Тайна Спящей Охотницы

Глава 10

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ.

С фашистским планом завоевания Марса,

клинической смертью,

знакомством с таинственной подземной девочкой

и явлением великого и ужасного маркшейдера

в самый разгар штурма Берлина.

…Однако и в закрытых от напускного равнодушия глазах Кита так ярко полыхнуло, что он вздрогнул… Но тут же снова изо всех сил напустил на себя полнейшую невозмутимость киборга.

Внезапно стал вздрагивать и самолет. И послышались какие-то хлопки и буханья.

— Хладнокровие похвально. Оно, несомненно, немецкое, — послышался голос Породистого Пилота. — Однако засыпать не рекомендую. Если русские нас подобьют, тебе придется срочно восстановить самолет в воздухе.

— Кто бы сомневался, — пробурчал Кит, еще не открывая глаза.

Ох, как ему не хотелось это делать в этот раз!

— Падение с большой высоты и удар об землю для тебя смертелен, не так ли? — намекнул ариец.

— Еще не проверял, — дерзко ответил Кит.

Но глаза открыл.

В глаза, чуть справа, ударило яркое низкое солнце, купающееся в бескрайней голубизне.

Только сейчас Кит приметил, что Породистый Пилот внимательно следит за ним с помощью удобно пристроенного над его местом зеркальцем заднего обзора.

— С добрым утром, да? — постарался Кит держать удар.

— Утро двадцать седьмого апреля одна тысяча девятьсот сорок пятого года нелегко признать добрым, — с той же хваленой германской невозмутимостью неторопливо и раздумчиво проговорил ариец. — Приготовься. Идем на посадку.

Кит дружил с разными числами, но только — не с историческими… Тут ему пришлось напрячь память, иным словом — свои нейроны, пустить по коре головного мозга всякие электрические импульсы. 27 апреля 1945 года — это что значит? Получается, до конца Великой Отечественной войны остаётся неделя, наши войска долбят фашистов уже у самого Берлина… Или в самом Берлине? Если в самом, то — это хуже… то есть, конечно, это здорово, но соваться прямо в пекло, где не только пуля, но и пушечный снаряд может въехать прямо по черепу… причем не только фашистский, а скорее — свой, советский. Лучше думать о хорошем… О чем? Может, он увидит штурм рейхстага. Единственный житель двадцать первого века! Без всяких спецэффектов, а в реале! Будет что вспомнить, если по черепу снарядом или фугаской не получишь! Только ведь никому потом не расскажешь, даже если жив останешься…

Двигатели натужно завыли, самолет наклонил нос, начал разворот, и Кит увидел немного земного простора. Земля, в отличие от радостного и чистого небосвода, словно предвещавшего скорую победу, была сера и местами совсем черна. Там, в недалёкой, в общем-то, дали густо дымило по всему земному окоему. Городской пейзаж выглядел чадящей, жутко широкой свалкой, на которой то там, то здесь попыхивало темными быстрыми огнями и взрывалось. А прямо под самолетом расстилался жидкий и редкий лесной… вернее, парковый массив с серыми, голыми деревьями, торчавшими из безжизненной земли.

Этот парковый массив рассекала убегавшая вперед взлетная полоса… нет, просто широкая аллея, на которой, наверно, в нормальное мирное время бродят мамаши с колясками, да снуют мимо них велосипедисты… Теперь на этой аллее впереди не было никого, и только по сторонам от нее происходило какое-то упорядоченное движение серых фигурок и предметов. Аллея приближалась, становясь шире.

Кит осознал и напрягся: да, они садятся в Берлин прямо во время его штурма. На главную аллею какого-то парка… потом он в Инете узнает, какого, — парка Тиргартен.

Как только самолет коснулся земли, и его слегка тряхнуло, Породистый Пилот подтвердил догадку Кита.

— Добро пожаловать в Берлин! — сказал он.

— Большое спасибо! И вам того же, — язвительно ответил Кит.

Породистый Пилот ничего не ответил… И уже не следил за Китом в зеркальце, а напряженно смотрел вперед.

Кит, тем временем, разглядел, что делалось наружи: серые фигурки были солдатами, оцепившими аллею. За ними, среди деревьев, Кит успел заметить пару неподвижных танков, несколько орудий…

Самолет остановился… и на Кита спереди перелетела какая-та жесткая, тяжелая куртка.

— Оденься, — велел Породистый Пилот. — Наружи холодно. Первый настоящий сверхчеловек нужен Германии здоровый и с теплыми руками…

«Ну уж, не только Германии я нужен…», — подумал Кит, пропустив мимо ушей идиотский комплимент.

Но, вспомнив инструкции Беленца, а заодно и всех своих родных и близких, он решил пока не задираться посреди фашистского логова да еще в момент, когда его со всех сторон крушит и мочит Красная Армия.

Когда открылась дверца, снаружи действительно пахнуло жестким весенним, с острой гарью холодком. Холоду прибавила и ворвавшаяся внутрь отрывистая, хлесткая немецкая речь… И даже грохот и гул близкой войны тоже давил властным, неживым холодом.

Второй пилот откинул вниз маленький трап, которого не было, когда Кита забирали из десятого мая сорок второго года с территории СССР.

Этот второй пилот соскочил на землю первым и, развернувшись, подал руку Киту, — видно, тем подчеркивая особую ценность пассажира. Кит обошелся без помощи.

Как только он спустился, так сразу оказался в окружении здоровенных, вооруженных фрицев в глубоких касках-кастрюлях. На их мундирах чернели нашивки с молниями. Эти безмолвные киборги-андроиды словно не замечали Кита, никто из них не пялился на его кроссовки. Все они отрешенно глядели куда-то в пространство над Китом.

Шустро подкатил коренастый и мощный фашистский броневик с такими большими и как бы цельнометаллическими колесами, что напоминал собой угрожающе увеличенную детскую машинку.

Появившийся из него офицер с черепом на черном околыше фуражки бросил один острый и всеобъемлющий взгляд на Кита, произнес «Гут!» и тоже стал смотреть поверх Кита — в самолет.

«Это ж эсэс, блин!» — осознал Кит, еще сильнее похолодев в тяжелой и большой лётной куртке Люфтваффе.

И в этот миг что-то удивительное случилось с его восприятием новой реальности. Эта реальность вдруг стала непререкаемо казаться Киту кинофильмом в 3D и даже мега-D… даже не виртуалом, не Матрицей, а именно старым кинофильмом, переведенным в новый формат… да, старым черно-белым, вернее черно-серым кинофильмом. Черно-серая земля с холодными голыми деревьями, серая форма СС с черными штрихами, серая боевая техника. Этой черно-серости стало так много, что она поднялась и раскинулась по всем небесам, которые теперь стали тоже казаться Киту серыми… И само солнце над Берлином стало воплощением ослепительной серости.

Офицер весь дернулся вверх, выкинул руку, закаркал что-то. Это из самолета стал выходить Породистый Пилот. Кит повернул голову: тот спускался очень неторопливо, как очень большой командир-начальник. В этот момент мощно грохнуло-рвануло поблизости, так что земля под ногами содрогнулась, но взрыв не нарушил последнего движения арийца — уверенного движения его ноги с последней ступени трапа к земле.

Андроиды сдвинулись вокруг Кита плотнее — наверно, прикрывая его от обстрела… и придушивая его каким-то особым железно-кожано-машинным — чисто андроидным — запахом.

Породистый Пилот и офицер обменялись коротким карканьем.

Эсэсовские андроиды-киборги чуть расступились, образовав крохотный коридорчик.

— В машину, — спокойно велел Породистый Пилот и указал на черноту лаза в серый броневик с какой-то увядающей, с погнувшимися концами свастикой на борту (позже Кит узнает, что это эмблема дивизии СС «Нордланд», набранной из потомков скандинавских викингов Норвегии, Швеции и Дании, — дивизии, которую в Берлине наша Армия порвала в клочья).

Таскаться заложником в броневичках Киту тоже было не в новинку. И он с легкой тоской полез внутрь… Четыре эсэсовских андроидных руки-клешни очень аккуратно подпихнули его внутрь. Кит стиснул зубы, подумав, что одной этой помощи будет достаточно, чтобы расстрелять его или даже повесить по суду военного трибунала за пособничество Третьему Рейху… При этом подозрительно опасно зачесалась левая рука — от запястья до кончиков пальцев.

Кит умело сдержал чувства — злиться по-настоящему было рано. Ну, разнесет он невзначай этот фашистский броневичок, а толку? Только всё испортит.

— Ударил руку? — спросил Породистый Пилот, как порой спрашивают на улице споткнувшегося и упавшего прохожего: «Не ушиблись?»

— Ничего. Грею просто, — не глядя тому в глаза, ответил Кит.

Ариец кивнул, как если бы понял, что для дела нужна именно левая рука, а Кит, уже готовый сотрудничать с нацистской Германией, бережет ее.

Ехать оказалось совсем недалеко — метров двести. Как только вылезли из броневика перед небольшим, серо-бетонным сооружением, похожим на трансформаторную будку, сквозь общий раскатистый гул войны послышался свистяще-ноющий звук — и взрывы стали взлетать серо-черными веерами прямо на взлетно-посадочной аллее парка. Оцепление поблизости от самолета кинулось на землю…

Похоже, наши заметили подозрительно рискованную посадку непонятного транспортника и решили провести небольшую зачистку артиллерийским огнем… Один снаряд наконец угодил прямо под рамный фюзеляж самолета — получился такой мощный пинок с разрывом, что у самолета разметало всю его хвостовую часть и перевернуло вперед через нос. Небесная рыбина-пеликанина задымилась пузом кверху.

— Чинить не надо? — снова не сдержавшись, съязвил Кит, когда уже входили в «трансформаторную будку», тяжелые металлические двери которой, как у лифта, разъехались в стороны.

В глазах Породистого Пилота так и сверкнули молнии СС — не просто злобные, а сатанински веселые.

— Напротив, — ответил он, когда двери «будки» стали съезжаться. — Если бы ты мог разрушать издали, я бы попросил тебя заметать за нами все следы.

— Вашу армию тоже… — опять не сдержался и сразу пожалел о том Кит.

От этих слов иголочки так и вонзились в виски и затылок Никиты. И он невольно еще сильнее прижал к себе, к животу, левую руку правой.

Ариец снова сверкнул молниями:

— Вытравить бы из твоей крови, выжечь бы русского Иванушку-дурачка, так цены бы тебе не было… — процедил он сквозь зубы.

«Трансформаторная будка» действительно оказалась лифтом. Она стала погружаться вглубь земли. В ней, кроме Кита и Породистого Пилота (второй пилот остался в самолете и, по всему видно, погиб при попадании в него снаряда), поместились еще тот офицер с черепом на фуражке и один здоровенный андроид в каске, который тащил от самолета тяжелый металлический кофр с «граммофоном времени».

Опускались под землю не быстро и не медленно, Кит прикинул, когда лифт остановился: глубина метров тридцать-сорок. Из лифта вышли в узкий, хорошо освещенный плафонами тоннель. Породистый Пилот пошел первым, а офицер пропустил Кита вперед, при этом подозрительно плотно положив руку на кобуру, висевшую у него на боку.

Прошли еще метров тридцать-сорок. Снова раздвинулись механические двери — и из тоннеля вошли прямо в салон эдакого вагончика-электровозика, стоявшего на подземных путях. Электровозик был похож на головной вагон поезда метро, только немного покороче, а удобные кожаные кресла стояли в нем, как в междугороднем составе, то есть поперёк.

Андроид поставил кофр между рядами и пошел в кабину, а Породистый Пилот предложил Киту сесть и немного расслабиться.

Тронулись, разогнались… «Точно, метро…» — подумал Кит. И оказалось — точно, берлинское метро, какая-то его секретная линия. Полминуты мчались по тёмной прямой, потом довольно резко свернули куда-то. Вдали просветлело… и через десяток секунд промчались на всех парах мимо обычной, похоже, совсем не секретной станции. Мимо взора Кита пролетела назад, в прошлое, серо-черная толпа гражданских — испуганных жителей Берлина, забивших платформу. По веренице серых, оцепеневших лиц, по жалким чемоданчикам и сумкам можно было легко догадаться, что эти люди едва надеются пережить кромешный ад, по сути дела, еще только начинавшийся в городе наверху… Почему-то сильнее всего врезалась в память Кита и поразила его фигура какого-то долговязого подростка, одетого сверху очень тепло, но при этом в шортах, с голыми и бледными ногами, воткнутых в неуклюжие тяжелые ботинки…

Снова ворвались во тьму, снова сложным зизгагом свернули в какой-то боковой тоннель, погрохотали по нему и через несколько секунд остановились.

Двери электровозика — а их у него, в отличие от обычного вагона метро, была всего одна пара, при остановке точно совместились с дверьми еще одного перпендикулярного тоннеля.

Когда Кит под суперконвоем двинулся по нему, позади стали одна за другой сдвигаться тяжелые двери отсеков, и каждый раз раздавалось шипение, словно они проходили через шлюзы на какой-нибудь космической станции… И наконец, тоннель вывел их в очень просторный круглый купольный зал.

Этот был очень хорошо освещенный радиальными концентрическим плафонами зал высотой метров пятнадцать в вершине купола. Зал состоял из двух ярусов. В центре нижнего находилось полусферическое, матово отливавшее алюминиевой обшивкой, глухое, без всяких иллюминаторов помещение высотой метра три. На нижнем ярусе Кит заметил еще два закрытых входа. И по всей окружности, у стен, стояли эсесовские андроиды в касках и с автоматами — числом десятка два. Эти были одеты не в серую полевую форму, а затянуты в пугающую и завораживающую — идеальную эсэсовскую черноту ада.

Верхний ярус представлял собой глубокую круговую галерею с двумя пологими подъемами-пандусами — связками с нижним ярусом — и блестящим никелированным парапетом по окружности. Там, наверху, тоже торчало полтора десятка черных автоматчиков, сильно напомнивших Киту черных робокопов из далекого будущего. Но, пока Кит глазел, появились еще и какие-то гражданские — кто в серых строгих костюмах, кто в медицинских белых халатах. Кое-кто из них при виде Породистого Пилота выбросили руки в нацистском приветствии, другие сделали это, покосившись на первых. Пилот ответил галёрке легким взмахом, украденным у самого фюрера, который, в свою очередь, украл этот жест у римских императоров.

Прошествовав через помещение под эхом своих шагов, отдававшихся в куполе, они — Породистый Пилот, Кит и эсесовский офицер — вошли в другой тоннель-коридор и, завернув, оказались в небольшой, очень ярко, но матово, то есть не слепяще освещенной комнате с тремя черными кожаными креслами и низким кофейным столиком между ними.

Породистый Пилот, не глядя, указал Киту на одно из кресел и, когда расположились, со смаком проговорил редкое русское слово, как бы хвалясь его знанием:

— Рассупонивайся. Спаришься. Здесь очень тепло… Почти как в преисподней.

И адски усмехнулся.

Кит, уже привыкший к этой большой тяжести на себе, даже забыл про нее… а теперь спохватился и поспешил сбросить с себя гитлеровский обогрев. Он вскочил с кресла, огляделся, ища порядок — видно, и вправду проснулись в нем немецкие крови прапрадеда Вольфа. Увидев вешалку, он пристроил куртку на крючок. Потом вернулся на место под внимательными и, как назло, одобрительными взглядами арийских эталонов тёмной стороны Силы.

— Мы предлагаем тебе десять минут отдыха, больше не можем допустить, — сказал Породистый Пилот. — Отдохнуть. Собраться с силами. Есть просьбы? Чай? Может быть, кофе? Хотя для твоего возраста я бы не рекомендовал… Шоколад? Или, к примеру, что-нибудь поосновательней. Пару сосисок… таких, каких у вас в будущем уже никогда не попробуешь… Пальчики оближешь.

Киту пришлось побороться с кучей искушений. Но главное — он очень не хотел, почти уже боялся остаться в тишине наедине с самим собой, со своими мыслями и догадками, особенно с теми, которые еще не вылезли на уровень сознания, но уже толклись из глубины, как страшный детеныш Чужого — наружу из грудной клетки бедного зараженного астронавта…

— Не, я сыт, — сказал Кит, сглотнув слюну. — Все нормально. Лучше бы поскорее.

Внезапно лицо и взгляд Породистого Пилота изменились — что-то поистине нечеловеческое, мертвенно-свинцовое проявилось в его чертах, вздулись жилы на шее.

— Что ты всё мямлишь! — прохрипел-прошипел он с ледяной яростью. — Ты же сверхчеловек! Тот, о котором мечтали мы все. Тот, кто должен прийти на землю и вымести всех унтерменш… Эту плесень! Я бы лично повесил твоего дальнего предка за то, что он предал родину… валял дурака с низшей расой. Повесил бы! Но сначала заставил бы его родить тебя не от быдла, а от истинной арийки. Тогда ты был бы идеален в своей силе и правоте! Я жизнь бы посвятил тому, чтобы вычистить твою родословную и подобрать тебе предков чистой расы! Найти тебе настоящую мать в тевтонской земле! Но пусть ныне так… Как твои унтерменши любят говорить про всё, что делают, — «первый блин комом». Мы готовы принять тебя. Мы вычистим твою кровь. Твои потомки будут править вселенной. Но ты — ты должен осознать себя сверхчеловеком. Первым, как Адам. Ты сильнее всех своих предков! Ты — начало нового мира! Ты — исток новой расы!

Ариец вещал прямо, как Гитлер с трибуны! У Кита даже в голове загудело.

— …А ты мямлишь… — прошипел ариец и…

…сдулся, словно вырубил в себе какой-то канал адского вещания.

— А кто такие «унтерменши»? — полюбопытствовал Кит.

Ариец ухмыльнулся:

— Когда-нибудь ты поймёшь, что это уже все, кто — не ты. Даже я буду готов признать это. И тогда начнется новая эра… Другие вопросы есть?

В самом деле, у Кита на коре головного мозга, как на сковородке, уже давно испекся и даже стал подгорать один — главный — вопрос.

— Ну это… — начал Кит, раздумывая, как бы выразиться по-лаконичнее, по-взрослому, по-немецки четко. — Какие вы мне даете гарантии, что потом… ну, когда я закончу… вы меня оставите, типа, живым… и отправите домой, ну, в мое время?

Кит сказал это еще без всякого настоящего страха — он реально все еще смотрел серо-черное, старое, но классно оцифрованное кино в 3D.

И тут Кит вдруг решил, что задав вопрос не по-детски, стоит все-таки закончить его в некотором соответствии со своим возрастом… может, даже прикинуться малым дуриком и надавить на жалость, которой в эсэсовцах не могло быть ни разу.

— …типа, к маме с папой, — закончил он и посмотрел фашистам в их неизвестные глаза, стараясь и тужась, как жалостливый Кот-В-Сапогах.

Породистый Пилот, похоже, решил, что пора прикинуться добреньким… даже при сверхчеловеке, которому захотелось к мамочке.

— Иного вопроса мы не ждали от такого смышленого подростка, каким есть ты, — сказал он. — Но ты сам прекрасно понимаешь: эти гарантии существуют только на словах. Однако мы знаем твою мощь, и ты можешь нам пригодиться в будущем. Поэтому у нас нет никаких веских причин угрожать твоей жизни.

«Но и не отпустим…» — добавил про себя Кит.

— А во-вторых… — И Породистый Пилот вынул с нижней узкой полочки столика и положил на него небольшую коробочку, в которой Кит опознал допотопный магнитофончик с маленькими катушками (были такие гаджеты уже в то далекое время, но только — у самых супер-гипер-секретных служб). — Твой предок по прямой линии, герр Вольф, обещал нам забрать тебя, когда мы посредством твоей помощи достигнем пункта назначения. Здесь записан его голос. Обращение к тебе.

Породистый Пилот потянулся включить его…

— Не надо! — чуть криком не крикнул Кит.

Ему почему-то до содрогания души и всего тела не хотелось сейчас услышать какую-нибудь вкрадчивую агитационную речь своего великого и ужасного предка.

— Я вам и так верю, — эффектно сказал он, взяв себя в руки. — А запись и подделать можно.

— Жаль, что мы не могли привлечь тебя лет пять назад, — прямо-таки с искренней горечью заметил Породистый Пилот.

«А почему?..» — вдруг задался вопросом Кит, почувствовав в этом замечании какую-то тайну.

Но поразмышлять ему уже не дали.

— Итак ты уже готов, да? — спросил Породистый Пилот и, не дожидаясь ответа, стал подниматься.

Кит чуть не ответил по советски-пионерски «Всегда готов!».

Вернулись в просторный купольный зал и уже не стали обходить алюминиевую полусферу, а уперлись прямо в нее — в узкую дверь на ней. Как только она чуть провалилась внутрь и отплыла в сторону, Породистый Пилот вошел, пригнувшись, а Кит — не пригибаясь.

Офицер-эсэсовец остался у закрывшейся за ним двери, подперев ее собою… Чего он опасался?

Посреди этого супертайного помещения, в свете большой лампы на коленчатом штативе, очень напоминающей хирургические светильники, стоял саркофаг из непонятного материала, похожего на свинец… Наверно, это и был свинец: судя по всему, нацисты подозревали, что сберегаемый в саркофаге «объект» может в один прекрасный день напустить кругом жуткой радиации.

Кит невольно поднял голову и… что? Разинул рот, вот что!

На своде купола было изображено много чего интересного. Представьте себе обычную школьную карту земного шара: на ней два стыкованных круга изображают полушария Земли, слева — западное, справа — восточное. Два подобных круга украшали и свод купола, но что они изображали, не сразу было понять. Кит напряг свои нейроны и заставил их угадать в правом круге карту одного из полушарий планеты Марс. На красноватом и рябоватом от кратеров — будто пулевых ранений — лике бога войны была заметна яркая «родинка». Красная лампочка горела — Кит пригляделся — на юго-западной стороне Platini Utopia. Иными словами, на Равнинах Утопии.

Левый круг, в отличие от правого, был сплошь покрыт зелеными и красными лампочками, и на нем светились два ожерелья-гирлянды. Внутренняя гирлянда, состоявшая из зеленых лампочек, была выложена правильным кругом, а внешняя — из красных лампочек — выглядела кривовато. Пока Кит смотрел, пара лампочек на красном ожерелье погасла, но тут же зажглись две новые, ближе к центру круга и, соответственно, к зеленой цепочке ламп.

Да, только на первый взгляд весь левый круг мог показаться загадочным. Но Кит был очень догадлив, и как только лампочки переключились, он сразу смекнул, что над ним висит карта не какой-то неизвестной планеты, а — города Берлина, и красные лампочки показывают линию фронта в реальном времени… А вот зеленые… вот с зелеными Киту не совсем всё было понятно. Но тут же выручил Породистый Пилот.

— Да, весь Берлин нам уже не стоит поднимать, — по крайней мере, внешне совершенно спокойно заметил он. — Нам не надо прихватить с собой ударные батальоны Красной Армии. Что ж, это к лучшему — возможно, у тебя будет меньше работы, и достаточно будет включить её не на полную мощь.

— Кого «её»? Спящую Охотницу? — невольно проговорился Кит, всё еще ломая шею и разглядывая свод.

— Ты даже знаешь её истинное наименование, — уважительно заметил Породистый Пилот. — Хотелось бы узнать, откуда оно пошло.

Кит сообразил, что проговорился… но тут же смело и умело отговорился.

— Честно говоря, я еще не знаю, — сказал он, честно и смело посмотрев в холодные арийские глаза. — Слышал просто. Так ее мой прапрадед называл.

Породистый Пилот не то улыбнулся, не то просто неизвестно для чего растянул тонкие губы.

— Что ж… Раз дух назван, значит, он вызван, — сказал он и подошел к небольшому пульту управления, находившемуся у изголовья саркофага.

Кит решил остаться в сторонке, где стоял, и пультом демонстративно не интересоваться.

Ариец нажал какую-то кнопку, и на своде загорелось два ряда цифр.

Один ряд, над картами, показывал:

Второй ряд, под ними, пугал другой датой:

Кит всё понял, но не удержался еще от одного вопроса:

— А почему именно там? — ткнул он пальцем в марсианскую карту.

— Этот секрет можно открыть, — сказал Породистый Пилот. — Там, на марсианских Равнинах Утопии, и именно в то время, куда сейчас возможен проход, уже будет функционировать большая стационарная база. Мы просто напросимся к ним в гости… Надо же где-то переждать трудные времена. Кое-кто из наших соратников уже давно бредит пальмами и пампасами Аргентины. Мы же предпочитаем более перспективные направления… Новая эра придет на Землю с Марса и притом из идеала Утопии. Символично, не так ли?

— Кто бы сомневался… — привычно пробурчал Кит.

Мелькнула догадка: ох, не зря сидел в засаде на Марсе старый и умный князь-очкарик, то был вовсе не случайный занос в небеса, как уверяли его княжеские отпрыски.

— Изысканная шутка, — признал Породистый Пилот и многозначительным жестом нажал еще какую-то кнопку.

Послышался короткий чпокающе-шипящий звук, похожий на звук открываемой банки с колой, только погромче — и саркофаг стал медленно открываться, как футляр для очков. Из-под крышки на пол полились потоки белесого пара — видно, углекислоты.

Кит затаил дыхание.

Удивительно, но факт! И факту этому Кит потом сам очень удивлялся. Факт был такой: до сих пор, до этого самого момента и даже еще немного позже Кит совершенно не осознавал, что доехал до станции назначения с билетом в один конец… Ну да! У него было важное, секретное задание от всего, можно сказать, Советского Союза тех времен и Красной Армии, в частности. Это задание поразительным образом совпало с отчаянной идеей будущего белогвардейского офицера, князя Георгия Веледницкого — найти и уничтожить Спящую Охотницу, пока она не превратилась в совершенное оружие, с помощью которого Председатель земного шара сможет, наконец, рассверлить прошлое, как зуб бормашиной… Да и сам он, Никита Демидов, уникальный сборщик и реконструктор, желал этого всей душой, всего раз увидев то жуткое создание… И вот сейчас саркофаг открывался — и наступал момент истины. Сейчас Киту полагалось разозлиться, «включить» левую руку и выпустить из себя маленького, но удаленького Халка… И что будет, если всё получится? Ба-бах! И все эсэсовцы, собравшиеся слинять на Марс вместе со своим ацким фюрером, который вроде как доживает свои последние деньки этажом выше и, наверно, страх как надеется, что Кит ему поможет, — короче, все они останутся с носом… И что они тогда будут делать?.. Ну не вообще, а конкретно с ним, Никитой Демидовым? Наверно, соображения-то и выдумки у них побольше, чем у той горстки царских офицеров, что затаилась в подвале неподалеку от Кремлевских стен, захваченных красными…

Ну хорошо — еще один ба-бах! Кругом гора эсэсовских трупов и груда развалин. И что он, Никита Демидов, будет делать один в развороченном подземелье под Берлином, если его не завалит рухнувшими сводами? Как выберется-спасется?

Доползет до тоннеля метро? Смешно думать… Но Кит ни о чем таком и не думал. Он даже еще ни разу не помечтал о каком-нибудь чуде — что его, к примеру, спасет какой-нибудь «святой водолаз» или даже обещанный Архангел… или княжна Лиза, чудесным образом прорвавшаяся сюда, в подземелье, на переоборудованной в геоскаф «Петровне».

Ясно было одно: тот таинственного звания и чина Беленец в кепке, один раз заглянув в глаза Киту, уже не сомневался, что Никита — настоящий герой войны, как и те герои войны, которые шли на воздушный таран и закрывали собой амбразуры… Как, наконец, тот же капитан Кравцов, без малейшего колебания отдавший жизнь за него. И, выходило, что Никита Демидов тоже готов отдать свою жизнь, как настоящий взрослый герой. Тем более, если знает, что от него зависит спасение целой планеты, всего будущего! Подозревал ли Беленец, что Кит может струхнуть, киксануть в последнюю минуту? Трудно сказать. Возможно, он с уверенностью полагал, что, раз уж Кит появился в его времени, значит, он уже готов… или его хорошо подготовили, как настоящего героического камикадзе… или он, Никита, знает, да помалкивает о том, что его должны вытащить какие-то небесные или подземные силы, как только он выполнит задание… Уж больно спокойно и уверенно держался Кит в чужом времени — это, видно, и вселяло в Беленца полную в нем уверенность…

А ведь если разобраться, выходило на поверку, что Кит потому так спокоен и даже почти невозмутим, что, с одной стороны, уже слегка отупел от стрессов, от разных чудес и неожиданных поворотов судьбы, а с другой… ну да! Просто смотрит на все эпохи, как на экран, сидя в очках 3D… ну, пожалуй, за исключением момента, когда его вели к черной полынье на Москве-реке… Но а потом снова сработала защитная реакция сознания — и снова пошло кино. Напряженное, местами жуткое, иной раз даже болезненное… но КИНО! Кино в мега-D!

А в реальности выходило так: крышка мышеловки уже захлопнулась. Всё! Хочешь остаться в живых — почини Спящую Охотницу, чтобы она, по заданию самого Гитлера, оставила Красной Армии штурмовать на планете Земля эдакий муляж центральной части Берлина, а сам центральный Берлин вместе с настоящим Рейхстагом, бункером, рейхсканцелярией и неким объемом земной атмосферы в защитном, удерживающем поле перенесла в будущее, на Марс… И дожидайся там своего великого и ужасного прапрадеда… вместо Архангела. Ну… или стань неизвестным героем! Может, когда-нибудь в твою честь вечный огонь где-нибудь зажгут — на Луне или на Марсе… На Луне совсем не получится — там кислорода нет.

Но как ни странно, Кит ни о чем таком еще совершенно не думал-размышлял. Будто сам был каким-нибудь киборгом или андроидом. Забегая вперед, признаемся, что однажды он сам себя испугается, подумав, а не киборг ли он, созданный кем-то великим и ужасным и незаметно подброшенный скромным московским родителям…

Короче говоря, защитная реакция всё еще работала отлично, и, пока, саркофаг неторопливо, неумолимо и зловеще открывался, он успел еще раз пошутить:

— А что, на Марсе в две тысячи сто сорок пятом году тоже граммофон стоит? Астронавты его там, в кратере, сейчас заводят?

Породистый Пилот поднял на Кита бровь как бы даже с изумлением:

— Ты же сказал про новые технологии… а сам не знаешь, что Спящая Охотница обладает самой совершенной технологией путешествия во времени. Эта технология у нее в генах. И надо полагать, что она станет танцевать уже не под старомодные мелодии, когда прочтёт инструкцию.

И он поднял перст в небеса, вернее в свод купола.

Саркофаг, тем временем, открылся полностью. Включилась над ним «хирургическая» лампа.

Кит увидел внутри него нечто знакомое и противное: сетчато-паутинный серый «кокон». Кит вспомнил, как этот кокон раскрылся и захватил его в свои «объятия»… и невольно попятился.

— Итак, готов, потомок Вольфа? — в приказном порядке спросил Породистый Пилот. — Твой выход.

Только сейчас Кит осознал, что арийский пилот ни разу не назвал его по имени, словно оно было особо секретным и никому не выдавалось.

И тут Кит впал… как бы это сказать… в ступорно-сомнамбулическое состояние.

Вот наступал момент, когда надо было решиться и спасти мир от страшной угрозы, как из будущего, так и из прошлого, но понимание этого момента словно бы проваливалось всё глубже в подсознание Кита, подобно геоскафу, стремительно погружавшемуся в магматические глубины Земли…

И очень отчетливая, на первый взгляд очень правильная идея пузырем всплыла с этого «геоскафа» на поверхность сознания. Вот его, Никиту Демидова, на каждом шагу проверяли — тот ли он самый сборщик и реконструктор, способен ли он на чудеса. Так же нужно попытаться проверить и тот объект, что сейчас находится в коконе — та ли это Спящая Охотница, настоящая ли, не фейк ли какой-нибудь китайский… или специально сделанный фашистами муляж, чтобы еще раз проверить его, Кита, на честную готовность послужить Третьему Рейху, пусть и против своей воли… А он сейчас грохнет эту куклу — и откроется-подставится… Нет, надо проверить! Как-то, неизвестно как проверить…

И как лунатик, Кит подступил к саркофагу.

Нити и хитросплетения кокона стали расплетаться сверху до низу, по центральной оси и… и через полминуты Кит увидел ее. И снова почти никакого сходства с портретом-голограммой: бледная кукольная головка с очень коротким ёжиком платиновых волосиков, острый неживой носик, змеиная ниточка губ… манекенная фигурка, затянутая в стальной комбинезон по самую шею. Глаза… Глаз не было видно — они были скрыты под узким, металлического блеска обручем, вернее дугой, концы которой упирались в круглые «колесики» чуть ниже ушей.

Кокон на этот раз не разрастался и вроде как совсем не стремился обхватить Кита.

Краем взора Кит заметил, что Породистый Пилот нажал еще какую-то кнопку… Тут же обруч разделился надвое и стал раскрываться, будто челюсти железного капкана. И Кит увидел нечто, заставившее его содрогнуться. С внутренней стороны «челюсти» были соединены тонкими защипами с краями век Спящей Охотницы. Спящую Охотницу сейчас заставляли насильно открыть глаза и проснуться… и посмотреть на свод купола.

Кит тоже невольно посмотрел вверх… и оцепенел, логически соединив картину на своде с тем, что он увидел в саркофаге.

— Она настроена по программе зрительно воспринять задание, — раздался вдруг резкий, с металлическим скрежетом голос Породистого Пилота, опоздавшего с подсказкой. — Работай! Включай ее немедленно!

Кит невольно бросил взгляд на Породистого Пилота. Тот сам теперь походил на бездушного андроида-терминатора с металлически-серо-бледным лицом.

— Работай! — повелел тот, как будто не раскрывая рта, — и снова врубил в себе какой-то адский, гипнотический динамик: — Ты сверхчеловек! Ты должен сделать это! В твоих руках начало новой эры! Сила и радость!

Кит дернулся… Невольно протянул к Спящей Охотнице руку. Правую!

Вдруг знакомо закололо кончики пальцев. Бенгальские искорки полетели с них к бледненькой тонкой руке Спящей Охотницы… хотя и не было заметно на ее руке никаких «точек сборки», знакомых Киту по ремонту всякой разбитой техники…

И тут же на полупрозрачной кисти Спящей Охотницы розовато засветились жилки-артерии… а спустя миг розовое сосудистое свечение разбежалось по ее шее и голове.

И вдруг Спящая Охотница цепко схватила Кита за руку!

Он вскрикнул и шарахнулся назад. Но не тут-то было. Холодная, но быстро теплеющая ручка держала его крепче волчьего капкана.

Кита пронизало с макушки до пяток не сильным, но карябающим все мышцы и все внутренности током!

Глаза Спящей Охотницы, показавшиеся Киту вначале человеческими глазами, только сапфирно голубоватыми и холодными, вдруг покрылись светящимися стрекозьими фасетками… Такое Кит уже видел… Но снова, как и тогда, весь похолодел и дышать перестал от утробного ужаса…

Тем временем, фосфоресцирующие фасетки отделились от глаз Спящей Охотницы, стали подниматься и расширяться на проекционных лучах, исходивших прямо из ее зрачков. Когда светящиеся овальные сети поднялись в воздух выше головы Кита, они расширились уже до диаметра теннисной ракетки… а потом стали совмещаться… и совместились в одну общую овальную сеть, яркость которой стала почти нестерпимой для глаз.

И вдруг эта сеть с пугающим электрическим треском рванулась во все стороны!.. Нет, она не разорвалась, а в один момент — молниево! — разрослась, пронизав собою все пространства, все стены, все подземелья вокруг. Сверху пахнуло теплом, волосы на голове у Кита приподнялись. Нет, еще не от страха, а от воздействия электростатического поля.

И сам Кит, холодную руку которого крепко держала за запястье теперь уже почти раскаленная рука Спящей Охотницы, и Породистый Пилот, и офицер-эсэсовец одинаково вертели головами и пораженно осматривались вокруг. А эсэсовский офицер даже невольно придерживал на голове фуражку…

Вся земная материя вокруг, кроме людей, становилась полупрозрачной, похожей на структурированную трехмерную виртуальную схему. Стал виден внешний зал с людьми на галереях и балюстрадах, стали видны все уходившие в разные стороны радиальными лучами тоннели, какие-то подземные склады — продуктовые, оружейные, просторные помещения с баллонами и небольшими цистернами, еще всякое непонятное…

Кит поднял голову…

Стал полупрозрачным купол, стали видны все коммуникации и кабели, подходившие к секретному бункеру и оплетавшие его… потом стали просматриваться еще какие-то кубические и прямоугольные нагромождения высоко-высоко над головой… и Кит догадался, что это дома Берлина… Наконец, сквозь эту странную дымку, в которую превратилась земная твердь, стала даже проглядывать небесная краснота, отчасти затмеваемая рваными разводами дымов…

Заложило уши, и Кит невольно сглотнул… Во рту было так сухо, что в горле от глотка болезненно шкрябнуло…

Породистый Пилот что-то рявкнул по-немецки — на этот раз совсем не злобно, а радостно.

Кит опустил голову, снова огляделся вокруг — и вдруг увидел… что? Сначала он увидел то, на что как-то не успел раньше обратить внимание — наверно, потому что в сером, не проявленном пространстве эта столь же серая, неподвижная и непрозрачная масса почти сливалась с серой перспективой подземных глубин… Но теперь, когда вдали — и кругом, по всему периметру, — за дымкой стал проявляться отчетливый, красновато-пустынный и совершенно неземной пейзаж, эту массу стало видно очень хорошо.

На фоне марсианского пейзажа явственно проявилось большое помещение, подобное утробе кашалота… или салону большого военно-десантного самолета. И в этом салоне — в десять рядов в ширину и не меньше двадцати пяти в длину (Кит дружил с числами, считал мгновенно) — неподвижно сидели в креслах они, в серой десантной амуниции, в полной боевой выкладке, с автоматами, все в касках… А по стенам в салоне стояли шеренгами неуклюжие скафандры… Андроиды СС! Крутой марсианский десант!..

И сама ничего не подозревавшая марсианская база символично проглядывалась вдалеке за ними — полдюжины куполов у подножия горной цепи, соединенных переходными отсеками.

Тут Кит ожил и понял, что будет! Он не уничтожил Спящую Охотницу, на что так надеялось всё прогрессивное человечество всех времен, кроме не понимавшей исторического смысла княжны! Напротив, он одним махом выполнил два самых злодейских задания — одно Председателя, а другое, как получалось, самого Гитлер-фюрера… И теперь на Земле наша армия будет штурмовать какой-то муляж центра Берлина… а исчезновение фюрера фашисты уж как-нибудь успеют замаскировать… а Гитлер с батальоном десантников СС захватит марсианскую базу в далеком будущем… А еще Председатель земного шара вот-вот получит в своем еще более далеком будущем самое совершенное оружие, способное перемещаться во времени, — Спящую… нет, теперь уже не Спящую, а Пробужденную Охотницу! И уж тогда они втроем — вместе с маркшейдером Вольфом и Председателем — почистят прошлое так, как никаким фашистам не снилось! Исчезнут миллиарды людей, не произойдут важнейшие события, возникнет параллельный, более реальный мир, в котором история потечёт по какому-то стерильному руслу, вроде городской речки, заключенной в трубу и закопанной глубоко под землю, под асфальт!

И во всем этом виноват он, Никита Демидов, самый Великий Мальчиш-Плохиш в истории человечества, а может, — и всей Вселенной!

…И вдруг Кит увидел новую картину — прямо перед собой. С ним случился как бы сон наяву. Вместо подземелий Берлина, перенесенных на Марс, он увидел пустырь… Посреди пустыря стояла… настоящая виселица… с двумя свисавшими вниз петлями… а под петлями стояли… его мама и папа! А около виселицы стоял Породистый Пилот с идеальной свинцовой рожей… а еще образовалась какая-то идеальная женщина-манекен… И от неё, как Кит провидел в этом бреду, он и должен будет родиться, как хотел этот эсэсовец! И сам он, Кит, тогда будет идеальным андроидом-убийцей.

Все эти отчаянные образы одним разрядом, одной молнией, одним лазерным сигналом пронзили сознание Кита за миллионную долю секунды! И он понял, что жить так нельзя!.. Наверно, когда люди решаются на подвиг, они успевают вспомнить родных и попрощаться с ними… но когда решение уже созрело и душа уже рвется вон, — тогда уже никакой памяти внутри нет, вся она встает перед тобой одной общей трагической картиной… и сгорает в ударе молнии — молнии, в которую превращается душа.

И Кит заорал, не слыша себя… Заорал от неистовой боли, в которую превратилась вся левая рука от запястья до ногтей, которые словно рвались прочь с пальцев!

И Кит выбросил левую, разрушительную руку вперед — целя прямо в глаза Спящей Охотницы…

И мир раскололся в невообразимой вспышке, ослепительной и прожигающей плоть до мозга костей… Наверно, так вспыхивают сверхновые звезды в бескрайней черноте Вселенной!

И тут же загрохотало, загремело сверху и — обрушилось всею твердью земной…

Удар колокола.

…Это Кит превратился в звон колокола, взлетающий к небесам…

Его закружило. Не страшно, размашисто и весело. Он весь превратился в вихрь-звон… звон-вихрь — сильный и невесомый, спорящий с любым тяготением любой планеты, любой звезды — даже с притяжением какого-нибудь грозного красно-белого гиганта, в миллиард раз больше маленького Солнца, с притяжением любой галактики. Даже черные дыры были ему теперь нипочем.

Киту стало жутко радостно — он взлетал из чужих подземелий, из чужих времен вверх, на поверхность Земли, а потом — он уже предвкушал это — к чистым небесам… Но ни с того, ни с сего он испугался… и как в далеком детстве душой рванулся к маме, почувствовав, что его подхватывает чудесная волна тепла и безбрежной любви… И увидел.

Увидел маму и увидел, что маме самой очень страшно. Она сидела в полутемном замкнутом пространстве, а вместо звезд на небе светили надписи «ПРИСТЕГНИТЕ РЕМНИ».

Кит вспомнил-увидел салон самолета, в котором он летел вместе с мамой, дурной запах металла и пластика, запущенного в земные высоты.

Мама сидела с маской-присоской на лице, вжавшись в спинку кресла. Руками она лихорадочно теребила свою заветную сумочку с главными, мелкими ценностями путешественника. Она что-то перебирала, так борясь со стрессом, вынимала вещи и засовывала обратно…

Кит ясно увидел, как вместе с пачкой влажных салфеток мама прихватила пластиковую карточку, оказавшуюся на невидимой стороне пачки и скользнувшую через край сумки вниз, когда мама доставала очередную салфетку. Пластиковая карточка VISA упала вниз, между маминых ног — под кресло.

Кит, не успев удивиться своей бесплотности, рванулся за ней сквозь кресло и сквозь маму, попытался поднять карточку, но не смог схватить ее — пальцы проскальзывали сквозь такую примитивную и ненужную реальность. Кит отлетел назад и выше, позвал маму шепотом, потом — криком, но она не обернулась, продолжая суетиться в крохотном пространстве рук и сумочки.

Так и не осознавая происходящего, Кит, однако, принял самое верное решение — раз у самого ничего не выходит, значит надо скорее позвать папу, чтобы он помог маме, нашел и поднял важный предмет, который мама, чего доброго в этой панике потеряет. А потом будет очень жалеть.

Он позвал папу — и превратился в дуновение тёплого зова, пронизавшего пространство и время.

И увидел папу — тоже в полумраке. И у папы тоже всё было не в порядке. Папа стоял на лестничной клетке перед дверью квартиры и ковырял в замке каким-то дурацким погнутым гвоздиком. Вид у него был сосредоточенный, сердитый и безнадёжный. Потом папа разозлился и швырнул гвоздик в сторону. Гвоздик звякнул о плитку пола.

Кит стоял рядом, ничего не понимал, звал папу, а папа ни на какие зовы не откликался.

И вот Киту стало страшно по-настоящему… И страх взорвался в нем… вернее под ним… и запустил его вверх, сквозь этажи и перекрытия — в тёмные, ночные небеса.

Только звездные небеса над домом на улице Космонавтов оказались то ли бумажными, то ли просто виртуальными — 3D-спецэффектом… Кит пробил их, как поверхность морской воды, всплывая-взлетая к Солнцу. И взлетел подхваченный, охваченный и радостно ослеплённый невиданным живым светом, что наполнял эту новую, невиданную вселенную вместо вакуума привычной астрономической вселенной, не обещающей ничего хорошего и родного…

А здесь — в настоящем и родном до беспредельности мире — было так дивно и хорошо, что Кит на миг забылся. И ощутил рядом с собой чье-то радостное присутствие, которое никак нельзя было назвать чужим. Кто-то был рядом, с кем стало не страшно, а тепло и спокойно отныне и во веки веков. Хотя этот кто-то был не мамой и не папой.

Кит робко обернулся и почувствовал, как приятно и насквозь — до самых глубоких страхов и уже ненужных и пустых мыслей-вопросов, испаряющихся в эти святые мгновения, — печёт ему висок…

Он увидел только силуэт, обрамлённый теплым радужным окоемом… Потом, после возвращения, — в земной, бедной образами и пространством жизни, появится смешное определение — «святой водолаз»… Нет, не «водолаз» а «космонавт» — да ещё с раскинутыми на сотни-тысячи световых лет ослепительными, лучистыми крыльями. Все земные сравнения смешны и неказисты. А Кит пока не был ни поэтом, ни просто крещёным отроком времен града Китежа. Он просто жил на улице Космонавтов в Москве, вот и понимал всё, как мог.

«Возвращайся!» — услышал он удар звонкого надмирного колокола всей душой, всем собою…

…И по океану золотисто-радужных крыльев, в коих искрились и мерцали все галактики вселенной, прокатилась волна-вздох.

Кит вздохнул.

Потом… Потом Кит прочтёт всё, что в земном мире написано про так называемый «околосмертный опыт». Про переживания людей, побывавших там. Прочтёт всё, что про это думают успешные и довольные жизнью ученые, никогда не работавшие со смертью всерьез… в отличие от тех, кто отдал всю жизнь в работе в хосписах и самых безнадёжных реанимационных отделениях, тех, кто, принимал сердцем смерть людей, которых они поддерживали до последнего мига.

Он прочтёт про том, что все самые умные-трезвые ученые считают посмертные видения чистыми глюками, которые возникают при распаде нейронных связей — мол, это такой последний всплеск веществ радости, эндорфинов, и всякие химические, защитные реакции дохнущего мозга и всё такое. Прочитает он и про исследования других учёных, таких, как Петер Фенвик или наш доктор наук и профессор Андрей Гнездилов, один из основателей хосписного движения, посвятивших свою жизнь исследованиям души и мозга во время смерти. Про то, что, по их мнению, при распаде сети нейронов всё должно быть по-другому — не так, как признано самоуверенным научным сообществом: всё восприятие должно распадаться, и никто в смерти не может узнать, что происходило с их родными в эти мгновения в разных концах света, как это случается нередко…

Он будет недоумевать: почему это самые скептические и саркастические мнения усиленно распространяют все научные многомудрые издания и средства информации, а о тысячах удивительных и отнюдь не придуманных журналистами и просто истеричными дамами феноменах никто из самых, типа, настоящих умных людей думать не хочет. Подумает и про то, почему всякие дешевые издания так усиленно пиарят всяких неприкаянных духов, привидений и вампиров. И превращают всё это в ту примитивную мистику, которую так легко продать за деньги этого успешного мира, а заодно выставить на смех всех, кто пережил смерть, как он сам, Никита Демидов… И сделает свои выводы. Это будет потом. А пока…

…чьи-то горячие пальцы крепко держали его сердце, передавали сердцу свое текучее тепло, не позволяли сердцу остановиться, замереть и охолодеть, понукали его воскреснуть и жить…

…и чьи-то губы так же напористо, текуче, властно передавали его губам свое тепло… кто-то крепко целовал его, вдыхал в него жизнь, насильно наполнял его лёгкие горячим воздухом, подчинял ритму своего дыхания и даже не давал дышать самому…

Кит содрогнулся всем своим телом, вобравшим в себя чужое тепло… В глазах его полыхнуло, он весь взорвался, как сверхновая звезда в огромном пустом, черном пространстве… Он задохнулся от напора чужого дыхания… задохнулся от испуга… нет, от какого-то другого молниевого чувства, которое сильнее и властнее любого испуга, любого страха…

…и оттолкнул от себя руками, оттолкнул всем тело ЭТО, что вдыхало в него жизнь и осторожно, но крепко держало в руках его сердце…

— Да уйди от меня, на фиг! — заорал он на всю тьму, на всю вселенную вокруг.

И зашелся кашлем.

Гулко отдалось из пустот чужой вселенной эхо, промелькнули сквозь кашель перед глазами Кита кадры его странного, потустороннего путешествия…

Так, наверно, ярко и стремительно переживает человек всю свою жизнь перед смертью, жадно повторяя все ее самые живые моменты — так Кит в пару мгновений снова пересмотрел всё, что только что пережил где-то там, где, как считают мудрые ученые, не может быть никакой жизни, а есть только галлюцинации умирающих, бьющихся в биохимической агонии страха нейронов-крокозябр… И так легко и полно было пережить это небывалое путешествие в памяти еще раз, потому что настоящий мир, в который вернулся Кит, был вокруг него совершенно пуст и безвиден… Откуда же взялись эти руки и эти живительные губы?

И тут сквозь свой судорожный кашель Кит услышал голос. Совсем не страшный, не опасный, просто такой девчачий голос. Очень звонкий — аж до дребезга в ушах, очень утренний такой. Так обычно девчонки кричат и переговариваются, когда барахтаются в каком-нибудь прохладном водоеме, кайфуя под ярким утренним Солнцем. Этот голос отдавался гулким, рассыпчатым эхом из каких-то подземных пустот.

Кит невольно устремился подальше от голоса, так нестерпимо дребезжавшего в ушах. Он заскреб ногами по шершавой поверхности, на которой лежал, уперся теменем в какую-то неровную твердь, приподнялся с трудом и… привалился лопатками к груде камней или обломков.

Ничего у него не болело, но всё стонало. Ныло все тело. В сердце, в лёгких как будто жгла и шипела какая-то серная кислота.

Снова зазвенел и обрушился сверху водопадом этот сильный и бодрящий голосок. Одна беда — звенел он на немецком языке.

— I don’t speak German, — пробормотал Кит.

Голос тут же запел-задребезжал на английском. Но Кит опять ничего не понял… и понял, что прикидываться кем-то не собою, типа, разведчиком в тылу врага, не получится — колись, чувак!

— Не, лучше бы русский, — тише проговорил он, ни на какое взаимопонимание, честно говоря, особо не надеясь.

— Русский? Лучше? — вдруг, чуть погодя, очень чисто выговорил голосок в кромешной тьме.

— Ага! — Кит опомнился почти совсем и даже заволновался, сердце в нем забухало, зажило своей жизнью само по себе, как хотело. — А ты кто?

Секунды три стояла мертвая тишина. Простояла бы еще столько же — Кит, пожалуй, испугался бы чего-то по-настоящему, как бывает в обычной жизни.

— Я? Анна… — донесся из темноты, сверху, ответ.

Земная, а не потусторонняя память Кита потихоньку расширялась, словно в ней медленно, с помощью реостата, загоралось освещение. Кит бессмысленно подвигал головой, огляделся… В отличие от памяти, в окружающей реальности оставалось темно, как в могиле. Хоть глаз выколи!

— А ты откуда здесь? — спросил Кит.

Снова трехсекундное молчание… странная задержка с ответом.

— Я?.. Я здесь живу.

— Где «здесь»? — Киту, наконец, становилось интересно, как в обычной жизни.

Снова странная задержка ответного сигнала…

— В Берлине.

Кое-что сходилось. «Значит, тут Земля… может, оно получилось?!» — подумал Кит с надеждой, отдавшейся волной ноющей боли во всем теле, а не только в коре головного мозга, изо всех нейронных сил оценивавшей ситуацию и старавшейся сориентироваться в реальности…

Кит попытался представить себе, как валится с Марса обратно на Землю настоящий Берлин… но у него ничего не получилось, только новая волна боли прокатилась по телу.

— А какое сегодня число? — спросил Кит.

— …Двадцать седьмое апреля.

— Сорок пятый год?

— …Да, это верная дата.

— А где мы сейчас?

— Мы находимся в метро… Нет, не совсем в метро… В двадцати метрах от выхода на дорожный путь. Здесь расположено не гражданское метро.

Интересная мысль мелькнула в аналитическом мозгу Кита: может, эта девчонка из числа тех, кто собрался смыться на Марс «зайцем», спрятавшись в каком-нибудь трюме… А может, она с той станции метро, которую они проезжали… чудом осталась в живых, когда он тут разнес весь секретный бункер вместе с этой… страшно подумать с кем! И как он сам-то остался жив?.. Видно, опять сработала какая-то защитная реакция мозга: этот вопрос тут же канул куда-то в подсознание, а вместо него возник менее интересный, но в эту минуту не менее важный: а откуда она, эта Анна, знает русский?!

— А откуда ты знаешь русский?!

Пауза уже не напрягла Кита, он успел привыкнуть.

— …Я жила определенное время в России… У меня там находятся родственники.

— А что тут было, вообще? — наконец, удосужился поинтересоваться Кит.

— …Здесь был большой поляризованный взрыв.

— Какой-какой?

— Поляризованный.

Кит не понял, какой, но расспрашивать не решился — сил выяснять технические детали пока не хватало.

— А кто-нибудь тут еще есть?

— …Здесь погибло много людей… Ты тоже был мертв.

— Я?! — легкомысленно уточнил Кит. — Что, совсем?!

— …Почти совсем. Клиническая смерть. Шесть минут двадцать семь секунд. Тебя сильно ударило обломками…

«Чё за убойная точность такая?» — подумал Кит про указанный срок его клинической смерти, но удивиться сил у него тоже пока не хватало, хотя интеллект уже работал исправно.

…И тут Кит вспомнил, что с ним было сразу после клинической смерти. И его бросило в жар. И он весь покрылся испариной… И облизал губы… И вдруг ему стало на несколько мгновений обалденно хорошо… Но он тут же взял себя в свои еще слабые руки.

— Ты это… вывела меня из клинической смерти?

— …Да. Реанимировала, — ответила тьма девчачьим, практически беззаботным голоском.

Снова Кит позволил себе чуть-чуть побалдеть от самого близкого воспоминания о тёплых губах… И снова невольно облизал пересохшим языком свои почему-то влажные губы.

— Классно реанимировала, — заценил он. — Спасибо.

— …Пожалуйста, — был до обиды бесчувственный ответ. — Не за что.

Кит и вправду чуть не обиделся. А, чуть не обидевшись, стал соображать еще лучше.

— Слушай, а как ты сюда попала, вообще?

— …Как все… Мы скрываемся от обстрела и бомбометания с самолетов.

Ответ мог показаться немножко странным в определениях… Анна очень чисто говорила по-русски, но выражалась немножко «технически», не просто по-русски… Наверно, давно покинула Россию… Во всяком случае, такой ответ показался Киту вполне правдоподобным, и он принялся вгрызаться в реальность дальше.

— Слушай, надо отсюда как-то выбираться, — предложил он и решил еще раз осторожно пошевелиться.

Руки, ноги, ребра вроде были целы. Пора было вставать на ноги и брать командование на себя.

— …Надо, — был ответ. — Это необходимо.

Кит собрался с силами и принял вертикальное положение… И остался этим своим рывком очень доволен. Организм был в норме. Только реальность вокруг ни на что не годилась… Куда выбираться, как? А потом как из Берлина 1945-го года — домой?.. Но Кит был прирожденным аналитиком и умел думать обо всем по порядку, чтобы от всяких дурацких страхов и перспективных невозможностей не сносило крышу.

— Ты знаешь, куда идти, в какую сторону? — спросил он.

— …Это мне известно. Дай руку.

Кит просто протянул во тьму руку. Правую… Левая была цела, но — какая-то вся онемевшая от локтя и ниже.

И нежные теплые пальчики крепко обхватили кисть Кита. Он сразу узнал их — несомненно, именно эти пальчики только что держали его сердце, не дали ему заглохнуть, остановиться навсегда… И сердце, узнав, подскочило к горлу.

Первым делом Кит споткнулся.

— Ты только не тяни сильно, — попросил он и… что?

Что-то! Доверился, вот что! Доверился и живому голосу, и этой теплой руке. А что еще ему оставалось делать?

Он сделал шаг, другой… И вновь яркими вспышками возникали перед ним во тьме картины… кадры пережитого видения. Всё тело было ужасно тяжелым, а ноги — стотонными!

«Я точно был на том свете, — окончательно решил Кит, сравнивая эту убогую тёмную реальность с тем путешествием, что недавно переживал, пока его, Кита, сердце не взяли эти руки и не стали вдувать в его легкие жизнь невидимые губы. — Нет… И на том, и на этом одновременно. Душа точно есть… А никакие не нейроны…» Сейчас он как будто чувствовал в своем мозге каждый оживленный нейрон, пропитанный теплыми токами вернувшейся в тело души. Каждый отросток каждого из миллиардов нейронов сейчас оживал, как отсиженная нога или заспанная рука, растягивался вновь в нужную сторону, потягивался, как после долгого сна, ныл и стонал…

— Ты только это… не тяни так быстро… пожалуйста, — снова попросил Кит. — У меня ноги еще плохо ходят.

— …Я постараюсь, — был ответ уже с меньшей — в две секунды — задержкой.

— А ты откуда знаешь, куда идти? — все живее осваивая реальность, спросил Кит.

— …У меня родственник работает в этом метро. Он мне показывал здесь разные пути.

— А ты где была, когда всё взорвалось?

— Близко. Пряталась от войны. Тут находится много таких, как я, жителей города.

И вдруг теплая рука подземной девочки-поводыря дернулась вперед, успев отпустить руку Кита, а то бы он точно растянулся на камнях и обломках, которые загребал тяжелыми, стотонными ногами в тяжеленных кроссовках. Или упал бы прямо на неё…

Раздался вскрик, шум падения!

— Что ты?! — испугался Кит за своего поводыря. — Цела?! Помочь?!

По звукам можно было угадать, что девочка поднялась сама и не сильно расшиблась… Только засипела от боли.

— …Цела, — откликнулась она с двух шагов. — Коленку разбила… Ты где? Дай руку?

И вот теперь Кит поверил ей на все сто. И уже с радостью, а не с опаской протянул свою руку во тьму. И как только ощутил ее крепкое теплое пожатие, ожил, реанимировался тоже на все сто… И снова захолонуло его сердце. Он снова облизал губы, невольно вспоминая и… что? Балдея, чего ещё!

Через несколько шагов вышла остановка. Кит услышал шуршащий звук… а потом гулкий стук в железную дверь. Воображение сразу доставило картинку: какие-то бедняги пытаются дать о себе знать под завалами, которые устроил он, Кит.

И Кит напрягся…

— Тут осталась одна закрытая дверь, — послышался не особо испуганный голосок Анны. — Надо необходимо попытаться обойти.

Кит понял, что настала его звёздная минута в кромешной тьме.

— Погоди, я посмотрю, — сказал он, хотя посмотреть ни на что было невозможно, разве только пощупать. — У меня есть одна штука… устройство. Может, получится…

Он осторожно двинулся вперед. Рука Анны не отпускала его руку. Они поравнялись, и Кит коснулся плечом ее плеча… и снова весь затрепетал. А еще он почувствовал запах какого-то приятного парфюма… И только сейчас осознал, что этот аромат наполнял, расправлял его застывшие легкие несколько минут назад… и на губах у него тот самый вкус, который и создавал с этим ароматом неповторимое прекрасное единство — вкус спелой черешни, которую он так любил в детстве…

Кит, затаив дыхание и облившись жаром, прошел дальше, как бы мимо Анны… и осторожным, можно даже сказать, галантным движением пальцев попросил ее освободить хоть на время его руку.

Она отпустила… можно даже сказать, покорно.

На ощупь переступая через обломки, Кит продвинулся вперед, вытянул руку и уперся в холодную дверь. Кит подумал, что это — уцелевшая дверь в тоннеле, который вел из секретного бункера к линии метро… Оставалось надеяться на левую руку, которая уже отошла-ожила, хотя ее еще немного покалывало.

Из глубин подсознания всплывала подсказка, что сомневаться нельзя ни на секунду — раз надо выпендриться перед девчонкой, значит, всё получится классно … Главное, не переборщить с усилием и не обрушить себе и ей на голову весь центр Берлина с рейхстагом и штурмующей его Красной Армией.

— Ань, ты это… только не удивляйся ничему, — даже как-то робко попросил Кит.

— Я не буду, — удивительно наивно и доверчиво пообещала подземно-берлинская девчонка. — Честное слово!

— У меня тут… ну, типа, сварочного аппарата прямо в руке… — придумал Кит дурацкое, но самое понятное разоблачение будущего фокуса. — Я тебе потом объясню… когда выберемся. — И добавил, придумав не менее дурацкую технику безопасности: — Ты сейчас отвернись на всякий случай. Чтобы искра в глаз не попала…

— Я отвернусь… — откликнулась девчонка и тут же доложилась: — Я уже отвернулась.

Киту пришла в голову правильная идея: чтобы смягчить удар, надо просто положить руку на поверхность двери — тогда невольно будешь беречь руку и пошлешь импульс не в полную силу.

Сказано — сделано. Кит положил на дверь ладонь, потом подогрел в себе страх того, что они, если ничего не получится, так и останутся под землей, как на затонувшей подлодке. Страх помог четко выйти на цель и в нужную меру разозлиться на это поганое препятствие, преградившее путь на волю…

Даже никаких искорок не разбежалось в стороны. Просто пыхнуло, рука провалилась в пустоту, в лицо пахнуло теплым паром с духом ржавчины, а потом — уже из пустого пространства впереди — прохладной сыростью, пропитанной изоляционной гарью и всякой подземной кислятиной.

Впереди стали заметны какие-то проблески света, наметились какие-то линии. Кит догадался: этот проход действительно выводил под прямым углом в тоннель метро, откуда доносился далекий, беспорядочно пульсирующий гул.

— Готово, — гордо сказал Кит. — Пошли.

Он обрел уверенность в том, что сам теперь может командовать и сам сможет вывести их на свет Божий… а там видно будет, что делать дальше. В буквальном смысле слова.

Он протянул назад правую руку и… что?.. И да, именно с опаской глянул через плечо. Разглядеть девчонку было еще невозможно, он различил во тьме только ее фигурку — не тощую и не полную, ростом как будто точь-в-точь в Кита.

Удивительно, но девчонка без слов повиновалась и протянула ему руку… Вообще-то, они могли идти по этому тоннелю плечом к плечу, рука об руку — ширина прохода позволяла, — но Киту сейчас хотелось именно вести ее… чтобы были квиты.

Метров через двадцать вышли к путям метро.

Свету стало больше — горели лампы в тоннеле, и слева вдали был заметен небольшой, величиной с Луну на ночном небе, просвет. Судя по всему, путь по прямой вел к станции. Гул тоже слышался более явственно, внушительно и уже немного устрашающе.

— Наверно, поезд, — предположил Кит. — Переждём?..

— Поезда не ходят, — ответила девчонка. — Это звук войны.

Кит понял, что облажался… Тут бы и посмотреть ему в глаза Анне. Она стояла совсем близко — едва ли не положив ему подбородок на плечо… и снова дурманя ароматом черешни… Но Кит, понятное дело, не решился. Посмотрел куда-то вниз — и различил только по-настоящему разбитую коленку и край клетчатой, плиссированной юбки над нею… И вдруг опять ни с того, ни с сего ему стало жутко хорошо — до того умилила его и вселила доверие к жизни эта разбитая девчоночья коленка.

— Не больно? — спросил он.

— Сейчас уже не больно, — опять-таки до обидного спокойно, без всякого придыхания и без всякого кокетства ответила-доложила она. — Нет ничего опасного для здоровья. Кровь подсохла. Коленный сустав не поврежден.

«Немецкий педантизм… фиглишь!» — списал Кит.

— Может, к станции будем пробиваться, — нарочно крутовато-грубовато предложил он.

— Нет, не к станции, — твердо отказала подземно-берлинская Анечка. — Здесь есть еще один боковой тоннель. Он ведет в безопасное место. — Она произнесла какое-то немецкое слово с окончанием «штрассе», то есть назвала улицу. — Там нас заберут.

— Кто? — не мог не поинтересоваться Кит.

— Друзья.

Спрашивать, какие-такие «друзья», было бы в этой ситуации верхом невежливости, если не наглости…

И кстати, Кит заметил, что Анна стала отвечать без пауз — как будто перестала переводить про себя русские слова прежде, чем произносить их.

Она вышла вперед с теплой волною странного для подземелий черешневого аромата — и Кит, наконец, смог разглядеть ее получше, хотя и не совсем отчетливо — мимоходом в профиль. Настоящая арийская светловолосая девочка, ровесница Кита, — с двумя короткими, но толстенькими такими, сочными косичками, с чуть грубовато слепленной головкой, с носом не большим и не маленьким, не острым и не курносым. Крупный рот с большими, но вовсе не пухлыми губами Кит тоже успел заметить… Вообще, она выглядела не худышкой — довольно широкоплечей и спортивненькой такой, коренастенькой… с плотными голенями, что у девчонок, которые танцами вовсю занимаются. Одета она была в какую-то допотопненькую вельветовую курточку, на воротничке которой лежал узкий, светлый воротничок блузки, в клетчатую юбочку чуть выше колен, в тёмные гольфики и совсем смешные (если смеяться из нашего времени, а не из того — над суперпуперкроссовками Кита), большущие туфельки-ботиночки…

— Пойдем, — сказала она.

И на этот раз руки не протянула, а махнула ею, как командир, зовущий солдат из окоп в атаку.

Они спустились на пути. Кит аккуратно перешагнул рельсу. Дальше двинулись по шпалам — прочь от манящего, притягательного просвета станции.

Метров через сто Кит заметил боковой тоннель с приоткрытой металлической дверцей.

Анна легким, ловким прыжком вспрыгнула на узкую платформу перед дверцей, подала Киту руку.

— Я сам, — отказался Кит…

…и был ужасно рад, что девчонка, углубившись в тоннель, не стала смотреть, как неуклюже, еще не овладев после взрыва своими мышцами, по-стариковски взбирается он.

— Может, не закрывать дверь? — предложил он в темноту. — Хоть немного света останется. Хороший ориентир.

— Нет. Лучше закрыть, — донесся голосок из тьмы. — Здесь недалеко. Свет будет. Пол ровный. Иди прямо по правой стене — почувствуешь поворот, там будет светлее.

Руки не дала, командует по-немецки… в смысле, в немецком стиле — пора-пора было Киту включать свою фирменную бесчувственность… Да только куда-то вся она делась, вышибло ее взрывом, сдохла, похоже, она во время клинической смерти Кита, осталась у него сейчас одна ранимая душа в темноте. Злился Кит и… что? Что-что! Невольно прятал за спину свою левую, разрушительную руку!

Действительно, вскоре, после двух поворотов, добрались до жиденьких, как самая первая, случайная весенняя трава, лучиков света… Он, свет, пробивался теперь не сбоку, а сверху… И там, наверху, глухо бабахало и грохотало.

Кит задрал голову. Вместо звездного неба, были какие-то светлые щелки в зените — как, наверно, будет в последний миг перед полным концом света.

Еще Кит различил металлические скобы-ступени, уходившие по стене в это безнадежное, черное, гулко грохотавшее небо.

— Нам необходимо туда, — очень туманно намекнула Анна. — Сможешь подняться сам?

Кит прикинул: высота метров восемь, не меньше.

— Смогу, — опрометчиво пообещал он.

— Первым иди, — безоговорочно велела девчонка. — Я стану подниматься за тобой.

Кит взялся за скобу, подтянулся… и вдруг обвис… Никаких сил подняться по такой лестнице у него в эту минуту не нашлось. И первый раз за всё время — с того самого момента, когда он отважно выпрыгнул из кресла в лайнере, возвращавшемся из Греции в Москву, — Кит почувствовал настоящий страх.

Страх и стыд! В одном флаконе!

— Слушай… Честно говоря, я еще не совсем в форме, — признался он, радуясь темноте, в которой, наверно, не было видно его заалевшее лицо. — У нас есть хотя бы минут десять?.. Отдохнуть бы. Я соберусь, честное слово!

— Времени может быть не достаточно, — был убийственный немецкий ответ. — Я тебя подниму сама. Ты сядешь мне на закорки.

— Как?! — ужаснувшись, не сразу сообразил Кит.

— У вас нет такого термина?.. Это очень просто. Ты обнимешь меня сзади за шею, закрепишься коленями вот здесь, — Анна похлопала себя по бокам, — и так мы вместе поднимемся наверх.

Если бы сейчас Киту приказали хотя бы и по страхом смерти уничтожить какую-нибудь самую крохотную вредоносную машинку или, напротив, починить самые крохотные часики, он не справился бы. Все силы оставили его!

— Нет! — выдохнул он. — Я так не могу! Я сам.

И произошло то, что Кит ни за что бы не предсказал.

Анна взяла его за плечи — руки ее вдруг показались очень тяжелыми — и круто развернула к себе. Он увидел прямо перед собой, в сумраке, кругловатый абрис лица, на миг показавшегося ему знакомым, и… искорки-огоньки в глазах, ало-черешневые такие огоньки. Кит затаил дыхание.

— Ты умеешь танцевать танго? — спросила Анна с такой бесчувственностью, которой Кит в эту минуту мог бы позавидовать.

— Нет, — признался Кит под ледяным душем, обрушившимся на него с черных, грохочущих небес.

— Это очень просто. Я покажу, — пообещала Анна совершенно растерявшемуся Киту. — Сейчас нам необходима только начальная, закрытая позиция. Мы беремся руками вот так…

Она крепко, как раньше, взяла его левую кисть правой рукой и отвела в сторону, недалеко…

— А можно левую руку? — робко попросил, себя не помнящий и ничего не подозревающий, но все-таки опасающийся силы своей разрушительной руки Кит.

— Можно, — легко согласилась Анна и поменяла руку. — Теперь так.

Она положила другую руку ему на плечо и слегка, едва касаясь, обхватила его шею. Ясное дело, по спине у Кита побежали электрические, высоковольтные такие мурашки…

— Теперь обними меня за талию.

Кит повиновался, как мог.

— Мы находимся на слишком большой дистанции друг от друга, — тем же бесчувственным голосом произнесла подземная берлинская девчонка. — Обними мое тело крепче. Прижми его к себе. Мне сейчас труднее прижать твоё.

Кит попытался… Нет, легче было сейчас лезть вверх по скобам лестницы…

— Прижми еще плотнее и крепче.

Еще одно такое приказание — и сердце Кита рвануло и разлетелось бы похлеще секретного бункера, от которого осталось подземное поле обломков… Нет, Кит, конечно, уже стопятьсот раз танцевал с девчонками на всяких дискотеках и днях рожденья… даже с Леной Пономаревой вполне себе круто жался в медленном танце, но не так же… не так! Киту даже показалось, что сердце бьется уже не в нём, а внутри этой девчонки, чудовищно прижавшейся… нет-нет-нет, чудовищно прижавшей его к себе. Еще немного, и он задохнётся от ее черешневого дыхания…

— Готов?

Кит не только не сказал, но даже не в силах был подумать допотопно-пионерское «Всегда готов!» Он только крякнул что-то такое, что сошло за «готовность номер один».

— Закрой глаза.

Ну, Кит был бы не Кит, если бы даже без сознания не уточнил бы:

— Зачем?

— Чтобы не потерять ориентацию в пространстве, — был самый странный ответ из всех, какие только можно вообразить. — Держись за меня крепче… Вдохни глубоко… Не дыши… Раз! Два! Три!

И пол провалился под ногами Кита!

А сверху ударил поток воздуха!

Они полетели ввысь! Вернее это полетела ракетой Анна, как ракетоноситель таща с собой Кита! Она даже крепко схватила его за шиворот, чтобы он, чего доброго, не сорвался вниз, выпустив ее от страха. А другой рукой она до боли сжимала его руку… Кит только успел заметить, как проносятся вниз последние скобы-ступени.

Вылетев из подземелья в более просторный сумрак, пронизываемый с разных сторон отдельными лучиками света, в гул и грохот, сотрясавший стены вокруг, они невесомо сдвинулись в сторону от круглой дыры в бетонном полу… и Анна отпустила Кита. С высоты примерно сантиметров двадцать…

Кит, конечно, не успел собраться и, ударившись ступнями об твердь, растянулся на полу навзничь.

— Не ушибся? — участливо спросила Анна.

Она продолжала висеть-левитировать над полом на той самой высоте, с которой отпустила Кита.

Он смотрел на нее во все глаза. Ее черты как будто неуловимо менялись, напоминая все сильнее и сильнее…

— Ты кто?! — выдохнул Кит, пребывая как бы в сознании и как бы не особенно в нем.

— Анна…

И Кит заметил, что она улыбнулась. Наверно, первый раз улыбнулась, потому что улыбка послышалась и в ответе… И она перестала левитировать, плавно опустилась на пол.

— Эн?! — выпалил отчаянную догадку Кит, тупо проследив за ее мягкой посадкой.

— Это просто условное историческое обозначение, — пояснила она, продолжая очень по-человечески, а не по-терминаторски улыбаться. — Да. С целью не потеряться в Истории. Обозначение-маяк. В этой эпохе, в этом эоне я — Анна… Это понятно?

Чего уж тут было не понять!

— Ты Спящая Охотница?! — уже смирился Кит со страшной правдой… но с пола пока так и не поднялся, как бы даже не зная, стоит ли теперь подниматься.

— А вот это уже мифологическое наименование, — сказала она и… что?

Засмеялась, вот что! Звонко и совершенно реанимирующе засмеялась, как только может от души смеяться самая настоящая, незлобная душой девчонка.

— Миф, в который была вложена особая цель, — сказала она. — Потом дам тебе объяснение. Сейчас нам пора двигаться дальше.

И она подошла к Киту, и встала над ним… Такая вот летающая всемогущая девчонка с разбитой коленкой, которая теперь так и лезла в глаза Киту, приводя его в чувство.

— Дай руку, — велела она.

И протянула ему руку. Он обреченно подал свою. Правую… И она легко подняла его с пола.

— А вот твоя правая рука для меня куда опаснее, чем левая, — сказала она, глядя Киту прямо в глаза и посверкивая черешневыми огоньками. — С ее помощью ты способен снова отправить меня в кому. Заставить инцистироваться.

Таких слов Кит не знал. Википедии рядом не было. Он просто стоял столбом и хлопал глазами.

— А вот левой рукой ты меня реанимировал, — осторожно указала она на его левую руку. — Открыл весь генетический код и активировал блокированные и спящие гены. Спасибо.

— Не за что, — бессознательно пробубнил Кит.

Он совершенно не представлял себе, что же он такое сделал — доброе дело, нужное для Истории… или же, если его грандиозно, феерически обманули, самое что ни есть злое.

— Теперь я не Спящая Охотница, а самая бдящая, — с милейшей улыбкой проговорила Анна-Эн. — Это и было твое секретное задание, Никита Демидов. Его истинный смысл знает только один человек. Он тебе сам все скоро расскажет. А пока ты должен знать одно. Ты не должен меня бояться. А всё, что ты знал обо мне до сих пор, забудь. На самом деле всё наоборот.

Кит продолжал стоять столбом… а кора его мозга превратилась в поле страшной битвы, так что пороховой дым мог бы подниматься с его головы, содержись в нейронах мозга артиллерийский порох.

— Почему я должен верить тебе, а не им? — проговорил Кит, даже не соображая толком, кого же он представляет под этим местоимением «они».

— Доказательства находятся не в этом квадрате. В ближайшие четверть часа тебе придется верить мне хотя бы по той причине, что я — единственный человек, который может оказать тебе действенную помощь. То есть стать твоим проводником в твое время.

Вот она — загвоздка! Только человек ли?!

Битва в коре головного мозга Никиты Демидова вдруг утихла, словно силы противоборствующих сторон разом истощились, а все боеприпасы — пули, снаряды, бомбы — кончились… Но тут же новая битва разыгралась в сердце… Оттуда, из сердца, Киту даже послышался звон древних мечей.

Человек ли она?!

Сама княжна, о которой Кит постыдно позабыл, кажется, с момента бомбардировки военно-санитарного поезда… а может, и раньше, — так вот, княжна утверждала именно это: Спящая Красавица — не просто особый человек, но некая ключевая фигура в Истории Земли, и ей, княжне, якобы сказал об этом тот самый… ангел не ангел… который успокоил бедного Кита, ненадолго оказавшегося на том свете. Брат княжны с жаром утверждал обратное. И это неживое, терминаторское тело в жутковатом коконе… эти фасеточные глаза… эти перемещения-дублирования огромных объемов и пространств… Что это?! Она же в обличье всемогущего киборга уже выполняла задания Председателя… а еще фашистов… пусть и не в полную силу… и всем силам зла она нужна была позарез.

— Я знаю. Ты опасаешься, что я не человек, — мягенько так и нежненько, совсем не с немецким хладнокровием проговорила Анна. — Я могу войти в твое положение. Однако сейчас ты должен поверить мне. Иначе путь не будет окончен. Времени мало.

Война грохотала кругом. Война грохотала и в самом Ките…

Вот перед ним стояла его цель. Мишень — бывшая и, возможно, настоящая во всех смыслах этого слова. И он тоже мог быть мишенью… Но точно пока еще мишенью не был, иначе та, которая стояла перед ним, давно бы сделала свое дело. Может быть, позже сделает… Может, он еще на что-то ей нужен прежде, чем покончить с ним…

Она стояла прямо перед ним, еще позволяя ему решать, кто она — вселенская угроза или надежда. Человек или киборг, одно из мультяшных 3D-созданий, о которых с таким опасением говорил тогда папаня, — созданий, способных, запрограммированных вызывать у зрителя самые душещипательные чувства, чудовищное умиление и симпатию. Но, если здесь, «в этом квадрате» идет не мультяшка, а крутой слэшер-шутер… да еще в реальности… тогда… Так человек она или нет?!

Нейронные сети не способны были это определить, взять такую высоту познания. Откатывались с этой высоты в паническом бегстве миллиардные дивизии нейрончиков … Никто не учил Кита искусству различения духов.

Одно было неоспоримо. Кем бы она ни была — бездушным киборгом или человеком — она вытащила его с того света… воскресила… реанимировала. И он уже просто не способен уничтожить ее, даже если сейчас ошибётся самым роковым образом.

И разве может быть у киборга такое живительное, благоухающее черешнями дыхание… такие живительные пальцы… такие губы, ё-моё!

Что же там папаня говорил об искусстве различения духов? Соберись и оцени себя, в каком ты состоянии. Если душа сжимается с опаской и хотя бы чуть-чуть холодеет, пусть даже любопытен ей пришелец — тогда перед тобой недобрый дух… а если человек, то совсем нехороший. Если пришелец даже очень привлекателен, но от него, от его присутствия кайфуешь, как бы не совсем трезвый… в легком приятном подпитии — беги от него сломя голову, не ошибешься! А вот если просто на сердце возникает легкая, невесомая радость и теплота без всякого кайфа и возбуждения, толкающего на подвиги и безрассудства, если просто дышится тебе легко и без опаски, без хищного напора твоей внутренней силы, если просто хочется тихонько взять этого пришельца за теплые пальцы…

— Я… — выговорил Кит, еще ничего не решив.

— Научить тебя танцевать танго? — вдруг не к месту, поразительно наивно спросила Спящая… Пробужденная Охотница. — Только не сейчас, конечно…

— Я… — выговорил Кит…

…но ничего не успел ответить. Наружи так грохнуло, что в просторном, пустом помещении без окон, в котором Кит решал вопросы жизни и смерти, повалилась внутрь часть стены, повалили клубы пыли. Кит присел от испуга. У него заложило уши.

— Беги за мной! — крикнула Анна и не полетела, как Железный Человек, а побежала вполне по-девчоночьи в сторону тёмного проема в противоположной, еще целой стене.

Они выскочили под Солнце, ослепившее Кита до боли. Здесь был внутренний двор среди высоких домов. Щурясь от света, Кит помчался за Анной дальше — в арку-подворотню.

У решетчатых внешних ворот арки Анна жестом остановила Кита. Они выглянули на улицу. Справа оглушительно грохотало. С той же стороны по улице бежало несколько немецких солдат в касках. Сразу было видно, что они не атакуют, а удирают с оглядкой, иногда останавливаясь поочередно и отстреливаясь из автоматов.

— Тебе необходимо молчать! — выдохнула Анна прямо в ухо Киту черешневый приказ. — Ты контужен и ничего не слышишь. Показываешь пальцем на уши… Говорю только я!

Кит всё понял и кивнул.

— Нам нужно на ту улицу! — предупредила Анна и показала наискось, через перекресток, в сторону более широкой улицы. — Я скажу, когда это будет возможно…

Совсем рядом, за углом, грохнуло так, что со всех домов посыпались стекла и струйки пыли. Немцы сжались, замерли на миг, а потом прибавили ходу. Двое из них, пробегая мимо арки, стали орать и махать руками — убирайтесь во двор, киндеры, прячьтесь, доннер ветер!

Анна что-то крикнула им в ответ и потянула Кита за рукав чуть глубже в арку.

— Успеть бы… — с тоской, занывшей в груди, проговорил Кит, легко вообразив, от какой грозной, отчаянной и уже непобедимой силы, от волны какого цунами чешут по улицам эти жалкие остатки вермахта.

— Я тоже об этом так думаю, — спокойненько ответила Анна. — Готов?

— Ага… Всегда готов, — бессознательно, уже не слыша себя, как настоящий контуженный, кивнул Кит.

— Forwerts! Вперед! — на двух языках скомандовала Охотница.

И они помчались из арки прямо к перекрестку, а потом — сразу наискось.

Уже на подходе-подбеге к перекрестку Кит услышал в воздухе нарастающее шипение… В миллионную долю секунды сигнальной ракетой взлетел в его памяти ответ на вопрос из какой-то телевикторины: «Если снаряд в полёте не свистит, а шипит, что это значит?» Правильный ответ — «Смерть!» Помощь зала уже не потребуется… не успеет…

Кит, не помня себя, вцепился в девчонку, повалил ее на мостовую и накрыл собой.

Оглушительно ухнула, батутом вспучилась земля, подбросив в воздух обоих, и тут же два сильных, злобных удара отбросили Кита в сторону…

Странно… Кит не почувствовал никакой боли… просто пихнули его злобно, но не остервенело, в бок какие-то здоровенные, невидимые кулаки…

Но уже поднимали его с земли сильные руки.

— Ты?! — выдохнул он.

— Бежим! Бежим! — кричала Анна.

У Кита дрожали колени и будто растекались вниз, прямо в проклятые, белые кроссовки. Он беспомощно огляделся, снова не веря, что жив… И увидел здоровенную, дымящую воронку метрах в пятнадцати… А на другом конце улицы — метрах в ста пятидесяти — наш танк, легко узнаваемую во всех временах и пространствах тэ-тридцатьчетвёрку, и жавшихся к нему наших солдат. Они там что-то кричали им с Анной и махали, вернее как бы отмахивались от них руками: живо прячься, мелюзга немецкая, не с тобой воюем!

— Не могу… — признался Кит. — Заклинило…

И тут произошло то, чего Кит потом сознательно не стыдился. Анна снова крепко обняла, обхватила его, оторвалась от земли с вертикальным взлетом и понеслась низенько над улицей в эдаком примитивном, но невероятном танго.

«Они никогда не поверят…» — даже успел пожалеть Кит наших атакующих солдат прежде, чем Анна влетела с ним прямо в разбитую витрину часовой мастерской на той самой, нужной им улице.

— Спасибо, — сказал Кит… и присел пару раз, проверяя дееспособность ног.

— Не за что, — не преминула вежливо ответить Анна и стала перебираться через завалы и развалы наружу.

Разбитые ходики-часики с остановившимся на них вразнобой временем представляли собой весьма символичное зрелище.

Кит двинулся вслед за Анной, тоже выглянул на улицу из расчищенной взрывом от всех времен и эпох витрины.

На этой, куда более широкой улице, тоже виднелось вдали русское наступление — тоже более широкое и мощное. Два советских танка, пехота…

— Ну… Что дальше-то? — с опаской поинтересовался Кит.

— Успели. Одиннадцать сорок одна по берлинскому времени… Еще сорок секунд, — деловито и строго сообщила-успокоила его Анна, внимательно рассматривая пустой участок улицы поблизости.

Кит не удивился: наверно, среди ее особенных генов был установлен и какой-нибудь генный чип-таймер.

Советские танки и пехота приближались.

— Тебе тоже большое спасибо, — сказала Анна, не оборачиваясь на Кита и продолжая следить за чем-то, что видела только она.

— За что?! — как-то даже не сообразил Кит.

— За то, что создал собой защиту от опасности… Ты — настоящий человек.

И снова это было сказано по-старому, как там, в подземелье, — без всякого пафоса, как если бы энтомолог, проходивший летним лугом, мимоходом определил пролетевшее мимо, вполне знакомое ему, заурядное насекомое.

— Ну, о тебе я, вообще, молчу, — не сдержался Кит… и тут же пожалел о комплименте, сказанном в совершенно издевательском тоне.

Но эта фантастическая, летающая Анна, похоже, не идентифицировала злые человеческие сарказмы. Кит уже почти не сомневался, что она тоже настоящий, живой человек, только человек из какого-то особого мира, о котором он в свое время сильно поинтересуется… Потом, не сейчас…

— Однако в этом больше нет необходимости, — добавила Анна. — Для меня, как и для тебя, боеприпасы не опасны. Я активировала защитное поле для нас обоих. Осколки могли произвести контузию тканей…

«Лучше бы ты этого не говорила…» — кисло подумал Кит, а вслух постарался быть джентльменом:

— Значит, самое большое спасибо тебе, а не мне.

Советские танки и пехота неумолимо приближались… Кит не выдержал и уперся взглядом Анне прямо в висок.

Он подняла руку:

— Сейчас… Еще пять секунд… Готов?

Кит прикусил язык…

…и через три секунды выпучил глаза.

На мостовой, метрах в двадцати от них, стал вздуваться огромный продолговатый, непрозрачный, с металлическим отливом пузырь. Он не раздвигал асфальт, как шампиньон… он очень медленно всплывал из него, как из болота округлая спина какого-то чудища. Он всплыл на высоту метра два и замер…

Кит собрался с силами, наладил глазной фокус, пригляделся.

Сердце больно и гулко бухнуло в нем, догадавшись обо всем раньше миллиарда клеток головного мозга.

…Это была надстройка небольшого геоскафа, поднявшегося в один из последних дней нацистского Берлина из магматических глубин Земли.

На ней появилась дугообразная щёлка выходного люка, люк подался внутрь и в сторону — и в проеме, как в черном, не отражающем никакой реальности зеркале появился… кто?!

Что, не догадались?!

Маркшейдер Максимилиан Вольф собственной персоной. В том же старинном костюме и в неизменном пенсне.

Он сделал ручкой старинный приветственный жест:

— Gutten morgen, kinders!

Кит оцепенел, почувствовав себя распластанным и приколотым в застекленной коробке насекомым.

Маркшейдер Вольф весело подмигнул ему:

— У тебя десять секунд на выбор, дорогой праправнук… Но лишь в том случае, если бы у тебя этот выбор был.