произнёс он, плюхаясь в кресло. - Смерть наступила по причине обширного инфаркта. Молодой мужик, а сердце, понимаешь, подвело. В наше время, в наших-то пенатах и не такое случается.

Максим согласно кивнул.

- Да, знаю. Я привёз заключение. Но мне удалось самому увидеть тело Чермагина в морге ещё до вскрытия. Думаю, что несколько фотографий с моего телефона дадут более полное представление об этом инфаркте. Я могу выслать вам на почту.

Шеф замотал головой.

- Не вздумай! Засунь их куда подальше в сеть и забудь до времени, а мне дай адресок, который я тоже пока забуду. Что видел? Рассказывай...

- Обрабатывали его крепко. Весь синий. Ногти выдернуты, пальцы сломаны, ожоги в паху...

- Это понятно, - брезгливо скривился Негода. - Кончили как?

- Как я понял, трижды воткнули заточку в левый бок. Такое я раньше видел. Левая рука вывихнута из плеча - наверняка сопротивлялся, но держали или подвешивали. Закололи, как кабана.

- Что ещё узнал?

- Не много... Очень сложно вообще чего-то добиться там, где это невозможно сделать.

Выпустив большое облако дыма, Негода снова скорчил гримасу.

- Максим Фадеевич, я страсть как не люблю тех, кто жалуется... По делу говори!

- Я и говорю, Вадим Семёнович... Мне без протокола было сложно общаться с людьми, а под запись вообще ничего не узнать. Первое - у покойного не было тридцати тысяч. От родных он ничего не скрывал. О его доходах было известно всем. Нотариус, который оформлял доверенность на автомобиль Блюмена, нечаянно дал мне оригинал.

Макс достал из папки лист бумаги в прозрачном "файле", протянул его шефу, который пробежав глазами по документу, щедро пыхнул дымом.

- Да, это уже кое-что... Не густо, но что-то. Оформлена на день позже ДТП. Хорошо, что оригинал. Уверен, что графологи сделают однозначный вывод. Здесь явно не подпись Чермагина.

- Я проверил по банкам. Чермагин брал кредит. Два года назад. Двенадцать тысяч. Вернул всё через четыре месяца. Взаймы у людей тоже не брал. Ему отдавать было бы нечем.

Шеф наклонился вперёд и пристально посмотрел на подчинённого.

- Ладно, Фадеевич, давай теперь о неприятном. Ты всегда оставляешь невкусное на последок.

Максим вздохнул.

- Я выяснил, что Чермагин и супруга Блюмена действительно ранее были знакомы. Они жили пять лет гражданским браком. Я думаю, если проверить, то старший ребёнок может оказаться сыном Чермагина. Сестра погибшей сказала, что когда пострадавшая уезжала в Киев к Блюмену десять лет назад, она была беременна. На довольно большом сроке.

- А может всё-таки от Блюмена? Не похож он что-то на того, кто будет кормить чужих детей. Своих в фарш превратил...

- Вполне возможно, но надо проверить.

- Ладно, - со вздохом сказал Негода, вставая с места, - будем проверять. Понятно теперь, на что будет давить защита, если мы прищемим Блюмена. А есть задорная мысль, - он многозначительно поднял палец, - что щемить его надо по полной... Спасибо. Хорошая работа. Ты оформи всё это толковой записочкой и положи в сеть, как и фотки, но так, чтобы и я знал, где лежит.

- Есть, Василий Яковлевич.

Максим встал с места вслед за начальником.

- Ты не вскакивай, сиди, - остановил его Негода. - Где этот Лёша? Вечно его ждать надо!.. Ты чаю хочешь?

Без стука отворилась дверь, и в кабинет, держа чашку в своих ухоженных руках, блестя полированным ногтями и скрипя модными туфлями, вошёл капитан Желадин.

- Вызывали, Василий Яковлевич?

Посмотрев на него, Негода лишь махнул рукой.

- У тебя особая манера, Лёша - заставлять себя ждать.

- Здравствуйте, Василий Яковлевич, - Желадин невозмутимо подошёл к столу для совещаний, поставил на него чашку, от которой шёл густой аромат, быстро наполняющий пространство кабинета, забивая собой запах дорого трубочного табака. - Ждут тех, кто нужен...

- Я тебя не на свиданку звал, - плохо сдерживая недовольство, произнёс Негода.

- Так я тоже не со свиданки! - как бы несерьёзно возмутился Желадин. - Увидел, как наши "дайцы" пакуют машину Макса, решил вмешаться и уладить вопрос. У сволочей ничего святого! Родную мать на штраф-площадку укатают, не то что брата своего, мента!..

- Уладил?

- Можете не сомневаться, Василий Яковлевич!

- Значит, проблемы разруливать не разучился. Ты присаживайся. Дело есть.

Желадин сел с торца стола и кивнул на свою чашку с кофе.

- Я тут с кофе, а вы на сухую... Неудобно как-то. Может, чайку?

- Я не против, - ответил начальник, снова раскуривая потухшую трубку. - Как раз думали погонять чаи...

Максим лишь согласно кивнул, когда товарищ посмотрел на него с немым вопросом в глазах.

- Валечка! - крикнул Желадин и, вытянув губы, приложился к своей чашке. Кофе он мог пить постоянно.

Снова отворилась дверь и в кабинет, держа поднос, вошла старший лейтенант Чабинко. Она старательно растягивала ярко крашенные губы в приветливой улыбке. Если бы не измазанные этой помадой крупные зубы девицы, можно было бы задержать взгляд на лице далеко не дурной собой женщины, чтобы полюбоваться, но мужчины поспешили отвести взгляды в сторону. Она поставила поднос на стол. Кроме чашки кофе - естественно для Желадина, двух стаканов в подстаканниках с чаем, на подносе стояла большая бутылка, играющая тёмным янтарным содержимым за толстым, гранённым стеклом. Там же были три пузатые стопочки и тарелка с сочными лимонными дольками.

- Здравия желаю, товарищ полковник, - проворковала Чабинко, продолжая сиять своей замаранной улыбкой.

Негода ответил ей чуть заметным кивком.

- Да, старший лейтенант Чабинко, - протянул полковник, выдыхая дым, словно дракон, в следующий момент готовый пустить струю испепеляющего пламени. - Тебя бы я тоже хотел видеть в своём кабинете с отчётом по делам... Сейчас закончу с Лёшей и Максимом Фадеевичем, и милости, так сказать, прошу.

Радость и приветливость в один момент сползли с лица перекрашенной красавицы. Её глаза заблестели, и она посмотрела на сотрудников, по-видимому ища у них поддержки.

- Я ж одна не донесу столько папок! - искренне возмутилась она.

- Даже так? - хмыкнул и притворно сочувственно покачал головой Негода. - А ты, дорогуша, за два-три раза принеси. Я подожду. Договорились? Ступай.

- Лёша? - с кислинкой в голосе проныла девица. - Ну, Лёша?..

- Ступай, - ответил тот в чашку, допивая кофе. - Ступай, Валюша. Я всё улажу.

Чабинко направилась к дверям, так отчаянно виляя бёдрами под своей форменной юбкой, словно хотела таким образом вызвать чувство сожаления о сделанном выборе у всех присутствующих в кабинете мужчин, а может и предложить последнее средство решения проблемы с нерадивостью.

- Ты решил переквалифицировать её в официантки? - спросил Негода, когда женщина закрыла за собой дверь.

- А что мне с ней делать? - невозмутимо ответил Желадин, наконец ставя на стол чашку. - Вы навязали её мне... Могу купить ей пяльцы и мулине - пусть вышивает салфеточки. За год рукоделием завалит не только наш Главк, но и министерство.

Неожиданно полковник ударил рукой по столешнице и вскочил с места. Невольно поднялся и Максим. Лишь один Алексей остался сидеть. Он поднял свою чашку и заглянул внутрь. Там было пусто.

- Вот что, Лёша! - Негода кипел от гнева.

- Что "Лёша", Василий Яковлевич? - переспросил Желадин, нехотя поднимаясь с места. - Я её не звал и не просил в отдел. Вы сказали: прими, обогрей и приюти - надо. Кушает она сыто, одета, обута. Не в коня, правда, корм! Была б годна хотя бы как баба, да не всякий рискнёт вернуться домой к жене и детям по уши измазанный косметикой, как маляр со стройки!..

- Хватит! - рявкнул Негода. - Распоясался тут, понимаешь... Окончательно!

- Таки да, - согласился Желадин, подходя к подносу и беря с него бутыль с коньяком. - В нашем же деле, сами знаете, иначе никак. Наглость - второе счастье.

Негода ещё раз хотел огреть крепкой ладонью столешницу своего стола, но размахнувшись, просыпал из трубки пепел, плюнул и в бессилии опустился в кресло.

- Ладно, - многозначительно произнёс он, листом бумаги смахивая пепел со стола. - Мы потом с тобой отдельно, с глазу на глаз поговорим.

- Предупреждаю, - подбрасывая бутылку в руке и улыбаясь, произнёс Желадин, - у меня сан-дан по карате...

- Ладно тебе, - пренебрежительно махнул рукой в его сторону, Негода. - Ещё ни один умник не устоял против доброго советского боевого самбо.

Он указал на поднос.

- По какому случаю праздник?

- Как?! - изумился Алексей, глядя то на Максима, то на Негоду. - Вы ещё не сказали?

- Погоди, - остановил его начальник. - Сначала давай о делах.

- Ну, о делах так о делах, - уныло вздохнул Алексей и стал мостить бутылку обратно на поднос.

- А коньячку налей, - велел Негода. - К чаю. Чтобы нервы успокоить... После тебя, болвана! Вы у меня все вот здесь! - он ребром ладони провёл себе по горлу.

После первой рюмки всем показалось, что этого будет мало - налили по второй.

- Эти дела, - Негода указал на папки, которые лежали на столе перед Григорьевым, - заберёшь у Максима Фадеевича.

- Кому ж их передать? Это ж прочные висяки! - возмутился Желадин, закручивая на столе свой любимый vertu, которым не упускал случая позадаваться и продемонстрировать.

- Ну, например, себе, - с ехидной улыбкой произнёс начальник.

- Та ну на! - тут же с тихой улыбкой возмутился Алексей. - Оно мне на?

Максим тихонько, маленькими глотками пил коньяк, наслаждаясь его вкусом, мягкостью и тем теплом, что разливалось по телу после каждого глотка. Дорогой коньяк успокоил было вернувшуюся боль в ушибленной спине.

Григорьеву не впервые приходилось быть свидетелем подобных сцен, во время которых дела отдела обсуждали полковник Негода и капитан Желадин. Алексей умел так реагировать на взрывы гнева и недовольства своего начальника, что со стороны они могли показаться безобидными и ничего не значащими. Это также полностью разоружало Негоду. Если не было серьёзных происшествий или резонансных дел, из-за которых вышестоящее начальство давило сок из подчинённых, полковник, как сейчас, обычно быстро успокаивался.

- Василий Яковлевич, вы мне весь показатель испортите!

- А ты постарайся, Лёша. Ты ж деловой!

- Так я ж их Максу и дал! Он ботан в нашем деле - должен был расковырять!

- Не кидай говна людям, чтобы оно в ответку не прилетело, - усмехнулся Негода.

- Вот значит как!

- Да, так, Лёша. И теперь будет долго так. Максим Фадеевич больше не твоя забота.

Желадин нахмурил брови и с лёгким удивлением посмотрел на Максима.

- Я что - не всё знаю?

- Выходит, что так. Ладно, забирай дела и сделай так, чтобы они к нам не возвращались с эффектом бумеранга. Там действительно глухарь полный!

- Есть, - вздохнул Лёша. - Завтра буду у прокурора - разрулю вопрос.

- Вот - наконец-то, - кивнул Негода. - Только после второй рюмки начинаешь понимать начальника. Чего застрял? Давай по третьей! Но не спешите глотать.

Максим хотел было отказаться от угощения, когда бутылка коньяка в руках товарища нависла над его пустой стопкой, но Негода недовольно покачал головой.

- Тебе нельзя отказываться, Максим Фадеевич.

Начальник что-то достал из стола и подошёл к Григорьеву, который встал с места.

- Руку давай! - приказал Негода, и не дожидаясь, сам схватил руку Максима и вложил в ладонь погоны, на которых было по три звезды. - Носи на здоровье! Нас с начальником Главка, конечно, за это по головке не погладят, но...

Он сжал плечи Максиму.

- Словом, ты заслужил! А то в министерство тебя в танелях отпускать стыдно.

- В министерство? - с искренним удивлением переспросил Желадин. - Про звёзды я прознал, а вот про министерство...

Они подняли рюмки.

- За тебя, Максим Фадеевич, - Негода тут же опрокинул свою рот. - Носи, не позорь меня, старого учителя.

- Есть не позорить, Василий Яковлевич, - ответил Максим, который только сейчас стал понимать, что наконец-то получил долгожданное повышение. - Не переживайте.

- За тебя только в одном переживаю - жизни не ведаешь.

Полковник похлопал по плечу Максима, и вернулся к столу.

Желадин пожал руку товарищу.

- С тебя причитается!

- Как водится!

- Так я не понял, - начал Желадин, выпив поставив на стол свою пустую рюмку, - а при чём здесь министерство, Василий Яковлевич?

- А при том, что Максим Фадеевич завершает все дела здесь и переводится в Главное следственное управление...

Глаза у Желадина невероятно расширились.

- Вот оно что! И звёзды на мундир, и министерский чин! За что такой рост?

- С твоей деловой хваткой, Лёша, не понять, - резюмировал Негода, и, обращаясь к Максиму, пояснил: - Извини, Максим Фадеевич, пришлось тебя продать министерским со всеми потрохами. У них там какой-то затык и попросили помочь толковой головой. Кого, кроме тебя? Просили именно толкового. Понимаешь?

Максим повертел в руках погоны.

- Стараюсь, товарищ полковник.

- Ладно, старайся. Оставшиеся дела у тебя забирает Лёша.

Алексей только развёл руками и совершенно разочарованный сел к столу.

- Сейчас же переоформишь удостоверение и езжай к министрам. Они просили не тянуть. Будешь пока прикомандированным. Это их условия, - добавил Негода.

- Я понял. А как быть с рапортом по поводу "Беркута"?

- Да, спасибо, что напомнил. Лёша, - Негода повернулся к Желадину. - Тут такое дело... На Максима Фадеевича напали сегодня.

- Что?! - возмутился Желадин. - Кто?

- Свои. Полтавчане. "Беркут". Хотели наркоту привить... В общем ты знаешь все эти разводы! Надо разобраться.

- Как? - строго спросил Алексей.

- Как-как, - передразнил его шеф. - Со всей строгостью закона на мужской ответ, чтобы другим не повадно было.

- Есть. Когда?

- Немедля, Лёша!

Полковник встал с места.

- И вообще, товарищи офицеры, вы свободны. По выполнению докладывать немедленно.

Максим и Алексей встали. Желадин потянулся за бутылкой.

- Не балуй! - прикрикнул Негода и пригрозил пальцем, как нашкодившим школьникам. - Стратегическое сырьё остаётся здесь. У вас сегодня ещё служба. Свободны, офицеры, свободны!

- Чего ж сразу мне про "Беркут" не сказал?

После трёх рюмок коньяка запоздалая весна воспринималась если не теплее, так гораздо ярче и красочнее. Внутри "тортика", здания Киевского Главка, был разбит небольшой скверик, и сюда заглянуло ласковое солнышко, согревая обитателей ласковыми лучами после холодных теней. В кабинетах солнечное тепло уже струилось зноем в пыльном воздухе, обещая настоящую муку в скорую летнюю жару, а здесь, во внутреннем дворике, кое-где, лениво стекая грязными лужами, ещё лежали ноздреватые сугробы, а из узких клумб только начала пробивалась тонкая, редкая, но невероятно длинная трава, жадно ловя лучи живительного солнца.

- Я собирался с тобой об этом детально поговорить, - ответил Максим.

- Да? А рапорт потянул Сому.

- Слушай, ты что - ревнуешь, что я через твою голову прошёл?

- Я? С чего ты взял? - вздохнул Желадин. - Просто теперь я по рукам и ногам связан. Сказал бы мне, я б упаковал автобус нашенским киевским "Беркутом" и устроил бы полтавчанам родственную "встречу на Эльбе".

Максим хмыкнул.

- Знаю я состав твоих автобусных бригад!

- А ты думаешь, всё чистенько делается? Ну-у, Макс...

Желадин бросил окурок в урну и достал новую сигарету.

- После выпивки накуриться не могу, - пояснил он. - Если не пить - так вообще не тянет! А как не пить с такой работой?

- Никак, - согласился Максим, сожалея, что так мало досталось хорошего коньяка, и заключил: - Наши киевские наломают полтавским - это однозначно! Как пояснить это, если вдруг чего?

Алексей засмеялся.

- Ты по оперативке профэссор! А вот в делах - не деловой, короче... Главное не пояснять, Макс. Главное обставить дело с умом - оформить, как положено. А проведём мы его, как соревнования между городскими подразделениями. Ну, а какая кость не выдержала - извините, поцаны: каши надо было больше топтать.

Максим тоже засмеялся.

- Тут ты мастер! Но я тебя тоже попрошу о своём деле.

- Излагай. Я - весь внимание.

- Я не уверен, как Сом, что полтавчане сработали меня по наводке донецких. Это совершенно ни к чему. В Донецке меня обложили такой омертой, что едва смог к свежему воздуху выбраться!

- Это я слышал, - кивнул головой Желадин. - У них там дружная семья. Не то, что наша.

- И я о том же, - согласился Максим. - Если бы им надо было - они бы меня в любой момент бетоном накормили... Полтавский же "Беркут" на охоте был. Искали лоха. На меня нарвались. Отоварили со злости и отвалили дальше охотиться.

- Это понятно, - проявил нетерпение Лёша. - От меня-то что требуется? Кому конкретно рыло свернуть?

- Кому? - хмыкнул Максим. - Сплошное маски-шоу! Я никого не узнаю.

- Тогда не понимаю.

- Они тем утром наверняка кого-то нашли.

- Можешь не сомневаться! - воскликнул Алексей. - Они просто звери, когда голодные...

- Да. Ты там пробей по задержаниям: кто с наркотой на трассе на эту дату и время залетел... Вытащи их.

- Оно-то тебе зачем? - Алексей с искренним удивлением смотрел на сослуживца.

Солнечные лучи стали быстро подниматься по стене, уходя из узкого дворика. Максим поёжился, когда на них выползла по-зимнему холодная тень.

- Мне-то оно незачем, Лёша. А тебе будет в самый раз. Когда увидишь - поймёшь. Говорят, на карму хорошо влияет.

Он пошёл к дверям, собираясь наведаться в отдел кадров, чтобы переоформить удостоверение.

- Какая карма? - догнал его Алексей. - Ты меня иногда достаёшь своей загадочностью!

- Какая на фиг загадочность, Лёша! Задержанных увидишь - выручи, пожалуйста. Они сейчас едва ходить могут после обработки "Беркутом".

- Тю ты!.. Снова жалеешь? Запомни: каждому своё.

- Хорошо, Лёша, запомню. Когда поймаешь своё, я тебе напомню.

- Чур меня! - воскликнул Желадин. - Вот не надо этого! Не надо нам...

Они заскочили в дверь Управления, изрядно успев замёрзнуть в тени.

- Весна, мля... Три капли солнца на день холода, брр-р!

Окна кабинета свысока взирали на ощетинившийся голыми ветвями деревьев город. К тому времени, как, уже старший лейтенант, Григорьев, приехал к выложенному белым камнем зданию Министерства МВД на Печерске, погода над Киевом неожиданно перестала быть апрельской. Небо отяжелело от плотного ковра из свинцовых туч, и в воздухе закрутились редкие снежинки. Стало холодно. И сейчас, стоя у окна в кабинете Первого замминистра МВД, Максим, поёживаясь, смотрел на посеревший Печерск, на тёмную линию Днепра, который широкой лентой разделял истосковавшийся по настоящей весне мегаполис.

Адъютант заместителя министра сразу попросил пройти в кабинет, не смотря на то, что в приёмной в ожидании сидела довольно серьёзная публика - сплошные полковники и подполковники. Проходя в кабинет, Максим отметил то неприятное обстоятельство, что ему так и не удалось к столь важному визиту переодеться по форме. Правда, вместе с этим не было надобности козырять и желать здравия всему этому великодержавному министерскому бомонду.

Он впервые был внутри здания министерства и первое, что его поразило, так постоянные проверки на этажах и в холлах документов и беспрестанные расспросы о цели визита. По этому случаю невольно припомнил и старые, и современные фильмы о советских МГБ и КГБ, где точно так же в коридорах, холлах, перед лестницами, лифтами стояли парадные молодые лейтенанты и проверяли едва ли не каждого проходящего.

Также Максим не ожидал, и его никто не предупреждал, что предстоит сразу предстать пред ясные очи второго человека из всего МВД. Полковник Негода либо не знал, либо не сказал всего, выполняя распоряжение вышестоящего начальства. Он дал своему, считай бывшему, подчинённому лишь контакты начальника Главного следственного управления, ГСУ, к которому следовало явиться в назначенное время. Прибыв к указанному часу, уже на проходной министерства Григорьев узнал, что его к себе требует Первый замминистра.

Министерские палаты не чета начальствующим кабинетам Киевского Главка. Весь невероятный простор помещения был оборудован дорогой мебелью. Стол для совещаний из полированного дерева был по периметру заставлен новыми массивными креслами с высокой спинкой и мягкими подголовниками, от которых шёл приторный запах новой кожи. Возле каждого места стоял пульт с микрофоном и, по кабминовской моде демонстрировать достаток - ноутбук. На стене висела невероятных размеров "плазма" со стоящим рядом полным набором звуковых колонок, каждая высотой в человеческий рост.

На столе зама также стояла пара закрытых ноутбуков, правда, уже гораздо более известной "садовой" фирмы; здесь же аккуратно лежали письменные принадлежности Aurora, брелок пульта с логотипом Brabus... и всё. Эта пустота рабочего стола, сдобренная немалым количеством атрибутов достатка чиновника высокого ранга, среди бела дня нескромно выдавала хозяина кабинета, как весьма состоятельного, но осторожного человека. Рядом со столом, низко, едва заметно для стороннего взгляда, стояло два сейфа. Все дела, наверняка, по "жигловскому" принципу складывались туда всякий раз, когда была необходимость просто покинуть кабинет.

Позади стола выделялись два высоченных - прямо в потолок, книжных шкафа, которые за креслом замминистра образовывали небольшую нишу, пространство, в котором стояли, свисая тяжёлым шёлком и блестя серебряно-золотым шитьём государственный флаг и штандарт МВД. Между ними, на стене, как в дорогом алькове, один над другим висели портреты Президента и главы ведомства.

Находиться одному в кабинете высокого начальника было неловко. Максим перемялся с ноги на ногу, посмотрел на свои потёртые джинсы и дешёвые туфли, и решил сесть за длинный стол, подальше от рабочего места хозяина кабинета, поступая скорее несознательно, нежели осмысленно.

Максим испытывал неприятное волнение. Такой приём настораживал. Для чего он оказался нужен ГСУ и сразу - заместителю министра?.. Не смотря на то, что здравый смысл подсказывал, что вскоре он обо всём узнает непосредственно от второго лица министерства, сейчас, сидя за столом и боясь прикоснуться к его полированной поверхности чтобы не оставить потожировых следов, он терзался догадками.

Генерал-майор Москаль был довольно плотного телосложения и небольшого роста. Распахнув двери своего кабинета, он влетел в его сумрачный простор, сияя серебряным шитьём безукоризненно подогнанной по круглой фигуре формы и блестя тщательно выбритым черепом.

Максим поспешил встать с места и невольно вытянулся в струнку, снова сожалея, что одет не по форме.

Первый замминистра на ходу говорил по телефону, семенящей походкой двигаясь к своему столу.

- Валерий Андреевич, уважаемый, не мне тебе рассказывать, что и как делать. Будь добр, давай заканчивай с этим делом. Я не буду передавать всего, что сказал министр, но буду честен перед тобой - ему глубоко и плотно всё равно, что ты и с кем будешь делать, но чтобы к понедельнику об ОПГ Масаевича в твоей Одессе забыл говорить последний маланец!.. Вот и ладно. Надеюсь на тебя. Будь здоров, Валерий Андреевич... Да, жду звонка.

Он небрежно бросил свой сдобренный сочным красным золотом vertu на рабочий стол и повернулся к Григорьеву.

- Здравия желаю, товарищ генерал-майор! - неожиданно громко даже для самого себя гаркнул Максим, чувствуя, как быстро напитывается жаром стыда кожа на лице.

Генерал усмехнулся.

- Здравствуйте, Максим Фадеевич. Присаживайтесь. - В его голосе несложно было определить нотки снисходительности.

- Спасибо.

Максим сел в кресло, по-детски сдвинув острые колени в старых джинсах.

- Я пригласил вас к себе, чтобы задать несколько вопросов, чтобы определиться лично, насколько вы подходите для той работы, которая вас ожидает. Не волнуйтесь, я нисколько не сомневаюсь в ваших профессиональных качествах! Тем более, что сопроводительные характеристики выше всяких похвал.

Он сел за стол и открыл крышку у одного из ноутбуков.

- Я надеюсь на откровенные и честные ответы. Позволите?

- Да, конечно, - поторопился ответить Максим. - Ваше право.

- У нас есть негласное правило, Максим Фадеевич, в ГСУ принимаются те, кто проработал в органах не менее пяти лет. У вас...

- Четыре года. Немного больше, - уточнил Максим.

- Да, верно. Четыре года. Это может повлиять на ваши отношения с сотрудниками управления. Вы понимаете?

- Так точно, товарищ генерал. Моё положение здесь временное - насколько мне известно.

- Да, разумеется, - согласился замминистра. - Но на начальном этапе. Мне бы хотелось, чтобы вы постарались найти общий язык с новыми товарищами и прочно освоиться в коллективе. Сами понимаете: нет ничего более вечного, чем временное.

Максим замялся, но затем всё-таки задал вопрос, который крутился на языке:

- Я так понимаю, Игорь Борисович, меня ожидают трудности входа в коллектив?

Министр покачал пухлой рукой на столе.

- Коллектив управления работает без пополнения больше пяти лет. Люди сработались, сроднились. Работа у нас во многом отличается от той, что вы делали раньше. В производстве следователей ГСУ исключительно резонансные дела или дела, проходящие под грифом "секретно". Всё зависит от вас...

- Если от меня - проблем не будет.

Он поспешил произнести эту фразу, одновременно понимая, что такого желторотого птенца профи из ГСУ постараются сбросить обратно в ту дыру, из которой он так нахально вылез. По слухам, министерским работникам не было абсолютно никакой разницы был ли человек из Киевского Главка или Знаменского РОВД. Главное - кем был они сами.

- Хорошо. Мне импонирует ваша уверенность. Вы верующий человек?

- Я? - вопрос озадачил. Максим подозревал, что хоть и минули времена, когда "органы" очень внимательно присматривались в "личных делах" сотрудников к графам "происхождение" и "партийность", но всё равно таким мощным государственным машинам, как МВД было трудно отказаться от всего, что давало максимально исчерпывающую информацию о людях. - Кажется, был крещён... Не уверен. Родители что-то рассказывали, но я запамятовал.

- Я не спросил вас о вероисповедании, Максим Фадеевич. Вопрос был о вере. Верите ли вы?

- Во что?

- В Бога, в божий промысел, волю, судьбу, царство небесное, в Аллаха, Иисуса...

- Я не задумывался над этим, товарищ генерал. Не знаю, как ответить на вопрос.

Замминистра прищурил глаза и провёл ладонью по столу.

- Или сомневаетесь?

- Скорее сомневаюсь.

- Я не случайно задал этот вопрос, Максим Фадеевич. Совершенно не случайно. И не случайно посоветую в ближайшее время сходить в церковь. "Дело", которое мы собираемся поручить вам, имеет прямое отношение к вопросам веры.

- Преступление против веры? - снова поспешил спросить Максим, стараясь припомнить хотя бы одно резонансное преступление против служителей веры, святынь или какие-нибудь акты вандализма по отношению к культовым сооружениям. Ничего подобного давно не происходило. Много что было связано с многочисленными сектами, но детали Максиму были неизвестны.

- Нет, - в раздумии покачал головой Москаль. - Наоборот. Преступление во имя веры.

- Мне не приходилось сталкиваться с такими делами, - признался Максим.

- Да. Вы характеризуетесь, как профессионал высокого уровня и способный аналитик.

- Спасибо, товарищ генерал. Я, признаться, так и не понял, с чем буду иметь дело.

- Вы будете расследовать "дело" первостепенной государственной важности. Пока этого достаточно. Остальное узнаете позже, когда оформите все необходимые допуски.

Генерал протянул руку и нажал кнопку на стационарной телефонной станции. Практически мгновенно по громкой связи раздался жёсткий и твёрдый мужской голос:

"Да, Игорь Борисович".

- Лев Евгеньевич, зайдите ко мне. У меня сейчас в кабинете ваш новый сотрудник.

"Сейчас буду".

- Лев Евгеньевич начальник Главного следственного управления. Он будет вашим непосредственным руководителем. Но, отчитывать по работе будете исключительно передо мной.

Он сделал паузу, ожидая ответа.

- Так точно, перед вами лично.

- Ко Льву Евгеньевичу будете обращаться при малейшей необходимости: всё, что нужно, когда нужно - в любое время. Вы меня поняли?

- Так точно, товарищ генерал.

Москаль встал и достал из внутреннего кармана кителя визитку, которую положил на край стола.

- Это вам.

Максим поднялся и подошёл к столу замминистра, взял визитку.

- Это контакты отца Константина. Позвоните ему и обязательно встретьтесь. Обсудите детали дела. Он уже консультировал нас по этому вопросу, как представитель патриархата и Священного Синода. Его помощь была полезной. Это не предложение, а распоряжение министра.

- Так точно, - тихо ответил Максим.

Он понимал, что аудиенция у высокого чиновника закончилась, но прошедшая беседа не добавила ясности в будущую судьбу. Всё только больше запуталось. Единственное, что понял Максим, ему предстоит пройти непростые испытания, вливаясь в новый коллектив.

- Постарайтесь за сегодня-завтра познакомиться с материалами "дела" и дать точный ответ, когда ваше расследование может дать более определённые результаты. Я вас, Максим Фадеевич, нисколько не тороплю, но настоятельно прошу не затягивать с расследованием, которое, кстати, находится под постоянным контролем первых лиц... м-мм, государства.

Он оглянулся на портреты за своей спиной.

Начальник Главного следственного управления окинул "новобранца" с ног до головы быстрым придирчивым взглядом, и скривил губы в пренебрежительной улыбке, которую и улыбкой назвать было сложно. Гримаса презрения на лице офицера недвусмысленно давала понять, что мнение о новом сотруднике управления уже составлено, и оно не в пользу последнего.

- Кто будешь?

Этот сухой вопрос полковника Босара, произнесённый скрипучим и тяжёлым голосом, неприятно оскоблил самолюбие Максима. Ожидая своего будущего начальника подле дверей приёмной Первого замминистра, он прекрасно понимал, что тому хорошо и давно известно, кто таков Григорьев. Этим коротким вопросом Босар с первых мгновений знакомства дал понять, что новоприбывший для него - пустое место. То, о чём предупреждал и просил генерал всего несколько минут назад, стало себя проявлять: если с сотрудниками, следователями Управления, можно было надеяться хоть на какое-нибудь общение, то с предубеждением начальника бороться было бесполезно.