Там, где дует сирокко

Глава 6

Глава первая

Иногда Салах думал, что лучше бы не читал и не знал всего, что ему сбросила Замиль. И его смутные подозрения о том, что планируют и чего хотят его клиенты, так и остались бы подозрениями. Может, тогда они бы просто махнули на него рукой? Или всё равно бы посчитали, что он знает слишком много?

Теперь уже не узнать, как не выжечь из памяти те строки, что он прочитал в скопированной Замиль переписке. Девушка, понятно, работала неумело, всё было разбито на части, иногда не получалось сложить начало и конец беседы. Но и того, что он понял, хватало.

Происходившее во всём их вилайете – не случайность, не вспыхнувшее по неосторожности пламя. Безумные шейхи действительно хотели этого и готовили и взрыв в Марсале, и убийства в Мадине, и волну отрежиссированной ярости, которая «внезапно» захлестнула Зеркало.

И с этим как-то связано то, что он помог передать на другую сторону моря. Что именно это было, оставалось неясным, из того, что передала Замиль, понимания не прибавилось. Но очевидно одно – шейхи рассчитывают на вмешательство властей Халифата. Даулят-аль-Канун после смерти Махди приобрёл весьма рыхлый вид – всё ещё считаясь единым государством, крепостью спасительной веры, осаждённой безумием и нечестием, на деле он представлял собой что-то вроде союза вилайетов, сквозь которые всё чётче проступали швы прежних государств. Их вилайет, их Остров был самым маленьким (не считая бейрутского), и в определенном смысле наименее значимым. И от этого у шейхов, таких важных в Мадине, но едва замечаемых за её пределами, изрядно припекало.

Катер качнуло, и Салах поднял голову. Правильно ли он тогда поступил? Что ж, если жизнь муташаррида к чему его и приучила, так это не тратить время на бесплодные сомнения. Сомневающийся слабеет. Он ещё раз глянул на лежавший перед ними наладонник этого офицера. Надо бы выбросить, по нему могут отследить, но не раньше, чем он вытянет оттуда все нужное. Главное он уже успел прочитать…

– Почему ты не выбросил его в море, Салах, сам же говорил, нас могут…

Он поднял взгляд, и Таонга осеклась.

– Если подключиться к Зеркалу, – вмешалась сидевшая напротив Замиль, и он увидел, как Таонга метнула на неё злобный взгляд, но ничего не сказала.

Такая робость на неё не похожа, но она вообще сама не своя эти дни, с того самого момента, когда они решили бежать из Марсалы все вместе, и он помог ей вынуть из стопы пулю от «тычка». Её бесит присутствие Замиль, понятно, но…

– Салах, так как мы всё-таки войдём в порт, если он закрыт, а у нас нет документов для этого вилайета? – теперь Замиль обращалась к нему.

Хороший вопрос. Не то чтобы у них было так много времени на подумать. Когда оказалось, что команда катера береговой охраны – три человека – была выведена из строя, все впали в оцепенение, и решать пришлось ему. Сгоряча он собирался выплыть на катере береговой охраны, уж его-то останавливать не будут, но спохватился. Может, в порт ему войти и позволят, но там-то в любом случае кто-то встретит, а объяснить присутствие на патрульном катере их пёстрой команды не выйдет никак. Пришлось изобретать что-то на ходу. Тони, этот назрани, которого знал Стефано, оказался разговорчив. Придя в себя, он блажил, умоляя не убивать его, и успел кое-что рассказать.

И картина окончательно сложилась в голове у Салаха – шейхи нажали на своих знакомых в Марсале, без приказа суда, без постановления мажлис-аль-мадина. Пара катеров береговой охраны, капитаны которых получили тайное указание, целенаправленно разыскивала муташарридов, прежде всего его и баб. К счастью, они не знали, что Стефано с ним знаком, потому и держались так беспечно.

Плохо, конечно, что пришлось так с ними обойтись. Наверное, и вправду лучше было бы скрыться и дождаться, пока патрульные уплывут. Но зато теперь он знает, что по ту сторону моря, в магрибском вилайете никто не объявлял его в розыск, а значит, стоит ступить на тот берег…

– Так как мы войдём в порт? – не унималась настырная Замиль.

Салах поднял на неё взгляд. Девка на нервах, что и неудивительно, она, похоже, впервые в жизни сцепилась с людьми, у которых есть власть. Да и не на то она рассчитывала, когда торговалась с ним из-за продажи информации. А вот Таонга сидит молча, нахохлившись, как больная птичка, хотя иногда косится на Замиль недобрым взглядом. Да уж, одной только Джайды не хватает для полного цветника. Малийка жаловалась, что её укачивает в маленькой душной каюте, и потому проводила большую часть времени на палубе, вцепившись в поручни и дыша полной грудью.

– Если прав был тот назрани, которого мы расспросили, то Сус должны вот-вот открыть, – сказал он, обращаясь сразу к двум женщинам, – закрытый порт разрушает всю прибрежную торговлю, долго так продолжаться не может. Мы же пока не будем заходить в сам Сус и пристанем к одной из небольших рыбацких баз на берегу – Стефано их немного знает. За ними особо не следят. А там посмотрим. Может, доберёмся до Суса по дороге.

– А что мы будем делать там? – Замиль выделила последнее слово интонацией, и Салах только поморщился. О Аллах, опять она начинает.

– Спасём свою шкуру! – Таонга ответила раньше, но подняла глаза на него, как бы переспрашивая, правильно ли она говорит.

Салах только кивнул.

– Ты вообще слышала, что происходит на Острове? – спросил он у Замиль, но девушка яростно тряхнула густыми волосами:

– Я уже много лет не знаю ничего, кроме того, что происходит на Острове, – она почти прошипела свои слова и резко поднялась, но тут же, качнувшись вместе с палубой катера, схватилась за вделанный в стену поручень, – в этой могиле нечем дышать. Пойду к Джайде.

Качнувшись ещё раз, она схватилась за дверную ручку и отдёрнула её. Свежий морской ветер ворвался в каюту. Замиль нырнула в проход, и Салах услышал, как она тихо выругалась, когда катер опять повело, и девушка приложилась макушкой об верхнюю планку двери. Салах только хмыкнул. Он не раз ходил на катерах такого типа и знал, что это не прогулочные яхты – находиться на маленькой палубе, постоянно хватаясь за скобы и получая россыпь холодных брызг – то ещё удовольствие. Но пусть остынет, если так хочется.

– Салах, так всё-таки, что мы будем там делать? – на этот раз заговорила Таонга, в отличие от сварливого тона Замиль, её голос звучал почти робко. – Даже если мы доберёмся до Суса. В Марсале всё, что у меня есть…

– Пока оно твоё, – ответил Салах, – вот здесь, – он ткнул в наладонник, – написано, что решения суда нет, значит, нас ищут по личному приказу шейхов. «Аль Мусафир» по-прежнему твой по закону.

Уже закончив говорить, он осознал, что прозвучали его слова не слишком-то убедительно – уж сколько дыр в законе «Государства Закона» и что он значит против воли больших людей, Таонга знает не хуже его самого.

Судя по её лицу, она думала о том же.

– Я передала «Аль Мусафир» Салихе, моей старшей, – угрюмо сказала она, – она давно на него посматривала. Но она ещё молодая, и, если пойдёт дело с важными людьми… – тень пробежала по её лицу.

Салах посмотрел на неё, протянул руку и положил ей на плечо:

– Не волнуйся так за неё. Из того, что я успел прочитать, у этих жирных засранцев сейчас очень много дел в вилайете, а пожалуй, и за его пределами. Не думаю, что им прямо нужна будет гостиница в твоей дыре.

Таонга подняла на него глаза, криво усмехнулась, но ничего не сказала.

– Послушай, – Салах прочистил горло, – а где отец твоих дочерей? Почему ты возишься с ними сама?

Усмешка сбежала с лица Таонги.

– Не хочу об этом говорить, – сказала она внезапно осипшим голосом, – прости, Салах. Не хочу. Долгая это история.

Он только пожал плечами. Махдисты враждебно относились к внебрачным детям и вообще незаконным отношениям, однако же их было на Острове немало и у правоверных, и у назрани. Много чего, что было обычным в жизни, осуждалось на проповедях – такова действительность в Даулят-аль-Канун. Конечно, если женщина претендовала на сколь-нибудь высокое место в обществе, даже на уровне провинциальной Марсалы, у Ордена Верных могли возникнуть вопросы, как же это так она родила без законного мужа. Но насколько он знал, с этой стороны проблем у Таонги не было, значит как-то смогла уладить.

– Слушай, – ему неожиданно пришла в голову мысль, – а что тот твой знакомый, роис… как там его… Фаик?

Таонга дёрнулась, как будто в неё ткнули иглой, приоткрыв рот, резко вздохнула.

– Фаик? А почему ты спрашиваешь? – проговорила она настолько естественным голосом, что он не мог не быть деланым.

Салах почувствовал лёгкий укол беспокойства. Он давно обдумывал, как можно использовать это знакомство хитрой нигерийки, но… что-то тут не так. Слишком явно испугали женщину его слова.

– Да, Таонга, я говорю о Фаике, – мягко, как только было возможно, сказал он, – я знаю, что он знакомый. Но ты ведь не говоришь с ним сейчас, когда это так опасно?

Абдул говорил, что иногда ты знаешь что-то, иногда догадываешься, иногда просто чувствуешь задницей. И вот когда Таонга яростно замотала головой и, глядя ему в глаза, горячо произнесла: «Конечно, нет», не иначе как задница подсказала ему – врёт. С самого начала.

Но если так, и если…

Он не успел додумать мысль – дверь в каюту распахнулось, ворвался солнечный свет вместе с влажным запахом соли. В дверях, держась за косяк, стояла Замиль.

– Стефано просит, чтоб ты подошёл к нему в рубку, он хочет сказать что-то важное, – процедила она недружелюбно, нагнулась и вошла внутрь.

На её одежде и открытых в море волосах темнели влажные пятна. За ней появилась и Джайда. Та провела на палубе куда больше времени, и её рубаха была мокрой почти насквозь, но малийку это, кажется, совсем не смущало. Ласково и в то же время смущённо улыбнувшись ему, она подобрала платье, перешагнула через порожек и села на стоявшую у одной из стенок кровать рядом с Замиль. От Салаха не ускользнуло, как сидевшая там же Таонга поспешила отодвинуться как можно ближе к краю. Он только хмыкнул про себя и поднялся. Посмотрим, что там хочет старина Ситифан.

«Грифон» был куда больше, чем их с Абдулом «Диб-аль-сахра». Оно и понятно – их-то тахриб большей частью в сумку сложить было можно, а здесь судно рыболовное. От широкого проёма посреди палубы и сейчас здорово пахло рыбой. Сложенные и перевитые канатом сети висели вдоль борта. Как они со всем этим управляются вчетвером-то? Ну да ладно, не его дело. И Салах, хватаясь одной рукой за бортик, двинулся к рубке, где покалеченный Ситифан как-то ухитрялся управлять своей посудиной.

Магриб, должно быть, уже совсем недалеко, хотя с этого борта не видать. Но он чувствовал Африку в самом дыхании морского ветра, порывами трепавшего его волосы. Совсем близко. Конечно, это не та Африка, где вырос он сам, но…

Подойдя к рубке, он увидел сквозь потеки брызг хмурое лицо Ситифана, который опирался плечом о другую дверцу, а здоровой рукой вцепился в руль. Вот упрямец, предлагал же ему помочь…

Осторожно он приоткрыл дверцу. В уши сразу ударило шипение и какие-то приглушенные голоса. Салах вздрогнул, но потом сообразил, что Ситифан включил морское радио – кажется, на какую-то волну из Туниса. Предположение тут же подтвердилось, когда он услышал, как неизвестный хрипит что-то с сильным тунисским акцентом.

– Слушаю их, – Ситифан качнул головой, указывая на висевший под рулевым колесом приёмник.

Колесо он держал одной рукой и стоял боком, видно, чтобы навалиться на него всем весом, компенсируя недееспособность другой руки. От Салаха не ускользнуло, что он едва опирается на правую ногу. Да как он ещё не утопил их, к шайтану?

– Что говорят?

– Хергла уже открыта. Не все, но часть судов пропускают. Думаю, пропустят и наше. Если, конечно, не решат обыскать и… не найдут всех, кого я тут везу.

– Не найдут, а даже если найдут – ничего страшного, – Салах пожал плечами. – Я прочитал то, что было у них на наладонниках. Не было у них никакого приказа на наш арест ни от полиции, ни от суда. Им просто приказали найти муташарридов и… кончить их на месте. Потому мы всё правильно сделали. Но значит также, что полиция нас не ищет, а вернее, ищет не полиция. Ищут шейхи Аль Джазиры, может, и «хори» из Ордена Верных.

Ситифан что-то пробормотал по-итальянски, звучало как поговорка, но смысл ускользал.

– Не понял…

– Неважно. Мы можем встать на прикол в Хергле, допустим, войдём в порт без проблем. Что мы дальше в этой дыре будем делать?

– Хергла не такая уж дыра. Я знаю там людей, знаю и где можно остановиться так, чтобы не слишком светиться. Перекантуемся с неделю, осмотримся – поймём, что делать.

– У меня и дом, и вообще всё осталось в Марсале. Хорошо хоть, деньги успел забрать. Во что ты втянул меня, рафик?

Салах пожал плечами.

– Я сам на такое не рассчитывал. Но так получилось, значит Аллаху так было угодно. Потому плывём в Херглу, заходим в порт, и пока это наш дом. Хорошо?

Вместо ответа старый рыбак от души выругался по-итальянски.

Глава вторая

Проклятье. Неужели она всё-таки оказалась здесь?

Замиль сама не могла сказать, сильнее ли в ней ярость или чувство обречённости. Рискнув всем, чтобы сбежать из опостылевшего болота нового Халифата, она оказалась – где? В ещё более смрадной его глубине. В Магрибе. В Африке! Вновь она подумала о мухе, попавшей в паутину – сколько та ни бьётся, липкие нити лишь оплетают её крепче. А паук уже вострит жвалы…

Впрочем, если быть совсем уж честной с собой (а Замиль знала за собой дурацкую неспособность к самообольщению), ей было интересно. Горько признать это сейчас, но за свои двадцать четыре года она совсем не видела мир за пределами их Острова, унылой окраины Халифата. Раньше ей как-то не казалось, что именно путешествовать – такое уж хорошее развлечение, но сейчас она вдруг осознала, что мир огромен, а она его толком и не знает.

Вот даже этот Сус, который она по пути сюда успела проклясть последними словами, сейчас до дрожи её поразил. Нет, она знала, конечно, что этот город на тунисском побережье начал стремительно расти ещё перед Великой войной, а потом, при учреждении Халифата, превратился в перевалочный пункт, центр нового переселения народов. Здесь останавливались те, кто хотел перебраться через море на Остров, кто ехал до марокканских мегаполисов – Рабата и Касабланки, кто путешествовал в глубины Африки, чтобы поклониться гробнице Махди, ну или наоборот, бежал из тех краёв. Многие останавливались навсегда.

Сус разросся, поглотив и Монастир, и Махдию, и множество мелких прибрежных городков, и сейчас был местом, где бился пульс всего Средиземноморья, по крайней мере, с правоверной его стороны. И Замиль с некоторой досадой осознала, что при всём отвращении, которое он у неё загодя вызывал (просто как город Халифата), ей очень хочется на него посмотреть. Насколько он отличается от Мадины? Вообще от Острова?

Сейчас, когда она отчаянно старалась сохранить равновесие в пробирающемся через густые заросли городского трафика автобусе, она уже готова была пожалеть об этом. Нет, в Мадине тоже, конечно, могло быть людно, но что б так…

Салах отпустил её. Вернее, даже не то чтобы отпустил – он её и не держал. С тех пор, как они все сошли на магрибскую землю в пропахшем рыбой окраинном порту, он словно потерял к ней остатки интереса. Вроде бы хорошо – теперь ей не придётся думать, как от него сбежать. Может, просто взять свои деньги, вещи и уйти… куда?

– Ох! – автобус резко качнуло, когда он огибал застопорившееся маршрутное такси, и Джайда вцепилась в руку Замиль.

Малийка напросилась с ней, и сейчас Замиль была этому даже рада – чем больше они удалялись от той квартиры в Хергле, где остановились, тем более не по себе становилось Замиль. Начать с той остановки, где они сели на автобус: граффити на неграмотном фусха на стене из серого металла, чёрные подростки в широких штанах и потёртых футболках, которые бросали на них с Джайдой сальные взгляды, пересмеиваясь и обмениваясь фразами на каком-то африканском языке. Женщины, закутанные в бело-лиловые и сиреневые платья, в основном с закрытыми лицами. Хергла, или та её часть, где они остановились, была населена большей частью африканцами – не магрибцами, а настоящими. Конечно, таких и в Мадине было не так мало, но здесь же у Замиль возникло чувство другого мира. Яростный многоголосый гомон, оглушивший её, как только она вышла на улицу, песочного цвета многоэтажки с сушившимся на окнах бельём, полуголые мужики, которые, кажется, вообще не слышали о хадисах и одежде для правоверных, и тут же закутанные женщины со сверкавшими из прорезей черными глазами.

Салах сказал, что это район такой, а в центре будет иначе. Может быть, но сейчас, в набитом автобусе, задыхаясь от жары и тяжёлого запаха пота, чувствуя, как чьи-то руки то и дело прикасаются к ней, где не надо, Замиль уже не была так уверена в правильности своего решения осмотреть Сус в компании с Джайдой.

Салах говорил, что нравы тут свободные, и женщины могут гулять без сопровождающих, но…

Джайда тихо вскрикнула – похоже очередной пассажир «случайно» облапил её в душной сутолоке, и Замиль невольно потянулась к своей сумочке. Во внешнем кармане был закреплён «тычок», и она знала, что сумеет быстро достать оружие. Но вряд ли доставать его здесь будет разумно. Женщинам вообще нельзя носить такое.

Как и всё в этом мире, их поездка закончилась – после полутора часов удушливой толкотни Замиль, крепко сжав вспотевшую ладонь Джайды, соскочила с подножки автобуса, сопровождаемая какой-то сальной шуточкой на тунисском диалекте. Скрипнув зубами, она вытерла пот со лба, не позволяя себе думать о том, что надо ещё будет вернуться, и осмотрелась.

И Магриб ударил ей в лицо неистовым африканским солнцем и гудками машин. Замиль, ошарашенная, крутила головой то направо, то налево, не замечая, ни что её о чём-то спрашивает Джайда, ни что её только что обругал прохожий, которому пришлось обогнуть их при входе на остановку.

– Замиль, Замиль, давай отойдём, мы встали на самом проходе, – дёргала её за рукав малийка, и Замиль наконец спохватилась.

Они вышли из-за остановки (полупрозрачный пластик, казалось, притягивал жар как магнит), и Замиль снова закрутила головой.

Только сейчас она поняла, что она совсем не представляла себе окружающий мир – да даже другие части Халифата. Ей почему-то казалось, что они будут неизбежно похожи на Мадину или пару других городов Острова, где ей приходилось бывать. А в этих городах старая Сицилия неизменно прорастала через мишуру Аль-Джазира. И она привыкла к строгим линиями улиц, как правило, узких, изгибам арок, колоннадам и портикам, к мощёным мостовым и нависавшим над головами ровным балконам. Да, всё это кое-как замазали сверху эстетикой Даулят-аль-Канун – вывесками на арабском, рекламой халяльных ресторанов, воткнули там и тут мечети и минареты, убрали кресты, но всё это было наносным, и Замиль постоянно это ощущала. Даже в Агридженто, где ей доводилось побывать, контуры ровных, с песчаными стенами, домов сохраняли тот облик, который придала этой земле Италия и Европа, и новые хозяева жизни просто не могли его искоренить. А оказывается, город может быть и совсем другим.

На этой улице практически не было тротуара. Их остановка находилась на краю проезжей части, мимо тёк нескончаемый поток машин, а дальше – такой же длинный ряд машин, но уже припаркованных. Между ними пробирались редкие пешеходы, а за ними ослепительно сияли в полуденном солнце огромные коробки из стекла и матового металла. Хотя явно были выбраны цвета, наименее отражающие свет, Замиль кривилась от рези в глазах. Между коробками она видела панельное здание песочного цвета, за которым опять блестели полукруглые стеклянные башенки. Над одной из них высился экран, по которому бежала зелёная вязь – передавалось какое-то сообщение. Глянув на другую сторону улицы, она увидела широкий стеклянный вход и плечистую фигуру охранника за прозрачным экраном. «Банк «Рибат» – гласила вывеска на фусха и французском.

– А сейчас нам куда? – растерянно спросила Джайда, и Замиль только помотала головой.

Потом полезла в сумочку и вытащила оттуда потрёпанную карту из ламинированной бумаги, развернула её, чувствуя полную беспомощность. Если бы хотя бы был её наладонник, по которому можно проложить маршрут!

Увы, Салах отобрал его ещё когда они покидали Марсалу, взамен же снабдил её вот этой дурацкой простыней, по которой так сложно было ориентироваться.

– Сюда, – сказала она почти наугад и потянула Джайду за собой.

Улица тянулась перед ними, залитая обжигающим жаром, разогретая, словно жаровня, и Замиль чувствовала, как спину щекочут струйки пота. Девушки шли вдвоём мимо отделения банка, на котором мигала реклама мобильной связи, мимо какого-то офиса не пойми кого, и она поражалась, а где же люди? Ведь это же центр огромного города! В Мадине, по крайней мере, в её центре, никогда не прекращалась суета, даже раскалённый полдень лишь немного её гасил, но не убирал целиком. Сновали туда и сюда курьеры, моряки шагали своей широкой походкой к порту или от него, люди сидели в тени кофеен и чайхан, судача о чём-то…

А здесь почти никого. Только поток машин по проспекту, и люди, быстро выпрыгивающие из припаркованного автомобиля и добегающие до очередного офиса. Они прошли не менее километра, свернули на другой проспект, такой же, но увидели всего трёх или четырёх человек в одежде работяг, которые либо пробирались вдоль линии автомобилей, либо ожидали автобуса на ещё одной увиденной ими остановке.

– Мне здесь не нравится, Замиль, – проговорила запыхавшаяся Джайда, и она только ещё раз помотала головой. Ей тоже не нравилось увиденное, но и разжигало интерес. Значит города Халифата могут быть и такими.

Найдя возле входа в очередное деловое здание, из которого, как из открытой конфорки, лился жар, небольшой отрез тени, Замиль остановилась и вновь достала свою карту.

– Сейчас разберёмся, – сказала она больше себе, чем Джайде, пытаясь подавить нараставшее отчаяние.

Если она чувствует себя такой беспомощной и потерянной тут, что же будет, когда переберётся на другой конец моря. На что похожи города там?

Оказалось, что Сус многолик. Проблуждав почти час по запруженным машинами и при этом почти безлюдным улицам делового квартала, они, повернув, вдруг вышли на улицу, застроенную пяти-семиэтажными домами со стенами песочного или кремового цвета. И разом автомобильное безумие проспектов осталось у них за спиной и появились люди. В чахлой тени изнывающих от жары пальм тут и там стояли столики, на первых этажах домов начали мелькать совсем другие вывески. «Кебаб по-кайруански», «чайная Le Kif», «охлаждённые соки». За столиками сидели люди, большей частью мужчины, в широких штанах и просторных джеббах. Машины проезжали туда и сюда, но их стало гораздо меньше, зато появились велосипеды, педали которых крутили, как правило, темнокожие юнцы.

Здесь Сус внезапно оказался довольно похожим на магрибские кварталы Мадины или Агридженто, и Замиль потихоньку начала приходить в себя после увиденного.

– Куда теперь? – Джайда жалась к ней как испуганный ребёнок с тех пор, как они сели в автобус. – Я устала, Замиль. Может, сядем вон там и выпьем холодного сока?

– Ещё чуть-чуть, – Замиль и сама порядком выдохлась, но ощущала в себе странное упорство, – дальше, если идти прямо, должен быть парк. Отдохнём там, в тени.

До парка оказалось дольше, чем она рассчитывала, и пока они шли, Замиль несмотря на всю её усталость продолжала стрелять глазами по сторонам. Нет, даже здесь Сус отличался от жилых кварталов Мадины. Как минимум, было чище. И чище, чем в той дыре в Хергле, где они остановились, меньше граффити на стенах. Совсем не было европейских лиц, и она иногда ёжилась, осознавая, что её собственная внешность бросается в глаза. Большинство встреченных ими были магрибцы, и она, к некоторому своему удивлению, видела, что нравы здесь, видимо, менее строгие, чем она ожидала. Да, некоторые женщины прикрывали лица никабами, но только некоторые, другие же были одеты в знакомые ей широкие платья тунисского покроя и ограничивались хиджабами. Они, как и мужчины, шагали по тротуарам, которые стали, наконец, как-то обозначены, хотя знакомой ей старой кладки не появилось, останавливались, чтобы купить мороженное или охлаждённый сок, разговаривали по наладонникам. Замиль обратила внимание, что у многих из них были украшения вроде браслетов на запястьях. Конечно, такое не было запрещено хадисами, но особо рьяные махдисты кривились на это, и не в каждом районе Мадины можно было так показаться. Проходя под одним окном, она вздрогнула – из-за занавесок доносилась музыка, и эта музыка была не на арабском в любой из его разновидностей. Она вслушалась: «Si tu n’existais pas…» Французский язык! Замиль с детства помнила на нём несколько фраз из песен, что иногда любила слушать её мать. Но с приходом махдистов это всё исчезло из публичных мест. Конечно, в домах «старых людей» Острова по-прежнему звучали старые песни, но редко кто решался запустить такую песню в общественном месте, где полно правоверных. А здесь – пожалуйста, человек даже окно не потрудился закрыть, и, кажется, никого вокруг это не смущает. Удивительный всё-таки город.

Они наконец дошли до парка, точнее, до широкой дороги, замыкающей квартал. По ней опять нёсся поток машин, по другую сторону виднелась гряда деревьев. Замиль оглянулась, ища, где можно перейти эту трассу, и вдруг увидела горящие жёлто-красным буквы вывески. Кофейня с доступом к Зеркалу! Она замерла, переваривая вдруг родившуюся идею, потом подхватила Джайду за руку и потащила за собой.

– Куда ты?

– Посмотрим, что происходит в мире. Пригодится!

Кофейня оказалась крытой верандой, вплотную прижавшейся к многоквартирному дому с завешенными бельём балкончиками. Интересно, у них в Мадине это чаще бывали подвальчики. Помешкав минуту на входе, Замиль толкнула дверь и шагнула в душный полумрак.

– А нам сюда можно? – боязливо спросила Джайда за спиной, и она почувствовала холодок неуверенности.

Здесь закон «Государства Закона» был дырявым (как, впрочем, и во многих других случаях). Формально женщинам не запрещалось использовать Зеркало, а значит и посещать такие места. На деле же наиболее ярые махдисты опасались, что невидимая паутина, охватившая немалую часть мира, несмотря на все усилия Стражи всё же содержит множество соблазнов, способных искусить слабый женский разум и ещё более слабую плоть. В жизни это воплощалось по-разному: некоторые запрещали использовать Зеркало своим жёнам и дочерям, наиболее ярые проводили рейды по кофейням с доступом, подвергая найденных там женщин оскорблениям и унижениям. На деле всё равно, конечно, женщины использовали Зеркало, но в районах, где был особенно силён Орден Верных, во входе в такие места им могли и отказать, чтобы не навлекать на себя неудовольствие.

Но сейчас как раз и посмотрим, как с этим обстоят дела здесь.

Внутри было душно несмотря на лопатящие липкий воздух вентиляторы. Вдоль окон стояли небольшие столики, на которых поблёскивали голубым и светло-зелёным экраны мониторов. Тут и там сидели уткнувшиеся в них люди, рядом с некоторыми стояли стаканчики чая или подслащённой воды с тающими льдинками. Замиль с облегчением увидела, что за одним столиком сидит женщина в широком фиолетовом платье. Значит не запрещено всё-таки.

Пока они оглядывались, перед ними вырос невысокий, с животиком мужчина средних лет.

– Просто освежиться, или нужно подсоединение к Зеркалу? – спросил он не слишком дружелюбным тоном.

Замиль хмыкнула про себя, услышав характерный диалект северного прибрежного Туниса, на котором говорили некоторые из её клиентов. Посмотрим, насколько у неё получится…

– Столик с монитором, сайиди, два стула и два стакана лимонной воды, – произнесла она с улыбкой, тщательно имитируя речь тунисца, – ненадолго, может, на полчаса.

Мужчина смерил её взглядом, и Замиль с тревожным уколом в сердце подумала, что его явно что-то насторожило, то ли её выговор, то ли внешний вид.

Но потом он кивнул и махнул рукой, показывая на крайний столик на углу веранды. Замиль двинулась туда, всё так же не выпуская из руки ладонь Джайды. Притихшая малийка последовала за ней, так и не проронив ни единого слова.

Здесь всё не так уж отличалось от подобных мест в Мадине, где ей доводилось бывать: мониторы, уходящие под столы кабели, дощечка клавиатуры с цифрами и загогулинами букв. И даже табличка справа от монитора, которая строго предупреждала даже не пытаться искать в Зеркале то, что может навредить их твердыне Закона. Замиль криво усмехнулась и села за столик так, чтобы монитор оказался прямо перед ней, подтянула к себе клавиатуру.

– Так что ты хочешь там посмотреть? – Джайда уселась напротив, но говорила вполголоса, бросая время от времени взгляд за плечо. – Только пожалуйста, ничего запрещённого!

Она снизила голос до едва различимого шёпота на последних словах, но всё равно он прозвучал умоляюще.

– Ничего запрещённого, – ответила Замиль и пододвинула к себе клавиатуру.

Её пальцы привычно затанцевали, выводя на экране причудливую вязь – разрешение на вход.

– Ничего запрещённого, – подтвердила она, когда перед ней раскрылось матовое полотно с зелёными искрами стрелочек, – говорила же, посмотрю новости.

И прикоснулась пальцем, раскрывая один из проходов. И новости хлынули на неё пенной волной заголовков.

Надо всё-таки прекратить постоянно дёргаться. Тогда, в кофейне, уже ждал, что сейчас ему ткнут под ребро ствол и выведут… куда-нибудь. Оказалось, просто закупщики рыбы хотели поговорить о проблеме.

Что ж, нет худа без добра. Как и предполагалось, дураки, которые всё это затеяли, ухитрились расстроить торговлю и туризм Острова, завязанные на Магриб, за какую-то неделю. Едва ли они думали об этом, они вообще в других категориях мыслят, а разбираться в экономике для них харам. Но и по другую сторону пролива, в Сусе и Тунисе, люди задаются вопросом – что это за дерьмо происходит? Тем больше причин…

Он вчера говорил с одним старым знакомым из колледжа в Монастире, тот держит пассажирские перевозки в Ла Марсе. Доходы упали на шестьдесят процентов, а в качестве компенсации получил только горлопанов из Ордена Верных, что рассекают на автомобилях по городу и орут в мегафоны.

Это ли тот момент, которого ждал? Разговор с дружком Таонги, что отрекомендовался как Абдул-Кадер – наверняка фальшивое имя, ну да какой дурак сейчас под настоящим – оставил приятное впечатление. Тот чётко обозначил, что у него есть, настолько, насколько это было возможно сделать, не раскрывая подробностей, и сказал, чего хочет. Денег, чего же ещё.

Деньги могут обеспечить магрибские друзья, но дальше… Насколько всё-таки важные у них есть данные? Получится ли утопить ублюдков из Мадины?

Размышляя так, он осторожно поглаживал руками корпус наладонника. Если они переоценили важность своего компромата, если шейхи из Мадины стоят на ногах крепче, чем кажется, ответный удар последует немедля. Они станут искать источник разглашения. И придут… к нему?

Решившись, он потянулся к ящику стола, отодвинул его, взял сигаретную пачку, потянул за краешек и вытащил маленький съёмный диск. Второй номер. Ну, а чем он хуже остальных? Это всё-таки должно подстраховать (мелькнула мысль, что и у Гуляма была вторая, а может, и третья карта с фальшивым номером, но его это не спасло).

Несколькими привычными движениями он вставил диск в отверстие наладонника, и экран мигнул. Теперь и имя его, и номер в Зеркале не определить – по крайней мере, хочется на это надеяться.

Осторожно ударяя ногтем по экрану, вывел имя «Амин», написанное по-французски, открыл окошко разговора и, поколебавшись пару секунд, принялся писать.

Таки с Таонгой что-то не так, сейчас Салах был почти уверен в этом. Тогда, в Марсале, она кинулась в бегство с ними, до дрожи напуганная перспективой столкнуться если не со Стражей Зеркала, то с личными ассасинами шейхов. Но сейчас она хитрит и что-то скрывает. Всплывали в голове картинки – её поведение на этом островке, как его, Фавиньяне. И в море. Всему этому есть объяснение и, наверное, даже простое – несмотря ни на что та нашла способ поддерживать связь через Зеркало с… а вот с кем?

Салах неторопливо шагал по залитой пронзительно-ярким светом улочке, даже не морщась от раскалённых солнечных брызг, и несмотря на жару чувствовал удивительное умиротворение. Для детей Африки нет лучшего края на свете, чем, собственно, Африка. С тех пор, как он сошёл на землю Магриба, ему даже дышаться стало как-то по-другому. Конечно, Хергла, где они остановились – небольшой прибрежный городок, поглощённый разросшимся гигантом-Сусом – мало напоминала Тиджикжу его детства, затерянный среди песков оазис времени. Здесь уже очень ощущалось дыхание перемен последних десятилетий. Четырёх-пятиэтажные дома кремового или песочного цвета, выстроенные, наверное, сразу после Большой войны, местами сильно нуждались в ремонте. Оббитые углы, облезшая штукатурка, черная паутина надписей (он вспомнил, как называли такие вещи назрани – graffitti) на порядком безграмотном фусха и местами – латинским шрифтом, по-французски или на Аллах ведает каких африканских языках. Здесь осели «перемещённые» – те, кого большие перемены сорвали с их мест и принесли на побережье моря. Почти исключительно африканцы: малийцы, суданцы, жители Чада, даже Нигерии и Бенина. Собственно, сейчас по этим улочкам уже бегают их дети…

Словно подтверждая его мысли, мимо него прошествовали три чернокожих подростка, одетые в мешковатые балахоны и такие же штаны. Да уж, древняя красота тунисской одежды здесь сейчас точно будет редкостью. Впрочем, в самом Сусе или Монастире ещё хватает модников в расшитых джеббах.

Его мысли вернулись к Таонге. Она там, в Марсале, называла себя «истинная дочь Африки» и была таковой известна среди городских махдистов, но он не обольщался. Истинная дочь Африки очень ценила тот скромный комфорт, который давала ей земля назрани, пускай и низведённых до статуса «старых людей». Настоящая Африка ей бы не понравилась, и она явно это сознавала, ибо никогда не пыталась туда вернуться. Зато своим местом в Марсале она дорожит. Насколько сильно? Не обманулся ли он, взяв её с собой? Что с ней теперь делать? Что делать со всеми остальными? И что делать вообще?

Это было странное и для него редкое чувство, и Салах тщетно искал ответа, шатаясь по улицам Херглы после разговора с парой старых знакомых в порту. У него ведь действительно оказалась информация, которую самонадеянная Замиль скопировала с наладонника обкурившегося шейха. Разрозненная, кусками, но всё же достаточная, чтобы установить людей, стоящих за беспорядками на Острове. И даже примерно понять их планы: фитна в городах вилайета, пара громких убийств и атак (вроде той, в которой так пострадал Ситифан), и – об этом он только догадывался – что-то мерзкое и кровавое, что планировали «братья» по другую сторону моря. На что конкретное рассчитывали поджигающие фитиль нового Газавата шейхи, понять из скопированных Замиль отрывков было невозможно, оставалось догадываться. Военное положение на Острове? Погромы, здесь – у назрани, там, в Землях Беззакония – у тех правоверных, которые имеют несчастье там проживать? Ввод войск Халифата на Остров? Резня кафиров? Или война, действительно большая война, наподобие той, что уже была? Насколько это возможно? Здесь не угадать. Шейхи, которые планируют это, влиятельны, почти всесильны на Острове, но ведь Аль-Джазира лишь маленький вилайет на отшибе Государства Закона. Если не подключатся действительно большие люди из всего их рыхлого Халифата – Рабата и Алжира, Каира и Аммана, да хоть бы отсюда, из Туниса, фитилёк великой войны, который сейчас так старательно раздувают по ту сторону пролива, пошипев, угаснет.

Жизненный опыт подсказывал Салаху однозначно – если видишь стадо бешеных слонов, просто отойди. Иначе затопчут и даже этого не заметят. И всё же… Он вспоминал то, что пережил в юные годы. Большая война, первый Газават. Смерть, витавшая везде: затопленные корабли, разрушенные города, пустыри на окраинах городов, куда сваливали трупы расстрелянных – тех, у кого хватило смелости или глупости встать против нового миропорядка. Слишком много воспоминаний, которые ещё удавалось прогонять днём, но они возвращались ночью в мучительных, тягостных снах. И теперь может повториться? Или не может? Что тут зависит от его действий и зависит ли хоть что-то вообще? И при этом, спрятавшись, забившись в какую-то щель в Магрибе или другом месте, он, наверное, уцелеет, но… но… Будет знать, что мог что-то сделать и не сделал. Как тогда, в подростковые годы, когда спрятался, не осмелившись пойти с отцом к мечети, чтобы спорить с махдистами.

Он сам не заметил, как оказался перед их домом – четырёхэтажным строением светло-кремового цвета, почти неотличимого от остальных таких по улице. А то, что тут бывали квартиры, которые сдавали, не требуя документов и регистрации – ну, это Хергла, да благословит её Аллах. Не случайно же он рассчитывал затеряться здесь, даже если его будут искать и по эту сторону.

Сейчас, поднимаясь по лестнице – светло-зелёные стены были густо изрисованы и исписаны, пахло несвежим бельём и горелым жиром – Салах пытался удержать в голове сразу всё, что увидел и узнал.

Прежде всего, шейхи узнали, что Замиль передала ему украденную информацию. А учитывая, что им и ранее казалось, что он знает слишком много, естественно, его решили убрать. Вместе с девкой и теми, кто подвернётся под руку. Значит, правильно сделал, что сбежал – как ни жаль брошенного, жизнь дороже.

Абдул, видимо, жив. Теперь он почти не сомневался, что пишущий ему человек – именно его старый напарник, слишком уж похоже изъяснялся. Жив и тоже залёг где-то. Насколько можно ему доверять? Салах принимал как данность то, что до конца не может доверять никому – большинство людей слабы, такими их создал Аллах. И всё же это Абдул – сколько лет они работают вместе. Он сейчас в Аль Джазире, через него можно получить информацию о том, что происходит в Мадине, может, даже «Диб-аль-сахра» из порта вывести. Дома у него давным-давно не было, но вот катера жаль. С другой стороны, там, на Фавиньяне, Абдул стучался настойчиво и не из защищённого чата, хотя потом стёр разговор. Если…

Всё ещё погруженный в свои мысли, Салах дёрнул на себя скрипучую дверь с замком, с котором справился бы и пятнадцатилетний воришка, и резко отшатнулся, автоматически потянувшись за ножом. Потом выдохнул, глядя в испуганные глаза застывшей на входе Таонги.

Они разделили комнатушки в этом доме: здесь жил он с Таонгой, напротив – Стефано, этажом ниже – Джайда с Замиль. Стефано настоял, что будет жить отдельно, хотя это значило, что ему придётся платить за свою конуру самостоятельно – договориться о ещё одной комнате с хозяином, толстым, меланхоличным бербером, Салах уже не мог. Но старый рыбак согласился, не моргнув и глазом – какие-то деньги у него были. Салах, даже не облекая этого в слова, нутром понимал, чего тот хочет. Почувствовать свою самостоятельность, хотя бы здесь, хотя бы относительно, ведь в пути они так часто помогали ему не то что управляться с катером, но даже передвигаться. И конечно, помощь, да ещё от них и от женщин, его очень уязвляла. Ну и пусть сидит себе сам. Но вот Таонга…

– Я думала, тебя не будет дольше, – сказала Таонга, отступая от двери, чтобы дать ему пройти, – я не успела приготовить еду и…

– Выйдем, поедим в закусочной, – махнул рукой Салах, снимая с пояса ремень и бросая его на стул, – пока же давай пройдём в комнату, хочу с тобой поговорить.

Женщина кивнула не то испуганно, не то обрадованно. Салах как-то раньше не задумывался об этом, но в этот раз стало ясно, что Таонга ищет его общества, искала ещё там, в Марсале, когда появилась в чем мать родила в дверях, как и на Фавиньяне. Он и раньше знал, что нигерийка одновременно любострастна и одинока, и тогда не придал этому особого значения, но сейчас…

Сказать «пойдём в комнату» было, конечно, преувеличением – здесь и некуда было больше идти. Квартира, в которой они остановились, представляла собой комнату с широкой кроватью, потёртым столиком, двумя подушками для сидения и уголком для готовки и еды, с индукционной плитой на две конфорки и раскладным столиком. Отдельно была коморка с душем и туалетом. Да уж, Таонга зримо скривилась, когда шагнула сюда. Ничего, придётся потерпеть.

Салах подошёл к кровати, сел и посмотрел на неё.

– Садись и ты, – сказал он, и женщина послушно опустилась рядом.

Он некоторое время молчал, примериваясь, как бы спросить точнее, и буквально кожей ощущал нарастающее беспокойство Таонги.

– Тебе здесь хорошо? – спросил он и увидел, как нигерийка пожала плечами, словно не в силах подыскать ответ.

– Да, всё в порядке, – наконец произнесла она, помолчав.

– Как идут дела в «Аль Мусафир», не знаешь?

– Неплохо, – ответила Таонга, – Салиха говорит… говорила в прошлый раз, что есть новые постояльцы, с деньгами, так что…

– Это хорошо, – в тон ей ответил Салах, – скажи вот мне, Таонга… – он чуть понизил голос, как будто собираясь сказать что-то важное, и, как и думал, та повернулась и посмотрела ему в глаза, – …с кем и как ты сейчас переписываешься? Из тех, кто на Острове.

На самом деле разговор пошёл так случайно, он и не ожидал, что Таонга легко поддержит разговор об оставленном в Марсале пансионе, которым сейчас занималась её старшая дочь Салиха. Но если у него и были сомнения, что Таонга скрывает что-то более важное, чем переписку с дочерью, то они рассеялись. Стоило просто посмотреть в её глаза – понимание пришло в них спустя секунду после его вопроса, и он видел, как женщина отдёрнулась, судорожно втянув воздух, как выброшенная на берег рыба. Таонга овладела собой за пару секунд, но самое важное уже сказала и не словами.

– Таонга, – Салах протянул руку и мягко взял женщину за подбородок, не давая отвернуться, – ты ведь знала, что нас ищут, в том числе, через Зеркало, да? Потому я собрал у вас наладонники, и мы договорились не пользоваться ими. Так с кем и как в Марсале ты говоришь?

На какие-то секунды он посочувствовал Таонге – такой страх вдруг исказил её лицо. Нигерийка скорее нравилась ему – и горячим телом, и лисьей хитростью, и тем, как льнула к нему, но беда в том, что именно этой хитрости им сейчас и стоило опасаться. Она ведь была дружна с начальниками марсальской полиции, а может, и не только марсальской, так если…

– Салах, – голос Таонги не дрожал, но был так напряжён, что не оставалось сомнений в том, чего ей это стоит, – как я могу говорить с кем-то? У меня же нет наладонника, ты сам его забрал в Марсале…

– Верно, – согласился Салах, всё так же мягко, но решительно удерживая её за подбородок, – но ты ведь не сказала этого, когда я спросил, как дела с «Аль Мусафиром». Так что по крайней мере с Салихой ты общаешься.

Таонга подняла руку, как будто желая сбросить его ладонь со своего подбородка, и сглотнула:

– Я…

– Мы давно знакомы, Таонга, а я не дурак. По тебе всё видно. Ты как-то смогла найти способ выходить в Зеркало. Купила где-то на Фавиньяне наладонник? И ведь знала, что по нему могут отследить. Но говорила ты не только с Салихой. С кем ещё?

Салах видел, как допрашивали людей, от мелких воришек до больших муташарридов, и знал, что самое важное тут – говорить так, словно ты всё уже знаешь, и признание допрашиваемого для тебя не больше, чем пустая формальность. Таонга смотрела на него не отрываясь, как кролик на удава, и в конце концов взорвалась криком:

– Ты же не думаешь, что я хотела выдать нас всех, Салах? Ты же не можешь так думать!

– Лучше знать, чем думать, – Салах чуть прижал ладонью её челюсть. – С кем и как ты общалась, Таонга?

В его словах что-то лязгнуло, он, не задумываясь, произнёс последнюю часть вопроса на мавританский манер, и Таонга сломалась.

– С Фаиком, – быстро проговорила она и дёрнула головой, пытаясь освободиться, – роисом Марсалы. Только с ним. Он не выдал нас, Салах, я точно знаю, что не выдал!

Салах наконец отпустил её и покачал головой.

– Дуры несчастные. Что ты, что Замиль. Да и я сам та ещё ослятина. И как Аллах не утопил нас всех в море в наказание за глупость?

– Салах, он нас не выдаст, – голос Таонги почти не дрожал, но говорила она быстро и сбивчиво, иногда путая арабские времена, – он предупредил меня о многом, Салах, я знаю его много лет, и он сам не любит их…

– Не любит? – по лицу Салаха скользнула кривая усмешка. – Я мог бы тебе рассказать многое о том, кто чего не любит и куда это ведёт. Как ты с ним говоришь?

– Но Салах…

– Как ты с ним говоришь, Таонга? – он повысил голос совсем чуть-чуть, но женщина как-то сразу осела и нервно сглотнула.

Да уж, с Замиль бы так просто не пошло. Что такое происходит с шумной, бойкой Таонгой в последнее время?

– Я купила наладонник на Фавиньяне, – сказала она наконец, – через вторые руки. Никто не мог отследить, в этом городе даже полиция из назрани, а номер зарегистрирован на прошлого владельца.

– Никто не мог отследить, – кивнул Салах, – может быть. А может, и нет. Но Фаик вполне мог донести кому следует.

– Нет, – Таонга энергично замотала непокрытой головой, её волосы, которые она давно не укладывала кремом, сбились, – точно не он. Ты его не знаешь. Ему самому шейхи стоят поперёк горла, и он боится фитна, и не хочет Газавата и…

– Покажи мне твой наладонник, – сказал ей Салах.

– Я стирала переписку на нём.

Что ж, всё-таки не настолько глупа.

– Всё равно, покажи мне.

Женщина поднялась, нащупала стоявшую у прикроватного столика сумочку, открыла её, потом, поколебавшись, дёрнула за что-то, и Салах понял, что у сумки был спрятанный кармашек. Оттуда Таонга вытащила плоский корпус наладонника бледно-лимонного, почти белого цвета.

– Говорю же, я стёрла диалог, – сказала она, подавая устройство Салаху.

Он взял наладонник и повертел в пальцах – старая модель, совсем старая, такие лет десять назад уже начали менять. Как эта рухлядь и вытянула-то их разговор?

Окошек в маль-амр не было – Таонга, как и сказала, всё тщательно почистила. Говорят, что есть люди, способные восстановить и удалённые диалоги. Может, правда, может, врут, но у него таких способностей точно не было.

Он бросил аппарат на кровать и повернулся к Таонге.

– Расскажи мне всё, что тебе говорил этот Фаик, – коротко велел он.

Таонга вздохнула и, кажется, расслабилась. Видимо, она ожидала худшего.

– Мы знакомы с роисом Фаиком давно, очень давно, – сказала она и облизала губы, – я ещё помню, как мне нужно было перерегистрировать у него «Аль Мусафир»… Я тогда… в общем, мы тогда познакомились через Хабиба… ну, начальника портовой полиции. Он был очень любезен и помог мне, и с тех пор… всегда помогал.

Таонга с каждым словом говорила всё более легко, хотя перед «всегда помогал» на долю секунды запнулась. «А я с ним спала», – мысленно перевёл Салах. Впрочем, неудивительно – так делались дела с женщинами, которые хотели быть важными, и в Марсале, и в Мадине, да, наверное, и по всему Халифату.

– Он из Туниса, – добавила она, – из Херглы.

– Ты говорила, что он не ярый махдист, – Салах решил, что нужно навести её на правильную тему, и женщина кивнула:

– Нет, хотя очень осторожен с ними. Очень. Слушает проповеди, следит за соблюдением фикха, но… – тут её полные губы раздвинула улыбка, – сам слушает музыку на французском, когда остаётся один. И дочери его, когда никто не видит, одеваются как назрани. А однажды общались наедине, и он… немного разговорился. Сказал, что было бы хорошо устроить Остров как старый Тунис, и что мы бы нашли общий язык с назрани, и что Аль Джазира была бы самым богатым вилайетом Халифата, если бы не сношатели верблюдов в бубу… Ох!

Глаза Таонги, и без того большие, округлились, а Салах поперхнулся, но не от злости, а от смеха. Странно, конечно, что такой человек, как Фаик, которому по должности полагается быть осторожным, так разговорился, но что это было после особо жаркой любви, Салах даже не сомневался. Таонга и сейчас хороша, а когда была моложе, и вовсе легко заставляла мужчин забыться. И вот, видать, увлёкшись приятным воспоминанием, нигерийка передала ему слова Фаика так, как тот их произнёс, совсем забыв, кто её собеседник. C другой стороны, при ней-то он никогда не носил бубу.

Салах протянул руку, положил ей на плечо, и Таонга сжалась, словно ожидая удара.

– Давай так, – сказал он, – ты дашь мне номер этого Фаика. И посмотрим, что из этого получится.

– Хорошо, – кивнула Таонга, – ты ведь не злишься на меня?

Салах невольно подумал, что за «сношателей верблюдов» ей бы хорошую затрещину влепить, поднял руку… и, опустив на плечо Таонги, одним резким движением повалил её на кровать.

Поступим иначе.

Он не был набожным, давно не был, но сейчас он отошёл от края стола, опустился на алжирский ковёр, даже не проверив, насколько там чисто, и начал горячо повторять слова дуа, совсем не задумываясь о том, на старый, истинный или махдистский манер он молится. Аллах ему опора и защита! Куда он влез!

Этот его знакомый, записанный в трубке как «Амин», поднялся, видать, высоко – они не говорили голосовыми, боясь, что те легко могут отследить, но даже в коротких фразах, которые высвечивались в окошке маль-амр, на минуту перед тем, как их сметала метёлочка, сквозило высокомерие человека, который привык видеть перед собой раболепные улыбки подчинённых. Его собственная должность – роис небольшого города на окраине Халифата – не так чтобы уж сильно впечатляла «Амина». Видать, его бывший однокашник влез выше. Но чем выше поднимаешься, тем больнее падать и тем больше у него врагов. «Амин» – он представился ему под этим именем – словно говорил с незнакомцем, и говорил так, что прочитавший их диалог посторонний не понял бы, что речь идёт о двух старых знакомых. Уж не говоря о секретном окошке, о стиравшей следы «метёлочке» и о фальшивой карте. Осторожный ты хорёк, давай уже к делу.

И «Амин» перешёл к делу. Его надо лично связать с дружком Таонги, потому что «возникли насчёт него некоторые предположения». Да, он может приобрести товар. Да, это поможет «достичь их целей в вилайете и за его пределами». Робкие поползновения узнать о целях были отвергнуты мимоходом. «Амин» загонял его в роль посредника, и это было плохо само по себе, но речь тут даже не шла об уязвлённой гордыне. Если что-то пойдёт не по плану, если их общение выплывет – нетрудно догадаться, что все нити приведут к нему. У него нет денег и влияния, чтобы откупиться, его исчезновение и скандалом-то большим не станет, по крайней мере, за пределами Марсалы.

И от мысли, что что-то пойдёт не по плану, он чувствовал, как влажнеют ладони и неприятно сводит кишки. За последние недели шейхи – или Орден Верных, или кто там стоял за всем этим дерьмом – не раз давали понять, что играют серьёзно.

Голосок разума (или трусости, которую за разум часто принимают) тоненько пищал в голове, что самым разумным будет немедленно оборвать разговор, выбросить трубку и, если не помогать шейхам, то хотя бы не путаться у них под ногами. Но иногда в жизни бывает как при спуске с горы – начав идти, уже почти невозможно остановиться.

И он негнущимися пальцами выбил: «Я передам ей всё, что ты сказал. Всё будет, как мы наметили».

«Иншалла», – коротко ответил его собеседник, и окошко разговора, вспыхнув, исчезло.

Замиль затянулась шишей и выпустила душистый дым. Протянула трубку Джайде, но та покачала головой.

– Что ты собираешься здесь делать? – спросила она повторно.

Джайда сморщилась, будто нерадивый ученик, не выучивший урок и понимающий, что учитель от него не отстанет.

– Замиль, ну не надо… – жалобно проговорила она, – давай просто посидим, хорошо ведь.

У неё эти слова вызвали только кривую улыбку. Джайда, танцевавшая в полупрозрачных шальварах и ублажавшая потом ночью мужчин, каким-то непостижимым образом сохранила мышление ребёнка. Столкнувшись с чем-то неприятным, она старалась об этом просто не думать, словно надеясь, что всё как-то само разрешится.

Хотя сидят они и вправду неплохо. Их квартирка при всей её простоте имела преимущество – небольшой балкончик, который выходил во двор так, что большую часть дня был в тени. Здесь не было ни шума моторов, ни запаха гари, выхлопных газов и прочего адского дыхания окраины Суса, как и едкого, липкого жара, который на солнечной стороне буквально сводил с ума. Потому она и купила в лавчонке в конце улицы небольшую шишу вместе с кофеваркой и сейчас наслаждалась сочетанием неплохого кофе и вполне приемлемого табака.

Но увы, она – не Джайда, и просто не думать о будущем у неё вряд ли получится.

Она прикусила край трубки и снова втянула в себя крепкий дым.

Где-то внизу кричали друг другу чёрные мальчишки, гонявшие мяч по пустырю за школой.

Джайда сидела напротив неё на крошечном стульчике, сложив руки на коленях, и Замиль снова подумала, что та выглядит как школьница, не сделавшая домашнего.

– Я так понимаю, нас не объявили в розыск по сети «Масида-фи-ран»[1]. Это та, что для всего Халифата, поиск преступников, – последнее пояснение предназначалось Джайде, – а здесь, в другом вилайете, у шейхов Острова руки коротки нас достать. Можно выдохнуть. Но долго мы тут оставаться не можем.

– Почему? – спросила Джайда, и Замиль подавила желание выругаться.

«Потому что здесь почти то же, что в Мадине, только ещё хуже, и мне этого хватит с головой!» – хотелось крикнуть ей. Но вместо этого она вздохнула и потянулась за чашечкой кофе.

– Твои деньги скоро кончатся, – сказала она, – на что ты будешь жить потом?

– Я… – Джайда опустила глаза, потом виновато посмотрела на неё, – ну живут же здесь как-то люди. Что-то найду…

– Без документов вилайета, без связей, без профильного образования ты найдёшь либо работу за гроши в какой-то вонючей закусочной, либо… либо придётся торговать тем, чем мы торговали в доме Зарият, – Замиль произнесла эти слова как будто походя, но при этом наблюдая из-под опущенных век за реакцией малийки, – с той разницей, что там у нас была защита от всех – это Зарият всё-таки могла обеспечить. А здесь – ничего. Мы должны будем стать просто уличными кахаба[2], самыми обычными. Знаешь, как такие заканчивают?

– Но… не все же женщины тут идут на улицу, – робко воспротивилась Джайда, хотя Замиль видела, что её слова произвели впечатление.

Малийка раньше не сталкивалась с необходимостью планировать своё будущее, подумалось ей. Оказалась в доме у Зарият совсем юной, а там уже старшая решала за неё всё: где жить, что танцевать, с кем спать и даже сколько весить. И теперь Джайда напугана размерами этого мира и тем, что она ничего о нём не знает и не понимает. Не показать бы ей, насколько напугана и сама Замиль.

– Не все, – кивнула она, – но у других женщин здесь есть семья, есть родители, которые могут подыскать мужа, есть хотя бы свой угол. Как думаешь, насколько нам хватит денег снимать даже эту дыру?

Словно подтверждая её слова, на балконе в соседнем подъезде, выдававшемся клинообразно, так, что было видно с их балкона, появилась полная чернокожая женщина и начала развешивать на верёвках постиранное белье. Ей крикнули что-то снизу.

– Дыра, – прокомментировала Замиль, – потому я и говорю, надо выбираться отсюда.

– Но разве это возможно?

– Как-то же мы добрались сюда? – она отставила чашку и хотела опять затянуться шишей, но, подумав, протянула трубку Джайде. Под взглядом Замиль та взяла её, поднесла к губам, сделала глубокую затяжку и закашлялась.

– У Стефано есть катер, – продолжила свою мысль Замиль, когда Джайда отдышалась, – я знаю, он рыбацкий, но раз доплыли на нём сюда, уплывём и отсюда. Стефано – не Салах, он в последний момент не сдрейфит.

– Ситифан говорил, что на Острове затевается что-то нехорошее, – сказала вдруг Джайда, – и что об этом Салах узнал из того, что… что передала ему ты.

«Что ты украла», – перевела Замиль про себя и мрачно усмехнулась. Сколько уже её планов пошло коту под хвост. А ведь началось всё с того, что она просто надеялась толкнуть на тёмной стороне Зеркала данные, скопированные с наладонника обкурившегося шейха.

– Это неважно, – она махнула рукой, – вернее, это было важно в Аль Джазире, но мы покинули вилайет. Здесь я не знаю, как и кому это предлагать, и интересно ли оно кому-то вообще. Эти люди важны только на Острове.

– Ситифан говорит, что нет, – покачала головой Джайда, – он говорит, что эти люди хотят крови у нас в вилайете и по всему Даулят-аль-Канун, и не только, и что их надо остановить, и что…

– Да какая мне разница, что болтает этот Стефано? – вспылила Замиль, но, вздохнув, взяла себя в руки. – Послушай. Он назрани, и ему, конечно, не нравятся шейхи… как и мне. Так тем больше ему причин помочь нам бежать за море. Может, и он сам захочет там остаться.

– Он говорит… – начала Джайда, но не закончила, потому что её слова прервал какой-то далёкий шум. Как будто гудки сразу многих машин, слишком слаженные, чтобы быть обычной уличной какофонией.

Замиль увидела, как сидевшие на лавочке мужчины вскинули головы, насторожились и о чём-то оживлённо заговорили друг с другом.

Гудки прозвучали ещё раз – шум приближался, теперь ему вторила не то музыка, не то песнопение.

– Это с улицы, – сказала Джайда, и Замиль напряженно кивнула.

Мало ли, откуда может идти такой шум, но он почему-то ей не понравился. Словно холодок пробрал её изнутри даже несмотря на липкую жару.

– Давай выйдем на лестничную площадку, – сказала она, – оттуда должно быть лучше видно.

Джайда кивнула, девушки поднялись и одна за одной протиснулись сквозь узкие двери балкончика.

Лестничная площадка была полукруглой, здесь на неё выходили двери пяти квартир. По другую сторону был проём без двери, который выводил на маленький балкончик-террасу. Судя по всему, на балкончике курили, сушили белье и ещё шайтан знает чем занимались. Как и площадка, он был грязным, с выцарапанными на стене безграмотными надписями. По одну сторону тянулись заржавевшие железные вешалки для белья, тут же к прутьям решётки крепились две древние пепельнички, покрытые слоем остывшего пепла. Но так или иначе балкончик выходил на улицу, и сейчас Замиль, осторожно взявшись руками за перила, щурилась на солнце, всматриваясь в ту сторону, с которой доносилась какофония.

– Что там видно? – спросила её Джайда, но Замиль только дёрнула подбородком.

– Кто-то едет.

Действительно, кто-то или что-то ехало – люди внизу, так же, как и девушки, заинтересовавшиеся шумом, выходили из дверей или на балконы.

– Машины! – воскликнула Джайда.

Движение по улице, где они жили, не было слишком напряженным, но сейчас Замиль видела, что и автомобили, и велосипедисты прижались к обочине, словно намереваясь кого-то пропустить.

– Вот они!

Действительно, из-за поворота показались машины. Они выныривали одна за другой, на медленном ходу, и Замиль, не отрываясь, смотрела на них, уже понимая, кто перед ней.

Первым ехал бронеавтомобиль, над которым развевались сразу два флага – знамя нового Халифата и другое, зелёное полотно, на котором схематические линии изображали коленопреклонённого человека. Орден Верных, самые ярые из махдистов.

Бронеавтомобили были их излюбленным средством передвижения ещё во время первого Газавата – состоявшие из них колонны покрывали огромные расстояния по пустыне и горным дорогам, врывались в города Мавритании, Мали, Алжира, Марокко, сметая слабые власти и провозглашая наступление новой эпохи. Махдисты даже к ним на Остров привезли несколько, хотя его ландшафту они совсем не подходили.

За первым бронеавтомобилем ехали другие: бронированные машины, полуоткрытые фиаты, грузовики, полные людей, а потом и большая платформа с установленными на ней динамиками. Из динамиков лилась походная песня махдистов на мотив нигерийских вере, ставших особенно популярными во время прошлой войны, когда адепты новой веры сбросили всех, кто ей противостоял, в тёплые воды Гвинейского залива. Когда вся колонна, двигавшаяся нарочито медленно, поравнялась с их домом, и Джайда, сморщившись, зажала уши руками, Замиль смогла прочитать надпись на транспаранте, растянутом на платформе под динамиками. Девиз Ордена, фраза, которую повторяли неофиты.

Замерев и словно не слыша адской какофонии и не чувствуя, как Джайда дёргает её за рукав, Замиль следила за проезжающими мимо машинами. Их было не менее двадцати. Над одними реяли флаги Ордена, на других были полотнища с короткими цитатами из Правильника. «Истина в служении».

Когда колонна исчезла из поля зрения, она наконец повернулась к Джайде и пристально посмотрела на неё. Та отняла ладони от ушей и проговорила, повысив голос, чтобы перекрыть удаляющийся шум процессии:

– Идем обратно, Замиль, они уехали.

– Уехали, – Замиль нехорошо улыбнулась ей в ответ, – но не навсегда. Давно я не видела их столько разом. Что-то возбудило орденских обезьян сегодня. И знаешь, когда я вспоминаю, что прочитала в Зеркале…

– Тише ты! – ахнула Джайда.

Её страх не удивил Замиль – репутация у орденских братьев была мрачной. Даже у них, на Острове и в Мадине, или, может быть, особенно у них. Ходили слухи, что в городе полно их тайных соглядатаев, которые сообщают обо всех, кто отозвался о несущих факел Обновлённого Учения без должного почтения или просто сказал то, что им не понравилось. Говорят, такие люди потом исчезали, а тела либо не находили вообще, либо находили обезображенными. А полиция ничего не делала – Орден Верных был над законом, или, вернее, был законом сам. Замиль встречала братьев из Ордена, в том числе, когда те, не удержав соблазнов мужской плоти, заглядывали к ним в байт-да’ара, старательно снимая перед входом чёрные перстни с мизинцев. Она не испытывала перед ними особого пиетета, считая, что слухи об их могуществе сильно преувеличены. Но, тем не менее, зеваки в кофейнях понижали голос, когда речь заходила об «несущих факел веры».

– Идём, – они вышли на лестницу, и теперь уже Замиль схватила Джайду за рукав. – Я вот подумала и поняла, что давно надо было это сделать.

– Куда ты? – Джайда, стараясь не отставать, семенила за Замиль, решительно направившейся вниз по лестнице.

– К твоему Стефано. Пришло время поговорить с ним. Странно, почему я не сделала этого раньше.

– Он не мой, – воспротивилась Джайда.

– Неважно.

«Район университетского парка», – повторил Салах про себя то, что прочитал в переписке, ещё раз оглядел кофейню, в которую зашёл, и усмехнулся. Он, конечно, знал про такие места и раньше. В больших городах северного Магриба, а особенно в Тунисе и Марокко всегда хватало людей аль-франкуфин. Которые ещё в давние, довоенные времена поглядывали на ту сторону моря. Салах смутно представлял себе, откуда они такие взялись на исконно арабской земле, но исторические экскурсы его особо и не интересовали. Просто они есть. Те, кто в беседе с друзьями чуть не половину слов произносит по-французски, кто слушает дома мурлыкающую музыку на этом языке, кто начинает утро не с честного завтрака по-магрибски, а с «пти дежёне», одевается как хлыщ и живёт как кафир.

Они в своё время мало что могли противопоставить яростной волне махдизма – старые власти в Магрибе рухнули менее чем за год. Эти «полу-арабы», как он их иногда мысленно называл, приняли Обновлённое Учение, понимая, что иначе нельзя. Но довольно быстро оказалось, что их обращение большей частью формально. Особенно у тех, кто был богат.

Они замыкались в своём кругу, создавали свои кварталы в центрах больших городов, вот того же Суса, например, Туниса или Касабланки, и жили там прежней «полу-арабской» жизнью. Учили детей французскому языку, ублажали свой слух мелодиями и фильмами неверных, и, конечно, заказывали тахриб из-за моря после того, как все легальные связи оказались прерваны. Этих людей продолжало интересовать то, что происходит в Беззаконных землях при всей мерзости их падения. На том он с ними и сошёлся, и даже здесь, в Сусе, жили многие из его хороших заказчиков, которые в своё время передавали ему хрустящие пачки истинных денаров за очередную пластинку с тем, что с точки зрения имамов было мерзким харамом.

Салах уже сам не знал, как он относится к этим «полу-арабам». Впервые ему пришлось столкнуться с ними, когда он переехал в Марокко, ища убежища от захлестнувшей мавританские пески ярости Ордена. Жил в Касабланке, потом в Танжере. Там, конечно, тоже поменялась власть, но переварить большие города махдистам было не в пример тяжелее. И в них многое оставалось по-старому. Салаха сначала неприятно поразил не-магрибский вид этих аль-франкуфин – их откровенное предпочтение культуры и даже языка неверных, очевидное лицемерие в вопросах веры. Будь он истинным махдистом, он бы таких презирал и сторонился, как зачумлённых. Но в том-то и дело, что махдистом он не стал – скепсис, который его отец проявлял к самозванному пророку с самого начала, развеивал то гипнотическое влияние, которое речи его земляка оказывали на других. А потом, в день, когда власть в Тиджикже поменялась, погибли два человека, которым он доверял больше всего в жизни. Его отец и старый шейх[1] их училища. И оба были убиты махдистами. Он бежал, навсегда покинув родной городок, и не видел, как мозги его прежних товарищей были до блеска промыты в перекроенных на новых лад школах, как всё новые и новые юнцы с горящими истовым фанатизмом глазами повторяли клятву Ордена Верных.

А он знал, что махдисты – шакалы и убийцы, и всем своим мальчишеским сердцем их ненавидел.

И оказалось, что на почве этой ненависти у него есть много общего с «полу-арабами» северомагрибских городов. Он не стал одним из них, но общался с ними слишком много, чтобы не начать понимать. Видел и их нелюбовь к новому порядку, и стремление сохранить привычный mode de vie[2], но также и то, что в вопросах заработка денег и управления эти люди были на голову выше его свихнувшихся земляков из песков Сахары. Может быть, поэтому махдисты скрепя сердце с ними считались и молчаливо позволяли им жить, как хочется. Довольно быстро оказалось, что одного только Обновлённого Учения без всякого участия экономики недостаточно для поддержки нового Халифата, даже при всём богатстве его недр.

Но даже занимая привилегированное положение в торговле и всевозможных сделках, эти люди всегда стояли под подозрением как предположительные мунафики в вопросах веры. Ярые махдисты им не доверяли, а те в ответ боялись и ненавидели их. А значит…

– Салам алейкум! – услышал он голос у входа и поднял глаза.

В кофейню вошёл мужчина примерно пятидесяти лет, плотный и с проседью в непокрытых волосах, одетый в традиционную летнюю одежду богатого тунисца – расшитая джебба поверх просторных светлых брюк. И то, и другое явно шло как костюм и, скорее всего, шитый на заказ. Не колеблясь, мужчина направился к столику в углу, за которым сидел Салах, не спрашивая разрешения, отодвинул стул и опустился напротив.

– Хорошо, что ты не опоздал. Можем поговорить.

– Алейкум ис-салам! – Салах нарочито небрежно отодвинул стаканчик с полудопитым чёрным чаем. – Мы, кажется, не знакомы, верно?

Он говорил на мушатари – общепринятом говоре Острова, но тот был настолько близок к диалекту северного Туниса, что проблем в общении с местными никогда не возникало.

– Я серьёзный человек, mon ami, – его собеседник улыбнулся, показав безупречные зубы, над которыми явно поработал хороший специалист, – ты тот, о ком я говорил с… моим другом с Аль Джазиры, а потом и с тобой. Тот, у кого есть информация о важных людях.

Салах возвратил ему улыбку, такую же непрошибаемо-вежливую. Эти полу-арабы, аль-франкуфин, такие, какими он их и помнил – сходу переходят к делу и постоянно примешивают в речь французский, словно арабский им кажется недостаточно выразительным.

– У меня есть информация о многих и многом, – ответил он, – но такие вещи как обоюдоострый нож – могут порезать неосторожного. Я хочу знать, кому и зачем это передаю. И где это потом окажется.

– Я не шучу в серьёзных разговорах, – мужчина нахмурился, – мы говорили с тобой в «коридоре», верно? Ты получил вход в него от… от нашего друга с Острова. Потому давай не будем тратить время зря и сразу перейдём к делу. Покажи, что у тебя есть – мне надо оценить.

– Так дела не ведут, – возразил Салах, – давай ты сначала назовёшь мне своё имя.

– Называй меня Амин, – сказал мужчина и глянул на Салаха, иронично прищурив глаза, но тот и бровью не повёл.

Понятно, что настоящего имени он бы тут и не услышал, но если его собеседнику хочется называться так, как в порту Суса зовут, наверное, каждого третьего… что ж, пусть будет Амин.

– Хорошо, – Салах кивнул, – давай я тебе кое-что покажу.

Он протянул руку к сумке и вытащил из неё свой уже чуть потёртый наладонник, пробежался пальцами по экрану и вывел картинку – снимок диалога.

– Посмотри вот на это.

Мужчина, назвавшийся Амином, осторожно принял устройство из его рук и скользнул глазами по диалогу, нахмурил свои густые брови, потом ещё раз прочитал его, на этот раз более внимательно.

– Интересно, – сказал он, – может быть интересно, да. Но это только отрывок, по нему почти ничего не понять.

– Есть ещё.

– Много?

– Немало.

Амин задумался, подскрёбывая идеально подравнённую щетину на подбородке, потом поднял руку, и махнул скучавшему возле стойки официанту.

– Человек! Un café glace! Большой, с мятным сахаром.

Официант встряхнулся, пробормотал что-то угодливое и побежал на кухню. Похоже, «Амина» под тем ли, другим ли именем, в этой кофейне знали неплохо, и пользовался он безусловным уважением.

Амин снова повернулся к Салаху.

– Тебе нужны деньги за то, что ты нам предложишь?

– Всем нужны деньги, таков этот мир, – Салах пожал плечами и потянулся к стаканчику с остывшим чаем. Поднял и сделал глоток. Не как дома, но пить можно.

– Всем нужны деньги, – повторил он, – но сейчас не только. Это ведь не тахриб, не фильм, не запись с музыкой. Даже не запись с блудом. От этого зависят жизни людей. В Аль-Джазире, а может, и не только.

– Ты хочешь сказать, что муташаррид заботится о жизнях людей, которых никогда и не знал? – Амин усмехнулся. – Поистине, этому миру ещё есть чем меня удивить. А если я тебе не поверю?

– Верить, не верить – дело твоё, – Салах произнёс эти слова резче, чем хотел, – но о вере я буду говорить с муллой, а не с тобой. Это не сделка о продаже наладонников или партии ката. Ублюдки затеяли что-то кровавое, и один Аллах ведает, что ещё они сотворят и до чего дойдут, если их не остановить.

– Ты ведь мавританец? – вдруг спросил Амин, резко меняя тему. – Не отнекивайся, я знаю, что да.

– Да, я из Мавритании, – кивнул Салах, – даже не собирался этого скрывать.

– Я поспрашивал… знающих людей. Ты здесь кое с кем встречался, да. Скажи вот, как же так вышло? Ты вырос в пустыне, так ведь? Или из рыбаков Нуадхибу?

– Я вырос в пустыне, – коротко ответил Салах.

– Я встречал народ оттуда, они и в Сусе живут, как и везде, – Амин сверлил его глазами, – они ярые махдисты, все как один. Да и с морем обычно не в ладах, что там, и плавать-то часто не умеют. Брось на мелководье – захлебнутся. Как же ты стал муташарридом?

– Пути Господни неисповедимы[3], – на лице Салаха не дрогнул ни один мускул, и всё же он почувствовал неприятное стеснение в груди. Амин проверял его, не доверяя, и этого следовало ожидать, но у него-то какие причины доверять этому человеку? Он ведь даже имени его настоящего не знает, а этот «Амин», судя по всему, не из последних людей в этом районе.

Словно подтверждая его слова, появился официант с заказанным напитком на подносе. Уже по самой его походке и приторному выражению лица становилось понятно – Амин тут гость важный.

Официант поставил чашку на стол, пожелал приятного аппетита и поспешно удалился. Да, неслучайно для разговора назначили именно эту кофейню – здесь его собеседника явно ценили.

Амин поднял чашку, отхлебнул и прищурился от удовольствия, кубики льда в напитке застучали о стенки.

– Давай так, – сказал он, поставив чашку на стол, – ты скажешь мне, что хочешь за информацию, и покажешь ещё что-то. А я скажу тебе, подходит ли мне твоя цена.

– Моя цена – не только деньги, – Салах покачал головой, – так случилось, что я человек, который хочет уйти на тот свет с чистой совестью… насколько это ещё возможно. Чтобы не было страшно принять суд Всеблагого. То, что у меня есть, касается больших людей Аль Джазиры, людей, которые сейчас мутят воду и мешают её с кровью. Я отдам тебе всё… за разумную цену… когда узнаю, что ты хочешь с этим делать и что это будет значить для людей на Острове.

– Ты махдист? – вдруг прямо спросил его Амин.

Салах поколебался только секунду.

– Нет.

Густые брови Амина изогнулись домиком.

– Ты же родился на земле, подарившей всему миру Избранного Воздающим, – произнёс он с нарочитым благоговением, настолько нарочитым, что сомнения в его ироничности не оставалось, – как же вышло так, что Его слово прошло мимо тебя?

– Да вот вышло, – коротко ответил Салах.

Амин задумчиво побарабанил пальцами по столику, потом взял чашку и сделал ещё глоток.

– Très bien, – сказал он наконец, – давай мы сделаем так. Ты пока дашь мне часть – то, что показывал. Я передам это… заинтересованным людям. И мы вместе подумаем, как сделать так, чтобы… плохие мусульмане не смогли плести заговоры дальше, так? Ведь нам обоим не хочется крови на благословлённой самим Махди земле Аль Джазиры, верно?

– Верно, – кивнул Салах.

– Тогда ты перебросишь мне то, что показывал, – Амин потянулся к висящей на поясе сумке, расстегнул и вытащил наладонник.

Конечно, тот был последней модели – с модным матовым корпусом и тиснёным значком на крышке. Он одним щелчком пальцев открыл крышку.

– Вот сюда. Деньгами не обижу. Плачу, конечно, en espèces[4]. Но есть одно условие.

Одно условие. У таких всегда условия – они без них шагу не ступят. Не то чтобы он ожидал другого, но ведь сейчас речь не о тахрибе, не о порченном заморском продукте. Салах невольно потянулся к сумке, в которой лежал его наладонник. Исчезнуть не поздно даже сейчас – уж в этом муравейнике труда не составит, и никто его не найдёт, ни влиятельные люди из аль-франкуфин, ни бешеные хори Ордена Верных. Да только… Он вздохнул и снова прижался лбом к окну, глядя невидящими глазами на проносящиеся мимо дома. Да только потом придётся жить, зная, что он мог сделать что-то, чтобы остановить кровожадных безумцев, и не сделал. И каково ему будет жить с этой нарывающей занозой?

Обычный гам города спал к вечеру, в автобусе ехали в основном усталые работяги, которые возвращались из богатых районов Суса и Монастира в родные трущобы Херглы. Они не обращали внимания на Салаха, да он и не выделялся никак на их фоне. Настолько, что тоже держал руку на своей поясной сумке – он за эти недели и так потерял немало, не хватало ещё обогащать какого-то карманника.

Неожиданно сумка завибрировала, как будто туда заполз огромный жук, и он вздрогнул. Потом сообразил, что это вибросообщение на наладоннике – звук-то он отключил. Неужели этот «Амин» так быстро сориентировался? Салах зевнул и нарочито небрежно скользнул глазами вокруг – рядом с ним клевал носом чернокожий парень с заплетёнными в косички волосами, сзади (он не оборачивался, осторожно скосив глаза) двое мужчин средних лет в цветастых алжирских рубахах тихо переговаривались на каком-то берберском диалекте. Никого, кто мог бы с любопытством заглядывать в переписку. Но осторожность никогда не помешает. Салах прислонился к трясущемуся окну, делая вид, что смертельно устал, вытащил устройство, держа его так, чтобы его видел только он.

На экране мигал огонёк маль-амра. Пишет неизвестный – тот, чьё имя не было забито в память устройства. Чувствуя, как что-то кольнуло под ложечкой, Салах провёл пальцем по экрану. С анонимного номера мог, конечно, написать этот «Амин» или один из его друзей, да что-то сильно быстро для них. Что ж, не прочитать – не узнать. Он ткнул ногтем в окошко.

– Салам, рафик, это опять я, – побежала по экрану голубоватая вязь, – слушай, у меня к тебе всего одна просьба. Если у тебя есть что-то на этих шейхов – не показывай этого. И не пытайся продать. Себе дороже выйдет. И расплатишься не деньгами.

– Почему ты сменил номер? – наскоро набил ответ Салах.

– Жизнь заставляет крутиться. А долго держаться за один номер или одно жилье сейчас опасно. Ты же Марсалу хорошо знаешь?

– Немного, – Салах почти не сомневался, что его собеседник – это Абдул, но что-то его неуловимо беспокоило.

– И Старого Башмачника знаешь?

– В Марсале много старых башмачников.

– Теперь на одного меньше. Смотри.

На экране появилась картинка, и Салах тихо ахнул. Это был снимок экрана со странички местных новостей. «Найден мёртвым… резко выросшая преступность… семья и друзья оплакивают…» Уже не оставалось сомнений, но он всё равно нажал, увеличивая изображение. Так и есть – не ошибся. Старина Гулям, да смилостивится Аллах над его грешной душой. Он был хитёр, но нашёлся и кто-то хитрее.

Салах ещё несколько секунд изучал небольшую заметку, хотя и так всё было понятно, потом закрыл изображение и вернулся к диалогу.

– Так что здесь невесёлые дела пошли, рафик, – продолжал писать его собеседник, – и хорошо, что ты-таки свалил. Но почему ты мне не отвечал раньше?

– Разное было, – набивать сообщения в движущемся автобусе было неудобно, и Салах, ругаясь сквозь зубы, исправлял опечатки, – хочу, чтоб это было безопасно для нас двоих.

– В мире немного осталось безопасных мест, – тут же ответил собеседник, – и Магриб к ним не относитcя. И помни, раз прибыл туда – ложись на дно и не высовывайся, не лезь в игры шейхов.

– Неудобно говорить, давай позже, – Салаха тревожил этот разговор, хотя он не мог внятно объяснить, почему. Может, усталость, или все эти люди вокруг.

– Хорошо, рафик, держись там. И помни мои слова – не лезь куда не надо.

Круглый огонёк в начале диалога погас – собеседник закрыл у себя окно сообщений. А Салах мрачно смотрел в пустой погасший экран, по-прежнему держа наладонник ниже спинки кресла. Что Абдулу понадобилось на этот раз? Он пишет ему сразу после разговора с «Амином» – как будто почувствовал. Или что-то узнал? И зачем он кинул ему сообщение о смерти Гуляма? В голове тут же промелькнули слышанные ранее истории – к изображениям в маль-амр часто цеплялись «якори», по которым можно было отследить человека, нажавшего на картинку. Но чушь, не станет же Абдул… А слухов о Зеркале и сыскных способностях «хорей» ходило много, вплоть до того, что они могли внедрить в наладонник программку, которая записывала и передавала разговоры людей. Правда или брешут? Кто же знает, но наиболее недоверчивые требовали перед важным разговором вынуть батарею из наладонника. Гулям, кстати, так делал, и сильно это ему помогло?

Салах щелчком выключил устройство и осторожно запихнул его назад в сумку. Вечер синел за стёклами автобуса, клубясь вокруг болезненно-ярких огней. Это Африка, можно сказать, его дом. Но этот дом давно прекратил быть безопасным.

Вроде и привыкший к долгим дорогам – по суше ли, по морю, Салах все равно ощущал себя вымотанным, когда, выйдя из автобуса в Хергле, брёл по окутанному приглушенным сумеречным светом кварталу к их дому. Вокруг оживлённая сутолока, зеленоватые огоньки аптек, терпкий дым шиш, курящихся на столиках в чайных, запахи жареного мяса и картофеля, мозаика лиц (в основном, чёрных). Группа подростков в покрытых пятнами пота футболках возвращалась с футбольного поля, сидевший на углу парень смотрел на прохожих осоловелыми глазами, явно затянувшись чем-то запрещённым, несколько мужчин вились вокруг двух закрывавших магазин продавщиц в широких нигерийских платьях, перебрасываясь с ними шуточками на каком-то африканском языке. Он любил такие места – в них прошла большая часть его жизни, от Нуакшота до Мадины. Но сейчас ему просто хотелось прийти домой, заварить себе чай по-мавритански и посидеть, собираясь с мыслями. Вот ещё немного и…

– Они забрали свои наладонники, Салах! – встретила его на пороге Таонга. Она смотрела на него расширившимися глазами, её подведённые фиолетовым губы дрожали не то от гнева, не то от страха, – они пришли вдвоём, эта беломазая дрянь и Джайда с ней, и сначала говорили, а потом она наставила на меня «тычок» и…

Бара наик. Вот и отдохнул.

– Подожди, не торопись, – Салах устало поднял руку, – давай присядем. Расскажи мне по порядку. Хотя стоп… где печка? Сначала сделаю чай.

Семь бед – один ответ.

– Значит всё решено? – отстучал он осторожно и вытер пот со лба. Жарко, конечно, но почему-то кажется, что потеет он не от этого. Судорожно оглянувшись по сторонам, он на секунду подумал, что стены его кабинета так близко, они давят на него, и он здесь как в тюремной камере. Хотя, дай Аллах чтобы другой тюремной камеры он никогда не знал!

Снова глянув на экран наладонника, он увидел, что по нему скользит из стороны в сторону нарисованный калам – человек с той стороны что-то писал. Наконец, строки высветились.

– Дураки из Мадины и правда решили устроить на Острове небольшой инкилаб[5]. Мы пока знаем не всё, конечно, но главное есть. Они организовали всё то дерьмо, в котором вы там купаетесь. И остановили сообщение между Магрибом и Аль Джазирой. И отправили своих гонцов на ту сторону моря. Теперь мы можем это доказать.

– Зачем? – он глубоко вздохнул, подумав, что тут всё ещё хуже, чем он предполагал.

Они хотят вплести сюда и Союз обновления – страны, с которыми у Халифата оборваны все связи. Интересно, идёт ли речь о Франции?

– Затем, что они мешают жить нам, вам, всем. Давай без лишних вопросов, рафик.

– Я спрашивал, зачем они отправили своих людей за море? – внезапно он почувствовал себя лишним. Как посредник, чьё дело сделано, и который теперь может только отойти в сторону, чтобы не мешать почтенным людям праздновать удачную сделку.

– Аллах ведает. Явно не для чего-то хорошего. Но нас это не интересует. Смотри, роис, ты сейчас сидишь тихо и смотришь, что происходит в Марсале. Как ведут себя люди, какие проповеди задвигают уличные дервиши и имамы в мечетях, что пишется в новостях. И главное – как ведут себя «хори» и все прочие, кого они навели на Марсалу. Сам мне не пишешь никуда. Я с тобой свяжусь позже, ты расскажешь, какие новости.

– А что с этим дружком Таонги? Абдул-Кадером?

– Мавр сделал своё дело – мавр может уйти.

Собеседник вышел из разговора, и пару секунд спустя окошко самоуничтожилось. Осторожен.

«Мавр сделал своё дело – мавр может уйти» – он, вроде бы, слышал эти слова. Но откуда они и что значат?

– Вот так, – пальцы Замиль танцевали по экрану, она вспоминала забытое чувство, – теперь, когда мы будем с кем-то говорить, нас не подслушают. Видишь метёлочку в правом углу экрана? Она всё счистит.

Последние слова относились к Джайде. Та сидела рядом и кивала, глядя на манипуляции Замиль округлившимися глазами. Для неё, и наладонник-то получившей в свои руки только в доме Зарият, всё это, должно быть, выглядело волшебством.

– Допустим, – кивнул Стефано. Он перешёл на родной язык в общении с ней и лишь иногда бросал короткие реплики в сторону на арабском, поясняя Джайде, что происходит, – хотя я бы не был так уверен. «Хори» хитрые и в этих штучках разбираются – не сравнить с нами. Но не сработают ли эти «метёлки» и для тех, кто решит выйти с нами на связь? Вдруг человек не успеет записать контакты, он ведь тоже нас потом не найдёт.

– Найдёт, – уверенно сказала Замиль.

– Как?

А вот если бы она ещё знала работу тёмной стороны Зеркала так же хорошо, как пыталась это показать. Всё, что они делали, было чистой импровизацией, собственно, так было с того момента, как она подключила шнур для сброса данных к наладоннику обкурившегося шейха. Пока что это не привело ни к чему хорошему, и с чего бы считать, что дальше будет лучше? Замиль одолевали сомнения, и только мысль, что, если ничего не делать, она застрянет в этой жуткой африканской дыре, придавала ей решимости.

К Стефано они пошли вместе с Джайдой – рыбак успел по-своему привязаться к малийке, хотя Замиль никак не могла понять, спят они уже вместе или нет. Но и не это сейчас важно. На неё он сначала смотрел подозрительно, но она смогла рассеять его сомнения, как могла. Перейдя на итальянский с сочным сицилийским привкусом – это оказалось неожиданно приятно – она раскрыла перед ним душу даже больше, чем намеревалась. В конце концов, так ли уж они отличались? Оба – обломки прежней, довоенной жизни, встроенные в лицемерно-фанатичный мир нового Халифата, оба втайне его ненавидели, оба тосковали по миру, который навсегда ушёл. Она рассказала Стефано о том, что украла у шейхов, о заговоре, зревшем на Острове, о желании шейхов умыть его кровью и плеснуть масла на вяло тлевшие угли Газавата. И видела, как это его взволновало. Сидя вокруг крошечного столика в его такой же крошечной комнатке, они разработали план и спустя два дня начали претворять его в жизнь.

Отобрать свои наладонники у Салаха, дождавшись, пока он уйдёт, оказалось самой простой частью плана. Как и тайком перенести свои вещи на катер Стефано, стоявший на приколе в рыбацком порту Херглы. А вот дальше…

– Если мы знаем, что и взрыв в Марсале, и всё остальное в вилайете загодя готовилось этими ублюдками, то можем просто вбросить эти данные в Зеркало, – сказал Стефано, – такое не может остаться без последствий. Закрытие портов разрушает экономику и по эту сторону моря, и по ту. Много людей недовольны, даже магрибцы. Кроме того, они организовали взрыв в Марсале, да и прочее тоже. Если все об этом узнают…

– Мы уже говорили, – прервала его Замиль, – про взрыв в том, что я скопировала, нет ничего. Мы можем подозревать, но это не доказательство. Нет, мы выставим это на продажу. На тёмной стороне Зеркала должен найтись покупатель.

– А если не найдётся? Если всё начнётся раньше, чем мы успеем это продать? И кому мы это продадим? Вдруг покупатель будет подосланным ублюдком из Ордена Верных? Который скроет информацию, да ещё и нас «хорям» сдаст.

Они сидели в небольшом кубрике на «Грифоне», тайком переселились сюда позавчера. Здесь было ещё теснее, чем в их квартирке, но выбирать не приходилось, безопасность важнее. Теперь и Салах, и эта жирная сука Таонга наверняка в ярости, ведь они решились действовать самостоятельно. Но сделать они им ничего не смогут, даже если догадались, где они скрылись. Стефано, хранивший пистолет в рубке, как-нибудь прогонит со своего катера нежеланных гостей. Кроме того – деньги. Оплата за их конуру шла понедельно, оставалось ещё два дня, и если всё затянется, следующую неделю они будут жить на этом корыте бесплатно. Замиль не могла не думать с тревогой о том, как истончаются её финансовые запасы. Она, конечно, забрала деньги, которые собиралась отдать Салаху за перевоз на другую сторону моря, но всё равно… Что она будет делать в чужом городе без динара за душой? А что она будет делать там, по другую сторону моря? Но эту мысль она от себя гнала.

– Должен найтись, – упрямо повторила Замиль, – ты же сам говорил, многие здесь недовольны закрытием портов. Да и личных врагов у таких людей обычно много. Надо только подождать…

– Ты читала новости? – перебил её Стефано. – Ты знаешь, что происходит?

Замиль знала. Она прочитала последние новости ещё в той кофейне, вместе с Джайдой, а потом уже по своему наладоннику, который отобрала у Таонги.

– Подождём немного, – сказала она наконец, – если никто не откликнется… можем сделать так, как ты хотел. Но ты же поможешь мне, Стефано? Отвезёшь меня?

– Помогу, – сидевший на койке напротив неё Стефано кивнул, хотя, на взгляд Замиль, без особой уверенности, – помогу. Нам надо держаться вместе.

Замиль поднялась.

– Я пройдусь, – сказала она, – хочу подышать свежим воздухом. Проветрю мысли, может, что-то придёт в голову. Не обижайся, но у тебя тут тесновато, Стефано.

– Здесь не гостиница, – криво ухмыльнулся рыбак, – но с парнями мы как-то помещались. Хорошо, но будь осторожна. Хергла – не Мадина, народ здесь пёстрый.

Замиль шагнула к открытой двери кубрика и кивнула Джайде:

– Давай пройдёмся, чего здесь рассиживаться.

К её удивлению, малийка покачала головой.

– Я останусь тут с Ситифаном. Извини, Замиль, мне сейчас не хочется гулять.

Немного опешив, она пожала плечами и вышла наружу.

Они были в том же порту Херглы – маленьком, как определил его Стефано, потому что основным центром судоходства служил порт, собственно, Суса. Туда заходили сухогрузы и танкеры из Леванта и ещё более далёких краёв, а здесь швартовались в основном или рыбацкие судёнышки, или небольшие пассажирские катера, перевозившие людей вдоль побережья.

Стефано перегнал катер на другую сторону порта из соображений безопасности, хотя за это и потребовалось доплатить. Впрочем, как сказал он ей, найти их всё равно не составит труда.

Сойдя на причал по шаткой лесенке, Замиль замерла, не зная, куда точно ей идти. Романтика порта с запахом рыбы, горючего и со сдобренным отборной руганью грузчиков многоголосым гомоном её мало привлекала. Выловив из сумки наладонник, она в два щелчка открыла загруженную карту. Хергла, поглощённая разросшейся агломерацией Суса, даже сейчас оставалась тем, чем, видимо, была всегда – магрибским портовым городком. Только что после всех потрясений прошлого века её население не только увеличилось, но и «потемнело» – здесь осело множество выходцев из африканских глубин.

И выйдя на ведущую к порту улицу Мизар-де-сиди-Салах, она увидела, что не менее половины лиц вокруг чёрные. До неё то и дело долетали обрывки разговоров, тунисский диалект мешался с бедуинскими наречиями Сахары, ломаным французским и какой-то дремучей африканской тарабарщиной.

Пройдя пару сотен метров, Замиль вдруг поняла, что её неуловимо смущало. Почти не было женщин. Только у уличного лотка с закусками стояла полная африканка, замотанная несмотря на жару в плотное платье чадского покроя. Если разобраться, то это и понятно – что женщинам здесь делать, жилых домов в этом районе нет, а портовые профессии, в основном, дело мужское. Но она всё равно поёжилась, сообразив, что дважды выделяется на общем фоне – как женщина и как белокожая. Кажется, ей уже пару раз бросали вслед какие-то сальные замечания, но она, погруженная в свои мысли, на них не реагировала. А сейчас вдруг застыла, глядя, как ей навстречу движутся два невысоких крепыша в потёртых джинсах и неряшливых футболках поверх.

Замиль обычно не боялась мужчин – слишком часто сталкивалась с ними и хорошо представляла, чего можно ждать. Но сейчас её пальцы невольно скользнули на пояс и начали судорожно расстёгивать застёжку сумочки, где лежал «тычок». Положить бы его так, чтобы можно было быстро вытянуть!

Она напряглась, когда мужчины поравнялись с ней, нащупав-таки в последний момент рукоятку, но те просто прошли мимо, хотя тот, что был ближе, облапал её взглядом.

«Похотливые кобели», – выругалась про себя Замиль и осторожно поправила хиджаб, потом платье, стараясь заставить себя выглядеть как можно более скромно. У Зарият их учили владеть своим телом, двигаться так, чтобы мужчины оборачивались вслед, и теперь она с досадой поняла, что выкинуть из головы эту науку не получается.

«Ты видишь, что происходит», – сказал ей Стефано, и Замиль это, конечно, видела. Успела почитать новости. Покинутый ими вилайет Аль Джазира бурлил – тут и там происходили нападки на «старых людей», поджоги церквей, даже действовавших в полном согласии с законами, Орден Верных организовал автопробеги по всем центральным городам, подобный тому, что они видели здесь. Как и предсказывал Стефано, долго держать закрытыми порты не получалось, потому что на них была завязана экономика всего Острова, но правила входа и выхода ужесточили. Формально, потому что могли проникнуть «враги Закона» (Закона Махди, конечно), хотя все понимали, что это чушь. Откуда они могли проникнуть на Остров, с Луны? Беззаконные земли по ту сторону моря давно прервали всякую связь с новым Халифатом. Нет, это вновь пытались отследить муташарридов и прочих нарушителей фикха. Ведь они ввозят в вилайет скверну! Мерзкий харам! Кто бы мог подумать? Да уже не первый год как ввозят, но лицемеры сделали вид, что только сейчас это обнаружили.

Замиль не очень волновало то, что происходит в Мадине и вообще на Острове. С чего бы? Она много лет думала о нём как о «помойке», в которой вынуждена жить, а теперь покинула его, и хотя бы это было навсегда. А вот Стефано другой. Немного поговорив с ним, она убедилась, что старый рыбак действительно привязан к родной земле – даже такой, какой она стала под знаменем Даулят-аль-Канун. И он…

– Кто у нас такой белый и сладкий? – услышала она вдруг голос и, подняв голову, вздрогнула.

Перед ней стоял высокий темнокожий мужчина в рабочей одежде и сально ей ухмылялся. Замиль попыталась его обойти, но он шагнул в сторону, преграждая ей дорогу. Она тихо выругалась про себя и осторожно потянула руку к сумочке. Проблема не только в том, чтобы успеть вовремя вытащить «тычок», но и в том, что женщинам запрещалось владеть этим (и вообще любым) оружием. Конечно, в Мадине на это смотрели сквозь пальцы, особенно в её районе, но кто его знает, как здесь?

– Дай пройти, сайиди, – тихо сказала она на тунисском диалекте.

– Ты правда торопишься? – он протянул руку и схватил её за плечо. – Куда? Женщина не ходит одна, если не ищет мужчину. Ну, а я тут.

Замиль видела, как некоторые прохожие оборачиваются к ним, но никто торопился вмешаться. Впрочем, с чего бы? Что плохого в том, что здоровый мужчина предлагает себя женщине, которая идёт одна? Чего такая женщина ожидает?

Она колебалась. Уже успев нащупать рукоятку «тычка», не торопилась вытягивать. Вряд ли в порту особенно любили полицию, конечно, но всё же не стоит провоцировать. Иногда в прошлом ей помогали и взятые в юные годы уроки тайского бокса, но это на крайний случай. Она резко повернулась, сбрасывая руку с плеча.

– У меня есть мужчина, сайиди. Поищи себе другую компанию.

– Что ж он за тобой не смотрит? По-моему, ты врёшь, – мужчина снова шагнул за ней, попробовав обхватить за плечо, но Замиль быстро сделала шаг в сторону, а потом проскочила вперёд.

– А ну, погоди! – игривое настроение у мужчины быстро сменилось гневом, он сделал шаг за ней, и Замиль резким движением вытащила «тычок» из сумочки.

– Ах ты, сучка! – вид оружия привёл мужчину в ярость, и Замиль ощутила липкий страх.

Убежать в таком платье она от него не сможет, но, если выстрелить ему в ногу, он не сможет её сразу преследовать. Правда, он в джинсах, так что нужно попасть в край…

– Не лезь ты к ней! – раздался вдруг голос позади, и мужчина обернулся.

Ещё двое мужчин среднего возраста, одетых в рабочую моряцкую одежду, вышли из лавочки за их спиной, один из них сделал шаг в направлении её навязчивого ухажёра. Он был плотным, с проседью в волосах и выглядел как типичный тунисец.

– Тебе-то что до этой кахабы?

– Не люблю, когда так хватают за руки честных девиц, – ответил тот, делая шаг в их сторону, – не тому меня учили.

– Честных девиц! – мужчина чуть не захлебнулся. – Найек, да у неё «тычок» в сумке!

Замиль вздрогнула, поспешно пряча оружие. Отвлёкшийся мужчина позволил ей проскользнуть мимо него, и она тут же сделала несколько шагов, подобрав путавшееся платье.

– Спасибо, сайиди, – выкрикнула она, – мне надо идти… меня ждёт… муж.

Она услышала, как двое или трое мужчин заговорили одновременно, и с облегчением поняла, что они вместо того, чтобы лезть к ней дальше, вступили друг с другом в перебранку. Кажется, по поводу того, допустимо ли женщинам носить «тычок», или это харам. Замиль так быстро, как могла, засеменила по улице и заскочила за первый попавшийся поворот. Найек, до чего же паскудное место!

Не то чтобы к ней в Мадине не цеплялись, собственно, цеплялись постоянно, что она приписывала своему платью непотребной женщины, но это же платье давало ей и преимущество. Непотребную женщину никто не торопился защищать, но и позволялось ей больше, чем другим – например, активно защищаться. Однажды она даже выбила колено обжевавшемуся ката парню, который пытался затащить её в подворотню. Но здесь она выглядит как приличная женщина, и всё равно…

Она глубоко вздохнула и огляделась. Сейчас она стояла в небольшом переулке, отходившим от улицы Хабиба аль Камеля, здания вокруг были служебные. Склад, какой-то офис с изображением рыбы на двери, аптека с облупившейся вывеской. И рядом столики. То ли закусочная, то ли чайная. Замиль вздохнула, ещё раз поправила хиджаб, стараясь натянуть так, чтобы выглядеть скромнее, и направилась к ним. Хоть кофе-то ей позволят выпить, не цепляясь, интересно?

Она опустилась за свободный столик. Сидевший напротив мужчина, задумчиво жевавший бургер, посмотрел на неё, но никак не отреагировал на её появление, и она глубоко вздохнула. Да уж, по Марсале-то гулять было приятнее. И даже по Мадине. Вот уж кто бы подумал, что Замиль будет скучать.

Неожиданно она услышала тихое жужжание из своей сумки. Оцепенев на минутку, вспомнила. Наладонник, конечно. Она забыла отключить звуковые оповещения. Кто-то написал!

Она лихорадочно зашарила в отделениях, нащупав устройство, вытянула и глянула на горевшие голубым окошки маль-амр. Сообщения было сразу два, и оба от незнакомых адресатов.

«Делай что хочешь, но не вздумай продавать то, что украла», – говорило одно, без подписи.

Второе же было уведомление. Кто-то увидел её объявление и написал ей.

– И тогда ты позвонишь мне, – закончил Салах.

Таонга кивнула, кусая губы. Салах в очередной раз подумал, что она бы сейчас побледнела, если бы не была чернокожей. Хотя ничего опасного он ей не предлагал. Но Таонга всегда была осторожна до трусливости, и весь их отчаянный побег оказался для неё тяжёлым испытанием.

Они сидели за столиком напротив их кухонного бокса, как водится, перед чайником и пустыми чашечками из-под чая. Рядом с Салахом лежал его наладонник, и он иногда рассеянно касался пальцем экрана, не давая ему погаснуть.

– Просто передашь им, что я сказал, – повторил Салах, – и, ради Аллаха, не выходи из себя. Я знаю, что ты думаешь о Замиль, но если ты кинешься на неё, и она прострелит тебе вторую ногу, никому из нас легче не будет.

– А если… мне надо будет защищаться? – произнесла Таонга сдавленным голосом, и её губы искривила нехорошая усмешка. – Она же бешеная. Кто знает?

– Все имеют право защищаться, но… – Салах поколебался, – там будет Ситифан. Я знаю, вы давно знакомы. Он удержит её в узде. Он всегда был разумным человеком.

Салах практически не сомневался, что в своё время нигерийка спала с Ситифаном, но не видел смысла спрашивать её об этом. Что за птица Таонга, он знал с самого начала их знакомства, так что уж теперь возмущаться, что она не вела себя как сайида[1]. Ради справедливости, никогда таковую из себя и не изображала.

– С Ситифаном проблем не будет, – Таонга покачала головой, – или может, не было бы раньше, но сейчас… К нему и Джайда ещё прилепилась. Аллах ведает, что у него сейчас на уме.

– Не только Аллах, – теперь уже Салах усмехнулся, – я же говорил с ним. Он хороший человек, но назрани. Боится Газавата, боится за своих, там, в Марсале… Не знает, куда ему. По ту сторону моря, как Замиль, не решается, а здесь плохо.

Внезапное бегство их товарищей, которое разъярило Таонгу – неудивительно, учитывая, что Замиль второй раз навела на неё ствол «тычка», когда отбирала свой наладонник – его самого оставило спокойным. В конце концов, эти две девки были во всей их авантюре были скорее балластом, чем подмогой. Если они просто исчезнут… ну, значит исчезнут. Беда только, что старого дурака Ситифана потащили за собой, а значит, рассчитывать на его катер уже не приходится. Салах достаточно быстро выяснил, что из Херглы «Грифон» не уплывал, просто встал на прикол в другом месте – старые связи в порту в очередной раз пригодились. Но в любом случае, рвать со старым рыбаком сейчас не стоит, если надо сохранить возможность бежать по морю. Эх, как же не хватает сейчас его «Диб-аль-сахра». Кто бы привёл катер в Херглу! Но никто не возьмётся – опасно, да и денег лишних не так много.

– Я пойду? – несмело спросила Таонга, и Салах в очередной раз удивился, как эта бойкая баба, выгрызавшая себе по кускам жизнь, иногда оказывалась способна тушеваться и смотреть на него как на того, кто может отдавать приказы. Воистину, правильно сказало было в Кур’ане, что…

– Иди, – коротко сказал он ей, и та поднялась.

На секунду ему показалось, что она колеблется, желая что-то сказать. Но Таонга в итоге лишь пожала плечами, кивнула и нагнулась к подставке для обуви, подцепила свои сандалии.

– Подожди! – вдруг окликнул её Салах.

Пошарив в сумке, он вытянул оттуда «тычок» за серебристый ствол и протянул его женщине. Таонга недоумённо посмотрела на него.

– Возьми! – сказал он. – Так будешь чувствовать себя уверенней. Но не используй его просто так. Даже если захочется.

Таонга приняла протянутое ей оружие, но Салаху не понравилась мелькнувшая на её губах усмешка. Ох, только бы она не наделала сейчас глупостей!

На самом деле он дал «тычок» по мгновенному порыву, чтобы Таонга ощутила себя в большей безопасности, почти не сомневаясь, что на деле ей ничего не грозит. Ситифан не держит на неё зуб, у него нет на то причин, и они наверняка поговорят очень мило, Джайда – просто глупая девочка, но вот Замиль… В очередной раз мысль об этой белой девке с дразняще-самоуверенной улыбкой вызвала у него странную смесь чувств. Он так и не попробовал её, хотя та сама предлагала ему своё тело, а он женщине в таких случаях обычно не отказывал. И не то что бы она его совсем не волновала, но… в ней ощущалось что-то неправильное, что-то, что его настораживало. Она была не из его мира, и дело даже не в цвете её кожи, не только в нём. Она…

Так, ладно, хватит, есть серьёзные дела.

Салах подхватил наладонник и ещё раз, скорее из предосторожности, чем по необходимости, проверил «метёлку». Хитрая программа делала очень сложным процесс извлечения из Зеркала удалённых диалогов, сложным, но… не факт, что невозможным. Ему оставалось лишь догадываться, натравили ли на него «хорей», и если да, то какого уровня. Для парня из Тиджикжи он неплохо освоил современную технику, но всё же многие её хитрости и до сих пор остаются непонятными. Или оборачиваются против своего владельца – несчастный Гулям не дал бы соврать.

Слишком много всего на его наладоннике: разговоры с Абдулом, который по-прежнему укрывался где-то на Острове, хотя не говорил, где; с «Амином», лощёным снобом, который уже два раза заходил поговорить с ним из разных мест и с разных номеров; и Фаик, которого отрекомендовала ему Таонга, и через которого он на «Амина», собственно, и вышел.

Пальцы покалывало дрожью ожидания. Захотелось курить – надо же, больше десяти лет как бросил, а до сих пор тянет, вот ведь проклятое зелье – и он решил заварить себе ещё чая.

«Амин» написал, что вопрос с продажей разговоров шейхов Аль Джазиры почти решён, и ему надо будет только явиться в нужное место со своим наладонником. Он предлагал хороший вариант – сказал, что получится прижать хвост этим ублюдкам из Мадины, восстановить торговую связь с Островом, а Салах ещё и деньги за это получит. И не только деньги – когда он осторожно спросил, нет ли возможности приобрести документы, которые бы позволяли перемещаться между разными вилайетами или даже за границы Халифата без проблем, «Амин» предложил сделать такие документы в счёт уплаты за компромат. Если так, то всё звучит просто слишком хорошо – они покинут вилайет, даже чуть разбогатев, затеряются где-то в Танжере, может, доедут даже до Прайи или Котону, а потом, когда всё чуть затихнет, можно и вернуться в Аль Джазиру.

И вот Абдул – Абдул ли? – пишет ему с незнакомого номера, убеждая не продавать никакой информации и не подставляться «хорям». Салах почувствовал, как неприятно тянет где-то внизу живота. Жизнь муташаррида, конечно, всегда таила в себе опасности, можно уже было и привыкнуть, но чувство, что им заинтересовались большие люди, было от того не менее неприятным.

С запоздалым сожалением он подумал, что, возможно, следовало не Таонгу посылать к Ситифану, а сходить к нему самому. В принципе, она взяла свой наладонник, ещё не поздно ей позвонить, и…

Он тряхнул головой, подхватил со стола сумку, запихал в неё наладонник. Надо пройтись. От сидения в этой конуре только мозги створожатся, и точно не прибавится свежих идей.

Улочки Херглы в этот час были малолюдны, что и неудивительно, но Салах едва обращал внимание на липкий жар, стекавший по спине струйками горячего пота. Не тому, кто вырос среди песков Сахары, бояться африканского солнца. Не раскрывая карту на наладоннике, он медленно двигался в направлении порта по памяти, сворачивая иногда не туда и делая петли.

Интересный всё же городок эта Хергла – отражение Африки, перепаханной Обновлённым Учением, выбросившей знамя Махди, но так и оставшейся Африкой. Вот идёт женщина, закутанная с ног до головы, видать, муж из истовых, но он-то хорошо знает, что здесь есть квартиры, где можно попробовать настоящий африканский грех, чёрный и горячий, от которого в крови словно начинает стучать пигмейский там-там, а обезумевшее тело корчится в судорогах блаженства. Есть ли здесь противоречие с грозными проповедями имамов? Если и есть, переселенцы из экваториальных глубин к берегам срединного моря его не видят.

Увлёкшийся своими мыслями, Салах не сразу почувствовал дразнящее беспокойство, назойливой мушкой вившееся перед глазами. Что-то не так. И довольно быстро понял, что. Точнее, кто. Человек, который уже некоторое время маячил в поле его зрения. Он увидел его первый раз, когда, поняв, что свернул не в ту улочку, развернулся, чтобы выйти назад. И потом, когда остановился купить у лотка воды с лимоном и льдом.

В груди что-то кольнуло, и рука Салаха скользнула к пристёгнутой к поясу сумке. Найек, там же сейчас ничего нет – его пистолет так и остался на их катере, а «тычок» он собственноручно отдал Таонге. Нож, конечно, на месте, но…

Остановившись с пластиковым стаканчиком в руках, он прихлёбывал лимонную воду с крошечными кусочками тающего льда и думал. Прежде всего, за ним действительно следят или ему просто кажется? Хорошо бы, конечно, списать всё на разыгравшееся воображение, но нет – чутью своему Салах привык доверять, и оно его редко подводило. А чутье говорило однозначно – человек, на которого он пару раз натыкался в разных местах, вёл себя именно как тот, кто идёт за кем-то следом. Но кто мог идти за ним следом и зачем?

Конечно, Хергла имела дурную репутацию – здесь хватало таких, кто мог проследить за тобой до безлюдного местечка, чтобы там ткнуть ножом под ложечку и унести с собой всё ценное, пока ты корчишься в собственной крови. Таким его было не удивить, но… нет. Едва ли. Мелкие хищники местных улиц выходили на охоту, когда темнело, да и подбирать старались птиц поярче. Он же в своих потрёпанных рабочих джинсах и линялой футболке едва ли выглядел как дорогой приз. Тогда кто? Люди, которых послал «Амин»? Или кто-то из Ордена? Невольно он сжал в руках стаканчик так, что тот треснул, и остатки воды пролились сквозь пальцы на раскалённый асфальт.

Своего преследователя он видел лишь мельком – невысокий, коренастый, чернокожий мужчина с бритой головой, кажется, в руке было что-то вроде ремённой сумки… в которой, с немалой долей вероятности, было оружие.

Что ж, так или иначе торчать здесь на солнцепёке смысла нет. Выбросив смятый стаканчик на обочину (в Хергле не очень затруднялись расстановкой урн), Салах запустил руку в волосы, встрепал их, вытер пот со лба и двинулся дальше. Не стоит показывать, что он заметил слежку. Эффект неожиданности можно повернуть и в другую сторону.

Уже случалось так, что за ним следили – жизнь на грани закона готовит к таким приключениям, но обычно это была уголовная шпана, разговор с которой был короток. Или ты их, или они тебя. Знать бы, с кем столкнулся теперь?

Салах решил идти дальше к порту – слишком поздно возвращаться домой, и не факт, что там будет безопаснее – но не выходить на катер Ситифана, пока или не отвяжется от «хвоста» за спиной, или… ну, уж как получится.

Был, конечно, и плюс – чем ближе к порту, тем более людными становились улочки. Салах проходил мимо дешёвых забегаловок, откуда тянуло жареной рыбой и картошкой, мастерских, магазинчиков мобильной связи, каких-то мутных контор. Он не старался запутать преследователя намеренно – всё-таки, хорошо бы узнать, что это за фрукт – и даже не оглядывался, стараясь выглядеть настолько естественно, насколько мог. Но по спине несмотря на палящий жар то и дело пробегал холодок.

Хергла не относилась к самым безопасным местам вилайета, скорее к тем, на которые власти махнули рукой. Полиция здесь бывала, иногда, но больше думала о собственной безопасности, чем о поиске преступников. Вряд ли, конечно, на него нападут вот так, среди бела дня и когда вокруг людно, но вот просто пальнуть в спину…

Иногда мысль бывает материальна – Салах подумал, что этот тип за спиной может просто выстрелить в него и исчезнуть в одной из портовых улочек. И что надо бы выйти на максимально людную. Повернул в узкий проулок, и в ту же секунду услышал тихий хлопок, а где-то выше лопатки в него ввинтился горячий бурав, застилая глаза алой пеленой боли. Стена и обшарпанная дверь как будто сами прыгнули ему в лицо, небо потонуло в крике.

– Что это за дерьмо происходит?

Собеседник не счёл нужным начать разговор хотя бы с самого формального приветствия, и он почувствовал гнев. Гнев, смешанный со страхом, ибо что-то испугало «Амина». А что плохо для него…

– Скажи подробнее, о чём ты, я не понимаю, – отстучал он, тревожно глядя на незакрытую дверь кабинета. Поднявшись, он положил наладонник так, чтобы его не было видно случайно проходившему мимо кабинета человеку, дошёл до двери, осторожно прикрыл её, подумав, не щёлкнуть ли и замком. Но закрытая на замок дверь покажется только подозрительной. Найек, да он уже никому тут не доверяет!

Между тем его собеседник продолжал писать, и взяв наладонник в руку, он похолодел.

– Этот мавританский верблюд в каком-то поганом госпитале с двумя пулями в спине. Кто-то стрелял в него на улице, да не дострелил. Что за дерьмо? Кто-то знает, что он в Сусе? Откуда? Знает, и с кем он встречается, и что делает, и где живёт?

Метёлочка уже вычищала начало текста – человек на том конце явно не хотел ничем рисковать. Зачем-то прокашлявшись, словно собирался говорить голосом, он осторожно набрал:

– Но разве это не вы? Ты же сказал тогда в конце что-то про «мавр должен уйти»?

– Идиот! Мы так не работаем! Да и толку убивать его перед тем, как он успел передать нам то, что у него есть? Кто-то знает, что Таонга и её дружок в Сусе, и кто-то их выследил и хочет убрать. И я хочу знать, как это могло произойти.

Знать хочет, высокомерный ублюдок. Нахмурившись, он отстучал ногтем:

– Я тоже хочу знать, но, к сожалению, джинна у меня нет. Я в Марсале, как мне узнать, что происходит в Сусе?

Собеседник продолжал набирать текст, явно не дожидаясь его ответа:

– Таонга написала, что часть информации, а может, и вся, у какой-то Замиль? Что это значит? Сколько шлюх вовлечены в это дело, и кому ещё они могут продавать информацию?

Он нахмурился. Имя ни о чем ему не говорило.

– Я не знаю никакой Замиль. Всё, что у меня есть, я тебе передал. Что вы будете делать сейчас?

– Посоветуюсь. Надо всё обдумать.

И его собеседник отключился.

– Мы должны ответить этому человеку, – в который раз пыталась убедить Стефано она.

Скоро час, они сидят, так и никуда не сдвинулись. Никогда ещё Замиль не было так трудно усидеть на месте, как сейчас. Она бы, наверное, вскочила и начала метаться из угла в угол, но кубрик на катере Стефано просто не давал для этого места. Потому она примостилась на краешке кровати, потрясая перед носом у рыбака своим наладонником.

– Дай я сам гляну всё-таки, – сказал Стефано и подхватил устройство здоровой рукой.

Замиль передала его, неохотно, но без сопротивления, и в следующую секунду с запозданием поняла, что не стёрла сообщение Салаха, и старый рыбак сейчас его увидит.

Он и увидел. Густые с проседью брови Стефано сначала сошлись к переносице, а потом взлетели вверх. Он, видимо, разбирал написанное.

– Тебе писал и Салах, – сказал он, без вопросительной интонации.

– Да что нам до него, – раздражённо махнула рукой Замиль, изо всех сил пытаясь показать, что тут и говорить не о чем, – смотри, мне ответили, приглашают поговорить в «коридор».

– Салах пишет, чтобы ты не трогала ту пакость, что украла у этого шейха, – Стефано как будто не услышал её слов, и девушка поморщилась.

Украла, да – она же действительно их украла, но то, что в глазах этого старого сицилийца она теперь не просто шлюха, но шлюха-воровка, язвило Замиль сильнее, чем она сама этого ожидала.

Стефано, положив наладонник на столик, осторожно листал окошко разговора пальцами здоровой руки.

– Этот твой собеседник, который откликнулся на сообщение, не поставил «метёлки»? Почему?

– Откуда я знаю? – Замиль опять почувствовала, что её охватывает бессильный гнев, как тогда, в Мадине.

Всё казалось так близко – продать… добытое и оказаться на другом берегу моря. Но в итоге её уносило всё дальше и дальше – в дыру марсальской ночлежки, в трущобы Херглы, в жаркие и смрадные глубины ненавистного Халифата. Словно болото, которое затягивает тем сильнее, чем больше пытаешься из него выбраться – вспомнилось сравнение из прочитанной в детстве книги.

Замиль сжала кулаки.

– Послушай, – снова заговорила она, и ей самой не понравилось, как звучит её голос – почти умоляюще, – мы не в Аль Джазире. Здесь нас не ищут. Если есть желающие купить информацию, можно просто продать её им. И бежать отсюда. Неужели тебе-то самому нравится эта африканская помойка?

– Всё серьёзнее, чем тебе кажется, – Стефано покачал головой, и Замиль с досадой поняла, что, в отличие от неё, он остался совершенно спокоен, – ты сама понимаешь, о чём мы говорим? Это же не пара торгашей рядят о незаконной сделке. Даже не о фотографии шейха с голым задом в борделе. О таком бы я не волновался. Но мы говорим об ублюдках, которые хотят крови – по крайней мере там, на Сицилии. А думаю, и не только. Ты видела, на что они способны? Я тоже видел, – тут Стефано качнул своей рукой в гипсе, – а это только начало. Я говорил с Салахом. Их надо остановить…

– Как ты их остановишь? – прервала его Замиль, её голос прыгнул вверх. – Что мы можем против шейхов? Ты и я? Шлюха, которая пляшет перед торгашами в прозрачных шальварах, да старый рыбак, что болтается в море на ржавой посудине и…

На этих словах Замиль осеклась, увидев, как взгляд Стефано словно налился свинцом. Не стоило, наверное, так говорить о его катере, на котором он же позволил им жить.

– Извини, – проговорила она быстро, – я не это хотела сказать.

Стефано подвигал кадыком, откашлялся, но когда заговорил, голос его звучал мягче, чем Замиль того ожидала.

– Может, мы и не на многое способны, не буду спорить. Но что можем, должны сделать. Ты видела, что там происходит? В Катане убили пастора прямо после проповеди – прочитал, пока ты гуляла. Это только начало.

– Только начало, – кивнула Замиль, – потому нам надо срубить денег и бежать подальше. Пересечём море – и плевать на их мусорку.

Скулы Стефано затвердели.

– Эта мусорка – моя родная земля, Замиль. Моя Марсала. Моя Сицилия. Другой у меня нет и уже не будет. И мне на неё не плевать.

Разговор зашёл в тупик. Наладонник лежал перед ними на столе как яблоко раздора, и ни Стефано, ни Замиль не решались первым протянуть к нему руку.

Они молчали некоторое время, как вдруг неожиданно подала голос Джайда.

– Прости сайиди… Но, может, это важно. Мне вот только что пришло сообщение.

Они оба разом подняли глаза. Джайда во время всего их разговора сидела притихшая, сложив руки на коленях, как примерная ученица. Она плохо понимала, о чём спор, ведь они говорили по-итальянски, но всё-таки подала голос.

– От кого? – первым спросил Стефано.

– От Таонги, – Джайда на мгновение потупила глаза, – она пишет, чтобы я никому не говорила, но мне кажется, это важно. Она хочет говорить с тобой, сайиди. И спрашивает, можно ли это сделать так, чтобы тебя при этом не было.

При последних словах она перевела глаза на Замиль. Та нехорошо усмехнулась.

– Толстая стерва усвоила урок. Но почему она вообще тебе пишет? Ты не заблокировала её?

Джайда вернула ей недоуменный взгляд, и Замиль с досадой поняла, что та даже не знает, что так можно.

– Она была добра со мной, – проговорила Джайда, – плохо, что мы так обошлись с ней. Но сейчас не это важно. Она пишет, что всем нам может грозить опасность.

Замиль открыла рот, чтобы что-то сказать, но Стефано прервал её.

– Если хочет поговорить со мной – пусть приходит. Думаю, она знает, где сейчас стоит «Грифон».

Криво усмехнувшись, он потянулся за своим наладонником, подхватил его и тихо пробормотал что-то нехорошее сквозь зубы.

– Что ты хочешь делать? – требовательно спросила Замиль, и рыбак только пожал плечами:

– Позвоню ей сам. Разберёмся.

– Нельзя с ней говорить! – вспылила Замиль. – Ты что, не понимаешь? Её подослал Салах!

– Конечно, он. Ну, и что? Я с ним не ссорился. Проще выяснить, чего они хотят – оба, раз уж мы с ними вместе в этой дыре.

– Но… – Замиль пробовала воспротивиться, но Стефано уже отвернулся от неё.

– Джайда! Помоги мне, пожалуйста, набрать номер.

Всё-таки, она осталась. Честно говоря, встречаться с Таонгой ей совершенно не хотелось – помимо неприязни Замиль с удивлением поняла, что ощущает перед толстой нигерийкой нечто вроде вины. Там, на Фавиньяне, та хотела с ней примириться, а она лишь опять ткнула в неё стволом «тычка». Хорошо, в этот раз не выстрелила. Но кто же виноват, что Таонга не хотела говорить, куда Салах спрятал их наладонники. И потом, не верить же всерьёз её словам?

Так или иначе, она осталась и не без злорадства увидела, как вытянулось лицо Таонги, когда Джайда раскрыла перед ней дверь в каюту.

Она задержала взгляд на Замиль и, кажется, что-то хотела сказать, но сдержалась, злобно покосилась на Джайду и обратилась в итоге к Стефано.

– Ладно, раз вы все здесь… это даже хорошо. Слушайте, что вам скажу, – она сделала пару шагов, опустилась на диванчик рядом со Стефано, оказавшись прямо напротив Замиль, не дожидаясь приглашения, потянулась к бутылке с газированной водой, наполнила картонный стаканчик и залпом его проглотила.

Замиль усмехнулась про себя. Да уж, ожидать от подобной ей хороших манер было бы, пожалуй, напрасно.

Стефано, поприветствовавший нигерийку коротким Ciau, между тем молчал, спокойно глядя на неё. Джайда вернулась и села на кровать напротив, так, чтобы не встречаться с Таонгой глазами.

– Салаху всё равно, куда вы направитесь дальше, – заговорила наконец Таонга по-итальянски, и Замиль хмыкнула – как она и ожидала, нигерийку прислали в качестве гонца, – если вас пристрелят в переулке, так тому и быть. Но забудьте про то, что у вас есть на шейхов Аль Джазиры. Если, конечно, жизнь дорога.

Таонга намеренно смотрела только на Стефано, но Замиль не смогла сдержаться.

– Почему я должна забывать о том, что моё? Твой Салах забыл, откуда это всё у него?

– Хочешь сказать, забыл ли, кто всё это украл да пытался ему продать, а заодно и в постель прыгнуть? Нет, не забыл.

– Тихо! – Стефано вскинул загипсованную руку, что могло бы выглядеть комично, но всё же заставило Замиль удержать несколько смачных ругательств, которыми она уже собиралась плюнуть в Таонгу.

– Так мы никуда не придём, – продолжил он уже спокойнее. – Таонга, почему Салах не хочет, чтобы Замиль продавала… то, что у неё есть? Он сам это хочет продать? Или чего-то боится? Попробуй сказать правду. Я ведь тебя с юных лет знаю, увижу, где врёшь.

В последнем Замиль несколько сомневалась – в её понимании такие, как Таонга, лгут так же естественно, как и дышат, и сам Иблис не разберёт, когда они правдивы, а когда нет. От неё не ускользнула едва заметная улыбка, мелькнувшая на полных губах нигерийки.

– Это не большая тайна, – проговорила Таонга.

В голове у Замиль мелькнуло, что они ведь они говорят по-итальянски, и бедняжка Джайда опять теряется в догадках.

– Вы уже знаете, что шейхи, приходившие в их bordello, связаны с Орденом Верных. Они задумали маленький переворот в вилайете, а затем… один Аллах ведает, поистине. Так или иначе, они сейчас убирают всех, кто перешёл им дорогу и просто кажется им лишним. Контрабандистов, христианских проповедников, просто тех, кто им не нравится… говорят, что уже десятки погибших. Они не идут через суд – выслеживают людей в Зеркале через «хорей», потом посылают головорезов из Ордена Верных.

Таонга на несколько секунд умолкла, то ли собираясь с мыслями, то ли наблюдая, какое впечатление произвели её слова. От Замиль не ускользнуло, что перед «говорят» она запнулась, словно проглотив лишнее слово. «Она чуть не назвала имя того, кто это говорит», – мелькнуло в её голове.

Таонга между тем, не дождавшись ответа, продолжила:

– Мы попали, как куры в ощип. Из-за одной дуры, которая не смогла сделать то, что надо, тихо. Сейчас Салиха в Марсале объявила перед имамом, что я ей больше не мать – это я ей так сказала. Потому что все мы замазались. Арестовывать нас никто не будет, ни здесь ни на Острове – просто убьют, если поймают. Потому дорога назад нам закрыта.

Здесь Таонга сделала долгую паузу, явно выжидая ответа. Замиль нехорошо усмехалась, покусывая зубами нижнюю губу. Стерва явно провоцировала, и больше всего ей сейчас хотелось переломать нигерийке нос, что она легко смогла бы сделать одним ударом, или, скажем, достав «тычок», напомнить, что значит её задирать. Но она с усилием сдержалась – раз Таонга намеренно её провоцировала, значит зачем-то ей это было нужно.

Вместо неё подал голос Стефано:

– Салах мне тоже говорил примерно это. Правда, не сказал, что же намерен делать он сам. Эти ублюдки уже льют кровь в Марсале и на Сицилии, а хотят большего. Что вы-то сделаете, чтобы их остановить? И, кстати, откуда ты знаешь, что происходит там? С кем говоришь, c Салихой?

Таонга уже раскрыла рот, чтобы ответить, когда вдруг послышался переливчатый звон колокольчика. Она вздрогнула, и все взгляды устремились на неё. Таонга сглотнула, с усилием произнесла:

– Я сейчас… сброшу вызов… – и потянулась к небольшой крокодиловой сумочке, висящей у неё на боку.

От Замиль не укрылась растерянность на её лице. Либо она действительно совершенно не ожидала этого звонка, либо играет лучше, чем от неё можно было ожидать. Не укрылось её замешательство и от Стефано.

– Знаешь, мне кажется, тебе лучше ответить на этот звонок, – сказал он, когда Таонга наконец нащупала наладонник и подхватила его в свои пухлые пальцы с окрашенными сиреневым ногтями.

– Неизвестный номер, – проговорила она растерянно.

Её указательный палец замер над экраном, словно она всё ещё думала, сбросить ли вызов.

– Если она возьмёт, человек может узнать, где она находится, – подала голос Замиль, но Стефано лишь раздражённо потряс головой.

– Иисусе, да мы посреди порта на катере с номером Марсалы, неужели ты думаешь, что тот, кому было надо…

Он не договорил – колебавшаяся Таонга наконец решилась и клацнула «ответить», поднося аппарат к уху. Оттуда донеслась неразборчивая гортанная речь.

– Да, я знаю его, – проговорила Таонга в трубку по-арабски, – я… что? Когда? Где?!

При этих словах Замиль обдало холодом, не от самих слов, а от тона, которым они были сказаны, от того, как исказилось лицо Таонги – теперь на нём был написан неподдельный страх и какое-то сложно передаваемое чувство. Она сжала корпус наладонника так, что кончики её пальцев побелели. Из динамика долетали звуки, напоминающие гневное жужжание, а слушавшая их Таонга менялась в лице. Замиль невольно подумала, что её можно было бы назвать бледной, если бы не чернота её кожи, но не успела ответить себе, как одно сочетается с другим. Таонга ударила ногтем по экрану, прекращая разговор, положила, почти выронила наладонник на столик и закрыла лицо руками.

– Merde, – вполголоса выругался Стефано и неуклюже потянулся к ней, – Таонга… успокойся… Что-то с твоими дочерями? Или с Сала…

Он не договорил – Таонга опустила руки и посмотрела на него. Замиль ясно видела, как дрожали её губы.

– В Салаха стреляли, – тихо сказала она, – здесь, в порту. Он ранен, но жив. Они не знают, куда его теперь… набрали меня, потому что мой номер был последний…

Она не договорила и поднялась. Замиль слышала, как где-то сбоку от неё тихо ахнула Джайда.

– Я бегу к ним… Это не очень далеко отсюда, они сказали, что вызвали скорую, но какие тут скорые в Хергле…

– Подожди! – Стефано вскинул руку. – Звонил-то тебе кто?

– Там были люди, они спугнули убийцу и затащили Салаха в магазин, – Таонга ответила безжизненным голосом, пытаясь попасть наладонником в сумочку, – я бегу к ним, сейчас же.

Она дёрнулась к выходу, но голос Стефано догнал её, ударив в плечи как хлыст:

– Подожди! Если тоже хочешь жить! Мы пойдём все вместе!

Вот ведь как бывает. Когда раскалённое шило проткнуло его ниже плеча, он успел подумать «пришёл мой конец». Как ни странно, оказалось, что, даже захлёбываясь криком и корчась от дикой боли, думать о чём-то можно. Не слишком о многом, впрочем. И мысль была всего одна – пришёл мой конец.

Но нет – пришла только боль. Когда он, схватившись одной рукой за ручку двери, буквально ухнул в тёмную духоту, ему никто не объяснил, где он оказался, а сам был не в том состоянии, чтобы спрашивать. И некому было объяснить, почему неизвестный стрелял так неловко – он выпустил и вторую пулю, чтобы добить, но, видать, наспех, она раздробила ребро, но не затронула никаких жизненно важных органов. После этого стрелок кинулся бежать, а Салах… Салах остался хрипеть и царапать пол на залитом кровью полу крошечного офиса какой-то перевозочной компании.

Удивительно, но даже сейчас, когда его несли из катера Ситифана в машину, и каждое движение ощущалось так, словно кто-то вкручивает болт ему в лопатку, его мучила мысль – он ведь так и не знает имена людей, которые спасли ему жизнь. Тех, кто затащил его в свой офис, кто побежал за врачом, кто руками удерживал края раны, а потом сунул ему в зубы какую-то скользкую деревяшку и прижимал к полу, пока врач ковырялся в его спине. Да что там, он даже имени врача – и того не узнал. Сложно узнать хоть что-то, когда рычишь от боли.

Теперь их всех уже не поблагодарить.

Так он и думал, что умирает, лёжа спиной вверх на полу и слушая шаги и голоса, голоса и шаги. Он пробовал помолиться напоследок, но искусанным до крови языком оказалось очень сложно произносить слова дуа, и потому он просто лежал, стараясь принять как часть своих последних часов мучительную пульсацию в спине и боль, пронизывающую тело при каждом вздохе.

А потом вдруг услышал дрожащий женский голос:

– Салах… Салах, это ты? О, Аллах милосердный! Держись, пожалуйста, всё будет хорошо.

У него не было сил ответить дуре, что скоро он умрёт, и тогда точно станет хорошо, уж получше, чем в этом паскудном мире, но тут его начали переворачивать. И оказалось, что он ещё может кричать.

Первое, что выплыло из алого тумана, был потолок и лицо Таонги. Её глаза, казалось, занимали пол-лица, а широкие, окрашенные в пепельно-серый губы дрожали и что-то говорили. Почти ничего нельзя было разобрать, но уже потом, лёжа на диване в кубрике на катере у Ситифана, он вспомнил. Из больших, угольно-чёрных глаз Таонги катились слёзы.

И вот он в больнице. В Сусе. Да, здесь всяко получше, чем на полу грязного офиса чувствовать, как плохо наточенный скальпель ковыряется в ране. Салах ожидал, что его усыпят и сделают ещё одну операцию, но вместо этого его раздели, перевернули на спину, провели новые и опять, найек, болезненные манипуляции с его ранами, а потом всадили огромную дозу обезболивающего.

И вот он уже в палате, связанный, точно скованный, повязками, неспособный пошевелить правой рукой, но при этом живой. Живой, чему свидетельством был потолок, по которому ползала жирная муха. Салах смотрел в потолок так долго, как казалось ему, но муха никак не улетала. А потом он провалился в сон.

Возвращение к жизни было внезапным – словно кто-то включил свет и звук. И разум. Плававшая в голове муть почти исчезла, белый потолок, снова муха – та же или другая? – и тихий голос рядом:

– Он проснулся.

Салах повернул голову. Движение отдалось резкой болью где-то глубоко в плече, и он хрипло застонал. Рядом сидели двое. Таонга, мявшая в руках бумажный стаканчик. И Ситифан в гипсе, словно в бронежилете.

– Салам, старина, – проговорил Салах, голос звучал хрипло, каркающе, – мы, кажется, оба сейчас не в форме?

Он видел, как старый рыбак криво усмехнулся, но не успел ответить. Быстро заговорила Таонга:

– Салах, ты очнулся! С тобой всё будет в порядке, мы говорили с докторами, они сказали, что ты поправишься, пули уже вытащили и…

Она, как всегда, не вполне правильно выговаривала арабские слова, и на его одеревеневших губах мелькнула улыбка.

– Всё будет хорошо, Таонга. Раз не помер, значит Аллах ещё хочет видеть меня на этой окаянной земле. А кто я, чтоб спорить с Ним?

Она явно хотела продолжать, но Ситифан коснулся её плеча пальцами своей загипсованной руки.

– Нам надо поговорить, рафик, – проговорил он со своим тягучим итальянским акцентом, – подожди, Таонга, успокойся. Доктор же сказал – с ним всё будет хорошо. А дело серьёзное. Нам надо поговорить.

Он увидел, как Таонга кивнула, выбросила куда-то вниз свой измятый стаканчик, потянулась к большой бутылке, которая стояла на тумбочке возле кровати, и начала отвинчивать крышечку.

– Не здесь же, – c усилием проговорил Салах.

Говорить было трудно, звуки болезненно отдавались где-то внутри, но всё же у него получалось.

– Здесь нет никого, кроме нас, – Ситифан усмехнулся, – мы сняли тебе палату на одного человека. На два дня – и, поверь, это не было дёшево. Спросили о том, как ты был ранен, я сказал, неудачное ограбление. Не знаю, явится ли полицейский расспрашивать тебя, но если и да, то не скоро. Благословенный Халифат, земля Закона!

Последние слова неприятно царапнули Салаха. Он и сам часто крыл Даулят-аль-Канун последними словами, но то он, а то назрани, которому и так позволили жить, как он хочет…

– Дай мне напиться, Таонга, – сипло сказал Салах, и женщина немедленно поднесла ему к губам стаканчик.

Он глотал прохладную, видать, недавно из холодильника, воду с привкусом мандарина, а Ситифан терпеливо ждал.

– Так вот, – продолжил рыбак, когда Таонга поставила стакан обратно на тумбочку, – времени таиться больше нет. Пока доктор занимался тобой, я поговорил с Таонгой, она рассказала мне об этом… Фаике. И выглядит всё это хреново. Шайтан его знает, конечно, кто именно в тебя стрелял, но очень вероятно, что это поручили кому-то из Ордена Верных. Хорошо, что он оказался криворуким дураком и тебя только ранил, но в следующий раз может так не повезти.

– Он шёл за мной… почти от дома, – проговорил Салах, – как они нас нашли?

Ситифан только пожал плечами.

– Как-то нашли. Мы сходили к вам домой – все вместе, даже я доковылял. Перенесли весь ваш хлам на «Грифон». Давай забудем все обиды. По одиночке нам не выбраться.

Салах кивнул.

– Где мой наладонник? Мне должны были писать… от Амина.

– И о наладоннике, – тут же отозвался Ситифан, – он рядом с тобой, в тумбочке. Мы не смотрели, кто там тебе писал. Но есть немалая вероятность, что нашли тебя именно по нему. Кто – шайтан его разберёт. Но другого объяснения я не могу придумать.

– Это не Фаик! – тут же вмешалась Таонга. – Он точно не мог это сделать, ведь это значило бы и для него…

– Может, и не Фаик, – Ситифан пожал плечами, – а может, как раз и он. Я знаю, что о нём говорят в Марсале. Его считают хорошим человеком – и ваши, и наш народ. Но если бы надо было доверить ему свою жизнь… я бы этого не делал.

– Дай мне наладонник, – голос постепенно возвращался Салаху, и ему уже не казалось, что он выхаркивает слова с комками крови и нервов, – дай мне его. Хочу посмотреть, что мне писали. Сколько я здесь?

– Ранили тебя вчера, – пока Таонга возилась у тумбочки, Ситифан продолжал говорить, неторопливо отмеряя арабские слова, – мы сразу поняли, что пора делать ноги. Нашли хорошую больничку в Монастире, перевезли тебя как-то – ильхамдулиллах, ты не помер при перевозке, хотя казалось, было близко. Здесь тебе обработали раны и что-то вкололи. Спал ты часов четырнадцать, сейчас утро вторника.

Таонга наконец нашарила наладонник и подала его Салаху. Он обнаружил, что может принять его только левой рукой – при попытке поднять правую в плече как будто скрежетали ржавые шарниры, и от этого чувства на глаза наворачивались слёзы – неловко взял устройство и выругался сквозь зубы, поняв, что одной рукой не сможет и держать его, и перелистывать окошки разговоров.

– Я тебе помогу, – тут же отреагировала Таонга и, быстро поднявшись, обошла кровать, уселась рядом с ним на корточки.

От неё исходил лёгкий запах табака и кофе из автомата, Салах видел, что глаза женщины были уставшими и покраснели, как после бессонной ночи. Она подхватила наладонник и ткнула пальцем, чтобы не дать экрану погаснуть. Салах медленно начал перелистывать окошки разговоров. Их было совсем немного – на этом устройстве у него и контактов-то раз-два и обчёлся. Вот пустое – выметенное «метёлочками» – окошко разговора с «Амином», а вот… вдруг что-то неприятно укололо где-то внутри. Его разговор с Абдулом. Тот не удалил его, как обычно.

– Ты увидел что-то? – от Ситифана, видимо, не укрылось выражение лица Салаха. – Тебе кто-то писал, с кем ты раньше не разговаривал?

Салах прикусил губу, неловко тыкая левой рукой в экран. Говорить этому назрани о всех их делах не хотелось, и всё же Ситифан был прав. Абдул написал ему, не поставив чат на автоудаление, они говорили, а потом… его выследили. Нет, от одного разговора и так быстро бы это не получилось, но ведь они общались с Абдулом и до этого, несколько дней подряд… Старина, рафик, мы с тобой столько дел провернули вместе, неужели ты ссучился? Или просто не знал и подбросил «якорь» случайно? Или это вообще был не Абдул, а, скажем, «Амин», как бы этого богатого хлыща ни звали на самом деле. Бара наик, старина, ну и попал же ты – подстрелили на улице, а ты даже не знаешь, кто и за что.

– Ясно одно, – Ситифан как будто слышал его мысли, – здесь небезопасно. Тебе, Таонге, мне – всем нам. Надо сваливать, по-хорошему, из Даулят-аль-Канун вообще. Хотя мне и страшно подумать, к чему эти ублюдки приведут нас там, на Сицилии…

Салах не сразу понял, что этим странно прозвучавшим в арабской речи словом старый назрани назвал то, что для него было просто Аль Джазирой, Островом.

– Замиль, – сказал он, продолжая рассеянно блуждать пальцами по экрану наладонника, который Таонга терпеливо держала перед ним, – она ни с кем не связалась? Не попыталась продать то, что украла?

– Пыталась, – Ситифан кивнул, – мы её убедили повременить… Пока… Она всё рвалась выбросить информацию кому угодно, получить деньги и сбежать на тот берег моря. Но, кажется, когда увидела тебя в луже крови, что-то поняла. Хотя кто поручится за такую?

Салах услышал, как Таонга рядом выдохнула сквозь зубы – она всё ещё бесится, слыша имя Замиль.

– Где она сейчас? – коротко спросил он.

– На «Грифоне», вдвоём с Джайдой. Надеюсь, не уплывут через море в Марсель, пока мы тут рядом с тобой как сиделки, – Ситифан хмыкнул, – я им сказал, чтобы набирали нас, если увидят что-то подозрительное. Но вряд ли на них кто-то там нападёт – посреди бела дня в большом порту. Сус – не Хергла.

– Сколько я тебе должен за больницу? – спросил Салах, и Ситифан пожал плечами:

– Говори об этом с Таонгой, деньги были, в основном, её. А вот сколько стоит эта палата, я тебе сказать могу…

– Неважно! – не дала ему договорить Таонга. – Мы разберёмся. Главное сейчас…

– Главное – исчезнуть и побыстрее, – проговорил Салах и попытался приподняться выше на подушке. Плечо отдало болью, и он стиснул зубы, подавляя стон. – Что говорят врачи?

– Пули вытащили, – Ситифан пожал плечами, – зашили раны, соединили кости, я не знаю, что там сделали ещё. Но теперь тебе просто надо лежать и ждать, пока всё заживёт.

– Значит, лежать здесь и жечь деньги не обязательно, – Салах всё-таки смог чуть передвинуться вверх по подушке, – есть места подешевле, да и понадёжнее. Скажи, Ситифан, что ты думаешь о Котону?

Тот в ответ моргнул, и Салах ухмыльнулся – он, кажется, сумел застать того врасплох.

– Причём здесь это? – удивлённо спросил Ситифан. – Ты же не хочешь…

– Мы это ещё обсудим, – Салах отнял руку от экрана наладонника и поскрёб бородку. Спуталась, надо будет помыть, как получится встать на ноги, – пока же скажи, ту машину, в которой вы везли меня сюда, получится нанять ещё раз?

– Получится, конечно, да не будет дёшево, – Ситифан смотрел на него изучающе, как будто взвешивал его слова и пытался найти в них скрытый смысл.

– Салах, будет лучше, если ты останешься здесь ещё на несколько дней, – вмешалась Таонга, – ты слишком слаб, а здесь рядом…

– Больница не для меня, – Салах хотел её оборвать, но в итоге сказал мягче, чем собирался, – ты можешь спросить у врача, они ещё будут что-то делать со мной?

Таонга, казалось, хотела что-то сказать, но сдержалась, молча кивнула и направилась к выходу из палаты.

– Так что ты задумал, Салах? – спросил его Ситифан. – Бежать отсюда ещё дальше? С чем? И с кем?

– Сначала – попросить убежища на твоей посудине, – Салах осторожно опустил руку, но всё равно скривился от боли, когда ребро отозвалось на движение мышц, – ну, не хмурься, у меня такая же. Но до неё сейчас не добраться. Я заплачу, у меня пока ещё есть деньги, а тебе они сейчас нужны. А дальше прикинем, что делать. Ты согласен, рафик?

– Зависит от того, что ты предложишь, – Ситифан всё так же изучающе смотрел на него, – и насколько это подойдёт для старого назрани из Марсалы. Но всё-таки одно хочу тебе сказать, просто как мужчина мужчине.

– Что же?

– Она, – он кивнул на дверь, закрывшуюся за Таонгой, – сделала для тебя больше, чем мы все вместе взятые. Думаю, тебя бы так и оставили подыхать там, если бы не она – ни у меня, ни у Замиль причин держаться за тебя особо и не было. Она… в лепёшку расшиблась, так кажется, у вас говорят? По-моему, похудела за эти сутки. Другую такую ты найдёшь не скоро. Так что цени эту бабу.

– Наверное, мы опять наймём машину и перевезём его сюда с утра, – Стефано был немногословен, и это бесило Замиль ещё больше.

– Зачем он нам вообще? Мы же сбежали от него!

– Я от него не бежал, с чего бы? – Стефано устало облокотился о борт. – С Салахом я не ссорился, да и не сделал он мне ничего плохого. Ну, кроме того, что втянул во всё это дерьмо.

Они вышли на палубу «Грифона», подтащив к борту два раскладных стульчика. Так было лучше, чем в душном кубрике, хотя звуки порта – гудки, шум двигателей, крики людей и вопли чаек – порядком раздражали Замиль. Впрочем, её сейчас вообще всё раздражало.

– Мы могли бы уйти на ту сторону моря, сами, – с горечью сказала она, – давно. Ещё в первый же день, как сюда перебрались.

– Ну, ты сама не захотела, – пожал плечами Стефано, – собиралась продать свой драгоценный компромат, помнишь? Получить много денег. И что, до сих пор хочешь?

Замиль молчала, кусая губу и подавляя внезапное желание расплакаться. Ну почему всё оказалось так сложно? Она тогда решила идти с Таонгой, к неудовольствию последней, даже не в силах объяснить себе, зачем. В конце концов, даже если бы Салах истёк кровью в этой дыре, что ей-то за дело? Но… но… если это не портовая уголовщина, а на неё не похоже, то выходит, даже здесь, в Магрибе они не в такой безопасности, как раньше казалось. Кто стрелял в Салаха? Кто-то из Ордена Верных? Наёмник шейхов? Кто бы то ни был, Замиль, наблюдая, как глотавшая слёзы Таонга возится с Салахом, говорит по наладоннику, вызывая санитарную машину, осознала предельно чётко – завтра так же, c двумя дырками в спине, где-нибудь может лежать она. И ей может попасться не такой криворукий стрелок, как Салаху.

Потому эти двое суток она старалась лишний раз не покидать «Грифон», разве что доходила до портового магазинчика или до небольшой, но уютной кофейни с подключением к Зеркалу. Иногда её сопровождала Джайда, и Замиль была благодарна, что та рядом с ней, хотя и подозревала, что Стефано приказал ей следить за ней, чтобы она не вздумала продать то, что у неё висит в наладоннике.

Продать то, что висит в наладоннике… Ещё когда Салаха везли в больницу, Стефано сказал ей прямо: хочешь оставаться на катере – даже не думай это продолжать. По крайней мере, пока мы не поймём, что происходит. Несмотря на весь свой гнев Замиль понимала разумность его слов, но больше всего боялась потерять своё пристанище на «Грифоне», эту маленькую душную каюту, ставшую домом им троим. Куда ей идти потом? Одной?

– Что же мы будем делать? – она очень надеялась, что её слова не прозвучали жалобно, хотя совсем не была в этом уверена.

– Если бы я сам знал, – Стефано швырнул за борт косточку от финика. – Чёрт, как хочется закурить сейчас! Отрава, но ведь успокаивала!

– Так закури, – вяло сказала Замиль, – что мешает? У Таонги есть сигареты. Я могу сходить, принести.

– Я бросил, а теперь начинать… Неважно. Послушай, Замиль. Я тоже долго вертел всё это в голове, так и этак. Нам надо держаться вместе, даже если не хочется. И выбираться из этой помойки. Назад в Марсалу мне ходу нет – кто надо уже знает, что я помог сбежать Салаху. Я тут поговорил с народом… В общем, дома нехорошо. Пропадают люди. И я, наверное, так же пропаду, если вернусь. И ты тем более.

– Ты же хотел что-то изменить, предупредить людей, что настаёт тяжёлое время! Остановить этих ублюдков из Мадины, которые качают лодку. И что, теперь просто затаишься, как крыса?

– Из Палермо, – уголки рта у Стефано опустились вниз, на скулах заиграли желваки, – хотя да, то, где живут эти – наверное, всё-таки Мадина. Не хочу пачкать о них наши имена. Насчёт «предупредить людей» – все уже и сами всё поняли. Кто не совсем идиот. Но есть и ещё момент. Я говорил с Салахом. Его один… человек из Марсалы свёл с важными людьми здесь. Через них мы можем попытаться достать ублюдков. По крайней мере, у этих больших людей Суса больше шансов на это и меньше риска получить пулю в спину, чем… ну, чем у любого из нас.

– Но деньги… – Замиль сделала глубокий вдох, – послушай. Ты думаешь, ради чего я во всё это ввязалась? Ради того, чтобы сбежать отсюда. Не из Мадины – отсюда вообще. Из этой лицемерной помойки, где я – никто. Просто потому, что женщина и не махдистка. А махдисткой я быть не хочу. А теперь, теперь мне куда? Оставаться в Сусе? Или в ещё какую-нибудь дыру нашего благословлённого Справедливейшим нового Халифата? И что же я там буду делать, интересно? Опять ублажать гладких кобелей? Или может, повезёт и возьмут куда полы мыть? Нет, Стефано, fandeme[1], не согласна я на такое теперь. Раз ввязалась, раз начала – назад поворачивать поздно. Я вырвусь отсюда, с вами, без вас. Хоть без денег, хоть с голой задницей, а вырвусь.

Последние слова она почти выкрикнула, хотя начинала говорить спокойно. Стефано смотрел на неё, словно что-то взвешивая, потом, к её удивлению, протянул свою здоровую руку и легко сжал её предплечье.

– А ты думаешь, я не понимаю тебя, Замиль? – спросил он, и вдруг его лицо словно осыпалось, и он показался ещё старше своих лет. – Думаешь, мне, знавшему другой мир, настоящую Италию, настоящую Сицилию, настоящую Европу, нравится этот fottuto[2] Халифат? Не тошнит от минаретов над Марсалой? Да только там, по другую сторону моря, всё уже не так, как было когда-то. Большая война, будь она проклята, закрыла тот мир. Там сейчас не рады нам – людям с этой стороны, кем бы ни были наши отцы. Иначе бы многие рванули через море. Да только… тех, кто приплывает, они отправляют на проверку, а потом – потом эти люди куда-то исчезают. Я знал троих за последние десять лет, которые покинули Марсалу. Всех просил передать весточку о новой жизни. Никто не передал. А что за жизнь в Европе сейчас, я немного знаю, не раз у Салаха записи покупал. Я… я не уверен, что смогу так жить, даже если мне там позволят. И не уверен, что сможешь ты. Говоришь, не хочешь больше торговать телом, не хочешь быть шлюхой или уборщицей? А там-то ты кем быть собралась?

Замиль хотела что-то сказать, хотела и искала слова, но слова не находились. Она перевела взгляд на берег – несмотря на жару на залитом солнечным светом причале кипела жизнь, люди заходили на корабли по трапам, спускались, толкали тележки, хлопали друг друга по плечам и что-то выкрикивали. Шумная, пёстрая, яркая жизнь Магриба, где ей не было место.

– Что же мы тогда будем делать? – спросила она наконец тихо. – Вернуться, хотя бы в Марсалу, а тем более в Мадину, тоже нельзя. Здесь – ну сам видишь, здесь тоже небезопасно. Можно, конечно, забиться в какую-то дыру, выбросить наладонники, затаиться, как крысы – так, может, и не найдут, а потом забудут. Но разве же это жизнь?

– Не жизнь, – Стефано покачал головой, – я и сам так не согласен. Но у нас с Салахом появилась тут одна мысль. И я вот её верчу в голове. Нам надо сбежать. Но если не на север, то значит на юг. Те люди, с которыми общается Салах – ну теперь с помощью Таонги, неважно – согласны не просто заплатить деньги. Они предлагают в счёт оплаты и документы. По которым мы выедем в Котону.

При последних словах Стефано чуть понизил голос, словно пытаясь выделить их интонацией, а его тёмно-карие глаза остановились на её лице, точно пытаясь уловить её реакцию сразу.

Котону. В голове Замиль вдруг всплыли слова из их разговора с Салахом: «…говорят в Котону людей для обрядов заживо разбирают, продам почку – разбогатею…» Она, не сдержавшись, хихикнула, сама ощущая, что её смешок отдаёт истерией.

– В Котону значит? Какая прекрасная идея! Сбылась моя мечта! Теперь я могу…

– Что ты о нём знаешь? – мягко перебил её Стефано, и Замиль запнулась.

Действительно, что она знала об этом городе-пауке, детище послевоенного мира? Вдруг осознала, что не так и много. География, экономика, макрополитика – такое её интересовало очень мало. Последние годы единственным её страстным увлечением был Старый Мир, а там Котону как раз не было. Да, она знала, что этот город на берегу Гвинейского залива пошёл в рост ещё до войны, за счёт торговли какими-то там ископаемыми, а потом произошло чудо. Дагомея, или, как её отец говорил, Бенин, не была включена в состав нового Халифата – ей смутно казалось, что это было из-за каких-то политических договорённостей. Отец пару раз комментировал это в стиле «всем нужна нейтральная Швейцария», но Замиль слишком плохо знала историю, чтобы понимать, о чём он. После войны этот небольшой кусочек Африки, над которым не поднялось знамя с восходящим солнцем, стал точкой, где соединились сразу несколько торговым путей. Туда стекались люди со всего континента, в основном не-мусульмане, не желавшие жить при махдистах, но также открывали офисы компании Китая, Бразилии, России. Говорят, что и европейские корпорации туда пролезли и даже тайно заключали экономические сделки с махдистами, которые потом брезгливо мыли руки, осквернённые рукопожатием с грешниками. Впрочем, конечно, это были всего лишь слухи, ибо разве возможен такой харам? Так или иначе, Котону стремительно рос и настолько, что почти полностью подмял под себя небольшое государство, центром которого являлся. Его называли «африканским Вавилоном». Иногда он упоминался в контексте каких-то торговых сделок, иногда с завистливым вздохом («но сколько у этих кафиров денег!»), а иногда – из-за жутких слухов о вуду-обрядах, которые были там разрешены едва ли не как официальная религия. Замиль не интересовалась ни тем, ни другим, ни третьим, и потому сейчас в ответ на вопрос Стефано в её голове лишь всплывали обрывки слухов, сплетен и непонятно где увиденных фотографий.

– Что мы будем делать в Котону? – спросила она, и Стефано пожал плечами.

– Говорят, там много работы для всех. Я связался со своими в Марсале – они смогут сдать мою берлогу и перекидывать мне деньги. Банки Халифата в Дагомее работают. Какие-то средства поначалу будут. Потом что-то найдётся. Может, по морскому делу. А может, придётся продать «Грифон».

Последние слова он произнёс печально. Замиль посмотрела на него.

– Нет, что там буду делать я?

– А что ты делаешь здесь? Или собиралась делать в Союзе обновления? Котону – не Халифат, там женщины работают, где угодно. Главное, мы все там будем в безопасности. У «хорей» коротки руки достать нас там. Да и пожрать, наконец, можно будет не один грёбаный халяль.

Он приподнялся и поморщился от боли.

– Тебе помочь? Или, может, позвать Джайду? – спросила Замиль, но Стефано раздражённо качнул головой.

– Раньше же справлялся.

Он сделал неловкий шаг вдоль борта, держась за поручень и подтаскивая больную ногу. Потом повернулся к Замиль.

– Тебя никто не заставляет, конечно. Не хочешь – оставайся тут. Или езжай куда захочешь. Но не то чтобы у тебя прямо большой выбор.

«Не то чтобы у тебя прямо большой выбор». Замиль перекатывала эти слова, когда Стефано скрылся в рубке. Тут уж не поспоришь. Какой у неё, и правда, выбор? Попытаться продать свой компромат самостоятельно? Вопреки воле как Салаха, так и Стефано? Но тогда Стефано, как и обещал, выгонит её с борта, и куда она пойдёт? Джайда останется здесь, она не отходит от Стефано и прямо скривилась, когда Замиль сказала, что хочет поговорить с ним наедине. Таонга побежит за Салахом, как преданная собачка. А она… какая ирония. Она узнала первого мужчину в шестнадцать лет и потом никогда не оставалась одна, пока не начала продавать своё тело за деньги. Сколько похотливых ручонок мяли её так и эдак, а теперь у всех есть мужики, и только у неё нет!

И мысль, комариным укусом зудевшая где-то глубоко-глубоко – кто сказал, что ей нужно смириться? Кто сказал, что найденное… хорошо, украденное ей – ей не принадлежит? Ведь её спрашивали, тогда, в Зеркале, значит она сможет продать всё сама! Муташарриды и прочие морские бродяги есть и в Сусе – это огромный порт, как не быть! Неужели она не найдёт тут того, кто наконец выполнит её мечту и перевезёт в один из портов Союза Обновления!

Если бы ещё не этот страх, липкий, мучительный страх остаться одной, остаться на чужой земле, где она не знает никого и ничего. Господи, ну почему всё вышло именно так?

Сейчас Замиль тоже отчаянно хотелось закурить. Или зажевать пластинку ката. Увы, ни того, ни другого не было под рукой. Придётся на что-то решаться без них.

Что ж, вышло всё не так и плохо в конечном итоге. Он успел поговорить с доктором перед выпиской – тот сначала настаивал, чтобы Салах остался в больнице ещё дней на пять, но когда ему дали понять, что щедрые финансовые вливания прекратятся, мгновенно остыл к идее. Сказал, что, если Салаху понадобится заключение для полиции, он может его получить, но таким тоном, что было ясно – его не удивляет ситуация, когда человек, в которого стреляли, не торопится привлекать органы правопорядка.

Салах и сам понимал, что лучше бы ему остаться в госпитале – пулевые ранения коварны, даже когда они «чистые», как в его случае. Лёжа в кровати, он чувствовал себя как отравленный таракан – неспособный ни уползти, ни перевернуться, а только слабо сучить ножками. Кроме того, здесь горшок ему приносит медбрат, а там кто будет? Таонга? От этой мысли становилось кисло во рту.

Но делать нечего. Кто бы ни стрелял в него, долго оставаться на одном месте теперь не стоит. По-хорошему, надо валить из вилайета, а может статься, из самого Халифата. И вариант, который он, вроде бы сначала несерьёзно, обсуждал с «Амином», вновь и вновь всплывал в его голове. Почему бы и правда не рвануть в Котону, раз документы им выправят в счёт уплаты?

Он спросил у Таонги, хочет ли она сейчас вернуться в Марсалу, но она только криво усмехнулась в ответ. Ну да, если её исчезновение связали с ним, а это наверняка так, ей там тоже будет, мягко говоря, небезопасно.

Но был ещё один момент, который не давал ему покоя. И сейчас, рассеянно постукивая пальцами левой руки по корпусу наладонника, он обдумывал пришедшую вдруг в голову идею. Для реализации ему понадобится Таонга, конечно – самому сейчас сложно вести беседы, когда правое плечо простреливает боль при одной попытке подвигать рукой.

Таонга сейчас металась между больницей и катером Ситифана в порту – Салах предложил ей использовать такси, но она отказалась, сказав, что деньги им ещё понадобятся. За неё было немного страшно, но она пообещала, что будет осторожна, и кроме того, Сус всё-таки не Хергла, здесь так просто пальнуть в человека посреди улицы, наверное, не выйдет. Сейчас она должна была купить ему новую батарею для наладонника, и Салах неторопливо ожидал её возвращения.

Ещё один человек написал ему, сказав, что от лица «Амина», но он не торопился отвечать (да и очень уж трудно было набирать ответ одной рукой), пока не проверит то, что зудело у него в голове. Как же всё-таки его тогда нашли в Хергле так быстро?

Когда Таонга наконец вошла в палату, солнце уже светило с другой стороны здания, и из окон лился мягкий золотистый свет предвечерья.

– Ты поспал? – спросила она его сходу. – Доктор говорил, что организм лучше восстанавливается во сне.

– Наверное, но мне сейчас не слишком спится, – Салах аккуратно повёл затёкшими плечами и поморщился от боли. – Что в городе?

– Очень жарко, – ответила Таонга, роясь в своей сумочке, – даже для меня, хотя я африканка. Люди совсем…

– Я знаю, какая погода в Магрибе в начале осени, – Салах прервал её, но не грубо. За эти дни вынужденной беспомощности он научился ценить нигерийку, осознав, что, по сути, в нынешнем состоянии может полагаться только на неё, – я про другое. Не видела ничего странного? Каких-то беспорядков? Необычных людей? Объявлений?

Таонга покачала головой.

– Всё как обычно, мне кажется. Но я ни с кем особо и не говорила.

– Хорошо.

Салах невольно подумал, что Замиль или Ситифан были бы внимательнее к таким вещам. Но уж есть как есть. Круглую съёмную батарею для наладонника Таонга положила на кровать рядом с ним, Салах осторожно поднял её, но тут же понял, что не сможет сам разобрать устройство. Он сдержал ругательство и поднял взгляд на Таонгу.

– Замени батарею, а потом давай кое-что с тобой сделаем вместе.

Таонга кивнула, взяла наладонник и надавила на крышку сзади. Салах вертел идею в голове так и эдак. Не слишком безопасно, но рискнуть, пожалуй, стоит. Сейчас, когда их маленькая сделка с «Амином» было готова завершиться, просто необходимо понять, от кого же исходит угроза? Что он получит по итогу – деньги и документы для бегства, или его просто добьют? Кроме того, он вспоминал «Диб-аль-сахра», который так и оставил стоять на приколе в небольшом рыбацком порту рядом с Мадиной. Абдул может его вывезти, но куда он его приведёт?

Так не хотелось думать, что сдал его Абдул, но жизнь есть жизнь, и человек слаб. А в такие времена как эти, его слишком легко и подкупить, и запугать.

– Что ты хочешь? – спросила Таонга, передавая ему наладонник.

– Чтобы ты написала кое-кому, – сказал Салах, – двум людям. И будешь говорить, что они тебе ответят, если ответят.

Положив устройство рядом с собой на постель, Салах осторожно приподнялся на подушке и клацал по экрану пальцами левой руки, вызывая нужный диалог в маль-амр.

Значок загорелся – человек на противоположном конце скрыл информацию о своём пребывании в Зеркале, потому писать оставалось только наугад.

– Бери, – он протянул наладонник Таонге, – и пиши вот что.

Он задумался. Потом медленно, раздельно произнёс:

– Сайиди Абдул, меня зовут Таонга, я пишу тебе от имени Салаха, да помилует его Всеблагой. Он вчера умер в больнице, но оставил одно дело.

– Ты что! – ахнула Таонга и отбросила наладонник, как будто он обжёг ей пальцы. – Нельзя так о себе! Ты…

– Что, думаешь, накликаю? – Салах усмехнулся. – Бабские сказки. Умру я, как и любой человек, тогда, когда это предписано Аллахом, и не в моей власти ни приблизить, ни отдалить этот день. Так меня учил отец и шейх в школе, и так истинно. Бери и пиши.

Под его пристальным взглядом Таонга подняла наладонник и с гримасой на лице начала набирать текст.

– Отправь, – коротко сказал он, когда та закончила, – а теперь давай попробуем другой адрес. Дай наладонник, я его сейчас найду.

Потыкав пальцами, он раскрыл другое окошко в маль-амр, толкнул устройство к Таонге и продиктовал ей текст, почти не отличавшийся от первого.

– Зачем ты хочешь прикинуться мёртвым? – спросила Таонга, отправив и второе сообщение. – Если ты будешь дальше пользоваться своим наладонником, они всё равно узнают…

– Узнают, – прервал её Салах, – но не сразу. Я вспомнил одну сказку, которую слышал в детстве. Про человека, который думал, правда ли его любят домашние. И однажды прикинулся мёртвым, чтобы узнать, кто будет о нём горевать. И вот тогда…

Он не успел договорить – наладонник тихо прожужжал, и сердце подскочило куда-то к горлу. Так, вот сейчас и должны всё узнать.

– Дай мне, я посмотрю, кто это, – проговорил он, невольно понизив голос, – что, вот сейчас и увидим. О, это же Абдул!

Клацнув средним пальцем по окошку разговора, он пробежался глазами по цепочке стилизованных завитых букв. Прищурил глаза.

– Что там? – спросила Таонга, и он понял, что женщина следила за ним, затаив дыхание.

– Кажется, наш друг мне не очень верит, – медленно сказал Салах, – он хочет, чтобы ты написала ему голосовое сообщение, сказав, как я умер, и у кого теперь всё, что было на наладоннике.

– Что же делать? – спросила Таонга.

– Запишешь. И помни, ты потрясена моей смертью и даже горюешь.

Таонга оказалась неплохой актрисой – она записывала сообщение Абдулу дрожащим голосом, в конце даже всхлипнула. Амин не потребовал голосового – вместо этого настаивал, чтобы Таонга немедленно передала ему наладонник Салаха и была как можно осторожнее – до того момента, пока не передаст, конечно. Он не делал вида, что беспокоится именно о ней.

А вот Абдул был более разговорчивым. Он тут же записал голосовое в ответ, требуя, чтобы Таонга рассказала, как именно «умер» Салах, и, что, кажется, интересовало его больше всего – как вышло, что убийца не забрал наладонник. Тут им даже врать не очень пришлось, Таонга очень убедительно рассказала, как в Салаха выпустили две пули, как он сумел ввалиться в какую-то портовую лавку, и люди оттуда спугнули убийцу. Как ей позвонили, и она тут же прибыла за ним в порт, чтобы он истёк кровью на её руках. В конце рассказа голос её дрожал, и в нём слышались настоящие слёзы.

Что интересно, теперь Абдул уже не настаивал на стирании разговора и, казалось, обрёл некоторую уверенность. Он сказал Таонге, что Салах перешёл дорогу важным людям, вопреки его, Абдула, предостережениям, что на его наладоннике содержится информация, за которую могут теперь убить и её, что лучше всего покаяться во всём, что сделала, и вернуть информацию вместе с носителем тому, кому она принадлежит.

Когда звучало это сообщение, Салах лишь криво усмехнулся. Что ж, он не ожидал, что Абдул будет лить о нём слёзы, но сейчас он почти прямо признавался, что связан с кем-то, кто стоял за покушением. Жаль, жаль. Всё-таки Абдулу хотелось верить. Но до конца в этой жизни верить нельзя никому.

– Скажи, что ты готова вернуть наладонник и рассказать всё, что знаешь, – тихо сказал он Таонге, когда та вопросительно посмотрела на него, – и спроси его, как можно это сделать.

И Таонга снова принялась записывать сообщение.

Когда разговор был окончен, Салах откинулся на подушку, стараясь игнорировать болезненную пульсацию в плече, и стал осторожно постукивать пальцами по покрывалу.

– Абдул предал тебя шейхам, да? – спросила Таонга.

Салах не ответил. Они работали с Абдулом восемь лет. Близкими друзьями не стали – было что-то между ними, чего оба не хотели переступать. Но, по крайней мере, были хорошими товарищами. Да, он знал, конечно, что Абдул жаден до денег, но кто не таков? На чём-то его поймали – на жадности ли, на страхе, но теперь доверять ему нельзя. Он почти прямым текстом дал понять Таонге, что знал и о готовящейся попытке убить его, и о том, кто за этим стоит.

И, конечно, долго изображать из себя мертвеца не выйдет – если те, кто охотятся за ним, твёрдо намерены обрезать все концы, то найдут больницу, где его зарегистрировали по документам, и узнают, что раны его не были смертельными.

– Надо поговорить с Ситифаном, – сказал он скорее себе, чем Таонге, но женщина вскинула голову.

– Позвонить?

– Да. Надо сказать ему, чтобы готовил своё корыто – скоро нам придётся валить отсюда, и чем быстрее, тем лучше. А потом пододвинь наладонник ко мне – я хочу сам написать «Амину».

И всё пошло проще – Абдул точно не мог быть связан с «Амином», значит того криворукого стрелка к нему подослали точно не богатые люди из аль-франкуфин. У них вроде бы и повода не было, но учитывать надо все возможности. Салах почувствовал даже некоторое возбуждение – всё-таки удастся избавиться от того дерьма, что ему подсунула Замиль, урвать немного денег (хоть частично восполнить всё, что потерял!) да заодно и насолить тем свиньям из Мадины, которые сначала использовали его, а потом решили убить.

Таонга вышла из палаты, чтобы купить лимонада, а Салах, откинувшись на подушку, лихорадочно обдумывал варианты. Значит, если он сейчас получит деньги и документ на проезд через границу, то валить нужно сразу же, пока ещё в Ордене Верных – или через кого там планировали его убийство – считают его мёртвым. Беда в том, что без посторонней помощи ему сейчас и до туалета не дойти. Надо любой ценой упросить Ситифана, чтобы помог ему – кроме его катера надёжного средства перемещения не было. В самолёт он в таком состоянии, во-первых, не сядет, во-вторых, слишком легко там спалится. У него, конечно, ещё были поддельные документы, те самые, которые он показал в полиции в Марсале, на имя Гейдара бен Фархани, но он не обольщался – его вычислят так же легко, как он в своё время их приобрёл. На внутренних линиях Халифата надо и отпечаток пальца в системе оставлять, и фото. Значит, только катер…

Стоило Салаху подумать об этом, как он услышал тихое жужжание – на наладонник пришло сообщение. Таонга оставила его лежать на тумбочке, Салах непроизвольно дёрнулся, чтобы подняться, и застонал от боли, пронзившей и спину, и плечо. Бара наик! До чего же погано быть беспомощным! Но кто же там пишет? С Абдулом, вроде, всё решили, с «Амином» – тоже. Или появилось что-то, чего он не знает?

Эта мысль, вначале случайная, мимолётная, быстро выросла и кружила над головой назойливой мухой. Салах сверлил взглядом наладонник и ругался про себя, осознавая, что как бы близок он ни был, до него не добраться. Вторая попытка встать, так же принёсшая острую боль, разохотила его пытаться дальше. Где же Таонга? Наладонник, который он сверлил взглядом, тихо зажужжал ещё раз. Кто-то настойчиво пытался с ним связаться. Что ж, десять-пятнадцать минут роли не играют. Или играют?

К моменту, когда Таонга наконец открыла дверь палаты, Салах почти убедил себя, что, что бы там ни было, это очень важно, и время уже упущено. Таонга раскрыла рот, чтобы что-то сказать, но Салах перебил её, едва ли не гаркнув:

– Наладонник! Туда что-то написали! Открой и прочитай!

Вздрогнув, Таонга отложила пакет с едой и пластиковыми бутылками, подошла к столику, подняла устройство и пробежалась пальцами по экрану. Потом скривилась, как если бы раскусила что-то прокисшее.

– Салах… Это пишет Ситифан.

– И?

– Замиль исчезла.

Он читал новости весь прошлый вечер – сначала на новостных страницах их вилайета, потом далее по Халифату. И чем больше читал, тем более беспомощным муравьём ощущал себя сам. Что-то происходило – беспорядки, начавшиеся у них, перебросились на Магриб, по Тунису, Сусу, Кайруану рассекали шествия орденских братьев на автомобилях и пешком, где-то разгромили кафе, в котором, как говорят, мунафики предавались цифровому дурману, скверне из-за моря.

А торговля между Аль Джазирой и магрибскими вилайетами висела на тонком волоске. Ему уже писали деловые люди с вопросом, что происходит, и когда это всё наконец закончится. Если бы он мог ответить!

А с утра написали с незнакомого номера.

– Ты готов свидетельствовать, что тебе велели не вмешиваться в убийство Гуляма, и не расследовать его? – спросил неизвестный без приветствия.

– Кто это? Я не понимаю, о чём ты говоришь?

Сердце подпрыгнуло куда-то под горло, но он отмерял слова. Не понимаю, не слышал – только так. Не после того, что он узнал о происходящем в Сусе, ему можно так раскрываться.

– Друг Амина, скажем так. И всё ты понимаешь. Мы знаем, что тот, кого на тёмной стороне Зеркала знали как Старого Башмачника, жил в Марсале. Что его убили ассасины, что ты запретил упоминать об этом в новостях. Что убийство не расследовала полиция. Теперь, когда у нас будут доказательства того, кто за этим стоит, мы поймаем этих крыс за поганый хвост.

– Я не понимаю, о чём ты, – машинально отстучал он.

– Бара наик, прекрасно понимаешь! Уже завтра мы получим полный материал, а Амин прекрасно помнит, что ты ему говорил. Ты выбрал сторону – теперь не вертись. Тебе напишут.

Собеседник, так себя и не назвавший, вышел из разговора, оставив его сидеть, сжимая наладонник. Он выбрал сторону, да – стараясь быть не с теми, кого считал мерзкими крысами. Да не случится ли теперь так, что, спасаясь от крыс, он попадёт к хорям?

Поздно что-то менять. Он щёлкнул по наладоннику, переводя его на свою рабочую карту, и, поколебавшись пару секунд, вызвал из памяти номер комиссариата полиции Марсалы.

Странное чувство, и Замиль даже не знала, как его назвать. Свобода? Она раньше повторяла себе это слово, как будто катала леденец на языке. Слово было звонким, округлым, сладким.

Но сейчас, когда, кажется, свобода наконец обрушилась на неё, Замиль ощущала во рту только кислый привкус страха. Она свободна – да. Одна, ни от кого не зависит, кажется, впервые в жизни, и впервые в жизни её совершенно некому защищать. Оказалось, что это не так весело, как ей представлялось. Теперь, когда шумная портовая сутолока Суса обрушилась на неё мутной волной, Замиль больше всего хотелось сжаться и спрятаться в маленьком тёмном закутке, где её никто не найдёт.

Она шла по улице, поддёргивая сползавший рюкзак. Взяла на катере у Стефано, решив, что будет удобнее её большой сумки. Побросала туда только самое нужное, прежде всего – деньги, конечно, несколько простеньких украшений, наладонник и зарядку от него, предметы гигиены. Когда рюкзак в очередной раз сполз с её плеча и ударил по ягодицам, она мысленно выругалась и вдруг остановилась, поражённая страшной мыслью. Ведь эта небольшая заплечная сумка – всё, что у неё есть. Всё имущество, которое у неё осталось. Всё, на что можно рассчитывать в жизни. И раньше ей было известно, что накопила она не так много, да и не старалась обрастать вещами, была равнодушна к нарядам и бижутерии, которые любили другие девочки. Вдобавок часть своих вещей оставила при бегстве из Мадины, а ещё часть – сейчас на «Грифоне».

Излишки денег Замиль всегда норовила скинуть на карту, расcчитывая, что в день, который обязательно придёт – день её освобождения – они ей понадобятся. Карта, к счастью, c собой, хотя часть денег оттуда она превратила в наличные ещё в Мадине. Но всё же – как мало ей сейчас принадлежит. Она запальчиво бросила Стефано, что убежит из Халифата даже с голой задницей, и возможно, это будет не таким уж большим преувеличением.

Сейчас, прежде всего, не мешкать. Нельзя тратить деньги на съём жилья, как и просто лучше не светиться нигде со своим именем и личной картой. Как можно быстрее обстряпать всё онлайн и тут же бежать.

Вопреки всем требованиям Стефано Замиль продолжала выходить в Зеркало, осторожно заглядывая на его «тёмную сторону» – так, как она это умела, то есть очень неловко. Старалась не оставлять следов, но что она понимает в слежке за людьми в зазеркальном мире?

Сделав ещё один поворот и мысленно отметив, насколько же улицы тут чище и опрятнее трущобной Херглы, Замиль увидела место, к которому направлялась. Кофейня «Аль Мусаид» – место, которое приметила в первый же день, когда гуляла по портовому району. Необычное и очень уютное заведение – здесь, объяснил Стефано, собираются люди, которые ведут дела в порту. Пьют чай, кофе, курят шишу, иногда жуют кат и между делом обсуждают и заключают сделки. Замиль впервые вошла сюда настороженно, держась за руку ещё более испуганной Джайды, но, хотя на них косились любопытно и вопрошающе, никто не потребовал, чтобы девушки ушли. К женщинам в Сусе вообще относились уважительнее, чем в Мадине, если, конечно, они были хорошо одеты и походили на жён приличных людей. И если это была не трущобная дыра типа Херглы. «Наследие французов», – прокомментировал это Стефано, но Замиль не была настроена вдаваться в такие подробности. Главное – здесь она могла спокойно присесть, заказать кофе и подключиться к Зеркалу, не привлекая посторонних взглядов. Здесь почти все посетители сидели, тыкая пальцами в наладонники, а пара притащила даже тяжёлые настольники японского производства. Ну и ладно.

Зайдя в «Аль Мусаид», она оглянулась, ища свободный столик. Возле окна она увидела отличное место – такое, где можно и спрятаться за колонной, и любоваться проспектом, и даже подзарядить наладонник от магнитной батареи в углу. Замиль направилась туда, сопровождаемая любопытными взглядами. Сюда не запрещалось заходить женщинам, они были в кофейне и сейчас, но всё же восемь из десяти посетителей были мужчинами. Но это центр Суса, здесь народ повежливее, чем в Хергле или на отшибе Мадины, где стояли весёлые дома. Она прошла мимо компании в тунисских костюмах, которые тыкали пальцами в настольник, с мрачным видом передавая друг другу трубку от шиши, мимо мужчины в полуевропейском костюме, который втолковывал что-то мрачному моряку, и чернокожего парня в свободной одежде чадского покроя, который демонстративно отвернулся при её приближении. Всё-таки Сус – тот ещё Вавилон, кого здесь только нет.

Официант, сухонький магрибец с непроницаемо вежливым лицом, принял у неё заказ – кофе, так, как делали здесь, с пенной сливочной шапкой, и кисло-сладкое лимонное печенье, которое ей очень понравилось, и Замиль, достав свой наладонник, погрузилась в дрожащий мир Зеркала.

Неудачный опыт поиска муташаррида в Марсале ещё был свеж в памяти, но Замиль рассчитывала, что, по крайней мере, это не Аль Джазира. Из оговорок Салаха и коротких, неохотных пояснений Стефано она поняла, что здесь желающих получить тахриб из-за моря едва ли не больше, чем на Острове. Значит кто-то его доставляет.

Она уже пробовала искать «коридоры» для муташарридов и их заказчиков, ещё когда они жили в Хергле, да и потом, с «Грифона», вопреки всем требованиям Стефано. Не слишком далеко прошла – на открытых форумах об этом упоминалось украдкой, вскользь, так, что ни за что нельзя было ухватиться, а вот в паре ресурсов «тёмного Зеркала», куда она ткнулась, видела только заблоченные ходы доступа. Тем не менее, одну зацепку она всё-таки нашла, до глухой ночи роясь вчера в ссылках и подсказках, и сейчас надеялась попробовать.

Прихлёбывая кофе, Замиль кликнула на имя человека, который, как о нём говорили, мог «добыть то, что нельзя», и вдобавок занимался морскими перевозками. Надо попробовать удачу везде.

Начав набирать ему сообщение, она так в это ушла, что раздавшийся над головой голоc прозвучал как удар грома:

– Замиль! Я всё-таки нашла тебя! Знала, что ты здесь!

Подскочив на месте, она с замершим сердцем вскинула голову – перед её столиком стояла Джайда, нервно сжимавшая руки.

– Porca puttana! – выругалась Замиль. – Я же чуть не уписалась! Какого чёрта ты сюда припёрлась?

– Зачем ты ушла от нас, Замиль? – Джайда не сделала попытки сесть, а так и стояла, печально глядя на неё. – Когда Стефано сказал, я сразу подумала, что ты можешь быть в «Аль Мусаиде». Хорошо, что я тебя нашла!

– Тебе нечего делать здесь, – придя в себя, Замиль почувствовала злость, – возвращайся на катер и утешай своего побитого старика.

– Он совсем не старик… – Джайда осеклась, поняв, что попалась, но тут же продолжила: – Замиль, так нельзя! Это просто глупо! Ты не можешь бросать нас сейчас!

– Нас! – она едва не выкрикнула это в ответ и поймала удивлённый взгляд официанта, который нёс кому-то две чашки кофе на подносе. – Сядь, Джайда, уже начинают смотреть. А лучше разворачивайся и иди, откуда пришла. Нам не о чем разговаривать.

Джайда быстро оглянулась по сторонам, но вместо того, чтобы повернуться к выходу, подвинула стул и опустилась напротив Замиль.

– Ты не можешь бросить нас сейчас, Замиль, – горячо, хотя и полушёпотом заговорила она, – Стефано говорит, что мы уже почти всё решили и…

– Да нет никакого «нас» и «мы», дура ты деревенская! – Замиль с трудом заставляла себя говорить вполголоса, – всё, что мне было нужно – это попасть на другой берег моря, в любой из портов Союза Обновления! И где я оказалась в итоге? Сейчас они мутят что-то с той информацией, что украла для них я, а потом хотят плыть в Котону! Котону, бара наик! Что мне делать в этой дыре без единой родной души вокруг! Пускай плывут хоть на Южный полюс, что мне до них?

– А что ты будешь делать в Беззаконных землях? – серьезно спросила Джайда, словно не замечавшая её гнева. – Замиль, тебе не нравилось у Зарият, не нравилось… предлагать своё тело мужчинам. А почему ты думаешь, что там тебя не заставят делать то же самое? Да ещё и хуже. Мне рассказывали…

– Замолчи! – слова Замиль, которые предполагались быть гневными, прозвучали беспомощно. Джайда, понимая это или нет, била по самому больному, и вся решимость, которую она с таким трудом собрала в кулак на «Грифоне», осыпалась, словно фигурка из сырого песка. Джайда не замолчала.

– У тебя нет денег, нет знакомых, ты даже не умеешь ничего делать, кроме как танцевать перед мужчинами. Чем ты собираешься там заниматься? Стефано говорил, что они не рады беглецам из Халифата, даже если это назрани, что они отправляют их в какие-то фильтрационные лагеря (последнее она не без труда произнесла по-итальянски, явно цитируя Стефано), а потом… никто не знает. Неужели тебе не страшно? Лучше же с друзьями.

– У меня нет друзей, – с трудом произнесла Замиль, – ни там, ни здесь. Я давно на целом свете одна.

Джайда подняла на неё глаза, печально посмотрела, а потом вдруг протянула руку и обхватила пальцы Замиль.

– А я думала, я твоя подруга, – сказала она, – мы же всегда были рядом. Ты была добра ко мне, когда остальные девочки только смеялись. Мы вместе бежали тогда от Зуммарад, и потом, на том острове…

На миг Замиль показалось, что чёрные глаза Джайды гипнотизируют её, и она тряхнула головой. Джайда была отчаянно одинока, её обижали и не принимали в их женскую стаю, потому она жалась к ней. Но Замиль вдруг поняла, что и сама была одинока не менее. Да, она не была изгоем, могла за себя постоять, и её отношения с другими девочками были достаточно ровными. Она даже могла иногда поболтать или посплетничать с некоторыми из них за чашечкой кофе или веточкой ката. Но – и вдруг это стало совершенно очевидно – никаких друзей в доме Зарият у неё не было. Никого, кому бы по-настоящему было до неё дело, кого бы сильно огорчило её исчезновение. Кроме Джайды, которая сейчас держит её за руку и хочет, видимо, затащить в африканскую дыру почище той, в которой она сейчас.

– Это… Стефано тебя послал всё это мне сказать? – с трудом спросила она.

Джайда покачала головой.

– Ему всё равно. Единственное, чего он хочет, это чтобы ты была осторожна с той информацией, которая у тебя есть. Потому что можешь подставить нас всех. Но я сказала, что ты просто погорячилась и вернёшься со мной назад.

Последние слова прозвучали почти умоляюще. Замиль открыла рот, ища подходящий ответ, но внезапно раздались два коротких низких звуковых сигнала. И не с её наладонника.

– Кто-то написал, – сказала Джайда и потянулась к своей сумочке, – сейчас посмотрю. Может, Стефано.

Замиль обратила внимание, что та начала произносить имя рыбака на итальянский, а не арабский манер. Джайда потыкала пальцем в экран.

– Ой, тут незнакомый номер. Замиль… Это Салах.

– Прекрасно, – ядовито откликнулась она.

– Он пишет, – Джайда не замечала её тона и, прищурившись, с некоторым усилием начала читать: – Нас заказали через Абдула. Скорее всего, всех. Джайда, ты с Таонгой должны будете встретиться с мужчиной там, где я вам скажу. А потом этим же вечером мы покидаем Сус. Передай Ситифану, что нужно подготовить катер.

Дочитав, Джайда подняла глаза на Замиль.

– Мы уплываем сегодня, как я поняла. Но Салах хочет, чтобы мы встретились сегодня вечером с его знакомыми зачем-то.

– Не зачем-то, а передать им то, что я для него украла, – сказала Замиль отстранённо.

Она думала, что будет испытывать ярость или фрустрацию, но вместо этого была поражена волной охвативших её чувств. Первым и самым сильным был страх одиночества. Она, наверное, не успела осознать до конца, что одинока – говорят, и человек, которого прошила пуля, не сразу осознает, что ранен. Стараясь занимать голову конкретными вещами – дойти до «Аль Мусаида», выйти в Зеркало, открыть форумы – она просто не позволяла себе думать о своём полном одиночестве в чужом городе, где ей некуда и не к кому идти. Появление Джайды всё изменило в момент – Замиль вдруг осознала, что перед ней сейчас сидит человек, искренне считающий её другом. И если она сейчас его отвергнет, то этот человек уйдёт навсегда, а она… Останется одна, теперь уже необратимо. И при мысли об этом её охватил настолько сильный страх, что похолодели ладони.

– Что мы будем делать, Замиль? – спросила Джайда. – Надо встретиться с Таонгой на проспекте Моаме Мааруфа, он дал адрес. А потом… Замиль, ты слушаешь?

Она не слушала, потому что, рассеяно глянув в висевшее на стене напротив зеркало, вздрогнула. Тот самый чернокожий парень в жёлто-зелёной чадской одежде повернулся так, что его лицо было чётко видно в профиль. И сердце Замиль ёкнуло – настолько знакомым показалось лицо. Она его где-то видела, но где?

– Джайда, – проговорила она, – смотри на меня, не оборачивайся. Я хочу знать, не изменяет ли мне память. Или у меня уже крыша едет от этого всего…

– Ты о чём? – встревожилась Джайда.

– Сделай так, – сказала Замиль, – положи свою сумочку на стол, поднимись и пойди в уборную. Перед зеркалом остановись и посмотриcь в него. За столиком напротив сидит мужчина, чёрный, в жёлто-зелёной одежде, такие в Сахаре носят, рядом пепельничка и стакан с чаем. Если не увидишь его в зеркале, повернись, якобы ко мне, махни рукой. Но обязательно брось на него взгляд. Скажи, тебе не кажется знакомым его лицо?

– Ты думаешь…

– Не оглядывайся, – зашипела Замиль, – делай, как сказано. От этого, может, наши жизни зависят.

Джайда, ставшая внезапно очень сосредоточенной, кивнула, поднялась и направилась через зал. Замиль осторожно проследила за ней глазами, постоянно скашивавшимися в сторону сидевшего за столиком мужчины, потом с усилием оторвалась, взяла свой остывший кофе и отхлебнула, не ощущая вкуса.

У неё даже кожа под волосами зачесалась – так захотелось повернуться и посмотреть на мужчину ещё раз, но теперь уже в упор. Но нет, терпеть. Может, она ошибается, в конце концов. Чёрные парни в африканских одеяниях похожи друг на друга, да и видела она его совсем мельком. Но где-то в глубине души она уже знала, что не ошибается. Это тот самый тип, которого она видела тогда у Таонги.

Не удержавшись, она всё-таки вскинула голову и повернулась, якобы чтобы проследить за Джайдой. Та как раз стояла перед зеркалом, видимо, туалетная кабинка была занята. Потом повернулась и сделала вид, что ищет её глазами. Замиль одобрительно кивнула про себя – Джайда притворилась, что не понимает, в какой стороне их столик, но сама обшаривала глазами помещение. Чернокожий парень примерно её возраста, который так их встревожил, сидел, наполовину отвернувшись, и щёлкал зажигалкой, раскуривая сигарету. Замиль вновь и вновь скашивала глаза, стараясь рассмотреть его лицо и вспоминая ту короткую встречу в пансионе Таонги в Марсале. Могло ли случиться такое невероятное совпадение?

Когда Джайда вернулась из туалета, она выглядела серьёзной и собранной. Подвинув стул, она села и посмотрела на Замиль.

– Мы видели его в Марсале. Он тоже жил у Таонги, – сказала она.

– Ты уверена?

– Да, – Джайда кивнула, – я обычно хорошо запоминаю людей, особенно мужчин. Это тот же парень, который иногда курил за столиком напротив входа. Он даже ко мне пару раз обращался, назвал «сестрой». Я его запомнила.

Не ошиблась. Замиль внезапно почувствовала неприятный спазм внизу живота и подумала, что и ей бы неплохо наведаться в уборную. Хотя, сейчас, наверное, не время. Какой шанс, что человек, живший у Таонги, которая, как она знала, общалась с марсальской полицией (может, и не только с полицией), случайно пересёк море и так же случайно оказался в одной с ними кофейне в огромном Сусе?

Она криво усмехнулась и сжала ладони, стараясь подавить дрожь.

– Джайда, – сказала она чуть слышным шёпотом, – доставай свой наладонник.

– Зачем?

– Пиши Стефано – пусть будет настороже. Знаю, он не покидает катер, но… всё равно, пусть посматривает там по сторонам. И ещё. Напиши Салаху. Я поеду с тобой на встречу с Таонгой.

Воистину, горазд Аллах на выдумку, да и шутить умеет, когда захочет! Правда, от шуток Его иногда хочется плакать…

С самого их бегства из Мадины Салах думал, что две бабы, которых он тянет за собой, это его проклятие. И не раз прикидывал, не лучше ли оставить их где-то и дальше самому. Насколько проще будет и бежать, и спрятаться, и драться, если нужно! В крайнем случае, с помощью того же Ситифана – назрани, конечно, но мужик дельный.

Потом ещё и Таонга прибавилась, как будто без неё мало проблем. Что бы он смог сделать один, без этого кирпича в рюкзаке?

И пару дней назад Аллах дал ему ответ, ясный и прозрачный, как слеза девственницы – ничего бы сам не сделал, cкорее всего, подох бы в той дыре с двумя дырками в спине. А выжил бы тогда – сейчас бы его, беспомощно продавливающего кровать, выследили да закончили начатое.

Таонга его тогда выходила, пока Джайда была на связи с Ситифаном. От рыбака сейчас помощи немного – сам переломанный, ковыляет по своему «Грифону», как подбитая чайка. Если хоть руль кое-как одной рукой удержит, и за то спасибо, но бегать по городу, поглядывая себе за спину – это пока не к нему.

И вот, когда всё закрутилось, пришлось полагаться на женщин. А закрутилось всё как надо.

Ситифан, сообщивший ему, что Замиль похватала лучшие вещи (сложив их в его рюкзак) и исчезла, казался обеспокоенным, но не слишком сильно. «Теперь хоть на «Грифон» никого не приведёт», – обронил он.

А вот Салах встревожился. Не об их анонимности, тут уже поздно – исходя из того, что его выследили в Хергле, стукач почти наверняка Абдул, и «хори» и так знают, сколько их сбежало из Мадины и почему. А вот если проклятая дура решит вмешаться в его сделку с «Амином»… впрочем, нет, она его не знает и едва ли сможет кого-то найти так быстро. На что она вообще рассчитывает, в Сусе, одна, без знакомых и почти без денег? Воистину, кого Аллах желает покарать – лишает разума.

И всё же закрутилось всё именно после звонка Ситифана – и вот он уже в узком, душном кубрике «Грифона», на такой же узкой, неудобной несмотря на все старания Таонги койке. «Вам опасно сейчас двигаться, – говорил ему врач, – если начнётся внутреннее кровотечение, только Аллах и поможет».

Что ж, на Его милость и положимся. Дорога до порта была мучительной. За скорую для транспортировки да лекарства в путь врач содрал с него половину тех денег, что ещё оставались. Вся надежда – получить хоть что-то с «Амина», потому что сам зарабатывать он сможет нескоро.

– Ты поняла? – Салах попробовал осторожно повернуться к Таонге, но с трудом сдержал стон, когда плечо снова стрельнуло болью. – Ты должна будешь поехать на встречу с ними. Возьми ещё Джайду, вдвоём будет не так страшно.

Сидевший напротив Ситифан напрягся, как будто хотел что-то сказать.

– Вдвоём лучше, – повторил Салах, – Абдул и те, кому он передаёт информацию, пока ещё думают, что я мёртв. Значит, пока тебе ничего не грозит.

– А если кто-то всё-таки уточнил в больнице? – негромко спросил Ситифан. – Это не так сложно. Особенно если им было известно твоё фальшивое имя, это, как его – Гейдар бен…

– На это требуется время, – Cалах нахмурился, увидев, как по лицу Таонги мелькнула тень страха, – а мы не тянули. В любом случае, стоит рискнуть.

Осторожно протянув руку, он обхватил наладонник и подтащил его к себе, потом, сморщившись, поднял. Маль-амр мигал – пришли новые сообщения. Таонга потянулась, чтобы помочь, но Салах, сердито качнув головой, извернулся и провёл большим пальцем по экрану. Писали сразу два человека, оба с незнакомых номеров.

Поколебавшись, он кликнул по одному окошку.

«Говорил с нужными людьми, сегодня встречаемся. Ты передаёшь всё, что есть – получаешь деньги и пропуск. Потом исчезаешь из вилайета, а лучше даже – из Халифата. Пропуск – минус пятьсот истинных денаров из твоей оплаты», – писал незнакомец, и Салах видел, что тот установил «метёлочку», чтобы вычистить их разговор немедленно. Это тот самовлюблённый хлыщ, что представился как Амин, или кто-то из его дружков?

«Где мы встречались с Амином?» – неловко тыкая в экран левой рукой, набрал Салах.

«В кафе «Юкка кафа», рафик, – высветилось сообщение, – ты осторожен, и это хорошо. Мы тоже осторожны. Ты придёшь сам?»

«Придёт моя женщина, – Салах не попадал по цифровой клавиатуре, слова получались с ошибками, и он ругался сквозь зубы, – чёрная, спросишь, как её звали в детстве. Должна сказать «Албина». Можешь ей доверять».

«Никому нельзя доверять, – высветился через пару секунд ответ, и Салах видел, что «метёлочка» уже начала сметать первые фразы их диалога, – но я тебя услышал. Вот адрес, где мы встретимся, запиши быстро. И помни – врагов у тебя уже хватает. Не создавай себе новых».

Вспыхнула строка – напротив второго входа в Рибат, в «Дахле». Кофейня, чайная? Или вообще брадобрейня? Поди разбери.

– Таонга, – вполголоса окликнул он, – запоминай адрес.

Собеседник удалил окошко их диалога, и без того вычищенное «метёлочкой», уже через две минуты. «Амин», или кто там был от него, осторожничает. Тут можно понять. Но по-прежнему мигало окошко второго диалога, и Салах не сводил с него глаз. Почти наверняка это Абдул, думающий, что он мёртв, и его наладонник сейчас у Таонги. Или уже догадался, что его дурачат? На миг Салах испытал острое желание открыть его, набрать Абдула и голосом сказать, что однажды он вернётся в Мадину, найдёт своего прежнего рафика и доходчиво, при помощи морского ножа объяснит, что случается с крысами. Он подавил вспышку гнева – бесполезно злиться, а тем более угрожать кому-то сейчас.

– Возьми наладонник и ответь ему, – сказал он Таонге, та кивнула и приняла устройство из его руки.

Под его взглядом она нажала на окошко и, нахмурившись, начала читать то, что там было написано. Несмотря на всё своё нетерпение Салах её не подгонял – он помнил, что нигерийка с трудом разбирает арабский.

– Это Абдул, – наконец сказала она и подняла глаза, – он говорит, что хочет поговорить со мной голосом.

– Пусть говорит, – сказал Салах, – но ты включи громкую связь… хотя нет, не надо. Если он это услышит, то поймёт, что кто-то есть рядом. Дураком он всё же не был. Говори с ним, делай вид, что ты испугана и потрясена.

Последнее уточнение было лишним – Таонга и правда была испугана и потрясена. Что, интересно, скажет его бывший напарник?

Салах не долго строил предположения – зазвучала популярная песня на тунисском диалекте, которую он поставил на звонок, и Таонга, прикусив губу, клацнула по кнопке приёма и поднесла наладонник к уху. Послышался мужской голос, но сколько он ни напрягался, слов было не разобрать. Таонге не пришлось много говорить – она отвечала только «да», «поняла», «но если…», и выглядела такой несчастной, что Салах на мгновение испытал к ней острое сочувствие.

Глянув на Ситифана, он увидел, что рыбак с нехорошей усмешкой барабанит пальцами по стоявшей возле кровати тумбочке. Про предательство Абдула Салах уже успел ему рассказать, на что Ситифан ответил, что крыс у них принято травить. Салах кивнул ему и вдруг увидел, что тот протянул здоровую руку к лежавшему перед ним наладоннику, нажал на клавишу и, нахмурившись, стал что-то читать. Кто ему пишет сейчас? Джайда? Или, может, Замиль? Или просто кто-то из марсальских знакомых? Салах вопросительно посмотрел на него, но Ситифан проигнорировал его взгляд. Закончив читать, он отложил наладонник и о чём-то задумался, прикусив губу.

Таонга тем временем нажала клавишу завершения разговора и посмотрела на него в упор.

– Он знает про Стефано, – наконец произнесла она, – и говорит, чтобы я не приближалась к его катеру. И чтобы поехала, куда он сказал, и передала твой наладонник.

– Ты сказала, что поедешь? – спросил Салах.

– Да, – Таонга кивнула, – мне показалось, что сказать так будет правильно.

– Правильно, – он тоже кивнул ей в ответ, – и ты поедешь. Но не куда сказал Абдул, конечно. Ты встретишься с Джайдой, вы вдвоём отправитесь на встречу с «Амином» или его человеком – кого уж он пошлёт, передадите ему всё, что он скажет, заберёте деньги и документ, и закончим со всем этим. Потом вы возвращаетесь на «Грифон», и мы уходим, сегодня же. Оставляем «хорей», Орден Верных и всё это дерьмо за спиной.

– В Котону? – спросила Таонга. Она выглядела очень сосредоточенной.

Салах переглянулся с Ситифаном, тот смотрел на него мрачно и, кажется, хотел что-то сказать.

– Сначала в Танжер, а там посмотрим, – ответил он, – но если ты хочешь вернуться в Марсалу…

Таонга затрясла головой.

– Меня же там убьют!

– Может, так, может, нет, но я бы тебе не советовал, конечно. Пока безопаснее держаться в стороне от Аль Джазиры.

– Джайда только что мне написала, – подал вдруг голос Ситифан, – или это была Замиль с её наладонника. Они встретились в какой-то кофейне в портовом районе. И там был тип, которого они видели в Марсале. У тебя в «Аль Мусафире».

При последних словах он ткнул пальцем в Таонгу. Та отшатнулась.

– Салах, я ничего не знаю, клянусь!

– Кто этот тип? Как выглядит? – Салах не обратил внимания на испуг Таонги, хотя и у него самого подвело под ложечкой. Кажется, всё закрутилось слишком уж быстро.

– Не написала. Сказала только, что чёрный, видела его в Марсале у Таонги, и едва ли это совпадение.

Салах криво усмехнулся.

– Можно поверить и в совпадение, и в розовый снег, но я бы не стал. Но менять что-то уже поздно, да и смысла нет. Тогда действуем, как решили – Таонга встречается с Джайдой… Замиль же всё-таки с нами? В общем, они встречаются и едут на встречу с «Амином». Потом возвращаются на «Грифон». И пёс с ним, с этим чёрным из Марсалы.

– Это шпик – от шейхов или «хорей», а может, из Ордена Верных, – Ситифан выглядел хмурым и сосредоточенным, – я скажу им, чтобы возвращались на «Грифон» немедленно.

Краем глаза Салах поймал взгляд Таонги и покачал головой.

– Они поедут вместе. Втроем… раз уж и Замиль прицепилась.

– Джайда испугана, Салах, – Ситифан смотрел на него мрачно, – ты говорил с ней? Она же почти ребёнок, ничего не понимает, что происходит!

– Мы все испуганы, рафик, – Салах пошевелил затёкшими плечами и зашипел от боли, – а ребёнком больше никто быть не может. Таонге будет совсем плохо одной. А троих так просто не проглотят. Давай определим, где они встретятся, и да поможет нам Аллах.

Салах ожидал, что при последних словах назрани скривится, но Ситифан только кивнул.

– Хорошо, пусть так. У тебя же нет оружия?

– Только «тычок» и нож. Мой пистолет так и лежит на «Диб-аль-сахра». Но они будут втроём, в сердце Суса. Это не Хергла, здесь так просто на улице не пальнёшь. Всё будет в порядке.

Последнюю фразу он произнёс, посмотрев на Таонгу. Она кивнула, глядя на него чуть расширившимися глазами и медленно поднялась.

– Всё будет хорошо, – повторил он ей и вдруг по какому-то секундному порыву добавил: – Подойди ко мне!

Таонга подошла, он протянул ей левую руку, неловко пытаясь подняться, она поддержала его, и их лица оказались совсем рядом. Чуть приподнявшись, Салах прижался губами к губам Таонги в коротком поцелуе, потом откинулся назад.

– Всё будет хорошо, – в третий раз повторил он ей, – ты же умница. Но всё равно, береги себя.

Она кивнула, выглядя теперь больше сосредоточенной, чем испуганной.

– Спишись с Замиль, – добавил Ситифан, – она всё-таки с нами. Положись на неё, она девка горячая, но толковая. Береги Джайду. И сама будь осторожна.

Когда Таонга вышла, Салах посмотрел на Ситифана и криво усмехнулся ему.

– Ну и дожились мы, еа-ражуль[1], правда? Оба поломанные, я вон пойти отлить сам не могу. Баб вместо себя посылаем дела решать.

Тот не возвратил ему усмешку, всё так же сидя на кровати и барабаня пальцами по тумбочке.

– Мы поплывём сначала в Танжер, думаю, – продолжил Салах, – если я не помру в дороге, а доктор сказал, что раны могут разойтись, то там закупимся всем необходимым и подумаем, как выбираться из этой передряги.

– А что будет с Марсалой? – спросил его Ситифан угрюмо. – Я вчера немного поговорил со знакомыми. Они боятся. Войны. Нового Газавата. Того, что потеряют даже то немногое, что у них осталось. На стенах домов ночью появляются надписи «смерть неверным» и прочее дерьмо. В Алькамо подожгли церковь. На закупщиков рыбы давят, чтоб не покупали рыбу у наших. Всё как по сигналу, ведь ещё пару месяцев назад было спокойно. Как будто кто-то всем этим руководит.

– Не «как будто», – Салах, кое-как устроившийся на кровати так, чтобы раны болели наименее, теперь старался не шевелиться. – Руководят, конечно. Это всё запустили шейхи из Мадины. Мы видели это по тому, что скопировала Замиль. Переписка и прочее. Они хотят беспорядков, фитна, на Острове. Чтобы добиться военного положения и стать единственной властью. Расстроили торговлю, пассажирские перевозки. А здесь этим многие недовольны – например, тот хлыщ, что назвался Амином, и его богатенькие друзья. Мы снабдим их всем, что у нас есть, а дальше уже зависит не от нас.

– В том-то и дело, что зависит не от нас, – Ситифан смотрел на него всё так же угрюмо, – а я такое очень не люблю. Знаешь, как это – чувствовать себя грёбаным муравьём?

– Знаю, – коротко сказал Салах, и оба умолкли.

Ожидание тянулось тягостно – секунды падали каплями арганового масла, складывались в минуты. Прошло полчаса, потом час. Ситифан тяжело поднялся и проковылял из кубрика, оставив открытой дверь – из неё пахнуло портовым гомоном, запахом моря и машинного масла. Всё тяжелее становилось просто лежать, ничего не делая, но каждая попытка пошевелиться отдавалась болью, и Салах с отвращением чувствовал, что ему надо бы помочиться, а значит, придётся просить Ситифана принести ему купленное в больнице судно – едва ли он сейчас добредёт сам до маленького клозета в конце катера и всё там сделает сам. Так это просто помочиться, а что будет, когда…

Ситифан появился в дверях, всё такой же мрачный, как и был, схватившись рукой за кольцо, прикреплённое над дверью, одним прыжком опустился на койку и с болезненной гримасой вытянул повреждённую ногу. На тумбочке рядом с кроватью по-прежнему лежал его наладонник. Ладно, делать нечего.

Раздался негромкий звук, как удар колокола. Салах вздрогнул, но тут же сообразил, что это знак входящего сообщения. Он приподнялся на подушке, не обращая внимания на боль под лопаткой и в плече, и увидел, что Ситифан тоже резко выпрямился и здоровой рукой нервно хлопает по экрану наладонника, видимо, пытаясь снять защиту.

«Хороша же у нас команда, двое калек, – мелькнуло у него в голове. – Если б «хори» хотели нас убить здесь, могли бы слать пятнадцатилетнего пацана, справился бы с обоими».

Ситифан между тем смог-таки разблокировать наладонник и наклонился, чтобы прочитать сообщение, но в этот миг воздух прорезал звук гудка, и старый рыбак выругался сквозь зубы по-итальянски. Ударив по экрану указательным пальцем, он, видимо, смог как-то переключить устройство на громкую связь, потому что в ту же секунду каюту заполнил шум: сливающиеся воедино выкрики, звуки работающего двигателя и в следующую секунду панический голос Замиль.

– Это ловушка, Стефано! Здесь толпа… – тут её голос пресёкся, заглушённый каким-то шумом, – они убьют нас!

– Замиль! – они выкрикнули одновременно, опять послышался какой-то треск, удар, потом далёкий звук выстрела.

– Где вы? – выкрикнул Салах. – Что у вас происходит?

– Мы недалеко от Рибата! – опять зазвучал задыхающийся голос Замиль. – Здесь целая толпа, знаки Ордена Верных! Они ищут нас!

– Бегите оттуда в людное место, хватайте любое такси и в порт! – Салах кричал, понимая, что советы его звучат глупо, а девушка, вероятнее всего, даже не сможет их разобрать.

– Их здесь много! – в голосе Замиль звучал ужас. – Салах, они убьют нас тут, они…

На заднем фоне раздались звуки, словно машина врезалась в витрину, потом прозвучал выстрел, ещё, и наступила тишина. Связь оборвалась.

Салах посмотрел на Ситифана, тот – на него, оба окаменевшие от страха.

– Там ведь и несчастная Джайда, – тихо пробормотал рыбак.

[1] Еа ражуль (араб.) – старина.

[1] Fandeme (дат.) – популярное датское ругательство, сокращённая форма от «пусть меня пожрёт Сатана».

[2] Fottuto (ит.) – грёбаный.

[1] Сайида (араб.) – добропорядочная женщина, леди.

[1] Шейх – здесь в значении «учитель».

[2] Mode de vie (фр.) – образ жизни.

[3] В исламе тоже существует эта поговорка.

[4] en espèces (фр.) – наличные.

[5] Инкилаб (араб.) – переворот, смена власти, коренные изменения.

[1] Масида-фи-ран (араб.) – мышеловка.

[2] Кахаба (тунис.араб.) – доступная девушка, сучка.