Меня уже с утра насторожило поведение Якива. Он был… словно бы сам не свой. Ясно, вечером он крепко заправился, это было заметно, но… Не настолько же! Он как-то странно втягивал носом воздух, дёргал головой, озирался. Когда мы повстречались на улице, он чуть мимо меня не прошёл, пришлось его окликнуть. Но чек в уплату долга выписал уже спокойней – видно, взял себя в руки. И тут я его спрашиваю – в «Болото» не собираешься в ближайшее время? А он глянет на меня, – Бивус беспокойно поёрзал на стуле и перешёл на шёпот, – в глазах такое… как будто он мне нос сейчас откусит. Но я даже испугаться, как следует, не успел – он резко вскочил, опрокинул стульчик, на котором сидел, развернулся и зашагал прочь. Даже не попрощался. Как тебе это?
Я шевельнул губами, собираясь как-то прокомментировать услышанное, но Бивус нетерпеливо отмахнулся:
– Погоди, не перебивай! Это только начало. Значит, чек я получил прошлым утром. А в два пополудни, когда я, перекусив в «Болоте», направлялся домой, чтобы немного отдохнуть, меня догнал лакей и передал записку. И в этой записке Якив Нальчич извинялся за то, что не смог встретиться со мной утром, как договаривались ранее, и извещал, что приедет в «Болото» в семь вечера, где готов будет со мной рассчитаться по долгу.
Я, признаться, просто остолбенел, прочитав это. Когда я пришёл в себя, лакея рядом уже не было. А с противоположной стороны улицы отъехала коляска с гербом Нальчичей. Я сверил подписи на этой бумажке и чеке. Никаких сомнений – расписывался один и тот же человек. Ну, с поправкой на всем нам хорошо знакомые симптомы утренних мучений. Я ещё подумал, что хорошо бы обналичить чек. Так, на всякий случай. Но у меня железная привычка – отдыхать с трёх до шести пополудни, врачи говорят, это очень полезно для сердца. Поэтому я пошёл домой, а не в банк.
И вот, проснувшись и одевшись, я уже собрался выйти из дому, чтобы узнать у этого сумасшедшего Якива, что означает сей цирк… – Бивус сделал драматическую паузу, в течение которой я зачарованно проглотил оба надкусанных оладушка и допил кофе, совершенно не чувствуя его вкуса, – как ко мне домой вламывается криминальная полиция!
– Ого! Всё интересней и интересней!
– Вот именно, ого! Пренеприятнейшие, доложу я тебе, типы! Инспектор с ходу меня ошарашивает – когда и при каких обстоятельствах вы видели в последний раз покойного Якива Нальчича. Я, разумеется, хватаю ртом воздух, потом собравшись, выдаю – сегодня, ну, то есть вчера утром. Он кивает, показывает мою записку, которую я дал Якиву в погребке, в субботу. «Вы писали?» – спрашивает. Я не стал отпираться. Сам спрашиваю: «когда? Где? Как?» Инспектор, естественно, молчит. А второй, помощник его, так, с мерзкой усмешечкой заявляет:
«А мы думали у вас узнать».
Выкладываю обе свои бумажки – письмо Якива и чек; инспектор сгребает их в папочку вместе с моей писулькой. Заявляет, чтобы я ничего и никому не рассказывал, особенно про смерть Нальчича. Мол, всё это пока держится в тайне. И чтобы я из города никуда не уезжал. И смотрит на меня так… как-то нехорошо. – Бивус поёжился. – Я расписался на каких-то бланках, и они убрались из моего дома.
– А потом ты, стало быть, всё-таки двигаешь в «Болото». И никакого Якива, разумеется, там не обнаруживается.
– Ну да. Всё равно ведь нужно было где-то пообедать, а у нас записывают на счёт. И к тому же в «Болоте» обнаружился ты, и мы заключили пари, опоздаешь ты сегодня на встречу или нет. Кстати, я надеялся разжиться десяткой.
– Ну это ты зря… Но ты решил не особенно следовать требованиям полиции – выложил всё мне. Вот это правильно сделал!
– Понимаешь, после этакого переплёта… Мне нужно было с кем-то поделиться. И больше ни с кем об этом деле я не говорил.
– И правильно! Слушай, так Нальчича, полагаю, многие видели вчера в «Болоте». Хотя, конечно, утро, понедельник…
– Мы встретились на улице, я же сказал. Не доходя до клуба ещё с полверсты. Расположились за столиком уличного кафе, под зонтиком. Боюсь, что никто из знакомых нас не заметил. А если бы и заметил, то чем это поможет? Ох, не нравится мне вся эта история! Инспектор на меня так глядел, будто это я укокошил бедного Якива. И он абсолютно в этом уверен, да не может вот так сразу на меня наручники надеть и в тюрьму упечь.
Плечи моего приятеля совсем поникли, он горестно уставился в свою пустую кружку.
– Мда… неприятная история! – глубокомысленно изрёк я. – Тут нужно всё как следует обмозговать.
Я подпер подбородок кулаком и наморщил лоб – честно пытаясь исполнить своё намерение. Но обмозговывалось не очень. Я уже хотел попросить Мелиссу приготовить мне еще кофе, как она сама подошла с чашечкой. И, поставив её передо мной на стол, сказала:
– Думаю, нужно зайти в полицейский участок и навести справки. Инспектор наверняка оставил свою карточку. Ведь так?
Мы с Бивусом ошеломлённо подняли на неё глаза.
– Ты подслушивала?! – воскликнул я.
– Очень надо! Просто вы довольно громко говорите. А у меня тут так тихо…
– Ну тогда, Мелисса, ты поняла – ты должна быть нема, как рыба, которая проглотила язык! – я изобразил, как должна выглядеть такая безъязыкая рыба, медам фыркнула, тряхнула рыжими кудрями и снова удалилась за стойку.
– Да! Да, Бивус, так мы и сделаем! Мы сейчас отправимся в полицию. Ты ведь взял у инспектора карточку, или как это у них называется?
Бивус кивнул.
Я одним глотком выпил кофе и встал. На выходе небрежно бросил Мелиссе:
– Запиши на мой счёт.
Я было вытащил бабушкин зонт из корзины, но потом задумался, зачем он мне, если его невозможно открыть? Видать, тоже сломан, как и мой собственный.
– Господин не желает забрать свой зонт? – Мелисса посмотрела на меня своими прозрачно-зелёными, как майские листья, глазищами.
– Да на кой мне эта рухлядь?
– Возьми-возьми, чудо моё!
Бивус уже толкнул прозрачную вертушку двери, и шум города проник в помещение кофейни. Поэтому я не уверен, что Мелисса сказала именно это. Поскольку наши отношения ещё не зашли так далеко, чтобы… впрочем, с другой стороны…
Бивус держал дверь открытой в ожидании, когда я выйду. Взяв зонт бабушки Агрифизии под мышку, я последовал за другом наружу.