Таркин

4. ЖИЗНЬ МАЛЬЧИШКИ

ПЕРВЫЕ УПОМИНАНИЯ об Эриаду, главной планете сектора Большая Сесвенна во Внешнем Кольце, относились к самым ранним годам Республики. В то время завершились темные времена Галактики, ситхи были побеждены и вынуждены скрываться, и из пепла возникла настоящая республика. Был создан всегалактический Сенат во главе с представителем рода Валорумов в роли Верховного канцлера, распустили армию. Обитатели планет Ядра, жаждавшие новых ресурсов и готовые использовать любую возможность ради улучшения качества жизни, страстно желали расширить область своего влияния.

Из еще одной дикой планеты Внешнего Кольца в цивилизованный мир, достойный включения в состав Республики, Эриаду превратили отважные первопроходцы, получившие от Корусанта разрешение осваивать и заселять новые территории. Они либо договаривались с туземным населением, либо попросту захватывали их силой, в конечном счете основывая торговые колонии, способные снабжать Ядро столь необходимыми ресурсами. Подобный сценарий разыгрывался во многих отдаленных регионах, и в случае Эриаду таковым ресурсом оказался основной материал для производства транспаристали — ломмитовая руда, богатые залежи которой были открыты на планетах по всей Большой Сесвенне. Не имея средств для добычи, обработки и поставок сырья, поселенцы Эриаду были вынуждены брать ссуды под высокий процент у Межгалактического банковского клана, но в эпоху, когда гиперпространственное путешествие между Сесвенной и Ядром требовало астрогации с помощью гиперволновых маяков — с необходимыми для безопасного перелета многочисленными возвратами в обычное пространство, — поставки руды часто задерживались или терялись из-за той или иной катастрофы. Выросшие долги вынудили Эриаду пойти на риск стать клиентом муунских банкиров, пока не вмешались предприниматели с Корулага, планеты Ядра, спасшие Эриаду от порабощения. Точно так же благодаря влиянию Корулага в Республиканском сенате через окрестности Эриаду был проложен новый — Хайдианский — путь, и планета обрела свое место на галактической карте.

Мотивы Корулага, однако, не в полной мере можно было назвать альтруистическими: предприниматели из Ядра вынудили Эриаду увеличить поставки ломмита и потребовали большую часть доходов от добычи. Наращивание производства вызвало приток доведенных до нищеты рабочих с соседних планет. Вскоре горы Эриаду лишились покрывавшей их когда-то пышной растительности, над крупными городами повисла грязная дымка, уровень жизни стремительно рухнул. И тем не менее некоторые продолжали процветать, делая быстрые деньги на переработке руды, услугах местного и дальнего транспорта, а также ростовщичестве.

Что касается Таркинов, они добились богатства, обеспечивая другим безопасность. Их путь к вершине был тяжким. Среди первопроходцев Эриаду предкам Таркинов приходилось играть роль полицейских сил и защитников, отражая нападения сначала свирепых хищников, благоденствовавших в лесах и горах Эриаду, а затем бандитов и мошенников с других планет, считавших незащищенные поселения своей законной добычей. Под руководством Таркинов местное ополчение постепенно превратилось в военные силы сектора. В итоге, несмотря на то что знаменитые предки Таркина начинали как охотники, свободные пилоты и подрядчики в шахтах, сам он считал себя плодом военного воспитания, в котором выше всего ценились дисциплина, уважение и послушание. Будучи также общепризнанными технократами, его родственники придерживались мнения, что именно технологии — в намного большей степени, чем Корулаг, — спасли Эриаду от дикости и позволили эриадцам создать цивилизацию на месте смертоносной пустыни. Технологии в виде огромных машин, быстрых звездных кораблей и мощного оружия помогли добыче стать охотниками, и именно технологиям предстояло однажды поставить планету в ряд современной галактической элиты.

Хотя Таркин рос в окружении всех преимуществ, какими сопровождается богатство, они выглядели весьма своеобразной привилегией. В особняках, стремившихся подражать архитектурным стилям Ядра, но являвшихся не более чем безвкусной имитацией оригинала, Тарки-ны и им подобные изо всех сил пытались вести свойственный богачам образ жизни, что им ни в коей мере не удавалось. Слишком явно чувствовались корни их тяжело зарабатывавших своим трудом предков, а жизнь на Эриаду казалась варварской по сравнению с космополитичным Корусантом. Таркин понял это еще в детстве, особенно во время визитов высокопоставленных особ из Ядра, на фоне которых его родители выглядели куда более простыми людьми, чем казались обычно; более приспособленными к жизни в диком мире, просторы которого сотрясали землетрясения, в городах которого отсутствовали управление погодой и оперные театры и жители которого до сих пор сражались с пиратами и хищной природой. И все же он не считал нужным искать героев детства вне семьи, поскольку именно его предки, выжив несмотря ни на что, заставили природу отступить и принесли порядок и прогресс в Сесвенну.

Даже в таком безмятежном и безопасном окружении Таркин вовсе не был избалованным ребенком, как можно было бы судить по его сшитой на заказ одежде или роскошному дому. Как бы ни гордились его родители своими достижениями, они также прекрасно осознавали, сколь низкое положение в обществе они занимают. Они не упускали возможности напомнить сыну, что жизнь несправедлива и что преуспеть может лишь тот, кто жаждет личной славы, кто готов раздавить каблуком что угодно и кого угодно. Ключом ко всему были дисциплина и порядок, а закон являлся единственной неоспоримой реакцией на хаос.

Родители Таркина каждый раз подчеркивали, что значит жить в нужде. Своими проповедями они пытались вбить сыну в голову, что всем у них имеющимся они обязаны тому, что сумели преодолеть все невзгоды. Хуже того, богатство могло исчезнуть в одно мгновение, и без постоянной бдительности и стремления к успеху его попытался бы отобрать кто-то более сильный, более дисциплинированный, более жаждущий славы.

— Как, по-твоему, мы добились всего того, что имеем, — бывало, говорил за ужином отец, — когда столь многим за воротами нашего прекрасного дома приходится сражаться за выживание? Или ты думаешь, что мы всегда жили в подобной роскоши и Эриаду с самого начала была безопасным местом?

Юный Уилхафф лишь молча смотрел в тарелку или бормотал, что ему нечего ответить на вопросы отца. Но однажды за ужином отец — высокий и осанистый, с глубокими морщинами возле глаз — приказал слуге забрать еду у Уилхаффа, прежде чем тот успел взять хотя бы кусочек.

— Видишь, как легко, имея все, его потерять? — спросил отец.

— Что бы ты делал, если бы мы выгнали тебя на улицу? — добавила мать. Ростом почти с мужа, она каждый раз одевалась к столу в дорогие платья и любила замысловатые прически, на укладку которых порой требовались часы. — Ты бы сумел сделать все, чтобы выжить? Смог бы взять дубинку, нож, бластер, если бы только оружие не дало тебе умереть с голоду?

Уилхафф перевел взгляд с одного на другого, пытаясь угадать желаемый ответ, и гордо выпятил грудь:

— Я сделал бы что угодно. Все, что потребовалось бы.

Отец лишь пренебрежительно усмехнулся:

— Смелый, да? Что ж, проверим, какой ты смельчак, когда тебя заберут на Гиблое плато.

«Гиблое плато».

Опять эти странные слова, которые ему так часто приходилось слышать. Но тогда он просто спросил:

— Что такое Гиблое плато?

Похоже, отцу понравилось, что сын наконец задал вопрос вслух.

— Место, которое учит выживать.

В спокойной обстановке семейной столовой, наполненной пьянящими запахами экзотических пряностей и тушеного мяса, фраза показалась Уилхаффу бессмысленной.

— Мне будет страшно? — спросил он, вновь ощутив, что именно таких слов от него ждут.

— Если будешь знать, что для тебя хорошо, а что нет.

— Я могу там умереть? — почти весело сказал он.

— Бесчисленным множеством способов.

— Вы будете тосковать, если я умру? — спросил он родителей.

— Конечно, — первой ответила мать.

— Тогда зачем мне туда идти? Я в чем-то провинился?

Отец наклонился к нему, положив локти на стол:

— Нам нужно знать, обычный ты человек или нечто большее.

Уилхафф изо всех сил пытался понять, что подразумевается под «чем-то большим».

— А тебе тоже пришлось там побывать, когда ты был мальчиком?

Отец кивнул.

— Тебе было страшно?

Отец откинулся на высокую, обшитую парчой спинку кресла, словно вспоминая.

— Сначала да. Пока я не научился превозмогать страх.

— Мне придется убивать?

— Если хочешь выжить.

— А бластер у меня будет? — заинтересовался Уилхафф.

— Не всегда. — Отец с серьезным видом покачал головой. — И не тогда, когда он будет тебе больше всего нужен.

Уилхафф изо всех сил пытался представить себе то место — Гиблое плато.

— И все должны там побывать?

— Только некоторые мужчины из рода Таркинов, — ответила мать.

— Значит, Номме так и не пришлось? — спросил он, имея в виду их миниатюрного щекастого слугу-гуманоида.

— Нет, не пришлось.

— Почему? Таркины чем-то отличаются от семьи Номмы?

— Кто кому служит? — ответил отец. — Ты когда-нибудь подавал Номме еду?

— Я бы подал.

Выражение лица матери стало жестче.

— Только не в этом доме.

— То, что ты узнаешь на Гиблом плато, однажды даст тебе возможность показать Номме, что значит довольствоваться своим статусом, — продолжал отец.

Уилхафф не до конца понял слово «статус».

— То есть радоваться, что он нам служит?

— И это тоже.

Некоторое время Уилхафф неуверенно молчал.

— Это ты меня туда отвезешь... на Гиблое плато? — наконец спросил он.

— Не я, — прищурившись, улыбнулся отец. — Когда наступит время, за тобой придет кто-то другой.

Более мягкий и впечатлительный ребенок, возможно, с того дня жил бы в постоянном страхе, но для Уилхаффа угроза внезапной перемены в его беззаботной жизни и необходимости самому творить свое будущее в конечном счете превратилась в обещание сказочного приключения, в которое он жаждал отправиться, создавая его в своем воображении задолго до того, как оно стало реальностью.

День этот наступил вскоре после его одиннадцатого дня рождения. Уилхафф рос послушным, воспитанным мальчиком, но в душе его горело желание великих свершений — его обуревала жажда деятельности, стремление воплотить в жизнь свои мечты. В тот вечер он сидел за ужином вместе с родителями. Едва успел начаться ежевечерний скучный перечень суровых напоминаний, в столовую ворвались трое мужчин, выглядевших так, будто они только что выбрались из-под завала в шахте. Оставляя грязные следы на отполированном каменном полу, они начали набивать карманы своих потрепанных плащей едой со стола. Уилхафф взглянул на внезапно замолчавших родителей, и мать коротко сказала:

— Они пришли за тобой.

Но если родители и трое неожиданно вторгшихся гостей полагали, что застигли его врасплох, у него имелся для них свой сюрприз.

— Сначала мне нужно собрать свое снаряжение, — заявил он и поспешно отправился наверх по винтовой лестнице.

Незваные гости озадаченно переглянулись.

Выражения их лиц нисколько не изменились, когда он вернулся минуту спустя, одетый в камуфляжные брюки и жилетку с множеством карманов, которую он сам втайне сшил много недель назад. На шее у него висел макробинокль, подаренный на день рождения. Уилхафф был полностью готов к предстоящим приключениям.

Окинув взглядом Таркина с головы до пят, самый высокий и чумазый из троих издал короткий смешок, от которого покачнулась люстра в прихожей. Взяв мальчика за узкие костлявые плечи, какими они остались у него на всю жизнь, он покачал головой и сказал:

— Красота. Форменная одежда будущего героя. И знаешь что? Окровавленной она будет смотреться еще лучше.

— Уилхафф, — шагнул к ним отец, — познакомься с братом моего отца, твоим двоюродным дедом Джовой.

Джова улыбнулся, показав ровные зубы, которые оказались намного белее, чем ожидал увидеть Уилхафф на грязном лице деда.

— Пора, — объявил Джова.

Так юный Уилхафф оказался вырван из родного дома, не имея возможности даже обнять родителей, которые стояли с выражением печальной решимости на лицах, прижавшись друг к другу. Он вышел за ворота в черноту эриадской ночи, чувствуя себя в полной безопасности в своей форменной одежде и от волнения даже не испытывая голода. Старый аэроспидер унес его не только с их ухоженного участка, но и из самого города, направившись через залив в форме пальца в горы, следуя вдоль извивающейся реки Орринесва в края, о существовании которых Уилхафф даже не подозревал, скорее напоминавшие пейзажи из голодрам и развлекательной литературы: дикие просторы плоскогорий, разделенных бурными каменистыми реками, и видневшиеся вдали вулканы, возможно еще действующие. Еще больше потрясли мальчика слова Джовы, что вся тянувшаяся от горизонта до горизонта местность, представавшая взгляду его широко раскрытых голубых глаз, — семейные угодья Тар-кинов, которыми те владели уже двадцать поколений, не позволяя им попасть в руки строителей, шахтеров и ирочих, имевших виды на эти места. Помимо всего, это был также естественный памятник, напоминание о том, до чего может деградировать планета, если разумные существа ослабят свою хватку, капитулировав перед дикой природой. Для юного Уилхаффа эти края стали местом его взросления, и центром их являлось Гиблое плато.

Разболтанный спидер, кренившийся набок из-за неисправного репульсора, доставил на вершину плоскогорья Уилхаффа, Джову, еще двоих пожилых мужчин с бандамами на головах и двоих пожилых родианцев, исполнявших роль проводников, стражей и следопытов. Все пятеро взрослых были вооружены длинноствольными нулевиками. После того как Уилхафф частично утолил голод сушеным мясом, которое почти невозможно было прожевать, его начали одолевать дурные предчувствия; впрочем, он не стал озвучивать их. Местность оказалась намного мрачнее и опаснее, чем он мог себе вообразить. Изо всех сил пытаясь скрыть тревогу и желая увидеть настоящее дикое животное, он не отрывал глаз от макробинокля, пока спидер преодолевал огромные пространства лугов и лесов, пролетая над толстыми тысячелетними деревьями с почти лишенными листьев ветвями, над вдесятеро более древними каменными руинами и петроглифами на склонах холмов, над мелкими сезонными озерами, испещренными яркими точками птиц.

Наконец он заметил в сумерках величественное четвероногое двухметрового роста с черно-белыми полосами на шкуре и изящно изогнутыми рогами. «Мое первое дикое животное», — подумал Уилхафф. Другие тоже заметили зверя даже без помощи увеличительных линз, и Джова резко остановил спидер, но, как оказалось, вовсе не затем, чтобы насладиться красотой животного.

Одновременно поднялись стволы древних винтовок, и раздалось полдюжины выстрелов. Уилхафф увидел в бинокль, как прекрасное создание подпрыгивает и тяжело валится на бок. Мгновение спустя все уже спешили по жесткой траве, стремясь добраться до добычи, прежде чем появятся другие хищники или падальщики, а также пока она еще теплая.

Уилхафф подумал, чем провинилось несчастное существо, раз заслужило такую судьбу. Если оно тоже пришло на Гиблое плато, чтобы научиться искусству выживания, испытание оказалось прискорбно проваленным.

Родианцы перекатили животное на спину, и Джова достал из ножен на бедре потертый виброклинок.

— Режь прямо от паха до горла, — сказал он и протянул нож Уилхаффу. — И постарайся не повредить внутренности.

Собравшись с духом и думая только о том, чтобы не разочаровать старших, упав в обморок, Уилхафф вонзил острие оружия в шкуру и плоть, а затем включил виброклинок. Горячая алая кровь брызнула прямо ему в лицо. Родианцы весело ухмылялись, глядя, как она стекает с кончика его носа на подбородок и девственно-чистую жилетку, пятная столь старательно пришитые карманы.

— Хороший разрез, — похвалил Джова, когда края туши разошлись в стороны, и Уилхаффа едва не стошнило от вони звериных потрохов. — Теперь засунь сюда поглубже руки, — он показал место, — и двигайся вдоль дыхательных мышц, пока не нащупаешь печень. А потом вытащи ее. Давай. Давай, я сказал!

Уилхафф нерешительно засунул вглубь туши дрожащие руки, шаря среди скользких органов, пока не наткнулся на тяжелый, насыщенный кровью ком. Ему пришлось дернуть несколько раз, прежде чем печень отделилась от волокнистой сети кровеносных сосудов и связок, и он едва не рухнул на спину. Джова забрал скользкий неподатливый комок в свои мозолистые ладони и начал отрывать от него куски.

— Это тебе, — сказал дядя Уилхаффа, вкладывая самый большой кусок в и без того окровавленную руку мальчика. — Ну же! — Он дернул подбородком. — Глотай.

Вновь сосредоточившись на том, чтобы оправдать ожидания старших, Уилхафф преодолел отвращение и проглотил кусок. Событие это было отпраздновано короткой песней на языке, которого Уилхафф не понимал. Для него оно стало первым шагом, началом испытаний, которые завершились лишь годы спустя на Гиблом Шипе.

Хотя на Эриаду не водились такие крупные животные, как ранкор, или такие необычные, как сарлакк, планета могла похвалиться свирепыми дикими кошками, хищными ракообразными и разновидностью вирмока, намного более коварной и опасной, чем другие его сородичи-приматы. В течение следующего месяца Уилхафф в основном сопровождал старших, наблюдая, как убивают и пожирают друг друга разнообразные хищники, и учась тому, как не дать точно так же сожрать себя самого. Вне всякого сомнения, вблизи и наяву смерть выглядела куда более впечатляюще, чем на экране головизора в тишине спальни. И все же он с трудом понимал, что, собственно, он должен извлечь из того, что видел. Неужели ежедневное созерцание смерти могло превратить простого человека в нечто выдающееся? И даже если так, как могло повлиять подобное превращение на жизнь Номмы и других, таких же как он? Возможно, Уилхафф сумел бы найти ответ, если бы не постоянные мысли, что его могут подстеречь и съесть те самые звери, которых они выслеживали.

Постепенно они отказались от простого наблюдения за хищниками, перейдя к похищению их добычи. Родианцы часто использовали виброкопья, чтобы отогнать зверей от убитой жертвы и держать их поодаль, пока Уилхафф бросался за мясом. Иногда приходила очередь Уилхаффа брать в руки виброкопье, и добычу воровал кто-то другой.

— Мы учим их, как вести себя в присутствии тех, кто выше, — сказал Джова. — Те, кто учится, получает выгоду от законов, которые устанавливаем мы; остальные умирают. — Ему явно хотелось убедиться, что Уилхафф действительно понял. — Никогда не пытайся жить честно, мальчик, если только не хочешь, чтобы жизнь твоя превратилась в трагедию и горе. Живи как зверь, и никакое, даже самое мучительное событие никогда не тронет твою душу.

Когда дед Уилхаффа решил, что тот приобрел достаточный опыт воровства, пришло время для настоящей охоты. Джова и остальные начали учить его, как извлекать преимущество из направления ветра или угла падения света. Они обучали его защищаться от нападений групп зверей, сбивая их с толку неожиданными действиями, обучали убивать, сосредоточив всю свою силу в одной точке. Жилетка его все больше покрывалась кровью и превращалась в клочья, пока не стала бесполезной тряпкой, и он оказался предоставлен самому себе, без формы или костюма, в котором можно было бы спрятаться.

Земля отдавала ослепительно-яркому небу последние остатки влаги, и на этом фоне продолжалась его уже ставшая рутиной жизнь: выслеживание, охота, убийство и приготовление еды на костре. Ноги его огрубели, обожженная солнцем кожа покрылась волдырями, и он помнил названия всех деревьев, животных и насекомых Гиблого плато, каждое из которых служило той или иной цели. Однажды поздним вечером мощные передние фары спидера осветили выпрыгнувшего из травы грызуна, и Джова сбил его точным ударом. Уилхаффу велели вырезать с помощью виброклинка пахучую железу, скрытую у основания толстого безволосого хвоста. Из этой железы родианцы приготовили мазь с мускусным запахом, которую использовали для охоты на таких же грызунов. Точно так же они делали стимулирующие снадобья из остатков еды в желудках длинношеих травоядных или помета поедавших определенные растения кошачьих. Уилхафф постепенно привык использовать в пищу любую часть животного и пить кровь — либо чистую, либо смешанную с дурманящими растениями, собранными во время походов по плато.

Со временем вид, запах и вкус крови стали для него столь естественными, что она даже снилась ему по ночам. Он терпеливо ждал, когда приключение закончится в какой-нибудь бревенчатой хижине, где есть приготовленная еда и мягкая постель, но дни становились лишь более мучительными, а по ночам вокруг едва теплившегося костра с завыванием кружили голодные падальщики, сверкая глазами во тьме и дожидаясь любой возможности урвать кусок еды.

Крепко сбитой компании людей и родианцев не всегда удавалось остаться на вершине пищевой цепочки. Зеллита, двоюродного брата Джовы, убила во время ночной вылазки стая рептилий, в слюне которых содержался сильный яд. К середине сезона Уилхафф впервые узнал, что такое настоящий голод, и едва не умер от болезни, во время которой его била такая дрожь, что он думал, будто у него сломаются кости.

Иногда даже самым мелким обитателям плато удавалось застичь их врасплох. Однажды ночью, когда все настолько устали, что не поставили по периметру датчики движения, Уилхаффу приснилось, будто что-то грызет его нижнюю губу, и его онемевшие пальцы нашарили ядовитого септоида, вцепившегося клешнями в его мягкую плоть. Тотчас же проснувшись, он выскочил из открытого клапана палатки и оказался на пути потока членистых существ, которые в то же мгновение набросились на него. Его крики боли разбудили остальных, самих ставших добычей, и вскоре все прыгали в темноте, стряхивая с себя септоидов и снимая их друг с друга. Когда им наконец удалось отступить в безопасное место, выяснилось, что атаковавшие их насекомые составляли лишь узкое ответвление основного потока, который ушел в сторону палатки, где родианцы хранили части туш убитых и разделанных днем животных. Теперь от них остались только обглоданные кости.

Но как бы ни закончился тот или иной день, у Уил-хаффа всегда находилась возможность послушать истории о свершениях его предков — первых Таркинов.

— До того как люди прибыли из Ядра на Эриаду, чтобы укротить ее, она вся выглядела подобно Гиблому плато, — говорил Джова. — Первопроходцы и колонисты вели ежедневную борьбу с правившими планетой животными. Но окончательный триумф наших предков изменил лишь баланс сил, а не реальность. Ибо, несмотря на все то, чего достигли разумные существа с помощью оружия и машин, жизнь по-прежнему остается непрекращающейся борьбой за существование, где наверху стоят сильные или умные, держа остальных в узде с помощью огня и закона.

Джова объяснил, что в семье Таркин в течение многих поколений рождались наставники и проводники. Сам же он прославился тем, что решил сделать Гиблое плато своим домом после пройденного в юности испытания. Именно потому он стал учителем отца Уилхаффа и даже сумел дожить до того, чтобы обучать его сына.

Остаток сухого сезона они провели на плато, покинув (‘го лишь с приходом дождей. Когда спидер уносил Уилхаффа с плоскогорья назад к цивилизации, тот был уже другим человеком. Джове не требовалось рассказывать ому, чего позволила достичь его предкам технология в немногих городах планеты, поскольку Уилхафф теперь и сам прекрасно видел это.

Но Джове все же было что добавить:

— Торжество над природой означает лучшую жизнь для разумных, но господства можно добиться, лишь принеся порядок в хаос и установив закон там, где его никогда не существовало. На Эриаду цель всегда заключалась в том, чтобы избавить планету от любых созданий, которые не научились нас бояться, и тем самым иметь возможность безраздельно править ею. За пределами Эриаду цель та же самая, только хищники совсем другого калибра. Когда ты станешь достаточно взрослым, чтобы туда отправиться, тебе предстоит столкнуться с противником, который так же сообразителен, хорошо вооружен и полон решимости добиться успеха, как и ты сам. И если ты не примешь уроки Гиблого плато близко к сердцу, одни лишь звезды станут свидетелями твоей смерти в холодном вакууме космоса, и ничто их не тро-нет

Вернувшись в свою уютную спальню, Уилхафф какое-то время сражался с тем, через что ему пришлось пройти. События на плато живо вторгались в его сны, превращая их в ночные кошмары. Но так продолжалось недолго. Пережитое постепенно начало формировать его личность, став основой его жизненной философии. В последующие пять лет он проводил на Гиблом плато каждое лето, и с каждым сезоном опыт его рос, вплоть до дня, когда ему пришлось пройти последнее свое испытание на Шипе.

Но это была уже совсем другая история.