Там, где дует сирокко

Зеркало

***

Прокляты и трижды прокляты будьте, поганые мунафики! Да сгниют ваши зубы и навеки обвиснут члены!

Так, надо успокоиться. Надо успокоиться. От метания по комнатушке, прозванной «кабинетом», и воздевания рук к небесам ничего не изменится.

Надо подумать, что известно и что теперь делать.

На Острове зреет что-то нехорошее, и не иначе как прибравшие его к рукам шейхи из Мадины мутят воду. Проклятье, что ж им неймётся-то? Хотят военные корабли в портах, солдат из центральных вилайетов, военного положения? Или… чего большего?

На улице Актисаб семеро погибших: шесть правоверных, один назрани – и не менее двадцати раненых. Марсала гудит, но ещё больше гудит Зеркало. Ведь вчера – всего вчера – в Мадине был убит Ярый Халиль, которого так любили слушать зеваки, а сейчас на всех халами[1] в Зеркале вдруг заговорили о заговоре «старых людей», о готовящемся вторжении из-за моря. О том, что только новый Газават спасёт эту землю от погружения в скверну.

Понятно, что всё это организовано – нитки, за которые дёргают невидимые руки, не увидел бы только слепой. Но как далеко эти нити уходят вверх? Только ли до Мадины, до мелких шейхов их мелкого вилайета? Или, спаси нас Аллах, до Шура-аль-Канун в самом Алжире?

Махдистам неймётся, да и понятно, почему. Старшее поколение, те, кто слушал речи возлюбленного Изначальным, стареет, а новое уже живёт новой жизнью. Зеркало, фильмы, кат, тахриб из-за моря. Угли старого Газавата гаснут, их всё труднее раздувать. Но если плеснуть на них масла?

И, похоже, плеснули. Что там говорила Таонга? Те люди, в её пансионе, они вроде бежали из Мадины, боясь тех, кто грезит новым Газаватом. И вчера ему сказали – те, кому можно верить – что в Марсале личные ассасины шейхов. Что полиции надо бы надеть на глаза чёрные повязки, чтобы… не увидеть того, что видеть нельзя.

Нельзя так нельзя – давно понятно, с кем на Острове лучше не спорить. Но… ладно если бы они убили одного-двух человек, слишком глупых, чтобы дёрнуть шейхов за бороду, и потом притопили их тела под скалами. Не первый раз, Аллах мне свидетель, да и не последний. Но начинать войну на улицах города! Взрывать бомбы! Натравливать правоверных на назрани!

Шрамы прошлого Газавата на этой земле только-только начали заживать, так неужели грядёт новый?

Глава первая

Тиджикжа. Нечасто он о ней вспоминал – что толку думать о том, чего не вернуть? Да и не было там ничего такого, что бы стоило возвращать, если совсем уж по-честному.

Хотя первые пятнадцать лет своей жизни ему вовсе так не казалось. То были, наверное, счастливые годы, если уравнять покой и счастье. Галдёж воскресного рынка и льющийся с минаретов вечерний азан, лавочки вдоль дороги, где они цедили чай со сверстниками, провожая глазами редкие машины. Утренние багеты, которые и сам он разносил два года – едва ли с тех пор ему доводилось пробовать хлеб вкуснее. Даже футбольное поле, по которому они пинали полусдувшийся мяч, босиком по песку. Всё было так просто и понятно в те дни.

И он едва ли много думал о мире за пределами их городка, крошечного оазиса жизни среди вечных песков. Смешно сказать, но когда-то сам городишко казался ему большим, полным тайн и приключений.

Теперь, побродив немного по миру, Салах вполне осознал, что тайна в Тиджикже действительно была, но только одна. Где-то, в каком-то обычном обшарпанном доме со стенами песочного цвета родился тот, кто изменил их мир. Махди.

И он помнил, как впервые услышал это слово – от отца, который по вечерам слушал новости из Нуакшота. Тот, кто провозгласил гибель мира и спасение для поверивших в него. Тогда Салах не придал этому большого значения – ну что могло погибнуть или, напротив, спастись в Тиджикже, городке, мимо которого проходили времена и эпохи, равнодушной рукой бросая жалкое подаяние вроде кнопочных телефонов или пары заправочных станций.

Но мир вокруг них менялся. А потом пришёл тот день, когда…

– Салах, так когда? – женский голос отвлёк его от раздумий, и мужчина поднял взгляд.

Замиль стояла перед ним, глядя ему в глаза. Странное всё же впечатление от этой светлокожей – она хороша, правда хороша, стройная, дразнящая, с высокой грудью, очертания которой видны даже через просторный покрой алжирской рубахи, в которую та переоделась. А он не то чтобы отличался особым целомудрием. Но… от Замиль исходило какое-то чувство чужеродности, странное ощущение, что она принадлежит к другому миру. Наверное, кого-то это будоражило, недаром же она стояла на хорошем счету у Зарият, но у Салаха вызывало только насторожённость. А уж тем более после того, как эта девка рассказала ему, что у неё на уме и за она что готова ему платить – она готова, не ей. Он так и не разделил с ней ложе ни разу ни там, в Мадине, ни здесь. Замиль спала на кровати с Джайдой, он же – отдельно, на своей. И да сгниют его зубы, если это её не бесило!

Впрочем, сейчас, судя по тому, как та на него смотрела, в голове у девушки точно был не блуд.

– Мы же решили, что ждём.

– После того, что случилось? – девушка стояла неподвижно, вперив в него глаза, но веки её подрагивали. – Ты будто не понимаешь, что это было? Они начали, Салах, начали! Те, кто хотел убить тебя, кто…

– Хватит! – он сказал это громче, чем намеревался, потому что сам был на нервах второй день. – Хватит, – повторил он уже спокойнее, – ты знаешь, что мы не можем сейчас просто так покинуть Остров. Стефано ранен. Он не сможет управлять катером.

– Ты же муташаррид! У тебя должен быть собственный катер! Помнишь, о чём мы говорили в Мадине, там, в этой…

– Достаточно! – он резко оборвал её, и Замиль запнулась на полуслове, закусив губу. Впрочем, лицо её не утеряло воинственно-упрямого выражения.

– Займись чем-то, женщина, – он намеренно не назвал её по имени, – от того, что ты колышешь здесь грудью, ничего не станет быстрее.

Отвернувшись, Салах вышел из комнатки, не дав Замиль возможности ответить, хотя, кажется, она что-то и бросила ему вслед. Неважно, сейчас всё это неважно. Что действительно надо знать – это, во-первых, нет ли шанса что Стефано позволит ему управлять катером (это едва ли), или, может, всё же сам сумеет это делать? Салах не бывал на борту его судёнышка, но представлял его как нечто старое, видавшее виды, как баркасы и катера, оставшиеся от назрани со старых времён. Как будто, впрочем, его собственный лучше.

Может, зря он так боится, и стоит правда воспользоваться их собственным «Диб-аль-сахра», который так и стоит на приколе в Мадине?

Думая так, он толкнул ещё одну дверь и оказался в небольшой круглой комнатке – её он знал хорошо. Сюда Таонга приводила дорогих гостей, cкоторыми хотела поговорить по душам, здесь же потчевала когда-то и его – чаем, тунисскими сладостями и собственным телом. Здесь же Замиль застала её вместе с прилипшей к ним Джайдой, которую пришлось взять с собой, потому что иначе надо было бы убить. И может, следовало… Но он не убийца и никогда им не был.

Тяжело опустившись на диванчик, Салах вытащил наладонник и рассеянно потыкал пальцами в экран. Быстро же эта штука стала частью его жизни. Коммуникаторы, окошки Зеркала и…

И вдруг он вздрогнул. Машинально открыв маль-амр, он скользнул по нему взглядом. И увидел горящее окошко, имя Бакир-эль-Беджи и картинку – летящего джинна с облачком слов «он несёт тебе удачу». Ничего необычного и ничего странного. Если не считать того, что это был тайный номер Абдула, а картинка – условный сигнал, который значил «есть новости».

Человеку запрещалось иметь больше одного номера в Государстве Закона, но закон и здесь оказывался дырявым. Его можно было обойти, если знать как, потому и он, и Абдул разжились фальшивыми номерами. Это было нелегко и недёшево, но тут уж стоило того… Вот, собственно, с фальшивого номера он и зашёл сейчас в маль-амр. И его не должен был знать никто кроме трёх, нет, четырёх человек, включая, понятно, Абдула. Но тот исчез, и вот… появился. Палец Салаха застыл над картинкой. Если он сейчас кликнет, то Абдул поймёт, что он в Зеркале и на своём номере. И с ним можно даже поговорить. Если это и правда Абдул. А если нет?

Салах нахмурился, его палец так и висел над экраном. Абдул исчез, и он даже подозревал, что его убили. Хорошо, если нет, но… Как понять, в чьих руках сейчас другой наладонник?

И наконец он решился, щёлкнул по окошку и открыл чат.

– Салам, – отстучал он и отправил свою картинку – толстого купца, который смеётся, вытирая слёзы.

– О, значит, ты всё-таки жив, – тут же отреагировал собеседник, добавив картинку в виде радостно скачущей собачки, – а я уже начал опасаться.

– Жив, ильхамдулилла, – Салах всё ещё не был уверен, что поступил правильно, начав этот разговор. Хотелось бы, конечно, узнать, что с Абдулом, но раньше надо понять, он ли это вообще.

– Что за дрянь происходит на Острове, рафик[2]? – Абдул, если это и правда был он, оказался разговорчивым. – В Мадине какие-то оборванцы на улицах собирают толпы, в кофейнях говорят о новом Газавате. Как-то всё это быстро появилось. А в Марсале – ты ведь уже знаешь, что было в Марсале? Ты не там сейчас?

Последний вопрос заставил его напрячься. Он не рассказывал Абдулу про свои отношения с Таонгой, но тот знал, что Салах нередко заезжает в Марсалу. Наверное, догадывался, что у него там есть женщина и предположил, что и сейчас тот ищет укрытия у неё.

Ничего вроде совсем подозрительного, но…

Салах нахмурился, глубокая борозда пересекла лоб, пальцы скользнули к бородке и начали её подергивать – дурацкая привычка, но всё же помогала справиться с волнением.

А собеседник все не унимался:

– Так что молчишь? В Марсале? Или унёс ноги с Острова? – и картинка с взлетающим самолётом.

– Нет, пока еще в вилайете, – набрал, наконец, Cалах, решив остановиться на полуправде, – нашел одну дыру, залег на дно, осматриваюсь.

Не такая уж и неправда, если подумать.

– Застрял, значит, как и я, – по чату справа налево двигался мультяшный калам, показывая, что собеседник продолжает писать, – дело дрянь у нас, Салах, да? Так где ты залег, далеко?

И тут Салах решился и короткими резкими ударами набрал:

– Поговорим голосом, Абдул?

И замер. На самом деле, сейчас от ответа зависело очень многое.

Знаки вопроса усыпали окошко разговора.

– Аллах лишил тебя ума, что ли? Или ты забыл, что значат голосовые звонки? Только так, а потом ещё и вычисти память.

Салах криво усмехнулся. Проверка не показала ничего. Абдул – если предположить, что это он – дал правильный ответ. Говорить голосом опасно – все голосовые каналы шли через общую службу Зеркала, где хранились в виде пакетных данных. Специалисты по поиску ересей в зазеркальном пространстве легко добывали эти пакеты и могли переслать, кому положено. С перепиской проще, её можно поставить на самоуничтожение, и именно так собеседник и поступил – Салах видел, что первую его реплику уже подметает маленькая метёлочка.

Так что да, Абдул правильно сделал, отказавшись говорить голосом, но ведь и самозванец, назвавшийся Абдулом, мог сделать так же, просто чтобы не быть разоблачённым.

Ладно, осталась проверка номер два.

– Надо сказать кое-что важное, – набрал Салах, царапая ногтем (кстати, пора бы обрезать уже) матовый экран, – давай встретимся в правильном месте. Например, у Брахима из Агадира.

Он замер, ожидая ответа, и ответом оказался всё тот же хохочущий до слёз купец.

– Старый Фарук не менял своё имя, слава Аллаху, – высветился текст. – Проверяешь меня, Салах, подозрительный ты пёс? Правильно делаешь, на самом деле. Всё в порядке, это и правда я, Абдул. Так что, ты в Мадине-таки? Если так, и правда надо встретиться, но с местом поаккуратнее. У меня новости не очень.

– Нет, не в Мадине, говорю же – нашел одну дыру – Салах немного расслабился. Человек с той стороны экрана выдержал проверку, – наш разговор стирается. Давай определим место встречи, а потом вычистим память. Что с «Диб-аль-сахра», так и стоит на приколе, не знаешь?

– Плохо, что не в Мадине, я не могу сейчас разъезжать по Острову. Найек, Салах, не могу говорить. Сотри разговор, сотри!!

И окошко погасло. Это значило, что человек с другой стороны экрана не просто вышел из разговора, но и стер его колонку.

Что могло так резко напугать Абдула, если допустить, что это и правда был Абдул?

Салах так и сидел, ощущая пальцами гладкую поверхность наладонника, когда внезапно услышал женский голос.

– Я не могу больше сидеть тут, взаперти, – Замиль стояла у входа в комнатку, – тошнит от этой дыры. Я хочу прогуляться.

Много чего он мог бы сказать ей в ответ: и о том, хуже ли эта дыра той, где она должна была крутить задницей каждый вечер, и о том, что бродить по гудящему потревоженным ульем городу сейчас не было лучшей идеей. Но разговор с Абдулом (Абдулом ли?) всё ещё стоял перед глазами. И Салах только мотнул головой:

– Да иди куда хочешь.

Глава вторая

Замиль так мало видела в этой жизни, и сейчас это чувство было особенно острым. Городишко, где она родилась, и который уже едва помнила, Мадина, которая строилась на её глазах, прорастая через старый Палермо бурьяном минаретов, Агридженто и ещё пара местечек на Острове – и острова, точнее, островки рядом, на которые она выбиралась иногда, чтобы отдохнуть и окунуться в море со скал. И всё чаще Замиль предельно ясно ощущала, что, пусть она уже взрослый человек, но совершенно не видела мира. А мир и даже этот вот забытый Аллахом городок всё это время жили без неё. И будут так же жить после, даже не заметив, что она была рядом.

Вот и сейчас. Выскочив из дверей их ночлежки (ну хорошо, пансион не был настолько уж плох, но Замиль в мыслях всё равно называла его ночлежкой, выплёскивая весь свой гнев и досаду), она теперь растерянно оглядывалась по сторонам. В общем, все четыре дня, что они пробыли в Марсале, ей так и не пришлось прогуляться дальше, чем до булочной вниз по улице.

Что ж, мир, посмотрим, каков ты. Хотя бы здесь, раз места живописнее не представилось.

И, поддёрнув платье, Замиль зашагала вниз по улице.

Сейчас она была одета как алжирка – такую одежду получилось купить с помощью Салаха в одном из магазинов Мадины в день её выезда. Белое платье-гандура, шедшее цельным куском и разделявшееся внизу на несколько слоёв, перехваченное поясом. Не так плохо – уж получше того, что она была вынуждена надевать в Мадине, выходя на улицу.

Говорят, поменяй одежду – и изменишься сам. Замиль уже не была уверена, что это работает именно так.

Да, она попрощалась с ненавистными синими тряпками, знаком непотребной женщины, самого существования которой Мадина не хотела замечать (пока не приходила ночь увеселений, конечно). Сейчас она шла по улице, одетая как многие другие горожанки, но… Что-то вздрагивало в груди при мысли, что другие женщины и, тем более, мужчины смотрят на неё, на её открытое лицо и возмущены. Как она посмела показать свой проклятый Аллахом образ добропорядочным верным, чью дорогу озарило учение Махди? Как она…

Так, хватит. Замиль резко одёрнула себя, ощутив, как сердце её ёкнуло, когда идущая мимо африканка в пёстром широком платье покосилась на неё. Никто не поймёт, кто ты, пока сама этого не выдашь. Лучше смотри по сторонам.

А это и впрямь оказалось интересным. Марсала отличалась от Мадины не только размером. Она была более… старой, что ли? Замиль даже не могла подобрать правильного сравнения. Сейчас она спускалась вниз по улочке, застроенной двух-трёхэтажными домами. Их панели кремового и лимонного цвета, отражая средиземноморское солнце, заливали улицу дрожащим светом. Не то чтобы таких домов не было и в Мадине, конечно. Старая архитектура назрани. Но дело в настроении. Здесь гораздо меньше ощущалось дыхание Даулят-аль-Канун, того единственного мира, который она знала.

Вот даже люди, попадавшиеся ей навстречу. Они были разные. Вслед за прошедшей мимо неё чернокожей женщиной показались ещё две, средних лет, одетые как сицилийки – в одежде, которую дозволили им хадисы Обновлённого Учения. Платья кремового и светло-зелёного цветов спускались к щиколоткам, забранные завязками рукава скрывали руки до запястий. На шеях небрежно висели платки – предписывалось закрывать волосы, заходя в присутственные места, но на улице, если они не правоверные, делать это было необязательно. Женщины неторопливо разговаривали друг с другом по-итальянски и едва заметили уже напрягшуюся Замиль. Им, казалось, было безразлично, кто она и каково её прошлое.

Да, таких можно было видеть и в Мадине – из остатков старого населения, но здесь, в Марсале их было особенно много. Больше, чем полгорода, как ей однажды сказал Салах. И Замиль внезапно ощутила острое любопытство. Эти люди – обломки старого мира, такие же, как и она сама. Ну хорошо, положим, не совсем такие – они не плясали непотребные пляски для увеселения толстых коммерсантов, не обучались греховным ласкам, от которых с ужасом отстранится любая добропорядочная мать семейства. Но они, эти люди, тоже были из того, прежнего мира, о котором Замиль почти ничего не знала, но куда так отчаянно хотела вернуться.

И движимая внезапным любопытством, девушка вдруг свернула налево, туда, где на перекрёстке стояло несколько столиков под потёртой вывеской уличного кафе. Строки – Forte i nero[3]. Да, здесь прямо писали вывески по-итальянски, даже не дублируя на фусха. Интересный всё-таки городок.

Перед столиками Замиль невольно замедлила шаг и посмотрела по сторонам – она искала часть кафе, что была предназначена для таких, как она. Запоздало вспомнила, что она теперь не женщина в непотребном платье, а вполне порядочная – по крайней мере, внешне – жительница Острова. Кроме того, в крошечной кафешке просто не было двух залов: четыре столика под навесом, огороженные заборчиком, и открытая дверь в небольшую каморку.

Замиль пожала плечами и опустилась на стул, подобрав платье. С любопытством огляделась. Да, даже эта небольшая и казавшаяся захудалой кафешка сильно отличалась от тех, куда она обычно захаживала в Мадине. Там – по крайней мере, в той части города, где она жила – господствовал магрибский стиль, местами с левантийским привкусом. Это было видно по форме стульев и столов, по расцветке стен и их украшениям – без всяких картин, конечно – по одежде официантов и по…

– День добрый, госпожа, – отвлёк её от размышлений глубокий грудной голос, и, обернувшись, она увидела вышедшую из помещения невысокую полную женщину средних лет. Официантка? А может быть, и сама хозяйка? В этих крошечных заведеньицах не разберёшь. – Хотите поесть? Чай?

Её голос звучал вполне учтиво, но при этом достаточно холодно, и от Замиль не ускользнуло, что арабские слова та выговаривает с некоторым трудом.

– Я говорю по-итальянски, – произнесла она и увидела, как густые чёрные брови женщины слегка приподнялись. – Кофе, пожалуйста. И что-нибудь сладкое к кофе.

– Эспрессо? Лунго? Маккиато?

– Я люблю кофе по-тунисски, – неуверенно ответила Замиль, и официантка покачала головой.

– Мы не делаем такого здесь.

– Тогда… просто любой кофе. И какое-нибудь печенье. Женщина кивнула, повернулась, качнув крутыми бёдрами, и Замиль заметила, что та не носит платка для прикрытия волос, и вообще выглядит… просто. Так в Мадине выглядел народ в порту, где было больше всего старых людей и просто сброда со всего мира. В таком виде её бы не пустили в торговый центр, но, кажется, здесь это и не было так важно.

Кофе с густой молочной пенкой оказался неплох, хотя Замиль с грустью вспомнила те чашечки тягучей горечи, которые она цедила дома, в «Аль Куодс». Бара наик, с каких пор она начала думать о своём весёлом районе бывшего Палермо как о доме?

Грызя печенье, принесённое хозяйкой – похожее на тунисский макруд, немного вязкое – Замиль продолжала оглядываться по сторонам. На улице было людно, как для улочки захудалого портового городка в будний день. Проехал курьер, чернокожий мальчишка на велосипеде, за его спиной болтался алый рюкзак с броским слоганом на арабском. Появились трое мужчин в потрёпанных джинсах и плотных несмотря на жару светло-голубых рубахах навыпуск. Они громко говорили по-итальянски, смеялись и жестикулировали, направляясь вниз, к порту. Здесь все улицы вели к порту.

В доме напротив открылась балконная дверь, и пожилая женщина в бигуди и с зажатой в уголке рта сигаретой повесила свои панталоны на крючке.

Да уж, от старого мира здесь явно осталось больше. И ведут себя местные…

Не успела Замиль додумать эту мысль, как у неё за спиной раздались шаги, и густой женский голос выкрикнул:

– Канделора! Ты здесь?

Замиль подавила желание обернуться и украдкой скосила глаза. Слева за её спиной за соседний столик грузно опустилась женщина, темнокожая, но одетая в рабочую одежду. Даже отсюда Замиль видела разношенный кроссовок на её широкой ноге, небрежно поддёрнутое вверх платье, открывавшее шоколадного цвета голень. Ох, проходил бы здесь истинный махдист и увидел бы это непотребство…

Дверь бросила солнечный зайчик, качнувшись, и знакомая уже Замиль официантка появилась на входе.

– Джиана! Давно же тебя здесь не было, старая перечница, – голос её в этот раз зазвучал гораздо теплее, словно она увидела добрую знакомую, – я уж думала, ты совсем забыла про нас!

Она заскользила к столику, за который села африканка, с удивительным для её веса проворством. Гостья приподнялась, женщины обнялись и расцеловали друг друга в щёки. Замиль поспешно схватила оставшееся печенье и сделала вид, что примеривается, как его откусить, не прекращая при этом слушать. То, что женщина из старых людей приветствует как подругу африканку, одетую в одежду назрани, уже было достаточно любопытно. О чём они, интересно, тут судачат?

Женщины говорили по-итальянски, домешивая и чисто сицилийские словечки – так обычно говорили «старые люди», и Замиль почувствовала странный укол ностальгии. Она, конечно, не забыла итальянский, но уже давно большую часть времени говорила по-арабски.

Cобеседницы, по-видимому, привыкли объясняться громко и экспрессивно и даже не думали понижать тон из-за её соседства.

– Я уж не знаю, куда теперь Клеопатру девать, – рассказывала новоприбывшая, та, которую официантка назвала Джиана, – garzu[4]-то её совсем свиньёй оказался, прости Господи, и вот всё.

– Я слышала, что у вас сорвалась свадьба, – голос толстой официантки звучал теперь сочувственно, хотя не стал от этого тише, – ну что ж, caramia, хорошо хоть сейчас это выплыло, а представляешь, уже бы после свадьбы, а по этим временам…

– Я уж такие планы строила, – продолжала Джиана, словно не замечая попыток собеседницы пособолезновать, – пристроена, значит, хоть эта будет в пекарне бухгалтерию вести да муку закупать, дело-то непыльное. Не мыть же ей полы у Таонги полжизни, как я.

Замиль, делавшая вид, что увлечена печеньем, так и замерла, не дожевав откушенный кусок. Таонга? Та толстая стерва, что приняла их, а потом пыталась одурманить и разговорить Джайду? Она-то здесь при чём?

– Я думала, она добрее, ну ты поняла, к… – тут официантка запнулась, Замиль, даже не оглядываясь, ощутила, как африканка, криво улыбнулась.

– Истинная дочь Африки, как и Махди, возлюбленный Изначальным, – в её голосе зазвучала насмешка, – да только когда она тобой помыкает, ей не до этого, знаешь ли. А уж чего я там навидалась за эти годы, Господи прости…

Замиль, до этого слушавшая из чистого любопытства, теперь боялась пошевелиться. Она сама не знала, почему, но ей хотелось знать, что эта женщина сейчас скажет про их хозяйку, к которой с первых минут знакомства она ощутила смутную неприязнь и недоверие.

– Ты и сама знаешь, что о ней по Марсале болтают, – при этих словах официантка, должно быть, кивнула, – родители-то её приехали голодранцами ещё при старых порядках. А теперь смотри-ка, у доченьки свой пансион, и пьёт она кофе с алькальдами мажлис аль-мадина[5] да с шефом полиции, да с…

– Не только кофе, – Джиана хмыкнула. – Что они выходили из её комнатки довольные, как коты после случки, то все знают. Ты ведь знаешь, что она давно полиции всё доносит? Говорят, у неё все разговоры по комнатам записываются.

При этих словах Замиль похолодела. К кому ты привёз меня, Салах, чуть не крикнула она, но продолжала слушать.

– Помню, как арестовали беднягу Манкусо. А он останавливался в «Аль Мусафир», когда…

В это время мужчина средних лет в широких штанах и болтавшемся на плечах пиджаке вдруг повернул к кафешке и присел за столик напротив Замиль.

Устроившись, он поднял руку и громко окликнул:

– Всё лясы точишь, Канделора? Принеси-ка мне лимонной воды со льдом, упахался на жаре, сил нет!

И официантка торопливо поднялась из-за стола, продолжая что-то говорить Джиане уже понизив голос, потом повернулась, на ходу бросила:

– Уже иду, Джакомо! – и засеменила в каморку.

А Замиль всё так же сидела молча, бездумно ломая и кроша кусочек печенья. Значит, Таонга – осведомительница местной полиции. И, вполне возможно, слушает их разговоры. И ей даже этого показалось мало – Джайду она пыталась, одурманив, расспросить.

Так чего же им теперь ждать?

Глава третья

– То есть, ты никого там не видел, кроме людей вокруг дервиша? – переспросил Салах, и Стефано устало помотал головой.

– Нет, только они, потом полиция и… люди на улице. Люди, потом крики, потом… я увидел Джайду, она упала.

Грузовик, из-под которого Стефано успел вытолкнуть Джайду, помял его самого хорошо, у него оказалась сломана рука, растянуты или даже надорваны коленные связки, да вдобавок трещины в рёбрах. Он придёт в себя, поправится, конечно, но на это нужно время, а Марсала…

– Марсала гудит ульем, – мрачно произнёс Салах, обращаясь больше к себе, чем к Стефано, – опять перекрыли порт, полиция рыщет по городу, уж не знаю, кого ищут.

– Конечно, – Стефано, полулежавший на высоких подушках, только кивнул.

В тот день им занялась Джайда, которая отделалась несколькими синяками и растянутым запястьем. Она же настояла, чтобы из больницы его привезли в «Аль Мусафир», узнав, что тот живёт один и ухаживать за ним некому. И даже сейчас часто его навещала.

– И Зеркало просто разрывается, – Салах по-прежнему говорил вполголоса, как будто обращаясь сам к себе, – это не только здесь. В Мадине как из-под земли появились такие же дервиши, а вчера одного из них убили. Просто застрелили на улице, и неизвестно, кто. Орден Верных молчит, но на всех форумах неожиданно появились люди, кричащие о Газавате…

Стефано мрачно усмехнулся.

– Им прошлого не хватило.

– Им ничего не хватит, – словно решившись, Салах вдруг спросил: – Ты ведь не сможешь рулить сейчас «Грифоном», верно?

– Нет ещё, – мужчина покачал головой, – одной рукой трудно управляться, но вдвоём бы мы смогли. Но у меня болит всё: колено, рёбра, локоть. Даже на одной ноге стоять тяжело. Я сейчас не моряк.

– Хорошо, тогда поправляйся, – коротко бросил Салах, похлопал его ладонью по плечу и, повернувшись, вышел из комнатки.

Комнатка Стефано находилась на втором этаже – не очень удобно, учитывая его увечья, но Таонга категорически заявила, что других свободных у неё нет. Впрочем, Стефано всё равно сейчас её не покидает, так какая разница. Движимый внезапным желанием подбодрить его, Салах порылся в своих запасах и сбросил Стефано на наладонник то, что у него оставалось из прежних рейдов на ту сторону. Книги и видеозаписи из проклятых земель. Земель Беззакония, куда так страстно хотела попасть Замиль, и где…

Словно отвечая на его мысли, снизу, с той стороны лестничного пролёта послышались голоса. Говорили женщины, явно возбуждённо и на нервах, и он различил голос Замиль, а потом и Таонги. Проклятье!

Салах в несколько шагов сбежал вниз по витой лестничке и оказался в крошечной приёмной. По одну сторону находилась стойка, за которой Таонга регистрировала гостей, по другую – два диванчика и круглый одноногий столик. Сама приёмная всегда производила на него странное впечатление – как будто на оберж старого назрани сверху наслоили моду махдистов с их мечтами о возрождении Халифата.

Когда он вошёл, крики внезапно смолкли, и он сразу понял, почему. Видимо, шум привлёк не его одного – откуда-то появился высокий чернокожий парень с бритой головой и проколотой бровью, в просторной бело-жёлтой хламиде – так, насколько помнил Салах, любили одеваться жители Чада или некоторые малийцы.

– Проблемы, сестра? – спросил он с безупречным островным выговором, ухмыльнувшись Таонге, и та напряженно улыбнулась в ответ.

– У нас небольшое недоразумение с гостьей пансиона, сайиди. Надеюсь, мы не помешали твоему отдыху.

– Но если будут проблемы, скажи мне. Я помогу решить. Мы все должны помогать друг другу, верно, сестра? – он ещё раз усмехнулся, откровенно ощупывая взглядом округлые формы Таонги, с деланой брезгливостью покосился на Замиль и направился к двери, что-то нащупывая в прикреплённой к поясу сумке.

– Ты мне всех постояльцев распугаешь, кошка драная, – прошипела Таонга в полголоса, когда чернокожий парень резким движением открыл дверь на улицу.

Замиль явно собиралась что-то ответить, но в этот момент увидела замершего на лестнице Салаха. Он решил переждать там, пока гость уйдёт. Не потому, что не доверял именно этому типу, просто чем меньше людей его увидят здесь, тем лучше. К счастью, большинство постояльцев «Аль Мусафира» были довольно нелюдимы, предпочитая уединение своих комнат общению с соседями.

– Салам, – негромко бросил он, выходя из лестничного пролёта в маленький зал, – что здесь происходит.

Хлопнула дверь, закрывшись за чернокожим парнем, и он увидел, как Таонга, облегчённо выдохнув, повернулась к нему.

– Раз привёл её сюда, так скажи своей сучке, – заговорила она, словно выплёвывая слова, её акцент стал сильнее, и приходилось вслушиваться, чтобы понимать, – что здесь она у меня в гостях, и если никто не научил её поведению, то это сделаю я…

– За языком следи, жирная корова, – Замиль не полезла в карман за словом. В отличие от Таонги она говорила на арабском почти как на родном. – Ещё раз так меня назовёшь, я тебе зуб выбью! А может, и два.

– Салах, – Таонга повернулась к нему, и мужчина неожиданно увидел, что та не просто в гневе, но и очень уязвлена. Обычно гневавшаяся Таонга сжимала губы так, что они почти становились у неё нормального размера, но сейчас она стояла полуоткрыв рот, и губы подрагивали. Салах невольно подумал, что та бы побледнела, если бы не была чернокожей, – я не потерплю такого в своём доме. Она должна уйти.

– Она останется, пока буду оставаться я, – лаконично ответил он. – Не забывай, Таонга, мы не чужие люди. И что за тобой должок, не забывай.

– Я всё помню, Салах, но эта… – прикусив губу острым белым резцом, Таонга сдержала какое-то очередное словечко, – скажи ей…

– Скажу, – Салах не дал ей договорить.

Внезапно решившись, сделал шаг к Замиль, схватил её за плечо, крепко, но старясь не причинять боль, и потянул за собой.

– Подожди, я ещё не… – пыталась воспротивиться Замиль, но потом, к его облегчению, сдалась и покорно последовала за ним, процедив, впрочем, сквозь зубы пару слов на непонятном ему языке. К кому они, интересно, относились?

А из-за спины он услышал грудной голос Таонги, глубокий и немного подрагивающий:

– Я всё помню, Салах, а вот помнишь ли ты?

Похоже, настало время поговорить. Когда они дошли до второго этажа, Салах отпустил Замиль – не было нужды её держать, та и сама следовала за ним.

– Ты знаешь, что Таонга нас прослушивает? – спросила Замиль, её голос всё ещё вибрировал от гнева.

– Кто тебе это сказал? – Салах нашаривал в кармане ключ.

Облупленная дверь их «номера» внезапно показалась ему отражением бессмысленности их жизни. Арабская цифра «три», из-под которой ещё пробивались римские «палочки», как будто сардонически ухмылялась.

– Я слышала один разговор в кофейне, чуть ниже по улице, – Замиль, кажется, успокаивалась, – там была женщина, которая много лет работает здесь уборщицей. Она всякое говорила про Таонгу, в том числе, что та пьёт кофе с начальниками полиции.

– Не только кофе и не только с ними, – Салах, наконец, справился с замком и открыл дверь в комнатку, – но это же не преступление, верно?

– И что она может прослушивать комнаты, а потом продавать информацию, – продолжила Замиль. – И что же, нас она тоже прослушивает? И мы не можем ни поговорить, ни пёрнуть, чтобы она не узнала?

– Хватит, – войдя в комнату, Салах повернулся к столику.

Там лежала пудреница Джайды (самой малийки не было), сумочка Замиль и… ага, вот и он. Конечно, смотреть на экране наладонника не очень удобно, но сойдёт.

– Таонга может прослушивать тех жильцов, которые ей интересны, – обернувшись, он увидел, что Замиль вошла в комнату и опять скрестила руки на груди, – но это не значит, что она прослушивает всех. Так или иначе, я с ней сегодня поговорю. И будь спокойна, на нас она не донесёт. На других – может, но не на меня, значит и не на тебя.

– Почему ты доверяешь ей? – тут он мрачно усмехнулся – настолько ядовитая, женская злость прозвучала в словах Замиль. – Ты говорил, что за ней должок, что она должна о чём-то помнить. О чём?

– Это тебя не касается. Садись.

– Ты ведь спал с ней, да? – не унималась Замиль, хотя послушала его и, сделав пару шагов, опустилась на кровать.

– Да. Но сейчас важно не это, – подхватив заряжавшийся наладонник, Салах опустился на кровать рядом с Замиль, – я хочу тебе кое-что показать.

Замиль взглянула на него, кусая губы, и Салах присел рядом с ней. На большом пальце он держал пластинку памяти, которую с лёгкостью фокусника вставил в проём.

– Что это? – девушка, кажется, заинтересовалась.

– Моя работа, – наладонник принял носитель, и на экранчике загорелась надпись. Жёлтым длинным ногтем указательного пальца Салах отстучал код, и карта раскрылась, – а также то, куда ты так рвёшься. Беззаконные Земли. Что ты знаешь о них?

– Ты же не станешь повторять мне то, что несут проповедники в мечетях и дервиши на улицах? – фыркнула Замиль, но на её лице промелькнула тень неуверенности. Так он и знал, что девушка неверующая. – Я такого наслушалась достаточно. Но, Салах, я и сама искала информацию. О прежних временах, о старом мире, о землях по ту сторону. И я нашла немало, чтобы не верить…

Она говорила что-то ещё, но Салах почти не слушал, пролистывая папки. Здесь много чего можно было показать Замиль, но с чего же начать? Ну вот, хотя бы…

На экране появилось двигающееся изображение, и Замиль остановилась на полуслове, заворожённо глядя на экран.

Запись была сделана на каких-то руинах. Мужчины, почти голые, стояли на коленях лицами к перепачканной каменной стене. Их головы были покрыты диковинными масками иногда в виде петушиной головы, или в форме осла, или чего-то, что было сложно признать. За ними стояли женщины, тоже почти голые, прикрытые лишь кожаными повязками. Некоторые из них тоже носили маски, но уже другие, клыкастые и устрашающие. В руках женщины держали кнуты. Салах знал, что последует, но всё равно содрогнулся от отвращения, когда увидел, как одна из женщин заносит кнут и опускает его на обнажённую спину мужчины. Замиль тихо ахнула.

– Выключи! Ты зачем показываешь мне это непотребство? – потребовала она, и Салах расслышал лёгкую дрожь в её голосе. – Я не хочу видеть такого!

– Видеть не хочешь, но готова отдать все деньги, чтобы попасть туда? – Салах усмехнулся. – А как ты думаешь, что там ждёт тебя без динара в кошельке? Смотри, смотри, это только начало.

Непотребство на экране продолжалось – женщины в масках, входя в раж, хлестали мужчин, а те, не делая ни малейших попыток сопротивляться, корчились и издавали стоны не то боли, не то наслаждения. Замиль засипела, когда одна из женщин опустилась рядом с мужчиной на корточки, стянула повязку с пояса и начала мочиться на его ноги.

– Хватит! – девушка вскочила с дивана. – Не буду смотреть! Если бы я знала, что ты ищешь такую мерзость…

– Сядь, – Салах не повысил голос, но от его тона как будто повеяло сухим жаром пустыни. Замиль опустилась, стараясь, однако, не смотреть на экран, – я не ищу такое. Когда ты в землях Беззакония, оно находит тебя само. Ты думаешь, это нечто непотребное для людей там? Там такое не запрещено, и в их Зеркале прямо собирают людей для своих сборищ. И это ещё не всё. Хочешь, покажу тебе мужчин в женской одежде, что ходят по улицам, раскрашенные как шлюхи? И людей, по которым нельзя сказать, мужчины ли они или женщины, и люди ли вообще. Или фабрику, где делают детей, как кур на наших фермах? Или…

– Замолчи! – Замиль вскинула на него глаза, но спохватившись, поправилась: – Прости, Салах. Я…. Я просто… не понимаю. Я находила записи старых фильмов, я читала книги тех времён…

– Так это было давно, – прервал её мужчина, – ты знаешь, я ненавижу махдистов. Не знаешь, впрочем. Неважно. У меня есть к ним счёт, давний. Меня учили умме, и я никогда не признавал этого их восходящего солнца. Но я никогда даже не думал бежать туда, на ту сторону моря. Здесь есть Закон, пусть извращённый махдистами, пусть полоскаемый всякими полоумными дервишами. Но Закон. Там Закона нет – ни нашего, ни назрани, вообще никакого.

Он видел, что Замиль хотела что-то ещё сказать, но не решилась или не нашла слов. Она просто сидела как нахохлившаяся птичка, бросая робкие взгляды на экран наладонника.

– Покажи мне… что-то другое, – наконец нерешительно проговорила она.

И Салах опять застучал по экрану ногтями. Что ж, вот, например. Комната с приглушённым светом, люди, тоже в масках, но теперь уже другие. Через верхнюю часть их лиц шли повязки с выпуклыми полушариями зелёного и красного на глазах, что придавало им облик каких-то насекомых. Люди – а здесь были и мужчины, и женщины, и те, чей пол определить было непросто – сидели на небольших ковриках, скрестив или подогнув ноги – и непрерывно дёргались. Что-то пугающее, неестественное было в их движениях, то болезненных, то сладострастных.

– Что это? – спросила Замиль, и он заметил, что она приглушила голос.

– Цифровой дурман, – спокойно пояснил Салах.

Один из мужчин на экране изогнулся на своём коврике настолько, что упал, продолжая похотливо извиваться.

– Там что-то вроде нашего Зеркала, – пояснил он окаменевшей Замиль, – Но они ищут там не слова, а… картинки. Говорят, что через электроды в этих масках похотливые образы передаются прямо им в мозг. Не знаю, что они там видят, никогда не хотел этого знать.

– И это… законно?

Он обнаружил, что девушка не отводит взгляд от экрана, не замечая, что прижимается к мужчине всем телом.

– Там всё законно, – сухо сказал Салах и отложил устройство.

Некоторое время они сидели молча.

– Теперь ты понимаешь, куда рвёшься? – спросил он её.

Девушка ничего не ответила, сидя и кусая нижнюю губу ровными белыми резцами.

– Там не может быть всё так плохо, – она тряхнула головой и решительно посмотрела на него, – ты муташаррид. Ты привозишь людям информацию оттуда. Неужели кто-то захотел бы заказывать такую мерзость?

– Есть те, кто заказывает подобное, – Салах пожал плечами. – Там есть всякое. Надо знать, где искать. Но вот чего там нет, так это закона.

– А что есть здесь, Салах? – вдруг спросила Замиль. – Вот здесь? Ты забыл, где мы познакомились? Или, может, не знаешь, сколько байт-да’ара есть тут, на Острове? Сколько девушек выброшены из жизни и услаждают похотливых кобелей за гроши? Сколько мерзости не хотят замечать махдисты?

– Махдисты убили моего отца, – прервал её Салах и увидел, как девушка замерла на полуслове, – а теперь можешь закрыть рот. И подумать, как я стал тем, кем стал. И где и кем ты хочешь быть. А я сделаю себе чай.

И он поднялся, подошёл к тумбочке, на которой стояла газовая печка, и клацнул переключателем.

Боковым зрением он видел, как Замиль поднялась и молча вышла из комнаты. Что ж, пусть так. Ей будет полезно подумать над увиденным.

Глава четвёртая

И значит будет так. Замиль сделала ещё глоток воды, как всегда после кофе по-тунисски (нашла-таки в этой дыре хорошую кофейню!), но даже любимый напиток в этот раз не помог смыть горечь прошлого разговора с Салахом. Она много ожидала, но…

Собственно говоря, ожидала чего? Разве не слышала проповеди про мерзости Земель Беззакония? Слышала, да ещё и сколько раз. Земли, где нет благословения Аллаха, где нет никакой веры, где люди предали фитра, само своё естество, сотворённое Всевышним, где… Но сейчас ей вспоминались даже не пророки в наглухо застёгнутых мундирах-галабиях, не сумасшедшие уличные дервиши, не сплетничающие в кофейне торговки. Вспоминался её отец, обкурившийся марокканской дряни безумец, который говорил о том же – этот мир забыл свою природу, оторвался от своего естества, он погрузил человека в чувственное безумие, которое ему чуждо. Он обречён, и на его руинах взойдёт солнце нового мира, солнце Обновлённого Учения. Так может, он был прав?

– Ты не можешь быть прав, – Замиль сама не заметила, что произнесла эту фразу вслух, как и того, что проговорила её на родном языке, которым не пользовалась уже много лет. С ёкнувшим сердцем она оглянулась, но нет, никто из сидящих за соседними столиками открытой террасы не обратил внимание на её бормотание. Да и собственно, с чего должен был?

Ладно. Замиль сжала кулаки, откашлялась и, стараясь выглядеть спокойно, окликнула официанта. Расплатиться здесь и… и делать то, что она собиралась.

Салах не хочет везти её на ту сторону моря, в Беззаконные земли – не то чтобы он ей это прямо сказал, но она понимала уже достаточно. Сейчас вместо того, чтобы тихо переплыть море и оказаться на другой стороне, начав новую жизнь, она застряла всё на том же Богом проклятом Острове, в задрипанном городке с перспективой быть увезённой в Сус. Сус! Что ей там делать? Ещё одна мерзкая дыра, полная махдистов с их вопящим фанатизмом и приторным лицемерием. Что может там ждать женщину – любую, а уж тем более такую, как она?

Словно отвечая на её мысли, мимо кофейни прошла женщина в глухом платье, с прикрытым никабом лицом. И такие попадаются всё чаще, с горечью подумала Замиль и живо вспомнила, что и ей ещё совсем недавно, в покинутой меньше недели назад Мадине запрещалось выходить к правоверным, показывая своё осквернённое лицо. И даже никабом свой намордник называть запрещалось. Ну уж нет, она не поедет в Сус! Она всё равно переберётся на ту сторону моря, как бы страшно там ни было. Не могут же там быть все такие, как… как то, что она видела.

Зеркало. Вот то, что ей поможет. Эта мысль начала формироваться у неё в голове сквозь сумятицу, ещё когда она потеряно бродила по улицам, пытаясь хоть немного привести мысли в порядок. Зеркало, что по ту сторону моря – и это она знала – называется Интернетом. Даже здесь, среди пресного ханжества Государства Закона, по ту сторону экрана можно найти немало интересного – если уметь искать. Замиль надеялась, что умеет.

Надеялась и сейчас, когда после новых блужданий по незнакомым улочкам нашла скверик, где можно было подключиться к Зеркалу. Тут стоял фонтанчик – конечно, на месте какой-то снесённой статуи, за ним сидела, целомудренно держась за руки, влюблённая парочка, пожилая женщина в широком голубом платье задумчиво крошила хлеб толстым голубям. Они не помешают. И Замиль вытащила из сумочки свой наладонник.

Пальцы девушки затанцевали на экране. «Зазеркальная» сторона в Государстве Закона кажется такой же, как и реальная жизнь – вымеренной, приторной, полной фальшивого благочестия и тщательно отмеренного порока.

Но это если ты не знаешь, как, где и что искать. Замиль мрачно усмехнулась. У всего на свете есть две стороны, и если она знает «тёмную» сторону Мадины, если прожила в этой тени столько лет, то и с тёмной стороной Зеркала разберётся.

Здесь есть свои притоны, свои рынки… найдутся и свои муташарриды. Салах, ты не единственный.

Замиль опасалась, что не сможет повторить то, чему когда-то училась, но нет, пальцы как будто были быстрее разума. Всплыло окошко, потом другое – линия сообщений арабской вязью. Девушка почувствовала, как по её виску течёт пот. Денёк был жарким, но ей почему-то думалось, что дело тут не в жаре.

Она знала про такие странички, обычно скрывавшиеся за невинными названиями. Магазин мобильных телефонов, например, или мастерская по починке старых машин. Номера телефонов и круглые ярлычки бесед. Достаточно просто кликнуть на ту, про которую она знает, и…

Замиль вдруг почувствовала неприятное, тянущее чувство в паху и поняла, что её пальцы дрожат. Она знала, что номер – тот, и что здесь можно найти нужного человека. Но всё же…

– Салам, – внезапно решившись, отстучала она по экрану, – меня зовут Алима. Нужна помощь.

Некоторое время она смотрела на пустое окошко, не зная, больше ли хочет ответа или чтобы то так и оставалось пустым.

Но вдруг в окошке появился небольшой калам и начал выписывать загогулины.

– Ис-Саламу алейкум, – прочитала она, – тебе кто-то порекомендовал мою мастерскую? У тебя есть старая машина?

Замиль запнулась. Она хорошо знала, что мастерская только прикрытие, но вдруг поняла, что человек на том конце не обязан ей доверять. Даже обязан не доверять. В самом деле, откуда она знает о теневой стороне его дела? Она-то могла бы сказать, что ей это выболтал один из её бывших клиентов, когда после любви и нескольких тяг марокканского зелья у него развязался язык. Замиль запоминала подобное и потом старалась разговорить того мужчину, ублажив его предварительно, как могла. Но как об этом сказать?

– Алейкум салам. Мне рассказал один знакомый. У него тоже была старая машина, – отстучав ответ, она нервно сглотнула. Поверит ли человек? Поймёт ли, на что она пытается ему намекнуть?

– Я не слышал твоего имени, – калам порхал по экрану справа налево, выписывая недоверчивые слова, – но я помню своих клиентов. Так как его звали?

Замиль опять замерла. Она не знала имени – как и большинство приходивших в байт-да’ара, тот не считал нужным его озвучивать. Но…

– Мы говорили с ним в байт-да’ара, – она решилась на полуправду, – о старых машинах и старых временах. Вы ведь понимаете? Я уже чинила старые машины. И смотрела фильмы о них. Могу назвать имена других мастеров. Вы меня понимаете?

Она и сама осознавала, что пишет какую-то ерунду, но ей вдруг показалось очень важным уцепиться именно за этого муташаррида. Если она потерпит неудачу на нём, то чего будет стоить одна, без дома Зарият или Салаха за плечом? Собеседник молчал некоторое время. Но когда в душе у Замиль уже начинало шевелиться отчаяние, калам ожил снова.

– Ты в Мадине? – она обратила внимание, что тот отбросил все условности и обращается к ней прямо и на «ты».

– Нет, – с облегчением написала Замиль, – но недалеко, на Острове. Могу быть в Мадине за несколько часов.

– Сейчас не надо, – на этот раз собеседник не медлил с ответом, – у меня есть другая работа. Ты знаешь, как общаться через тёмный коридор?

– Нет, – Замиль почувствовала себя сбитой с толку. Наверное, она должна была знать, ведь она всегда гордилась, что умело обращается с Зеркалом, но…

– Дай свою почту, я отправлю тебе ссылку, – написал человек, – и четыре знака слова проверки. Ты ударишь по ссылке, введёшь знаки и окажешься в коридоре. Там поговорим. Меня ты там найдёшь под именем Весёлый Дельфин. До встречи.

Окошко схлопнулось – человек удалил её из беседы. А она даже не знала, что так можно. Что же делать теперь?

Замиль сжала руки и ощутила, что ладони вспотели. Раздражённо потерев их о платье, она приподнялась, пряча наладонник в сумочку. Что делать, если этот человек потребует выезжать в Мадину немедленно? Как уйти из-под надзора Салаха? И почему она вообще его боится? Ведь это она сама убедила взять её с собой, только что на шею ему не вешалась. И вдруг Замиль ощутила, что на душе у неё тяжело. Если всё получится, она свяжется с этим муташарридом, и он увезёт её с Острова, как она всегда мечтала. Но тогда она покинет и Салаха, и Джайду. Она исходила из того, что первый – это просто орудие бегства, а вторая – досадный груз. Но вдруг осознала, что ей будет страшно остаться без них. Одной, вообще без никого, в чужой, неизвестной стране. При одной мысли об этом её сковал ужас. Она столько лет мечтала о бегстве, и вдруг окружающий мир представился ей чудовищно опасным местом, непонятным и полным хищников. Что она сможет там сама?

Замиль охватила себя руками за плечи, пытаясь сдержать дрожь, и вдруг с досадой поняла, что ей нужно в туалет. Неужели это страх так подействовал на неё? Что же тогда будет в решающий день?

Она разогнулась и посмотрела по сторонам. Солнечный – а какой здесь может быть ещё в это время года – день заливал Марсалу лоснящимся жаром, и садик, в котором она присела, и городок казались такими спокойными и мирными. Но ей уже было известно, чего могут стоить эти покой и тишина и как легко они могут просто исчезнуть, как и не было.

Встряхнув головой, Замиль зашагала к гнутой проволочной арке у выхода. Она сбежит отсюда. С помощью того муташаррида или этого, но сбежит. Теперь осталось сообразить, как можно забрать свои деньги и вещи, не насторожив Салаха, Джайду и Таонгу.

***

Маленькие городки – это особый мир в их и без того особом мире Острова. Вот, скажем, Марсала – сколько здесь народу? По последней переписи сорок шесть тысяч семьсот пятьдесят семь душ, хотя и тогда, конечно, он знал, что есть люди, которые подолгу живут в городе без всякой регистрации. И те, кто, значась в Марсале, шатаются Аллах ведает где. Но будем считать, что сорок шесть тысяч. Много это или мало?

Чаще ему казалось, что всё же мало, особенно после визитов в Мадину и Сус, разраставшиеся подобно грибковой плесени. В этих муравейниках ему всегда было не по себе прежде всего от обилия людей, не просто ему не знакомых, но незнакомых даже через других. И вот от этого ощущалась оторопь. Не то чтобы, прогуливаясь по Марсале, он узнавал каждое лицо – сорок шесть тысяч запомнить всё же нелегко. Но всегда знал, что случись такая необходимость – и он узнает о любом из встреченных в порту или на улице Кайруан всё, что нужно. Найдутся те, кто этого человека знает – здесь, в Марсале нельзя жить и оставаться незамеченным. Тем более нельзя убить человека и сделать вид, что его и не было. Не то чтобы никогда никого не убивали – портовые банды, муташарриды, рэкетиры могли выяснять отношения, и потом кто-то исчезал, чтобы волны прибили через несколько дней раздутое тело к берегу. Или не прибили, если в одежду трупа набили камни. Но такое никогда не проходило незамеченным.

Не остались незамеченными и гости – чужие люди в городе, которым хватило власти (пусть не своей, а данной другими), чтобы перекрыть порт, чтобы опрашивать людей, чтобы врываться в жилища тех, кто был уверен, что надёжно спрятался.

И весь город, его любимый город бурлит, обсасывая слухи один другого страшнее. Откуда вдруг вынырнуло сразу несколько бесноватых проповедников? Кто взорвал бомбу на улице Актисаб (Виа Фриселла, как говорят старые люди)? Что эти псы из Мадины вообще у них ищут?

Впрочем, из того, что ему удалось узнать, следовало, что ищут что-то (кого-то?) по всему вилайету – от Мадины и вплоть до Мальты. То тут, то там аресты, беспорядки. И слухи, слухи, слухи, которые удесятеряются в кривом отражении Зеркала.

Что ж, раз так, надо поговорить с теми, кто знает другую Марсалу. Прежде всего, со Старым Башмачником. Шайтан его ведает, как, но старый хрыч всегда ухитряется быть в курсе последних событий и по ту, и по эту сторону Зеркала.

Глава пятая

– Наступают поганые времена, для всех, а для таких, как мы – так особенно, – повторил Гулям и посмотрел на Салаха, слегка прищурившись, – Аллах дал нам мир, и что мы с ним сделали? Я ещё помню прошлую Большую Войну.

Гулям, которого за глаза чаще всего называли Аджуз, «Дедок», как раз и был известен этой склонностью – в самый неподходящий момент переговоров впадать в философствования. Но, по крайней мере, не было никаких причин подозревать его в связях ни с полицией, ни с Орденом Верных. А помочь он мог. Вот только хотел ли?

– Послушай, – Салах, не прекращая говорить, открыл крышечку чайника и насыпал туда ещё немного сахара. Они пили чай, конечно, как же ещё будут говорить два мавританца, – что происходит вокруг, я и сам вижу. Ты мне скажи, как сейчас возможно перебраться на ту сторону. Лучше всего в Сус – у меня там есть хорошие знакомые.

Они сидели за тряским столиком возле мастерской Гуляма. Двое его работников внутри потели над починкой не то зонтиков, не то каблуков – кажется у Гуляма ремонтировали всё. Выглядело место самым что ни на есть заурядным. Маленькая лавка-мастерская обычного работяги, который, поди, концы с концами едва сводит, да и то лишь за счёт того, что нанял ещё более бедных подмастерьев. На самом же деле Гулям был одним из самых старых и опытных муташарридов на Острове. Он давно уже не пересекал море – теперь в его руках находилась перепродажа данных, поиск покупателей и прочее в таком же духе. Говорили, что он накопил десятки тысяч истинных денаров наличными, но на что он их тратит? Есть ли у него дети, которых он хочет обеспечить, или так и намерен утащить всё с собой в могилу? Ведь Гулям уже не молод…

– После взрыва в городе стало неспокойно, – протянув руку, Гулям немного увеличил огонь на портативной печурке, – и не только на этой стороне. Там, – он качнул головой, – ну, ты понял, там, в Зеркале, тоже всё гудит. Я бы сейчас вообще не высовывался. Ни здесь, нигде. На Острове всё ещё можно лечь на дно. Тебе не нужно с этим помочь?

– Нет, – ответив сходу, Салах вдруг задумался, – вообще, не знаю. Может быть, и станет нужно. Я прибыл в Марсалу, чтобы переплыть отсюда в Сус и затеряться там. Там мне легче.

– Ты не наследил? – Гулям сощурил свои морщинистые веки и стал ещё больше похож на старого павиана, – здесь или в Зеркале? Не приведёшь мне на порог беду?

– Я был осторожен, – уже сказав так, Салах вспомнил про разговор с человеком, который назвался Абдулом. Хорошо бы это и на самом деле был он.

– Понимаешь, – Гулям осторожно покручивал в руках пустой стаканчик из-под чая, – я не спрашиваю, кому ты наступил на ногу. Нет-нет, молчи, – он приподнял руку и добавил с нажимом: – не спрашиваю. Но я правда надеюсь, что это не кто-то из Ордена Верных – надеюсь ради тебя. Да и ради себя тоже, раз ты меня тут нашёл. Я пару дней уже потихоньку брожу по Зеркалу… ну, ты знаешь, здесь и там. Не только по форумам. Ещё и по «коридорам», слушаю, что люди говорят. Похоже, всё серьёзно. Не знаю, кому там наверху вожжа под хвост попала, но слишком много совпадает. Взрыв на проповеди в Марсале. Убийство дервиша, как его там, Халиля, в Мадине. Арест Сакета, одного из самых умелых муташарридов вилайета, на Мальте. И вой такой, что оглохнуть можно. Похоже, кто-то и впрямь раздувает угли Газавата. А я не люблю войну, как и любой шум. Я люблю наше дело, а наше дело нужно делать в тишине.

Салах только кивнул, понимая, что стоит за словами хитрого старика. Удивительно всё же отмеривает Аллах силы и способности человека. Гуляму хорошо за шестьдесят, он вырос где-то на мавританском побережье, судя по его выговору. То поколение, да ещё и из их краёв, как правило, не дружило с техникой. Но Гулям оказался исключением. Старик творил на своём наладоннике чудеса, шифруя данные, открывая и удаляя «коридоры», то есть секретные комнаты для переговоров, выходя на связь через саморазрушающиеся каналы. Именно благодаря этому он и держал в руках большую часть торговли информацией по Острову, легко находя покупателей и не оставляя следов. Ну, вот как это у него получалось?

– Марсала слишком мала, – Салах снял закипевший чайник с горелки и аккуратно вылил порцию в пустой стаканчик, подхватил привычным жестом и перелил напиток в другой, – в Мадине меня слишком многие знают. Куда ещё податься на Острове?

– В деревни? – пожал плечами Гулям. – Здесь в горах есть и наши деревни, и местечки, где считай одни назрани. Если есть деньги, то можно затеряться так, что и сама Стража не найдёт. Главное, не выходить в сеть и не открывать Зеркала. Ведь если тебя нет там, то тебя нет нигде. А найти по работающему номеру не так сложно.

– Об этом я позабочусь, – коротко ответил Салах, выливая чай обратно в чайник, а оттуда – в стаканчик. Над поверхностью напитка уже начинала образовываться пена, – но не век же в деревне сидеть. Нет, мне надо в Сус.

– В Сус… – задумчиво повторил Гулям и почесал спутанную бородку.

Да, в Сус, А зачем, собственно говоря? Возвращаясь к пансиону Таонги, Салах катал на языке это название и старался подавить нараставшее раздражение, которое оставил в нём разговор с Гулямом. Старый пень оказался хитёр, хитёр и осторожен. Он отделывался общими замечаниями, советами, опасениями, делая вид, что не понимает намёков. И когда выведенный из равновесия его увёртками Салах прямо спросил его, поможет ли он ему перебраться в Тунис и, если да, то сколько это будет стоить – только всплеснул руками. Он уже не тот, старый человек, отошедший от морских дел, и де даже не знает, как организовать такое. Пусть Салах направится в порт, да по старой памяти поищет моряков, которые регулярно ходят в Африку и обратно, и тогда…

Гулям знал всех муташарридов Острова. Пусть он давно не отрывался от берега, но его слово значило много для морских бродяг. И ему не было бы сложно подыскать Салаху перевозчика. Но хитрый дед предпочитал осторожничать.

– Бара наик! – выругался Салах вполголоса.

Если бы Стефано не понесло тогда за Джайдой, они могли бы уже быть в Сусе. Не то чтобы это так сильно изменило их положение. И всё-таки там Салах чувствовал себя увереннее. Этот город, ставший ещё во времена Войны перевалочным пунктом нового переселения народов, вырос за последние четверть века почти втрое и сейчас напоминал муравейник. Там звучала арабская и французская речь вперемешку с африканскими языками, а за минаретами со знаменем Махди высились особняки со стенами кремового цвета, в которых жили лучшие из его заказчиков. Старые тунисцы, ценившие savoir vivre, французскую музыку и электронные книги. В Сусе они с Абдулом оснащивали свой катер, там же проводили наиболее прибыльные сделки. Ну, то есть, не считая той, из-за которой они и встряли во всю эту историю.

Абдул…. То есть он всё-таки жив? Но если так, то может, страхи и были напрасны? И напрасно он опрометью кинулся в эту дыру, а можно было просто прийти в порт, взять их старый катер и доплыть куда угодно, хоть до Земель Беззакония, раз Замиль туда так приспичило? Может…

И вдруг, погружённый в свои мысли, Салах обратил внимание, что на улице слишком шумно.

Марсала была невелика, вот и сейчас, бредя по улице, он не заметил, как вышел на площадь. Да, старый мир как будто и не отступал отсюда, брусчатка, шпиль, колонны, и лишь в паре мест камень чуть светлел – там явно что-то выломали, кресты ли или иные изображения поверженной и почти забытой веры назрани. Оказываясь в таких местах, Салах особо ощущал, что на самом-то деле они здесь чужие, и эта чуждость вопиет даже в камнях. Смешно, но в такие минуты он едва ли не тосковал по забытой Аллахом и людьми Тиджикже, где был хотя бы свой…

Впрочем, люди, от которых исходил привлёкший его шум, не предавались бесплодным сожалениям. Напротив здания мажлис аль мадина стояла толпа, не то чтобы очень большая, но и не такая маленькая для этого городишка. Не требовалось даже подходить ближе и всматриваться в лица, чтобы понять – её составили «новые люди». Это выражение, не слишком частое в Мадине, где «старых людей» и осталось-то менее четверти, было всё ещё в ходу здесь. Он видел мужчин в галабиях и тунисских джеббах, молодых и старых, видел лиловые и зелёные бубу своих земляков, а также несколько женщин. Эти были одеты как наиболее истовые махдистки – закутанные с головы до ног, и у всех, кроме одной, закрыты лица. Не требовалось вслушиваться в то, что они говорят, чтобы понять, кто пришёл к городскому совету. Тем не менее Салах всё же приблизился, осторожно, памятуя опыт Стефано.

На невидимом отсюда возвышении стоял оратор – мужчина средних лет в светло-серой галабии. Он держал в руках мегафон, и его голос словно хлестал толпу. К удивлению Салаха, говорил тот на фусха и даже достаточно чисто, что умели на Острове далеко не все:

– …Не закончено! Нет, не закончено! Они всё ещё между нами, те, кто отвергает Коран, отвергает Махди и свет Обновлённого Учения! Те, кто принюхивается к смраду Земель Беззакония и мечтает принести его и сюда! Те, кто принял милосердие Махди, да будет благословенно имя его, за слабость! Так кто может чувствовать себя спокойно на земле – нашей земле, которую мы волей Аллаха освободили от нечестивого гнёта? Они взорвали бомбу среди мирных людей, которые пришли слушать проповедь от святого человека! Они убили Ярого Халиля в Мадине! За то, что он обличал то зло, что нависло над всеми нами, верными слову Махди! Кто знает, какие ещё гнусные планы роятся в их нечестивых головах, где, когда и кому кяфирынанесут новый удар? Ибо с тех пор, как Махди, да будет благословенно имя его, вознёсся…

Салах видел, что зажигательная проповедь падает на благодатную почву – лица людей суровели, он видел, как они, переглядываясь, кивали.

И не то чтобы это всё было внове – безумцы, призывавшие к новому Газавату, как и к расправе со всеми кафирами, прежде всего, старыми людьми Острова, попадались ему и раньше. Но в этот раз пошло слишком кучно. Конкретно этих, собравшихся сейчас на площади, конечно, не хватало, чтобы устроить в городе полноценную резню, но память не обманешь – такие речи, такие мысли бегут по умам как пламя по сухостою, и, если их подкармливать…

Покинув площадь и продолжая слышать где-то позади утихавшие кличи проповедника, Салах думал, как странно повернулась его жизнь. Он ходил в детстве по тем же улицам, что и Махди, видел людей, которые знали возлюбленного Аллахом ещё ребёнком. Говорят, все, ну или почти все его земляки стали ярыми махдистами и лопаются от гордости, что теперь их песчаная дыра равняется с самой Меккой. Но он, так уж получилось, слышал проповеди совсем другого имама, а потом… потом рыдал над телом отца с изуродованным пулемётной очередью животом, знал и о других убийствах в городе. Он видел, как Махди вернулся на свою малую родину, и уже в тот день всем своим мальчишеским сердцем возненавидел новый порядок, Даулят-аль-Канун, росшее на теле его отца. И вот…

Открыв дверь пансиона, он вошёл в полутёмный коридор и поморгал, давая глазам привыкнуть к полумраку. Понял, что Таонга на своём обычном месте, за стойкой, затягивается сигаретой.

– Быстро ты вернулся, – сказала она и выпустила дым сквозь полуприкрытые губы, – можешь пройти в зал? Мне нужно сказать тебе кое-что важное.

– Я устал, Таонга, – Салах ответил, хотя и почувствовал внутренний укол. Что у неё-то за новости? Новые проблемы?

– Это важно.

Пожав плечами, Салах повернулся и, отворив скрипнувшую дверь, вошёл в небольшую комнатку за приёмной, которую Таонга именовала «залом». Много чего здесь случалось у него, да и не только.

Присев, он поддёрнул джинсы и с усмешкой подумал, что наиболее ярым из махдистов даже их одежда отвратительна – они хотят всех обрядить если не в галабии, то в одежду, отвечающую моде нового Халифата. Правда они не знают, что работать в ней очень неудобно, может, потому что сами работают редко.

Дверь прошелестела – не та, сквозь которую он вошёл – другая.

– Что ты хотела мне сказать, Таон… – и Салах осёкся.

Женщина стояла в дверном проёме, но не в своём привычном платье нигерийского покроя, а в алой длинной накидке, скреплённой на плече булавкой. С напряженной улыбкой глядя на него, Таонга протянула руку, выдернула булавку и через миг стояла перед ним нагая, если не считать колец, пронизывавших её поднявшиеся соски.

– Я же сказала тебе, это важно, Салах, – произнесла она.

Глава шестая

– Я всё-таки не понимаю, Замиль, – сейчас Джайда как никогда походила на ребёнка, которому задали слишком сложную задачу, её точёное лицо жалобно скривилось, – ты же сама хотела бежать из Мадины, и мы бежали, и вот…

– Нет, Джайда, – Замиль не дала ей договорить, она оглянулась по сторонам и зашептала горячо: – я хотела бежать с Острова. И из Государства Закона вообще. Или ты сама не видишь, что здесь закручивается? Ты же едва не погибла!

Джайда невольно коснулась своего левого запястья, все ещё стянутого эластичным бинтом, и потёрла его.

– Но… куда же отсюда можно бежать? – неуверенно проговорила она. – Салах хочет отвезти нас в Сус, так он сказал, и Стефано…

– Что ты там будешь делать? – она подавила желание встряхнуть девушку за плечи и только умоляюще заглянула ей в глаза. – Ну послушай же, Джайда. Таких, как мы, не берут замуж. У тебя нет денег, нет семьи. А если человек попытается узнать, чем ты занималась в Мадине, то… сама понимаешь. Ты же не махдистка, я знаю. Так что тебе эта проклятая земля? В Сусе или ещё где-то в пределах Государства Закона тебе предложат только плясать вокруг шеста да ублажать похотливых лицемеров по вечерам! Ты так ли хочешь провести всю свою жизнь?

– То есть ты не хочешь с Салахом в Сус? – робко спросила Джайда. Её губы подрагивали, и она смотрела на Замиль почти умоляюще.

– Куда я хочу, я тебе уже ясно сказала, – отрезала Замиль, – за море. Но не в Африку, ясно?

Они обе сейчас сидели на лавке у набережной. Ей стоило большого труда затащить сюда Джайду, но в конце концов Замиль соврала, что ей нужно найти одного рыбака в порту по поручению Стефано, и наивная Джайда покорно поплелась за ней. Нельзя было говорить дома – Замиль всё ещё помнила случайно услышанный разговор в кофейне и боялась, что старая жирная сука действительно их прослушивает. Здесь, по крайней мере, можно поговорить нормально.

– Но… – губы Джайды округлились, – к кафирам? В Земли Беззакония? Ты разве не слышала, что там творится?

– Я много чего слышала, – обрезала Замиль, – и не знаю, что правда, а что нет. Но зато я не слышала, а точно знаю, что творится здесь. Потому да.

И в этот миг – как же несвоевременно – перед её глазами всплыла мерзость, которую ей показывал Салах. Она тряхнула головой.

– Мы ж подруги, Джайда, – она хотела сказать это убедительно, но вышло почти умоляюще, – неужели мы расстанемся?

Малийка никогда не умела скрывать свои мысли, вот и сейчас на её лице отразилось смятение.

– Я не хочу расставаться с тобой, – робко сказала она, – но и в Земли Беззакония не хочу. И… здесь Стефано?

– Что тебе до этого старика? – Замиль с трудом скрывала своё раздражение. – Ты же его едва неделю знаешь!

– Он спас меня, – Джайда пожала плечами и улыбнулась, – и он добр ко мне. Ему всё равно, что я шлюха. И он совсем не так стар.

– Тогда так, – обрезала Замиль, – я забираю свои вещи, свои деньги и сваливаю одна. А ты оставайся со Стефано, с Салахом, хоть с шайтаном!

Она всё ещё вспоминала разговор с малийкой, когда нервно мерила шагами небольшой скверик, где впервые говорила с тем самым неизвестным ей муташарридом. Сейчас надо было выйти с ним на связь опять. Согласится ли он встретиться с ней? Примет ли деньги, отвезёт ли её через море? Замиль не обольщалась – в том мире, куда она сейчас ступила, ей в обмен на её деньги могли просто перерезать горло и бросить тело в море. Хотя Зарият старалась залучать в их байт-да’ара публику получше, грань между уважаемым деловым человеком и главой банды во многих случаях была размыта. Она наслушалась всякого.

Вытащив наладонник, она нервно глянула в окошко маль-амр. Оно было голубым, а значит, никто не писал ей. Хотя стоп, ей же было велено связываться с ним только через «коридор» – тайный ресурс для общения, где диалоги то ли шифровались, то ли стирались – в общем, их было тяжело отследить страже Зеркала.

Написать сейчас? Так, как он там говорил – зайти в почту, взять пароль, ввести, искать его по имени Весёлый Дельфин. Её пальцы забегали по экрану, ловя сетку. Так, вошла. Теперь открыть ящичек – и тут Замиль криво усмехнулась. В почте было письмо от Зарият – она знала этот адрес и увидела даже первые слова послания. «Ты пожалеешь, дрянь» – и недолго думая нажала «удалить». Пускай бесится, до неё ей теперь не дотянутся. Что в ящичке ещё? Пара информационных писем от магазинов, где она иногда покупала одежду… сердце Замиль упало, когда она нажимала на кнопку «удалить» вновь и вновь. Не написал? Передумал помогать или ещё рано? И вдруг она замерла. Одно из удалённых ей сообщений гласило «поплавайте в бассейне с весёлыми дельфинами!» Она ударила по клавише удаления, решив, что это очередное развлечение для богатых бездельников… и вздрогнула. «Весёлым Дельфином» называл себя тот муташаррид, к которому она обратилась. А значит… и она лихорадочно нажала на комбинацию клавиш «отменить действие».

Письмо появилось опять. Она открыла его. Среди ни о чём не говорящих слов, которые действительно казались обычной рекламой, она увидела цифры и зелёную линию ссылки в самом низу.

И, не думая ещё, что скажет, нажала.

Да, конечно, у Зеркала была своя тёмная сторона – все в её кругу это знали. Место, где встречались муташарриды и прочие люди «с той стороны Закона», где обсуждались тайные сделки и перекачивались материалы, от которых правоверного махдиста хватил бы удар. Замиль знала об этом, но… но сейчас она была там сама. «Коридор», сказал ей этот человек. Что ж, это место и правда напоминало коридор. Тёмное окно, за ним длинная, тёмная же, дорожка, где нужно было дважды нажимать «принять», чтобы заставить её бежать снова. И вот символические воротца с зелёным замком – указатель на ссылку. Здесь нужно нажать. Замиль нажала и с удивлением обнаружила, что вместо движения дальше на экране показался человечек, выглядящий как китаец. Его губы задвигались, и всплыло облачко со словами – словами на арабском. «Ясно назовите код». Нет поля для ввода. Она ткнула в китайца ещё раз, но получила только то же облачко, что уже видела, и надпись вязью – «ясно назовите код».

То есть голосом? Девушка воровато оглянулась, в скверике на лавочках сидели люди, но никого слишком близко к ней. И всё равно, она чувствовала, как вспотели её ладошки. «Семь пять двенадцать шесть два» – вполголоса, но, как могла, ясно произнесла она на общем наречии Острова и запоздало подумала, что может, говорить надо было на фусха.

Но человечек на экране кивнул и растаял облачком, а перед Замиль открылось круглое тёмное оконце. В правом верхнем углу горел зеленоватый значок калама – разговорник. Значит, писать надо здесь. Но что?

– Я Замиль, – отстучала она, – я тебе звонила. Ты прислал мне код.

Едва она закончила набирать текст, как увидела, что написанные ей слова тают на экранчике. Но как же тогда собеседник сможет их прочитать? В течение минуты всё, что она писала, растаяло полностью. И опять пустое тёмное окно. Замиль затаила дыхание. Минута, две, три – ничего не поменялось. Никто ей не отвечает. Конечно, само по себе это ничего не значило – никто не обязан сидеть как прикованный возле наладонника. В конце концов, может, этот муташаррид отошёл в хаммам. Но всё равно она почувствовала отчаяние. Сейчас, после неудачи с Салахом, ей отчаянно хотелось, чтобы хотя бы эта попытка оказалась удачной. Ну же, она нашла его, он согласился с ней говорить, она вошла в «коридор»… Где же ты? Отвечай! И в нетерпении она ещё раз отстучала тот же текст. И продолжила лихорадочно вглядываться в экран. И вдруг в животе у неё будто что-то оборвалось. Висящий в пустом верхнем углу калам ожил и начал выводить буквы.

– Ты пришла. Теперь можешь рассказать мне подробно, что ты хочешь.

Человек с другой стороны экрана даже не поприветствовал её обычным «салам». Что ж, наверное, на этой стороне Зеркала таковы были правила.

Замиль вздохнула, словно надеясь втянуть в себя вместе с горячим послеполуденным воздухом и всю решимость, и начала набирать сообщение.

– Я хочу бежать с Острова. На ту сторону моря. Не в Африку. Ты мне поможешь? У меня есть деньги.

Ударив по значку «отправить», она замерла. Вот сейчас…

Несколько секунд экран оставался неизменным, и уже когда её собственные буковки начали медленно таять, калам ожил опять.

– Расскажи о себе. Откуда ты знаешь этот номер. Откуда у тебя деньги, и во сколько ты оцениваешь свою просьбу.

Вот это уже на что-то похоже, подумала Замиль с облегчением, хотя от вопроса «откуда у тебя деньги» почувствовала, как глухое раздражение едкой желчью поднимается откуда-то изнутри. О, она могла бы сказать, откуда, но ему бы это не понравилось. Впрочем, придумать что-то будет не так уж сложно…

Возвращаясь назад в их пансион (который она упорно именовала про себя «ночлежкой»), Замиль чувствовала себя как тогда, в четырнадцать лет, когда красивый мальчик впервые пригласил её покурить с ним шишу вечером. В груди что-то сладостно тянуло не то от страха, не то от предвкушения. Она сможет вырваться с острова, с помощью Салаха или без неё, она сможет…

– Мне нужно поговорить с тобой, – без приветствия сказал ей Салах, сидевший на свой кровати в их комнате, и Замиль замерла в дверях. – Нам нужно бежать из Марсалы и с Острова как можно быстрее. Я думаю, даже завтра.

Глава седьмая

Таонга была убедительна. Во всём: и в своей любви, уже немолодой, но всё такой же по-африкански жаркой, и в словах, которые проговорила, когда они отдыхали, прижавшись друг к другу.

Значит, Замиль была не так уж не права. Нигерийка шпионила за ними, старалась разговорить Джайду, а потом прослушивала их разговоры. Прослушивала, но ещё не отправила куда надо, так она сказала. Не то чтобы Салах был так уж этим удивлён. Он давно и достаточно хорошо знал Таонгу, чтобы понимать, с кем имеет дело. Она всегда лезла туда, где теплее, где есть власть и деньги. С полицией была связана ещё задолго до их знакомства, как и с преступным миром Острова, и это балансирование на грани двух миров (которые, впрочем, в их реальности часто накладывались один на другой) однажды привело её к беде. Той самой, после которой и началась их… дружба? Салах сам не знал, как определить их отношения. Он знал, что Таонга хитра, коварна и алчна, но знал так же и другое, пускай не облекал это знание в слова – та отчаянно одинока здесь. Чужая для старых людей Острова, она не смогла стать своей и для новых его хозяев, да что там, даже с собственными дочерями её отношения были довольно прохладны.

Но сейчас было важно другое. То, что она сказала. Значит роис Марсалы, этот, как его, Фаик, сам не любит махдистов и не хочет ещё одной интифады, а уж тем менее желает Газавата. В этом он доверял Таонге – осторожная, та и сама не могла скрыть от него страх, который вызывали у неё фанатики, горланившие на улицах. Но Фаик лишь роис небольшого городка, не слишком важного даже по меркам их вилайета. Может он не так и много – например, не выдать их махдистской страже раньше времени. Но здесь небезопасно. «Пришли письма от больших людей, – так передала Таонга слова Фаика, – говорят, скоро в город прибудут полицейские». Не те ленивые пузаны, равнодушные почти ко всему, кроме хруста истинных денаров, а настоящие – сыскная стража Государства Закона. Туда отбирают фанатичных махдистов и натаскивают их не только на стрельбу или работу дубинками, но и на просеивание Зеркала, на взлом защищённых «коридоров», на прослушивание и прочитывание чужих разговоров. И те люди, с которыми он с Абдулом имели глупость связаться в Мадине, достаточно влиятельны и достаточно упрямы, чтобы натравить стражу на каждого, кто так или иначе станет на их пути. И, кстати, Абдул.

В голове снова всплыли полоски слов из их диалога. В этот раз Абдул поосторожничал и пригласил его в «коридор» – тайное разговорное окошко, которое использовали все, игравшиеся с Законом в прятки. Прочитать разговор в окошке «коридора» сложно, очень сложно, но всё же…

– Я увидел, что за мной бредёт какой-то тип, – рассказывал Абдул, а его слова таяли, едва Салах успевал их дочитать, он включил быстрое самоуничтожение, – слишком прямо заметно. Сразу вспомнил твои слова. Завёл того типа в райончик, где у меня были знакомые, и… В общем, как ты и подозревал. Они хотели выследить нас дома или возле катера. Испугались, что смогли скопировать то, что просили нас доставить. Мы расспросили того типка по-своему, и я понял, что надо теряться немедленно. Отделил блок питания от наладонника, забрал деньги из тайника и залёг на дно. К катеру нашему не ходил – они должны были ждать нас и там.

Читая о том, что произошло с напарником, Салах хмурился. Абдул оказался хитрее его – он-то не развинчивал свой наладонник и не проверял, есть ли за ними хвост. Правда, если бы был…

– А что в Мадине?

– Плохо в Мадине. Для таких, как мы, да и думаю, для всех остальных тоже. Люди из Ордена Верных что-то мутят: убили полоумного дервиша, которого любили слушать зеваки, натравили толпу на несколько лавок назрани и разгромили их церковь. Но, что хуже всего, ловят всех, кто им не нравится. И в первую очередь таких, как мы.

И вот теперь Замиль.

– Мы уезжаем немедленно, – повторил Салах, – пришли нехорошие новости. В этом вилайете нельзя оставаться.

– В Сус? – по лицу девушки блуждала кривая усмешка, голос подрагивал.

– Да, в Сус, – отрезал он.

Замиль хмыкнула, видимо, стараясь, чтобы это было саркастически, но вышло жалобно.

– Наш маршрут становится всё более увлекательным. И что же мы будем делать в Африке? Может, поедем дальше? До Бамако, а то и до самого Котону? Говорят, там для обрядов людей заживо на части разбирают и платят хорошо – продам почку, разбогатею.

– Я бывал в Котону, давно, полгода там провёл. Там не то чтобы так уж плохо. Огромный город, никому до тебя нет дела, много людей и работы, – Салах говорил спокойно, прекрасно отдавая себе отчёт, насколько бесят серьёзные ответы на риторические вопросы, – жаль, далековато. А до Суса рукой подать. Там на время и заляжем.

– Да что мне делать в этой помойке! – взорвалась Замиль. – Мы в Мадине с тобой совсем о другом договорились! Что ты перевезёшь меня…

­– То есть, ты даже сейчас туда хочешь? – перебил её Салах. Теперь уже он нехорошо усмехнулся.

– Да! – Аллах ведает, чего прозвучало больше в голосе Замиль, отчаяния или вызова.

– Я туда не поплыву, – Салах покачал головой, – это глупо. Если они ловят людей на самом Острове, то уж тем более будут следить за теми, кто выходит в море. Да и Стефано едва ли…

– Тогда я обойдусь без тебя, – Замиль хотела выкрикнуть эти слова, но в итоге почти взвизгнула. – У меня есть деньги, а ты не единственный муташаррид в вилайете! Забираю свои вещи и ухожу из этой дыры!

Несмотря на свои слова Замиль не пошевельнулась, только, сложив руки на груди, гневно смотрела на него. Салах возвратил ей взгляд.

– Ты можешь уйти, я тебя никогда не держал, – сказал он, – но сейчас это глупо. Тебя одну быстро найдут. Куда ты пойдёшь? Насколько хватит твоих денег?

Девушка сразу осеклась. Ну да, сколько-то денег она накопила своим шлюховством и Аллах знает как ещё, но вряд ли так уж много. А чем ей сейчас зарабатывать? Где-то проскользнула мысль, а не было бы ему вообще без неё проще? На самом деле, наверное. Отвезти её в Земли Беззакония он всё равно не мог – до катера сейчас не добраться, значит, оплаты не видать, а тогда зачем он вообще с ней возится? Пусть забирает свои вещи и идёт своей дорогой. Но Салах тут же понял, что это плохой вариант – если их и правда ищут, Замиль схватят очень быстро. Вряд ли она много смыслит в том, как укрываться от полиции, как…

– Может, и уйду, – бросила наконец Замиль, хотя слова её прозвучали не очень уверенно. Она повернулась и направилась к столику, на ходу доставая наладонник из сумочки на поясе.

И Салаха вдруг как будто что-то ударило. Всплыл в памяти разговор с Абдулом.

– Дай мне свой наладонник, – сказал он ей, и она повернулась, нахмурившись так, будто что-то недослышала.

– Что?

– Дай мне свой наладонник, – повторил Салах.

У него иногда получалось просить убедительно – годы скитаний по миру и общения с кем только не сказались. Замиль съёжилась и протянула ему устройство. Её рука слегка подрагивала, но Салах не обратил внимания на это.

Его пальцы затанцевали по экрану. Как там ему показывал тот кяфир, у которого он и научился большинству своих трюков… вызов памяти… проклятые китайцы… Ага!

Замиль стояла рядом с ним, выглядя как приговорённая к казни. Её лицо было, наверное, более выразительным, чем всплывавшие на экране картинки и рядки букв. Но всё вместе…. Салах почувствовал, как кровь отливает от его лица.

– Ты говорила с Черным Язаном, – это был не вопрос, – и писала ему на почту. И открывала с ним «коридор».

Растерявшая всю свою дерзость Замиль, побледнев, кивнула. И Салах ударил её по щеке наотмашь.

***

Ребёнком он верил, что большое зеркало, висящее в спальне его матери – вход в другой, таинственный мир, и если знать правильные слова, можно вызвать к блестящей глади жителей той стороны.

Кто же знал, что эта детская фантазия, которой ему так нравилось себя пугать, однажды воплотится в жизнь?

Найек, и тянет же иногда философствовать. Но и правда, в такие минуты он ощущал в себе эту потребность. Зазеркальная сторона мира манила тёмным омутом – омутом, полных скользких бесов.

Он вчера просидел перед экраном три часа и сегодня прилип, как только разделался с парой насущных дел. Как и следовало ожидать, всё бурлило: и площадки для обсуждений, прозванные «халами», и комментарии к новостям, и даже «коридоры», куда он решился войти, со всеми нужными предосторожностями, конечно. Всё бурлило, но его не покидало чувство, что это наигранное. Истинная суть Зеркала лежала ниже. Там, где простой арабский язык как будто тоже отражается, как и всё остальное, в этой холодной глади, и слова приобретают другие значения. «Коридоры» – места, где можно говорить анонимно; «склады» – места, где ты сбрасываешь свои «горбы» – крошечные сгустки информации, из которых может потом возникнуть трёхчасовый фильм или библиотека на пятьсот книг… Почему «горбы», интересно? Кто это придумал и как? «Якори» – ссылки, нажимая на которые, ты открываешь своё местоположение (и вот снова – почему «якори», а не «рыболовные крючки», например? Но логика не всегда работает как надо в зазеркальном пространстве).

И, конечно, «хори» – ещё одно слово, которое, преломившись в зеркальной глубине, обретает совсем иной смысл. «Хорями» здесь называли Стражу Зеркала. И она настороже, вынюхивает и скалит мелкие жёлтые зубки. Убить она ими не может, а вот передать вынюханное куда надо – вполне. Старый Башмачник таки ответил вчера и, осторожничая, как всегда, признался, что знает немного. В городе появились чужаки – не просто приезжие из других городов, многие-то прибывают, чтобы окунуться в море или поесть макрели в чесночном соусе. Чужаки для Старого Башмачника – это те, кого бы здесь лучше не было. Те, кто выспрашивает и вынюхивает. Те, от кого пахнет властью, полицией, Шура-аль-Канун, шейхами, Орденом Верных – одним словом тем, чей запах тебе не понравится.

«Лучше не высовываться сейчас, сайиди», – лаконично, как всегда, завершил беседу Старый Башмачник.

А на следующие утро позвонили важные люди. Настолько важные, что не спрашивали, удобно ли ему говорить. И сказали, что в городе будут аресты – пусть полиция не вмешивается, но подготовит место и всё остальное, что им надо.

Глава восьмая

Щека противно ныла от удара, и это вызывало у неё тихую ярость.

Но бесилась она не только поэтому. Срываясь из Мадины, она ощущала себя участником большого приключения и помимо страха чувствовалабудоражащий кровь азарт. Её постыло-размеренная жизнь закончилась, и вот сейчас перед ней откроется новое, неизведанное. Она наконец покинет проклятый Остров, вилайет лжи и лицемерия, разврата и зелий и увидит… увидит что? После того, что ей показал Салах, она уже не была так в этом уверенна. Но это в любом случае должно было быть что-то новое.

И вдруг она почувствовала себя не бесшабашной авантюристкой, а дичью, к которой подкрадывается охотник. Слова Салаха о том, что пересланные через Зеркала письма могут содержать маячки, что по работающему наладоннику можно определить её местонахождение, окатили её как холодный душ.

Мавританец вышел из комнаты, а Замиль стояла дрожа и напряженно вслушиваясь – ей казалось, что вот-вот и дверь пансиона рухнет, выбитая стражей, которая пришла за ней.

Сделав пару шагов, она упала на кровать и обхватила себя руками. «Не дури, ведь ничего не случилось, – попыталась она успокоить себя, – мало ли что сказал Салах. То, что меня могли выследить, не означает, что так и сделали».

У неё всплыли в голове первые строчки удалённого ей сходу письма. Там были угрозы, да. Формально она имела право уйти из байт-да’ара Зарият, когда бы захотела, потому что все граждане Даулят-аль-канун были свободны в своих действиях, но… свободны, ха! Зарият смотрела на девочек как на невольниц, и все они были оплетены так или иначе. Кто долгами – Замиль порадовалась, что никогда не брала у Зарият денег в долг – кто просто страхом за себя, за свою репутацию. Они были падшие женщины, но в доме отдохновения это мало что значило. Их не трогали – на их падение, их грех, их харам закрывали глаза. Ведь добропорядочному махдисту нужно место, чтобы отдохнуть от опостылевших семейных будней? Но вне дома… о, вне защиты дома они превращались в то, чем и являлись в глазах общества. В нечто нечистое и отверженное. И это знание держало девушек у Зарият и прочих подобных ей прочнее, чем долги, страх перед полицией и тяга к запретным веществам.

Но они сбежали, они с Джайдой, и Зарият в ярости, в такой, в какой только может быть ревнивый собственник, на чьи права ещё никто никогда не осмеливался посягать. Могла ли она передать её координаты страже Зеркала? Замиль похолодела от этой мысли и замерла, согнувшись над чемоданом. Да, вполне могла. Зарият, хитрая, пронырливая толстуха, напоминала столь ценимую Салахом Таонгу. Она постоянно норовила обзавестись самыми надёжными связями в зловонном мирке островной верхушки. И сейчас…

Взвинченная, она едва не подскочила, когда услышала скрип двери и голос за спиной:

– Замиль! Замиль, ты проверяла свою почту? Ты видела, что…

Обернувшись, она встретилась глазами с Джайдой. Та осеклась, наткнувшись на её взгляд, но у Замиль противно засосало под ложечкой. Малийка была встревожена и даже не пыталась это скрыть. Все её чувства были написаны на лице. О Аллах, а у этой-то что? Неужели на сегодня мало?

– Что ты хотела? – резче, чем намеревалась, спросила она у Джайды.

– Вот… – та сунула руку в сумочку и начала там что-то нашаривать, – я сегодня открыла почту… и… ты тоже такое получила?

Вдруг Замиль почувствовала себя так, как будто её засасывает какая-то вонючая трясина, и чем сильнее она пытается выбиться, тем больше вязнет. Её попытка выйти «на тёмную сторону Зеркала» закончилась (в лучшем случае) пощёчиной от Салаха и осознанием того, насколько она была наивна. И теперь опять удар из-за матово мерцающего экрана.

Джайда между тем нашла в сумочке наладонник и протянула его Замиль. И сейчас не осталось никаких сомнений – она и правда очень испугана.

– Я открыла почту… Зарият написала мне письмо, я даже не знала, что ей известен мой адрес. А там ниже она написала…

Она продолжала говорить что-то ещё, а Замиль только мрачно усмехнулась, живо вспомнив, как она в своё время обучала Джайду обращаться с наладонником. Малийка приняла его с искренним восторгом – это был первый, который оказался у неё в руках, и все возможности Зеркала она воспринимала как ребёнок – волшебство. Вот уж поистине, лучше б не учила…

– Вот… – найдя что-то у себя в папке, Джайда ткнула наладонником ей под нос, – смотри, вот её письмо…

– Я не слепая, – огрызнулась Замиль и глянула в почтовую сумку.

Там действительно было письмо, в уголке которого она увидела кокетливый цветочек – символ их байт-да’ара. То самое письмо от Зарият, которое она удалила не читая. С нехорошим предчувствием Замиль клацнула по нему, чтобы раскрыть.

«Пишу тебе, неблагодарная дрянь, чтобы сказать – у тебя было всё. Всё, что может пожелать подобная тебе. Ты бы прожила свою жизнь в моём доме, ни в чём не нуждаясь, да Аллах обделил тебя разумом. С кем ты спуталась? Или ты думаешь, я не знаю? Ты слушала Замиль, а та – своего немытого муташаррида. Теперь вы нанесли обиду не только мне, но и тем, кто стоит выше, чем у тебя хватит мозгов вообразить. Знаешь, что бывает в таких случаях, Джайда? А вот посмотри, чтобы увидеть».

Ниже светился зелёный код перехода, как ядовитый кошачий глаз в темноте. Замиль вдохнула с обречённым спокойствием человека, чьи худшие опасения сбылись.

– Нажми на переход, сама увидишь! – Джайда прильнула к ней, тоже заглядывая в экран.

– Ты нажала и перешла? – раздельно спросила Замиль.

– Конечно! Как ты мне и показывала. А там…

Наверное, не стоило этого делать. Но такой уж выдался день, не получилось сдержаться. И Замиль от души дала Джайде затрещину.

– Дура! – прошипела она. – Трижды дура! Неужели трудно понять, зачем это нужно Зарият! Этот переход – якорь! Чтобы отследить тебя!

– Но… как? – ахнула Джайда. Она тёрла ухо, по которому пришёлся удар Замиль, и выглядела не разгневанной, а расстроенной, как ребёнок, который очень старался угодить старшим, но у него не вышло.

– Потому что по щелчку на переход можно определить, откуда он сделан! Если, конечно, этим знающий человек займётся! А Зарият явно передала наши данные шейхам! Дура!

Замиль осеклась. Джайда не поймёт её объяснений, да она и сама не много-то может объяснить. Как такие вещи на самом деле работают, и что из того, что болтают, правда, а что миф, она и сама не знала. Но похоже, самые мрачные предсказания Салаха сбываются. Их не оставят в покое, выследят, даже в этой поганой дыре выследят, и…

Она ещё раз глянула на прочитанное письмо. Не без злорадства отметила мелькавшие тут и там орфографические ошибки – Зарият не получила хорошего образования. Впрочем, ей оно было и не нужно.

– Что теперь будет, Замиль? – голос Джайды дрожал.

Замиль посмотрела на неё, и резкий ответ увял у неё на губах. В конце концов, это она втянула несчастную простушку во всю эту историю и теперь видела, что Джайда растеряна, расстроена и напугана, не понимая ни причин гнева Замиль, ни того, чем ей грозит гнев Зарият. Но ощущая, что приближается что-то плохое.

– Сделаем так, – с этими словами Замиль перевернула наладонник и нажала ногтем на пластинку у края. Устройство вздрогнуло, и голубоватая пластина корпуса отошла.

– Что ты делаешь, Замиль? – попыталась воспротивиться Джайда.

– То, что давно надо было, – Замиль выковыряла круг аккумулятора и бросила батарею и корпус по отдельности на кровать.

– Не вздумай вставлять обратно, ты поняла? – отрезала она, глядя на Джайду. – И да, знаешь… начни собирать свои вещи.

– Зачем? – растеряно спросила малийка.

– Мне кажется, мы здесь долго не останемся, – и подхватив сумочку, Замиль выбежала из комнаты.

Глава девятая

– А кроме следов в Зеркале, он сказал, что кто-то донёс. Кто это мог быть? Кто? – в голосе Таонги плясали истеричные нотки.

– У меня есть одна мысль, но сейчас не это важно, – Салах стоял напротив неё, пощипывая ногтями бородку. – Ты веришь этому… Фаику?

– Верю! – голос женщины прыгнул вверх на последнем слоге, но, вдохнув, она заговорила чуть спокойнее: – У него нет причин мне лгать. Мы никогда не были врагами, и он кое-чем мне обязан. Да, я ему верю. И вижу, что он сам напуган. Люди шейхов скоро будут здесь. Что нам делать?

– Я собираюсь бежать сегодня же, – Салах не колебался с ответом, – не выходить в Зеркало, не звонить, а лучше – разобрать наладонники. По ту сторону моря можно затеряться, там с этим проще, чем на Острове.

– Нет, что делать мне? – Таонга стояла против него в своём шитом по нигерийскому образцу бело-сине-зелёном платье. Она охватила руками широкие плечи, словно пыталась сжаться. Здорово же она испугалась. Что ж, плата за попытки играть с шейхами по их правилам.

– Я советую тебе тоже потеряться на время, – Салах хотел произнести это жёстко, но его голос невольно смягчился, когда он увидел, как дрожат подведённые матовой пастой губы Таонги. Только позавчера она этими губами… – Шейхи из Ордена Верных хотят заварить что-то очень нехорошее на Острове, а думаю, и не только. Или ты не читаешь новости? Если мы пропадём из поля зрения и затеряемся где-нибудь в Сусе или Тунисе, думаю, они не станут нас долго искать. У них скоро будет много других дел.

– Нас? – голос Таонги скакнул вверх, и Салах поморщился, – Я-то тут при чём? Я даже не знаю, что ты…

– Достаточно, – он махнул рукой, – я собираюсь. Ты решай. Если надумаешь, я тебе помогу исчезнуть с нами и потеряться в Сусе. Если же нет…

– Салах, я должна с тобой поговорить – послышался голос позади и, обернувшись, Салах увидел стоявшую в лестничном пролёте Замиль, – это срочно! Джайде прислали письмо, и… я боюсь, там был «якорь».

Он только мрачно усмехнулся.

– Это уже не так важно, – бросил он ей, – стража Зеркала таки тебя подцепила и очень скоро нас найдет. Мы бежим немедленно.

– Это всё из-за тебя, потаскушка ты гладкая! – взвизгнула вдруг Таонга, и широкий рукав её платья мелькнул перед глазами Салаха – она ткнула пальцем в Замиль. – Ты, сучка, навлекла их на меня, на нас всех!

– Рот закрой, коза ливийская! – опешившая Замиль быстро пришла в себя и ощерилась, как загнанная в угол крыса. – Не ты ли разговорчики гостей в своей дыре слушаешь? Не ты ли в полицию потом это таскаешь? И, поди, иначе шефов там ублажаешь?

– Puttana! – выкрикнула Таонга и, кинувшись на Замиль, отвесила ей затрещину, а потом вцепилась в волосы.

Вскрикнув, девушка выгнулась, но потом с размаху ударила Таонгу кулаком в живот. Задохнувшись, та ослабила хватку, Замиль выпуталась и отскочила.

– Хватит! – выкрикнул Салах. – Не до этого сейчас! Я…

И вдруг замер, увидев, как рука Замиль скользнула в сумочку на поясе, и в её пальцах блеснул серебристый корпус «тычка».

– Не надо, Замиль! – он не успел договорить фразу, когда девушка вскинула руку, направив короткое серебристое дуло на обутую в открытый сандалий ногу Таонги, и нажала спускатель.

Прозвучал тихий сухой щелчок, и Таонга пронзительно взвыла, схватившись за ступню и прыгая на здоровой ноге.

– Поняла, что не надо меня трогать? – бросила Замиль, следя за той со злорадной усмешкой, но тут же сама вскрикнула от боли, когда Салах вывернул её запястье.

– Ты что творишь, змея? Зачем ты притащила сюда «тычок»?

– Пусти, – прошипела Замиль под аккомпанемент стонов Таонги, – змеи кусаются, не слышал?

– Возвращайся в комнату и собирайся, – голос Салаха неприятно скрежетнул, – я ухожу.

– А я? – вскрикнула Замиль. – Мы же договорились!

– И ты со мной, если не хочешь…

– Cazzo, как же больно! – допрыгав до кресла, Таонга повалилась в него и начала раскачиваться вперёд-назад, всё так же сжимая ступню. – Ты заплатишь за это, stronza[6], puttana…

– Достаточно! – это слово Салах рявкнул так, что обе женщины замолчали. – Сейчас мы…

Он не успел договорить, как раздалось высокое дребезжание – звук, который должен был бы быть мелодичным, если бы не давно развинченные звуковые пластинки звонка. Тишина рухнула на комнату как лавина. Трое человек просто смотрели друг на друга и молчали.

Первым опомнился Салах.

– Дай мне это, – протянув руку, он вытащил из размякших пальцев Замиль «тычок», – если там…

Он не договорил, когда звонок задребезжал опять.

– Открой дверь, – он повернулся к Таонге, одновременно отступая так, чтобы быть в стороне и от двери, и от окна. Ствол «тычка» в его руке покачивался, – открой и сразу отойди. Не думаю, что…

– Почему я? – Таонга затравленно обернулась. – У меня пуля в ноге из-за твоей суки. И если это…

Звонок забренчал опять.

– Открой, – вполголоса повторил Салах, – и вряд ли это стража. Слишком вежливо для них.

Обронив сквозь зубы какое-то итальянское ругательство, Таонга поднялась и, отчаянно охая, доковыляла до двери. Но перед тем, как открыть, она нажала на незаметный глазу рычажок и глянула в образовавшуюся щель.

– Какой-то мальчишка, – облегчение, звучавшее в её голосе, обрушилось на Салаха как волна. Впрочем, не слишком ли рано…

– Что ты трезвонишь, мы не глухие… – услышал он слова Таонги, обращённые к невидимому посетителю, – ты… да, можешь.

– Салах, – она обернулась, – это… к тебе.

Опять секунды тягостного ожидания, и он почувствовал, как стала липкой рука. Мальчишка, она сказала, но если кто-то просто хочет отвлечь внимание? Есть ли запасной выход у «Аль Мусафира»?

– Что ему нужно? – спросил он, но Таонга, не успев ответить, отскочила от двери.

Салах увидел юнца лет шестнадцати-семнадцати в потёртых серых джинсах и висящей мешком футболке на пару размеров больше. Войдя, юнец огляделся по сторонам и, увидев его, спокойно кивнул, точно не замечая устремлённого на него дула.

– Салам алейкум, – бросил он, – ты ведь Салах из Мавритании, да? У меня для тебя сообщение от… старого башмачника.

Сунув руку в карман джинсов, он вытащил то, что выглядело как полоска ката, которую нужно было заложить за щеку… и Салах почувствовал, как по его лицу поползла дурацкая ухмылка. Муташарриды часто оставляли друг другу записки на такой вот съедобной пастиле, когда пользоваться Зеркалом или телефоном было слишком опасно. А так прочитал, съел, и никаких следов. Не будет же кто-то рассматривать твое говно!

А Старым Башмачником называли Гуляма. Он протянул руку и взял тонкий листик.

– Да благословит Аллах старого башмачника, – сказал он юноше и, видя, что тот выжидательно смотрит на него, опустил записку в карман, потом, пошарив, извлёк оттуда пластиковый квадратик. Юноша принял купюру из его рук и коротко кивнул.

– Прочитайте её сейчас, – бросил он, – а там сами знаете.

– Что там? – первой подала голос нетерпеливая Замиль, пока запершая за юнцом дверь Таонга прыгала назад к креслу.

Не обращая на неё внимания, Салах ещё раз перечёл записку, потом бросил в рот и тщательно разжевал. Замиль тихо ахнула.

– Что там? – теперь уже вмешалась Таонга.

Салах молчал несколько секунд, потом повернулся и, сделав шаг к двери, бросил:

– Я иду говорить с Ситифаном. И покидаю Марсалу сегодня же, с вами или один.

[1] Халами (араб.) – форум, место встречи, точка пересечения

[2] Рафик (араб.) – приятель.

[3] Forte i nero (ит.) – крепкий и черный.

[4] Garzu (ит. сиц.) – парень, ухажёр.

[5] Мажлис-аль-мадина (араб.) – городской совет.

[6] Stronza (ит.) – сучка.