Тарат Зурбин

по часовому поясу Сартуаза

В свою первую космическую экспедицию я отправился ровно через тысячу двести лет после своей встречи с Гудэрой, в двадцать две тысячи семьсот семьдесят шестом году Звездной Эры Интайра. До этого я летал на встречу с майруми лишь на крохотных космояхтах, да, и полеты эти были весьма коротки и продолжались они не более пяти суток в один конец. В полете к месту встречи я был целиком погружен в раздумья, а на обратном пути обычно отсыпался и потому у меня не сохранилось об этих полетах сколько-нибудь ярких впечатлений.

Теперь же, когда для нас был построен самый современный исследовательский космический корабль, мы были вольны лететь на нем куда угодно. О, это была очень дорогая игрушка. Мы смогли построить этот космический корабль лишь благодаря тому, что никогда не тратили зря фондов. К тому же нам охотно пошла навстречу главная военная администрация, для которой мы выполняли довольно много заказов и потому мы смогли получить то, чего, собственно, и желали.

Это был довольно необычный космический корабль и он очень сильно отличался от стандартных исследовательских крейсеров. Он и сейчас находится в полном моем распоряжении, Джейн, и вы увидите его очень скоро. "Ксириз", последние три года находится в научной экспедиции в Плеядах, но Эд недавно был в глубоком космосе и долетел до нашей базы на Скайнете, откуда он послал сообщение по эстафете гиперсвязи, так что к тому моменту, когда мы дойдем до Скайайриша, этот корабль будет дожидаться нас там…

Элвис коснулся клавиш пульта и на огромном экране появилось объемное изображение ярко-желтого корабля, похожего на гигантского броненосца с восьмью короткими, толстыми лапками и овальной, уплощенной головкой с одним единственным круглым, выпуклым глазом кокпита навигационной рубки. Джейн не с чем было сравнить размеры этого корабля, но Элвис устранил этот пробел, негромко сказав ей:

– Джейн, длина "Ксириза" составляет две тысячи триста сорок метров, ширина – восемьсот пятьдесят, а высота – тысячу двести десять метров. По своему классу "Ксириз", название которого может быть переведено с тайри, как "Вызов", относится к тяжелым ударным крейсерам, но это сугубо мирное судно и потому оно имеет лишь вооружение легкого крейсера оборонительного назначения. Основной конструкционной особенностью этого корабля является его сверхпрочный корпус, способный противостоять атмосферам, состоящим из агрессивных газов и его способность находиться до двадцати пяти лет в режиме автономного полета на сверхсветовых скоростях. В следствие этого на борт "Ксириза" могло подняться не более одной тысячи семисот пятидесяти ученых и тысяча двести восемьдесят членов экипажа и космодесантников…

– Хорошо, Элвис, я думаю, что и этих сведений о "Ксиризе", для миссис Коллинз, будет пока что достаточно. – Перебил андроида Эмиль Борзан и продолжил свой рассказ – Да, в эту экспедицию смогли отправиться не все сотрудники моего института и мне пришлось выслушать немало горьких упреков. К счастью, вопреки мнению нашего главного военного администратора, моим сотрудникам была вовсе не чужда дисциплина и, не смотря на то, что мы не привыкли к столь явно выраженной субординации, как команда "Уригленны", мои приказы исполняются столь же четко, как и его собственные, ну, а в том, что их во всеуслышание комментируют, я не вижу ничего страшного. Главное, чтобы они исполнялись.

Сейчас, оглядываясь назад, я могу смело сказать, что то утро и тот день, когда небольшом космодроме моего института собрались тысячи интари, чтобы проводить нас в полет, были самыми счастливыми в моей жизни. У меня за плечами была долгая жизнь, я был отцом семи сыновей и пяти дочерей, которые родили девять моих жен. В тот момент я был разведен в девятый раз, снова влюблен в молоденькую интару-тайри, мечтал вновь стать отцом и у меня был самый совершенный исследовательский корабль, о котором только можно было мечтать, ученому, полному сил и энергии.

Наша экспедиция к мирам майрумского цикла была рассчитана на пять лет и мы собирались внимательно изучить биосферу, как минимум, пяти миров, но, в конечном итоге, исследовали лишь три. Правда, на последней планете, на Удинахе, мы пробыли не год, как планировалось, а шесть с половиной лет, так много интересного мы открыли в этом удивительном мире, обращающемся вокруг горячей, голубой звезды Линнис. Не жди нас на Интайре с таким нетерпением, я бы продлил срок исследований этого мира еще лет на пять, так много удивительных открытий нам удалось сделать.

Звездная система Линнис состояла из семи планет. Шесть располагались слишком близко к звезде и потому были полностью лишены не только жизни, но даже атмосферы, которую просто сдуло солнечным ветром этой горячей, ослепительно яркой звезды. Зато седьмая планета, Удинаха, обладала как роскошной, плотной атмосферой, так и очень развитой биосферой. Тепла и света эта планета получала более, чем достаточно, а избыток ультрафиолета только подстегивал биохимические процессы этого мира.

Удинаха, поначалу, показалась нам молодой планетой, которой предстоит развиваться еще миллионы лет, прежде чем на ней появятся животные с высокоразвитой нервной системой и настоящим мозгом, который возможно станет когда-нибудь вместилищем разума, но это оказалось не так. После того, как мы провели по одному году на Банере и Ротане, я считал что нас уже ничем не удивить, ведь это были очень опасные миры, в которых, помимо агрессивной атмосферы, нам противостояла такая же агрессивная и полная опасностей биосфера.

И на одной, и на другой планете уже имелись высокоразвитые животные, которые воспринимали нас как аппетитные бифштексы, а это было весьма трудно, противостоять зубастым тварям, имеющим размеры краулера и состоящие к тому же из плоти, имеющей плотность чуть ли не керамита. К тому же зубы и когти у них имели прочность самых лучших сортов кристаллизованного металлокерамита, ну, а мозгов в их здоровенных черепах вполне хватало на то, чтобы понять очевидное, – внутри желтого холма, внезапно появившегося поблизости, находится что-то вкусненькое и беззащитное.

В последнем они, конечно, заблуждались. Как сам "Ксириз", так и вся та техника, которая имелась на его борту, все-таки были прочнее и мощнее, чем все эти ползающие, ходячие и летающие ужасы. К тому же мы были отлично вооружены. Тяжелое оружие мы старались не использовать без крайней необходимости, но в нашем арсенале было вполне достаточно всяческих сюрпризов, начиная от литиевых и натриевых гранат, которые, в атмосфере с высоким содержанием фтора и хлора, вспыхивали таким ярким пламенем, что оно даже затмевало собой свет их бело-голубых светил. Ну, и ещё фтористо-хлористые соединения лития и натрия имели для обитателей Банера и Ротана очень неприятный запах. В других случаях в ход шли различные углеводородные соединения, но мы применяли их очень редко, так как эти вещества были смертельно ядовиты даже для крупных животных, как впрочем и наша собственная плоть, так что эти твари зря пытались пообедать нами. В данном случае обед совсем не пошел бы им впрок.

Когда, через два с половиной года мы перебрались на Ундинаху, которая была открыта лишь за пять лет до нашего старта и даже не была толком обследована, я не испытал никакого восторга, одно только сплошное беспокойство. С борта исследовательского крейсера на планету было сброшено несколько автоматических зондов, но они разрушились еще в верхних слоях атмосферы. В таких условиях о высадке десанта не могло идти и речи, так как на поверхности нас ждали сплошные загадки.

Поэтому, хорошенько изучив с низкой орбиты поверхность планеты и особенности её атмосферных вихрей, мы осторожно пошли на посадку. Не будь "Ксириз" столь огромным и не имей он ионно-вихревых двигателей такой мощности, нам бы пришлось очень туго, ведь помимо своего химического состава атмосфера Удинахи отличалась вихрями просто чудовищной скорости и мощи. Хорошо было еще то, что на этой планете был гористый ландшафт со множеством не слишком активных вулканов и в горных долинах не было таких сквозняков, как на высоте в пятнадцать километров.

Удинаха была огромным химическим реактором, в котором, при температуре в восемьдесят градусов выше нуля, с неба почти постоянно лилась сложная смесь кислот, а от поверхности поднимались вверх ядовитые и, чертовски агрессивные, испарения. В широких долинах, окруженных невысокими горами, было множество неглубоких озер, в которых кишело огромное количество различных примитивных живых существ. В основном они все были невелики, не более полутора метров в длину и представляли они из себя в простейшие ракообразные создания, но зато как же велико было их разнообразие. Эти шустрые и проворные рачки постоянно пожирали друг друга и всех прочих обитателей озер.

Жизнь на Удинахе уже начала выбираться на сушу. Пологие берега озер и близлежащие холмы и горы, уже были покрыты толстым ковром из яркого мха и лишайников, в которых тоже кишело предостаточное количество всякой проворной живности. В основном это были животные, которых можно было сравнить с земными насекомыми, похожих на мокриц и сороконожек, но среди них встречались и такие, которые больше походили на крупных слизней и даже на тритонов и разноцветных, громадных лягушек.

Как раз именно лягушки на Удинахе и были самыми крупными существами и частенько возвращались в озера, чтобы поохотиться там на рачков. Все это невероятное скопище живых существ ползало, прыгало, карабкалось по берегам и непрерывно поедало друг друга. Темп жизни на Удинахе был просто невообразимым и некоторые, даже довольно крупные существа успевали за три-четыре месяца вырасти, повзрослеть и даже дать потомство.

Такой предстала перед нами Удинаха и поначалу эта планета показалась мне скучной и неинтересной, но я решил выдерживать график исследовательских работ и мы приготовились провести там ровно один год. Однако, когда мы стали изучать этот мир, то нам пришлось полностью пересмотреть все свои планы, ведь мы столкнулись на этой планете именно с тем, что искали, с такими формами кремний-углеродной жизни, которые могли жить и развиваться в кислородной среде.

Те существа, которые жили в донном иле озер Удинахи, воды которых состояли из дьявольской смеси плавиковой, фтористой и азотной кислоты, относились к числу самых древних животных этого мира и представляли из себя плотные, овальные комочки желе, из кремний-углеродной протоплазмы различного цвета и размера. Слой донного ила представлял из себя густую, вязкую жижу из кремнезема и алюмосиликатов и достигал в толщину от десяти, пятнадцати метров в небольших озерах, до полукилометра в крупных.

Существа, живущие в иле, пронизывали его сверху донизу и вели себя куда более миролюбиво в отличии от тех, которые обитали в самих озерах и по их берегам. Подобно земным голотуриям, они прокачивали через себя донный ил и извлекали из него питательные вещества, пожирая себе подобных, но совсем крохотных существ. Поначалу их можно было принять за простейшие одноклеточные существа, но на самом деле они были устроены много сложнее.

Самым удивительным было то, что эти живые организмы могли существовать в трех средах и при этом имели ярко выраженную способность к перерождению. Если их, каким-то образом, выносило из ила в смесь кислот, составляющих воды озера, а таких способов было довольно много, начиная от несильных, но весьма частых землетрясений, до термальных источников, попадающихся на дне озер, то они быстро превращались в таких же ракообразных, которые обитали в озере, если их не успевали сожрать раньше. Когда же эти желеобразные комочки выбрасывало на сушу, то они так же довольно быстро уплотнялись и вскоре превращались в наземных животных.

В первое время нам было очень трудно проследить и определить кто и от кого произошел, а разнообразие этих живых существ было столь велико, что даже не поддавалось точной классификации, но вскоре мы убедились в том, что природа на Удинахе сыграла еще одну шутку. Довольно быстро мы заинтересовались донным илом и стали ставить эксперименты над желеобразными существами, которых мы назвали – гафтарие, что можно перевести на язык земных понятий, как прототипы.

Мы выяснили, что если взять даже сотню гафтарие одинакового размера и окраски и перенести их в водную среду, то они могли превратиться в сотню самых различных существ в зависимости от того, с кем они соседствовали. Если же им всем создать одинаковые и максимально безопасные условия, то схожесть трансформаций была просто потрясающей, даже если мы брали двух гафтарие с разных концов планеты.

Когда же эти существа давали потомство, то можно было только удивляться тому, сколь велика была разница между родителями и их детками. Самым впечатляющим, на мой взгляд, был эксперимент, поставленный с целой колонией гафтарие, выращенных в небольшом, тщательно изолированном от остальной планеты, озере. Мы вырастили в нем несколько тысяч крупных, тихоходных созданий, похожих на трилобитов, которые неспешно фильтровали в озере смесь кислот с плавающими в ней мелкими рачками. Когда трилобиты дали потомство и оно достигло размеров своих родителей, мы перенесли деток на огороженный и специально подготовленный участок суши и вот тут-то нас поджидал удивительный результат. Все трилобиты превратились в огромных мокриц, которые охотно поедали мох и лишайники.

Это никак не походило на процесс эволюции. Мы столкнулись с трансформацией биологических существ, которая проходила с невероятно высокой скоростью и была словно заранее запрограммирована. Одинаковый результат можно было получить от двух совершенно различных гафтарие, схожих только по размерам и в то же время можно было получить сотни различных живых форм от совершенно одинаковых гафтарие, помещенных в различные условия обитания.

Прямо на наших глазах природа ставила свой самый удивительный эксперимент, пытаясь создать удивительно совершенные существа. Удинаха была миром биологических существ-трансформеров, которые непрерывно изменялись и совершенствовались и, вместе с тем, и в этом мире был свой островок стабильности – флора Удинахи, ее мхи и лишайники, которые стремились не спеша завоевать всю ее сушу. Можно было только гадать, во что превратится этот мир через несколько сотен миллионов лет.

Еще одной особенностью этого мира было то, что пути обратной трансформации от наземного существа в представителя водной фауны и затем в гафтарие не было. Но зато мы обратили внимание на то обстоятельство, что трупы этих существ, если они успевали достичь слоя ила, быстро погружались в него и становились добычей гафтарие. Крупные останки трупов доставались более крупным гафтарие, мелкие, – мелким. Процесс пищеварения у этих желеобразных комочков был схож с процессом пищеварения морских звезд.

Гафтарие просто обволакивало собой труп рачка, трилобита или мокрицы, капсулировалось и начинало медленно опускаться на дно. Примерно за полгода гафтарие полностью успевало переварить свой обед. За это время оно увеличивалось в размерах и после этого вело себя уже совсем не так как прежде. Такие гафтарие стремились подняться вверх и это движение было неуклонным, а достигнув водной среды обитания, они превращались, как правило, в самых проворных и опасных хищников, снова попирая законы эволюции.

Мы провели над гафтарие серию экспериментов и вскоре выяснили, что эти желеобразные комки способны не только резко увеличивать объем своего тела, но и усваивать таким образом информацию. Для эксперимента мы отобрали самых крупных и самых сильных псевдотритонов и псевдолягушек, которые достигали в размерах до полутора метров и имели вес до сорока килограмм, умертвили их и скормили гафтарие подходящих размеров. После того, как пищеварительный процесс закончился, мы перенесли этих гафтарие прямиком на сушу и спустя две недели получили популяцию супертритонов и суперлягушек, которые не только были намного сообразительнее своих сухопутных предков, так как обладали гораздо более развитым мозгом, но и вооружились зубами.

Дальше этого мы в своих экспериментах не пошли, так как я понял, что таким образом мы способны выращивать монстров. Компьютерные модели вскоре показали, что мы можем вырастить практически любое существо, возможно даже разумное и на это нам потребуется не более пятисот-шестисот поколений. Теоретизировать на эту тему я мог сколько угодно, но вот заниматься этим практически отказался наотрез.

Слишком велика была опасность того, что эти создания, не отягощенные эволюционным путем развития, окажутся настоящими чудовищами, ведь даже желеобразное гафтарие и то обладало чрезвычайно высокой жизненной силой, что же говорить тогда об этих созданиях? Что произойдет в том случае, если такие существа, по сути биороботы, завладеют тахионным приводом и выйдут на просторы галактики? Тем более, что для животного мира Удинахи белки и протеины, аминокислоты и даже углеводороды не являлись ядом, эти твари пожирали всё: дерево, бумагу, мясо, фрукты и овощи, бензин и нефть, и им от этого ничего не делалось. Разумеется, такая пища не была для них достаточно калорийной, но зато была весьма лакомой.

К тому же им не были страшны самые сильные яды, они не боялись жестких излучений и даже выстрел из бластера их не всегда останавливал, особенно если вы собирались подстрелить какой-нибудь особо крупный экземпляр. Нет их конечно же было не так уж и сложно прикончить, достаточно было нанести сильный и точный удар и все, но что будет если из этого материала вырастить крупную, хорошо защищенную тварь, которая при этом будет иметь хорошо развитый мозг?

Что же, я был только рад тому, что именно интари, которые отличались высокой ответственностью, первыми обнаружили этот мир. Насколько я был осведомлен в галактической политике, некоторые расы были бы вовсе не прочь вырастить для себя на Удинахе целые армии идеальных солдат, сильных, чрезвычайно живучих, практически всеядных и покорных, ведь методики электронного пси-контроля вовсе не были таким уж большим секретом в наше время.

Мы не прекращали исследований в других направлениях и вскоре обнаружили такую популяцию гафтарие, от которой я просто пришел в восторг. В отличии от всех остальных гафтарие, эти обитали неподалеку от южного полюса планеты в огромном метеоритном кратере, который образовался от столкновения с кометой, ядро которой состояло из водяного льда с небольшой примесью аммиака. Здесь, неподалеку от полюса, где вулканическая деятельность была наименьшей и потому было мало изверженных твердых пород, верхний слой планеты был сложен из рыхлых пород и потому ядро кометы, затормозив в атмосфере, не испарилось при взрыве.

Огромная глыба льда воткнулась в твердь планеты и увязла в ней, как камень в тесте. Ледяная глыба, подогреваемая вулканическими газами, стала медленно таять, не контактируя с атмосферой планеты, в которой чистая вода горела, подобно бензину. Поэтому смесь кислот в этом озере оказалась сильно разбавленной водой, а на дне озера все еще оставалась огромная глыба льда, затянутая илом, в котором также кишели гафтарие, но они были несколько иными, менее плотными и могли жить и развиваться в весьма слабом растворе стандартной для этой планеты смеси кислот. При этом они сохранили все свои прежние качества.

В гафтарие меня больше всего интересовала их способность получать и накапливать информацию, так как это сулило массу открытий и мело для меня сугубо практический интерес, так как меня всегда интересовали способы сохранения информации. Не мудрено, что к концу второго года бы перебазировались к этому кратеру и всецело посвятили себя изучению этой популяции гафтарие. Чем больше мы исследовали их, тем больше я убеждался в том, что мы сможем научиться записывать информацию на эти гафтарие.

Работы мы развернули параллельно, на открытом воздухе и в стенах научных лабораторий, в достатке имеющихся на борту "Ксириза". Главный недостаток этих гафтарие заключался в том, что они все-таки были ядовиты, но, действуя целенаправленно и используя генную инженерию, нам удалось вывести такой вид гафтарие, который мог жить в обычных атмосферных условиях Интайра и уже не был убийцей для интари.

В то время я смотрел далеко вперед и мыслил масштабными категориями, мечтая создать такие носители информации, которые помогли бы нам создать самый совершенный из всех типов компьютеров, биокомпьютер и потому назвал этот вид гафтарие, – крулос, что значит помнящий. В то время крулосы были совершенно непригодны к такой сверхзадаче, но я и не торопился объявлять на всю галактику о своем открытии.

Главным было то, что у нас в руках был уникальный исходный материал, а всего остального нам еще только предстояло добиться. Не смотря на то, что мы находились на огромном расстоянии от Интайра и майруми, вроде бы, не должны были знать где мы находимся, я внезапно получил послание от Рифалька, с которым встречался в прошлый раз. Он вызывал меня на встречу, которую он назначил неподалеку от Интайра. Поэтому нам пришлось спешно свернуть экспедицию и стартовать с Удинахи. На этот раз я ни в коем случае не хотел отказываться от встречи с майруми.

Покидая Удинаху, мы взяли с собой множество образцов гафтарие, но самые большие танки были доверху набиты теми гафтарие, которые должны были послужить нам для выведения все более совершенных пород крулосов. В такой науке как генная инженерия самым главным условием успеха является достаточное количество исходного материала, так как никогда невозможно предугадать, что тебя ждет впереди и нужно быть готовым к тому, чтобы начать все заново.

Вернувшись на Интайр я прежде всего сделал большой доклад в Верховном Административном Совете и просил его членов развернуть вблизи Удинахи мощную военную базу, чтобы закрыть этот мир от посещений. По возможности надолго, если не навсегда. Главный военный администратор воспринял мои предостережения очень серьезно и высказал мысль о полной стерилизации этой планеты, но остальные главные администраторы его не поддержали, хотя лично я считал это вполне приемлемой формой решения проблемы. В конце концов разве не так поступили однажды майруми? Может быть и они считали, что есть угроза галактике?

Поскольку я никак не мог повлиять на решение Совета, то счел свою миссию на этом исполненной и вернулся в университетский городок. Отдав распоряжение посадить "Ксириз" на институтском космодроме, чтобы не строить новые лабораторные корпуса для работы с крулосами, я стал собираться в дорогу. От встречи с Рифальком я ждал очень многого. В первую очередь меня интересовало как Майрум поступит с Удинахой и если до этого мои вопросы к этим существам носили некий уточняющий характер, то теперь я хотел задать Рифальку прямой и конкретный вопрос.

Мне уже приходилось встречаться сразу с несколькими майруми и, надо признаться, такие встречи были довольно непростыми. Трудно разговаривать спокойно, когда рядом с тобой находится с десяток существ древних, как сама галактика и мудрых словно демоны из древних сказаний, да к тому же таких же бесстрастных и опасных. Однако, когда я достиг той точки в пространстве, где должен был встретиться с Рифальком, то моему взору предстала не крохотная скала, а громадная глыба добрых двух километров в поперечнике размером и находилось на ней не менее трёх сотен майруми. В таких условиях уже было невозможным оставаться спокойным и рассудительным, тем более вернувшись из такой экспедиции.

Майруми вели себя так, как и всегда, со мной разговаривал один Рифальк, а остальные просто замерли поодаль, даже не глядя в мою сторону. Между собой они так же не общались и держались не ближе двадцати, двадцати пяти метров друг от друга, стоя неподвижно и вглядываясь куда-то вдаль. Моего визави на этот раз почему-то интересовало то, что я думаю о регенерации нейронов и омоложении клетки, но я не стал высказываться на эту тему, а задал Рифальку свой вопрос. Не поворачивая голову в мою сторону, мне ответила майрума, которая стояла неподалеку:

– Теперь это задача Интайра, Эмиил Бор Заан.

Рифальк не стал повторять мне своего вопроса и я, получив ответ на свой вопрос, поделился с ним своими воззрениями. Ответ майрумы меня если не успокоил, то во всяком случае поднял мое настроение и поэтому я чувствовал себя достаточно раскованно, чтобы позволить себе провести параллели между интари и майруми, делая акцент как раз на характере поведения этой древней расы, задавая самому себе вопросы о их жизненных ценностях. Рифальк меня не перебивал, но, казалось, никак не реагировал на мои рассуждения о таком тонком предмете, как эмоциональная усталость от слишком долгой жизни. Не стал он реагировать и на то мое утверждение, что существа, живущие практически вечно, должны быть либо бесконечно добры ко всем другим разумным существам, либо стать абсолютными циниками и прагматиками.

Мне было задано еще несколько вопросов, некоторые из которых были настолько сложными, что мне пришлось уточнять их смысл. В вопросах Рифалька я, все-таки, нашел кое-какие ответы на вопросы, хитроумно поставленные мною самим. Майруми и сами хотели бы знать кто же они такие, – чудовища или добрые учителя и хранители разумной жизни в галактике Хизан. Помочь им в этом я никак не мог, но зато с удовольствием рассказал о том, что я думаю о способах и методах продления жизни интари и других народов нашей галактики, подчеркивая то, что Интайр, если он примет такой путь своего развития, будет стремиться к созданию всегалактического союза, в котором все должно быть направлено на мирное сосуществование различных рас разумных существ. Конечный итог этой деятельности я видел в их последующей трансформацию в одну единую галактическую расу.

Майруми, которые и раньше никогда не проявляли никаких эмоций, и на этот раз остались невозмутимыми, хотя я надеялся, что мои излияния заставят их хотя бы слегка пошевелиться. Однако, они просто промолчали, а Рифальк, слегка кивнув головой, как всегда спокойно и бесстрастно задал мне очередной вопрос, совершенно не относящийся к теме моих высказываний. Едва начав слушать мой ответ, он, вдруг, прервал меня жестом и наша встреча на этом закончилась. Мне не оставалось ничего делать, как возвратиться на космояхту, принадлежащую нашему институту и возвратиться на Интайр.

Спустя полтораста лет я снова получил приглашение, на этот раз со мной хотел встретиться Гудэра, тот самый майрум, с которого все началось. Это была моя последняя встреча с майруми, но я понял это лишь пятьдесят или шестьдесят лет спустя, когда мне стало известно, что этот народ перестал контактировать с кем-либо вообще. Только тогда ко мне пришло понимание особой значимости моей последней встречи с Рифальком и впервые я задумался о том, что, возможно, тогда я видел весь народ планеты Майрум. Не скажу что мне так уж остро не хватало моих встреч с майруми, наоборот, я стал чувствовать себя более раскрепощенно и свободно, но всегда помнил то беспокойство, которое меня охватывало, когда кто-либо из них ставил передо мной задачу.

Впоследствии я приложил очень много усилий к тому, чтобы научиться самому задавать себе такие вопросы и ставить перед собой самые сложные задачи, постарался расширить для себя горизонты непознанного и всегда чувствовать себя в науке новичком. В какой-то мере мне это удалось и поэтому даже теперь, когда я прожил невероятно долгую жизнь, наполненную множеством событий, и неизвестно чего во мне больше, того старого ученого Эмиила Бор Заана, молодого цыганского парня Эмиля Лотяну или невесть какого числа Идущих, я по прежнему чувствую себя все тем же шестнадцатилетним мальчишкой, каким я поступил в университет "Айлас-Джари", записавшись сразу на шесть факультетов и к тому же напропалую ухлестывающим за каждой девчонкой, которая только подмигнула мне из озорства.

Наш институт по праву и по вполне понятным причинам считался самым закрытым научно-исследовательским заведением Интайра, а после того как мы вернулись с Удинахи, его деятельность и вовсе стала абсолютно секретной. Верховный Совет принял решение полностью блокировать все подходы к Удинахе и туда была направлена целая флотилия военных космических кораблей. К моему докладу прислушались все три главных администратора Интайра и было решено создать на этой планете несколько сотен автоматических станций наблюдения, которые должны были фиксировать все изменения, происходящие в этом мире. Ни о каких исследовательских работах речи не шло, мои доводы о возможности создания монстров в качестве суперсолдат были восприняты очень серьезно.

При всем том, что вокруг звездной системы Линнис в спешном порядке разместили целых полтора десятка боевых спутников, на наши работы с гафтарие не был наложен запрет, хотя нам было категорически запрещено проводить их за пределами лабораторий, находящихся на борту "Ксириза". Не скажу что главная научная администрация была обрадована моими идеями, но уже одно то, что я начал работу под влиянием Майрума, который возложил на Интайр ответственность за судьбу Удинахи, развязывало мне руки. Обстановка секретности отнюдь не мешала ни мне, ни моим сотрудникам. В конце концов кое-какие наши разработки становились достоянием гласности и этого вполне хватало на то, чтобы удовлетворить тщеславие некоторых, наиболее молодых, сотрудников.

Работа над созданием крулосов, которая поначалу показалась нам такой простой и легкой, что все мы уже радостно потирали руки в предвкушении серьезного прорыва, затягивалась. Порой, мне казалось что все бесполезно и мы никогда не сможем разобраться до конца как были устроены эти желеобразные, полупрозрачные комки. Прошло не менее трехсот лет непрерывных исследований и упорного труда, пока мы, наконец-то, окончательно поняли, что они из себя представляют эти самые гафтарие, а поняв, возликовали.

Гафтарие, при всем своем незамысловатом внешнем виде и кажущейся простоте, на самом деле представляли из себя очень сложно устроенное существо. Исследуя образцы более высокоразвитых животных Удинахи, мы с самого начала обнаружили, что гафтарие, по своему строению, практически аналогичны их нервной ткани, но при этом существа, которые очень походили по структуре клеток на мозг псевдолягушки, скорее напоминали по строению простейшие организмы, но в некоторых случаях вели себя так, словно они были куда более развитыми животными, чем те, на чей мозг они походили. В сложной обстановке, когда им угрожала опасность, они могли совершать вполне осмысленные действия. Однако, самым главным являлось то, что гафтарие могли, в зависимости от обстановки, изменять структуру своих тканей.

В нормальных условиях, когда гафтрие находились в густой жиже ила, переполненной планктоном и чувствовали рядом локоть товарища, они передвигались не спеша, изредка совершая телом быстрые волнообразные движения. Если эти существа оказывались в более жидкой среде и планктона в ней было мало, то они немедленно выпускали множество ложноножек и двигались с завидной скоростью. До тех пор пока в жидкости присутствовал самый минимум растворенной в ней почвы и микроскопических гафтарие, составляющие планктон, более крупные особи не меняли своей сути.

Мы оставляли гафтарие в емкости, разделенной надвое, в одной половине которой оставался самый минимум жидкости и они немедленно уплотняли структуру своего тела, становились твердыми, как дерево. Стоило нам открыть небольшое отверстие, через которое начинала поступать жидкость с высоким содержанием планктона, как затвердевшее гафтарие немедленно меняло свою структуру, превращалось в рыхлого слизняка и, поднявшись по пластиковой стене до крохотного отверстия, становилось настолько пластичным, что умудрялось проникнуть через него в другую емкость.

Впрочем, нас интересовали совершенно другие свойства гафтарие и в конце концов мы вывели то существо, которое по праву могло называться крулосом. Гафтарие самого последнего поколения имели в своей клеточной структуре огромные мономолекулы, которые обладали целым рядом удивительных способностей. Во-первых они были способны запоминать и хранить огромные массивы информации и будучи помещенными в идеальную среду, были практически бессмертными. Это мы узнали еще на Интайре, когда поместили несколько гафтарие в темпоральный ускоритель, в котором время бежало в десять тысяч раз быстрее и, вынув специальный контейнер через пять лет, обнаружили их совершенно не изменившимися. Во-вторых еще одной удивительной способностью гафтарие оказалась их способность улавливать радиоволны и даже суперволны, основу супервизио – практически мгновенного способа связи, для которого были не страшны даже огромные расстояния в несколько сотен световых лет.

Как я уже говорил, в то время мы работали над созданием биокомпьютера для космофлота, который смог бы конкурировать даже с большими мозаичными компьютерами типа Великого Бэмми и достигли в этом деле такого прогресса, что когда я принял решение отправляться на Фроймил, мой институт практически разделился надвое и часть моих сотрудников осталась на Интайре. Хотя я уже начал работы по созданию биокомпьютера и даже продвинулся далеко вперед на этом пути, мне не стоило большого труда откликнуться на предложение сына моего старинного друга, отправиться на Фроймил.

Все произошло очень стремительно. Оорк, который был к тому времени главным гражданским администратором огромной провинции, был в курсе некоторых моих исследований и однажды прибыл в мой институт с очень заманчивым предложением, касавшимся возможности обойти строгие законы Интайра по части физиологической реконструкции интари. Я был слишком далек от всего того, что не касалось науки и даже не знал о том, что на космоверфях строятся гигантские звездолеты, с помощью которых Интайр собирался резко ускорить процесс колонизации. Когда он рассказал мне о своем решении переселить в течение нескольких лет почти всех жителей своей провинции на самый край Гегемонии Интайра и поделился со мной известием о том, что ему будет разрешено значительно смягчить законодательство на Фроймиле и в других подвластных ему колониях, я практически моментально согласился стать его помощником по науке.

Признаться, в тот момент меня гораздо больше интересовало то, что на Фроймиле я смогу вернуть себе молодость и это было очень неплохим стимулом еще для нескольких тысяч моих сотрудников. Поэтому мы развернули работы еще до старта и уже прикидывали как скоро сможем создать на Фроймиле клиники клеточной регенерации. Когда же вместо Фроймила мы оказались невесть где, то именно на эту клинику мы и возложили первоначально все свои надежды, считая, что довольно скоро космофизики и астрономы нашего корабля смогут найти путь домой. Не оставили мы своей мысли и тогда, когда Бэмми впервые высказал мнение о том, что, возможно, нам придется ждать несколько тысяч лет, прежде чем сканерам удастся отыскать в просторах вселенной галактику Хизан. Когда же Великий Бэмми высказал уверенность что пройдет не менее восьмидесяти двух тысяч лет прежде, чем мы сможем найти путь домой, мне пришлось задуматься.

Это заставило меня снова вспомнить о гафтарие, вернее о том, что их можно превратить в вечные биологические носители информации, – крулосы, так как всем нам прожить восемьдесят тысяч лет в таких напряженных условиях было практически невозможно. Хотя у нас были перед глазами примеры, ведь те же майруми жили свыше ста тысяч лет и ничего, с ума не сходили, но в том то и дело, что к этому их цивилизация шла миллион лет, а мы были к этому просто не готовы.

Вместе с этим, в силу чисто генетических причин, мы не могли создать полноценной цивилизации, так как были обречены на медленное, но неизбежное вырождение. В этом отношении интари были куда более слабой расой чем любая другая разумная раса галактики Хизан. Менять свой биологический вид и становиться совсем другими существами, мы не захотели.

Вот тогда-то я и вспомнил о крулосах. Если мы не могли выжить в обычном порядке, то почему бы нам не воспользоваться помощью другой расы разумных существ? Когда я доложил об этом административному совету, главный военный администратор, так и не состоявшейся, колонии Фроймил Оорк Элт, приказал мне немедленно развернуть научные исследования в этой области. Так, спустя десять лет после катастрофы я стал единственным руководителем экспедиции.

После того как на Ратитайрисе была подготовлена база, мы спустились на поверхность этой планеты и занялись исследованиями. Уже буквально через три года я смог с полной уверенностью сказать, что из тех высших животных, которые обитали на этой красивой, девственной планете никогда не выйдет расы разумных существ. Поначалу у меня сложилось более оптимистическое мнение на их счет. Однако, тщательные исследования мозга неандертальцев вскоре привели нас к выводу, что это просто очень сообразительные животные. У неандертальцев не было развитых лобных долей мозга, что лишало их аналитических способностей, а потому они не были способны развиваться…

Неизвестная галактика, звездная система Илана, третья планета Ратитайрис, остров Атлантида, дом Эмиила Бор Заана на берегу океана.