Тайны Чернолесья. Пробуждение (СИ)

5

Как всегда рано утром мы все собрались на кухне. Там нас ждало приятное событие — пришел кузнец Феодий и сказал, что Сенька уже встает и свободно ходит по дому. Возможно, что сегодня или завтра знахарка разрешит ему выходить на улицу, и он нас навестит. Я была очень рада, что для него все закончилось благополучно. Вчера отсутствие известий меня тревожило, но сбегать к нему я просто не смогла. Получив от меня, да и вообще от всех нас, пожелания для Сеньки в скорейшем выздоровлении, кузнец удалился по своим делам, а мы позавтракали и пошли к тетке в общую комнату трактира за распоряжениями на день.

Хозяйка где-то задержалась, и нам пришлось ее ждать. Скучая, мы разбрелись по комнате. Девчонки о чем-то шушукались между собой, а я бесцельно разглядывала обстановку. Мой взгляд случайно зацепился за какой-то ворох тряпичных лоскутков, валявшийся на конторке, за которой Анисия вела свои дела. Сердце мое замерло в нехорошем предчувствии, и я подошла ближе, проверить свою догадку, надеясь, что я ошибаюсь.

— Зачем!? — грудь мою сдавило отчаяние, когда я подняла со стола обрезки моей вчерашней работы. — Как ты могла!? Она была такая… красивая… — мне было до слез жаль той волшебной картинки. Я просто села на лавку и заплакала навзрыд, прижимая к груди то, что осталось от вчерашней вышивки. И дело даже было не в том, что она моя, я не понимала, как можно уничтожить красоту…

Именно в этот момент в комнату вошла тетка. Картина, которую она застала, была несколько пугающей. Девчонки, сбившись в кучку, стояли растерянные и молчали. Баська была красная как помидор, а я, обычно старавшаяся никому не показывать слез, сидела на скамье и плакала навзрыд, комкая в руках лоскутки того, чем вчера так гордилась.

— Кто-нибудь объяснит мне, что тут происходит?! — тетушкин голос слышался, как сквозь вату, но мне было все равно, что она говорит или делает. Девчонки что-то лепетали ей в ответ, только я не слушала.

Я расправила эти лоскуточки уничтоженной вышивки у себя на коленках и попыталась заставить ткань стать целой, снова срастись нитями в единую картину, но все мои попытки разбивались вдребезги о невозможность каждой ниточки найти свой конец. Где-то там, снаружи моего мира, на котором я сконцентрировала внимание, раздавались голоса, о чем-то спорили и ругались, но я не слушала их. Снова и снова, упрямо пытаясь починить порванное и порезанное, найти способ отремонтировать, с помощью власти над силой менять реальность. Ничего не получалось. Ужасно устав, как будто из меня выкачали все силы, я пришла в отчаяние и бросила бесплодные попытки.

Баськин голос, доказывающий что-то тетке, донесся до меня сквозь пелену безысходности. Я вдруг вспомнила, как она всегда старалась задеть меня побольнее, как всегда всем стремилась показать, что она тут самая главная из нас, самая умная и самая красивая. Как не любила, когда ее хоть в чем-то кто-то превосходил. Я подняла заплаканные глаза на спорящих между собой девочек и наткнулась взглядом на роскошную косу моей соперницы, мотающуюся из стороны в сторону в такт энергичным кивкам ее владелицы. И из отчаяния появилась злость. Всего несколько дней назад я смотрела на эту же косу, мечтая о том, чтоб она позеленела. И мне так захотелось сейчас исполнить эту свою мечту. «Пусть Баська тоже лишится чего-то дорогого ей!» Я не знала как, но откуда-то изнутри меня потянулась тонкая нить, которую я вплела в свое свое горячее желание увидеть, как русые завитки волос темнеют, приобретая ядовитый зеленый цвет… например, крапивы… да… да, именно крапивы, такой же кусачей и злобной как и сама Баська. Все чувства во мне были вытеснены этим желанием…я почти видела…

Опомнилась я от истошного девчоночьего визга. Обе Баськины подружки пронзительно визжа, медленно отступали к двери, не сводя глаз… с ее головы. Анисия же, наоборот, всплеснув руками, бросилась к племяннице и схватила ее за плечи, прижав к себе и бормоча в ужасе что-то невнятное:

— Басенька, ты только не волнуйся, милая, мы все поправим… наверняка можно что-то сделать…

Увидев, во что превратились Баськины волосы наяву, а не в моих грезах, я тоже была готова завизжать. Она же сама, еще ни о чем не догадываясь, смотрела с недоумением на переполох и суматоху. Потом, заподозрив что-то неладное, недоуменно попыталась вырваться из теткиных объятий, чтобы подойти к зеркалу, которое висело у входа для посетителей. Наконец ей это удалось и она уставилась на свое отражение в совершеннейшем остолбенении, открывая и закрывая рот, не произнося ни звука и подняв руки вверх, как бы желая схватиться за голову, но не решаясь сделать это. А посмотреть было на что! Как всегда, в любом деле, я перестаралась. Вместо того, чтоб придать Баськиным волосам зеленый оттенок, я преобразовала их во что-то жуткое. Зеленая, травянистая масса, росла из головы, вместо русых кос. Коса почти расплелась и струилась тонкими, жгучими стеблями крапивы по спине девочки, кое-где даже выпустив листья и усики. Мы втроем замерли в шоке, визг оборвался, девчонки уже тихо подвывали у двери. Я ЭТОГО не хотела! Я вообще осознанно не собиралась ничего делать с Баськиными волосами. Хотела — да, но если бы подумала, то не стала. Раскаяние затопило меня волной стыда. «Светлая Дева, не от этого ли предостерегал Касс в лесу?»

— Чего верещите, дуры!? — первой в себя пришла тетка. — Быстро за знахаркой! — Она сделала пару шагов к невменяемым Баськиным подружкам и надавала им пощечин, чтоб прекратить истерику, когда ее слова не возымели эффекта. Девчонки замолчали, но продолжали мелко трястись у стенки.

— Леся! Что стоишь? Не видишь что ли, что от них толку мало? Сходи ты, — распорядилась она, посмотрев на меня и поняв, что я вроде визжать и выть не собираюсь. Сама же подошла к племяннице и, обняв, прижала к себе. Тут Баська отмерла и зарыдала в голос. Я же попыталась вернуть все как было, но сил уже не было ни на что, я даже с лавки встать не смогла.

— Леся! — с отчаянием перекрикивая Баськины рыдания, Анисия пыталась побудить меня хоть к каким-то действиям. — Ну, беги же!

В эту-то минуту и открылась дверь, явив нам посетителя. Это был старик в серой мантии, опиравшийся на суковатую палку в руках.

— Трактир не работает! — тетушка попыталась развернуться с Баськой так, чтоб гость не увидел бедственного положения нашей красавицы.

— Ничего, я по делу, и, кажется, вовремя… — старика не остановил холодный прием, и он шагнул внутрь помещения.

— Отшельник… — тетку осенило. — Приветствую вас, Лорд-Чародей, — поправилась она, пытаясь присесть в поклоне, не выпуская рыдающей Баськи из объятий. — Помогите, во имя Богини, пожалуйста! — взмолилась она. — Вы же можете…

— Могу. И помогу.

Я не поняла, как он это сделал, но — краткий всплеск силы, и Баськины волосы приобрели прежний вид, только цвет остался зеленым, хоть и не таким интенсивным, как раньше.

— К сожалению, структура волоса это предмет тонкий, и ничего с цветом больше поделать не могу. Подождите, пока отрастут. Предполагаю, что постепенно станут почти такими же, как раньше, хотя след останется.

— О, спасибо, спасибо… — Анисия была готова целовать благодетелю руки, если бы Баська по-прежнему не висла на ней.

— Не стоит, пустяки, — и, обернувшись ко мне и сурово нахмурив брови, чародей спросил: — ну что, Леся, пойдешь со мной?

— Что?… Куда?… — всполошилась тетка, опуская еще не до конца пришедшую в себя племянницу на ближайшую лавку и с беспокойством переключившись на меня.

Я во все глаза смотрела на старого чародея, которого судьба, или Касс, послали мне в учителя: совершенно седой, высокий и крепкий, с умным взглядом, в глубине которого пряталась улыбка. «Да, я пойду с ним, вверю свою судьбу и будущее, чего бы там не говорила тетка».

Отшельник велел нам всем выйти вон из трактира и не мешать взрослым разговаривать. Растерянная тетка Анисия не протестовала. Мы вышли на улицу и стали ждать, сидя на крыльце. Баська еще не пришла в себя от утренних событий, и поминутно бегала к коновязи у трактира смотреться в корыто с водой для лошадей. Видимо боялась — еще каких-нибудь изменений во внешности. Девчонки искоса с опаской поглядывали на меня и перешептывались. «Еще бы, сама Светлая Дева вступилась. А вот меньше ее светлый образ ножницами резать надо!» Я сидела на перилах с независимым видом, всеми силами показывая, что мне все равно, о чем они там шепчутся, равно как и о чем говорят старик с теткой. Внезапно, меня осенила идея. Пока делать все равно нечего, схожу-ка я Сеньку проведать, а то мало ли, как дальше-то судьба повернется. Я чувствовала, что моей прошлой жизни пришел конец, и хотела хотя бы попрощаться с лучшим другом. Я спрыгнула с крыльца, и, сообщив куда пошла, ни к кому конкретно не обращаясь, потопала к дому кузнеца.

Я очень торопилась, потому не стала заходить в дом, а обошла его и постучалась в окошко комнаты, где ночевал Сенька. Через пару минут показалась Сенькина взъерошенная копна светлых волос. Увидев меня, он заулыбался и улегся пузом на подоконник, свесившись наружу.

— Леська! Как здорово, что ты пришла! Че в дом не идешь? Я один, все по делам разбежались.

— Я на минуточку, Сень.

Довольная рожица мальчишки тут же стала серьезной:

— Что-то случилось?

— Все в порядке, просто я ухожу. Вот, зашла попрощаться.

— Куда?… Зачем? — Сенька так обалдел от моих новостей, что все слова растерял. — Из дома, что ли сбегаешь?

— Да нет, потом расскажу. Приходи — на нашу стоянку, на том берегу реки, где мы ночевали последнюю ночь. Через неделю. После полудня. Я выберусь и поговорим. Идет? — я посмотрела на него с сомнением: «Вдруг еще не выздровеет к тому времени?» — Ты как, ходить-то через неделю сможешь? Или давай через две, чтоб наверняка.

— Ну… — Сенька совершенно растерялся, — ну хорошо… давай через две… только…

— Сень, пойду я, а то опоздаю. Выздоравливай, — и я побежала к трактиру.

Вернулась я вовремя. Анисия и старый чародей как раз выходили на улицу. Лицо у тетушки было торжественное.

— Лесенька, Лорд-Чародей сказал, что забирает тебя учиться, — она почти задыхалась от важности сообщения. — Иди, собери свои вещи. Ей ведь нужны будут ее вещи, милорд?

Девчонки смотрели на меня широко раскрыв глаза и рты. Даже Баська отвлеклась от своей позеленевшей красоты.

Старик приподнял седую бровь:

— Да, разумеется. Возьми с собой все, что тебе нужно.

Я опрометью бросилась наверх, вслед донеслись теткины слова:

— И зайди, когда соберешься, ко мне в комнату. Я хочу тебе кое-что отдать.

Я расстелила на своем тюфячке Кассиев плащ и побросала на него свои скудные пожитки из сундука. «Мда… не густо». Несколько чистых простых рубашек, запасные штаны, разная мелочь, комплект одежды на зиму потеплее… «О! Даже зеленый сарафан, с вышивкой по вороту и подолу завалялся на дне, насколько я помню, или, вернее, поскольку не помню, ни разу не надеванный. И как он только сюда попал-то! Спешите видеть — Леся в сарафане, все селение со смеху помрет». Я представила как я, в этом наряде, с растрепанными, как всегда, лохмами, одергивая расшитый подол и воровато оглядываясь, перелезаю через забор нашего участка к ребятам, ожидающим на улице, спрыгиваю вниз, и самым глупым образом висну на вышеупомянутом заборе, зацепившись за него вышеупомянутым подолом. Я нервно захихикала. Оставив сарафан в сундуке, уложила остальные вещи поплотнее, добавила несколько мелочей разбросанных по комнате, завернула все это богатство в плащ, и, оглядевшись в последний раз, пошла к тетке.

Анисия сидела за своей конторкой и вертела в руках какую-то безделушку. Обернувшись на стук двери, она увидела меня и встала.

— Лесия, я должна отдать тебе твое наследство, — она протянула мне маленький сверток. — Это все, что нашли при твоей матери.

В кусок тонкой дорогой ткани было что-то завернуто. Я неловко приняла его, выронив на стол. Он развязался, и из него высыпалось три серебрушки и простенький амулет на шнурке — сплетенное из деревянных бусин колечко. Я уже видела его, несколько раз тетка показывала мне, когда я спрашивала о матери, и обещала отдать, когда вырасту. У каждой взрослой девушки должен быть амулет, охраняющий ее от несчастий. Обычно такие получали по наследству, в дар от близких людей, реже покупали у проезжих чародеев, но не было в трех королевствах ни одной женщины, у которой не было бы амулета на шее или в виде браслета. В ночь на совершеннолетие, девочка вешала его на Священный Дуб Богини, который рос обязательно в каждом селении, а утром одевала и носила, практически не снимая, пока не становилась старухой. Многие носили и потом, но считалось, что после выхода из детородного возраста, амулет можно и подарить кому-нибудь. Чаще всего внучке. Вот такая безделушка, которая переходила от бабки из поколения в поколение, носилась многие годы, и считалась самой действенной защитой. Лучше всего амулеты зачаровывали барды. Еще бы! Нет, целители и стихийники, которых обычно называли просто чародеями, тоже могли заклясть предмет, но накладывать чары усиления или ослабления сил, предсказания, предметное волшебство и связь людей с Богиней — это была прямая способность и обязанность менестрелей, потому у них и выходило лучше. Я вспомнила, как Кассий в лесу сказал мне, чтоб не воображала себя великой врачевательницей, ибо у целителя все равно выйдет лучше…

— Леся! — меня, похоже, окликают уже не в первый раз. — Ну Леся же! Сколько можно витать неизвестно где! — тетка была опять недовольна.

— Я тут, я слушаю…

— Да неужели?? Знаю я тебя! Опять все пропустила мимо ушей! — Анисия была не просто недовольна, она негодовала.

— Ну почему же… я все слышала…

— И что же?

— Нууу… — промямлила я, — буду я хорошей девочкой и не буду вас там позорить дикими выходками, — я лихорадочно пыталась сообразить, что могла еще говорить тетка, которая сейчас, в такт моим словам энергично кивала головой. — Буду слушаться наставника… эээм… буду…

Громко хлопнула дверь, избавив меня от этого мучения. В комнату ввалилась наша необъятная кухарка и запричитала в голос, имея явное намерение меня обнять:

— Ли-е-ся-а-а-аа! — попыталась увернуться, но куда там мне! Через пару секунд, я, слабо пискнув, была стиснута, прижата мощной дланью где-то у нее подмышкой, и вынуждена смириться с судьбой. — Ди-е-е-е-вочка моя… — продолжала голосить кухарка.

— Это что за балаган?!! — тетка совсем рассердилась. — Тебя кто звал?

— Не отдам! Не пущу сиротку на убой! А тебе лишь бы избавиться поскорее! Невинное дитя на убиение отдаешь!

— Богиня! Не на убиение, а в обучение. Бард разглядел дар и прислал за ней учителя, — Анисия на последних остатках терпения пыталась что-то объяснить, но безуспешно, кухарка продолжала причитать, прижимая меня к себе:

— Лесенька, девочка моя… да как же так… — и далее по кругу про невинное дитя и жестокую судьбу.

Тетка только закатила глаза и махнула рукой — доказывать что-то было бесполезно.

— Вон ему об этом расскажи, — махнула она рукой в сторону окна, где было видно отшельника, разговаривающего с нашей соседкой, решившей воспользоваться появлением чародея и заговорить-таки больной зуб, с которым никак не могла справиться наша знахарка.

Этот довод подействовал безотказно. Кухарка притихла и задумалась — видимо перспектива высказывать претензии старому чародею, никакого вдохновения у нее не вызвала. Объятия раскрылись, и я наконец-то смогла вздохнуть полной грудью. Собрав со стола свое рассыпанное имущество, я резво вымелась на крыльцо трактира. Следом вышли и женщины.

Во дворе уже собралось полсела, потому как слухи о том, что «Леську забирает старый отшельник из Чернолесья, чтобы в своих колдовских обрядах принести в жертву Темной Хозяйке» распространялись с быстротой пожара. Я бы предпочла уйти в менее торжественной обстановке, но меня, как всегда, никто не спрашивал. Под всеобщее молчание и жалостливые взгляды, я получила свой прощальный поцелуй от тетки Анисии, и, покачивая легким узелком со своими пожитками, как сквозь строй, пошла за отшельником. Со стороны, наверное, казалось, что как овечка на заклание, а на самом деле с легким сердцем и душой я прощалась с опостылевшей прошлой жизнью. И жаль мне было только дружбы с Сенькой. Впрочем, я надеялась на скорую встречу.

— Отец, не женись на ней! — Касс порывисто вбежал в личные княжеские покои.

— Кассий, — князь недоуменно приподнял бровь, развернувшись в своем кресле, — что это значит?

— Не женись на этой… Коэнрийской девчонке, она принесет тебе несчастье и смерть! — юноша присел на скамеечку стоящую у ног отца и схватил его руку в свои. — Отец, это предчувствие мучает меня давно, я не говорил тебе, думал, что это глупости. Я попросил Учителя, и он помог мне провести обряд. Теперь я точно знаю — это предвидение, ты не должен на ней жениться!

Князь Густавий задумчиво потер лоб свободной рукой и опустил ее сыну на голову, ласково потрепав волосы.

— Видишь ли, мой мальчик, — задумчиво сказал он, — Дело в то, что жениться на ней как раз и есть мой долг. Властители — люди, которые отвечают за других, которые управляют и руководят. За эту власть над судьбами страны мы должны иногда жертвовать своими желаниями и радостями. У вас, Чародеев, есть свой долг и обязанность, у нас, Правителей, свой, и никто не может изменить этому долгу. Я очень любил твою мать. Но тот же долг развел наши пути, ты знаешь. Теперь моя обязанность связать свою судьбу с наследницей Коэнрия, что бы мне ни сулили судьба и предчувствия. И долг юной принцессы связать свою судьбу с таким вот старым солдатом, как я. Как бы ей ни хотелось другого выбора. Надеюсь, что девочка понимает это. Или поймет со временем. А что там кому прядет судьба… — князь сжал руку сына в своей, и тот поднял голову, заглянув в глаза отца, — поживем-увидим, — и не было тоски во взгляде властителя Эдельвии, как всегда, он светился уверенностью и спокойствием.

Касс отогнал воспоминания двенадцатилетней давности, которые его охватывали каждый раз перед этой дверью с тех пор, как опять стали говорить о союзе с Коэнрием, и постучал в кабинет князя. Как всегда, не дожидаясь ответа, он зашел, стремясь поскорее увидеть того, кто был внутри. Столько лет они знакомы, и он уже не зеленый мальчишка, но до сих пор его охватывал трепет при виде статной фигуры отца, сидящей в кресле вполоборота к двери.

— Приветствую тебя, мой Князь, — Касс прошел на середину кабинета и опустился на одно колено, склонив голову. Отец встал с кресла и, шагнув навстречу, поднял и, на мгновение, прижал к себе.

— Здравствуй, сын, — князь опустился обратно в кресло, кивнув менестрелю на стул рядом, но Касс предпочел присесть на скамеечку у ног отца, которую помнил с юношества. Поправил на поясе малый меч и осмотрелся. Не смотря на то, что с тех пор как он был тут в последний раз, прошло больше года, ничего не изменилось ни в комнате, ни в облике отца. Все тот стол, те же тяжелые портьеры на окне, так же тикают часы на камине, чародейские кристаллы освещают кабинет, оставляя по углам смутные тени. И тот же спокойный, чуть ироничный взгляд карих глаз седого человека напротив, так похожих на его собственные.

— Не расстаешься с оружием даже в княжеских покоях, мальчик? — как всегда князя забавляло трепетное отношение сына к своим мечам.

— Разумеется. Ты же помнишь, как я не люблю оставлять хотя бы один из них. Всегда быть при оружии учил дед.

— Да, конечно, но это смешно. Твой дед был старый параноик. Что тебе может грозить дома, в моих комнатах? — Густавий, так же как и сын рассматривал собеседника после долгой разлуки. Глаза его смеялись. Он отдыхал перед серьезным разговором за ничего не значащей беседой.

— Мечи часть меня, отец, ты же знаешь. В знак уважения к тебе, я оставляю один из них у входа…

— И ходишь по дворцу, гремя железом и пугая моих придворных угрюмым видом, — рассмеялся князь, обрывая фразу Касса. — Ладно. Рассказывай, как там на севере?

— Вот, — Кассий достал ворох свитков и бросил на стол, — Это передал мой человек от нашего посла в Коэнрие. А это, — еще несколько свитков упало сверху, — передал для тебя приор Силений. Хранитель прислал ему вести. Мне дозволено рассказать…

Они проговорили около двух часов, обсуждая международную политику и свежие новости с севера. Под конец Князь спросил:

— Касс, ты видел ее?

— Отец, это смешно, тебе сорок шесть лет, ты говоришь про долг, но тебя заботит, как выглядит девчонка, которая даже мне, почти в дочери годится. Женись на ней, раз должен и покончим с этим конфликтом. Но не пускай ее дальше постели — я говорю от Круга. Чародеи поддерживают правящую династию, это не мои слова. Ты знаешь, была бы моя воля, я бы ее и во дворец не пустил!

— Мальчишка! — князь резко встал из кресла и стал раздраженно ходить по кабинету. — Моя жизнь и судьба, не твоя забота! И не вашего Круга. Я спрашиваю — ты видел ее? Я не одуревший от любви к молоденькой девочке старый пень, я хочу знать. Какая она? О чем думает? Чем живет? Достойна ли быть княгиней Эдельвии? — и, резко остановившись напротив пытающегося встать Кассия, взмахом руки повелел ему оставаться на месте, — Что говорит твое предвиденье? Она родит мне наследника?

Касс, проиграв поединок взглядов, опустил голову и нехотя ответил:

— Предвиденье остается тем же, что и двенадцать лет назад. Это другая девушка, но она принцесса Коэнрия. Брак с коэнрийской принцессой сулит тебе несчастье и гибель. Тебе, но не династии. Да, она родит тебе наследника.

— Хорошо, — мрачный взгляд князя посветлел, и на губах появилась улыбка. — Это главное. Марсия умерла родами вместе с младенцем. Элевия родила девочку, но обеих унесла эпидемия. Я до сих пор скорблю о моей дочери, ей было бы уже двенадцать лет. Ты не можешь быть моим преемником как бастард и как чародей. Я уже отчаялся, сын. Пусть хоть эта жена родит мне наследника, а вы с Тиберием позаботитесь о том, чтоб он был достойным продолжателем династии, если вдруг меня не станет. А еще она принесет долгожданный мир и согласие между нашими странами. Я уже почти люблю ее, Касс. Расскажи мне о ней. Ты видел ее?

— Да. Я видел ее, но она не видела меня, — Кассий осторожно подбирал слова, борясь со своими чувствами. — Она серьезная, умная. Не сияющая красавица, но вполне миленькая. Худенькая и невысокая. Мой человек, что приглядывает за ней, чтоб и эта не пропала бесследно, говорит, что не по годам рассудительна. Послушная и любящая дочь. Знает о своем предназначении чуть не с колыбели и согласна быть залогом мира между двумя странами. Добра и кротка нравом. Светлая Дева, просто созданье небесное получается! Не женись на ней, отец! На свете много других девушек, даже других принцесс, что принесут тебе наследника не лишая тебя жизни!

— Но не принесут мира с Коэнрием. Все решено, сын, отказ от свадьбы обесчестит меня. Слишком давно и долго все этого ждут. Не печалься, судьба умеет шутить и давать двусмысленные пророчества. Может не все так определенно, и вы как-то не так толкуете предсказание.

— Круг поручил так же передать тебе, что в предсказании есть одна неясность — если ты не впустишь ее в свое сердце, не будешь доверять ей, то, возможно, гибели удастся избежать, но рассчитывать на это неверно и очень маловероятно. Отец, — с болью в голосе продолжал Кассий. — Будь осторожен. Я не хочу потерять тебя. И государству ты нужен. Ни Тиберий, ни я не справимся с таким бременем. Даже вместе. А учитывая его отношение ко мне…

— Глупости, — пренебрежительно отмахнулся князь, — я еще не умираю, а даже если что и случится — страна переживет, не такое переживала. Справитесь. Иди, отдыхай, я пока изучу бумаги, утром поговорим. Я так понимаю, что ты опять ненадолго?

— Да, послезавтра крайний срок. Я должен ехать на границу с Руазием. Завтра вечером сбор Круга, а потом Силений хочет меня видеть.

— Ну, вот и славно. Иди, мне есть над чем подумать.

В ненастную ноябрьскую ночь, когда за окном то и дело раздавались раскаты грома и сверкали молнии, а дождь лил, словно из ведра, у баронессы фон Кегнестель начались схватки. Роженица была двадцати лет отроду, неопытна, поскольку это были ее первые роды. Во всех залах, комнатах и переходах огромного особняка горели свечи, прислуга в суматохе сбивалась с ног, юная баронесса охала и время от времени истошно кричала, повитуха причитала, призывая на помощь Светлую Богиню, а барон фон Кегнестель нервно ходил по длинному коридору, заложив руки за спину, в ожидании рождения наследника. К двум часам ночи в семье фон Кегнестель появилась крошечная девочка. Баронесса была так измучена тяжелыми родами, что едва прижав к груди младенца, уснула. Барон с легким разочарованием взглянул на дочку и удалился в свои покои. А крошку передали кормилице, молодой статной башангке, которая двумя днями раньше тоже родила девочку. Постепенно огни в особняке погасли, все разбрелись по своим комнатам, и поместье семьи фон Кегнестель погрузилось в сладкий сон.

Не спала только кормилица. Едва взяв девочку на руки, она почувствовала насколько слаба и болезненна новорожденная, но промолчала. Женщина прикладывала малышку к груди, надеясь, что молоко придаст ребенку сил, но безуспешно. Девочка слабела на глазах, ее дыхание затруднилось, и вскоре кормилица с ужасом поняла, что душа новорожденной отлетела к Светлой Богине. Башангка сама похолодела от страха, когда представила, что ее ждет утром. Злые языки непременно напомнят ей о ее иноземном происхождении, возможно даже обвинят в убийстве малютки. Конечно, баронесса всегда была добра к ней, но и она, как мать, наверняка не простит, что не уберегла ее долгожданного первенца.

Кормилица заметалась по комнате с ребенком на руках, как загнанный в клетку зверь, не зная, что делать и как быть. Внезапно остановилась и посмотрела на стоящую в углу комнаты люльку, в которой сладким сном спала ее собственная дочка — розовощекий и пышущий здоровьем младенец. Как в тумане, башангка перепеленала двух малышек, невольно навсегда поменяв судьбу собственной дочери. Утром подмены не заметили — ночью родители как следует не рассмотрели дочку, девочки обе были темноглазы, а в остальном все новорожденные очень похожи между собой. Баронесса была очень опечалена смертью ребенка кормилицы, и, при этом, про себя благодарила Светлую Деву за то, что такая ужасная участь не постигла ее собственную малышку. Все замечали как по-матерински ласкова кормилица с маленькой баронессой, и печально качали головами, полагая, что башангка таким образом отдает малютке свою нерастраченную материнскую любовь. Никто и не подозревал, какую тайну хранит эта молчаливая темноволосая женщина и какой страшный грех она взяла на свою душу.

Годы летели, юная баронесса взрослела, но совершенно не радовала своих родителей, была избалована и непослушна. К кормилице она относилась более тепло, чем к собственной матери, однако и та порой не могла совладать с несносным характером девочки. Когда Жардинии исполнилось тринадцать, а баронесса фон Кегнестель после нескольких неудачных попыток наконец-то подарила мужу наследника, непослушную старшую дочь под присмотром кормилицы отправили в загородное семейное именье, принадлежавшее матери барона Кегнестель. Ходили слухи, что девочка не родная дочь барона, что баронесса, по-видимому, зачала малышку в грехе с каким-нибудь иноземным любовником, иначе как объяснить такую яркую, но абсолютно чуждую роду фон Кенгнестель внешность юной леди. К счастью кормилицы, слухов о подмене ребенка не было и в помине, сплетникам в свете более нравилось смаковать истории о неверных женах и мужьях. Старая и подслеповатая вдова фон Кегнестель, в отличие от родителей девочки, внучку полюбила всей душой, и та ответила ей тем же. Вечерами Жардиния играла в каминном зале на клавесине, иногда пела, и голос ее звенел как хрустальные колокольчики. Вдова слушала внучку с умилением, устроившись в кресле-качалке поближе к огню, а кормилица обычно рукодельничала, расположившись за столом вблизи окна. Бабушка учила юную баронессу правильно одеваться, правильно говорить и держаться в обществе, наняла для нее учителей, которые обучали девочку танцам, пению, рисованию, стихосложению. Кормилица же рассказывала Жардинии удивительные истории про дальние страны и города, а в особенности про Башанг, его людей, образ жизни, обычаи и традиции, сильно отличающиеся от того, что привычно было видеть в Руазии. Как цветок, получивший долгожданную воду, так и юная баронесса благодаря вниманию и любви этих двух одиноких женщин, росла и расцветала на глазах. Когда в день своего шестнадцатилетия она вышла к гостям в подаренном бабушкой пурпурном платье из парчи, рубиновом колье, удачно оттеняющем оливкового цвета кожу, с высоко подколотыми темно-каштановыми волосами, украшенными живой алой розой, присутствующие ахнули, кто от дерзости наряда юной леди, кто от яркой внешности повзрослевшей баронессы. Жардиния расцвела, подобно прекрасному цветку, из взбалмошной угловатой девочки выросла умная грациозная девушка. Одно было плохо — юная баронесса, хотя и становилась с годами спокойней и рассудительней, по-прежнему тепло относилась к бабушке и кормилице, но по отношению ко всем остальным была надменна и высокомерна. Старая мадам фон Кегнестель, ослепленная любовью к внучке, старалась не замечать ее эгоистичности и гордыни, а кормилица лишний раз боялась сделать девочке замечание, чтобы не разрушить их доверительные отношения.

В один из теплых сентябрьских дней Жардиния вышла на прогулку в рощу, расположенную недалеко от их имения. Юная леди шла по тропинке не спеша, любовалась разноцветными листьями на деревьях и напевала незатейливую детскую песенку. Неожиданно ее окликнули. Обернувшись, баронесса увидела старца в сером балахоне с капюшоном. Длинные седые волосы, борода, мудрый взгляд черных глаз внушали девушке доверие. Приняв незнакомца за служителя Светлой Богини, девушка почтительно поклонилась ему:

— Доброго Вам дня, милорд.

— И вам доброго дня, юная леди, — улыбнулся старец и подошел к ней ближе. — Это очень полезно для молодого организма гулять на свежем воздухе.

— Я люблю прогулки и день сегодня такой теплый, — поддержала разговор Жардиния.

Обычно она не была так любезна в общении с незнакомыми людьми, но перед старцем почему-то робела, он внушал ей уважение и немного страх. «Он скорее похож на чародея, вот бы узнать так это или нет», — подумала девушка, но вслух спросить не решилась. Но собеседник ответил сам, будто прочитав ее мысли:

— Я чародей, дитя, можешь звать меня приест Еугений. Пойдем, пройдемся по тропинке, ты расскажешь мне то, что тебе известно о чародеях, о силе.

Жардиния послушно пошла рядом со старцем.

— Я немного читала о чарах, о том, что бывает сила, а бывает власть, о священном алтаре, но никогда раньше я не разговаривала с настоящим чародеем.

— А думала ли ты когда-нибудь, дитя, о том, чтобы и самой обладать силой?

Жардиния остановилась, удивленно посмотрела на старца:

— Шутите? Конечно, я бы хотела. Но вряд ли это возможно…

— Почему ты сомневаешься, девочка? — улыбнулся Еугений.

— Ну, потому, — опустила глаза Жардиния, — что у меня в роду нет никаких чародеев, и вряд ли я обладаю каким-то даром. Мои родители — обычные люди, бабушка — она очень хорошая, но тоже ничего не смыслит в чарах.

— А твоя кормилица? — хитро посмотрел на нее приест, — она ведь из Башанга?

— Да, из Башанга, — подтвердила девушка, — но разве имеет это отношение ко мне?

— Конечно, — кивнул старец, — А если я скажу тебе, что кормилица и есть твоя настоящая мать?

Жардиния изменилась в лице, от неожиданного известия она едва не заплакала:

— Но, но… значит я даже и не баронесса вовсе, я еще и не благородного происхождения. Как это могло произойти?

В том, что старец сказал ей правду, девушка не сомневалась ни секунды, хотя и поверить в страшную новость не хотела. Приест положил ей руку на плечо:

— Успокойся, дитя, это длинная история и лучше ее не тревожить до поры до времени. Главное, такова была твоя судьба — стать баронессой. А в будущем ты выйдешь замуж за короля Руазия. Девочка, ты хочешь силы и власти?

Вытерев слезы, Жардиния внимательно посмотрела на старца. Кажется, он был абсолютно серьезен, как бы странно не выглядела эта встреча и их разговор.

— Так что скажешь, юная леди?

— Хочу… — прошептала девушка, и глаза ее сверкнули ожиданием.

— Ну, вот и хорошо, дитя. У тебя есть задатки, твоя настоящая родня обладает способностями к чародейству, и ты сможешь. А дальнейшее будет зависеть только от тебя самой. А теперь ступай домой, будь умной девочкой и никому не рассказывай о нашей встрече. Придет время, и мы встретимся с тобой вновь.

Жардиния была как в тумане от произошедшего. Еще раз поклонилась почтительно приесту на прощание, и, развернувшись, пошла в сторону дома. Когда через несколько шагов она обернулась, старца уже не было — он словно растворился в воздухе, хотя, впрочем, решила девушка, наверное, так оно и было.

Прошло несколько месяцев с тех пор, как Агния и Виллем поселились у гостеприимного барона Орта. Жизнь вошла в привычное русло, утром завтракали втроем под веселый щебет Агнии, потом барон отправлялся в оранжерею, возился в саду c любимыми цветами, иногда уезжал до соседнего поместья по делам, Агния и Виллем тем временем уходили дальше по морскому берегу, где чародей мог свободно практиковаться в использовании силы. С каждым разом получалось все лучше и лучше, он научился брать жизненную энергию не только у деревьев и растений, но и у животных, водившихся в округе. Что происходило с бедными зверушками после таких вот занятий, чародей даже не видел, так как расстояние, с которого он мог взять энергию, тоже увеличивалось с каждым разом. Агния сожалела лишь об одном — что для использования существа в таких вот целях, оно обязательно должно было быть ущербным — либо подверженным болезни, либо раненым. Над здоровыми и сильными чародей не имел власти. Но, думалось девушке, когда настанет момент использования жизненной энергии людей, все станет гораздо проще, ведь чистых душой и телом намного меньше, чем людей порочных, а значит и границ у Виллема практически не будет.

Обедали обычно Агния с Виллемом вдвоем, так как барон уезжал по делам. Иногда у поместья появлялись торговцы с городскими товарами, в основном тканями и милыми женскими безделушками, которые девушка скупала в огромных количествах, пользуясь щедростью Орта, влюбленного в красавицу без памяти. После ужина брюнетка навещала Жельксия в его спальне, а когда барон засыпал с блаженной улыбкой, на цыпочках пробиралась в спальню чародея и погружалась в сладкий сон в его крепких объятиях. И все трое чувствовали себя вполне довольными жизнью, пока в один дождливый вечер в дверь не постучали, и на пороге поместья не появился высокий худой старик с длинными спутавшимися седыми волосами и такой же длинной седой бородой.

Истрепанный балахон старца был мокрым от дождя, цепкий взгляд черных глаз излучал что-то необъяснимо страшное, от чего у вышедшего навстречу гостю добродушного барона, побежали по коже мурашки.

— Господин барон, я бы хотел увидеться с леди Агнией, которая, насколько мне стало известно, гостит у Вас в настоящее время. Я ее бывший наставник — приест Еугений из Руазия, — сухо сказал старец и, не дожидаясь приглашения, прошел к большому камину в гостиной, оставляя мокрые следы на роскошном башангском ковре. Барон засуетился, махнул горничной рукой, чтоб та приготовила комнату и одежду для нежданного гостя.

— Сейчас, господин приест, мои слуги приготовят вам комнату и сухую одежду, и леди Агнию позовут.

Девушка же уже сбегала по мраморной лестнице, цокая каблучками, на ходу поправляя шнуровку на домашнем платье. Вид у нее был испуганный и удивленный, однако, стараясь не показать своего смятения, она заулыбалась и, поклонившись, поцеловала милостиво протяную худую старческую руку.

— Приест Еугений, чем обязана я Вашему визиту?

— Дочь моя, меня привели к тебе серьезные обстоятельства, но о них нам лучше будет поговорить наедине после ужина, любезно предложенного господином бароном.

— Да, конечно, я понимаю, — Агния кивнула.

Ужинали молча, девушка была мрачнее тучи, старец прожигал присутствующих недобрым взглядом, и все старались поглощать пищу, не поднимая глаз от тарелок.

Виллем ощущал нечто похожее на надвигающуюся грозу, когда еще не слышишь грома, и молнии не освещают небо, но сам воздух наполнен предчувствием. Добряк Орт наконец-то, не выдержав тишины, постарался завести разговор:

— Агния, а ты не рассказывала, что была ученицей приеста.

— Да, действительно, Агния, и я тоже не знал об этом. Ты же говорила, что не наделена даром силы кажется, — поддержал барона Виллем.

Брюнетка печально посмотрела на него и снова опустила глаза. За нее ответил старик:

— Агния и не была моей ученицей, я скорее не наставник ей, а отец, взявший на воспитание осиротевшую девушку. Впрочем, эта долгая история и, быть может, она сама расскажет ее вам, господа, как-нибудь в другой раз. А сейчас, я должен извиниться, но мне нужно подняться в комнату и поговорить с дочерью с глазу на глаз. Так как дело важное и отлагательств не терпит. Пойдем, дитя.

Приест Еугений поднялся из-за стола и направился к лестнице, ведущей наверх, Агния, опустив голову и потупив взор, проследовала за ним. Виллем и Жельксий, не сговариваясь, переглянулись и также покинули столовую. Выйдя на террасу и опершись на резные перила, закурили длинные сигары. Дождь как раз закончился, воздух был наполнен свежестью, но мужчин это не волновало, как-то тревожно им было обоим за ставшую такой близкой зеленоглазую красавицу.

— Агния, я не узнаю тебя! Что ты творишь? Живешь тут в свое удовольствие, а как же наш темный Господин и его войско, которые томятся в ожидании и жаждут выйти на эту бренную землю? — приест Еугений быстрыми шагами ходил по комнате от окна к двери и обратно.

— Не понимаю, к чему эта излишняя театральность, Еугений? Эти пылкие напыщенные речи, этот дурацкий образ старца в балахоне? — Агния сидела на пуфе у туалетного столика и невозмутимо разглядывала себя в круглое зеркало в тяжелой золоченой раме, лишь краем глаза улавливая отражение приеста за своей спиной. — Все мы люди и имеем право иногда расслабляться и получать удовольствие. И кроме того, я здесь не только прохлаждаюсь, как ты успел заметить я обучаю темного чародея, наш козырь в битве, которая предстоит.

Еугений раздраженно остановился посреди комнаты, поймал взгляд девушки в отражении зеркала:

— Мы не люди, Агния, пора бы уже уяснить для себя этот факт! И нет у нас никаких прав, лишь долг перед темным Господином за данный шанс изменить то, что нам так хотелось когда-то изменить!

Агния печально кивнула и опустила глаза. Прав Еугений, слишком много она о себе возомнила в последнее время. Почувствовала красивой женщиной, влюбилась в чародея этого, а кто она на самом деле — от человека в ней осталась лишь душа, и то неприкаянная, неупокоенная, никому не нужная. Тело ее настоящее давным-давно обратилось в прах, да и не было то тело так совершенно, так прекрасно как это. Понравилась бы она Виллему невзрачной простушкой, которой была? Сомнительно… Хотя, она и сейчас ему не нравится, он напрочь лишен всех человеческих чувств, и просто принимает ее ласки, не отталкивая.

— Агния, эй, ты что плачешь? — взволнованно спросил приест, опустив руку ей на плечо, — ну, прости меня, девочка, я же тебя как дочь люблю, не хотел тебе напомнить ничего из той жизни.

Агния встала, развернулась, подняла на него глаза и приест с ужасом увидел что они полны слез. Он прижал ее крепко, гладил по голове и чувствовал себя ужасно виноватым.

— Глупый я старик, деточка. Чего я на тебя взъелся сегодня сам не пойму. Просто устал, наверное. Нервы… при дворе этом Руазийском, будь он не ладен вместе с королевой их и ее выродками! А тут еще от Господина посланник пришел пять дней назад. Недоволен хозяин наш тем, что ты в Эдельвии развлекаешься. Чародей уже в силу вошел, его бы в Вейст отправить, ко двору пристроить. А у вас все забавы да прогулки. Ну я тоже сгоряча сорвался, сюда приехал в кратчайшие сроки, вот так, Агния… Простишь меня? — Приест почти ласково посмотрел на девушку, та улыбнулась печально:

— Конечно, Еугений, я и сама виновата, заигралась я на самом деле с ним, от тебя не могу я этого скрыть.

Агния подошла к окну.

— Он действительно так хорош, юноша этот? — Старец сел на краешек кровати.

— Да, Виллем — темный чародей великой силы, он еще не совсем научился пользоваться своими возможностями, но поверь, то, что я успела увидеть, впечатлило бы даже тебя.

— Допустим. Я взгляну на его умения. Агния, дочка, а как мужчина-то он чем тебя привлек? Прости, что опять напомню старое, но ведь ты ненавидишь всех мужчин, у тебя так замечательно получалось использовать их в своих целях, играть ими как пешками, именно потому, что сама ты в душе презирала каждого. Что произошло? Чем он лучше всех остальных?

Агния молчала, приест терпеливо ждал ответа. Удивительное дело, старик больше не казался таким пугающим как при первом появлении в доме барона, ледяной взгляд его черных глаз казалось оттаял, а резкие черты лица будто разгладились сами по себе, длинные седые волосы и борода теперь выглядели благородно и даже балахон лишь добавлял фигуре старца величественности.

— Он меня понимает, Еугений, — наконец-то ответила Агния, — я чувствую это, я читаю его мысли как свои собственные.

— Дитя, я не хочу, чтоб твое сердце было разбито, а он его разобьет, ты же понимаешь кто он и какова его миссия. Ты знаешь, что происходит с людьми после инициации. В нем нет больше ничего живого, и не будет.

Старец встал с кровати, подошел к дочери, все также стоявшей у окна и смотревшей вдаль на морскую гладь, обнял ее сзади за плечи.

— Во мне тоже нет ничего живого, и не будет, поэтому мы с ним понимаем друг друга… — тихо сказала девушка.

— Возможно и так… — также тихо согласился с ней Еугений.

Приест спускаться в гостиную не стал, приняв ванну, лег отдыхать после долгой дороги. Красавица же спустилась к барону и чародею, которые, уже порядком истомившись в ожидании, сидели в креслах у большого камина в гостиной и курили длинные сигары. Увидев девушку, оба подскочили и едва не побежали ей навстречу.

— Агния, дорогая, мы Вас с лордом чародеем уже заждались. Вы будете пить с нами вечерний чай? Я сейчас велю прислуге сварить свежий, — засуетился розовощекий барон, подхватывая Агнию под руку и провожая к креслу у камина.

Виллем подхватил девушку под другую руку, шепнув на ухо:

— Нам нужно поговорить.

Сев в кресло, Агния улыбнулась своим кавалерам:

— Спасибо, господа, все хорошо, я наверное выпью чаю. А приест Еугений уже отдыхает в комнате для гостей.

— Но кто этот приест? Он действительно Вас воспитывал с детства, Агния? — придвигая свое кресло ближе к девушке и присаживаясь, полюбопытствовал барон. Виллем, оставшись без кресла, присел прямо у самого камина на пушистой белой шкуре, чем вызвал неодобрительный взгляд хорошо воспитанного Жельксия и очаровательную улыбку Агнии, умилившейся такой непосредственности чародея.

— Приест Еугений мне как отец, он воспитывал меня долгие годы. Не обращайте внимания, господа, на произведенное им неприятное впечатление. Он был несколько взволнован ложными обо мне известиями. Моим, так сказать, неподобающим молодой девушке образом жизни в обществе двух мужчин.

Барон залился краской, а Виллем украдкой подмигнул красотке.

— Но я убедила приеста, что моей чести ничего не угрожает, я живу здесь под опекой и защитой двух благородных людей.

Жельксий залился краской еще сильнее, понимая, как сильно Агния ввела в заблуждение своего отца-приеста.

— Кх-кх, — закашлялся барон, — Агния, дорогая, чтобы убедить приеста Еугения в чистоте моих намерений относительно Вас, я готов просить у него Вашей руки.

Тут уже дар речи потеряли одновременно чародей и девушка.

— Нет, что Вы, Жельксий, я думаю пока слишком рано говорить приесту о таких вещах, нужно время.

— Конечно, дорогая Агния, все как Вы скажете — заулыбался барон, и, схватив ее тонкую кисть, поцеловал своими пухлыми влажными губами.

Агния жеманно захихикала, чародей неодобрительно покачал головой, и резко встав, прошел в столовую, где уже накрыли вечерний чай. После чаепития, все уставшие и переполненные впечатлениями, разошлись по своим комнатам. А еще позднее, под одеяло Виллема бесшумно, как обычно, нырнула Агния.

— Барон уже предложил мне руку и сердце. А Вы, Лорд-Чародей, не хотите тоже подтвердить чистоту и серьезность Ваших намерений относительно меня? — прошептала ему на ухо зеленоглазая красавица и тихонько засмеялась. Хотя его ответа на шуточный вопрос она ждала очень серьезно.

— Я подумаю… — Виллем в темноте скользнул рукой по ее щеке, едва коснулся губами ее полураскрытых губ. И, как обычно, она сладко уснула на плече чародея. Даже в темноте Виллем видел, как Агния улыбается во сне.

Он шел по тропинке, ведущей к озеру, почти наугад. Какое-то неведомое чувство подняло юного чародея в эту ночь и заставило выйти в дворцовый парк. Сквозь темные кроны вековых деревьев сверкали золотистые огни далеких звезд, в воздухе пахло жасмином, ночная птица вскрикивала где-то вдали. Не доходя до озера, он остановился за кустами роз. На скамейке у воды сидели двое. Мягкий свет фонаря, стоявшего на земле у их ног, освещал фигуру девушки, склонившей голову на плечо высокого юноши. До Виллема донесся обрывок фразы:

— …как же я счастлива, Эд.

— И я, дорогая моя Ежелия, самый счастливый человек во всей Эдельвии, да, наверное, и во всем мире, потому что встретил тебя. Со мной никогда раньше не случалось такого, для меня чувство к тебе — это что-то новое, что-то невероятно сильное. Я долго боялся сказать тебе эти слова, но я люблю тебя.

Виллему стало холодно оттого, что сейчас выскочка Эддий говорит его любимой девушке те слова, которые так и не осмелился сказать он сам, что не он, а другой гладит сейчас ее роскошные волосы, прижимает к себе и пробует вкус сладких губ. Виллем закрыл глаза, чтобы не видеть как те двое ласкают друг друга, заткнул уши, чтоб не слышать их шепота. Развернулся и бросился бежать наугад прочь от этого ужасного места, споткнулся о камешек на тропинке, больно ударился коленкой, встал, побежал снова по направлению к зданию школы, чувствуя горячие слезы на щеках. «Пусть это будет только сон. Я проснусь и пойму что ничего не было», — крутилось в голове у юного чародея. И он бежал, спотыкаясь, размазывая по мокрым щекам грязь, ощущая страшный холод, сковывающий сердце.

Яркие солнечные лучи разбудили чародея. На часах было половина десятого утра. Агнии возле него не было, хотя Виллем точно помнил, что засыпала она с ним. Встав с кровати, мужчина оделся, умылся приготовленной для него водой в медном кувшине. Подойдя к письменному столу, заметил белоснежный конверт. Письмо было от Агнии, бумага даже хранила сладкий запах ее духов. «Милый Виллем, мы с приестом Еугением вынуждены были отбыть сегодня рано утром в столицу, как того требовали обстоятельства. Будить тебя не стала, ты так сладко спал. Барону я тоже оставила письмо с обещанием скорого возвращения и просьбой позаботиться о тебе, Виллемий. Я, действительно, постараюсь вернуться, как можно скорее, как только решу в столице все важные дела, в том числе и касающиеся твоей дальнейшей судьбы. Прошу тебя, мой друг, не отлучаться в мое отсутствие из поместья барона, быть осторожным при занятиях, не заводить никаких знакомств, поскольку твоя личность начинает вызывать интерес, и возможно, к тебе будут подсылать людей от княжеского двора или круга чародеев. До скорой встречи, лорд чародей. Искренне Ваша, Агния».

Еще раз перечитав послание, написанное красивым ровным почерком, Виллем сложил бумагу вчетверо и спрятал в нагрудный карман. Спустившись в столовую, он поприветствовал печального барона, теребившего в руках такую же надушенную бумагу от Агнии.

— Виллем, она уехала… написала, что того требуют неотложные дела…

— Да, господин барон, именно так, но мы будет ее ждать, я думаю она вернется совсем скоро, возможно даже успеет на вечерний чай, — пошутил Виллемий, стараясь подбодрить барона, что ему совершенно не удалось.

Жельксий Орт лишь грустно улыбнулся и снова начал перечитывать послание.

Увы, Агния не вернулась ни к вечернему чаю, ни на следующей неделе, ни через месяц, ни через три месяца. Дни тянулись невыносимо долго и проходили невыносимо скучно. Сдружившись, мужчины немного веселили друг друга, беседуя о жизни, сидя у камина с сигарами, или играя в шахматы на террасе. Ожидание становилось все более и более невыносимым, началась зима с бесконечными серыми дождями и слякотью. Море бушевало, раскидывая по берегу хлопья белой пены, прекрасный сад барона стоял без листвы и выглядел осиротевшим и унылым, как и сам барон Орт. Виллемий, однако, не терял времени и практиковался ежедневно в чародействе, с удовольствием понимая, как все более умело он пользуется энергией, как все более сильным становится. Ему уже не терпелось показать Агнии свои успехи, и естественно, он уже ждал отъезда в столицу, где, как чувствовал, его ожидает нечто новое, какой-то резкий поворот в жизни. Но Агния так и не возвращалась…