Более неприятной была сама суть вопроса, пусть и не точная, но подобная требованию преступников провести самоидентификацию. "Кем будешь по жизни?" - вопрошал блатарь какого-нибудь забитого злой судьбой в тюремную камеру фраера. По правилам последних следовало отвечать: "Мент". Для милиционеров иного предусмотрено не было.
- Что - неясно спросил? - с ещё большим скрипом в голосе спросил Босар.
Если мгновением раньше Максим не знал, как ответить на поставленный вопрос, то сейчас намеренно затянул паузу, ответно изучая ладную, спортивную фигуру небольшого ростом, но широкоплечего полковника.
- Лейтенант Григорьев... Простите, старший лейтенант Григорьев. Я лишь сегодня получил повышение...
- Мне плевать, что ты там сегодня получил, - также не отводя взгляда из-под насупленных косматых бровей, не моргая, проскрипел Босар. - У меня ты вообще ни хрена не получишь.
- Благодарю за щедрость.
- Что?
- Спасибо, говорю, товарищ полковник.
Снова скривив губы в более выразительном презрении, Босар развернулся и молча пошёл прочь по коридору. Максим остался стоять на месте, давя в себе невероятное желание потешить гордость и попросту уйти. Вообще уйти.
Через десятка полтора шагов полковник остановился и обернулся. Вместо презрения на его лице теперь вытянулась маска удивления.
- Мне тебя за руку водить? Ходи за мной, - и когда Григорьев подошёл, двинул дальше коридором, шагая широко и торопливо, инструктируя на ходу: - Сейчас зайдёшь в четыреста четвёртый - оформишь допуски. Без них ни одну бумажку, ни одному выскочке не покажу. Затем отметишь в отделе кадров свою командировку. После жду тебя в Управлении.
Не смотря на свой высокий рост, Максиму приходилось едва ли не бежать за Босаром и наклоняться, чтобы не пропустить ни единого слова полковника, который говорил словно намеренно тихо, и когда начальник неожиданно развернулся у каких-то дверей, Макс по инерции нечаянно и неловко налетел на него. От столкновения у Макса создалось впечатление, что ударился он о стену. Босар даже не пошатнулся.
- Я себе сам достану, - он указал на двери, на которых были прикреплены два ноля, и толкнув плечом двери, проскрипел уже из туалетной комнаты: - На всё тебе двадцать минут. Шевели булками!
Двери автоматически закрылись перед носом Максима, как бы завершая аккорд ничтожности положения новичка. Недолго подумав, он толкнул двери и вошёл в туалет и стал возле свободного писсуара рядом с Босаром. Полковник повернул в его сторону лицо, на котором не смог скрыть изумления.
- Что? - спросил Максим. - Я себе тоже сам достаю...
Он смотрел прямо перед собой в выложенную кафелем стену, но краем глаза заметил, как едва заметно на губы полковника легла тонкая улыбка.
На оформление всех требуемых документов понадобилось не более пятнадцати минут. В ГСУ министерства можно было попасть, пройдя по двору через служебную парковку в соседнее здание, окружённое высоченными старыми клёнами, которые безнадёжно простирали голые ветви в апрельское небо, напрасно моля о тепле и солнце. С неба сыпал самый настоящий снег, за какой-то час он стал гуще, и злые порывы ветра, протискиваясь между массивными корпусами cadillac'ов, mersedes'ов и "бумеров", что застыли в лакированной чопорности меж линий разметки, рисовали странные снежные узоры на ровном асфальте стоянки. Совершенно по-зимнему ледяной ветер пронизывал до костей, и пришлось пробежаться по двору к тёплому помещению офиса управления.
Когда Максим распахнул двери следственного отдела ГСУ на пятом этаже, он шмыгал носом и основательно продрог.
- Здесь ГСУ? - стараясь унять озноб, спросил он, оставшись стоять в дверном проёме.
Против ожидания, кабинет был небольшим, угловым, но плотно заставленным столами, шкафами, какой-то офисной техникой. Максим даже мысленно хмыкнул от удовольствия, когда сделал вывод: никакой разницы, где будет работать следователь - в самом министерстве или в каком-нибудь упыринском райотделе, условия для него будут везде одинаковы.
В кабинете находилось всего пятеро человек. Все по гражданке. Они разом застыли и со слабым интересом посмотрели на стоящего в дверях Максима.
- Есть дома кто? - немного повысив голос, снова спросил Максим.
- Есть, - ответил лысоватый крепыш в джинсах и простенькой, как для такой погоды, ветровке. - Тебе чего?
- Мне бы чаю горячего.
Крепыш кивнул в сторону стоящего в углу кулера. Рядом на столике были расставлены немытые чашки, банки с растворимым кофе и коробки с чаями.
Потирая плечи, Максим прошёл к кулеру, взял чашку, подул в неё, выдувая мусор.
- Хорошо, что у вас самообслуживание.
Он неторопливо приготовил себе чай, бросив в чашку с горячей водой первый попавшийся пакет. От чашки пошёл дурной, ненатуральный земляничный дух.
- А Босара найти где могу?
Присутствующие переглянулись.
- Босара?.. Он тебе зачем?
- Да, надыбал недавно на дуб, на дубе ларец, а в ларце зайца, а в зайце утку, а в ней яйцо. Вот, хочу проверить иголочку на Босаре: сломаю посмотрю - его ли яйцо...
Первым прыснул лысоватый крепыш, а через мгновение дружный мужской гогот разрывал в клочья напряжённую тишину в стенах тесного кабинета.
За смехом никто не заметил, как в кабинет вошёл полковник Босар. Он остановился позади Григорьева, и, держа в руках большой пластиковый зелёный короб с бумагами, немигающим недобрым взглядом осматривал смеющихся людей.
- Что за веселье такое в рабочее время?
Его скрипучий и в этот раз зычный голос враз обрубил смех присутствующих.
Крепыш в ветровке вздрогнул и закашлялся в кулак, багровея лицом. Остальные уткнулись в свои бумаги на рабочих столах.
- Что за смех - спрашиваю? - повторил вопрос Босар, сдвигая косматые брови.
- Никак нет, Лев Евгеньевич, - через кашель ответил крепыш, бросая взгляд на Максима, который с невозмутимым, простоватым видом прихлёбывал чай из чашки.
- Что "никак нет"?
- Никакого смеха. Так - разрядка небольшая.
Босар с коробом подошёл к Григорьеву и вперился в того своим скоблящим взглядом.
- А тебе чего не смешно?
Максим недоумённо огляделся по сторонам.
- Так, я темы ещё не догнал, товарищ полковник. Я же новичок.
Тут же раздался новый взрыв смеха. Уже идущий к своему рабочему месту крепыш едва не присел, схватившись за живот. Кое-кто даже уронил голову на стол, не в силах сдерживать эмоции.
- Так! - гаркнул Босар, с грохотом опуская короб на ближайший пустой стол. - Весело вам? Я вам устрою веселье! Посмотрю на ваши слёзы, когда останетесь без премий! Хрен вам, а не премия!..
Но как бы не старался полковник стращать бесчеловечными карами подчинённых, смех не прекращался.
Босар жестом подозвал к себе хихикающего Максима, а когда тот осторожно подошёл, указал пальцем на стол и короб с бумагами.
- Знай своё место. Понял?
- Так точно, товарищ полковник.
- Вникай в "дело". К вечеру жду отчёт. Замминистра обещал - выполняй!
- Мне было дано два дня, - было возразил Максим.
- Мне плевать, что тебе было дано! - Босар огрел рукой короб с документами. - Я тебе даю времени до вечера. Понятно?
И тут же широкой и быстрой походкой вышел из кабинета.
Вытирая слёзы с глаз, похохатывая, к Максиму подошёл крепыш.
- Савченко. Виталий. Капитан Савченко. Прохой ещё кличут.
Он протянул руку, и они обменялись рукопожатием.
- Григорьев Максим. Старший лейтенант.
- Чей будешь?
- Из местных мы. Киевский главк.
- Ловко же ты пробил нашего Кощея, - снова засмеялся Савченко. - Сразу видно - наш человек. Будем знакомы, Макс! Правда, босса мы иногда зовём Барсуком, но Кощей - тоже неплохо...
Стали подходить другие сотрудники отдела.
- Капитан Корапалов. Денис, - представился высокий и тонкий, как жердь, молодой человек. Кроме роста, от остальных его отличало необычно круглое лицо с мясистыми губами.
- Майор Сташевич. Яков. Яша, - просто назвался другой.
От этого "Яша", Максим даже опешил: такой простой и личной фамильярности ему ещё не довелось встречать у коллег, особенно у тех, кто в своих званиях перешёл на звёзды более крупного калибра.
- Здравия желаю, товарищ майор, - плохо скрывая свою растерянность, приветствовал его Максим, пожимая крупную и мягкую руку Сташевича.
Слегка полноватый, франтовитый в своей явной манере одеваться модно, Сташевич дружелюбно похлопал Максима по плечу.
- Майор Невада, - представился следующий, немного угрюмый на вид сотрудник, и протянул руку, зачем-то повторив: - Майор Невада.
- Очень приятно, товарищ майор. Старший лейтенант Григорьев. Простите, как Вас по имени отчеству?
Отпуская руку, Невада пробасил:
- Не ломай, Макс, зря тут шапку. Я Костя.
- Он тут самый старший, - добавил Савченко, стоя в стороне.
- Какой, на хрен, старший! - возмутился Невада, показывая кулак товарищу.
- Я имел ввиду, самый опытный и знающий...
На "самого старшего" Невада никак не тянул: коренастый, моложавый - от силы лет тридцати трёх-тридцати пяти, с тем рисунком доброты на небритом лице, который больше говорил о неконфликтности человека, чем о его опыте или особом положении среди коллег.
- Да ладно тебе, - махнул на Савченко Невада. - Сам тоже хорош!
У кулера, настойчиво звеня ложкой в чашке, готовя себе кофе, стоял высокого роста, почти великан, молодой человек в невероятно коротких для него спортивных штанах и замызганных грязью туфлях. Необычный комплект платья довершал наброшенный на цветастую футболку китель с майорскими погонами.
- Это наш Бармалей...
Великан обернулся в их сторону и показал Савченко конструкцию из пальцев, которую в народе именуют не иначе, как "факелом".
- Извини, Миха, - поправился с улыбкой на лице капитан Савченко. - Майор Бортницкий. Он у нас принципиальный и не здоровается, но любит выпить на брудершафт, чтобы потом поцеловаться.
Великан Бортницкий снова выставил "факел".
- В общем, Макс, я тебя предупредил: поцелуешься с Бармалеем, пеняй на себя - за всю жизнь не отмоешься. У него только взасос.
- Он зубы хоть чистит? - спросил Максим обречённым голосом.
Очередная волна хохота прокатилась по кабинету. В этот раз "факел" достался Максиму.
- Кажется, Бармалеище и тебя уже поимел, - прокомментировал со смехом Савченко.
Бортницкий, не сводя глаз со своего товарища, степенно подошёл к Максиму и протянул свою огромную руку. Рукопожатие было жёстким и демонстративно сильным. Все зааплодировали.
- Шура. Приветствую в нашем гадюшнике, - добродушно произнёс Бортницкий. - Хорошим людям завсегда рады.
Он повернулся и, помахав рукой, пошёл к своему столу.
- Саня утром был на задержании. Один сучара засел на дачке с автоматом. Вывалял ребят в грязи, пока к нему подбирались. Бармелея цапнул пулей.
Максим с удивлением посмотрел в след уходящему Бортницкому. Тот, иллюстрируя слова товарища, чиркнул пальцем свободной руки по левому бедру, показывая, что ранение касательное и несерьёзное.
- Заляпал кровью и грязью одежду - пришлось по управлению бегать искать, во что нарядить это бревно, - закончил Савченко, за что получил закономерный "факел" и ответил: - Я тебя тоже люблю, Шура.
- Ему бы к врачу, - сказал Максим.
- Был. Приехал и сказал, что с этими идиотами он общего языка не находит. Не переживай - заштопали. Сейчас за ним приедет жена. Списали на пару дней в домашнюю койку. Да, Саня?
Великан согласно кивнул своей огромной головой.
- Ну, вот, собственно, Максим, старший лейтенант Григорьев, и весь состав "гусей" министерства. Двое в командировке в России.
- Спасибо, - ответил Максим. - Рад был познакомиться.
- Тебя, наверное, Москаль настращал...
- Было дело.
- Прости его... Такой он человек. Бывает, иногда ошибается. С тобой ошибся - это точно.
- Я понял.
Савченко снял с короба крышку, потеребил остатки сорванных пломб и вздохнул.
- "Дело" Димы Семченко и Васи Якушина, - он посмотрел на Максима и вздохнул. - М-да... Ладно, разбирайся. Потом потолкуем. Ты на Барсука положи и сначала проверь по списку наличие всех документов. Мало ли... Дело долго было без хозяина.
Он ушёл, а Максим стал разбираться с содержимым короба. Первое, что бросилось ему в глаза, когда он открыл крышку, и первое, что он достал - кинжал, к которому капроновым жгутиком была прикручена пластиковая бирочка с зарегистрированным номером вещдока. На гладком, местами потемневшем клинке кинжала, готическим шрифтом была выгравирована надпись "Timete Deum et date ille honoren, quia veniet hora judicii ejus", и под эфесом - изображение оливковой ветви, креста и меча. Кинжал был острым, четырёхгранным. Рукоять, на ощупь тёплая, гладкая, почти чёрного цвета, а эфес и завершение рукояти - из гладкого жёлтого металла.
Изнутри к крышке короба был приклеен скотчем прозрачный файл с бумагами. Максим достал из него инвентарный список документов и вещественных доказательств, и по нему, изрядно порывшись в содержимом короба, извлёк заключение экспертизы по этому оружию.
Кроме технических данных по кинжалу был дан перевод надписи. "Имейте страх божий и славьте Бога, ибо приближается час Суда Его". Эксперт добавил свои комментарии. Оказалось, кинжал был ритуальным оружием, так называемым атамом, а выгравированные латинская надпись и знак - девизом и символом Святой Инквизиции; клинок был серебряным, жёлтый метал - бронзой, а рукоять - из человеческой кости. При всей своей простоте, оружие было достаточно дорогим, если учитывать только количество одного серебра. Кинжал ранее ни в каких преступлениях не фигурировал, время, место или автор его изготовления неизвестны, кроме того, что он изготовлен на высоком профессиональном уровне и, возможно, являлся одним из серии.
Также в коробе лежал пакет с семью деформированными пулями и стреляными гильзами, на этикетке которого указывалось, что пули отлиты из серебра 875 пробы и были выпущены из старого, но хорошо известного оружейникам и коллекционерам "семь шестьдесят пять" Walther'а PP.
Отложив оружие, Максим стал внимательно сверять инвентарный список со всем содержимым короба. Это оказалось не просто, так как сразу стало ясным, что вещи находятся не в том порядке, в котором записаны, а сама инвентарная запись выполнена небрежно, что было видно, как по небрежному, торопливому почерку записей, так и по порядку внесения записей. Обычно следователи, ведя "дело", старались регистрировать их в том же порядке, в котором они поступали в дело: протокол осмотра места происшествия, фотографии, вещдоки - вещественные доказательства, выводы аналитиков, экспертизы, протоколы допросов, записки самих следователей, постановления судей, запросы, справки... и сами записи, как правило, велись аккуратно, не сколько по причине того, что это дело могли вести другие следователи, как в этом случае, но и просто для себя, чтобы не запутаться в немалом количестве материалов следствия объединённых в такое большое делопроизводство.
"Дело" было зарегистрировано на следователей Якушина и Семченко, и Максим первым делом наметил себе, что должен пообщаться с этими коллегами. Самостоятельно в бумагах и вещдоках можно разбираться бесконечно долго. Живое же общение с теми, кто, как говорится, был в теме, могло всё расставить по своим местам, облегчая работу и упрощая процесс ввода в дело нового следователя.
Сделав соответствующую пометку в органайзере телефона, и сделав ксерокопию инвентарного списка, Максим продолжил разбираться с содержимым короба, отметив про себя, что судьбой дан шанс заняться весьма необычным и интересным делом.
- Нет желания размяться?
Максим поднял глаза от разложенных по столу бумаг, файлов и папок, и несколько минут не мог понять, что от него хотят. Перед его рабочим столом стоял капитан Савченко, держа в руках бронежилет скрытого ношения.
- Спрашиваю: нет ли желания размять булки настоящим мужским делом? - повторил вопрос, тот, кого товарищи называли Прохой, и потряс жилетом. - У меня по случаю есть лишняя маечка - он тряхнул в руке увесистый жилет.
- Что делать? - спросил Максим, вставая с места и собирая в короб документы, заодно разминая застывшие от долгого сидения члены. Разбираясь с новым делом он не заметил, как прошло несколько часов.
На освободившееся место на столе Проха кинул "маечку".
- Я тут одно дельце давно веду. Движения почти никакого. Но дело живое!
Максим кивал головой, собирая документы в короб.
- Только что позвонил собкор и сообщил адресок одного гада, которого надо срочно взять. Я его топтал два года! Думал, что он уже за кордоном. А он - здесь, под носом. Как говорится, надо брать, пока другие не разобрали. Многим, тварь, крови попортил. Группа захвата работает по другому адресу. Пока то, да сё, а этот снова нырнёт в какую-нибудь норку - ищи потом свищи... Не подсобишь? На вид вроде ничё - крепкий.
Савченко с такой наигранной мольбой заглянул в глаза Максиму, что тот невольно усмехнулся.
- Поехали, проветримся. Только сейчас документы в секретку сдам...
Проха схватил короб руками. Максим едва успел нацепить капроновую пломбу.
- Так я мигом! Я ж тут знаю, как быстро. А ты пока одевайся. Шпалер есть?
- Так серьёзно?
Капитан Савченко покачал головой.
- Иначе б я тебе маечку не предлагал. Конечно, клиент в возрасте и всё такое... Но терять ему нечего - уверенно наговнил себе на солидный срок.
- Коробку поставьте, Виталий Семёнович, - попросил Максим, сбрасывая куртку и надевая бронежилет. - Теперь это моя ноша. Сам снесу. - И похлопал себя по поясу, где в кобуре покоился пистолет. - Шпалер имеем.
- Как знаешь, - вздохнул Савченко. - Ты, конечно, новенький, и всё такое - нас мало знаешь. Но мы здесь привычные доверять друг другу и общаться на "ты"...
- Я всё понял, Виталий. Исправлюсь. Дай время. Мне в секретку сходить всё равно надо. Барсук предупредил, чтобы сам.
- Теперь я понял. Ладно. Давай, долго не возись. Я во внутреннем дворике буду тебя в машине ждать, заодно движок прогрею. - Он указал на коробку. - Но, в общем, ты парень правильный, но честно скажу, что дерьма ты от этого дельца хлебанёшь.
Он выбежал из кабинета. Максим тоже поторопился, стараясь на ходу, держа в руке немалый по весу короб с документами, надеть куртку поверх бронежилета. Выбегая из кабинета, он оглянулся. Помещение было пустым. Он так увлечённо занимался делом, что не заметил, как остался в кабинете в полном одиночестве.
Савченко вёл машину по городу уверенно и мастерски, постоянно "играя в шашки" - перестраиваясь из ряда в ряд. Он явно спешил. Снег уже не сыпал, а недавно выпавший растаял, раскрасив влажными пятнами щербатый после зимы городской асфальт. Было холодно и ветрено. Прохожие поднимали воротники, кутались в длинные модные шарфы, платки, натягивали на голову капюшоны, спасаясь от ледяного ветра.
- Это хорошо, что мы с тобой вдвоём. Управимся с дядей на раз-два! - уверял Савченко Максима. - Заодно и познакомимся в деталях.
Стрелку спидометра кидало то от десяти километров в час, то до ста.
- Я, конечно, во всякую хрень не верю и шпионские фильмы видеть ненавижу, но могу уверенно сказать, что кто-то в ГСУ в крота играет. Не первый раз такие совпадения наблюдаю. Только начнёшь по-взрослому оформлять задержание - с начальством общаться, "Беркут" натравливать, - как рыбка срывается с крючка.
Он надавил на кнопку сигнала, требуя, чтобы маршрутка уступила дорогу.
- Вот же ж желтушник!
- Ты кого-то подозреваешь? Из отдела?
Савченко скривился.
- Из следователей - никого. Я всех давно знаю. Подстав от них никогда не было и ждать не буду. В этом я тебе свою гарантию даю. А вот офисная моль, что под козырьками ходит, пыль по коврам разносит, да весь день чаёк с кофеями гоняет - тут тебе скажу прямо: фильтруйся, общаясь с ними. Не наш брат это. У них дерьмо гладкое, кишку не царапает. Понял?
Максим согласно кивнул.
Проха достал папку и кинул её на колени своему спутнику, не отвлекаясь от дороги. На одном из перекрёстков выбежал инспектор ДАИ в ядовито-жёлтой жилетке и требовательно замахал жезлом. Короткий "кряк" скрытыми под радиаторной решёткой спецсигналами быстро успокоил его служебную прыть.
- Не твоя я добыча, цыплёнок, - прокомментировал ситуацию Савченко, и, похлопав рукой по папке на коленях Максима, сказал: - Знакомься - наш клиент. Я тут немного прихватил, чтобы не мурыжить тебя всухую. Посмотри.
В папке были фотографии, копии постановлений о задержании, протоколы.
- Он из наших, - проскакивая со спецсигналом перекрёсток на красный свет, бросил Савченко. - Ментяра! Гад!
С фотографии смотрел полноватого вида милиционер в кителе с майорскими погонами. Милиционер, как милиционер. Особых примет нет, если не считать обвисших на ворот откормленных щёк и проплешины с редкими, старательно зачёсанными назад седыми волосами. Если он был в бегах с полгода, наверняка похудел. Оставалось запомнить выдающийся мясистый, крупный нос, густые брови, мешки под глазами и большие уши с отвисшими, тоже мясистыми мочками.
- Это он по случаю звания фрагмент поймал, - продолжал Савченко, имея ввиду, по какому поводу была сделана фотография. - Сейчас на подножном корму, в бегах, наверняка уже шею высушил от жира. Постарайся поймать выражение. Оно у него особое, как мне кажется.
Григорьев внимательно всмотрелся в фотографию. "Особым" выражением лица была некая природная изумлённость, почти детское, едва заметное из-за возраста, искреннее и простое удивление.
- Майор Грыма. Зам начальника одного из РОВД области. Его все называют Грымзой. Калечил, убивал людишек - задержанных, не разбирая вины. Всё с рук сходило. Начальство покрывало. Завёл фирмочку - охранное агенство, на базе которой зарегистрировал общество содействия правоохранительным органам. Организовывал попойки, всякие соревнования, рэкетом занимался... Обирал тётушек и бабушек на местном рынке, фирмачей волочил. Катали на него малявы, жаловались, но по итогу кто заявы завернул, а кто просто рот закрыл - себе дороже с Грымзой связываться!..
- Зовут как?
- Семён Андреевич... Пятьдесят семь лет. Высокий. Рост сто восемьдесят три. Сильный! Учти это - вдруг чего. Когда было вынесено постановление о задержании - свалил. Вооружён. Любил разные стволы импортные собирать. При обыске дома их коллекции мало, что осталось. Пару убойных вещиц прихватил с собой.
- Будет сопротивляться?
- Такой запросто может! - закивал Савченко. - Зарвался, урод. Как-то малолетки бомбанули магазинчик, который принадлежал его дочери. Явно, что не местные. Свои по райцентру знали, где чьё и грымзино не трогали. Так он дал команду и школьников нахватали с уроков, прямо из школы. Ну, ментяры, постукали их немного в обезьяннике - глухо. Он же запер их в камере и бросил туда пакет с пчелиным роем... Как выяснилось, не первый раз такое практиковал: то шмелей подсунет, то ос, или пчёл - пасекой на досуге баловался.
Максим с удивлением посмотрел на коллегу.
- Я тебе говорю! - возмутился Савченко. - Через два часа открыли, а двое уже не дышат. Наши делали повторную экспертизу по эксгумации. Свои районные написали, что малолетки типа передрались в камере, решая, кто виноват - ушибы, выбитые зубы, изорванная одежда. Ну, всё как водится! А мальчишкам по десять- двенадцать лет...
В папке были копии двух заключений судмедэкспертов. В одной указывалось, что задержанные скончались от полученных травм и увечий. При чём у одного была сломана скула и ключичная кость, а у другого осколочный перелом рёбер с проникновением фрагментов костей в лёгкое. У всех вывихи плечевых суставов.
- Получается, что их едва живых в камеру бросили? - произнёс Максим.
- Чистое гестапо! - воскликнул Савченко. - Правильно кумекаешь. Пацаны потом говорили мне на протокол, что Девняшин - тот, которому рёбра сломали, долго кричал от боли. Грымза пару раз наведывался в камеру, успокаивал, как умел - короче. Потом пчёл кинул...
- А остальные сотрудники?..
- Что остальные? - переспросил Савченко. - Набрал после армии даунпланктонный набор. Они по зомбоформе делали всё, что было велено. Я не прихватил протоколы их допросов, рапорта и объяснительные. Они писать не умеют, Макс!
Их машина съехала с проспекта возле автовокзала "Дачный". Невдалеке, в низинке, серело пятно озера, по которому ветер гнал мелкую колючую рябь.
- Допёк людей до предела. Выдал родственникам в кульках тела ребят, других, ещё раз обработав как следует, но уже без переломов - лично! - оформил "дела", признания и скинул в СИЗО... Там фельдшер сердобольный, льдом лечил гематомы. У пары пацанов от такого лечения осложнения с ушибами вышли. Они потом по месяцу в хирургии отлежали. Возмущённые родственники собрались у его охранного агентства, он же натравил на них своих бандитов, потом ментов.
- В разнос пошёл, - резюмировал Максим.
- Ещё как! - горько усмехнулся Савченко. - Стрелять начал. Ранил мамашу убитого пацана. Тяжело ранил. Её срочно увезли сюда в Киев. Оперировали. Выжила. Написала заявление. Так дело Грымзы попало ко мне. Не смотря на все заслуги, майора решили пустить в расход. Если мы его задержим - поживёт пару недель, как максимум. Потом всеми любимый на Лукьяновке сердечный приступ - и всё. Можешь не сомневаться... Но меня это меньше всего волнует. Главное повязать гада. Въехал в тему?
Максим вернул папку. Их машина остановилась возле какого-то жиденького скверика с непонятной конструкцией, которую, наверное, можно было принимать за памятник.
- Да, въехал. Адрес какой?
- А вот, - Савченко указал на многоэтажку. - Квартира сто пять. Первый этаж. Третье парадное.
- Как вычислил?
- И просто, и сложно одновременно.
Савченко вышел из машины и передёрнул плечами. Максим вышел вслед за ним, захлопнул дверцу и также содрогнулся. После тепла автомобильного салона совершенно не весенний ледяной ветер едва не обпекал нутро, продувая вроде бы выбранную по сезону одежду.
- Пришлось покопаться в прошлом Грымзы, - стуча зубами, продолжил капитан Савченко. - У него были неприятности в семье. Жена решила подыскать другую партию. Подала на развод. Не дожила. Упала во дворе дома, сломала шею.
- Не муж ли подсобил?
- А ты не спеши с выводами, - покачал головой Савченко. - Ярлык обычно на крепком клею - оторвать можно по живому, со шкурой... Пока доказать причастность мужа к смерти жены не удалось, если такая, конечно, была.
Он кивнул в сторону соседнего дома.
- Там супермакет. Немаленький. Ты пойдёшь туда. Грымза должен быть там. Мне сказали, что он ушёл за покупками. Пройдёшься по залу, вычислишь и сразу мне сообщишь. Я буду у подъезда. Код срисовать я не додумался, сорри - в подъезд не войдём сами. Если пропустим - с квартиры его лишь "Беркут" выковырнет, но в холодном виде. Пошли. Главное, чтобы он не торопился с покупками.
Они, засунув руки в карманы курток, отворачивая лица от пронизывающего ледяного ветра, поспешили к проходу между домами.
- С женой Грымзы произошёл несчастный случай - проверил. Я пообщался с его дочерью. Она сначала говорила, что ничего не знает об отце, - продолжал рассказывать дорогой Савченко. - Я выложил ей всё как есть: если его вычислят другие - ему не жить. А папочку она любит. Своих детей он не обижал. Устроил её на хорошую работу, в столицу, подыскал пару, выдал замуж. Ему же некуда деваться. Свои сдали. Укрыться негде. Только в здесь у дочки - без вариантов.
Они остановились на развилке. Максиму отсюда нужно было спешить к супермаркету, который светился вывесками среди серости ранних сумерек микрорайона.
- Это она мне позвонила, - закончил Савченко и огляделся. - Хорошо, что холодно. Мамаш с детьми и колясками во дворах нет. Ты, если надыбаешь его в зале, не падай на хвост, не зли его, не волнуй. Держись подальше и сразу звякни мне. Добро, коллега? - он улыбнулся и хлопнул Максима по плечу. - Тебе везёт - мне на холоде стоять во дворе, как забывшему спросить код от подъезда... Ну, что - разбежались?
Если по причине совершенно не апрельской погоды на улице было малолюдно, а редкие прохожие старались быстрее попасть в тепло своих квартир, то в супермаркете после конца рабочего дня был полный аншлаг. Приезжающие после работы жители микрорайона спешили первым делом наведаться в магазин.
Следуя правилам слежки, которые получил в академии, Максим, высматривая подозреваемого, решил вести себя естественно. Кроме того, была прямая необходимость купить продуктов, используя подвернувшуюся возможность. Жены дома не было, как и забот об ужине для супруга, который едва успел вернулся из командировки, как попал в неожиданный и невероятный водоворот событий. Он уже не звонил на домашний номер, не желая раньше времени общаться с тёщей и тайно надеясь, что она ушла, лишившись терпения в затянувшемся ожидании. Бежал уже восьмой час вечера.
Из-за столпотворения в магазине свободных корзин и тележек не оказалось. Можно было, конечно, воспользоваться положением - показать удостоверение охраннику и пройти в торговый зал. Но делать этого не следовало. Максим хорошо запомнил слова преподавателя по оперативным действиям, который обучал курсантов слежке. Учитель говорил, что если ты не видишь объект, это не означает, что он не видит тебя. Как правило, найти того, кто вычислил тебя, уже невозможно.
Тележку удалось перехватить практически из рук какого-то представительного мужчины. Войдя в торговый зал, Максим постарался представить, чем бы он занимался в супермакете, окажись на месте Грымзы. Тебе почти набежал седьмой десяток лет, ты под крылом у своей дочери, которая предоставила тебе кров и, наверняка, обеспечивает едой. Что остаётся старику, который на склоне своей жизни вынужден скрываться от правосудия? Максим подумал о том, что его бы в такой ситуации больше интересовали книги и алкоголь.
Дорога к Дачному заняла почти полчаса. Звонок от дочери Грымзы поступил сразу после того, как старик ушёл за покупками. На всё про всё ушло не больше часа. Если майор Грыма купил себе каких-то закусок, он должен был быть уже дома или находиться у полок с алкоголем. В деньгах беглый мент ограничен не был, поэтому пошёл бы туда, где есть дорогая выпивка. Не сегодня-завтра схватят, возможно, что и убьют, каков смысл отказывать себе в небольших, но вредных радостях?
Читая указатели, небрежно бросая по пути в корзину упаковки с полуфабрикатами, Максим уверенно направился в отдел, где торговали алкоголем.
Через минуту он был на месте. У полок с дешёвыми водкой, коньяками и винами было многолюдно. Мужская компания торопилась согреться после совсем не весеннего дня. Дальше, где бутылки были представлены больше в коробках, а те, что без - поражали скромностью выдержанных временем и старым стилем этикеток и нескромностью ценников, оказалось малолюдно. Стараясь больше смотреть между рядов на посетителей, Максим всё-таки зацепился взглядом за один из таких ценников. Там значилось число равное его месячному жалованью. Он остановился и решил посмотреть на то, что так привлекло его внимание этим странным совпадением: число совпало до последней цифры! Бутылка, весьма необычной формы, стояла в деревянном коробе с натуральной стружкой под прозрачной крышкой. Упаковка предупредительно прихвачена к полке едва заметным, замаскированным тросиком. Название на этикетке Максим так и не смог прочитать.
- Тоже приглянулась? - раздался за его спиной голос, и чья-то огромная волосатая рука потянулась к коробке с бутылкой, дёрнула её и оставила. - На якорь поставили... Можно подумать, что так просто можно её увести отсюда.
Максим уже не сомневался, что у него за спиной басил недовольным тоном именно майор Грыма.
- Простите, я только глянул...
- Да, - протянул Грыма, подёргивая своим выдающимся, просто огромным мясистым носом. На фотографии он выглядел более скромно. - Мне она тоже приглянулась. Когда-то моя зарплатка была ровно на две такие бутылки... Попробовать хочешь, сынок?
Великан склонился над Максимом. Его огромное лицо с крупнопористой кожей оказалось всего в двух десятках сантиметров - так близко, что можно было в деталях рассмотреть старческие пигментные пятна на коже.
- Мне не по карману. Извините.
Он хотел было идти, когда его медленно, но уверенно придавили рукой к месту.
- Давай попробуем, - пробасил предложение Грыма. - Я угощаю. Тебе такой за всю жизнь не купить, а я сейчас могу. Куплю и во дворике разопьём на пару.
Грыма беззвучно засмеялся, растягивая влажные губы под горой своего необыкновенного носа. Длинные мочки ушей тряслись, как тряпичные. Правда, щёк не было. В бегах майор действительно похудел.
- Я не могу, - Максим сделал попытку выбраться из-под руки своего "объекта".
- Не торопись, мент, - улыбнулся Грыма. - Тебе на такую по-чесноку никогда не заработать... А так выпьем и будешь потом вспоминать, что пил такой дорогой коньяк с самим майором Грымой. Ты тут в зале один?
Максим оглянулся по сторонам.
- Видно, что один, - наклонившись прямо к его уху, прошептал Грыма, и Максим услышал резкий запах ментола смешанный с перегаром. - Не крутил бы головой - не выдал бы себя. Ты следак? Не топтун Седьмого управления?
Перед опытным ментом, каким несомненно был Грыма, прикидываться, валять дурака глупо и опасно. Тем более, что своей огромной ручищей майор наверняка прощупал на плече Максима под ветровкой лямку бронежилета.
- Один. Напарник на улице.
- Возле подъезда?
Отвечать было бессмысленно и на следующий вопрос.
- Светка сдала?
Максим вздохнул и опустил взгляд. Он не знал, как звали дочь старика, но всё равно чувствовал чужой стыд.
- Ты не тупись! - осторожно сжал его плечо Грыма. - Твоё дело какое? Сказали лечить - лечишь, воевать - воюешь, а остальное время - свадьбы! Вот лучше - возьми...
На его огромной ладони прямо под глаза Максиму был подан пистолет.
- Бери, пока добрый! Бери, сынок... Но обещай, что выпьешь со мной.
- Обещаю, - едва слыша от ужаса самого себя, ответил Макс, расстёгивая куртку и засовывая пистолет Грымы прямо под бронежилет.
Подошёл служащий магазина, остановился в угодливой позе - худенький, тоненький он выглядел хрупкой тростиночкой в сравнении с великаном Грымой.
- Вы хотели купить эту бутылочку? - он позвенел ключиками в своих хрупких белых пальчиках.
- Две, - протрубил Грыма и повторил, делая ударение на последнем слове: - Две, голубчик! Две.
- Когда-то меня называли Громозекой, - прорычал майор, когда они вышли из магазина в холодную темень окраины. Максим не знал никакого Громозеку, чтобы понять смысл этих слов. - А теперь кличут Грымзой... М-да, сынок. Меняет людей жизнь-то. Идём вон туда, в скверик. Там за памятником можно спрятаться от ветра. Сядем на лавочке и раздавим этот диковинный пузырь. - И строго напомнил: - Ты обещал.
Свет вывесок и широких окон супермаркета выхватил из темноты снова маску детского удивления, которая словно приросла к лицу старика. Сложно было в нём увидеть скрывающегося от правосудия преступника, обвинённого в страшных преступлениях. Грыма был больше похож на добродушного клоуна.
- Хороша добыча! - грохотал голос Грымзы-Громозеки в ветреную ночь, когда его обладатель потрясал бутылкой. - Ты знаешь, как это прочитать? Я со своими советско-приходскими классами и школой милиции могу прочитать только, что это коньяк!
Они смотрели, как отъезжал пассажирский милицейский "соболь", не совсем метко прозванный батоном, увозя в своём нутре под охраной "Беркута" майора Грыму. Перед этим он покорно дал заковать себя в наручники, шмыгнул мясистым носом, который раскраснелся после выпитого коньяка, подмигнул Савченко и Григорьеву и пошёл к батону, едва не волоча за собой гоблинов, которые просто держали его за плечи, не имея сил согнуть великана.
Григорьев и Савченко сняли бронежилеты и бросили их на заднее сиденье своей машины, туда где уже стояли два объёмных пакета с покупками из супермаркета. Один из них передал всё тот же Грыма, с бутылками коньяка - одной недопитой.
- Ну, ты везунчик, Макс! - усмехнулся и покачал головой Проха. - Я ведь не поверил сначала, а когда увидел, как вы сидите на лавочке и хлебаете коньяк - вообще не знал, что делать!
- Он сам сдался, - в который раз повторил Максим, до сих пор не понимая собственного везения. - Он просидел несколько месяцев в квартире. Дочка пришла, принесла продуктов, водки. Он сказал, что пойдёт в магазин. Знал, что его будут брать.
- Как ты его вычислил? - изумлялся Проха, забираясь на водительское сиденье.
- Просто подумал, что он должен покупать бухло. Хорошее. Сразу пошёл туда.
- Не, Макс, ты определённо молоток!
Несмотря на выпитый дорогой коньяк, Максима трясло. В который раз за сегодня он получил немалую дозу адреналина.
Савченко запустил двигатель, включил отопление в салоне.
- Я тебя не просто так позвал с собой, Макс.
Он сделал паузу и достал из кармана куртки пухлый конверт.
- Капитан Семченко, Дима, просил передать тебе вот это, - он протянул конверт Григорьеву. - И на словах следующее: не копай глубоко в это дело, а лучше забей и забудь.
- Это не тот Семченко, кто вёл дело до меня? Кажется, этим ещё занимался и капитан Якушин. Я хотел их разыскать, чтобы пообщаться: самому долго разбираться в той коробке...
Савченко стронул с места машину и медленно вывел её на проспект.
- На днях проведаем их - обещаю, - глухим, упавшим голосом произнёс он. - Они теперь всегда на одном месте и никуда уже не денутся.
Максим смотрел на товарища, не понимая столь быстрой перемены в его настроении.
- Семченко умер месяц назад, - пояснил Проха. - Рак лёгких. Поставили предварительный диагноз, а через две недели его не стало. Диагноз подтвердили на вскрытии. Якушин в тот же день погиб, разбившись на автомобиле. По непонятным причинам слетел с трассы и влип в дубок под Житомиром. Погиб и сержант Мельник. Он также был в нашем отделе. Сидел за рулём. В один день не стало трёх хороших парней.
- В один день? - переспросил Максим, не веря услышанному.
- Да, в один день. Все они занимались теперь уже твоими ведьмами. Я тебе передал всё, что просил Дима.
- Ведьмами? - переспросил Макс. - Откуда он знал, что это буду я?
- Ниоткуда. Не знал, конечно!.. Знал только, что после него кто-то обязательно будет вести дело.
Объяснение было простым.
- Сейчас заедем в отдел, возьмём ребят и отметим твоё блестящее задержание...
- Он сам сдался, - устало повторил Макс. - Сам...
Но его никто не хотел слушать. Проха по-товарищески взъерошил ему волосы.
- Заодно обмоем твои звёзды и повышение по службе. После Грымзы к тебе больше не будет никаких вопросов! Мо-ло-ток!..
Он замолк, не моргая смотря на несущийся под колёса автомобиля асфальт проспекта, через паузу добавив:
- Это и здорово, и плохо одновременно...
Со двора невозможно было определить, горит ли свет в квартире или нет - застеклённый балкон, а окна комнат и кухни плотно завешены простоватыми офисными жалюзями. Когда Максим открыл дверь своей квартиры на седьмом этаже, был уже третий час ночи. После малолюдной вечеринки в кафе со своими новыми товарищами по работе, после нескольких рюмок коньяка, он чувствовал себя более уверенно для предстоящего разговора с тёщей. Но всё же надеялся, что дома не окажется никого: ни жены Нади, ни тёщи...
- Ты поздно, - произнесла тяжёлым голосом Римма Михайловна, встречая зятя. Всем своим видом она демонстрировала вынужденное терпение.
- Доброй ночи, - сказал Максим, отмечая, что язык после выпитого коньяка, усталости и потрясений рабочего дня с речью справляется не совсем внятно. - Извините, что так поздно...
- Я вижу, - многозначительно закивала тёща. - Но всё равно хорошо, что приехал. Важный разговор незачем откладывать. Правда?
- Да, - ответил Максим, проходя мимо неё на кухню, чтобы выгрузить пакет с продуктами, которые купил недавно в супермаркете.
- Ты пьян? - всё также тяжело, то ли делая вывод, то ли констатируя факт, произнесла Надина мама, входя вслед за ним на кухню.
- Не пьян, но немного выпил.
- Был повод?
- Да, не один.
- Серьёзно?
- Получил очередное звание и повышение.
На худосочном теле тёщи висел какой-то цветастый халат с пошлыми оборочками по воротнику и плетёным поясом, на ногах были домашние тапочки. Ничего из этих предметов одежды Максим припомнить не мог. Римма Михайловна всё привезла с собой, видимо основательно готовясь к предстоящей встрече с зятем и весьма важному разговору с ним, намереваясь дождаться этого момента во что бы то ни стало. По тому, как свежо выглядело её ухоженное, холёное лицо, и была безупречной причёска, стало понятно, что не смотря на столь поздний час, женщина спать не ложилась.
Озвученная новость не произвела на неё никакого впечатления.
- Ужинать будешь?
- Я? - переспросил Максим, опешив от такой заботы. Римма Михайловна никогда не слыла женщиной, занимающейся готовкой. Её скорее можно увидеть на обеде в ресторане, чем стоящей у кухонной плиты за стряпнёй. - Да, буду. Немного позже. Приготовлю что-нибудь...
- Не беспокойся. Я приготовила ужин. У меня сегодня оказалась масса свободного времени.
Она кивком указала на плиту, где стояла пара кастрюль. Максим не без удивления посмотрел на тёщу.
- К чему бы такая доброта? - не выдержал он.
Она прошла к плите, заглянула в кастрюли.
- Мне бы не хотелось, чтобы ты меня неправильно понимал...
- Неправильно? - усмехнулся он, выгружая купленные продукты из пакетов в холодильник, заодно размышляя над тем, что невероятно сложно правильно понимать человека, который приходит в твоё жильё, не спросив на то разрешения.
Когда он посмотрел на незваную гостью, та стояла у плиты, сунув руки в карманы своего пошленького халатика. На её лице застыла надменная маска недовольства.
- Именно неправильно, Максим... Мне бы очень хотелось, чтобы мы старались искать в нашем общении больше точек соприкосновения, чем противоречия.
Она часто любила выражаться некой особой речью, которую не всегда можно было понять, не смотря на все старания. Тем не менее, Римма Михайловна сама себе нравилась и считала это главным.
- Не поздно ли? - спросил Максим.
Она посмотрела на настенные часы.
- Извини, я прождала тебя целый день.
- Вы выбрали не тот день, - произнёс он, разочарованный, что не поняли его простого вопроса или попросту не за хотели понять. - Можно было бы предварительно договориться на субботу, например...
- Извини, - выдавила она. - Я буду действовать так, как посчитаю нужным: как, когда, где и с кем. Тем более, что сложившуюся проблему необходимо решать немедленно. Я бросила все дела и прождала тебя целый день, хотя ты обещал...
- Римма Михайловна! - повысил голос Максим, останавливая в зачатке рождение лавины ненужных упрёков. - Если вы поступаете так, как хотите, то я - как велит долг и обязанности. И давайте закончим на этом. Вы всё-таки у меня в гостях без приглашения.
Она едва заметно качнула головой.
- Это не важно. Я Надина мама.
Таким коротким аргументом она определяла свои весьма широкие права на любое вмешательство.
Максим вышел из кухни в прихожую, снимая на ходу куртку. Он обратил внимание на то, что вешалка совершенно пуста. Обычно на ней не было места для его вещей - все крючки были заняты зонтами, сумочками, шапочками и верхней одеждой жены. Сейчас единственным, что напоминало о том, что совсем недавно в этой квартире проживала Надя, были старые косметические безделушки - помада и карандаши, аккуратно выложенные в ряд по краю тумбы у трюмо. Когда-то он не обращал внимания на эту особенность жены, но теперь вспомнил, так она поступала со всем, что попадало под руку, делая это совершенно не осмысленно, в процессе общения, ожидания или работы.
- Ты хочешь сказать, что не готов к разговору? - не отступала от него ни на шаг тёща.
Её настойчивость раздражала всё больше. Если бы не усталость, Максим постарался бы быть более терпеливым, но не сегодня...
- Готов, Римма Михайловна. В другом случае вам бы пришлось дожидаться меня ещё неделю.
- Я не сомневалась.
- Да, - подтвердил Максим. - Только давайте не тянуть. У меня сегодня был тяжёлый день и едва удаётся - если честно, стоять на ногах. Я хочу отдохнуть у себя дома. Один, если это возможно. Закончим разговор - я вызову такси, чтобы отвезти вас домой...
- Спасибо. Я на машине. Поговорим и я уеду. С твоей стороны не вежливо таким тоном говорить со мной. Я впустую потратила целый день на то, чтобы дождаться тебя. Пришлось отложить массу важных дел...
Он сел на край кресла, опасаясь по-простому, по-домашнему, откинуться на спинку и расслабиться. Это неизбежно привело бы к тому, что усталость взяла бы своё и он уснул бы в самом начале разговора. Ничего хорошего из этого бы не вышло. Оставалось сидеть и стараться не думать о той безмерной усталости, что, как казалось, материализовалась тяжёлой водой где-то в груди, колыхалась там, сдавливая сердце и затрудняя дыхание.
Тёща села напротив в другое кресло, поджав под себя сухонькие ноги в длинных гольфах, с безотчётным кокетством поправив полы халата, и нервно, не глядя на зятя, стала теребить тонкими, как птичьи лапки, руками пушистые оборочки своего халата. Эти мелкие, быстрые и суетливые движения хрупких длинных пальцев притягивали внимание, едва не гипнотизируя. Руки женщины сплошь покрывала густая россыпь старческих пигментных пятен. Римма Михайловна много сил и времени уделяла своему внешнему виду, но годы упрямо брали своё. Если лицо усилиями хирургов и косметологов, вооружённых ботоксом, напоминало гладкую восковую маску абсолютно не способную выражать эмоции, то руки, обтянутые тонкой, словно пергамент, кожей, всецело принадлежали старости, выдавая истинный возраст их обладательницы, а заодно и её эмоции.
- Вы не сказали, где Надя, - начал первым разговор Максим, втайне дивясь несвойственной тёще нерешительности. - Она у вас?
- Это не важно. С ней всё в порядке.
Она наконец отбросила оборочку, пригладила её и легонько коснулась бедра ладонью.
- Для меня важно, - сделал попытку настоять Максим. - В течении недели я не раз пытался связаться с ней, но она не брала трубку или просила сотрудников говорить, что её нет на рабочем месте.
- Она поступает так, как считает нужным, - осталась непреклонной тёща и её руки снова стали нервно теребить бахрому халата. - Я всегда считала, что для мужчины главным долгом и обязанностью есть забота о жене, семье. Вы с Надей вместе больше четырёх лет, и я вижу, что ты занимаешься всем, чем угодно, но только не моей дочерью.
Максим не выдержал, чтобы не вздохнуть от скуки и безнадёжности. Ему не часто приходилось общаться с родственниками, но и эти редкие встречи были не избавлены от банальных упрёков.
- Хорошо, начнём с обвинений...
- Я никого не пытаюсь ни в чём обвинить, - моментально возразила тёща. - Ты меня знаешь: я говорю лишь о том, что есть, и о том, что знаю.
- Да, конечно... Для Нади я делаю всё, что в моих силах и средствах.
- Но этого не достаточно!
- Наверное, - ответил Максим. - К сожалению, жалование милицейского чиновника невелико.
- Но другие что-то делают, как-то поступают, что могут позволить себе гораздо больше, чем ты! Я вижу людей, знаю твоих сослуживцев. Это же очевидно!
- Римма Михайловна, давайте начистоту. Иначе я не вижу смысла в этом разговоре.
- Я, кажется, уже говорила, что говорю всё без утайки. И то, что сказала - правда! Твои друзья - солидные, уважаемые люди, которые могут себе позволить нормально относиться к своим женщинам.
Максим внимательно посмотрел на тёщу. Её слова заставили вспомнить утренний разговор с Лёшей Желадиным, во время которого товарищ был не столь дипломатичен, как сейчас тёща, но определённо что-то общее было в их словах.
- К Наде я отношусь нормально.
Тёща снова бросила теребить оборочки.
- Ты всё-таки меня не понимаешь. - Её, длинные, словно костяные пальчики, теперь забегали по причёске, поправляя и без того безупречную укладку.
- Всё я прекрасно понимаю, Римма Михайловна. Вы предлагаете мне засучить рукава, взять в руки дубьё и выбивать под заказ нужным людям признательные показания. Или вы представляете себе это как-то иначе? В моей-то работе!
- И что? - она опустила руки на подлокотники и забарабанила пальцами. - Ты боишься испачкать руки?
- Я и без этого ковыряюсь в грязи. Такая работа.
- Тем более! - воскликнула женщина. - На честности сегодня жизни не построить. Почему я тебе - взрослому, семейному человеку, должна это объяснять?..
Максим не выдержал и усмехнулся.
- Наверное, потому, что вы в этом лучше разбираетесь.
Её взгляд вперился в него. Её выцветшие, почти безжизненные глаза застыли на нём, словно определив в его образе истинный смысл прозвучавших слов.
Римма Михайловна, как сейчас модно выражаться, была "бизнес-леди". Она владела немалым антикварным предприятием и слыла авторитетным специалистом в сфере старины, не только в Украине, но и в России, Европе, Америке. Как знал Максим, тёща в молодости получила два высших образования в археологии и искусствоведении. Также он знал, что бизнес матери его жены был основан на средства Виталия Андреевича, тестя, который владел очень мощной строительной корпорацией, и Максим был прекрасно осведомлён, что публично об этом не принято говорить. Госпожа Арданова построила свой успешный и большой бизнес "исключительно с ноля". Эта версия безусловно добавляла веса деловым качествам Ардановой.
- Да, как видишь, разбираюсь, - отпустила его взглядом тёща. - И тебе не раз предлагала. С твоими знаниями и способностями ты был бы не последним человеком в фирме.
Это спорное заявление звучало не раз. Как большинство современных украинских предпринимателей, Римма Арданова не очень-то заботилась о своих сотрудниках, которых держала на коротком поводке, постоянно не доплачивая, находя для этого массу причин и поводов. Положение зятя владельца фирмы - родственника на "седьмой воде", не гарантировало лучшей участи. Его талант умного следователя - рыскать, копать, рыть, разыскивая ту или иную дорогую вещицу, мало бы помог. Для того чтобы не попасться на такую утку, Максим слишком хорошо разбирался в людях, и достаточно хорошо знал своих родственников по линии жены. С помощью своей дочери, которая служила в прокуратуре, и многих других "завербованных" сотрудников силовых ведомств, Арданова нередко фабриковала "дела" против несговорчивых обладателей старинных икон, произведений искусств, драгоценностей. Слишком хорошо знал Максим, что ожидает его в фирме тёщи.
- Да, я прекрасно помню, - согласился Максим. - Но я делаю то, что умею.
- Конечно, - кивнула тёща. - Но, как видно, плохо у тебя это получается.
- С какой стороны посмотреть, - возразил он. - По крайней мере, имею уверенность, что моими стараниями в тюрьмах не сидят невинные люди.
Снова его придавил её тяжёлый взгляд. Максим ответил тем же. Первой отвела глаза тёща.
- Я задам тебе вопрос, как мать...
- Мать? - переспросил Максим.
- Да, мать.
- Извините, но вы мне не мать.
Она опустила ноги, помогая себе руками, затем потёрла левое бедро. После того, как два года назад она во время простого спуска по лестнице в офисе сломала шейку бедра, боль в ноге доставляла ей немало беспокойств. Лишь по тому, как она закрыла глаза, массируя больное место, нетрудно было догадаться, что старая травма доставляет немало хлопот. Обычно она старалась ходить не хромая, но осенью, а особенно зимой Ардановой приходилось пользоваться элегантной старинной тростью из эбенового дерева. Максиму однажды довелось подержать эту увесистую чёрную вещицу в руках, и он обнаружил, что в трости находится длинный клинок, открывавшийся особым способом. Он хорошо помнил, как немало поломал голову, соображая, как вернуть оружие обратно в ножны, которыми, по сути, и являлась сама трость. Сейчас трости у тёщи не было.
- Ты так болезненно на это реагируешь!
- Да? Нисколько, - слукавил Максим, припоминая, как во время первого их знакомства, Арданова недвусмысленно дала понять будущему зятю, что ей вполне достаточно одного ребёнка. - Вам это кажется.
- Пусть так, - с едва заметным разочарованием согласилась тёща. - Ты любишь Надю?
Наверное, от него ожидали скорого и утвердительного ответа. Этот вопрос Максим в последнее время задавал себе не раз, а за последнюю неделю, слушая короткие гудки на свои попытки дозвониться жене - постоянно.
Однозначного ответа он не мог дать даже для себя.
Надя... В академии, где они вместе учились и познакомились, их связывала учёба. Он немало сил тратил на то, чтобы помочь своей избраннице с учёбой, больше договариваясь с преподавателями о её зачётах, курсовых и экзаменах. К нему, как лучшему курсанту, прислушивались и уступали. Ему были приятны эти хлопоты, хотя он прекрасно понимал, что усилиями родителей, Надя могла закончить академию с отличием, совершенно не заботясь о самом процессе учёбы. Тем не менее, ему была приятна сама тщеславная мысль, что ему отвечает взаимностью самая красивая и обеспеченная красавица курса, и ради этого он был готов на многое.
Они много проводили времени вместе. Их пара была в центре внимания не только на курсе, но и во всём "выше". Его отец, на то время видный столичный хирург, не отказывал сыну ни в чём, объясняя собственную щедрость тем, что скоро придёт время, когда о своей жизни детям придётся позаботиться самостоятельно. Молодая пара могла себе позволить отдых в Европе, путешествия на каникулах, приличный, хотя и подержанный автомобиль, не дешёвые подарки, ужин или обед в ресторане. Ардановы же, заняв выжидательную позицию, не вмешиваясь в жизнь дочери.
Максим не раз размышлял над тем, по каким причинам выбор Нади пал на него. Усилия его отца могли обеспечить неплохую жизнь для студентов, но не их будущее, как пары, как семьи. Фадей Петрович, отец Максима, не раз открыто говорил об этом. Он обещал сыну квартиру и машину, и хлопоты по поводу устройства места в столичном главке. Думая о выборе своей жены, о её согласии стать его супругой, Максим пришёл к выводу, что Надя выбрала его за перспективу. Он был одним из тех немногих, кто способен добиться всего в жизни без каких-либо существенных вложений в своё будущее, используя для этого лишь собственные таланты и способности. Через время, официально став родственником Ардановым, познакомившись с ними ближе, а именно со своей тёщей, он понял, что выбирая его, Надя, руководствовалась примером матери.
Ардановы были богаты, но скупы. Максим никогда, ни на что не претендовал у этих людей, но быстро усвоил их главное правило: торопись взять то, что и хорошо и дёшево одновременно. А выискивать ценные, но дешёвые вещи Надя умела не хуже Риммы Михайловны, являясь полноценной дочерью своей матери. Сильно огорчало одно - что так поздно осознал, что для них он был всё же вещью, пусть и более ценной, чем любой антикварный предмет на складах фирмы, но не дороже, чем в сумме два... Зная об этом, говорить о любви становилось сложно.
- От того, что ты скажешь, зависит твоё будущее, - сказала тёща, разрывая затянувшуюся паузу. - Надя - моя единственная дочь. Больше детей у меня не будет - сам понимаешь.
Да, он это понимал - особенно сейчас, глядя на руки тёщи, которые так красноречиво говорили о её явно не репродуктивном возрасте.
- Я думаю, что об этом мне надо поговорить с самой Надей, - ответил Максим. - Тем более, что ставки, как видно, заметно выросли - в залоге теперь не только моя семья, но и моё будущее.
Старческие руки хлопнули по укрытым полами халата острым коленям.
- Всё зависит от того, что ты ей можешь дать.
Он не выдержал и хмыкнул.
- Мне кажется, что у неё всё есть.
- Ты должен доказать свою любовь девочке. Она выросла, видя любовь своих родителей к друг другу, и вне любви она жить не может. Я это вижу, как мать, и очень хочу, чтобы она была счастлива. Поэтому и пришла к тебе, чтобы поговорить.
Максим хотел было облегчённо вздохнуть. Казалось, что этот поздний затянувший разговор близился к завершению, если бы...
Римма Арданова не поставляла в уши зятя легенды семьи Ардановых.
Прежде всего, Надя была единственной дочерью только для отца, Виталия Андреевича, для которого брак с Риммой Михайловной был единственным за все его пятьдесят лет жизни. Для самой же Ардановой, живущей шестьдесят седьмой годок, Надя была третьим ребёнком. Два мальчика от предыдущих браков не дотянули и до первого юбилея, пережив своих отцов кто на год, кто на два, почив от тяжких хворей. Такая разительная разница в возрасте между Ардановыми заставляла Максима подозревать их в некой особой форме извращения, чем во взаимной любви. Все, кто впервые знакомился с Ардановыми, удивлялись: как видный, молодой, успешный и независимый Арданов женился на уже немолодой женщине, которой на момент росписи было сорок три года, а её жениху не исполнилось и тридцати.
Разумеется, своё мнение о родственниках Максим благоразумно держал при себе, делая время от времени одно и то же открытие, когда волею случая общался с теми, кто знал Арданова до женитьбы. Даже по прошествии стольких лет знакомые Арданова не всегда могли скрыть своё изумление, а порой и возмущение, говоря об этом союзе. Также Максиму не раз пришлось выслушать сочувствие и в собственный адрес. Дочка была едва ли не полной копией своей матери. Говорили, что бывшие мужья Риммы умерли: один по причине неожиданного, но затяжного беспробудного пьянства, другой погиб в автокатастрофе. Были и те, кто не без зависти отмечал, как женщине повезло: пережить столько горя, чтобы, наконец, обрести такое счастье! Среди последних, как правило, оказывались исключительно женщины преклонного возраста.
- Доказать любовь? - удивился Максим. - Как можно её доказать? Она либо есть, либо её нет.
- Ты подумай над этим. Ты же хочешь поговорить с Надей? Предложи ей что-нибудь. Так поступают настоящие мужчины.
- Простите, но я вас не понимаю, - не выдержал он, едва находя силы, чтобы бороться с усталостью, которая просто раздавливала сознание.
- Я знаю, что у вас вышла размолвка перед поездкой.
- Да, была...
- Надя просила у тебя машину...
- Надя ничего никогда не просит, - вставил Максим, кривясь от воспоминаний ссоры с женой.
- Она молода, - оправдала свою дочь Римма Михайловна. - Ты это должен понимать.
- У неё есть своя машина. Она может нею пользоваться. Моя нужна мне.
- Ты же знаешь, в каком состоянии её машина.
- Да, - с сожалением усмехнулся Максим. - Разумеется, знаю.
Он подарил жене машину по осени на День рождения. Надя попала в аварию, выехав на встречную полосу движения. Её спасло то, что скорость старых - "рагульных" - как сказала жена, - "жигулей", которыми управлял пенсионер, была не велика. Свои, прокурорские сослуживцы жены сделали старика виноватым, чем довели человека до инфаркта к уже полученным во время аварии травмам. Дед был из того времени, где ещё обитала справедливость.
- Этой машиной невозможно пользоваться! - возмутилась тёща. - Я видела этот кошмар! Это же просто опасно!
- Она может её восстановить и ездить. Повреждения не такие сильные. Другой машине досталось больше.
- Ты хочешь, чтобы моя девочка водила битую машину?
- Я хочу, чтобы Надя принимала ответственность за свои необдуманные поступки. Они представляют для неё гораздо большую опасность, чем просто восстановленная после аварии машина. Неужели вы этого не понимаете?
Он посмотрел на тёщу, которая с едва заметным со стороны любопытством наблюдала за ним. Сейчас, под этим взглядом, он почувствовал себя некой букашкой, которую насадили на булавку и с живейшим интересом наблюдали за процессом агонии.
- С Надей ничего не случиться. Будь в этом уверен. Я это гарантирую, - жёстко уверила тёща.
- Я надеюсь на это, - только и ответил он, мысленно изумляясь столь категоричной уверенности Ардановой.
- Это хорошо, - прищурила глаза тёща, продолжая изучать зятя. - Купи новую машину или перепиши на Надю квартиру. Ты должен доказать, что думаешь о девочке, заботишься о ней...
Он не выдержал и невесело засмеялся, поражённый тем, какой жертвы от него требовали.
- Римма Михайловна, это что - шутка такая? Разбитая машина зарегистрирована на меня. Мне за неё с выплаченной страховкой ещё два года выплачивать кредит.
- Это твои проблемы. Квартира...
- Квартира принадлежит отцу. Он не даст согласия.
- Ты можешь поговорить с отцом...
- Вот что! - не выдержал Максим, вставая с места. - Кажется, мы добрались до сути этого разговора - я правильно понимаю?
Тёща сделала неопределённый жест своими птичьими руками.
- Я пытаюсь помочь найти правильное решение.
- Я понял, - сказал он. - Прекрасно понял. Простите, но если Наде необходимо доказательство того, что я о ней всё-таки думаю, она может заглянуть в свой телефон и посмотреть то количество звонков, которое я сделал за последнюю неделю... И если она так остро нуждается в машине и собственном жилье - она может попросить помощи у своих родителей. Кажется, для них это будет совсем не трудно.
Римма Михайловна застыла на какое-то время, изучая зятя своим ядовитым взглядом. Наконец она с тяжёлым вздохом сожаления встала из кресла.
- Теперь я тебя поняла. Хорошо поняла. - Её голос звучал тяжело и неприятно. - Ты не хочешь слушать старших и опытных людей, которые пытаются разобраться в проблемах твоей семьи и искренне помочь.
- Да, ладно вам, Римма Михайловна! - воскликнул он. - Хороша помощь - ничего не скажешь!
- Каждый делает свой выбор, - резюмировала она, направляясь к выходу из комнаты, - чтобы потом жалеть об этом.
- Давайте не будем! - давя эмоции, предложил Максим. - Мало кто делает свой выбор. Большинство поступает так, как их к этому вынуждают. Я хочу принадлежать к первым. Если Надю что-то не устраивает, она может это обсудить со мной. Если не придём к общему решению - своё согласие на развод я держать не буду.
От этих слов тёща вздрогнула и остановилась.
- Ты сказал развод? - спросила она, оборачиваясь.
- Да, как один из вариантов решения проблемы с невнимательным мужем. Она станет свободной. Она молода, чтобы успеть найти себе того, с кем устроит себе более удобную жизнь.
- Развод? - повторила вопрос тёща, плотнее кутаясь в халат, словно ей стало холодно.
- Как вариант, - повторил Максим, слегка опешив, когда заметил, как на восковом лице тёщи силится родиться маска гнева.
- Нет, позорить свою девочку я не дам, - тихо, едва ли не зловеще, как показалось Максиму, произнесла Арданова. - Мы попробуем решить эту проблему по-другому. - И неожиданно мило улыбнулась, спросив нежным голоском: - Правда?
Он совершенно растерялся и застыл от такой разительной перемены в эмоциях тёщи, которая, тем временем, тихо развернувшись, вышла из комнаты, прихрамывая на больную ногу.
- Умойся и вымой руки. Я разогреваю и накрываю на стол. Тебе надо поесть. Потом я уеду.
Максиму оставалось лишь развести руками и мысленно выругаться. Не смотря на усталость, от которой мысли вязли, как в переваренном киселе, он понял, что Ардановы, кажется, решили снова заполучить задёшево ещё кое-что ценное. Если это действительно так, то предложенный вариант с разводом кажется единственно правильным. Со всей этой историей неудавшейся семейной жизни пора было заканчивать, чтобы осталась уверенность и время на то, чтобы начать новую.
Не смотря на невероятную усталость, на позднее время и на кажущуюся сытость после небольшого ужина по поводу "вливания" в новый коллектив и обмывания очередного звания, приготовленный тёщей ужин был выше всяких похвал. Максим забыл, когда имел возможность потешить свой мужской желудок настоящей домашней стряпнёй. Он ел, не уставая нахваливать тёщу едва ли не после каждой отправленной в рот ложки. Римма Михайловна отвечала сдержанной улыбкой и постоянно то подливала, то подсыпала в тарелку зятю наваристый, густой борщ или блестящие от жирного соуса голубцы. Обыкновенный ужин из простых домашних блюд, но такой радости Максим был лишён много лет.
- Всё, больше не могу, - заставляя себя оторваться от тарелки, едва выдохнул Максим - полный желудок мешал дышать. - Спасибо вам большое, - в который раз повторил он. - Честно, Римма Михайловна, не ожидал, что вы умеете так вкусно готовить.
Она прибрала со стола тарелки.
- Я не очень люблю заниматься домашней стряпнёй. Раньше не было времени, а теперь желания.
- Но готовите вы вкусно!
- Но редко, - тут же уточнила она. - Все случаи могу пересчитать на пальцах.
- Жаль, что Надя не переняла ваш талант, - искренне сожалея произнёс Максим, совершенно позабыв о недавнем напряжённом разговоре. - Честно - мне этого очень не хватает.
- Так в роду у нас стало, - ответила тёща, ставя перед зятем чашку с напитком. - Попей. Это компот. Я не очень доверяю тому, что продают в бутылках... Меня научила бабушка, а мама, - царство им небесное, - была занята карьерой и считала, что руководящему работнику стоять у плиты не к лицу. Я тоже была больше занята делами, чем домашними заботами, но Надя умеет готовить.
- Правда?
- Да, - усмехнулась тёща. - Я оплатила ей курс домашнего хозяйства, когда думала, что она выйдет замуж за иностранца... Надя умеет готовить, но не считает, что для современной женщины домашние хлопоты - необходимость.
"А иногда и обязанность", - про себя добавил Максим, вспоминая, как иногда приходилось пользоваться услугами клининговых фирм, чтобы прибраться в квартире. Надя попросту игнорировала такое понятие, как порядок. Она была из тех девушек, которым проще высыпать всё содержимое сумочки на стол, чтобы найти необходимую пилочку для ногтей, а потом нисколько не утруждаться, чтобы сложить всё обратно. Вместо этого она скорее купит новую сумочку и её новое содержимое, чем займётся наведением порядка в собственных же вещах.
- Для семейной жизни это бы не помешало, - скромно озвучил он свои мысли.
- Для простаков - да. Надя - другой человек.
Максим провёл рукой по лицу, стараясь стереть нечаянное и неосторожное изумление, которое не смог сдержать.
- Да! - возразила тёща. - Моя девочка не должна повторять неудачи своих родителей. Она не должна прийти к своей цели только к концу жизни.
- Я так понимаю, это сказано мне в упрёк? В свою защиту скажу, что я ничего не знаю о жизненных целях Нади.
Римма Михайловна отвернулась к плите, накрывая крышками посуду с остатками пищи.
- Да, это было сказано тебе.
- Простите, но кроме того, как бездумно тратить деньги, я иных талантов у Нади не определил.
- Ты плохо знаешь Надю!
Это было сказано с нескрываемой обидой и возмущением.
- Да, конечно, - поспешил согласиться Максим, которому после ужина и на поздний час не хотелось, чтобы начался новый этап сложного разговора, теперь основанного на эмоциях. - Безусловно, вам её лучше знать.
- Ты ничего не сделал для того, чтобы раскрыть способности Нади.
Этот упрёк был благоразумно оставлен без комментария. Вместо этого Максим попытался закончить уже совершенно не нужный спор:
- Римма Михайловна, уже поздно. Вы можете идти отдыхать. Постелите себе в большой комнате. Надеюсь, будет удобно. Я приберу на кухне, вымою посуду.
- Вот ещё чего! - возмутилась тёща, немало довольная тем, что последний её выпад не был парирован и остался за ней. - Я пока в состоянии убрать за собой.
- Тогда ещё раз спасибо за ужин. Он был отменным! От всего сердца. Простите, но я едва стою на ногах.
- Иди спать. Я приберусь и поеду домой.
По пути в спальню Максиму неожиданно пришлось опираться о стену. Его зашатало, закружилась голова, словно он только что не поужинал, а опрокинул в себя добрый стакан водки к тому, что было выпито накануне с товарищами. В голове шумело, неприятная тяжесть навалилась на лоб, на глаза. Оказавшись в спальне он рухнул в кровать, словно подкошенный, уже ничего не соображая и едва найдя силы для того, чтобы положить голову набок, чтобы не задохнуться лицом в подушке. Он даже не успел закончить вязкую, растянутую мысль о том, что ранее ему ещё не довелось испытать такую дикую усталость, которую иначе, как смертельной не назвать.
Оставшись одна на кухне, Римма Михайловна не стала спешить с уборкой, как обещала. Вместо этого она взяла большой пакет и сложила в него всю посуду, в которой готовилась пища и из которой ел Максим. В пакет были брошены и ложка, и вилка, затем - черпачок, солонка, салфетки и кухонные тряпки - всё с чем было связано приготовление ужина. Единственными предметами, которые были тщательно вымыты тёщей, оказались стол и плита. И мыла она их с такими старанием и тщательностью, словно это были не обыкновенные кухонные предметы, а медицинское оборудование. Удостоверившись, что эта работа сделана, как положено, Арданова сняла халат и без всякого сожаления, решительно отправила его в пакет с использованной посудой, оставшись в гольфах, трусиках и лифе. После чего отставила пакет в сторону, чтобы не стоял под ногами, и вышла из кухни.
В большой комнате, где недавно велась напряжённая дискуссия по острым житейским проблемам, Римма Михайловна вытянула из-за кресла большую сумку, из которой достала десяток высоких свечей, стеклянную миску, какие-то небольшие пакетики с разноцветными порошками. После этого достала из шкафа заранее повешенную туда одежду - брюки, блузу и коротенький, не по её возрасту экстравагантный пиджачок, в которой приехала, и переоделась. Последнее, что она достала из своей сумки - большой моток красной шерстяной нити. Завершив с хлопотами, она опустилась в кресло и расслабленно откинулась на спинку, прикрыв глаза. Она дышала спокойно, медленно пожимая своими тонкими иссушенными руками мягкий моток шерсти. Всю прежнюю работу она проделала быстро и устала, как и от физических усилий, которые на её возраст и положение были непривычны, так и от боли в ноге, которая изнуряла не сколько своей силой, как своим хроническим постоянством, иногда усиливаясь, как правило, выбирая для этого не подходящее время. Занимаясь этими простыми хлопотами, женщина всякий раз застывала и напряжённо прислушивалась, когда из близкой спальни доносились какие-либо звуки. И сейчас, отдыхая в кресле, она прислушивалась ко звукам в квартире. Прочная тишина наполняла всё пространство помещения. В спальне тоже было тихо. Не доносились даже похрапывания и сонное сопение молодого мужчины сморённого почти смертельной усталостью. Он спал уже очень крепко.
Достав телефон из кармана брюк, она посмотрела на экран. Шёл четвёртый час утра, и минуты неумолимо бежали к пятому. С тихим стоном от боли в ноге, тёща поднялась, прихватила выложенные на столик вещи и пошла обратно на кухню, по пути отключая телефон от роуминга, чтобы случайный звонок не помешал ей в том, что предстояло сделать.
На кухне она сложила принесённые вещи на стул возле стола, достала пакетики с порошками, и мелко трижды перекрестившись, высыпала на стол по кругу белый порошок из одного пакетика. Всё это она проделывала с уверенностью того человека, который имел в этом деле немалый опыт. Её руки уверенно дозировали содержимое пакета так, что получился ровный, широкий, во всю столешницу круг. Сделала она это с тем расчётом, чтобы в пакете осталась щепоть порошка, которым, высыпав на ладонь до крупинки, осыпала себя - сначала голову, плечи, потом немного на блузу под пиджачок. Остаток порошка кинула назад через левое плечо, закончив всё коротким шёпотом, слов которого невозможно было разобрать, и после снова мелко и торопливо перекрестилась.
Теперь пришла очередь пакетика с лёгким мелким чёрным порошком, похожим на истолчённый древесный уголь. Снова что-то шепча, ни разу не сбившись, не сделав ни единого пропуска, она внутри белого круга просыпала несколько ровных линий. Соединившись, всё линии вместе составили пентакль.
Взяв припасённую прозрачную стеклянную миску, Арданова наполнила её на половину водой из-под крана и поставила ёмкость в середину пентакля, и тут же, скоро, высыпала в воду содержимое ещё одного пакета, которое больше напоминало сахар-песок. Крупинки не погрузились в воду, а расползлись по её поверхности, а через пару секунд растворились в ней, слегка вспенившись. В миске снова была чистая вода.
Следом за этим в миску была опущена фотография Максима, которую Арданова отрезала от свадебной фотографии дочери. Уголки бумаги были подгоревшими и от них шли прямые, нарисованные чёрным, линии, пересекающиеся в середине изображения. В четырёх углах, образованных линиями при пересечении, значились аккуратно вписанные знаки, о назначении которых непосвящённому человеку нечего было и гадать. Римма Михайловна опустила фотографию в воду, стараясь не касаться жидкости пальцами. Промокнув, плотная бумага свернулась в тугую трубку и опустилась на дно миски. Женщина удовлетворённо улыбнулась. Всё шло, как надо. Память её не подводила и пока ритуал проходил без каких-либо проблем.
Пришла очередь свечей. Прежде чем расставить их, женщина просыпала все места пересечений на пентакле содержимым из последнего пакета. Получилось десять равных кучек красного порошка, на которые и были расставлены свечи. Правда, Римма Михайловна не торопилась их зажигать. Вместо этого она достала из кармана пиджака карту таро, Нулевой аркан. Сворачивая её в трубочку, просто перекатывая между своих тонких сухоньких ладоней, она снова что-то едва слышно, торопливо зашептала. Когда прозвучали все необходимые слова молитвы, женщина протянула руку, не глядя нащупала за спиной выключатель, нажала на кнопку, и кухня мгновенно провалилась в темноту. В небольшое помещение кухни пролилась ночь, едва разбавленная жидким светом городских огней. Перехватив скрученную карту двумя пальцами, как сигарету, Арданова достала из кармана спички и подожгла её. Бумага, шипя и чадя чёрным дымом, загорелась зеленоватым огнём. От него были зажжены все свечи. Десять огоньков щедро осветили кухоньку, вытеснив неуверенную серость нарождающегося за окном нового дня.
Огоньки высоких свечей становились выше, ярче, горели потрескивая, разбрасывая тонкие дымные нити расплавленного воска. Треск усиливался. Вода в миске зашевелилась, словно загустев, медленно пошла пузырями, готовая вот-вот закипеть. Пузырьки густо облепили фотографию, она покрутилась, подёргалась из стороны в сторону и неожиданно медленно расправилась на дне. Вода в миске мгновенно успокоилась. Снова Арданова не смогла скрыть своего удовлетворения. Её блестящее от мелкого пота, жёлтое лицо исказила едва заметная довольная гримаса. Она увидела последнее подтверждение тому, что ритуал на начальном этапе был проведён без ошибок. Пора было переходить к главному, но перед этим Арданова нервно выглянула в окно, где быстро светало. Время работало не на неё. Следовало поторопиться. Играя желваками от досады, Римма Михайловна торопливо вышла из кухни, прихватив с собой оставшийся неиспользованным моток красной шерсти. Направляясь по коридору к спальне, она сожалела о том, что снова была не мудра, тратя такое дефицитное время на то, чтобы вразумить очередного глупца. Это было абсолютно бесполезно и глупо с её стороны. Никто никогда не хотел слушать её увещеваний и в конце концов получал своё по заслугам.
Когда она зашла в спальню, то нисколько не беспокоилась о том, что может неосторожным движением, стуком или касанием разбудить спящего. Сейчас Максим лежал на спине, широко раскинув по кровати руки и ноги. Его грудь часто и сильно вздымалась. Звук тяжёлого дыхания то и дело прерывался хрипами и судорожным сглатыванием. Истрескавшиеся губы мужчины окаймляли широко раскрытый рот, иссушенный горячим дыханием. Разорванная на груди рубашка стала тёмной от пропитавшего её пота. Лицо мужчины, его руки, шея также блестели от пота. Глаза под сомкнутыми веками хаотически метались, словно ища выхода из того кошмара, что прочно опутал сознание.
Римма Михайловна подошла к зятю и грубо, пальцами по очереди открыла ему глаза, подсвечивая себе экраном телефона. Блестящие, словно от болезненного жара, глаза дёргались, ни на секунду не находя покоя, но ничего не видели и ни на что не реагировали. Она выключила и спрятала телефон, села на ноги Максиму, и напрягая все свои силы, приподняла мужчину за плечи, положив себе на плечо его голову, но та тут же обессиленно откинулась назад. Мужчина тяжело и протяжно застонал. Женщина не обратила на это никакого внимания, и стала быстро и ловко опутывать его красной нитью, как паучиха свою жертву, начав с головы. Витки нити ложились на лоб, врезаясь в кожу, пролегли по закрытым глазам, пересекли рот, врезаясь в уголки иссушенных жаждой губ, окрутили шею. Мужчина снова застонал, попытался что-то сделать руками, но едва смог дёрнуть ними - тяжёлыми и абсолютно бессильными. Он оказался в полной власти своего кошмара и женщины, что взгромоздилась на него, закусив от натуги тонкие губы, и уже обматывала туловище, прикручивая плотно к телу его сильные, но совершенно беспомощные руки.
Наконец он встала, небрежно бросив стонущее и хрипящее тело обратно на кровать. Встала и принялась за ноги, уперев их пятками себе в грудь. Работала теперь двумя руками, едва замечая в тяжёлых сумерках мельтешение своих движений. Особое внимание она уделила тому месту, где за одеждой покоились чресла. Там она не просто опутывала ноги, а просовывала клубок между ног, не сберегая сил, затягивая каждый виток. Бёдра, колени и голени она просто опутала нитью.
Когда было закончено, она устало опустилась подле кровати, с трудом переводя дыхание. Прежде ей всё это удавалось гораздо проще. Не смотря на все усилия и затраты, старость уже не просто преследовала её, а въедалась в каждый член её тела, вытесняя по капле каждый день всё больше и больше жизненной энергии. Глядя на спелёнатую красной нитью куклу, что лежала и хрипела на кровати, она нечаянно подумала о смерти. О своей смерти. Но быстро перекрестилась и показала беспамятной, обезволенной и связанной жертве шиш, скрученный из узла тонких, почти хрупких пальцев.
Затем встала, опираясь на край кровати, нащупала конец нити у ног мужчины и пошла вон из спальни, тяня за собой нить, которая соскальзывая витками с неподвижного тела, тянулась за ней через весь коридор на кухню. Там она свернула из тянущейся нити небольшой узелок и кинула его в миску с водой. Нить дёрнулась, скрутилась, погружаясь в воду, набираясь влаги и, вдруг, слегка почернела, словно попала в кислоту.
Тяжело опустившись на стул, Арданова закрыла глаза и застыла, давая себе немного времени, чтобы успокоиться - последний этап требовал невероятной концентрации внимания и чувств. На её тонкой шее, за обвисшей старческой кожей тяжело бился пульс, но он помалу успокоился, стал ровным, едва заметным. И женщина начала читать - тихо, шёпотом, едва шевеля губами. Читала по памяти то, что выучила почти пятьдесят лет назад. Читала ровно и без запинки, понимая, что малейшая оговорка или заминка может обернуться для неё мгновенной и быстрой бедой. Она не знала, что могло произойти в случае допущенной ошибки, но никогда не давала воли своему естественному женскому любопытству, веря, что давнее предупреждение сделано не просто так. В доказательству этому клубок в миске с водой запрыгал, закрутился, наматывая на себя нить. Порой его рывки были такими сильными, что дёргался и дрожал стол, качались свечи, но неведомая сила удерживала всё это на своих местах. Вода в миске закипела, плюясь паром на свечи, на женщину за столом, которая каменным истуканом продолжала сидеть, не смея открыть глаз, чтобы увидеть происходящего. Она только слышала, как в коридоре натянутой струной пела нить, как шуршала шерсть по дверным коробкам, срывая краску, шпон, как взвизгивала, впиваясь в дерево, шуршала по обоям. Арданова продолжала читать, на слух удостоверяясь, что всё идёт, как надо. Для неё было важным слышать то, как пела нить, самостоятельно сматываясь в ровный клубок в бурлящей воде. На звуки, что доносились из спальни, она не обращала никакого внимания.
Не было чем дышать. Тяжёлые шерстяные, пунцовые шторы, свисая с невидимой, скрытой в бездонной черноте выси, обволакивали каждое его движение. Они были живыми, жаркими и колючими. Они налегали на него, сковывали и кутали. Ткань мягко охватывала его тело, затем начинала сжимать, сдавливать, лезть в глаза, забивать рот... Он беспрерывно почти безуспешно разрывал эти душные, тёмно-красные, тёмно-бордовые саваны, чтобы сделать хотя бы ещё один вздох, пятился, отступая назад, отталкиваемый от того света, что ещё был виден где-то впереди - за бесконечными рядами этих оживших завесей. Едва он с трудом избавлялся от одной, как на него навалилась другая, крутила его, вертела. Иногда он падал, не выстояв под тяжестью свалившегося на него огромного количества ткани и, вдруг, оказывался у себя в спальне, в своей квартире. Но и здесь кошмар не отступал, путая шерстяными нитями сознание, связывая его, туманя, заодно врезаясь тупой болью в мозг, стягивая десятками тонких обручей голову, перерезая лицо, сдавливая шею, грудь, лишая подвижности руки и ноги. Он всхлипывал пересохшим горлом, натужно хрипел, давясь набившейся в рот шерстью, дёргался, пытаясь разорвать прочные путы, что сплошь оплели его тело, и снова проваливался в сон, обратно в жуткий кошмар, в котором его брали в душный и гибельный плен пунцовые тяжёлые завеси.
И над всем этим безумием монотонным, упрямым и безучастным шёпотом висели, вились, роились слова. Невозможно было разобрать, что шептала эта сухая, жёсткая, наполненная ворсинками шерсти теснота вокруг него. Он только слышал этот громкий въедливый шёпот, и чем больше звучало этих непонятных шелестящих слов, тем тяжелее и плотнее становились завеси вокруг, полотна, окутывающие его, сковывающие и стягивающие. Он продолжал бороться изо всех сил, но шёпот становился сильнее, увереннее, а его силы и воля таяли. Грубая шерсть натирала тело, отчего оно покрывалось кровавыми волдырями ожогов. Они вскрывались, кровоточили, и Максим вскрикивал, извивался, когда тяжёлая грубая ткань касалась свежих ран.
Он не мог разобрать молвь шелестом шёпота, но явно представлял губы, что произносили эти слова, выдыхали их вон - в эти бесконечные завеси, шевеля их, словно ветром, оживляя. Он видел эти губы: старческие, измятые временем, пошло окрашенные ярко-красной помадой.
И где-то в центре этого кошмара, там впереди, где тонул за шерстяной пеленой последний отблеск света, к нему, доходящему до предела в своей агонии, пытался пробиться ещё чей-то тихий голос - знакомый, родной и практически забытый.
- Максимка! Максимка! Вставай! Вставай же! Поднимайся! - звал, молил этот голос его гаснущее в шерстяной духоте сознание. - Ты должен встать! Ты должен, сынок... Давай, милый! Ну же! Прогони её! Прогони прочь из дома... Ты должен! Сынок!
Пару раз ему даже казалось, что он видел белую чистую руку, которая тянулась к нему меж завесей, пытаясь дотронуться, ухватить и выдернуть из гибельного кошмара, но завеси задвигались одна за другой, как занавесы оконченного действа, и их становилось всё больше и больше.
Он снова падал и пытался выбросить своё сознание из пут кошмара, дёргаясь спелёнатым телом на раскиданной постели. Что-то постоянно его подбрасывало, крутило и швыряло. В полусознании он видел себя то на полу, то под столиком, то в проходе дверей спальни, то придавленным к потолку, распластанным высоко на стене, то, совершенно неожиданно, на шкафу. Он осматривался, стараясь увидеть хоть что-то реальное, что позволило бы отделить сон от яви. Так увидел на пыльной поверхности шкафа рядом с собой пистолетную обойму с тускло блестящими лаком патронами. Он вспомнил, что с ними у него была связана какая-то давняя и серьёзная неприятность. Максим попытался схватить эту обойму, но лишь дёрнул опутанными руками, и тут же неведомая, невероятная сила сбросила его обратно на кровать и крутанула там так, что послышался хруст позвонков в спине.
После этого неистовая сила завертела его пуще прежнего, как веретено с пряжей, выкручивая руки, заламывая голову, но с этим неистовым вращением, путы становились слабее. Они отпускали его, освобождая. Стало легче дышать, но вместе с этой нежданной свободой на него навалилось абсолютное измождение, а вместе с ним и полнейшая, тупая апатия ко всему происходящему. Кошмар помалу оставил сознание, как чёрная жижа, стекая в невидимые дыры. Когда путы вообще пропали, сгинули в один миг, он лишь тихо по-детски всхлипнул, не в силах осознанно оценить полученную свободу, истерзанный до предела пережитым кошмаром, и мгновенно провалился в черноту полного забытья.
Арданова замолчала. Её губы ещё рефлексивно шевелились, превращая выражение лица в противную презрительную маску, но уже не произносили давно и крепко заученных слов. Наконец она открыла глаза и перевела дыхание. Заклятие измотало её. Она снова вернулась в прежнее состояние сожаления. Старость неумолима. Она чётко расставила границы дозволенного для Риммы. Мысль сожаления крутилась возле уверенности в том, что повторить в следующий раз такой непростой ритуал может и не хватить сил. Она даже позволила себе представить изумление тех людей, что найдут её окоченевший труп подле свечей, пентакля и с мотком шерстяной нити, которой будет обмотан очередной глупец. Конечно, её похоронят, как положено. Давно минули те времена, когда её изношенное тело бросили бы в выгребную яму где-нибудь за границами города на поживу воронам и собакам.
Губы онемели от долгого повторения необходимых слов, которые следовало произносить тихо, но чётко, без запинки, и, не приведи, господи, с ошибками. Она помассировала лицо, стараясь восстановить в похолодевшей коже кровоток. После инъекций ботокса она привыкла к тому, что мало, что чувствует кожей лица. Но сейчас, впитавшийся в плоть, холод пугал.
В миске, на поверхности воды, как на чём-то твёрдом, лежал, медленно покачиваясь, большой, аккуратно смотанный моток белых ниток. Вода под ним стала красной, словно кровь, в которой медленно плавали, кружась ломтики и чешуйки пепла - всё что осталось от фотографии. Свечи догорели до основания, оставив чёрные стержни обгорелых фитилей на литых кучках уже застывшего воска. То, что красные нити стали белыми - только доказывало, что всё удалось, как надо.
Старуха встала на ноги, чувствуя в каждом суставе тупую боль - ещё одну нелицеприятную подругу преклонных лет, которой были безразличны все те траты, что щедро отдавались различным клиникам. Арданова чувствовала, как дрожат мышцы ног, как вибрирует в них каждая изношенная годами жилка. Пришлось упереться руками в стол, давая время сердцу накачать кровью остывшие члены. Да, старость находилась не где-то рядом или очень близко. Она была уже внутри тела Риммы, ужасая её, обозляя, обессиливая скорой неизбежностью. Ей же предлагали тогда, очень давно, вместо взятых заклятий другое - заклятие молодости. Вспоминая сейчас об этом, она напротив нисколько не жалела о сделанном выборе. Тогда она не могла представить себе, что доживёт до того времени, когда предложенный рецепт омоложения представится необходимым. Было довольно всего хорошего и с тем, что имела и чем так умело пользовалась все эти годы.
Выпрямившись, слегка качнувшись от боли, что прострелила покалеченное бедро, Арданова выхватила белый клубок из миски, с удовольствием ощущая его мягкую податливую сухость и почти человеческое тепло.
Через несколько минут она закрыла за собой дверь квартиры, тщательно убрав за собой все следы проводимого ритуала. Всё было сделано, как положено. Цепкость усталости стала понемногу отпускать её далеко не молодое тело, когда она спускалась лестницей, как всегда игнорируя лифты. Теперь она могла думать без прежнего страха над тем, когда сможет восстановить силы и ещё раз провести в жизнь это страшное заклятие. Глупцов в жизни Риммы Михайловны всегда было полно.
Во дворе, который уже наполняла свежесть цвета скорого утра, а заря согревала золотом небесную кромку, она выбросила в практически полный мусорный бак пакет, в котором брякнула посуда и заскрежетала осколками разбившаяся стеклянная миска. К Римме почти бесшумно и быстро подъехал ранее дремавший у бортика, как верный пёс ожидающий у входа свою хозяйку, land cruiser. Из машины выскочил водитель.
- Доброе утро, Римма Михайловна! - бодро воскликнул он, приветствуя хозяйку. - Позвольте?
Он схватил сумку, и пока она обходила машину, проворно забросил поклажу в багажное отделение, угодливо успев как раз к тому моменту, когда необходимо было открыть перед женщиной дверцу и подать руку, помогая забраться в салон.
Сев за руль, он не поспешил вывести машину из двора, а наоборот сдал немного назад, уступая место большому мусоровозу, который свесив рога захватов, сдавал задним ходом прямо к тому самому мусорному баку, где сейчас лежала выброшенная посуда. Арданова коснулась плеча водителя, приказывая ехать, не дожидаясь, когда мусоровоз закончит свою работу. От машины шла такая вонь, что она чувствовалась даже в land cruiser'е, оборудованном фильтрами к кондиционеру.
Они выезжали на уже привычно оживший на такой ранний час проспект, когда водитель спросил:
- Куда - домой, Римма Михайловна?
- Нет. Домой мне сейчас нельзя. Давай в Васильки.
Там у неё находился загородный дом, один из трёх, что принадлежали ей, но самый большой. И эта было то самое место, где она могла провести после исполненного заклятия необходимое время, восстанавливая утраченные силы. К тому же, там имелось всё необходимое, чтобы не уходить от дел и удалённо управлять бизнесом.
- Но для начала отвези меня куда-нибудь в хорошее место, чтобы позавтракать. Составишь мне компанию. Я ужасно голодна.
Водитель покорно кивнул, совершенно не задумываться над тем, было ли это предложением или распоряжением.
- По пути будет "Карта", - сказал он. - У них кухня работает круглосуточно и это достаточно далеко от города.
Римма Михайловна промолчала, соглашаясь с предложением водителя. Она хотела, как можно скорее вырваться из города. Хотелось расслабиться, даже слегка вздремнуть прямо в машине, в этом удобном кресле. Вместо этого она лишь откинула подножку, сковырнула с ног туфли на длинном каблуке, и поставила ноги на подножку, кривясь от боли, когда устраивала поудобнее левую ногу, где так болело бедро. После проведённых ритуалов старые проблемы со здоровьем всегда беспокоили гораздо сильнее обычного.
Она опустила руку в сумочку, которая висела у неё на плече, и с удовольствием зажмурилась, когда пальцы коснулись клубка ниток. Она схватила его и слегка помяла, с тайной радостью ощущая, что он по-прежнему приятно тёплый. По опыту она знала, что это тепло будет храниться долго - пару недель, может, больше. И всё это время его нельзя пускать ни в какое дело, до тех пор, пока он не остынет, не утратит связи с прежним владельцем. Именно на этот срок и собиралась уехать из Киева Арданова.
Оставив клубок, она нащупала телефон, подключила его к сети роуминга, выбрала из списка быстрого вызова нужного абонента и нажала на кнопку.
- Ты не спишь? - спросила она в телефон. - Нет, не стоит беспокойства. Я сделала всё как надо. Всё получилось... Да, всё в порядке. Я отдохну немного. Очень надо... Нет! Ты не должна ко мне приезжать!.. Нет! Я тебе запрещаю! Ты всё испортишь... Не будь такой нетерпеливой! Потерпи немного. Я терпела больше. Да. Целую. Пока. Всё у меня... Что?.. Хорошо, если думаешь, что мне это поможет - передай через Михаила...
Услышав своё имя, водитель оглянулся.
- Да?
Арданова закачала головой, выключая связь.
- Извини, Миша. Это не тебе.
- Римма Михайловна, мне вас завести в Васильки и оставить?..
- Нет, - жёстко и тотчас ответила она. - Останешься со мной. Мне одной без мужских рук там не справиться. За зиму дом надо привести в порядок. Займёшься этим.
- Простите меня, пожалуйста, но мне бы хотелось... У моей дочки день рождения на следующей неделе.
- Поздравишь по телефону.
- Не могу я, Римма Михайловна, - попросил водитель. - У девочки первый юбилей - десять лет, и я обещал...
- Я позвоню в офис и попрошу купить ей подарок. Какой - потом обсудим, хорошо?
- Спасибо, но...
Она наклонилась немного в сторону, чтобы он увидел её в зеркале заднего вида.
- Михаил, я обговаривать это не буду, иначе начну подозревать тебя в глупости. Ты же знаешь моё отношение к глупым людям - как ни как, а работаешь у меня уже третий год.
Водитель бросил короткий взгляд в зеркало, но тут же отвёл глаза. Хотя хозяйка и говорила спокойно и вежливо, но её глаза не оставляли никаких сомнений. В их безжизненности он читал пустоту собственной гибели.
- Да, конечно, - поспешил согласиться Михаил, коря себя за то, что и самом деле оказался слишком глуп, чтобы просить хозяйку о чём-либо со своей позиции покорного исполнителя. - Простите...
Резкий приступ тошноты вытолкнул сознание, словно воздушный пузырь из пучины смоляного, липкого и пустого сна. Зажав рукой рот, почти не разбирая дороги, больше действуя инстинктивно, Максим побежал в туалетную комнату. Когда же наконец смог дышать, в изнеможении опустившись прямо на пол возле унитаза, полными слёз глазами он посмотрел на то, от чего только-что освободился его желудок. В унитазе плавала какая-то противно-зелёная масса, пузырясь и источая жуткое, тошнотворное зловоние.
Максима снова вырвало. И едва он успел перевести дыхание, как острый, мучительный кишечный спазм заставил его в секунду взгромоздиться на унитаз сверху. Тошнота тоже не отпускала. Пришлось срочно схватить и прижать к себе ведёрко для бумаг, чтобы не заляпать блевотиной пол туалета.
- Чёрт! Что же это такое? - корчась от боли в животе и в вывернутом почти наизнанку желудке, простонал Максим. - Вот чёрт!
От сна не осталось и следа, и вместе с этим пришло ясное осознание того, новый день начат с чудовищного пищевого отравления - как минимум... В качестве ещё одной красноречивой иллюстрации к выделенной проблеме, добавилась тяжкая головная боль. Она пульсировала, с каждый новым ударом будто бы испытывая на прочность черепную коробку изнутри, выстукивая место послабее, чтобы к фонтанам рвоты и говна выплеснуть наружу ещё и мозги. Лицо горело от жара, а сердце громыхало в груди с таким неистовством, словно перекачивало по артериями не нормальную, а кипящую кровь, только обостряя и без того невыносимую головную боль.
Когда появилась первая возможность выйти из заточения туалетной комнаты, Максим, шатаясь от невероятных слабости и головокружения, пошёл в ванную, где подставил голову под струю холодной воды. Вращение и качание мира вокруг немного успокоилось, тошнота немного отступила, но головная боль не проходила.
- Мамочка, - простонал он, едва держась на мелко дрожащих ногах. - Что со мной?
Осторожно вытирая полотенцем гудящую от боли голову, он тихонько прошёл в большую комнату, но едва успел взять лежащий на столе телефон и в изнеможении опуститься в кресло, как понял, что необходимо снова не мешкая бежать в туалет. Неистовая боль пронизала живот насквозь...
Он попытался вспомнить, что такого съел накануне, чтобы таким образом, оседлав унитаз, встретить новый день? Здесь и не специалисту было понятно, что налицо все признаки тяжёлого пищевого отравления. В этот раз кишечные и желудочные спазмы с такой частотой следовали один за другим, что не успевала набираться вода в бачке после очередного слива, а выражение "жизнь без трусов" приобретало несколько иной, гораздо практический смысл.
Приступы рвоты и кишечные спазмы стали практически пустыми, но изматывали мучениями и продолжительностью. Жар сменился ознобом, а всё тело покрыл холодный и липкий пот. В некоторые моменты Максиму казалось, что ещё один такой приступ, и он рухнет здесь же, прямо в туалете без сознания, задохнувшись после очередного рвотного приступа или жуткой боли, которая то вытягивала в струнку кишки, то скручивала их в тугой узел.
В короткие паузы между приступами, он упрямо пытался вспомнить, что ел вчера. Неужели всему причиной был полученный от беглого майора Грымы коньяк? Это просто невозможно! Для таких последствий это был весьма качественный напиток, если, конечно, местные умельцы фирменных подделок не расщедрились на изготовление дорогой упаковки, что было абсолютно исключено, как глупое проявление щедрости у жадных людей. Закуски тоже выглядели пристойно, как и даты на их упаковках. Хотя следовало позвонить кому-нибудь из тех, с кем вчера проводил вечер в приятной мужской компании. Если и там кто-нибудь сейчас так же извивался в мучительных судорогах на унитазе - дело решённое, отравление. На тёщу Максим не мог даже подумать. Для того, чтобы приготовить ужин из некачественных продуктов или попросту отнестись к стряпне халатно, Римма Михайловна была слишком педантична.
О том, чтобы в таком состоянии пойти на работу, не стоило даже помышлять. Но начальство следовало поставить в известность. Не стесняясь в выражениях, сидя на унитазе и со стонами проклиная проблемы нового дня, Максим набрал номер своего нового начальника.
- Здравия желаю, товарищ полковник, - произнёс он, когда его звонок был принят, чувствуя, как жар стыда охватил лицо - разговаривать с начальством, пусть и по телефону, но сидя на унитазе, без штанов, со спущенными трусами, было крайне неловко. - Это старший лейтенант Григорьев...
"Чего тебе? - Видимо Босар никогда не отличался любезностью. К этому стоило привыкнуть, и побыстрее. - Если ты звонишь в такой ранний час, надеюсь, что причины у тебя серьёзные, иначе..."
- В общем-то да, - пролепетал Максим, облизывая пересохшие губы, когда на мгновение отняв телефон от уха, глянул на экран - было 6:03 утра. - Простите меня, товарищ полковник, но я себя очень неважно чувствую... Кажется, я не в состоянии сегодня попасть на службу... Я отравился. Обещаю, что обращусь к отцу, - он у меня врач, и предоставлю "больничный лист"...
Пришлось ещё раз отстраниться от телефона, когда из него хлынула несдержанная брань.
"Это ты так решил службу у меня начинать, сосунок?! Вчерашняя пьянка сказывается? Имел я в виду твоего папашу и твой "больничный"! Ты меня слышишь?"
Приблизив телефон к губам, почему-то зажмурившись, Максим едва слышно произнёс:
- Так точно, товарищ полковник...
"Ты меня решил подставить? Запихни себе свой "больничный" в жопу! Но в восемь утра ты будешь на рабочем месте! Ты меня понял? Замминистра ещё вчера уже интересовался, как ты начал справляться с делом... Я тебя размажу! Дерьмом по стене, мудак! Не дай бог, если не явишься к началу рабочего дня лично ко мне с докладом... Ничего слышать не хочу и ничего слушать не буду! Вальцуй зад, папенькин сыночек, под взыскание! Я тебе не заливал пойло в глотку! Ответишь мне... Лично!!! Служака мне дался! Уничтожу!"
Когда связь с того конца была разъединена, Максим понял, что озвученные угрозы не менее реальны, чем новые приступы боли в животе и рвота. Надо было каким-то образом отрывать от унитаза отдавленный зад и добираться до офиса отдела. Но как?! Оставалось надеяться, что через час-полтора станет немного легче и появится возможность всё-таки добраться до офиса. Свою машину он оставил на стоянке возле министерства.
- Господи, да за что мне это? - воскликнул он, переламываясь пополам от очередного приступа боли в животе. - Как же так?..
Вернуться из полузабытья и отчаяния заставил звонок домофона. Максим лежал на кровати, подтянув ноги едва ли не к подбородку. Казалось, что хоть таким образом можно немного облегчить бурлящую в животе боль. За какой-то час стало так плохо, что сил осталось ровно на то, чтобы послать куда подальше любого начальника, который бы только попытался выразить своё недовольство по поводу нерадивости нового сотрудника. И совершенно без разницы, кто бы это был - полковник Москаль, Первый зам или, бери выше, сам министр. Всё утро, проведённое в непрерывной беготне в туалет, измотало в конец. Единственное, что Максиму сейчас хотелось - просто лежать вот так, неподвижно, ни о чём не думая, иногда проваливаясь в спасительный полусон. Но утренний визитёр, видимо, решил потренировать свою настойчивость. С таким злорадным упрямством мог звонить только тот, кто был полностью уверенным, что ему откроют.
С трудом поднявшись, закрыв глаза, чтобы не видеть качающийся вокруг мир, наощупь натянув штаны, Максим прошёл к дверям. Небольшой экран домофона демонстрировал отрещённое упорство на лице незваного гостя, с каким он методично нажимал на кнопку звонка. Перед дверьми подъезда стоял Виталий Савченко. Молча открыв входные двери, Максим прошлёпал в туалет - после короткой ходьбы по коридору ожила боль в животе и другого способа хоть немного облегчить страдание не было.
- Привет! - войдя в квартиру, крикнул Виталий. - Открывай сова, медведь пришёл! Я к тебе по общественному поручению Барсука. Ты где?
Когда Максим вышел из туалета, Савченко окинул его сочувствующим взглядом и с пониманием в голосе произнёс:
- Да-а, мужик, выглядишь ты кардинально обосравшимся...
- Не то слово, - тихо согласился Максим. - Даже не представляешь, как ты прав.
- Я, конечно, думал, что дело плохо, но чтобы настолько!.. На, - Виталий протянул бутылку с водой. - В этом деле главное больше пить.
Он терпеливо подождал, пока Максим утолит жажду, в один приём осушив почти всю бутылку, потом стал рассказывать:
- Тут вот какое дело, - начал Виталий. - Барсук обзвонил всех, спрашивая, как самочувствие. У всех всё нормально. Тут его барсуковая морда в натуре обеспокоилась. Он приказал мне мчать к тебе, брать тебя в любом виде и состоянии - если понадобится, даже в тряпичном, прихватить то, что ты так щедро сливаешь в унитаз, - он достал из кармана пару пластиковых баночек, в которые обычно собирались сыпучие или жидкие вещдоки с мест преступлений, - и тащить всё это к Могиканину в нашу ведомственную клинику. Ты как, в состоянии выдержать минут сорок дороги?
Максим перевёл дыхание после того, как за раз опустошил целую бутылку воды.
- Кто такой Барсук?
- Ха! - засмеялся Виталий. - Так это ж наш Босар! Мы его так по-тихому между собой называем. По-моему, подходит, а?
- Не уверен. На барсука он не тянет. Скорее на бешеного пса. Заплевал пеной весь телефон.
- Да не напрягайся! Всё нормально. Наш Барсук сначала бесится, а потом разбирается, что к чему... То, что с тобой случилось - у нас не первый случай. С Семченко и Якушиным тоже так было. Я тебе рассказывал о них...
- Я помню - занимались моим делом...
- Да, верно. Царство им небесное... Им пару раз, как и тебе сейчас, крепко досталось. Первый раз думали, что после очередной пьянки - сам знаешь, что наш брат не застрахован от того, что мешают в бутылки наши несчастные отечественные производители... А второй раз им было так хреново, что пришлось вызывать "скорую". Потом анализы показали, что парней траванули.
Он задумался, потирая лоб.
- Цикуто... мать его, токсином! Запомнил же, бля!
- Ядом?
- Ну, да! Натурально! Из какой-то травы делают. Наш эксперт сказал, что эту дрянь можно сделать, собрав какой-то бурьян, прикинь, на любом бережке! Хренова ребятам было - не то слово! Думали, до реанимации дойдёт. Правда, пронесло, слава богу.
Виталий, держа баночки в руках кивнул на дверь в туалет.
- Ты слил за собой?
- А ты как думаешь? Дай! - Максим забрал баночки. - Не хватало, чтобы ты в моём дерьме попался.
- Ладно тебе! - усмехнулся товарищ. - Ты для нас теперь, что родственник.
- Ничего, сделаю сам.
- Как знаешь, - махнул рукой Савченко, направляясь на кухню. - У тебя пожрать чё будет? Я в разладе со своей уже полгода. Окопалась у мамочки с детями. Бобылюю на подножном корме.
- Я тоже без жены. - Максим остался стоять возле туалета, застыв и прислушиваясь к тому, как нарастает в животе очередной приступ боли. - Свалила куда-то неделю назад. Не могу связаться.
- Да, - согласно протянул Савченко. - Похоже, нашему отделу пора организовывать общие отходняки по семейной жизни. На время повезло лишь Бармалею. Как узнала, что муженька оцарапала бандитская пуля, примчалась - сам видел...
Максим не выдержал и спешно юркнул в туалетную комнату.
- Так пожрать у тебя чё-то есть? - повторил свой вопрос Виталий. Максим слышал, как он хлопает дверцами шкафчиков на кухне.
- Тёща была вчера, - приоткрыл двери туалета Максим. - Готовила ужин. Посмотри: должны быть борщ и голубцы...
- Борщ! - обрадовался Савченко. - Голубцы! Ну-ка, радимыя, где же вы? Тёща, говоришь? М-да, видать у тебя с супружиной серьёзный разлад, если тёща ужины зятю стряпает... Моя носа не кажет в наши дела.
- Она редко готовит. Я тоже было удивился...
Он вздрогнул, когда неожиданно приоткрылась дверь туалета и в образовавшийся проём влезла голова Виталия.
- Ты, давай, не отвлекайся, - посоветовал тот. - Баночки должны быть полными. Я без приколов. Иначе Барсук из меня твои анализы сделает.
Максим густо покраснел и потянул дверь на себя, но Виталий придержал её.
- Ты попусту не красней, мужик, а тужься, как положено. В одну ёмкость говнеца наберёшь, а в другую - рыгалок. Я пока буду атаковать твой холодильник. Жрать хочу!
Он наконец отпустил двери.
Когда Максим через несколько минут зашёл на кухню, охватив руками живот, Виталий деловито суетился у плиты.
- Ну, ты как? - обернулся он на товарища.
- Успешно, - только и ответил Максим, медленно опускаясь на стул.
- Отлично! Сейчас поем и поедем.
От готовящейся стряпни шёл странный запах, пришлось встать и посмотреть в чём дело. Выпучив сочные оранжевые глаза, со сковороды на Максима смотрела яичница из десятка яиц. Между ними лежали грубо нарезанные куски нечищеной рыбы.
- С рыбой?!
- А чё не так? - замялся Виталий. - Жалко, да?
- Да нет... Только ты дал мне всего две баночки... На себя прихватил? Или сразу своему Могиканину скажешь, что ел нечищеную рыбу!.. Она же в шелухе!
- Не, - на лице Виталия расплылась улыбка. - Я её выпотрошил. А шелуха... Её я аккуратно выплюну.
- Ну, ты, блин!..
- Что - слишком оригинально? Тебе не предлагаю. У тебя сёдня жопа и так в переработках, а у меня в желудке и гвозди мнутся. Обещанных борща и тёщиных голубцов, друже, я не нашёл, хотя первый специалист по обыскам - будь спок! Вот, пришлось изобретать на ходу.
Максим, медленно передвигаясь, сам осмотрел кухонную мебель, холодильник. От вчерашнего ужина не осталось и следа. Немало озадаченный он направился в спальню.
- Пойду оденусь, - сказал он напоследок товарищу, который продолжал колдовать над сковородой со странным блюдом.
- Не спеши... Приведи себя в порядочек, - неслись ему вслед слова Савченко. - А я поем. Десять минут, ок? Чему удивляться? Как рыбу в яйце на сковороду кидать - так нормалёк, а как жарить её с яйцами - так: тю, шо делаешь?!. Всё нормально! Проха знает свои способности и свой желудок! Ах, вкусно-то как!.. Странные вы, однако... Это ж шедевр! Ну-ка, иди сюда, рыбка моя!..
Одеваться было трудно. Сильно кружилась голова, противная слабость тяжестью наливала руки и ноги. Сердце в груди колотилось с невероятной частотой, и даже самые простые движения вызывали одышку. Тошнило уже не так сильно, и боль в животе больше не скручивала кишки в узел - просто лежала там горячим камнем. Присев на кровать, чтобы передохнуть после одевания, Максим сунул руку под подушку и достал пистолет. Привычно проверил, стоит ли оружие на предохранителе, нет ли патрона в патроннике и все ли патроны в рукояти и запасной обойме.
Когда достал обойму из бокового кармана "оперативки", замер, вспоминая, что уже сегодня он где-то видел точно такую же обойму... Медленно, словно из тумана, в памяти всплыла деталь сна. Именно там он видел такую же обойму с патронами. Подкинув на руке реальную, он сунул её обратно и пристегнул кобуру на плече, постоянно думая о недавнем сновидении... Воспоминание из сна о патронах было таким ярким и точным, что пришлось даже крепко зажмуриться, прогоняя наваждение.
Тихо выругавшись, Максим прошёл к зеркалу трюмо, сразу замечая, что полированная поверхность тумбы перед зеркалом густо обсыпана пылью. Последнее, что помнил Максим из прошедшего дня, было то, как он, разбитый усталостью, едва нашёл силы, чтобы дойти до спальни. Ему не раз приходилось возвращаться после командировок в пустую квартиру, где никого не было и по неделе, и более, но он никогда не видел такого поразительного количества пыли. Странным казалось и то, что нею засыпала была именно спальня. Он провёл пальцем по тумбе, оставляя на ней косую черту и поднёс палец к глазам. Пыль тоже выглядела необычной. Пройдя по комнате и давя в себе нарастающий из ниоткуда приступ паники, Максим заметил, что пыль покрывала абсолютно всё: пол, постель, прикроватные тумбочки, трюмо. И везде она была алой, а если присмотреться - состояла из коротких ворсинок красной шерсти... Горло Максима стянул резкий спазм, мешая дышать и глотать. Он явно ощутил вкус этой пыли во рту. Это заставило припомнить ещё один фрагмент ночного кошмара, в котором шевелились, будто ожившие, какие-то шерстяные, пунцовые занавеси. Они обволакивали его, наваливались сверху, душили, забивали дыхание, лезли в рот...
Не выдержав, Максим поставил стул, и, дотягиваясь рукой, стал спешно обшаривать поверхность шкафа. Под пальцами была та же самая мягкая пыль, и совершенно неожиданно, когда Максим уже собирался покончить с этим странным параноидальным исследованием, его рука попала на что-то твёрдое и холодное. От неожиданности он чуть не упал, когда отдёрнул руку, словно от удара током...
- И что тут странного? - не понял Проха, сосредоточенно доставая изо рта рыбью чешую. - Так бывает: сунешь чё-нибудь куда-нибудь, потом забегаешься, заморочишься - забудешь, а ту раз - и приснилось. У меня также было. Сделал заначку, а где - выпало из головы. Через пару лет приснилось, что в тайничке, за вешалкой в прихожей куча бабла. Неделю ходил, боялся заглянуть - ну, типа, чего дурака кормить? А потом сунул руку и достал... Правда, сука, от денег осталась половина.
Максим не выдержал и засмеялся.
- Жена вычислила место?
- Хуже, - отмахнулся Виталий. - Инфляция, маму её в Верховной раде видел среди папередников...
- Ты понимаешь, - начал озадаченный случившимся Максим. - Жена требовала, чтобы я домой не приносил оружие. Боится она его.
- У баб это бывает, - согласился Савченко, продолжая усердно вынимать изо рта рыбью чешую. - Моя тоже поначалу протестовала. Потом привыкла.
- А моя ни в какую! Чтоб и духу не было... А куда денешься, когда поздно ночью возвращаешься после засады или задержания? А утром у оружейки кинулся, а целой обоймы нет...
- Да, серьёзный расклад, - посочувствовал Проха, не отвлекаясь от своего дикого на рецепт блюда, уплетая его прямо со сковороды. - "Строгач" и заявка на внутреннее расследование гарантированы.
- Я и полгода не прослужил после универа, а тут такая засада. Обыскал всё! Даже место, где сидел в засаде! А дома перевернул всё, что только смог, - Максим подкинул обойму на руке, - а патронов нет. Так и сказал нашему капитану оружейнику. Мужик он отличный. Тихонько записал и обойму, и маслята из своего неприкосновенного запаса.
- Чё захотел за это?
- В том-то и дело, что ничего, - вспоминал Максим. - Я потом принёс ему целый пакет всяких там ништяков. Не, не взял.
- Честный мент?
- Не знаю. Но выручил он меня - сам понимаешь.
- С понятиями мужик.
- Посоветовал учинить допрос жене.
- Верно! Я б тоже так поступил...
Максим покачал головой.
- Я попытался поговорить с нею, но получился скандал.
- Понятно, - произнёс Савченко, вставая из-за стола и поднимая уже пустую сковороду. - Я не я и хата не моя. Твои, муженёк, проблемы. Сама за сумки и к маме обидой торговать. Не сомневаюсь даже!
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска и скачивания книг
Книжный Бот
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
ВКОНТАКТЕ