Там за горизонтом

Глава 2

2

Сейчас, когда я решил, что стоит отправиться куда-то подальше из этих мест, почему-то подумал, что эта грамота, когда-нибудь сможет мне помочь. Еще только собираясь уехать из деревни, я задумывался о том, куда стоит мне направиться. Самым коротким путем оказаться за пределами России, наверное, был путь по Иртыш реке. Ну а что, от Омска до Китайской границы, чуть больше двух тысяч километров. При этом никуда сворачивать не нужно. Река хоть и местами петляет, но всю дорогу идет в нужном направлении. И в принципе добраться до границы с Китаем, не так уж и сложно. Зимой вполне можно прямо по люду, а летом, на каком-нибудь ялике или попутном пароходе. Вот только что ждет тебя на другой территории предугадать невозможно, потому что там тоже вроде бы идет война, и если тебя случайно не пристрелят, то вполне могут отправить на фронт, не разбирая китаец ты или русский. Да и вообще отправляться в страну, где ты лишен знания языка, по меньшей мере глупо.

Уходить на восток, вслед за армией Колчака, тоже не слишком правильно. Красные заняли уже Омск, а вскоре доберутся и до Иркутска. Итог примерно одинаков, что и с Китаем. К тому же, насколько я помнил и самого Колчака, скоро должны расстрелять? или в конце января, или в начале февраля, и потом все его сопротивление просто захлебнется, распавшись на куски. Позже конечно оправдают, и даже памятник поставят в Иркутске, но это будет потом, и очень не скоро. А учитывая то, что я отправлюсь туда далеко не пустым, наверняка как в песне: «Тюк прямо в темя, и нету Кука». С другой стороны сейчас одинаково опасно двигаться в любом направлении. Где-то идет еще Гражданская война, где-то она притихла, но еще орудуют всякие там банды. Насколько я помню историю, борьба с басмачеством в той же Средней Азии, вообще закончится где-то к 1926 году. Следовательно, хотя там фактически и открыты границы, с соседними государствами, тот же Афганистан, так и вообще одним из первых признал Советскую республику, но хватает бандитов и на территории азиатских республик. И соваться туда не стоит. Басмачи не жалели даже своих, что уж говорить о русских? И вообще, басмач в переводе означает — Разбойник.

Пытаться выбраться за пределы России через Петербург и северные страны, тоже под большим вопросом. Те же прибалтийские страны сейчас отделились от империи и празднуют свободу. Финляндия срочно строит линию Маннергейма, готовясь к войне с Россией, до которой осталось где-то полгода-год, и точно никого не пропустит через свою территорию. Германия, только-только вышла из Первой Мировой, и там сейчас такой бардак, что страшно и подумать. Одна гиперинфляция чего стоит. Работу там точно найти невозможно, да и инфляция сожрет весь заработок. Пытаться уйти куда-то через хохляндию, не дай бог, все равно что совать голову в пасть бешеному крокодилу. Хохлы всегда были себе на уме, и ограбить или убить чужака, у них считается доблестью. Днем они паиньки, а ночью все меняется. «Тиха украинская ночь, но сало надо перепрятать» пришло почему-то на ум, — тьфу-ты это вообще-то из другой оперы. Остается один путь на Черное море. Правда на последний «Одесский пароход», я уже не успеваю, потому как он должен вот-вот, уже прямо сейчас, покинуть Одесскую гавань, а вот на Керченский, или Севастопольский рейд, очень даже вполне. До этого момента еще как минимум десять месяцев. Да и кто сказал, что я буду там рассиживать и ждать у моря погоды. Наверняка имелись пассажирские рейсы и до «последнего исхода». Главное добраться до места. Да и прорваться туда тоже будет не так, чтобы сложно. Учитывая то, что Красная армия будет наступать со стороны Перекопа, следовательно, со стороны Новоросийска и Керчи, дорога пока почти свободна. И кстати там вполне себе сейчас работает железнодорожное сообщение. Пусть не до Крыма, но до Краснодара я точно доберусь. А там и до Тамани недалеко. А это уже огромный плюс.

Почему я все-таки решил уйти. Для этого есть несколько причин. Во-первых, нет никакого желания вступать в Гражданскую войну, и воевать против своих же русских людей, которые мыслят несколько иначе, чем большевики. Учитывая, что в своем большинстве, за белых воюют обычные крестьяне, которые привыкли к своему укладу, и ничего менять не хотят, в чем же интересно заключается их вина? Точно так же не хочу воевать и со стороны Белой армии. Именно потому, что и с этой стороны, воюют те же крестьяне и рабочии, которым задурили голову о равенстве и братстве и погнали на фронт.

Во-вторых, я видел во что превратится все это равенство и братство, через каких-то семдесят лет, когда «Союз нерушимый республик свободных» вдруг в одночасье рухнет, а братские республики разбегутся в разные стороны обернутся против России, обвиняя именно ее во всех неудачах и грехах. И участвовать в этом, очень не хочется. Ну, что это за «Нерушимая держава» котора смогла простоять всего семьдесят лет. Фактически одно поколение. Стоило тем руководителям, что создавали страну уйти в небытие, как страна тут же ушла в небытие.

Решив все это для себя, загрузил сани провизией и одеждой, не забыв прихватить и винтовку, и отправился на заимку, рассчитывая пересидеть там крещенские морозы, а после отправиться в Омск, где попытаться сесть на поезд, идущий в сторону Москвы. Это был самый оптимальный путь на запад. Очень надеялся на то, что мало кто обратит внимание, на очередного беженца-пацана, с пошарпанным вещмешком за плечами, и баулом со старым тряпьем.Очень кстати нашлась бумага с печатью земской управы, в которой говорилось, что я Матвей Евсеевич Сердюков, являюсь уроженцем деревни Лисино, Муромцевского уезда, Тобольской губернии. Двадцать девятого октября, одна тысяча девятьсот третьего года рождения. Хоть не паспорт, но все же хоть какая-то бумага. В этот момент мой взгляд зацепился за дату. Получается я появился здесь как раз на свой, точнее дедов день рождения. Интересно. Ну праздником я бы это вряд ли назвал, но совпадение налицо.

На этот раз я решил сократить путь, все же тащиться по рекам хоть и легче за счет ровной дороги, но гораздо дольше из-за расстояния. И поэтому пошел напрямки через лес, благо, что знал его как свои пять пальцев. Да и напрямую оказалось гораздо ближе, и уже примерно к двум часам по полудни, я подходил к месту, где располагалась наша заимка, уже предвкушая горячий чай, и тепло затопленной печи.

Едва выйдя на край обрыва и собираясь перейти на тропку, ведущую вниз, я вдруг увидел стоящие на льду реки сани, загруженные какой-то поклажей и сеном. В упряжке находилась лошаденка с меланхоличным видом посматривающая по сторонам и время от времени, потряхивающая гривой. Было похоже, что лошадка слегка под замёрзла, потому как постоянно переступала копытами стоя на месте, и вздрагивала всем своим крупом. От неожиданности я даже присел, схоронившись за каким-то деревом и решил посмотреть, кто же это здесь появился.

В появлении чужака, в общем-то не было ничего странного. Охотничья избушка, собственно и была поставлена в этом месте, для того, чтобы случайный прохожий сразу же отыскал ее. Вдруг это окажется человек, который заблудился, оголодал, и очень замерз. Для этого в избе всегда имеется некоторый запас дров, провизии, и даже старое ружье, с парой патронов. То есть здесь всегда можно найти для себя кров, еду, и ночлег. Именно поэтому наличие телеги меня не удивило. Это вполне мог оказаться какой-нибудь охотник, из дальнего села, который проезжая мимо решил остановиться, чтобы погреться, и скажем пополнить имеющуюся в домике провизию.

Но учитывая сегодняшнюю обстановку, просто так срываться с места и бежать к дому с раскрытыми объятиями и криками:

— Привет, я тоже местный охотник, давай знакомиться! — Явно не стоило.

Именно поэтому я и решил понаблюдать за входом. Тем более, что лошадку не распрягали, следовательно, находящийся в доме человек, должен вот-вот появиться снаружи. Честно говоря, я уже устал ждать, когда наконец у раскрытой двери избушки не появилась довольно знакомая личность. Мужчина, согнувшись в три погибели, волоком тащил за собой знакомый мне ящик, явно извлеченный из тайника, и неизвестно как поднятый наверх. Ведь я точно помнил, что в каждом подобном ящике, находится по меньшей мере пять пудов золота. Согласитесь, вытащить из погреба восьмидесятикилограммовый ящик, не так-то просто. Впрочем, учитывая то, что мужичок, не появлялся довольно долго, наверняка он вытаскивал из подвала отдельно содержимое ящика, а затем складывал его обратно и уже волоком тащил к саням.

Если он сейчас сядет в сани, и уедет по своим делам, можно будет считать, что мы мирно разминулись. Если же он отправится обратно в избушку, и вновь спустится в погреб, то, наверное, стоит его подкараулить на выходе, и кое, о чем поспрашивать. А то, кто знает, вдруг он перевозит все это в какое-то другое место, и решит вернуться обратно, застав меня врасплох. Да и вообще, оставлять у себя за спиной этого человека, было неразумным. Кто это такой, я узнал можно сказать с первого взгляда. Потому что видел его как минимум дважды. В первый раз, когда только попал сюда, когда он с каким-то офицером расстреливал солдатиков, а после избавлялся от трупов. И второй раз в Муромцево, куда я однажды приезжал на местный рынок, обменять выделанные шкуры на какую-нибудь провизию. Это мичман как раз крутился на своем пароходике. Том самом, что некогда приплывал к моей заимке.

Сейчас, он прибыл на санях. Учитывая то, что полк белогвардейцев давно покинул село, я предполагаю, что мужчина, разочаровался в борьбе «за правое дело» белой армии, под предводительством Колчака, и решил отправиться в бега, заодно прихватив средства для нормальной жизни. А иначе зачем он так мучается, перетаскивая ящики с драгоценностями к своим саням. Мужчина между тем дотащил до саней ящик, с трудом перевалил его через борт. Пару минут постоял, собираясь с духом, с вновь скорым шагом отправился к домику. Я же, дождавшись, пока он скроется внутри, и дав ему некоторое время для того чтобы он слез в погреб, оставил на обрыве свои санки, а сам постаравшись сильно не шуметь, быстренько спустился вниз, и подхватив с поленницы, подходящую чурочку, притаился возле дома за распахнутой настежь дверью.

Ждать пришлось, довольно долго. Все это время из избушки до меня доносились некие звуки, судя по которым, мужчина скорее всего, частично освободил внизу один из ящиков, затем поднял его по лестнице в дом, после чего несколько раз спускался вниз, и вновь поднимался на верх перенося драгоценности и укладывая их в поднятый им ящик. От долгого стояния, почти без движения на одном месте, я основательно замерз, и еле сдерживал себя, от того, чтобы сорваться со своего места и попробовать все решить в избушке, хотя и допускал, что мужчина наверняка вооружен, да и учитывая то, что он все-таки почти офицер, то наверняка подготовлен в этом отношении гораздо лучше меня.

Почему почти? Ну, может в русской армии или на флоте прапорщики и мичманы и считались офицерами, хоть и младшими, а вот в советской армии, они скорее числились унтер-офицерами. Не зря же говорили, что: «Курица не птица — прапорщик не офицер». Отвлекшись на свои размышления, я едва не пропустил момента выхода мужчины из дома. Заметил его фактически тогда, как из-за двери показалась его кормовая часть, а следом и полусогнутая спина. Тот, как раз в это время согнувшись волок по земле очередной ящик с драгоценностями, и потому больше смотрел вниз, чем по сторонам. Впрочем, заметив его выходящую из-за дверного полотна согнутую спину, я тотчас поднял увесистую чурку, и едва его голова оказалась в поле моего зрения, как тут же опустил полешко на его прикрытую офицерской шапкой головенку.

Ничего подобного я раньше не делал, и потому постарался нахлобучить его со всей дури. Впрочем, мужчина, хоть сразу же и рухнул с копыт, и потерял сознание, но судя по пульсу был еще вполне живым. И это меня, честно говоря обрадовало. Уж очень хотелось поспрашивать его о том, о сем. Да и так, поговорить за жизнь.

Первым делом перевернув его на спину, быстро охлопал его со всех сторон, и выпростал его карманы, от вороха, каких-то бумаг. Из голенища сапога с удивлением достал морской кортик в ножнах, а из поясной кобуры вытащил офицерский наган. Еще раз внимательно прощупал все карманы и все до чего мог дотянуться, отставив в сторону брезгливость, после чего метнувшись к избушке снял с гвоздя висящую там веревку, вернувшись обратно завел ему руки за спину, и тщательно связал, своего пленника сведя ему руки в локтях. Когда-то слышал, что такое развязать гораздо сложнее. Заодно обмотал и всю остальную тушку, включая и ноги, после чего, волоком дотащил его до дома, и поднатужившись закинул на топчан.

Отдышавшись, сбросил свой полушубок, повесив его на гвоздь, и быстренько поднявшись на обрыв, осторожно стянул вниз сани с привезенными с собой продуктами. Оглядевшись, решил, что в первую очередь, стоит вернуть на место вытащенное золото. Кое-как дотащил ящик до люка и не задумываясь просто сбросил его вниз. Ящик разумеется раскололся, но мне на это было наплевать, может позже спущусь вниз и поправлю, но даже если и нет, то, что с ним сделается, с золотом. Ну может слегка потускнеет.

Глянул на мужчину, потрогал на шее вену, убедившись, что тот жив, хотя до сих пор и находится без сознания. Заодно проверил и путы, поняв, что при всем желании он не развяжется, вышел из дома и спустился вниз к реке. В санях, кроме вороха сена и единственного перетащенного сюда ящика с золотыми слитками обнаружились несколько мешков с провизией, причем в качестве нее выступали импортные консервные банки с самыми разными надписями. Здесь была и рыба, и мясо и консервированная колбаса, и даже маринованные яйца, и многое другое. Я честно говоря, даже не представлял, что все это уже выпускается и продается. Впрочем, вспомнив о том, кто выступал в роле снабженцев армии Колчака, ничего удивительного во всем этом не было. Подумав о том, что все это мне обязательно пригодиться. Я разобрал поводья влез в сани, понукая лошадку погнал ее вверх по реке.

Там чуть выше имелся достаточно пологий подъем, по которому можно было подняться вместе с санями, до самого дома. Отправляться куда-то прямо сейчас, я не собирался, рассчитывая пересидеть крещенские морозы в избушке. Мучать бедную животинку, оставляя ее запряженной в санях, тоже не стоило. Поэтому сделав небольшой круг, я поднялся на пригорок, загнал сани на прилегающее к избушке небольшое подворье, находящееся между домом и обрывом, после чего, распряг бедную животинку, и перевел ее в закут, в котором обычно стояла наша лошадка, ну до того момента, пока ее не угнали на войну. Овса, конечно у меня не было, но сена было вдосталь. Увидев такое лакомство, лошадь, как мне показалось благодарно взглянула на меня, и принялось хрумкать высушенную траву. Сняв с перегородки лежащее не ней длинное войлочное полотно, заботливо укрыл круп лошади, чтобы та не замерзла ночью, тут же заметив в глазах скотинки непередаваемое блаженство. После чего бросив ей под ноги пару клоков соломы, чтобы было теплее, вышел из сарайки, плотненько прикрыв за собою дверь, и накинув засов. Мало ли вдруг испугается чего-то, чтобы с дуру не выскочила из стойла. Мы все же в лесу, и волков, никто не отменял. А так не доберутся.

После чего, дойдя до саней вытащил из них пару мешков с провизией и направился в дом. Мужчинка, лежащий на топчане, уже пришел в себя и молча наблюдал за моими действиями хмурясь и строя мне страшные рожи, будто собирался меня этим напугать. Я между тем, не обращал на него никакого внимания. Точнее говоря, конечно поглядывал, но продолжал заниматься своими делами.

В первую очередь, закрыл люк, ведущий в погреб к золотому запасу, затем выйдя из дома притащил пару охапок дров, и растопил печь. Подхватив ведерко и железный прут отбитый кузнецом под пешню, спустился к реке, и десятком ударов обновил прорубь, пробитую, возле другого берега, как раз в том месте, где из под воды бил подводный ключ, наверное благодаря этому, зачерпнутая здесь вода, всегда казалась мне гораздо вкуснее, взятой в любом другом месте на этой речке. Поднявшись к домику, увидел извивающегося на топчане мужчину, пытающегося освободиться от стягивающих его пут. Посоветовал ему не шалить.

— Ты благородие, только себе хуже делаешь, узлы стягиваешь. А толку от твоих барахтаний никакого. Так и рук можно лишиться.

Решил, пока не открывать перед ним всей правды, а поиграть в простого деревенского паренька. Хотя по большому счету это было неважно. Отпускать его на волю я не собирался. Но было чертовски интересно, куда он намылился. Вдруг действительно предложит, что-то дельное, чего я упустил, по незнанию местных реалий. И я лучше сменю свой маршрут на что-то более реальное, чем то, о чем думал раньше. Мужчина зыркнул на меня недобрым взглядом, до дрыгаться перестал, так ничего и не произнеся. Я между тем, раскочегарил печку, вскипятил воду, и заварив чаю, присел к столу. В доме уже было ощутимо теплее, и потому я скинул меховую безрукавку, оставшись в одной рубашке. Присев к столу, налил себе в кружку горячего чая, и достав из принесенной сумки каравай хлеба, положил его на стол, предварительно расстелив там чистый рушник. Отрезав ножом краюху хлеба, с удовольствием, с улыбкой поглядывая на лежащего на топчане мужчину, начал вприкуску пить чай. На мгновение задумавшись, поднялся с места, и дойдя до мешка с провизией. Достал из нее какую-то банку с нарисованной рыбой и вернувшись к столу, слегка косясь на пленника, стал удивленно разглядывать банку.

То с каким удивлением я ее разглядывал, вызвало на лице пленника презрительную усмешку. Мол, деревня, лапотник, небось в первые в жизни консервы увидел. Только что на зуб не пробует. Мне показалось, что я прочитал его мысли, и потому поднеся жестянку к лицу, действительно сделал вид, что стараюсь откусить от нее кусочек.

— Идиот. — послышалось с топчана.

Я же, взяв банку в обе руки, решил приколоться и дальше. И у меня это вполне получилось, когда я увидел, как у моего визави глаза чуть было не вылезли из орбит от изумления, когда я с туповатым видом вначале разглядывал наклейку, а в какой-то момент вдруг произнес:

— Ух ты, хранцузские! — И тут же на хорошем французском прочел, то что было написано на этикетке. — Сардины в масле? Это я люблю.

Тут же достав из столешницы нож, воткнул его в край банки и несколькими движениями вскрыл консервы. После чего вытерев кончик ножа, закинул его обратно в столешницу, и достал оттуда вилку. Нанизав на нее кусочек сардинки, осторожно приподнял, подставил под нее кусочек хлеба и поднеся ко рту начал с огромным удовольствием жевать. Увидев выражение лица мужичка, произнес.

— Челюсть-то подбери, некрасиво с открытой пастью лежать. Как будто никогда в жизни консервы не видел. — вернул я ему насмешку.

Тот опомнившись, тут же закрыл рот и произнес.

— Кто ты?

Я удивленно посмотрел на себя, свои руки, и произнес.

— Так человек, вроде бы. Как там Платон говорил: «Человек есть животное о двух ногах, лишённое перьев».

— Диоген. — поправил меня пленник.

— Нет. Именно Платон. Диоген, в ответ на эти слова ощипал курицу и показав ее людям, сказал, что вот именно это и есть человек, по мнению Платона. Так что именно Платон — ну без перьев… и курящее. — добавил я к сказанному доставая трубку, но в последний момент отложив ее в сторону, сунулся в мешок с продуктами и покопавшись в нем выудил оттуда пачку сигарет.

— Ух ты! «Camel» Сто лет не курил нормальных сигарет! Без фильтра. — слегка поморщился я — Но все равно приятнее, чем дедовский самосад. Будешь?

Я протянул было сигареты пленнику, но тут же убрал ее и произнес.

— Ну не хочешь, и ладно, мое дело предложить. Хорошее у вас снабжение. Хотя не мудрено.

На мгновение задумался я выдал напел известную песенку, которую будут через каких-то полгода распевать по обе стороны восточного фронта:

Мундир английский,

Погон французский,

Табак японский,

Правитель омский.

Эх, шарабан мой,

Американка,

Не будет денег,

Возьму, продам-ка!

Идут девчонки,

Подняв юбчонки,

За ними чехи,

Грызут орехи.

Эх, шарабан мой

Совсем разбился,

Зачем в Антанту да-я

Влюбился.

Мундир сносился,

Погон свалился,

Табак скурился,

Правитель смылся.

— Не поют еще это на фронте? Ну, да ничего, скоро начнут. А пока давай поговорим о делах наших, скорбных. А то когда еще придется. Тем более этот разговор можно счесть за исповедь. Так сказать очиститься перед смертью.

— Ты, не посмеешь!

— С чего бы это, тебе можно, а мне нельзя?