Тайна Спящей Охотницы

Глава 11

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ.

С подземным обедом в компании тираннозавра

и с раскрытием великих тайн

на десерт.

Вот откуда пойдут слухи на всю Историю о секретных нацистских файлах и о всяких невиданных технологиях Рейха!.. Перед глазами штурмующих Берлин советских частей, на одной из центральных улиц, всплыла на поверхность эдакая небывалая… нет, не субмарина, а субтеррина… и снова ушла в глубину, не оставив после себя ни огромного кротового хода, ни — по аналогии с водоворотом — землеворота.

Подбегая к геоскафу, Кит хотел было помахать своим — тем, за которых он был всей душой, — но воздержался, подумав, что совсем обескуражит пехотинцев и танкистов… а значит, задержит решительное наступление на несколько столь ценных в те дни секунд.

Это был, конечно, не геоскаф «Лебедь» — так, небольшая подземная лодка, сравнимая с обычной дизельной подводной…

Маркшейдер Вольф так прямо и сказал, когда Кит спустился в её натужно гудевшую при погружении, пахшую подземной сыростью, машинным маслом и паровозным углём утробу:

— Извини, Никита, тут потеснее будет, нежели на вашем прекрасном «Лебеде».

Говорил он по-русски очень чисто, со старинными переливами высоких тонов.

Кит вспомнил о горькой участи «Лебедя», вспомнил вулканический дождь его обломков, тонущих в кратере Везувия, угукнул и коротко взгрустнул… Помимо всяких технических запахов, действительно пахло могильной сыростью — и вверх тянулся землистый туман: этот эффект работы рыхлителя, пробивающего путь в земной тверди, Кит помнил еще по своему пребыванию на «Лебеде».

— Не грусти, внук, — приметил Вольф. — Скоро плачущие возрадуются…

И подав руку Анне, спускавшейся по лестнице из верхнего отсека, именуемого «прочной рубкой», он посмотрел на Бдящую Охотницу прямо-таки с настоящей дедовской любовью:

— Здравствуй, девочка моя. Дай я на тебя посмотрю.

— Здравствуй Максимилиан Вольф, родич третьего русла, — прямо в духе древнего германского эпоса, с нотками величественной симпатии ответила Анна, когда спустилась и стала смотреть Вольфу в глаза. — Мои силовые гены успешно активированы по всей цепи. Полностью активированы также гены анизотропной памяти.

Прежде, чем ответить ей, Вольф подмигнул Киту — видно, для того, чтобы тот в ступор не впадал, а воспринимал всё легко, по-философски.

— Вижу, вижу воочию, родная! — ответил он Анне и нежно так похлопал ее по плечам. — Ты бы еще живую человеческую речь активировала, чтобы не пугать славного рыцаря, который тебя разбудил и от дракона умыкнул… Я же вижу, что он сильно опасается, человек ли ты или вовсе не человек, а железный дух…

— Да. Я должна еще послушать формы речи, — сказала Анна. — Адаптация скоро наступит.

Вольф очень внимательно вгляделся ей в глаза, словно проверяя, вправду активирована ли, проснулась ли в ней человеческая душа, а потом повернулся к Киту.

— Ты сделал великолепную работу, внук! — сказал он с искренним восхищением и протянул Киту руку. — Очень нелегкую и опасную работу.

Кит не поддался и в ответ руки не протянул, напустив на себя бесчувственность неактивированного киборга.

— …Для кого это «великолепную»? Для дьявола, что ли? — не по-детски серьезно уточнил он.

Вольф посмотрел в глаза Кита не менее проницательно, чем в глаза бывшей Спящей Охотницы.

— У тебя был выбор, для кого что сделать, — не менее серьезно сказал он. — Вот если бы ты в последний момент не спохватился бы и формирование на Марсе завершилось бы, тогда — несомненно, работа была бы сделана для того, кого к ночи лучше не вспоминать. Я всё видел… Да и старый князь помог… Чудом — верно, с Божьей помощью, — ты в этот последний миг опомнился и рискнул. Ты решился на самопожертвование — и сделал великое дело… правда, с результатом противоположным тому, который ты ожидал, честно жертвуя своей жизнью… Что ж. Порой так случается, что для торжества Добра нужен как раз противоположный результат наших дел.

— Какого такого «Добра»? — не сдавался Кит.

— Нас с тобой ждет большой разговор, — сказал Вольф, подняв указательный палец скорее не в небо, а в поднимавшуюся все выше над геоскафом поверхность земли. — И мы должны закончить его прежде, чем вступим в сражение с армадой Председателя. — Тут он показал тем же пальцем вниз, прямо в преисподнюю. — Пока оно не началось, тебе придется принять на веру, что теперь я на вашей стороне… Нет, ты, конечно, в силах прямо сейчас уничтожить мой геоскаф вместе со мною… и тою же высокой ценой, если Эн тебя не успеет защитить. Однако не думаю, что это будет полезно для будущего, даже для всей истории человечества. — И повернулся за поддержкой к Охотнице. — Не так ли, Аннушка?

— Верное замечание, — подтвердила Анна. — В этом случае баланс сил необратимо нарушится.

Что ж. Кит решил немного подождать… и просто небрежно пожал плечами.

Тем временем, Вольф еще раз осмотрел его всего с головы до ног, поинтересовался бывшими белыми кроссовками.

— Да, понюхали вы пороху, закоптились… — признал он, обращаясь не то к обоим подросткам, не то к кроссовкам Кита. — Тебе бы, Никита, принять душ и освежиться… Я сейчас покажу, где. — Он повернулся к Анне. — И тебе, девочка, пожалуй, стоит переодеться.

Анна ничего не ответила, но в тот же миг переливающаяся голубоватыми искорками дымка окутала ее вихрем… и вся ее допотопная немецкая одёжка вдруг превратилась в эдакий аквалангистский комбинезончик с лазоревым отливом… Косички тоже исчезли, уступив место короткой платиновой стрижке. Теперь Анна стала той, что была запечатлена на голограмме, до сих пор хранящейся у Кита во внутреннем кармане джинсовой куртки.

И Кит спохватился.

— …А коленка?! — прямо-таки простонал он.

Анна наконец-то улыбнулась Киту по-человечески.

— Покровные ткани на коленке еще не полностью регенерировали, — сказала она и выставила ногу чуть вперед.

— «Зажили», Анюта, зажили! — прямо-таки простонал маркшейдер Вольф. — Говори по-людски!

— Зажили… Нет, еще не зажили, — очень мило сказала «по-людски» Анна.

Материал «комбинезона» на ее коленке испарился на несколько мгновений, и Кит увидел темноватое пятно ссадины.

— Суррогат одежды создается из элементов атмосферы, что не представляет для меня никакой трудности, — добавила она. — И я обладаю возможностями частичного внешнего полиморфизма. Извини меня, Никита, за то, что не предупредила заранее…

— Да ничего… — вздохнул Кит. — Я уже привык, что на самом деле всё не так, как в действительности.

— Браво! — хлопнул в ладоши Вольф. — Пойдем же. У нас немного времени. Бедной Анне, хоть она и человек, не доступно наслаждение теплой ванной. Она, так сказать, самоочищающийся организм… Если сказать по-людски, она всегда очень чистая девочка. А вот тебе самое время почистить пёрышки.

Вольф провел Никиту по переходам к небольшой, встроенной в стену кабинке с овальным окошечком, включил в ней свет.

— Душ здесь. Все необходимое найдешь в кабине. — Он нажал кнопочку на стене, и снизу выдвинулись небольшая банкетка. — Это для одежды… Однако рекомендую всю ее отправить немедленно в стирку и глажку… А то ты весь в грязи и засохшей крови… судя по твоему доброму здравию, чужой крови. Это — здесь. — Он нажал другую кнопку на стене, чуть ниже первой, и рядом с душем открылся люк с очень знакомым барабаном стиральной машины за ним. — Еще есть какие-нибудь вопросы и пожелания? Кроме главных, разумеется… Да, кстати, туалет рядом.

Никаких вопросов, кроме главных, у Кита не было.

Вольф покинул его, указав еще на одну кнопку, которую Киту предлагалось нажать, когда он закончит «самоочищение» и будет готов к новым встречам с судьбой.

Кит подождал, пока Вольф исчезнет в переходах геоскафа, разделся и… едва не отправил в стирку вместе с курткой свой коммуникатор и заветную голограмму.

Затаив дыхание, он расстегнул пуговичку на внешнем нагрудном кармашке джинсовой курточки и осторожно достал из него коммуникатор… Через весь экран разлетелась разветвленная молния трещины.

«Беда!» — похолодел Кит.

Он ведь теперь надеялся на свой коммуникатор, как на стоп-кран, как на парашют, как на кресло-катапульту в истребителе: в гаджете была записана та спасительная граммофонная мелодия, которая однажды уже помогла Киту и князю Георгию выбраться из безнадежной переделки. Кит даже не рискнул включать коммуникатор, для успокоения убедив себя в том, что не стоит добивать последнюю зарядку, если начинка гаджета еще цела…

Еще некоторое время он думал, что делать с извлеченной из внутреннего кармана голограммой, «ориентировкой» на Спящую Охотницу. В сущности, она была уже не нужна. К тому же Анна могла менять внешность… Оставить для автографа, что ли?.. Кит смотрел-смотрел на объемный портрет, пока не поймал себя на том, что… Что?! Что западает, вот что! Всё-таки эта полиморфная девчонка была очень красива, ничего не скажешь! А если хорошо, правильно попросить, то, наверно, могла стать еще красивее… Наверно, могла стать похожей на кого угодно — хоть на принцессу Амидалу, хоть на…

И вот тут рациональный, привыкший к самоанализу и потому-то на вид часто такой бесчувственный Никита Демидов поймал себя на том, что отпускает свою душу в очень опасное, возможно, самое опасное плавание… «Быстро греби назад!» — приказал он ей и себе…

…и опасливо огляделся вокруг, словно испугавшись, что княжна Лиза откуда-нибудь следит за ним и, если не слышит его мыслей, то видит, как пристально и жадно уперся он глазами в голограмму.

Кит бросил ее на банкетку и полез в душ.

В душе, под тёплым, по-домашнему уютным дождём, он постарался не думать вообще ни о чем. Воображал, как приятная вода смывает у него с коры головного мозга все кислотно-жгущие ее вопросы, а с души, с сердца — весь тот опасный, соблазнительный сумбур чувств, которому он только что поддался. Надо было расслабиться и приготовиться к самым чудовищным разоблачениям и открытиям… Или к самой чудовищной лжи.

Закончив одно из самых важных дел в человеческой жизни, Кит вытерся и, выйдя из кабинки, увидел свою такую же чистую и даже выглаженную одежку на выдвинувшемся из стены «ленивом слуге» — комбинированной вешалке.

Он оделся и решил на помощь не звать, а добраться до Вольфа самостоятельно, наугад — это был бы неплохой тест на ориентирование, тренировка перед тем, как задавать ему те самые «главные вопросы».

И Кит довольно быстро справился с задачей. Он не сделал ни одного лишнего шага в сторону, добираясь до рубки… Он даже не остановился перед дверью, потому что она открывалась внутрь… И остановился только тогда, когда остолбенел, увидев в рубке вместе с маленькой и грозной Анной, великим и ужасным маркшейдером Вольфом… кого?

Кого-кого! Принца Александра, вот кого! Будущего Македонского!

Первым Кита заметил Вольф:

— О, молодец Никита! Сам живо нас нашел, я так и знал!

И как фокусник гордо показывает свободной рукой на извлеченного из цилиндра зайца, так он эффектным жестом показал на юного Александра Македонского:

— Вот мой первый сильный аргумент в свою пользу. Ты не находишь?

Принц повернулся- и весь полыхнул радостью встречи:

— О, Никитос! Хайрете!

Наверно, Кит подумал бы, что это не настоящий принц Александр, а какой-нибудь его клон, перезаряженный на знак «минус», если бы тот в своих золоченых сандалиях не кинулся бы к Никите и не стал бы тискать его в объятиях… Потом он потянул за цепочку на шее Кита, вытащил наружу заветный медальон, широко улыбнулся и проговорил что-то.

— Его высочество радуется, что ты не потерял его будущего подарка во всех переплетах, в какие успел попасть, — перевел Киту сам Вольф.

— Я тоже этому радуюсь, — с трудом приходя в себя, проговорил Кит.

Несмотря на новое замешательство, он отметил, что раз принц узнал медальон, значит, этот принц — из того времени, что будет после гибели «Лебедя», а не из какого-нибудь более раннего… Иными словами, принц точно не работал на Вольфа до того, как попал в команду молодого князя Веледницкого… Такие вот сложные агентурные интриги с некоторого времени стали приходить на ум Киту.

Вольф подошел к ним, что-то еще сказал принцу — и тот как будто мгновенно забыл про Кита. Его словно порывом урагана отнесло в сторону — к большому, метрового диаметра прозрачному шару, висевшему в рубке на растянутых к потолку и полу шлангах-кабелях. Шар был заполнен то ли какими-то гелями — причем менее прозрачная, шарообразная субстанция ярко оранжевого цвета медленно вращалась в центре шара, в более прозрачной голубоватой субстанции. Диаметр этого пульсирующего апельсина составлял примерно четверть диаметра стеклянного шара.

Принц Александр принялся темпераментно тыкать пальцем в шар и что-то громко, властно говорить. Вольф и Анна слушали его очень внимательно и хладнокровно. Когда принц закончил речь, оба признательно кивнули ему.

— Без любезной помощи его высочества наследного принца Македонии, — издали сказал Вольф Никите, — нам бы не справиться с флотом Председателя… который, увы, построил ему твой покорный слуга и предок по прямой. Родич первого русла, как сказала бы Анна…

Вольф сказал что-то еще на древнегреческом — похоже, обоим, принцу и Анне, — и подошел к Киту.

— Вот теперь ты выглядишь, как чистый лист, как табула раса, — тихо сказал он. — Самое время поговорить по-родственному и объясниться. Пойдем в мою капитанскую каюту.

Не успели они выйти, как у Кита за спиною принц Александр и Анна очень живо затараторили между собою на древнегреческом языке. Кит невольно притормозил и обернулся на них: они стояли непростительно близко друг к другу, едва лбами не касались и еще что-то показывали друг другу на пальцах, будто синхронно собирали невидимые кубики Рубика.

Нехорошая иголочка кольнула Кита в сердце.

— Она что, на всех языках, говорит, да? — без всякого восхищения спросил Кит, бесчувственно борясь с ревностью.

— Да ты так на них смотришь, внук, будто собираешься принца на дуэль вызвать, — жестко подловил Кита проницательный прапрапрадед. — Остынь. Уверяю тебя, Аннушке ничего не грозит.

Маркшейдер Вольф не был бы великим и ужасным Вольфом, если бы не имел капитанскую каюту, как у великого и ужасного капитана Немо… Ну, поскромнее, конечно, была эта каютка, да и геоскаф был поменьше «Наутилуса», и сам Вольф не мог похвалиться знатностью сына магараджи, его богатством и поздней популярностью в веках… Но не восхититься, не раскрыть рот от всего этого музейного великолепия было невозможно: резные шкафчики и комодики красного дерева с блестящими латунными петельками-ручками на ящичках, гессенский фарфор, разложенный в маленьком буфетике по специальным ячейкам, чтобы не разбиться при качке и толчках. Старинные гравюры с горными пейзажами и карты на стенах. Но главное: вместо Немовских морских сокровищ — удивительных раковин и кораллов — здешний интерьер украшали несколько уникальных сокровищ подземных. Окаменелости! Вместо трофейной головы белой акулы почти целую стену занимал… оскалившийся череп тираннозавра. А на другой стене была прикреплена тонкая плита сланца с запечатленным в ней ажурно-веерным скелетом археоптерикса или какой-то другой допотопной пернатой диковины.

— Классно! — заценил Кит тираннозавра.

— Да, мимоходом попадаются под землей всякие забавные штуки, жалко оставлять, — как бы даже оправдываясь, однако ж гордо ответил Вольф. — Прошу, присаживайся. Будь как дома.

Они сели на тяжелые резные стулья у небольшого круглого стола.

— Безоговорочное предложение перекусить, — сказал Вольф. — Потом уже не до пикников будет.

Кит сглотнул слюну. Отказываться было, право, грешно: от голода уже мутилось сознание, а с мутной головой и со стонущим желудком было в этой, новой реальности не разобраться и маркшейдера Вольфа никак не осилить… пусть для этого и приходилось принять кусок хлеба из его рук.

— Можно, — согласился с этим предложением Кит, как с предложением начать переговоры, если не о мире, то, по крайней мере, о необходимом для обеих сторон перемирии.

— Рыба или цыпленок табака? — спросил Вольф. — Рыба, правда, морская. Но не худшая. Меч-рыба. Хороший кусок филе.

Кит рыбу не любил и остановил выбор на цыплёнке.

Вольф нажал кнопочку на нижней стороне крышки стола — и из стены выехал высокий, в рост Кита, ящик. До «повара-Петровны» ему было далеко: обслуживал он примитивно, но пристойно — так примерно обслуживают в самолетах: вытащил коленчатой рукою робота и поставил перед Китом, а потом и перед хозяином прямоугольные металлические судки, прикрытые фольгой, и положил приборы… Кит снял фольгу и… что? Сильно загрустил — вот что! Вспомнил про маму, оставленную им в самолете.

— Разносолами мы, увы, не богаты, — откликнулся Вольф, приняв кисло-грустное выражение лица Никита на свой счет. — Но прежде, чем морщиться, советую попробовать. Приятного аппетита!

Кстати, он тоже предпочел цыпленка, составившего для Кита некоторое подозрение в том, что дед делает это неспроста, а за компанию.

— Спасибо… — кивнул Кит. — И вам приятного аппетита!

— Что значит «вам»? — приподнял Вольф бровь… и убрал пенсне в соответствующий кармашек своего старинного пиджака. — Можешь… и даже я бы сказал, должен звать меня на «ты». Просто «дедом»!

Еще один живой и очень даже молодой дед объявился у Кита!

— Угу, — не слишком определенно кивнул Кит.

Вглядевшись в Вольфа, убравшего с глаз профессорско-писательскую маскировку, Кит осознал, что дедушка не намного старше его родного папы Андрея.

Цыпленок, между тем, действительно, оказался очень вкусным, о чем Кит вежливо и оповестил новоявленного «деда».

— Я же говорил! Вон даже мой тираннозавр облизывается! — повеселел дедушка Вольф. — Серьезный разговор мы отложим до чая, а пока ешь, придумай какой-нибудь самый важный вопрос, с которого можно будет начать… Так будет проще, чем если я начну всю историю от сотворения мира или, по крайней мере, от потопа…

Кит поначалу не сразу понял, о каком вопросе предлагает ему подумать его дед, первым делом признавшийся, что он перешел на сторону вселенского Добра.

Кит невольно покосился на адски улыбающегося тираннозавра… И вот что очень умного пришло ему в голову:

— Знаешь… дед… вот у меня как-то лучше всего с математикой выходит. Я здесь вижу, типа, такое уравнение, в котором, ну, слишком много неизвестных… Я просто не знаю, как к нему подступиться.

— Да, ты в «яблочко» угодил, — как-то задумчиво и грустно заметил Вольф. — Браво, внук! Это «уравнение» стоило жизни многим неизвестным… И вероятно, еще будет стоить. Кровь, которая была на тебе, была кровью одного из таких неизвестных, верно?

Кит невольно опустил голову и посмотрел себе на грудь: куртка была отстирана дочиста… верно, не без пятновыводителя, изобретенного лично Вольфом.

— Капитана Кравцова, — сказал Кит. — Он прикрыл меня… пытался спасти… Он не знал, что это не нужно… что меня пули не берут.

Маркшейдер Вольф вдруг размашисто перекрестился — по-православному, справа налево:

— Господи, упокой душу убиенного раба Твоего… как его звали?

— Не помню… — пробормотал опешивший Кит.

— Ты даже не узнал имени человека, который отдал за тебя жизнь?! — очень строго поразился Вольф.

И вдруг имя полыхнуло молнией!

— Дмитрий! — выпалил Кит.

— Упокой, Господи, душу убиенного раба Твоего Димитрия, за Отечество и доброе дело живот свой положившего, и прости ему вся согрешения вольные и невольные и даруй ему Царствие Небесное…

Кусок уже не лез в горло Кита…

— Извини, я испортил тебе аппетит, — вздохнул Вольф. — Но на будущее учти… сам понимаешь, что…

— Ничего… — кивнул Кит. — Учту.

Он подумал, подумал — и стал доедать цыпленка.

— Тебе, кстати, не мешает этот землистый запах в воздухе? — с облегчением спросил Вольф. — Он тоже аппетиту не способствует. Не могу от него избавиться при погружении. Какие только фильтры для рыхлителя не придумывал…

— Что с княжной Лизой?! — выпалил Кит свой главный вопрос, которого, конечно, стеснялся… а потому, покраснев, добавил: — …Ну, вообще, со всеми.

Вольф деликатно, но снисходительно улыбнулся:

— Не то, что бы ты казался не догадливым… По крайней мере, ты мог бы сделать верное предположение, когда увидел здесь принца Александра. Мне удалось устроить им всем побег… притом в самые разные стороны. Дело было сложноватое, признаю, но посильное… Княжна тебя дождется, будучи в добром здравии и расположении духа… Однако в сравнении с теми вопросами, которые я от тебя жду — не дождусь, этот представляется довольно мелким, прямо так и скажу.

Полегчало у Кита на сердце… Тут и возник у него вопрос — вопрос-детонатор!

— А как Анна оказалась у немцев? — Он спохватился, слегка похолодев: — Ну, то есть у фашистов?

Маркшейдер Вольф откинулся на высокую, изогнутую спинку стула и промокнул губы большой салфеткой из ослепительно белой ткани.

— Как ты меня радуешь, внук! — восхищенно сказал он.

Такое бурное восхищение, проявленное предком-немцем, тоже насторожило Кита.

— Еще один вопрос в самое «яблочко»! — продолжал конкретно восхищаться великий и ужасный Вольф. — До чая мы успеем погрузиться очень глубоко… Итак, ответ: я сам передал им в руки Спящую Охотницу… твою сестру.

— Сестру?! — обалдел Кит.

«Всё, что угодно, только не это!» — вот какая была у него подсознательная… то есть совершенно неосознанная мысль. Даже не мысль, а крик души! И не просто крик души, а — неумолимое требование! Ультиматум, достойный поддержки разрушителя!.. И вправду, левая рука Кита стала зудеть… и он невольно прижал ее правой рукой к животу. Бросив вилку на стол.

— А что ты так испугался? — невинно спросил маркшейдер Вольф, внимательно приглядевшись к своему обескураженному и оттого ставшему крайне опасным внуку. — Она не сообщила тебе степень родства?.. У нее тоже есть свои девичьи интересы и секреты… Я готов тебя успокоить. Русла особого родства разделились так давно, что, возможно, сам Александр Македонский ближе нам по крови, чем она, и, между прочим, может приходиться нам обоим десятиюродным дедушкой… Вопрос в мелочах — всего-то в дюжине особых генов. Ты меня понимаешь?

Кит поспешил понять и принять такую степень родства:

— Ага…

— Исчерпывающее согласие, — усмехнулся Вольф. — Готов узнать подробности?

— Всегда готов, — пробурчал Кит, осознавая, что дед пока успешно наносит ему удары по всем фронтам.

Вольф снисходительно улыбнулся и продолжил:

— Признаюсь в грехе и раскаиваюсь: я сам в одна тысяча девятьсот двадцатом году передал Эн тем людям в Германии, которые, как я предполагал, принесут в этот обветшавший мир свежую струю… изменят мир к лучшему. Соберут его заново. Починят, как ты умеешь чинить любые испорченные, разрушенные механизмы. Тогда я наивно думал, что они исполняют высшую волю… Впрочем, в ту пору я еще был атеистом… Среди них было много энергичных людей, подававших большие надежды. Например, один экзальтированный художник по имени Адольф Шиккельгрубер. Он же Гитлер… Да, конечно, мой поступок нужно считать опрометчивым. Но нельзя не учитывать мое тогдашнее состояние. Очень хотелось изменить мир к лучшему, особенно когда тебя с отрочества донимают, как золотую рыбку, требованиями обеспечить военное превосходство и мировое господство… Неважно кто, неважно чьё… В этом стремлении все стороны, какую бы ты ни принял, оказываются равноценными… К тому же в ту пору Энн, так сказать, «стояла на предохранителе», дожидаясь тебя, и не была способна на вселенские свершения… Это — не самый слабый аргумент в мое оправдание.

— А что нельзя было сразу забрать ее, как только вы… извини, дед… ну, ты понимаешь…

Кит показал себя большим специалистом по намёкам.

— Очень хорошо тебя понимаю, — напористо ответил дедушка Вольф, готовый к любым намёкам, пусть самым неприятным. — Особенно если учесть, что в обычном, так сказать реальном, времени для меня с тех пор прошло всего пару лет. Сейчас мое родное время — середина лета одна тысяча девятьсот двадцать второго года… Как и для тебя реальное время — та минута в истории человечества, когда ты покинул самолет… Но мы, странники во времени, способны за несколько дней пережить века. Ты понимаешь меня, Никита?

— В общем, да, — подтвердил Кит…

…и снова почувствовал на душе неимоверную тяжесть.

— Весь фокус в этих периодах времени, когда проходы открыты, а когда — нет… Вот смотри!

Он вдруг порывисто поднялся из-за стола, бросив на него салфетку, подошел к единственному, не украшенному какой-нибудь диковиной или картиной участку стены, и ткнул пальцем в едва заметную, чуть выступавшую клавишу.

Над клавишей выдвинулись вперед и разъехались жесткие шторки, обнажив черный, как небольшая школьная доска, экран, покрытый лампочками.

Вольф нажал еще одну незаметную клавишу — и часть лампочек зажглась, показав несколько рядов красных цифр, связанных черточками, и всего две пары зеленых цифр. Кит догадался: это — даты и время! Точно такой же «шифр» он видел в записной книжке князя Георгия.

— Вижу, тебя эта грамота путешественника во времени не удивила, — с облегчением заметил Вольф. — Значит, тебе уже известно, что не из каждой точки времени в истории можно отправиться в любую другую точку. Даже если проходишь через вневременной слой в оболочке земного ядра. Итог: в одних эпохах я отметился, скажем прямо, как плохой человек, а в других — как хороший. Причем между этими периодами нет прямой логической последовательности. Так и в настоящей, обычной жизни. Даже если мы исправились и многое осознали, многие наши дурные поступки имеют более отдаленные последствия, нежели хорошие… Но остается надежда, что, так сказать, по сумме баллов, помноженных на покаяние, хорошие последствия в итоге перевесят плохие. Ты меня понимаешь?

Голова у Кита пошла кругом. Он хотел понять.

Великий и, как теперь следовало верить, уже не совсем ужасный маркшейдер Вольф снова спрятал тайное расписание движения между веками и вернулся за стол.

— Может, пора чайку? — предложил он. — И если перед чаем ты поверишь мне на слово, один факт должен тебя немного успокоить и настроить на правильный лад: тот манекен со стрекозьими глазами, который доставил тебя в Москву сорок второго года, — это Эн образца двадцатого года, поставленная на «предохранитель». А новая Анна, оживленная и разбуженная тобою, появится в том далеком будущем на следующий день… И этот день должен стать решающим… Английский чай с бергамотом? Или простой черный?

Кит невольно оглянулся на тираннозавра. Голова у него была большая, но, судя по безвольно разинутому зубастому рту, он сейчас тоже плохо соображал.

— Добавлю кстати для ясности: тот маленький геоскаф-мышеловка, который дошел до тебя от твоего деда и доставил тебя ко мне в прошлый раз, был собран и послан мною в темный период моей жизни… А твой папа Андрей… он же мой правнук, вовремя оказался героем и явился ко мне плохому на решительный разговор с чем?.. Правильно — с разрушителем, создание которого мне было подсказано, — Вольф загадочно показал пальцем вверх, — когда я стал хорошим. Так, с Божьей помощью, Я-Хороший остановил сам Себя-Плохого. Но это не умаляет геройский поступок твоего отца, готового в тот час пожертвовать собою. Я им горжусь. И тобою, его наследником.

«Круто!» — только и сумел оценить Кит грандиозный, исторический финт своего предка.

— Признаюсь также, что вся граммофонная технология, начиная с уникальных игл — это моя разработка. Я ее начал в тот период, когда уже был просвещен, что такое хорошо и плохо, и занимался исправлением своих ошибок… так сказать, редактировал свою личную историю. Нам пришлось вместе со старшим князем поломать головы, чтобы его отпрыски не узнали, от кого эта технология получена. Чистые души надо было оградить от опасений и сомнений. На них были возложены большие задачи. Подступал час, когда нужно было отправляться в будущее за тобой. Да и геоскаф «Лебедь», увы, тоже создан мною… И я когда-то настоял, — тоже в светлый период, — чтобы князь Януарий хранил и эту тайну от своих отпрысков…

Получалось так: маленькая армия под командованием юного князя Веледницкого некогда, как горстка спартанцев, остановила под землей грозную эскадру геоскафов под командованием Вольфа-Плохого — и это стало возможным исключительно благодаря необычайной стратегии Вольфа-Хорошего, который впоследствии занялся исправлением «ошибок молодости» и стал совать палки в колеса Вольфу-Плохому, то есть Самому-Себе, так сказать, устаревшей модели.

Что оставалось делать Киту? Только слушать и млеть, пытаясь представить себе грандиозную гиперисторическую интригу раскаявшегося маркшейдера и сборщика Максимилиана Вольфа — сборщика, которому Кит и в подметки не годился.

— Сложно?.. Да, приходилось чесать левое ухо правой рукой… к тому же просунув ее под коленом, — вздохнул Вольф и немного помолчал, видно, вспоминая, свои трудности. — Казалось бы, спохватился — вернись в тот же день, где напакостил, и всё исправь… Но время — как река. В одну и ту же воду… точнее в одни и те же молекулы воды нельзя войти дважды. В ту же самую точку времени уже не вернуться — так устроены проходы, такова их природа… Она мне кажется подобной природе наших воспоминаний… А до ближайшей к ней точке времени, где можно высадиться, порой бывает довольно далеко… Между тем, последствия уже развернулись, разлились волнами в полную силу… Вот и кидаешься строить, так сказать, извилистые дамбы, волнорезы, шлюзы… Эти точки времени, в которых произведены изменения, напоминают мне роковые точки судьбы, в которых человек делает свободный выбор. Дальше — неминуемые последствия. Их очень трудно исправить, иногда это вовсе невозможно… Впрочем, я не философ, а практик. Вот и ношусь теперь по времени, исправляя, что могу, и готовясь к главной битве… А вот и наш чай!

Пока местный робот-повар разливал чай из изысканного фарфорового чайника, а потом — кипяток из не менее впечатляющего, сверкавшего боками чайника медного, Кит все еще пытался представить себе грандиозный план, в котором все положительные герои играли роль кукол-марионеток, так сказать, раскаявшегося Карабаса-Барабаса… Вот он, Буратино и вся его кукольная братия, добыли, наконец, золотой ключик, обнаружили после долгих мытарств тайную дверцу в стене, открыли ее, чтобы удрать в чудесную страну… а там, прямо на пороге, их встречает с распростертыми объятиями улыбчивый такой дедушка Барабас и говорит:

— Уф-ф! Наконец-то! Уж и пришлось мне попотеть, чтобы вы, тупые деревяшки и тряпичные мозги, сами, без моих подсказок и, увы, с помощью кнута, а не пряника, нашли дорогу в свою счастливую судьбу, в свою расчудесную страну… А был бы у вас хоть один пряник, так бы и остались все на прогнивших подмостках тупую публику веселить да вот меня побаиваться ради хоть какого-то интереса к жизни!

Оставалось только… что? Хотя бы временно поверить Карабасу и попивать с ним чаёк, погружаясь все глубже в просторы подземных базальтовых пород.

…При том, по ходу, выяснилось, что всемогущий и отныне хороший Карабас приходится Буратине родным прадедушкой! Круто! Чем не повод для гордости? Неожиданный такой повод!

Кит так и сказал:

— Это все круто! Только вот жизни неизвестных в том уравнении… точнее смерти…

Вольф даже наклонился вперед, чтобы остро и откровенно посмотреть в глаза праправнуку.

— Хорошо, что ты не забыл о них, — сказал он так же остро и прямо. — Я не снимаю с себя вины в гибели людей, затянутых в эту интригу… Я побывал в будущем, как полагаю, накануне Страшного Суда. Я отвечу… Только не забывай, что все эти «неизвестные» — люди, состоявшие на тайной службе у какого-то правительства. А не случайные прохожие, попавшие под бросок бомбиста. Все они занимались опасным делом, не были простыми пешками. Да и я, похоже, отнюдь не ферзь в этой большой… поистине вселенской интриге… Не забывай про девочку с особым даром, в сравнении с которым все наши с тобой таланты вместе взятые — как пшик спички в сравнении с грандиозным китайским фейерверком. За ней тоже охотятся силы куда более грозные, чем я могу себе представить. И теперь наша главная задача — уберечь ее, спрятать на время облавы в укромном уголке веков… Хотя подозреваю, что на самый крайний случай у нее есть защитник нам не чета…

— Кто-то еще охотится на Спящую Охотницу, да? — не сильно подумав, догадался Кит. — А на тех охотимся мы, да? Откуда она, вообще, взялась?

Вольф прищурился… потом достал из кармана жилетки серебряные часики, откинул крышечку и под звонкую механическую мелодию, что напомнила Киту звонкий голосок Анны, выведший его с того света, о чем-то напряженно подумал.

— Выяснить бы сперва, откуда мы сами взялись, — усмехнулся он. — Возможно, тогда кое-что прояснилось бы само собой. Зарыться в глубины Земли оказалось проще, чем докопаться до корней нашего с тобой генеалогического древа. Время еще есть. Я расскажу тебе то, что знаю. За исключением некоторых подробностей, знать которые, полагаю, тебе опасно. Мало ли на какой допрос с пристрастием… возможно, с применением гипноза или каких-нибудь инъекций, развязывающих язык, тебя еще угораздит попасть. Я тебя не пугаю — просто предупреждаю…

— Ничего, переживу, — без особого героизма пообещал Кит, в одну секунду вспомнив всё, что уже успел пережить.

Действительно, кое-какими опасностями его уже трудно было напугать!

Вот, что рассказал своему потомку Максимилиан Август Вольф.

После того, как случилось столкновение кораблей в море и у юного Макса внезапно прорезался и сразу раскрылся в полную силу дар сборщика-реконструктора, родители его попереглядывались, повздыхали и подняли из глубин семейной истории старую легенду-быль о немецком инженере-помещике и дочери кузнеца. Легенде этой, правда, было всего-ничего — немногим больше сотни лет… Однако как потом Вольф ни копал, ничего более древнего, никаких иных, пусть и баснословных свидетельств о таланте сборщика так и не смог раскопать.

Инженер тот, немец по имени Иероним Вольф, был приглашен на службу императрицей Екатериной Великой в середине семидесятых годов восемнадцатого века. (Кит чуть не подпрыгнул на стуле, когда узнал это: если юная София, будущая Екатерина Вторая, была в их команде, так, может, и появление этого немца и в самой России, и во всей этой гиперисторической интриге было не случайным!). Вот его родословную Максимилиан Вольф прокопал до середины пятнадцатого века, но никаких фокусников-колдунов в ней не обнаружил. Были механики, был один мастер каретного дела, он изобрел особо гибкую рессору, и был один, увы, пушечных дел мастер и баллист — он придумал и отлил небольшое цельнометаллическое ядро со смещенным центром тяжести. Запущенное во вражеский стан или в крепость, оно там металось, как бешеная собака, сея смерть и ужас. Но однажды, на маневрах, такое ядро погрызло своих и чуть не убило наблюдавшего за учениями курфюрста. Ядро запретили.

В общем, искать чудесный дар, чудесные гены в немецких корнях Вольфов оказалось тщетно. Приходилось признать: легенда верна — и тайна кроется где-то в безбрежных просторах русского простолюдинства. Ищите женщину, которая в горящую избу войдет и на скаку коня остановит! А именно — дочку кузнеца, однажды спасшую того самого немецкого инженера.

Ехал он как-то поздней весной в свое имение, ехал сам в карете, а позади на мощной фуре везли за ним всякие диковинные и мудрёные железки и приспособления. И вот мост, в ту половодную весну промытый водою и побитый ледоходом под самый настил проезжей части, стал лениво так разваливаться. Да, слава Богу, не рухнул разом — прервалась бы тогда родовая судьба Вольфов, не начались бы великие чудеса. Вот и послал Господь Иерониму Вольфу ангела-хранителя в образе дочки кузнеца Федора Шмакова.

Привелось ей идти как раз в ту пору берегом реки, к тому же самому мосту. Вдруг слышит она несильный треск и видит: одна поперечная балка — шлёп в реку! За ней косая, длинная тоже — шлёп! Треску прибавилось.

Когда дочка кузнеца, подхватив полы сарафана, подбежала к эпицентру неминуемой трагедии, мост уже стал смертоносно крениться… а возницы Вольфовы заорали, соскочили с повозок и бросились аккурат в разные стороны, на разные берега.

Вывалился из кареты и сам герр Вольф — судя по оставшемуся после него портрету, добродушный такой и полноватый швабский бюргер. Стал он съезжать вбок по настилу в скользких своих туфлях… да и карета, на которую он опёрся, уже собралась валиться на бок… И тут видит он своими ясными немецкими глазами то, что никаким немецким, да и любого иного производства, инженерным умом постичь невозможно!

У него на глазах вбежала раскрасневшаяся девушка на гибнущий мост, перекрестилась — и бухнулась на настил земным поклоном, верно вымаливая у Бога спасение для него, немчуры чужестранной. А от ее рук, упавших ладонями на настил, вдруг разбежались по всему мосту тоненькие молнии, окутали его, пробежали и под колесами кареты, и под ногами Иеронима Вольфа…

И вдруг словно вздохнул старый мост, словно пред тем задремал он и опомнился разом, встряхнулся, кряхтя… И выправился весь! И только — хлюп, хлюп! Это взлетели из воды и встали на место обе упавшие балки.

Еще некоторое время стояла в мире полная тишина и неподвижность, словно склеился мир и должен был побыть теперь в полном покое, как любой правленый моментальным клеем предмет.

Потом девушка похлопала ладошками по настилу моста, словно проверяя работу, поднялась на ноги и улыбнулась. Первое, что она сказала немцу, когда он подошел к ней на подкашивавшихся от недавнего испуга ногах:

— Прости, барин, нечаянно я… Больно за вашу милость испужалась!

Иероним Вольф, как и полагается немецкому инженеру, был не из впечатлительных людей и с естествоиспытательской жилкой. Он всё сразу понял, охватил умом явление шире и глубже и вмешательство какого-нибудь местного Мефистофеля в свое спасение исключил напрочь.

— Благодарю, фройляйн, за мое спасение. Оно есть дорого стоит, — прямо признал он и тут же стал задавать наводящие вопросы: — Кто ты есть, дитя? Чья? И фатер… то есть твой родной отец тоже иметь от натуры сей уникум, сей талент?

— Нет, тятя не могёт, — простодушно отвечала девушка. — Но ежели барину отковать чего надо… подкову… али даже шпаху какую, так на то он мастер — иного не сыскать.

Тут немец стал замечать, что девушка, помимо того, что уникум, еще и пригожий весьма уникум. Кровь с молоком и всё такое!

А еще немец острым своим аналитическим взором приметил, что слишком много при сем чуде образовалось свидетелей. Было два его возницы, всё еще стоявших с разинутыми ртами на двух концах моста. Этих-то можно было припугнуть — так сказать, бонусом к паре целковых за молчание. Да вот еще виднелись вдали, на пологом склоне, три мужика, явно не доступных для контроля. Они тоже стояли столбами и смотрели на них.

— А кто еще знать о твой талент? — спросил Иероним Вольф. — Пезанты? Селяне?

— Не, тятя по рукам бил от младенства, — виновато улыбнулась девушка. — Теперь вот беда! — И она вмиг побледнела, вообразив ту беду, огляделась испуганно. — Видать, сечь станет.

— Так! — сказал Иероним Вольф.

Именно в этот миг он принял решение счастливо устроить судьбу удивительной девушки. В пору его детства в его родной Швабии, неподалеку от Нюрнберга, в котором он родился, молодую женщину ее земляки взяли да сожгли за колдовство. Это-то в расцвет века Просвещения! Вольф не знал, вправду ли там были какие-то мракобесные дела с наведением порчи или тоже какой-то уникальный талант сожженная имела на свою беду, а только запомнил маленький Вольф особый, жутко-сладковатый запах пепла на месте страшной казни, куда привел своего отпрыска любознательный фатер, механик при дворе местного князя… Вольф не знал, как обстоят дела с подобного рода феноменами в российской глубинке, но небезосновательно полагал, что — вполне нелучшим образом.

— Да как звать тебя, фройляйн?! — наконец, спохватился он.

— Ариной, — ответила девушка и потупила очи.

Иероним забрал ее к себе. Потом вызвал к себе кузнеца Федора Шмакова. Кузнец Федор, как и полагается кузнецам, был тяжел и мрачен, брови его казались двумя наковальнями, когда он немногословно отвечал на вопросы Вольфа. Но известная сумма денег и разумное предупреждение о том, что спокойно жить в сем краю им с дочерью уже не дадут, образовали в общей сумме его осторожную покорность. Проверив девушку еще на паре сломанных механизмов, Иероним Вольф принял и еще более радикальное решение. Он купил одно небольшое тихое имение за тысячу верст от того, в которое ехал через неладный мост, и уехал туда, прихватив с собою всю семью кузнеца.

Иероним Вольф тоже пытался копать родословную кузнеца, пытаясь узнать, из каких глубин вытекает родник необыкновенной крови, но докопался только до сомнительного предания о том, что предки кузнеца Федора Шмакова вышли из сказочного Беловодья. И всё! Алес капут!

В своем лесном, благоразумно скрытом от соседских глаз имении Иероним Вольф занялся разными научными и техническими опытами с даром фройляйн Шмаковой. О подробностях этого периода его жизни легенды умалчивают по причине всеобщей совершенной секретности, которой Вольф окутал свое новое гнездо. Доподлинно известно лишь то, что эту свою естествоиспытательскую деятельность он увенчал самым рискованным из возможных экспериментов: он, как честный человек, женился на дочери кузнеца и стал дожидаться потомства в надежде, что его отпрыски феноменально сочетают в себе инженерно-технические дарования немецкого рода Вольфов с чудесным даром, таящимся в крови русского рода Шмаковых. Чего в том эксперименте было больше — искренней любви к необыкновенной красавице-простолюдинке или же любознательности истинного натуралиста — уже не дознаться.

Увы, если дело было только в ученом любопытстве, то Иеронима Вольфа ожидало жестокое разочарование: в единственном его отпрыске — кстати, тоже Иерониме — дар сборщика-реконструктора не открылся в полной мере… Так только, ежели дать ход остановившимся часикам или, уже с куда большим трудом, восстановить сломанную ось кареты… Но ведь на такое и каждый третий русский крепостной умелец был способен безо всякогого «талента»! Хотя, надо признать, из Иеронима-младшего тоже вышел дельный инженер на государевой службе… Начатки же своего дара он стал скрывать, а ведь, как известно, мышцы на руке атрофируются, если ею совсем не работать.

Максимилиан Вольф сделал вывод, что его предок был сам виноват в том, что у его сына дар не открылся. Слишком тот оберегал сынка от всяких опасностей и стрессов, а дар и мог открыться в полную силу только в момент истины — в порыве души, преодолевающей смертельный испуг… Вот в таком порыве, какой пережил, забывшись, сам Максимилиан Вольф, приходившийся Иерониму-старшему прапраправнуком.

Историю о том, как были спасены два больших корабля — гражданский и военный — Кит хорошо помнил с рассказа папы Андрея. И как теперь легко было догадаться, этот рассказ дошел до него в роду Демидовых от одноногого предка, к которому Вольф как-то явился после войны с ворохом родовых тайн.

Меньше всего Вольф рассказал Киту о своем отрочестве и юности. С холодным лицом он поведал лишь о том, что его родителей принудили отдать сына в руки военных экспертов, врачей и инженеров, что его спрятали в Кронштадте и там на глухо огороженном пустыре-полигоне ставили над ним различные эксперименты, заставляли чинить пушки, а потом из них оглушительно палили в сторону моря. И от всей этой ужасной обстановки дар его вдруг иссяк, и сам он, несмотря на вкусные обеды и всякую заботу, стал хиреть не по дням, а по часам… Спецы поняли, что перегнули палку — и решили подождать и последить. Юного Макса отпустили к маме с папой, взяв с него обещание никому ни о чем не рассказывать. Точнее будет сказать: папу с мамой отпустили к нему, в Кронштадт. Семье преподнесли целый особняк. Отца — по семейной традиции, инженера — как бы в компенсацию за доставленные тревоги повысили в должности, повысили ему и оклад… Ясное дело, в Кронштадте, на острове, легко было наблюдать за Вольфами, а заодно и отгородить семью от внимания каких-нибудь заграничных спецслужб, которые могли пронюхать о даре отрока Максимилиана… Было это в конце 80-х годов аж девятнадцатого века!

Там, в Кронштадте, Вольфы и обитали некоторое время в положении тоскливого благополучия экзотических животных, заботливо содержащихся в зоопарке. Даром что сама немецкая фамилия Вольф означает «волк»… Отец с матерью умоляли сына не будить в себе лиха, пусть и полезного в иных случаях. Но талант у Максимилиана и так более не проявлялся, хотя спецы иногда продолжали исподволь испытывать его — подкидывали ему, так сказать, под ноги разные сломанные механизмы. Однажды даже устроили небольшое кораблекрушение на рейде и умоляли помочь. Макс, с опасливого разрешения отца, согласился — но у него ничего не вышло… опять же, на радость родителям.

Спецы развели руками. Постепенно, со скуки, они ослабили режим наблюдения и, наконец, позволили Максу в свое время отбыть на большую землю, а там поступить в Санкт-Петербургский университет. Он решил выучиться на инженера-маркшейдера, ибо его уже давно одолевала смутная и странная мечта: удрать от всех под землю. В университете он и познакомился с князем Януарием Веледницким, что ни день придумывавшем, как Леонардо да Винчи, всякие немыслимые изобретения — к примеру, «велосипед на воздушной подушке, качаемой мышечным усилием». А по завершении курса Макс вместе с другом Яником удачно устроился на стройку тогдашнего века — сооружение Транссибирской железнодорожной магистрали.

Как только речь зашла об этом, кратком периоде жизни, Вольфа как подменили. Минут пять Кит слушал восторженный рассказ прапрадеда о «самом грандиозном государственном проекте в истории России, без которого мы не только бы Сибирь и Дальний Восток не освоили, но и потеряли бы их вовсе — японцы бы их отняли и вся история пошла бы по иному пути». Слушал, не понимая технических терминов при описании доброго десятка новшеств, предложенных Вольфом при прокладке горных тоннелей.

— Тебе все эти допотопные паровозики да железки — разумеется, скука одна, — говорил Вольф, будто сам присутствовал на том историческом уроке, когда Кит с грехом пополам отвечал про развитие промышленности в стародавние времена, уроке, после которого и начались все Китовы приключения. — А у меня это — лучшие годы жизни были! Самая интересная ее глава! Самая живая, самая яркая!

Поверить в это было нелегко, зная о необыкновенных путешествиях Вольфа во времени, но, глядя в его сверкающие глаза, иного не оставалось.

Весь этот марш энтузиастов оборвался пронзительной нотой через два года с небольшим… Случилась как-то авария, что могла бы развернуться в катастрофу с большими жертвами. Могла бы, кабы Вольф не оказался в нужное время и в нужном месте. Недалеко от выхода из горного тоннеля построили мост через реку, протекавшую в ущелье. Река была узкой, а мост высокий. И вот однажды случилась такая непогода, что река в одночасье вздулась и поднялась, как хребет проснувшегося под землею дракона. А такой ее способности заранее не предположили — ошибка вышла. Мост не выдержал — и стало его выворачивать, кренить и сносить, как раз когда на нем бригада работала по всей его стометровой длине.

И вот волею Провидения окажись тут Максимилиан Вольф — подобно тому, как удачно оказалась у валившегося уездного моста его прапрапрабабка Арина Шмакова. Связь времен вышла поразительной! Только на этот раз масштаб беды размахнулся как раз по чину молодому, образованному, столичному таланту, а не простой девушке из глубинки. Молнией полыхнула в сознании Вольфа семейная легенда — под проливным дождем бросился он к мосту и точно так же, как Арина, бухнулся на него в земном поклоне, ударил ладонями по несущим балкам пути, валившимся вбок и вниз — в смертоносный гудящий поток.

Что тут случилось, Кит уже мог легко себе представить — молыньи-фейерверки и восстановление моста, происшедшее как бы в обратной съемке… Увы, один рабочий тогда всё-таки погиб, сорвавшись в реку от испуга: он подпрыгнул, когда пронеслись у него под ногами разряды, зацепился руками за балку ограждения, но она была мокрой и очень скользкой, и он сорвался в убийственный поток… И еще одна немаловажная деталь: мост Максимилиану Вольфу — вот так, в земном поклоне — пришлось держать больше суток, пока река немного не успокоилась. Криками он отгонял всех прочь, да народ и сам не смел подойти. Потом он охрип. Потом руки у него онемели. Но мост был спасен, а позже его укрепили…

Тут бы и наградить Вольфа каким-нибудь орденом Российской Империи — типа, за доблестный труд и за отвагу. Может, и наградили бы когда-нибудь. А так только рабочие успели отблагодарить чаркой водки и всеобщим земным поклоном. Три дня все на него смотрели, как на разоблаченного инопланетянина, не знали, как подойти и поздороваться… а на четвертый день Максимилиана Вольфа похитили японцы.

Строительство сибирской дороги их очень беспокоило. Много было там их тайных агентов. Опоили Вольфа сонным зельем, подмешанным в ром, которым Вольф глушил подхваченный на мосту бронхит, и унесли-увезли в тайное место…

Уже в первом разговоре с типом, который остался в памяти Вольфа как «Синий Самурай» за синеватый оттенок лица, стало ясно, что японцы знали давнюю историю со столкновением кораблей на Балтике и уникума из своего прищуренного взора никогда не упускали. Наши-то ослабили внимание, а самураи — нет. И вот — привалила им удача!

Японцы время на посулы не тратили — сразу предупредили: если талант работать на них откажется, то сначала родителей в Кронштадте утопят руками тамошних агентов, а ежели и вовсе геройствовать начнет, то катаной кишки вспорют, чтоб никому более не достался — и до свидания, саёнара!

Вольф, как человек себя уважающий, попросил для приличия ночь на размышление. «Хай!» — сказали японцы и оставили его в четырех глухих стенах с двумя порциями суши, чайничком заваренного чая сенча и, как у япошек полагается, не большой, амаленькой бутылочкой саке.

И вот что удивительно! Как пленник заснул — так тотчас вспышкой озарения приснилась ему вся технология постройки геоскафа… А главное, заработали от такого стресса в его организме некие древние, тайные гены, давшие чудесную возможность изменять материалы собственными руками. В ту самую ночь возник четкий образ и рыхлителя, и разрушителя и всяких иных небывалых дивайсов и гаджетов. Открылись вдруг тайны, над которыми бились-бились, да едва ли чего добились алхимики разных веков и народов, открылось и чутьё, откуда и как добыть вещества и материалы, коих на поверхности планеты не сыскать.

Можно вообразить, как обрадовался наутро «Синий Самурай». Наверно, он с веером замысловато танцевал после того, как Вольф подписал договор о сотрудничестве и обещал для начала построить небывалый бронепоезд-болид при условии, что ему пару паровозов выдадут, а к ним в придачу — нужное количество брони и еще один обыкновенный пассажирский вагон.

На тайном полигоне дивились япошки, как Максимилиан Вольф работает без помощников, как левитируют и вертятся в воздухе всякие железки, меняя формы и оттенки, как ткёт он сеть электрических и плазменных разрядов, всё это спаивая и связывая в единое целое… а потом вдруг — раз! — и стали у них глаза, наверно, совсем большими и круглыми, как у героев манги. Потому как на их манговых глазах странного вида «бронепоезд», что напоминал формами объевшуюся рыбу-камбалу, вдруг мыркнул прямо сквозь рельсы и шпалы под землю — и поминай, как его звали! А звали его «геоскафом», чего япошки, уже предвкушавшие завоевать на чудо-бронепоезде всю Азию, и знать не знали!

С того фокуса и началась подземная эпопея маркшейдера Вольфа!

Поначалу он разминался, осваивая пространства верхнего слоя земной коры, а уходить в глубины не рисковал. Как и знаменитый капитан Немо, он решил своего дома не иметь и остаться на всю жизнь одиноким волком не морей, а недр. Правда, капитан Немо, сын индийского магараджи, был сказочно богат, а скромный инженер-маркшейдер… Нет, его семья не бедствовала, но он решил на глаза родным не показываться, чтобы не угодить еще в какую-нибудь ловушку. Единственным человеком, которому он доверял, был друг Яник, князь Веледницкий. У старого друга он решил одолжить немного денег до той поры, пока не развернет свои подземные дела на широкую ногу.

Освоив ориентацию в недрах, Вольф быстро доплыл до его подмосковного имения — геоскаф мог разгоняться под землей, как современный истребитель в небе.

Яник протер очки, увидев старого друга, всплывшего на поверхность земли, и поверил каждому его слову. Так и остался он для Вольфа единственным «маяком». От него же в следующее посещение он узнал ужасно печальную новость: его отцу, Карлу Мартыновичу, исчезновение сына преподнесли как пропажу без вести и намекнули на трагическую гибель в горах, под обвалом. Отца сразил сердечный приступ, и он скончался. Мать, Екатерина Михайловна, урожденная Терпугова (устоялась такая традиция в роду Вольфов, служивших российской короне, — жениться на русских девушках) тоже слегла, давно мучимая чахоткой. Горько пожалел Вольф, что не рискнул сразу же, пока всякие сыски не опомнились, завернуть к своим… Теперь он написал короткое и совершенно секретное письмо матери, которое друг Януарий пообещал доставить и после прочтения сразу же собственноручно уничтожить. А Максимилиан с той поры еще больше обозлился на мир. И стал нырять в недра планеты все глубже и глубже.

Если Вольфа тянуло под землю, то мечты князя в ту пору были устремлены ввысь — к звездам. И Вольф в благодарность за помощь и дружескую поддержку подарил ему технологию плавания в мировом пространстве…

Оболочка геоскафа в путешествиях стиралась и истончалась. Вольф нуждался в более добротной стали. И он, всплывая, стал держаться вблизи металлургических заводов, как акула — вблизи рыбьих косяков. Он завел знакомство с владельцем одного из заводов. Чтобы не пиратствовать и не воровать металл, придумал себе легенду «посредника судостроителей» и… что? По странному совпадению — а странных совпадений в жизни Вольфа было немало, — тот «железный магнат» оказался еще и владельцем того самого имения, которое когда-то купил Иероним Вольф для своих тайных опытов с девицей Ариной, а дед Максимилиана в трудную минуту заложил да и потерял… А у магната была красавица дочь — Анастасия. И Максимилиан встретился с Анастасией в том самом имении. И вот дошла очередь до появления на свет прадеда Никиты, которого он застал простым одноногим рабочим с фабрики патефонных игл…

— Это очень романтическая, туманная и грустная история, — вздохнул маркшейдер Вольф и сглотнул комок грусти и тоски. — На целый вечер, никак не меньше. Я тебе ее потом расскажу, после нашего боевого прорыва. От таких историй мутнеет внимание и слабнут колени. А нам сейчас нужно быть в воинственном настрое. Если очень кратко, то… мы с ней сбежали — это раз. Оба сошли с ума — это два. Когда Настя забеременела, протрезвели и спохватились. Это три. Возить будущего ребенка под землей — безумие. Отдать потом в пансион?.. А что если там впоследствии у него откроется дар. Мы долго искали семью, на которую можно положиться. Итог, как я догадываюсь, ты уже знаешь сам. Возможно, это было не лучшее решение… но лучшего я до сих пор не нахожу. Ты мог быть Вольфом, но стал Демидовым. И знаешь, внук, я не жалею. Ты стал хорошим Демидовым. Эта гордая историческая фамилия тебе к лицу, она — из нашего цеха. Ты почитай про нее в ваших энциклопедиях… Но если ты считаешь, что я чем-то виноват перед тобою, я готов искренне покаяться.

— Не, дед! Не в чем каяться, — тут же выпалил Кит. — Все нормально.

Он подумал о том, что слёзные разборки перед боем — еще хуже, чем романтические истории.

— Благодарю, внук, — коротко кивнул Вольф и снова на миг открыл крышечку своих карманных часов. — Я в тебе не ошибся… Еще четверть часа у нас есть. Но не больше.

Но Кит всё же не утерпел:

— А где она теперь?.. Ну… бабушка… извини, дед.

Вольф наклонил голову и посмотрел на потомка с большим интересом.

— Твое беспокойство меня тронуло, поверь! — сказал он. — Анастасия Михайловна жива и здорова… Отец ее потом простил… Когда у меня появились деньги, я подарил ее отцу прибыльный рудный прииск, который сам же и открыл и частично разработал. А жену устроил в Италии, в тихом месте под Неаполем… Там у меня хороший ориентир — вулкан Везувий. Разумеется, она живет под покровом полнейшей тайны, под вымышленной фамилией. Спросишь, почему мы не забрали сына и почему ты сам потом не родился в Италии?.. Все дело в миссии. Однажды я получил откровение о миссии моего сына и миссии его потомков. Мне было велено оставить все как есть… видимо, чтобы в итоге вот так встретиться с тобою. И с Эн… с Анной… Пора перейти к главному — как я стал путешественником во времени и как в разных временах раздвоился, чтобы сразиться с самим собой.

Можно было разбогатеть на зависть Немо. Максимилиан Вольф нашел способ открывать золотые жилы и нефтеносные слои. Но его стали манить неизведанные глубины планеты. Он разработал и создал для геоскафа защиту от температур и давления… И однажды он опустился до таинственного слоя у самого земного ядра… И всплыл в ином времени. Правда, в достаточно близком… И попал в разгар Первой мировой войны… А потом он нырнул снова, продержался в таинственном слое дольше и всплыл, целясь, как в ориентир, в знакомую магнитную аномалию… Догадываетесь, в какую? В Курскую! Догадываетесь, когда его угораздило всплыть?!

Он всплыл — а вокруг рев, грохот и страшная огненная грызня сотен железных чудовищ. Битва на Курской дуге! Увидев странную машинерию без опознавательных знаков — без звезд и без крестов — по надстройке геоскафа, всплывшей из земли, стали лупить из пушек и немцы, и русские. Оболочка покрылась огненной аурой! Вреда никакого, но в немецко-русское сердце Вольфа пришлось прямое попадание. Вывод его был: чем дальше в будущее, тем больше зла.

И тогда Вольф решил устроить экспедицию в предельно далекое будущее, чтобы сделать окончательный вывод. Для этого, как он заметил, нужно было продержаться в таинственном слое как можно дольше… Он попытался, но через трое суток, если считать по карманным часам, геоскаф стало выталкивать прочь.

Вольф стал догадываться, что «досиделся» в недрах до последнего дня Земли и дальше никакого будущего у планеты нет. Он всплыл, первый раз волнуясь по-настоящему, ибо предполагал увидеть бездыханный труп цивилизации… и обнаружил будущее не столь уж отдаленное. Не миллиарды лет пролетели. Он обнаружил почти высохшую, превратившуюся в одну Большую Сахару-Каракумы-Калахари планету, гневное Солнце над нею и над цивилизацией, укрывшейся в городах-пузырях.

Там он и познакомился с Председателем ООО — Организации Объединенных Оазисов, преемницы Организации Объединенных Наций в эпоху, когда слово «нация» стало под запретом.

Председатель возрадовался, сказав, что Вольфа послал ему сам Творец Вселенной, как последнюю надежду. И провел с Вольфом краткий курс истории Земли, из которого было до боли понятно, что цивилизация сама и погубила планету безудержным своим развитием. Тогда и родился план «Преображение» — план, как сказал Председатель, «глубокой санации истории человечества», чистки всех ее больных зубов.

Маркшейдер Вольф, разочарованный историей человечества как никто другой, поначалу принял этот проект восторженно — даже чересчур восторженно для педантичного немецкого инженера. Итогом этой «эпохи восторга» и стало противостояние «Лебедя» и подземного флота маркшейдера Вольфа, а заодно — папы Кита и самого маркшейдера летом одна тысяча девятьсот пятнадцатого года.

Разговор родичей был серьезным, и кое на что папа Андрей раскрыл глаза своему прадеду. Вольф решил проверить кое-какие аргументы потомка, имел несколько разговоров с Председателем, подумал о жизни, как следует…

— Я до сих пор не уверен, что он — тот, кого я в нем стал подозревать, — сказал он про Председателя. — Мне это еще не открыто. Но уверенность растёт… И наше с тобой параллельное время пока работает на меня.

Вольф замолк и испытующе просмотрел на внука.

— Ну и кто он? — спросил Кит в стиле «сдаюсь заранее».

— Ты крещён? — вдруг спросил Вольф.

— Нет, — ответил Кит и почему-то ощутил мерзлые такие мурашки на спине… хотя и успел сердито подумать: «И этот туда же!»

— Жаль, — без особой, правда, жалости в голосе оценил Вольф. — Пожалуй, это дело не стоит откладывать в долгий ящик. Совсем скоро это станет важным… Я-то вовсе атеистом был, по крайней мере, в четвертом поколении. Может, именно поэтому так долго пребывал в искреннем неведении. Над всякими пророчествами насмехался. Всеми писаниями брезговал — мол, сказки все это бородатых наших пращуров. Чист был, как «табула раса»… А ты — атеист или нет? В Бога веришь?

— Не знаю, — честно ответил Кит. — У меня нет никаких доказательств…

— Это не самое худшее состояние души, — улыбнулся Вольф. — Пусть ответы зреют сами… без излишних, так сказать удобрений.

Таким сравнением Вольф, в сущности, верно описал мирный договор Китовых родителей.

— Хотя однажды главный вопрос придется задать самому себе всерьёз… — добавил он, наморщив брови, словно сам себе сейчас задавал этот главный вопрос и в самый что ни на есть серьёз.

Кит заколебался, вспомнив многое и важное.

— Правда… — начал он и осёкся.

— Что «правда»? — прищурился Вольф.

— Ну… на том свете со мной кто-то был… хороший, — неуверенно пробормотал он. — Как ангел…

В голову Киту настырно лезло другое определение, дурацкое — «святой космонавт», — но он, конечно, ни за что не решился бы его произнести вслух.

Вольф удивленно приподнял бровь:

— Ты побывал на том свете?!

— Наверно… — пожал плечами Кит. — Анна сказала, что у меня была клиническая смерть… Ну, там, в бункере. Она меня откачала.

— Она не сказала мне про клиническую смерть. Говорила, что реакция… то есть взрыв был огромной силы, но в момент активации ее генов она успела защитить тебя, — немного растерянно пробормотал Вольф… и тут же преобразился, глаза его сверкнули интересом. — И что ты там видел?

Кит рассказал. Его прапрапрадед задумался…

— Так кто он? Кто это? Ты знаешь, дед? — немного потерпев тишину, спросил Кит.

— Не знаю… — в задумчивости проговорил Вольф. — Может, ангел… А может, сам архангел Михаил… А может, и тот, кто привел мне Анну.

— Да нет, я о Председателе, — уточнил Кит, хотя ответ предка невпопад создал новую удивительную загадку.

— А-а… — протянул Вольф, глядя немного в сторону и всё еще оставаясь в плену каких-то своих напряженных размышлений. — Если я почти достиг предела всей истории Земли… и если принять во внимание, что все последние оазисы объединились, то, предположительно, Председатель — то же самое, что антихрист…

И снова воцарилось молчание. Кит слыхал об антихристе, но никогда всерьез этим мифом не интересовался.

— А как его зовут? — невольно спросил он, будто по имени можно было определить, антихрист он или нет.

— Не знаю… — снова удивил ответом предок. — Дело в том, что у Председателя ООО имя отменяется, и его упоминание находится под запретом… Это называется у них «актом высшей политкорректности». Дабы не было намека на национальное превосходство…

И вдруг Вольф как очнулся и очень внимательно посмотрел на Кита:

— Ты посмотри там про антихриста в ваших энциклопедиях, когда вернешься, разберись в вопросе… Чует мое сердце, тебе истина откроется раньше, чем мне… Твой рассказ о клинической смерти — еще один аргумент в пользу того, что я встал на верный путь… И не зря мучаюсь, расчищая во времени не историю человечества, а свою собственную биографию, свои собственные художества, исполненные по заказу Председателя… Граммофонные иглы из вольфита — самая, так сказать, невзрачная деталь большого механизма, что пришлось второпях создавать для этого.

— Из чего?! — не понял Кит.

— Да, нескромно, — согласился предок. — Но всё же я себе позволил…

Оказалось, иглы делались из материала, добытого в таинственном слое Вольфа.

Кит слушал и немного грустил: мало того, что его великий и ужасный прапрадед наладил лимитированный выпуск этих игл с помощью своего сына, не посвящая его в подробности своей жизни и являясь к нему загадочным пришельцем из иных миров, потом помог ему создать «разрушитель», он еще и к строительству защитного Царицынского комплекса руку приложил. Получалось, что вся команда юного князя Веледницкого всегда и всюду геройствовала под опекой тайного покровителя, с тёмной стороной личности которого они и воевали в союзе с ним самим…

— Не печалься… — успокоил Вольф как в воду опущенного, а не под землю праправнука. — От правды, которую ты узнал, ваши подвиги ничуть не тускнеют. Справиться с моей злой ипостасью без вас мне было бы не под силу… И спешу тебя обрадовать: мир куда более сложен и загадочен, чем мы можем себе представить. Я вот в своей гордыне так же загрустил, как и ты сейчас, когда мне открылось, что мы — уникальный род сборщиков, или реконструкторов — всего лишь помощники куда более удивительного и могущественного рода… Догадываешься, о ком я?

— Ну да, — кивнул Кит и отчего-то вдруг вздохнул с облегчением. — Мы не самые крутые.

— Какие?! — поразился Вольф.

— …Ну, в нашем времени так говорят о самых… — Кит завис, не находя подходящего синонима. — В общем, о тех, с кем лучше дела не иметь… если ты не сам такой.

— Коротко и ясно, — многозначительно улыбнулся Вольф. — Такой Анна и была, пока оставалась Эн, Спящей Охотницей. Правда, в нашем неаполитанском доме она появилась просто странной девочкой, на вид беспомощной, молчаливой. Таких детей, как я выяснил, в вашем времени называют аутистами.

Он снова посмотрел на часы и рассказал удивительную — сказочную или мистическую, уж с какой стороны посмотреть — историю Эн.

Хотя маркшейдер Максимилиан Вольф и успел основательно поработать на Председателя земного шара, он благоразумно скрыл от него «расписание» проходов во времени, открывавшихся, как он сам вычислил, в зависимости от определенного взаиморасположения Солнца и Луны… И вот когда Вольф стал подозревать, что играет роль Доктора Зло при Председателе Мирового Зла, он под предлогом разведки юркнул в свое время как раз в тот момент, когда мог позволить себе передышку в пару месяцев без опасения, что Председатель вдруг вздумает послать за ним своих людей именно в этот период. Он хотел основательно подумать о жизни, тихо поразмышлять в кругу семьи, почитать духовные и просто умные книги на тему последних времен… Для начала — вчитаться в Апокалипсис, Откровение апостола Иоанна Богослова…

И вот как-то тёплым неаполитанским вечером сидел Максимилиан Вольф в плетеном креслице на терраске своего особнячка, поглядывал на Везувий, мирно отдыхавший со времен уничтожения Помпеи и Геркуланума, и вчитывался в книгу древнюю, таинственную, полную вселенских ужасов и катаклизмов… а главное — малопонятную даже для него, непревзойденного гения, которому были открыты тайны недр планеты, но, как оказалось, отнюдь не ее духовных недр. Даже в недрах собственной души он тогда беспомощно завис, как муха, угодившая ночью в паутину. Не было такого геоскафа, в котором можно было бы нырнуть до ее, души, центра и найти там истину.

Неаполитанский вечер с его лазоревым небом, Везувием, мирно дремавшим в обрамлении цветов, что украшали террасу дома, с веселым женским гомоном где-то в неопасном отдалении настраивал на негу, призывал расслабиться и не брать в голову… устроить себе отпуск — большую сиесту… и вообще, вздремнуть.

Вот маркшейдер Вольф и задремал. Строки Апокалипсиса стали расплываться, страница показалась Вольфу древней, рыхлой поверхностью Земли, в которую он и стал погружаться на своем геоскафе… Куда он погружался — в тайные смыслы книги, в собственную ли душу — кто знает… Но только вдруг увидел он мощный поток вулканической магмы — и этот поток, этот фонтан густого, ослепительного, раскалённого киселя стал выталкивать его вверх. Он очень удивился во сне: ведь геоскаф всегда легко входил в магму, как в подсолнечное масло, а тут вдруг его стало выталкивать! И вытолкнуло же! Прямо из кратера Везувия.

И видит маркшейдер Вольф, что вулкан, уже погубивший когда-то два прекрасных города вместе с их жителями, вновь извергается в полную силу. Геоскаф повис в фонтане огня, пепла и дыма… И сквозь эту бурлящую мглу маркшейдер Вольф прозревает, как потоки лавы устремляются по склону адовой горы двумя рукавами, двумя ручищами вниз — но не к городу, а в сторону, к прекрасному саду, раскинувшемуся посреди равнины, между двух рек…

Да, там внизу сиял зеленью и поблескивал плодами поистине райский сад. С огромной высоты раскалённого фонтана Вольф чудесным образом мог разглядеть и плоды на деревьях, и даже бабочек, перелетавших с цветка на цветок… и каждую черепичину на крыше красивого дома, окруженного летней, урожайной радостью, праздником жизни. Вольф ужаснулся: тот дом был копией усадьбы, где он познакомился с Настей… Копией?! Нет, не копией! Это был тот самый дом! И сейчас там, тихим вечером, Настя пьет чай в столовой… или задумчиво, с наслаждением ест яблоко, а она так любила яблоки и так умела грациозно держать плод в руке, что засмотришься… или музицирует… и ничего не знает о грозящей опасности!

Вольф попытался направить туда свой геоскаф, чтобы спасти ее, но — тщетно: его детище, его машина неуправляема, болтается в адском фонтане, как бесполезный поплавок!

И вдруг Вольф увидел, как на крыльцо дома вышла девочка-подросток в белом платьице-волане.

Вольф присмотрелся к ней: то, конечно же, не юная Настя, отрочество которой он не застал. Это — странная белокурая девочка с кожей такой же белой, как и ее платьице, но отнюдь не пугающей своей белизною.

Это была живая, совершенная белизна античной статуи… И глаза! В ее глазах горели вишневые огоньки… но эти огоньки не были отражением несущейся к усадьбе раскаленной лавы! Ее глаза были как завораживающие звезды-вишни с какого-то запредельного, недоступного небосвода.

Девочка беззаботно смотрела на вулкан, на страшные текуче-огненные ручищи, тянувшиеся к саду и дому. И она протянула им навстречу свои нежные руки…

И вдруг маркшейдер Вольф почувствовал рядом с собой чье-то присутствие. Кто-то стоял позади, за правым плечом — совсем не чужой. Кто-то тёплый и добрый, кому можно полностью довериться в первый же миг встречи.

Вольф решился повернуть голову. Он только осторожно поглядел через правое плечо, боясь, что тот, на кого можно положиться и кто сейчас откроет ему главную тайну, исчезнет от любого его неосторожного движения. Он увидел только широкий радужный ореол, повторявший силуэт человеческой фигуры.

И в следующий миг он всё узнал. Тот, кто появился рядом, рассказал ему всё, что он должен был узнать в тот день, когда в глубине души уже принял верное решение, сделал сердцем тот выбор, который еще не сделал его разум.

Рассказ был на неизвестном, но совершенно понятном языке, напоминавшем скорее девятую симфонию Бетховена, чем человеческую речь. Рассказ мог показаться долгим, но как бы уместился в одно всеобъемлющее слово, как вся сила света умещается в удар молнии.

Ему оставалось только смотреть.

Девочка подняла руки — и сад наполнился мерцающим сиянием, как будто весь до самого маленького листочка и самой крохотной травинки покрылся бриллиантовой росой… И роса вдруг превратилась в ослепительный снежно-белый фонтан-гейзер. Фонтан охватил, поглотил собою весь сад и устремился в небеса.

И небеса раскрылись навстречу этому чудесному фонтану, как огромный, голубой, тысячелистный цветок. И в сердцевине раскинувшегося над всею землею, обращенного к ней цветка сиял купол золотистого, запредельного небосвода.

Голубой тысячелистный цветок небес принял в себя поток света, вобрал его в себя, и все бесчисленные лепестки заискрились чудесной алмазной росою…

И вдруг всё исчезло. Раскаленные вулканические ручищи лавы обхватили пустоту — каменистую пустошь и небольшую скалу, своей формой удивительно напоминавшей усадьбу. И небо над рокочущим впустую, разъяренным своей неудачей вулканом, стало вновь обычным, голубым и красивым, но — равнодушным к земной стихии пространством.

И Вольф вдруг стал смеяться во сне. Стал смеяться над позорной неудачей вулкана, когда-то с наслаждением уничтожившего два города, что сначала утопали в безответственном благополучии и роскоши, а потом — в его раскаленном пепле. Бушевало пламя, бурлили вырвавшиеся в пустое пространство подземные тучи, разлетались вулканические бомбы — и всё впустую. Сад был спасен — отправлен прямиком на вечное цветение в Царство Небесное.

И даже предчувствие, что геоскаф вот-вот развалится от вулканического напора, от бессильного гнева преисподней совсем не пугало Вольфа. Он уже чувствовал запах гари, но продолжал смеяться… Гарь щекотала ноздри все сильнее — и он вдруг очнулся. Гарь в сумерках и малых огнях города была настоящей.

Вольф в испуге взлетел из плетеного кресла, уронил на пол священную книгу, схватил ее с пола, положил аккуратно, как делает всякий педантичный немец, на столик — и помчался спасать семью.

— Прости, Макс, хотела сделать сама, — с виноватым видом встретила его супруга Анастасия Федоровна. — Твой любимый бифштекс подгорел… А почему у тебя такие страшные глаза? Дом цел.

И тут раздался звон дверного колокольчика.

Не ответив на вопрос супруги, с еще более страшными, выпученными глазами маркшейдер Вольф полетел вниз — открывать. Он уже определил шестым чувством, кто пришел, кому он откроет дверь с таким запредельным гостеприимством, какого не испытывал сам и не выказывал никому в жизни.

…У двери стояла она — белокурая девочка с вишневыми глазами. Только вишенки еще не светились ни бодрствующей душою, ни чудесной силой. И платьице на ней было такое же белое, а на ногах у нее были голубенькие туфельки цвета утренних небес над притихшим Везувием.

За руку ее держал незнакомец с грозными, но спокойными, львиными чертами лица, с гривой волнистых седых волос, выбивавшихся на плечи из-под широкой черной шляпы, и седой, с невероятным изыском подстриженной бородкой. Он был в легкой серой накидке и видом напоминал солидного русского художника, приехавшего в Италию на пленэры… Глаза его были мраморно-голубыми, с прожилками, похожими на миниатюрные карты неведомого острова…

— И кто он был? — не выдержал Кит. — Архангел, что ли?

— Вряд ли… Не думаю… — опасливо пожав плечами, ответил Вольф. — Вот в сновидении — там, за плечами… там — да, наверно, был ангел… Архангел — мне не по чину. Но вот пророка Илию имею право подозревать. Хотя он представился просто синьором Бордоне. В переводе с итальянского это — «Посох Странника».

В тот миг, когда Вольф увидел девочку, он уже знал о ней то главное, что должен был узнать в откровении-молнии.

Она — новый отпрыск одного из четырех родов, которых в глубокой древности именовались как Охотники За Мирами и еще как Прокладывающие Тропу Спасаемым Мирам.

Во всех эпохах их живет всего четверо, и они не знают и не должны знать друг о друге вплоть до Судного Дня. Но было время, когда предки тех Охотников За Мирами, кои живут сейчас, знали друг друга: это были дни перед потопом, когда они помогали Ною строить ковчег. Ведь ковчег, как гласит Предание Охотников, был не просто огромной деревянным сухогрузом — он был собран воедино как особая реальность из многих крохотных и прекрасных уголков Земли с их ландшафтами, растительностью и животным миром — вот откуда это «каждой твари — по паре». Как Охотники пережили великую катастрофу — неизвестно.

В Истории человечества они несколько раз давали знать о своей деятельности — когда по общим молитвам покаявшихся в грехах жителей какого-нибудь селения или города получали веление свыше и спасали весь город от удара стихии или страшного нашествия, переносили его в иное место или в иную реальность, замещая его на местности «минеральным сырьем» той же массы. Вспомним легенды о граде Китеже, о таинственном городе Исе, исчезнувшем в стародавние времена на северо-западе Франции, в Бретани… Это их рук дело!

Предание и Пророчество Торящих Тропу Спасаемым Мирам гласит, что в Судный День они вместе с ангелами Господними будут перекидывать чудесные мосты из мира дольнего в Мир Горний — мосты, по которому все те, кто сделал верный выбор между Добром и Злом, взойдут в Царство Небесное, в Небесный Град. Мостов будет четыре. Здесь, в мире земном, начало каждого моста будет держать один из четырех Торящих, а другой конец моста — в небесах — будет поддерживать Ангел.

Сколько живут эти чудо-люди, неизвестно. Известно лишь, что не только их способности, но и как бы сами души их раскрываются не сразу. Слишком уж грозную силу они собой представляют. С точки зрения современной науки, если таковую сюда можно приплести, они несут в себе особые гены, которые должны активировать особые помощники. Кто они, догадаться легко. Это Сборщики Миров. У Каждого Охотника За Мирами, или Торящего Тропу Спасаемым Мирам, есть свой помощник. Это должно быть юное создание, с младых ногтей сделавшее верный выбор между Добром и Злом. Есть такой из тех, кого мы знаем? Подсказка нужна?

Помощник должен быть подготовлен и вооружен: правая рука его должна олицетворять живую воду, а левая, облаченная в особый браслет, снимающий защитный слой спящих генов, — мертвую воду. Помощник должен уметь поддерживать баланс своих могущественных рук…

— Сегодня ты, наконец, сделал выбор… — без всякого пафоса сказал тогда Вольфу незнакомец в шляпе. — Она пока просто Эн. Неизвестная. Имя придет в свой час. И она должна жить с вами. Ты — ее хранитель, но не помощник. Помощником станет твой потомок.

Какой такой потомок?! Подсказка нужна?..

Одно лишь воспоминание, как заноза, мучило в ту великую минуту Максимилиана Вольфа. Он вспомнил, что и Председатель как-то заикнулся о некой Спящей Охотнице, которую не грех найти в прошлом и привести «тёпленькой и еще не слишком опасной». Значит, он знал об этом таинственном роде. Немного — но знал. И тогда он, Председатель, очень проницательно всмотрелся в гостя из прошлого, у которого на носу сидело допотопное пенсне. И понял, что тот еще чист, стерилен в смысле этих тайных знаний…

— Что задумал Председатель? Догадаешься сам? — спросил Вольф и, наверно, так же проницательно посмотрел на потомка.

«Перенести Рублёвку на Марс», — первое, что пришло Никите в голову, а вслух он предположил:

— Построить для себя на Небесах коттеджный поселок Град Китеж?

Вольф приподнял бровь и несколько секунд раздумывал над таким нестандартным ответом.

— Бери выше, — наконец, сказал он. — Избежать конца света, который он предчувствует своей черной печёнкой. Когда-то гордые люди строили Вавилонскую башню, чтобы добраться до Небес и потеснить Бога. То была не простая башня — то был, так сказать, огромный магический бур, коим они хотели просверлить тоннель в вечность. Результат известен. Тогда впервые и единственный раз в Открытой Истории человечества был применен разрушитель. Между прочим, — кем-то из наших с тобой предков, сборщиков миров. А Председатель мечтает перенести на Небеса — так сказать, в иное, безопасное измерение, — всю планету. В Бога он не верит. А если и верит, пытается Его обмануть…

— Он что, тормоз?! — удивился Кит. — Бог вроде и так все знает заранее… Как это… Провидит. Да?

Вольф печально усмехнулся:

— А ты думаешь, те, которые распинали Христа, саддукеи — они не знали, что замахиваются на самого Бога? Уверяю тебя, знали. Они действительно бросили вызов Богу. Они не просто стремились сделать работу за дьявола. Они бросили вызов и ему, решив доказать, что они могущественнее самой тёмной силы во Вселенной.

— Круче… — невольно вырвалось у Кита.

— Да-да. Круче, — кивнул Вольф. — Точное словцо. В «яблочко»… Но это особый, отдельный разговор. Не на один вечер. Как и разговор о том, какие события произошли потом и какую сеть — даже не последовательность, а именно сеть причинно-следственных связей с общим центром мне пришлось вымучить, выстрадать и, наконец, соткать, чтобы все произошло так, как произошло… Чтобы весы качнулись в нашу сторону. В нашем с тобой большом деле причины некоторых важнейших событий находятся в будущем, а следствия — в прошлом. Признаюсь однако, что больше всего меня тревожил центр этой паутины событий — активация парагенов в генетическом коде Анны. То, что и было твоей главной миссией в прошлом. Уничтожение защитного слоя этих особых генов должно было стать подобием аннигиляции, соприкосновения вещества и антивещества. Чудовищная вспышка, выброс энергии… Прости, внук!

И Вольф, приложив обе руки к сердцу, очень картинно, но искренне понурил голову.

— А чего? — на всякий случай напрягся, собрался с мозгами и стал мысленно придерживать свою бедную крышу Кит.

— Я допускал вероятность того, что ты не выживешь в этом пекле, и мне придется хлопотать с девчонкой самому, — приподняв взор, сообщил Вольф. — Тот, кто привел ее ко мне, как сомнамбулу, не успокоил меня, не сказал, что всё обойдется… Может, он и сам не знал… Но всё обошлось… В открытых генах Анны была заложена защита сборщика. Мы даже убили двух зайцев. Не дали сбежать в мировое пространство большим негодяям в черных мундирах. Вместо небес, они сразу отправились в противоположном направлении — в преисподнюю. Думаешь, они работали на своего фюрера? И собирались прихватить его с собой? А вот чёрта с два! Обезумевшего капитана они решили бросить на тонущем судне.

— А кто был этот… ну, который привез меня в Берлин? — спросил Кит: Породистый Пилот произвел на него впечатление.

— А как он выглядел? — в свою очередь неожиданно спросил Вольф.

Кит описал, как мог.

— А-а… Вольфрам фон Зивер, — опознал Вольф. — Большая шишка в тайных делах рейха. Нам еще предстоит выяснить, с кем он имел сношения в будущем. Может, ты сам его и спросишь, если встретишь когда-нибудь…

— Как это?! — Киту пришлось тряхнуть головой, чтобы поправить крышу. — Он же того… накрылся… Или выжил?

Вольф улыбнулся:

— Ты все еще не привыкнешь к тому, что в нашем с тобой особом, «внешнем» времени следствия могут существовать раньше причин… Только не говори ему при встрече о том, где и когда его настигнет адское пламя.

Кита, тем временем, все сильнее мучила еще одна заноза, саднившая в извилинах мозговой коры:

— Дед… — доверительно обратился он. — Я только в одно никак врубиться не могу. Зачем было оставлять ее… Эн… ну, Анну, фашистам? Ты же видел Курскую битву… И ты не знал, что именно они затеют всю эту беспредельную войну?

И Киту показалось, что прапрадед посмотрел на него растерянно. А Вольф потом глубоко и очень тяжело вздохнул:

— Вот что я тебе скажу, внук. Ты все-таки не забывай, что в том будущем, что наступит после нашей смерти, мы с тобой подобны призракам, которых подняли из могил на спиритическом сеансе. Мы не можем знать, как и мертвецы, что за это время произошло в мире живых… По крайней мере, в ясных подробностях. Полагаться на рассказы потомков? Увольте! Уж они расскажут, что им в гимназиях вдолбили… Да, я видел грандиозную битву. Успел заметить на одних танках кресты, на других звезды. Мне бы, конечно, сбегать оттуда в киоск за газеткой, почитать, что в мире происходит… Но признаюсь, как-то боязно было. Посидеть с Председателем в библиотеке, полистать древние подшивки газет тоже как-то не успел, не досуг было. Уж не обессудь. Меня там в такой оборот взяли… Да, я там узнал, что была большая война, но знаешь ли, что в том далеком антихристовом будущем о ней говорят?.. Что это была битва одного Зла с другим Злом. И в конечном итоге погибли оба… Мол, как в Писании сказано, что царство, само в себе разделившееся, не устоит. Но ты же знаешь по-своему, как всё было на самом деле… И я теперь отчасти знаю. А тогда не знал. И представь себе: не имея возможности заходить в будущее в любую дверь и в любой час, еще долго не знал. Поверишь ли?

Кит подумал-подумал… и решил поверить.

— Между прочим, «Лебедя» я уже восстановил, — как бы между прочим, отхлебнув уже явно остывшего чаю из чашки и, наверно, потому поморщившись, сказал Вольф. — Я Везувий обжил, как подмосковную дачку. У меня там тайные доки давным-давно были устроены. Председатель об этом знать не знал… Считай, лишние хлопоты с тебя снял, чтобы ты на мелочи не отвлекался.

— Спасибо, — только и ответил Кит, почувствовав полную опустошенность. — Ну, и кто теперь на нем плавает… летает?..

В этот миг вдруг раздался удар колокола… вернее небольшого, но очень звучного колокольчика — удивительно приятный звон, проникающий в самую глубину сердца. Кит вспомнил старинное слово — «малиновый». Это был точно такой — «малиновый» миниатюрный звон… И тут же послышался знакомый голос — язык был древнегреческий, красивый, мягкий, но решительный, полководческий.

Вольф оцепенел с серебряной ложечкой в руке.

И очень решительно посмотрел на Кита.

— Никита! — сказал он таким тоном, каким будят человека, уже опаздывающего в школу. — Час пробил! Обед завершен!