Там, где обитает чудовище…

Глава 18

Следующий день выдался очень тяжелым для Ясень-Ра, и совершенно не по причине случившейся трагедии, о какой шептались по всем углам Заводи, нет-нет, да косясь на бледную, будто своя собственная тень, девушку. Благодаря показательному наказанию лорда в нее хоть и не тыкали пальцами и не обвиняли в лицо, как и не пытались напасть, слава предкам, а все равно перемывали горожанке ноющие кости. В тягостном настроении Ра был повинен хозяин.

Поутру горожанка по обыкновению собрала почтовую сумку, огорчилась, не обнаружив в ящике ни одной записки, и поплелась к лордовскому кабинету, только хозяин сам вышагнул к ней навстречу, понукая Ра отступить в коридор и не разрешая заглядывать в нутро помещения, огорошил — на сегодня она полностью свободна и может заниматься чем хочет. Только лорд настоятельно попросил не ввязываться ни в какие работы и тем более скандалы, а провести этот день в свое удовольствие дома за чашкой чая да какой-нибудь хорошей книгой, чем, несомненно, вызвал в горожанке одни сплошные неприятные подозрения.

— А как же весточки? — шепнула непослушным губами Ра. — Их отчего-то сегодня нет совершенно, но…

— Оставь это! — непреклонно заявил лорд и неприятно ошарашил. Оказывается, он уже отдал приказ своему посыльному отнести весточки в почтовое отделение, где с этого момента и будут забирать горожане свои пересылки. — Иди домой, Ясень-Ра, — мягко. — На сегодня у тебя нет работы.

Лорд точно хотел добавить нечто еще, но отчего-то не стал, плотно сжались мужские губы, хлопнула створка. Ясень потопталась на месте растеряно, воя про себя от снедающей тоски и ощущения надвигающегося горя, все же последовала приказу милорда, по пути не заговаривая ни с кем, только вежливо махнула строгому Алво-Керру да понадеялась, что при возможности удастся в скором времени свидеться с Ольх-Дубой, уж очень нравился ей хозяин таверны, именно как человек, а настоящих людей, добрых и бескорыстных, в Туманном почти и не осталось.

…Только на краю сознания холодила предвестница-горечь — более никогда она не увидит ни хозяина таверны, ни хорошего стража Алво-Керра.

Время до темноты она провела в каком-то тревожном ожидании, не стала ни обедать, ни ужинать. Только при мысли о еде к горлу девушки подкатывал тугой комок тошноты. Умывшись и переодевшись в самую лучшую из своих новых сорочек, и сама не ведая, отчего выбрала именно ее, кружевную да легкую, Ра прилегла на постель, медленно погружаясь в дремоту и надеясь: следующий день будет чуточку лучше, и вместе с тем знала: не будет более ничего.

Кабинет Аида-Генеса

Перед Генесом стояла распахнутая почтовая шкатулка и развернутый свиток с подробнейшей информацией о Ясень-Ра, согласно которой девушка о себе ничего не знала до десяти лет. В этом возрасте ее едва живую нашла в лесу старая торговка, вырастила и выходила, собственно, именно то и сообщала о себе сама молодая горожанка. Монотонно постукивая пальцами по дереву стола, Аид отрешенно смотрел в сторону. Его волновал вопрос: отчего девушке досталось именно это имя, так созвучное с именем его покойной невесты? И оказалось, когда торговка выхаживала горящую в лихорадке «находку», нечто такое она безустанно шептала в бреду. Ра… С…Се… Яс… Вот и вошло Ясень, а затем и фамилия Ра.

Опустившийся на город вязкий туман всколыхнулся порывом закрутившего его сильнейшего неспокойного неестественного ветра, созданный в союзе стихии и магии, вздыбился к небу, завыл надсадно и разом исчез, открывая две луны — кроваво-алую и ярко-горящую. Вместе с проклятым туманом взметнулось в груди Аида тоскливое сожаление, заменяясь жесткой решимостью.

Пора. Тянуть больше нельзя.

Послал Алво-Керру магический маяк, согласно которому все находящиеся в Заводи стражи под предводительством Керра прямо сейчас выступят на улицу, принимаясь стеречь покой мирных горожан и не допуская проникновения никого на улицы.

Неторопливо поднявшись, лорд тяжелой поступью взошел в мансарду, где уже все было подготовленно к неприятному акту. Ритуальный рисунок венчал знатную часть пола с картой древней пико́вой дамы, расставлены свечи и гадальное зеркало, алые ленты, поблескивал в отсвете луны клинок.

Тяжело вздохнув, Генес твердо вступил в начертание и уселся в центре немыслимой звезды, аккурат напротив зеркала и карты. Он крепко зажмурился, испытывая толику страха, но то нормально, то человечно. Пальцы перехватили рукоять кинжала, уверенно рассек ладонь, окропляя зеркало, рисунок, ленты своей собственной кровью, затем впечатал ладонь в карту.

Зашептали мужские губы слова призыва, зазвучали потусторонние голоса, колокольный звон обжег слух с тихим вопросом самого магического, запятнанного уродливой волшбой мироздания:

— Чего ты хочешь, проклятый хозяин проклятых земель?

— Исправить и искоренить зло. Вернуть простым людям покой.

— Исправленья? Готов ли ты заплатить за это кровавую дань?

— Готов. Бери все что хочешь.

…Две алые ленты засветились потусторонним светом да метнулись к рукам лорда, обвивая их и проникая в кожу, завладевая венами, причиняя немыслимую боль. Генес откинул голову, захрипел, и тут же все прекратилось. Ленты змеились и колыхались в такт леденящему ветру, оставляя обещание в случае неудачи и трусливости превратить целый город в пепелище, а виновных — царствовать костлявой рукой на его прахе. Генеса передернуло от подобных перспектив, но он остался верен своему желанию. Кто, если не он?..

— Да будет так, — благословление. — Зови.

Голоса исчезли, обращая окружающие звуки в мглистое безмолвие. Стены и пол блестели от изморози. Тихий вздох с клочками пара — и хозяин заводи властно воспел песнь призыва, громовым тоном печатая последние:

— Приди на мой зов, черная леди. Предстань пред очами. Я тебя зову, лорд Туманной Заводи, и имя мне — Аид-Генес!

Комната Ясень-Ра

Ясень металась в мучительном бреду, ей было так плохо, что несчастной хотелось кричать, только она не могла ни проснуться, ни двинуть рукой. Ее будто тянуло ко дну, дробило и корежило, грозя уничтожить не только сознание, но и хрупкое тело; где-то там наверху, в мире живых забрезжил тонкий лучик света, змейкой ринулся к Ра, окутывая изможденную девушку в тонкое покрывало, сотканное из туманной паутинки, и потянул вверх. Издалека доносился увесистый голос, напитанный несгибаемой властью, незыблемой твердыней и ломающим приказом. Устав бороться непонятно с чем, Ра повисла в шелковых путах, позволяя вытянуть себя из омута тьмы и вынести на тусклое свеченье. Миг — пространство вокруг нее замерцало, выплевывая полупрозрачную Ясень сквозь коридоры гадального зеркалья на обозрение ледяных глаз.

Аид посерел, завидев полупрозрачную напуганную хрупкую девушку в коконе клетки. Последняя надежда лорда угасла полуночной звездой.

Взметнулись полы сорочки, открывая стройные призрачные ноги; взгляд призывателя потемнел.

Девушка испуганно оглядывалась, абсолютно ничего не смысля в происходящем, завертелась вокруг своей оси, ринулась в сторону, натыкаясь на твердь, жалящую эфемерное женское тело. Медленно обернувшись, она озадаченно, с некоторой внутренней обреченностью да обидой взглянула на лорда сверху-вниз.

— Здравствуй, Ясень-Ра, — вымолвил он тихо. — Мне жаль видеть тебя при таких обстоятельствах.

— Милорд… — шепнула девушка. — Я не…

— Я знаю, ты пока ничего не понимаешь. Но я-я-я-я…— на мужском лице мука, Генес прикрывает на мгновение ресницы, дергается кадык, и мужчина резко распахивает глаза с четким приказом: — Как твой призыватель, черная леди, я приказываю тебе вспомнить всё и предстать пред ответом, сколько раз на самом деле ты умирала и впоследствии отбирала жизни у грешников, ныне Ясень-Ра, урожденная Расель-Дефабиано!

Услыхав подобное, Ясень ошеломленно ахает и затравленно отшатывается, когда в ее сторону змеятся две алые ленты, проникая под защиту и безжалостно впитываясь в тело:

— Что?..

И вдруг на девушку накатывает дурнота, пространство кренится и стонет, Ра выгибается с криком, раскрываются в стороны тонкие руки, из груди выплескивается жирной кляксой чернота, ударяясь в стенки кокона и сгорая в защите. Женскую фигурку оплетает шевелящийся клубок из алых извивающихся нитей, превращая девушку в себя настоящую, как если бы ей было столько же сколько и Аиду, временно осязаемую, из плоти и крови.

Вместе с тем возвращаются воспоминания.

Они лихорадят и кружат, вновь топят в вине, пороке и чистой ярости мщения.

… Она — его орудие мщения. Их обоюдный тяжкий и горячо желаемый грех.

Отовсюду раздались тревожные шепотки, убедительно рассказывая, делясь, напоминая о прошлом, заставляя девушку поверить, а главное, вспомнить, и она вспомнила всё.

Вспомнил и он, что самолично запечатал в омуте памяти.

Вспыхнуло трескучее рыжее пламя на дне глаз мужчины и женщины.

Расель видела туманными дымками: как сурово огласил родной отец свою волю, пожелав отдать дочь в чуждые земли, и ни дня не скорбел, когда изображение отданной-проданной дочери погасло на родовом древе, оборвалась тонкая хрупкая жизненная нить, и будь оно так! Ведь у него еще оставалось одиннадцать дочерей, одной больше, одной меньше — не столь важно. Главное, есть наследник. Долгожданный мальчик. А сгинула бедняжка Расель, значит, ей туда и дорога. Возвели пустую могильную плиту и забыли юную принцессу Бостоны.

В начало же этой жуткой истории легла извращенная, запятнанная похотью, кровью и низменными желаниями человеческая суть; Ясень… Точнее, Расель не хотела оставлять своего не менее юного жениха, к которому успела крепко привязаться и пригреться в тепле заботы и всепонимания юного лорда, всем сердцем не желала ехать вместе с его семьей в городской особняк, сгораемая в адском пламени плохих не на шутку тревожащих предчувствий, да только на желания и мнение Расель наплевали, посчитав детской несерьезной блажью. Он обещал примчаться к ней как только сможет, как только сдаст вступительные экзамены в академии, назначенные тем же днем, но не смог, экзамены затянулись.

На беду хрупкой невинной душе, положил похотливый глаз на девичье тело прибывший погостить старый милорд Серой Твердыни — ныне до основания разрушенной крепости на западе городка; он не собирался трогать ее в ту ночь, хотел всего лишь понаблюдать, может быть приласкать и очень удивился да обрадовался, когда «жертва», будто намеренно бегущая в его сети, поднялась в сумерках за стаканом теплого молока. Жестокая скотина посчитало то знаком свыше, знаком праведности его извращенных блудливых желаний, якобы — юная принцесса сама виновата, она завлекала его мнимой робостью, тонкими открытыми запястьями и нежной кожей, значит, он в своем праве! Не зря лорд Твердыни таскает всегда при себе сонные капли, в тот раковой день они снесли ему хорошую службу.

К несчастью, слуги неправильно поняли весточку лорда и вместо покоев в хозяйском крыле подготовили в гостевых, обещая исправить оплошность следующим утром, тем и воспользовался старый лорд, умыкнув девушку в свои покои, подчинив тело магией, и замешкался в завязках штанов в нетерпении поскорее сорвать невинный цветок.

На языке Расель осел свой тогдашний безмолвный дикий вопль; от животного ужаса, неверья и конечного осознания вспыхнули магические печати, инициируя дар прежде времени, ломая неготовые к мане магические хрупкие каналы в юном теле. За секунды вырвавшийся вне контроля огонь перекинулся на мебель, заполнил легкие удушливый дым. Старый лорд, мгновенно поняв произошедшее, сбежал под мысленный обреченный вой принцессы, оставляя ту подчиненной его магии, связанной и беспомощной.

Неправда… Неправда, что собственная магия не может нанести вред. Еще как может. Расель-Дефабиано умерла первой. Задохнулась дымом от собственного огня. Огонь забрал жизни всех Генесов, не проснувшихся от сонных капель предателя. Пошатнулся практически напрочь загубленный род.

Целые сутки горел городской особняк Генесов.

Узнав о свершившемся, юный Аид поспешил в городской особняк, магией сбивая с ног ринувшихся к нему навстречу городских стражей. Ворвался в воняющее тленом нутро некогда величественного замка, пустил вперед маячок, безошибочно находя сначала останки невесты, затем и родителей, на брата несчастного не хватило…

Цепляясь непослушными пальцами за углы и стены, юный милорд, пошатываясь, будто пьяный, и постаревший на несколько лет от невыносимого горя, выполз наружу, падая под обрушившимся с неба на землю дождем на колени. Птицы испуганно вспорхнули к посеревшему небу от громогласного, напитанного непосильной болью крика истерзанной души.

Той же ночью погрязший в отчаянье и нестерпимом желании все исправить молодой и теперь уж единственный наследник Генесов обратился к древним запрещенным фолиантам его рода, ведь тот первый чернокнижник был его далеким предком. Без зазрения совести читал ужасные речитативы над мертвыми телами родных, а где-то в лесу недалеко от старого домика бедной торговки погибала от мора десятилетняя сирота горожанка.

Двое суток звенел запечатанный мертвый особняк Генесов чернодельем, да только не восстал из мертвых никто. Так думал Аид. Разозленный лорд спрятал проклятые дневники, запечатал собственные воспоминания, стыдясь попытки возродить страшный ритуал. Тем временем двое суток назад в тело умершей девочки вселился двуликий мстительный дух Расель, вернулась к живым мертвая девочка. Днем — совершенно обычная горожанка, а ночью — мстительный призрак, дух темной половины и сама возродившаяся черная леди.

В то время, пока светлая половина приживалась в хрупком теле да горела в болячке, темная вершила свой суд. Первым издох милорд Серой Твердыни, подавился собственным языком во время трапезы. Смерть бы посчитали естественной, если бы не медленно ползущий, спускающийся на Грот странный и будто даже живой плотный туман, а также фиолетовые следы пальцев на челюсти жертвы.

Затем погибло несколько городских стражников — в ночи они пытались утащить в проулок бредущую домой женщину и расплатились сполна отрубленными руками. Темная половина Расель — звезда мщения, проклятьем летала над городом, жадная до порочной крови. Еще с десяток людей поквитались за свои грехи в разное время да подохли в невеяном порчей хворном море; в момент взросления Ясень несколько раз Ра и сама погибала, когда запоздно спешила с рынка домой и попадала то в руки заезжего мясника, то воришек.

Следующими жертвами возмездия уже известной черной леди, чей силуэт видело несколько невольных свидетелей, стали наследник Алой и его доведенные им же самим до безумия девки — горничные, каких молодой наследник Алой частенько насильничал. Положил он глаз и на новенькую Ясень, да выждал несколько недель, наблюдая за девушкой голодной собакой. Они пришли за Ра в ночи. Служанки напали внезапно, скрутили конечности и завязали в узлы, затем пришел и он сам. Смотрел на связанную девушку с липким фанатичным обещанием. Щелкнула тяжелая пряжка ремня и… проснулась леди, безжалостно отбирая жизни людей, что хуже самых страшных тварей.

С девичьих губ в нынешнем времени сорвался тихий всхлип; тело плавно спустилось, на прохладный пол ступили обнаженные ступни. Аид мгновенно поднялся, увлекая свою мертво-живую невесту в крепкие объятия, прижал ласково, бормоча слова успокоения, усадил на мягкую шкуру.

— Мне так жаль, Расель. Мне очень жаль.

Она быстро-быстро закивала и зябко прижалась плотнее, купаясь в тепле его тела. Они долго молчали, смотря на игру необычайно спокойного ветерка со свечой. Безмолвие нарушила горькая усмешка Генеса:

— Не случилось у нас с тобой долго и счастливо, как я тебя обещал, моя родная.

Женская ладонь легла на мужскую щеку:

— Все хорошо, мой славный лорд, все хорошо…

— Если бы так, родная, — тяжкий вздох. — Ты должна понимать: мы обязаны закончить это, освободить город и невинных людей от страданий. Я бы хотел для нас отсрочки, с тобою пожить, но…

Принцесса покосилась на острый клинок с бурыми пятнышками крови.

— А разве мы живы, Аид? Нет. Это не жизнь. Я всё понимаю, — отозвалась она почти свободно. — Тебя понимаю… и принимаю твое обязательство. Только могу я просить тебя, мой не состоявшийся жених, о последнем желании?

Мрачный, внутренне напрочь разбитый Аид удивленно кивает, разве он мог отказать? Только если…

— Если ты не станешь просить невозможного.

— Подари мне эту ночь, Аид-Генес. Всего одну ночь. Ночь, какую у нас отобрали вместе с будущим.

Пораженный до глубины души маг ошеломленно молчал, на его лице мелькали сомнения, но вот челюсти плотно сомкнулись, выдавая решимость, и он потянулся к невесте, жаркие пальцы скользнули по обнаженной коже икр, забрались под ночную рубашку, коснувшись трепещущего живота. Поцелуй из мягкого перерос в страстный. Аид медленно опустился на шкуру, увлекая с собой и постанывающую Расель.

То была прекрасная ночь, самая лучшая для Аида и единственная для принцессы, а ранним утром, когда две луны начали исчезать, уступая туману и голубой дымке сумрака, Аид осторожно взял заговоренный клинок, повернулся к спящей Расель, впитывая спокойный нежный образ. Дрогнула занесенная с клинком рука и резко вонзилась по самую рукоять ровно в девичье и без того слабо бьющееся, опутанное чернокнижной паутиной сердце.

Широко распахнулись фиалковые глаза, находя помертвевшего Аида, и облегченно закатились, тело обмякло под тихий мужской стон. Отбросив клинок, он прижал мертвую любимую к груди, скупые слезы капали по трескающейся на глазах коже, баюкал, что-то бессвязно шепча до тех пор, пока в его руках не остался застарелый пепел праха, и мироздание сотряс животный мужской крик ярости и сокрушимой боли.

Вздрогнул патрулирующий неподалеку Алво-Керр, вскинул голову к башне замка, почуяв дурное, он зычно крикнул стражам, махнул рукой, первым ринувшись в сторону парадного входа; откуда-то ему пришло четкое осознание — не успеет, это конец.

…Стоя на коленях, Аид твердо обхватил двумя руками рукоять клинка, уверенно шепнули его губы, что слышалось последней волей приговоренного:

— Я иду к тебе, моя Расель…

Без всякой жалости вошел клинок в пылающее огнем любви и боли сильное сердце, управляемый твердой рукой. С глухим стуком рухнуло мужское тело, зрачки в глазах расширились и резко сузились, застывая стылым серебренным стеклом навсегда.

Затрясло и затрещало пространство вынуждая стражей и простой люд с воплями спасаться, хватаясь за все до чего тянулись скрюченные в ужасе руки. Взбугрилась земля, разверзаясь, выпуская из своего чрева серую смертоносную воронку, жадно поглощая потусторонний туман и забирая в недра проклятие. С оглушающем треском просели в землю нижние этажи замка, с душераздирающим грохотом падали наземь барельефы и камни…

Все закончилось резко. Столь внезапно, негаданно, чем крепко испугало и без того напуганный до трясущихся жил выживший народ Туманного Грота.

К утру люди не без опаски покидали убежища, осторожно выходя на рассветный солнечный свет, и не было предала их изумлению, недоверию и всепоглощающей радости, и только Алво-Керр сурово стоял над телом бездыханного не просто хозяина, а друга, и мысленно выл от ноющей в груди боли потери.